Ты вернешься!

Глава 1

Они никогда не должны были встретиться. Слишком уж разные дороги жизней. Ее удел — однажды встать во главе мощной жестокой стаи и родить потомков от того, чья кровь под стать её собственной.

Он — простой ровный пацан, с вечно сбитыми в драках за справедливость кулаками, личной берлогой-качалкой в гаражах для вольного существования и парой верных друзей, за которых он кому хочешь кадык зубами вырвет.

До их катастрофической встречи она никогда даже не говорила с человеком, а он ни капли не верил ни во что сверхъестественное.

Судьба их сшибла на максималках, породив взрыв запредельной страсти. Вот только между их мирами — бездна. Прыгнуть через неё взлететь или разбиться?

Авторское предупреждение: будет зверски жарко почти все время и местами остро-больно. Компромиссы и тактические отступления - это не про героя. Героиня вообще никогда человеком не была и этим все сказано.

Глава 1

Наши дни

Это был уже совсем другой город, последние тридцать пять лет изменили его облик радикально. Чистый, даже выхолощенный, современный, с ухоженными деревьями, чуждыми местной природе в высоких кадках и покалечено-подстриженными по нынешней ландшафтной моде кронами. Круглыми антивандальными фонарями, имитирующими старинные и распространяющими так много света в якобы теплом желтом, но скорее уж мертвенном спектре, что передвигаться от одного пятна сумрака до другого было крайне затруднительно. Пожалуй, я бы и не рискнула, если бы не была уверена, что люди тоже изменились — им теперь плевать друг на друга, хотя… когда было по-другому? И прежде они едва ли могли уследить за движениями представителей моего племени, а сейчас и вовсе практически перестали смотреть по сторонам и в окна, используя любую возможность уткнуться в экраны своих гаджетов. Вот там для них жизнь, а вокруг ее бледное унылое подобие. Тут может быть интересно только в том случае, если происходит нечто такое, что можно запечатлеть и быстренько слить во все то же пространство реальной для них жизни и на этом хайпануть. Драка, авария, чей-то публичный скандал, пьяные выходки или же непристойное поведение. Как говориться, хорошими делами прославиться нельзя.

Конечно, для нас теперь риск случайно попасть в поле зрения уличных камер, но кому есть дела до мелькнувших на экране смутных звериных силуэтов? Вот если бы запечатлеть как они стаей рвут человека на куски, тогда да, это достойное внимания зрелище. Но мое племя давно уже не практикует подобного, по крайней мере городские и близкие к людской цивилизации стаи уж точно, этим успешно стали заниматься обычные дворняги. Те самые, которых сами люди когда-то прикормили, приблизили, сделав сначала помощниками в охоте, защите стад, охране жилищ, а после возвысили до звания братьев меньших, извратили облик до состояния любимых игрушек, поколениями учили больше не испытывать перед собой страха, расплодили на своих помойках, а теперь расплачиваются за это, становясь добычей обнаглевших и не признающих больше их главенство кодл городских хищников. Еще и некоторые из племени людского готовы вцепляться себе подобным в глотки, защищая права на жизнь “бедных брошенных собачек”, отказываясь признавать, абсолютно реальный факт, что именно эти никогда домашними-то и не были. Они поколениями плодились и учились выживать параллельно человеческим соседям по территории, никакие добрые хозяева им не нужны и любой человек для них, даже сердобольные экзальтированные кормильцы — потенциальная жертва. Потому что закон природы неумолим — если ты не высший хищник в данной экосистеме, то однозначно пища. А одинокий безоружный человек, тем паче ребенок, очутившийся в окружении десятка дворняг в безлюдном месте ни капли не высший хищник. А все разговоры о спровоцированной агрессии — чушь, голодному хищнику не нужна никакая провокация, только возможность заполучить добычу.

А еще люди почти перестали практиковать бесцельное романтичное ночное шатание парами или веселыми компаниями, где у кого-то обязательно будет на плече здоровенный двухкассетник или гитара, чтобы отпугивать окружающую тишину музыкой “Кино”, “Пикника” или “Наутилус Помпилиус” и по рукам ходит одна на всех бутылка дешевого вина и пачка сигарет. “Полный кринж” — как выразился Эрик, передернувшись и скривившись, увидев подобное в одном из фильмов. А мне когда-то нравилось изредка наблюдать издали, оставаясь невидимой и недосягаемой для большинства запахов, исходящих от этих гуляк и слушать. Не столько саму музыку и разговоры, часто нетрезво-бредовые, а улавливать всю атмосферу в целом. Какой-то сиюминутной бесшабашной свободы, веселья вроде бы на пустом месте, когда вокруг в их человеческой реальности было все так погано и даже страшно зачастую.

Верная наиба Лора тихонько скульнула и деликатно толкнула меня своим сильным плечом, выводя из задумчивости. Ее желтые глаза блеснули тревогой, ведь она сразу была против этой моей ностальгической городской вылазки, да еще и на территорию давно отошедшую чужой стае, пусть с ними у нас и было перемирие последние годы. Пятеро саргов Георга разделяли ее чувства, но они не осмеливались открыто демонстрировать неодобрение действиям своей примы.

Я тихо огрызнулась на наибу, напоминая ее место и порысила дальше, принюхиваясь к запахам, среди которых не было ни одного из прошлого. А может просто я все забыла за эти тридцать пять лет? Хотя вряд ли, ведь для моего народа это не такой уж великий срок, чтобы память сильно пострадала, а здесь все действительно слишком изменилось. Нет больше лабиринта из окраинных улиц без фонарей, но с такими ямами, что можно шею свернуть, с частными скромными домишками и небольшими огородами, где используется с пользой каждый квадратный метр, чтобы прокормить своих владельцев. Тогда на полках магазинов царила пустота, мыло с сахаром по дурацким талонам, так что люди выкручивались как могли. Из каждого почти двора несло курятником, а то и кроликами и козами, смутно поблескивали теплички, слепленные из чего придется. Сейчас же вокруг одни многоэтажки, на первых этажах и в подвалах которых сплошные бутики, пиццерии и суши-бары, кальянные с салонами красоты, рестораны и ювелирные. И именно эти запахи сейчас щекотали мои ноздри: смесь дорогих парфюмов, еда из весьма разных и часто сомнительной свежести ингредиентов, противная химическая вонь кальянного дыма, пот, что старательно прячут под разной парфюмерией, алкоголь, вялая, вызывающая отторжение моей животной половины кислой нотой пресыщенности похоть и остро-едкие неутолимые алчность и зависть.

Глава 2

1987

— Блин, Рус, ты че на стрелке руками не намахался? — окликнул меня от стола удобно уже прибомжившийся на табурете Васька. — Кончай ты грушу эту метелить, ополоснись и с нами пивандрия хлебни. За победу, так сказать.

— Тоже мне победа, поломать десяток оленей бухих. — огрызнулся я, утерев пот. Короткий махач с заранее предсказуемым результатом только растравил мою злость, но нисколько не утолил эту почти постоянно грызущую изнутри лютую пакость. — И не хочу я ваш пивас жрать и вам не советую. Пузо отрастет — хрен свой потом за ним видеть не будешь.

Ну помогли мы решившему заняться бизнесом Лехе, разогнали и зубы с ребрами пересчитали попытавшимся стрясти с него дань рэкетирам, но это же ни хрена не решает. Этих шуганули — придут другие. Если во всей стране вот такой беспредел твориться, то вопрос не решается локальным физическим внушением. Может мы еще и хуже сделали и в следующий раз Лехин ларек вовсе сожгут и хорошо, если не с ним самим. Такое паскудство происходит постоянно, вон позавчера в соседнем подъезде целую семью чуть поднявшегося кооператора вырезали, даже детей малолетних не пощадили, твари конченные.

— А на кой мне самому его видеть, главное чтобы стоял бодрячком и девки его не обделяли. И не прав ты, насчет победы, Рус, вот реально не прав. Их десять рыл было, с цепями и битами, а мы их втроем раскидали. Мы круты, скажи, Тапок!

— Ага. — поддакнул в своей обычной флегматичной манере Потап — здоровенный, выше меня на голову медведина, самый добродушный в нашей компании. Хрен разозлишь его, но раз уж сумел и за друзей — туши свет и ховайся, если успеешь.

— Сдался ты девкам с брюхом. — смирившись с тем, что дубасить грушу бесполезно для успокоения, я содрал майку, стянул шорты с трусами и встал под душевую лейку, которую сам прифигачивал к потолку.

В трубе побулькало, сверху пошипело, но вода все же пошла, хоть и рыжеватая поначалу. Само собой холодная, у меня ж тут не люкс какой, а самострой, который мы этой весной буквально за неделю над отцовским гаражом с пацанами забахали как из армии вернулся. Слепили из шлакоблоков натасканных из стен раздолбанного неподалеку заброшенного склада и того, что нашлось чуть ли не по окружающим помойкам, чтобы было у нас логово для качалки, да и просто позависать своей компанией и с девчонками, которые без особых закидонов. Музон опять же врубай-не хочу на какую вздумается громкость, до ближайших домов далеко, окно прямо на пустырь. Круче любой съемной хаты, где соседи бы вечно недовольные вопили и ментов вызывали по поводу и без. Короче, никакого конфликта поколений, мы родоков не бесим и они нас не щемят и жить не учат. На лето самое то, а до зимы еще чего придумаем, у Васька руки-золото и сварганит нам тут какую-нибудь буржуйку. А больше для счастья и не надо, свобода все неудобства аннигилирует.

— Девкам пофиг есть у тебя пузо или нет, главное чтобы бабло было. — авторитетно ответил Васька и хорошенько приложился, выхлебав полбутылки с горла и удовлетворенно рыгнув. — Вот сам посуди, у кого сейчас самые красивые телки? У этих бизнесменов прибандиченных, которые в красных пиджаках и перстнях да на Мерсах с бэхами. Они сами стремные, толстые и пузатые, плешивые и стоит небось через раз и вполсилы, а рядом с ними такие… у-хх! И пофиг, что он этой кукле длинноногой в пуп чуть не дышит и в папаши, или вовсе деды годиться, потому что забашляет и она сама и на коленки встанет, и вялого его приободрит и обслужит. А на тебя или меня, вот таких молодцов в качалке отвисающих, но с ветром в кармане ни одна из них и не глянет и минетом не порадует. Скажи, Тапок!

— Ага.

— Да нах тебе такая шкура продажная, как у этих новых русских? — фыркнул я, сплевывая воду и завинчивая кран. — Бабки есть — сосет, кончились — на хер посылает. Я сроду с девками за бабки не спал и не собираюсь. Угостить, подарить чего — это я понимаю. А ты ей деньги, а она тебе в штаны лезет — стремота галимая.

— Ой, да иди ты, Рус! — отмахнулся Васька. — Тебе разве жениться на такой предлагают? Нет, мы ж с тобой еще к такому не готовы, в двадцать один год-то. Лично я вообще до тридцати и думать о женитьбе не собираюсь. А если чисто на потрахаться, то эта самая шкура, как ты говоришь, в сто раз круче девок с района. Ну в смысле пока у тебя лавэ есть.

— Гонишь. — выразил я свое мнение, растирая башку полотенцем.

— Не-а. Я тебе это могу аргументированно доказать. — и он принялся загибать пальцы. — Не ломается. Голова не болит. На все согласная. Сама чудеса может в койке творить, потому что опыта ого-го и если тебе чего там вздрючиться экзотичного, то выделываться не станет, только башляй. И самое главное — сказал ей — все, досвидос, мы закончили и никаких тебе истерик и предьяв, прогонов про типа залет и явлений со слезами к твоим родокам, типа ты сволочь и обманул бедолажку. Скажи, Тапок!

— Васян, тебя послушать, так вокруг твоего дома прям оцепление из рыдающих по тебе телок, требующих чтобы ты на них женился! — заржал я уже откровенно, натягивая боксеры прямо на мокрое тело и вскинулся, почему-то насторожившись от так и не прозвучавшего обычного “Ага”. — Потапыч, че такое?

Наш громила пристально уставился в окно на что-то и нахмурился, выпав из нашей трепотни. Васька последовал его примеру и вдруг негромко присвистнул, пробуждая еще больше моего любопытства.

Подойдя к столу, я тоже выглянул наружу и завис уже сам. По пустырю метрах в ста от моего гаража шла натуральная … ну не знаю даже… княжна. Ни тогда, ни много позже я не смог бы объяснить отчего в мгновенно опустевшей башке родилось именно это слово. Княжна.

Стремительно шагающая, почти летящая над землей изящная до хрупкости фигурка в развевающемся длинном до пят совсем не по нынешней моде светлом платье, с натуральным шлейфом чуть волнистых волос, которые последние закатные лучи окрасили во все оттенки малиново-розового. Лица в намечающихся сумерках было не разглядеть, но от самой ее стати, походки веяло чем-то таким… невиданным, мощным что ли, как если бы каждое ее движение могло породить способный сбить тебя с ног ураган. Я себя таким и ощутил тогда — сшибленным ударившей в грудь и башку волной, хоть и торчал столбом все на том же месте.

Глава 3

Наши дни

Стиснув зубы так, что в них что-то отчетливо хрустнуло, я швырнул тяжелое кресло — последний уцелевший еще в кабинете предмет в стену, разбивая его в щепки. Развернулся, обводя разгромленную комнату взглядом, пытаясь хоть чуть прорваться сквозь пелену сплошной багровой ярости перед зенками и продышаться, заставляя боль разжать клыки-тиски, позволив снова биться сердцу. Бесполезные усилия! Это бешеное пламя внутри не утихомирить ничем, кроме вида издыхающих у моих ног врагов с разодранными глотками и разбитыми в кашу костями. Я буду этих вероломных мразей собственными зубами рвать, топтать, уродовать и калечить, заставляя осознать как же они охрененно ошиблись, приняв доброе за слабое с моей стороны. Они у меня будут своей же кровью и кишками своих ублюдков давиться, вспоминая, где их место, которое они так опрометчиво пытались указать мне и моим друзьям.

— Рус, ты можешь хоть весь дом до основания разнести, легче от этого не станет. — хрипло и тихо сказал Васька, переступая обломки двери и входя в кабинет, на что сейчас никто кроме него бы не осмелился. Больше никто.

— Ты! — зарычал я, прыгнул через всю комнату, смыкая пальцы на его горле и внося спиной в тут же треснувшую стену. — Это же ты больше всех просил о перемирии! Ты уговаривал меня дать этим гребаным ублюдкам Курта поблажку и оставить территорию для жизни. Ты виноват!

— Я просил. Я виноват. Убьешь меня за это и останешься совсем один? — тяжело сглотнув под моим захватом спросил друг и я заметил насколько красные у него глаза. Наверняка такие же, как у меня самого. — У меня жена, Рус и дети. И они устали жить в постоянном страхе, что рано или поздно их снова выследят и попытаются убить из-за той тридцатилетней вражды.

— Ну раз так, то теперь бери их и уматывай с нашей территории без оглядки, потому что война вернулась, и я хрен остановлюсь, пока не изведу Курта под корень. Ясно? Сколько бы лет и крови для этого не понадобилось, сколько бы наших не полегло, но я их сотру с лица земли! Всех, чтобы никого не осталось!

— Да пошел ты! Я тебя бросал хоть когда-то? Предавал в чем-то? Сбегал, когда в полной жопе оказывались? — рявкнул Васька и с силой пихнул меня в грудь, отталкивая от себя и напоминая снова о том, что он теперь последнее существо в этом мире, что может себе позволить говорить и действовать так со мной. — Думаешь мне не больно? Думаешь ты был Тапку большим другом, чем я? И что прав ненавидеть и мстить у тебя больше? Да у меня кроме тебя, Тапка и моих больше нет никого на всем свете! Мстить Курта собрался? Я с тобой, Рус, но сначала подумать нужно.

— Может еще и в переговоры с ними опять вступить предложишь? — огрызнулся я, все же остывая немного.

Не один Васька со своими просьбами о мире виноват в том, что стая Курта все еще существует и даже набрала заново силу. Черта с два я дал бы себя уговорить остановиться, если бы не желал все же этого сам. Самой ненавистной себе самому тайной частью души, что продолжала жалко надеяться. Вот только на что? Что столько лет спустя эта бессердечная сука меня хотя бы изредка вспоминает? Я себе помнить ее запретил, да толку…

— Может и предложу, если это поможет нам узнать, как врезать по ним максимально результативно. Так достать, как они по нам через Тапка.

— Ты меня не услышал? Нахер твои точечные удары и разведка! Я хочу чтобы Курта больше не было. Поголовно.

Хватит! Конец памяти, конец слабости, конец всему, что еще связывало с ней. Плевал я, что уничтожу все, что ей дорого.

— Рус, предлагаешь и детей с женщинами их порешить?

— А они у той сауны выборочно стреляли? Положили и девок вместе с Потапом и остальными бойцами.

— Просто шлюхи. К тому же человеческие. — Васька поморщился, явно и сам понимая, как это прозвучало.

Мы когда-то побожились перед друг другом, что никогда не озвереем настолько, чтобы забыть о том, кем были от рождения и не станем относиться к людям и обращенным подобно чистокровным уродам.

— Думаешь, будь там наши с женами и детьми, то в них стрелять не стали бы? — посмотрел я ему в лицо и друг вынужден был опустить глаза, признавая мою правоту. Плевать этим урожденным зверям кто перед ними — взрослый обращенный мужчина боец или его женщина с ребенком. — Просто до семей членов моей стаи не так легко добраться. А так то все такие, как мы для них кто? Мусор и рабы, чьими жизнями они вольны как угодно распоряжаться! С точки зрения этих ублюдков ничего криминального же в убийстве Тапка и остальных нет. Подумаешь, несколько обращенных недоособей зачистили. Они таким с махровый древности занимались и выбивали сотнями, деревнями.

— И все же, Рус, можешь орать на меня и злиться как угодно, но я прошу тебя, давай не будем нападать прямо сейчас. Что-то в этой атаке есть… хер знает… неправильное. Нарочитое.

— Естественно! Мрази Курта восстановили силы после того, как мы им место показали и решили заявить об этом со свойственной этим чистокровным гадам наглостью.

— Выбрав для этого огнестрельное оружие? Они же помешаны на старых своих звериных законах и правилах, забыл? Драться только в истинной форме и никак иначе.

— Не забыл, Вась. Но еще я и понимаю, что Георг ни хрена не дурак и вряд ли станет из чистого упрямства и какой-то там преданности законам чистых стай пренебрегать новыми возможностями. Тем более, когда дело касается нас — презренных дворняг по их мнению. Между собой — да, но нас то грех не затоптать любыми способами и средствами.

— И все же… — упрямо покачал головой Васька. — Я был сразу на месте и обнюхал там каждый сантиметр. Стрелки были людьми однозначно, ну или же совсем свежими обращенными, зверем-хозяином от них не пахло вовсе. Зато метрах в тридцати от того места, где хоронились стрелки в то же самое время примерно на парковке таилось пятеро саргов Георга в истинной форме.

Истинная форма. У меня аж губа задралась в оскале. Главное по мнению чистых зверей отличие между ними и нами. Для них животная форма — истинная, врожденная, а для таких, как мы, обращенных — только типа вторая, привнесенная и никогда ничем родным не станет. Ну-ну, чуждость мне и прежде не мешала мочить их, а теперь и вовсе.

Глава 4

1987

— Эрин! — Георг бросился мне навстречу, стоило только пересечь границу поместья.

Я считанные секунды назад перекинулась из истинной формы, и его внезапное появление чуть не спровоцировало обратный процесс и нападение.

— Гера, ты рехнулся? — огрызнулась я на него. — Мать всех стай, тебе жить надоело что ли?

— Конечно рехнулся, Рин! Хоть представляешь, как я переживал за тебя, когда ты не вернулась через оговоренное время? Хотел бежать искать, но прим Эдгар запретил вмешательство! Я тут уже таких троп натоптал, тебя выглядывая, — друг подступил ко мне и схватил за плечи — телесный контакт в коже без предварительного разрешения, за который любое другое существо в этом мире рисковало бы расплатиться своей жизнью. — Луна-заступница, Рин, ты почему в таком виде? Что случилось? Где твоя одежда? Было же оговорено, что вы с этим щенком Рахам не можете обращаться в первую встречу! Время ваших зверей не настало еще.

— Моя одежда пришла в негодность, Гера, — я повела плечами, освобождаясь, и пошла вперед. — Отец не лег спать еще, как думаешь?

— Да какой там! — Георг последовал за мной. — Он хоть и держит лицо, делая вид, что следование обычаям превыше всего, но тоже с ума сходит от беспокойства. Ты ведь его единственный потомок. Но объясни ты мне, что случилось? Неужели вы настолько далеко зашли с этим Рахам, что твое платье этого не пережило?

— Мое платье не пережило подлого нападения, Гера. Я сама чудом выжила и смогла отбиться. — И этим чудом был невесть откуда взявшийся человеческий мужчина, чей запах кажется намертво вцепился в мой нос и мозг, даже пробежка в шкуре не помогла его выветрить. Запах и воспоминание о том, как он сражался. Лютый, неистовый берсеркер, с искаженным холодным бешенством и забрызганным кровью моих врагов лицом, излучавший в пространство столько хищной беспощадной мощи, сколько я не ощущала до того дня ни от кого даже из своего племени. Даже от собственного отца, а уж прима сильнее ментально и физически я не знаю. Двое других людей никак не отпечатались в моей памяти, оставшись смутными размытыми тенями за его спиной.

— Отбиться, Рин? От кого?! — опешил Георг. — Этот щенок посмел напасть на тебя?

— Нет, это был не он. Рахам там вовсе не появился. Это были люди. Но сильные, подготовленные и явно знавшие с кем имеют дело. Я успела засечь у двоих клинки с серебряными лезвиями.

— Люди? Но… — договорить Георг не успел, я вошла в холл отцовского дома и тут же увидела родителя, стоящим на середине широкой лестницы, и склонила голову в приветствии.

Сразу же из угла появилась юная Лора, которую я недавно приблизила к себе, и аккуратно, чтобы не коснуться голой кожи, набросила на мои плечи накидку, скрывая наготу.

— Тебе есть что рассказать мне, Эрин, — произнес отец, не спрашивая, а утверждая.

— Да. Мы можем подняться к тебе в кабинет? — спросила уже я. Конечно, будь мы наедине, и я могла бы себе позволить ворваться к отцу без стука и разрешения, учитывая обстоятельства.

Но в присутствии посторонних он был не мой любящий отец, а прим стаи Курта Эдгар и никак иначе. Соблюдение всех этих древних правил было очень важно для него.

— Идем, — развернулся он и стал подниматься.

— Прим Эдгар, могу ли я… — начал Георг, но отец оборвал его, махнув рукой.

— Иди, куда же мы без тебя.

Я рассказала отцу все как было, само собой, опуская факт вмешательства в драку людей, и, уж конечно, умолчала о том, что я совершила натуральное преступление — перекинулась при одном из них, чтобы спасти себе жизнь взрывной регенерацией оборота, и оставила свидетеля этого в живых. Наши законы на сей счет однозначны и неумолимы. Ради выживания и сохранения тайны всего нашего племени я обязана была его умертвить или забрать с собой и обратить, обрекая на вечное рабство, но вместо этого спала рядом на той убогой лежанке, восстанавливая силы, а проснувшись, не свернула шею и не вскрыла горло. Всего лишь минут пять смотрела, изучая его спящего, прежде чем уйти и не вспомнить в тот момент о непреложных законах, вбитых с появления на свет, и пытаясь осознать природу сумбурного трепета, который вызывало простое созерцание этого человека, во мне.

Отец слушал меня молча, с каменным лицом, и только потемневшие до черноты радужки и жесткие волны, исходящие от него и даже меня едва не раскачивающие своей силой, говорили о его скрытой ярости.

— Могу я говорить, прим Эдгар? — прохрипел Георг, которого уже слегка потряхивало от сдерживаемого гнева к концу моего рассказа и усилий справляться с ментальной мощью своего прима.

— Нет! — так тяжело уронил отец, что Георга согнуло, чуть не обрушивая на колени. — Ты не будешь тратить время на пустые разговоры, хилиарх-сарг, а вместо этого займешься своими прямыми обязанностями — начнешь подготовку к рейду на Рахам. Соберите сведения о местонахождении их прима и его семейства с вероломным ублюдком, что не оценил оказанной ему чести стать парой Эрин, а так же о том, где сконцентрированы их главные силы. Завтра с наступлением темноты все наши бойцы должны быть на позициях, и к утру стая Рахам перестанут существовать. Я сам поведу вас на них.

— Оте… — вскинулась я, но опомнилась. — Прим Эдгар, мне кажется, реагировать сразу и настолько жестко несколько излишне!

— Могу я приступать? — между тем вскочил Георг на ноги, готовый ринуться исполнять приказ. Он осмелился даже бросить на меня краткий упрекающий взгляд.

— Ступай! — дернул отец головой и только когда за нашим хилиарх-саргом захлопнулась дверь посмотрел на меня. — Эрин. Дочь моя, мне странно слышать от тебя о излишней жесткости. Мать всех стай, мы дали такой шанс этим жалким Рахам, ты согласилась снизойти до попытки взять в пару их будущего прима. И чем они нам отплатили? Попытались убить тебя! Да не будь я уверен в том, что семейство примов их стаи несет в себе чистую кровь, то давно уже раздавил их. Вместо того, чтобы ухватиться за возможность влиться в Курта или же хотя бы заручиться перемирием на долгие годы, эти идиоты решили, что способны противостоять нам и организовали это подлое нападение.

Глава 5

Наши дни

— Как давно вернулась Эрин? — процедил я сквозь зубы, глядя на троицу чистокровных уродов, брошенных на пол к моим ногам, словно куски жалкого дерьма, коими они и являлись по моему мнению.

Изрядно потрепанные, обнаженные, в широких серебряных ошейниках препятствующих их обращению для исцеления, они скрючившись валялись на каменном полу моего подвала, пачкая его своей кровью. Тридцать саргов Курта попытались совершить победоносную вылазку возмездия на нашу территорию и наверняка надеясь освободить кого-то из уже пленненных нами своих, но мы то были готовы к такому. Правда, захватить живьем удалось только этих троих, остальные предпочли погибнуть в драке. Но я не тот, кто станет сожалеть о них.

— Для тебя она прима и никак иначе, ублюдок. — извернувшись один из пленников зыркнул презрительно мне в лицо одним глазом на опухшем и окровавленном лице, второй-то у него заплыл полностью. — И не твое ублюдочное дело когда и куда она передвигается.

Я всмотрелся в него внимательней, не стесняясь придавить ментально, но сученыш и не подумал отвести прямой взгляд, хоть его и затрясло слегка от усилий, тогда как двое других скрутились и тихо заскулили. Лет по тридцать, юнцы еще совсем, учитывая скорость развития и срок жизни хранимых Луной, и бойцы, учитывая это, еще не очень, вот и попались. Странно даже, что Георг отправил их против нас, обычно Курта предпочитают хорошенько натаскать своих щенков, прежде чем позволить встать в строй действующих саргов.

— Малыш, ты даже не представляешь насколько это моё дело. Когда-то ваша драгоценная прима ой как любила подвигаться, объезжая меня.

— Ты лжешь! Как смеешь ты… — не смотря на свое состояние, мальчишка взвился с пола и бросился на меня, попытавшись вцепиться в глотку даже в человеческом обличии. Надо же, а он быстрый. Очень.

Никаких кандалов, кроме ошейников против оборота на пленниках не было, какой в этом смысл, если я легко справлюсь с каждым и тремя разом, даже будь они в хорошей форме. И еще это способ унизить чистокровных заносчивых засранцев, продемонстрировав, что тут никто их всерьез не воспринимает.

Я легко перехватил атаковавшего мальчишку, запустил частичную трансформацию, меняя только руку в когтистую конечность и сжал его горло, поднимая над полом. Он забился, пытаясь достать меня ногами и разодрать толстую шкуру на удерживающей его руке ногтями, вытаращившись не только от удушья, но и от изумления.

— Да, щенок, ваши разведданные не лгут — я и мои лучшие бойцы способны к частичной мгновенной трансформации по собственному желанию, в отличии от большинства вас, чистокровных кусков дерьма. — ухмыльнувшись, отшвырнул парня к стене, он гулко врезался в нее, упал, но тут же снова встал, хоть и шатаясь, упрямо попер на меня снова.

Хм, надо же какой упертый. И зыркает так… бешено, отчаянно, дерзко до безумия, а у меня при этом чем дальше, тем мощнее внутри не агрессия вызревает, а торжество неясное растет. Как будто это его упрямство — повод для моей гордости. Может получиться его к нам переманить? Хотя … нет, это же чистокровный выкормыш Курта, для него такие как я и мои бойцы и соратники не ровня и это мягко выражаясь.

Позволил мальчишке практически врезаться мне в солнечное сплетение упрямой башкой, пытаясь сбить с ног, в последний миг сместился и, схватив его за длинные светлые патлы, рванул, открывая для себя его горло. Поддаваясь абсолютно необъяснимому импульсу наклонился и прижался носом к участку чистой, не окровавленной кожи, вдохнул запах. И уловил в нем те самые, присущие только ей, Эрин отзвуки, отчего опять внутри все всколыхнулось и разбушевалось штормовым океаном, а снаружи всего как заморозило. И этого мгновения было достаточно для того, чтобы юнец опомнился и врезал мне в лицо кулаком, заставив отпустить. Боли я не ощутил — ее смыло потоком лютой ярости от осознание — от этого чистокровного пахнет Эрин. Запах въелся буквально в его кожу, что говорит о близости, причем не краткой и однократной, нет. Метнувшись вперед, я ударил его в грудь, наверняка сломав парочку ребер, сбил с ног, уронив лицом в пол, прыгнул на спину наваливаясь и заставляя заорать от боли, снова сгреб и натянул светлые патлы, едва сдерживаясь от потребности вырвать из шеи зубами кусок вместе с бешено пульсирующей там артерией и залив тут все его кровью.

— Ну надо же, а красотка Эрин теперь предпочитает мясцо помоложе, да, малыш? — зарычал я ему в ухо. — Приму свою потрахиваешь, оттого и борзый такой, а?

— Заткнись, тварь ублюдочная! — захрипел и забился невзирая на боль подо мной мальчишка. — Не смей ее даже касаться языком свои поганым!

— О, ну надо же, ты у нас смелый такой потому что по жизни отважный или в нее настолько влюблен, а, малыш? Разве не в курсе, что вы, фаворитики для примов ваших не больше, чем временная секс-игрушка? Вас пользуют по мере необходимости, а как надоест — меняют.

— Пошел ты! Ничего не знаешь, дворняга паскудная!

— Чего же это я не знаю, а? Думаешь значение имеешь для вашей сучки Эрин? — желание пустить ему кровь становилось все невыносимее, а беспощадно вгрызающиеся нотки аромата вероломной гадины, исходящие от кожи мелкого гаденыша усиливали его настолько, что клыки поперли сами собой. Никогда и никто, кроме меня не имел право носить на себе ее аромат, никто и никогда! — Уверен, что ты так хорошо ее трахаешь, что она хоть всплакнет по тебе? Ошибаешься, жалкий ты сученок, она просто приблизит к себе другого трахаря, а твоего лица и не вспомнит через считанные дни. Но не переживай, я о тебе ей напомню, принесу на порог твой труп и посмотрю, проронит она хоть одну слезинку.

Любовник женщины, сожравшей мое сердце, отчаянно и молча бился подо мной, но силы не равны и клыки уже прорвали его кожу.

— Нет, Дикий! Не тронь его! — закричал один из пленников, в то время как второй зашипел на него змеей. — Он не фаворит примы. Ее сын!

Его вопль прорвался сквозь почти сплошную багровую пелену перед моими глазами и от мальчишки меня будто пинком великана отбросило. Очутившись на ногах, я тряхнул башкой и тут же на полу между двумя пленниками закипела ожесточенная схватка. Прежде чем я решил вмешаться, тот, что оглушил меня своей информацией оказался под вторым юным саргом и схлопатал просто чудовищный удар лбом в переносицу. И еще и еще, захрустели кости, хрип, бульканье. Я отшвырнул нападавшего к стене и кинулся снять с раненного ошейник, пусть еще поживет и расскажет мне кое-что. Мои пальцы скользили по крови, юнец бился в конвульсиях, мешая мне нажать нужные руны на замке, и когда ошейник наконец разомкнулся, сил на спасительный оборот у него уже не осталось.

Глава 6

Глава 6

1987

Лора дожидалась меня на крыльце моего бунгало, но не одна.

— Я принесла еду и позвала Гайка, — сообщила она, чуть склонив голову, а крупный мужской силуэт проступил из темноты, обозначивая свое присутствие. — Набрать тебе ванну, Эрин?

— Не нужно. Я обойдусь просто душем. Можешь идти. — ответила ей, глядя на приближающегося мужчину.

Гайк был юсбаш-саргом одной из самых сильных сотен бойцов Курта и даже претендовал в свое время на право стать хилиарх-саргом, и мощи чисто физической в нем для этого могло бы хватить, но в его роду не было ни капли крови примов. Без ментального подчинения управлять сотней опытных бойцов еще можно, но всеми воинами Курта — нет. Так что хилиархом стал Георг (пусть кое-кто и ворчал, что это потому, что он мой друг с детства), а Гайка я уже пару лет как приблизила к себе, оценив его способности неутомимого, опытного и готового делиться при необходимости энергией любовника.

— Могу я войти, Эрин? — спросил Гайк, подходя ко мне вплотную, но не касаясь даже через ткань накидки.

Вот еще и за это я его ценила. Гайк, хоть и был жестким командиром и доминирующим самцом по жизни, никогда не позволял себе забыться со мной и не нарушал границ. Я нахмурилась, внезапно задавшись вопросом, как бы себя он повел, очутись на месте того незнакомца на пустыре. Да, конечно он бы дрался там со мной и умер, если бы понадобилось для моей защиты, но ни за что не посмел бы ослушаться приказа и уж точно не таскал на руках, не получив на это позволения. Он повел бы себя правильно, как и я. Собрала бы все силы и продолжила удерживать себя в сознании, демонстрируя наличие мощи примы. Уж точно не отключилась запросто, проявив полнейшую уязвимость. Тогда почему с тем незнакомцем вышло так? Как?

Обернувшись, я посмотрела в красивое мужественное лицо Гайка в мягком свете падающем на него из дверного проема за моей спиной и вдохнула его запах. От него привычно пахло похотью, Гайк знал, зачем он здесь, а я знала, что могут дать мне его губы и руки, сильное тренированное тело. Удовольствие и энергию, ровно столько, сколько захочу взять. Но я сегодня не хотела. Смотрела на мужчину, своего постоянного любовника и не ощущала ни малейшего желания ощутить его прикосновения, даже ради скорейшего избавления от боли и немощи. Точнее нечто во мне даже отторгало мысль об этом.

— Не нужно, Гайк. — покачала я головой, продолжая пристально всматриваться в его лицо. — Я лучше высплюсь.

— Хорошо. — кивнул мой постоянный любовник и я не уловила от него ни тени сожаления или разочарования.

Если бы я не обладала чутьем моей расы, то могла бы задаться вопросом а хотел ли меня Гайк на самом деле или же просто быть фаворитом будущей примы выгодно ему ради статуса в стае. Но нюх не обманешь. Он хотел. Вот только вопрос, хотел он больше приму во мне, как в женщине или же женщину в своей приме.

Приняв душ, забралась в постель, постанывая от того, как же все-таки болит и ноет все внутри сейчас, когда держать себя в форме для окружающих уже не нужно и откат набрал полную силу. Уснула почти мгновенно, только на самой границе дремы вздрогнув от явившегося образа сидящего на корточках и напряженно вглядывающегося в меня незнакомца, ставшего только что свидетелем моего обращения. Может оставлять его в живых все же было фатальной ошибкой? Да, он помог и спас, но…

Я должна еще раз увидеть его и уже трезво и спокойно оценить насколько он опасен. Насколько может быть болтлив. И решить тогда уж, жить ему или…

Звук тихих шагов пробрался в мой сон, заставив тут же собраться, сесть на постели и распахнуть глаза, одновременно оценивая собственное состояние и степень восстановления сил. Все в порядке, боль осталась лишь отзвуком, скорее уж памятью о себе. В дверях замерла Лора, что как раз внимательно смотрела на меня, но едва столкнувшись со мной взглядами тут же опустила свой.

— Прости, что побеспокоила, Эрин. Просто ты не ела и не покидала дом почти двое суток и прим Эдгар волновался, как и я.

— Они уже вернулись? — спросила ее, вспомнив о карательном рейде и ощутив снова то самое, липко-тяжелое, что посетило меня от мыслей о полном и возможно незаслуженном истреблении соседней стаи.

Мой отец конечно же был настоящим хранимым Луной, к тому же Курта и для уничтожения врагов и конкурентов ему не нужно причины, вины. Это наша суть — сражаться и захватывать, охотиться и убивать. А со мной в этом плане что-то не так, похоже.

— Да, вернулись.

— У нас большие потери?

— Восемь саргов погибли и почти тридцать ранены. Прим Эдгар приказал щадить их женщин и детей, поэтому так много. — пояснила без дополнительных вопросов Лора и в ее голосе само собой упрека в отношении моего отца не прозвучало, только удивление и легкое недовольство.

— Кого-нибудь из семьи их примов взяли в плен для допроса?

— Нет, не удалось. Хилиарх Георг с лучшими своими саргами попытался, но эти подлые Рахам предпочли сдохнуть. Ну еще бы, я на их месте тоже предпочла бы смерть в бою, нежели понимание, что из-за моего тупого вероломства уничтожена вся моя стая.

— Не факт. — пробормотала я себе под нос и встала с постели.

— Что, Эрин? — удивленно спросила Лора.

— Ничего. Я в душ, ты принеси мне свежей пищи и доложи отцу, что все со мной в порядке.

— Мне сказать, что ты придешь к нему сегодня?

— Нет. — я взглянула в окно, приближались сумерки. — Утром. У меня пока есть дела и я уйду из поместья.

— Мне приготовиться к сопровождению?

— Нет.

— Оповестить саргов, чтобы готовились к выходу?

— Не нужно. Я пойду одна, им всем стоит отдохнуть после рейда.

— Но среди них достаточно не раненых…

— Лора, я иду одна!

— Эрин, прости, но разве это разумно?

— Рахам больше нет, остались только Курта. Кого мне опасаться? Людей?

С явной неохотой моя наиба все же подчинилась и возражать больше не посмела, однако я по дороге несколько раз проверила нет ли за мной тайной слежки и хорошенько запутала следы, прежде чем выйти снова на тот самый достопамятный пустырь. И чем ближе я к нему подходила, тем чаще и громче стучал пульс в моих ушах, загрохотав под конец настолько, что пришлось остановиться и тряхнуть головой, возвращая себе способность нормально слышать. Неужели это нападение настолько отразилось на мне, что я и к месту его приблизиться боюсь? Тогда тем более правильно, что иду туда, ведь что это за будущая прима, что готова поджимать хвост лишь от воспоминания о пережитой боли.

Глава 7

Наши дни

— Ты рехнулся, Рус. — пробормотал сквозь зубы Васька. — И раньше то был психованный, но теперь окончательно кукухой повредился.

Он предлагал собрать бойцов для нашего сопровождения, но я отмахнулся. То, для чего я сюда еду — сугубо личное, да и не желаю я выглядеть дешевым позером, той самой безродной дворнягой, которыми чистокровные нас кличут, что способны прогавкать свои требования исключительно имея за спиной серьезную живую силу. Мне и своей хватает.

— Мог бы со мной не ехать. — огрызнулся я и непроизвольно оскалился, сшибая кенгурятником хлипкий шлагбаум у самого первого КПП на подъезде к главным воротам в поместье сучьих Курта.

— Да достал ты уже! — вернул мне в том же духе друг, проводив взглядом фигуру явно охреневшего от нашей борзости дежурного сарга, который тут же схватился за рацию.

Пока мы проедем оставшуюся дорогу до ворот нам наверняка будет обеспечен радушный прием в виде их лучшей боевой бригады, чего я, собственно и добиваюсь. Конечно я давным давно знаю как попасть на их строго охраняемую территорию обходным путем, переплыв через реку и пробежав лесом, просочившись мимо их сторожевых постов. Мои разведчики не напрасно свое мясо едят и сам ходил с ними несколько раз. По факту, нам ничего не стоило бы собрать боевой кулак, врезать Курта в спину так, что кровью умоются и еще очень долго-долго будут силы восстанавливать, как однажды уже и было.

Но не в данный момент, не тогда я не хотел просто взять и разгромить этих чистокровных ублюдков. Правда тогда и сейчас причины были разные. Однако, сегодня мне не нужно тайное проникновение в тыл врага. Я собираюсь появиться у их главных ворот, подняв хорошенько на уши, так, чтобы уже никак невозможно было утаить такую вопиющую наглость от своей примы. Я хочу говорить с этой жестокой сукой и она будет говорить со мной. И сделать это можно и нужно исключительно лично. Мало того, что за все годы ни у кого из пленных не вышло выпытать ни крупицы информации о том куда скрылась и где живет Эрин. А я не церемонился в выборе средств, особенно поначалу. Но походу они и сами не знали куда она подалась.

Никому из моих айтишников так и не удалось вычислить Эрин в сети, хотя рыли еще как, но она категорически отвергала интернет и соцсети судя по всему. Не было никакой чертовой возможности написать ей даже обычное письмо. Само собой у их поместья был почтовый адрес, чертова куча адресов целого закрытого поселка, но я уверен, что напиши я хоть миллион писем и ни одно не дойдет до главной сучки Курта, а если и дойдет, то дрянь просто не захочет их читать. Она ведь отряхнулась от нас и всего, что было и пошла себе дальше и на кой ей знать, что я об этом и о ней самой думаю. Ну ничего, теперь то выслушает и я своими глазами увижу ее реакцию.

Как я и думал, к тому моменту, как мы подкатили к огромным глухим воротам поместья перед ними сплошной стеной стояли их бойцы наизготовку, а над забором застыли арбалетчики и болты у них наверняка были серебряными. Я испытал импульс придавить педаль в полик, собрав на капот с десяток саргов, но справился с собой и остановил внедорожник.

— Может ну его на хрен? — прошептал Васька, когда я взял с торпеды распечатанное для наглядности фото захваченного юнца. — Швырни им в рожи фотку и поехали обратно. Пусть сами они к нам ползут, если он им нужен.

Но я его уже почти не слышал. Таким бешеным мандражем уже накрыло от предвкушения, аж звенело все внутри натянутыми на разрыв струнами. Я увижу Эрин. Наконец. Столько лет спустя. Я ее увижу сегодня, сейчас, не когда-то потом. Увижу, даже если она откажется выйти, наплевав на судьбу своего щенка. Пройду сквозь строй этих корчащих зверские рожи, но отчетливо воняющих жестко подавляемым страхом Курта. Увижу ее, потому что я так решил и хочу этого. Не поверну назад, не сейчас, когда знаю, что она так близко, только помехи смахнуть и руку протянуть.

— Ты нарушил наши границы, Дикий и тебе лучше убраться отсюда, если ты не хочешь проблем. — протявкал вместо приветствия здоровенный детина — нынешний юсбаш-сарг Курта, Дерк, кажется.

— К сожалению для тебя я этих проблем прямо таки жажду. — откровенно оскалившись в злобной ухмылке, ответил ему и найдя взглядом одну из камер, поднял распечатанное фото так, чтобы его стало видно. — А вот если вы их хотите избежать, то сейчас быстренько пошлете кого-нибудь за Эрин. Пусть живенько выходит, потолковать я с ней кое о чем желаю.

— Не представляю о ком ты говоришь. — выпятил подбородок Дерк, но и от него самого и от строя за ним отчетливо понесло гневом и ложью.

— Неужто милашка Эрин так долго отсутствовала, что вы имя ее подзабыли? — издевательски уточнил я и у юсбаш-сарга задергалась щека и верхняя губа. — Или это все ваши конченные иерархические заморочки, запрещающие даже мысленно приму звать по имени? Ну мне по-любому разбираться в ваших дебильных обычаях недосуг, ибо я клал болт на них всегда, так что пошустрее давай, зови Эрин.

— Кем ты возомнил себя? — не выдержав таки зарычал Дерк и его поддержали дружно остальные сарги. — Думаешь у тебя есть право приказывать приме что делать? Убирайся! Никто из нас не станет беспокоить ее ради…

— Ради того, чтобы ее сын остался жить. — резко обрубил я его вдохновенную речь. Не с ним говорить я сюда приехал. — Или Эрин сейчас выходит ко мне или я возвращаюсь к себе и через сутки она получит труп мелкого засранца.

— Ее нет здесь! — огрызнулся командир бойцов Курта. — Мы понятия не имеем чьим фото ты тут машешь. Убирайся или…

Он сделал шаг ко мне, но я больше не стал церемониться и дал полную волю рвущейся на волю силе подавления, прессуя всех без разбора в зоне поражения. Ваське сейчас тоже пришлось несладко, но он знал на что шел, поехав со мной.

Саргов из строя стало сгибать, один за другим они падали на колени и, хрипя от тщетных усилий сопротивляться, опускали головы к земле, принуждаемые ментально к покорности. Последним рухнул на одно колено Дерк, продолжая, однако, жечь меня ненавидящим взглядом и скалиться. Силен, сученыш, но мне все равно не противник.

Глава 8

1987

— Рус, ну какого хрена! Ты что, теперь на этом долбаном подоконнике жить собрался? — возмущался Васька, пока хмурый Тапок топтался в дверях гаражной качалки, поправляя воротник своей выходной белой рубашки. — Сидит он, как красна девица у окошка, принцессу свою ожидаючи.

Васян тоже прилично прикинулся и сверкал бляхой в виде бычьей башки на новых джинсах и браслетом на массивных часах, честно отжатых месяц назад у одного борзого рэкетира. Друзья завалились в наше логово, не найдя меня в квартире у родоков, и, обнаружив, что я и не думал собираться на давно предвкушаемую тусу, крайне возмутились. Впрочем, вслух как всегда возмущался только Васька, Потап неодобрительно сопел.

— Княжну… — бормотнул я машинально, глотнул портвейна и прищурился снова в сгущающиеся сумерки. — И отвали.

Нудеть за эту пару дней в груди меньше не стало. Наоборот, тоскливое, тянущее уже не только за нервы, но и в кости вгрызающееся неизведанное нечто, что родилось во мне, когда проснулся один, набирало обороты, и вино мало помогало заглушить его. Но по трезвяне совсем по-жесткачу ныло.

— Да пофиг как ты ее там зовешь. Кончай киснуть, мужик, погнали с нами к Ленке на тусняк.

— Не хочу. Без меня идите, — отмахнулся я.

— Ты прикалываешься что ли? — и не подумал угомониться Васян. — Сам же на прошлой неделе говорил, что хочешь с ней замутить, причем по-серьезке! Тапок, скажи!

— Ага, — кивнул Потап.

— Перехотел, — пожал я плечами.

— Рус, ты в себе? Это же Ленка Солнцева! Алле! Блондинка, эта как там… платиновая, во! Ноги от ушей, жопа как орех и сиськи — твердая пятерка! — само собой, перечисление достоинств Ленки Васян сопровождал еще и эмоциональной пантомимой, призванной донести до меня что я, дебил такой, упускаю.

— Угу. Я помню как она выглядит, — кивнул, не сумев удержаться от легкой улыбки. Васька, когда он в ударе — это нечто.

— И что? Ты готов упустить свой шанс завалить ее из-за… Блин, ты же даже имени не знаешь, и свалила она, вернуться не обещала и даже спасибо не черкнула. Этой девке плевать на тебя, Рус. И знаешь что? Тебе радоваться надо этому. Потому что, если все, что ты нам о ней рассказал, не глюк оттого, что тебе по башке тогда наприлетало, то ну ее нахрен, и чур такое от нашего берега!

Легкий проблеск веселья мигом потух, и я поморщился. Так и есть. Я все им рассказал о княжне, у меня секретов от ближайших друзей сроду не было, ну разве что интимные какие подробности о девчонках, не полное же трепло хвастать кое-чем личным.

— Не факт, — практически огрызнулся я и снова отвернулся в темноту.

— Ты долбанулся. Тапок, у нашего Руса свистанула фляга, и нужно че-то делать, — решительно поставил мне диагноз неуемный Васян. — Короче, сейчас сгоняем за водярой и закусем и будем плотно лечить его дурь. А то эта бормотуха, что он хлещет, только все усугубляет походу. Скажи, Тапок!

— Однозначно, — расщедрился на развернутый ответ наш молчун, но я от них отмахнулся.

— Не надо, Васька! Не буду я нажираться. Все со мной нормально, просто не хочу всей этой тусни сегодня, и все. Идите оттянитесь без меня. Вдруг тебе как раз с Ленкой и фартанет или вон Тапку.

Друг еще минут пятнадцать возмущался, заставляя молчаливого Потапа поддакивать в его обычной манере, но все же угомонился, и они свалили. Я врубил музыку погромче, покачался в потогонном темпе аж до легкой тошноты и дрожи в мышцах, надеясь хоть чуть стравить внезапно начавшее расти с уходом друзей внутреннее напряжение. Как будто и прежнего нудения мне не хватало, так еще и сердце взялось тарабанить бешено, прям расшатывать начало всего.

Под душ ледяной встал весь потный, как боевой жеребец, но ни черта не успокоенный, так и кипело внутри, мотыляло сердце по грудной клетке, как камень в стиралке на отжиме — того и гляди изнутри расхерачит всего. Вылез только когда зубами залязгал, шорты натянул, не вытираясь, бутылку вылакал махом почти до дна.

И вот тут поплыло в черепушке, похорошело. Плюхнулся задом на подоконник опять и уставился в темноту хмельным взглядом, выдыхая-выдыхая, слегка даже кайфанув от накатывающего невесть почему облегчения.

Так и сидел, пялясь неотрывно, как если бы мне кто шоу показать там обещнулся, изредка прихлебывая. И тут из тьмы в пятно света под окном вышла она. Моя княжна. Только что никого, темнота сплошная, и вдруг она! И как в первый раз меня словно в грудь кто саданул, прошибая ее насквозь, сердце замерло, в легких пустота, зато член намертво встал, быстрее чем раз моргнуть успел даже, я чуть не навернулся с подоконника от этого коктейля ощущений.

А княжна моя раз коротко взглянула на меня снизу вверх и буквально взлетела в легком прыжке, оказавшись на подоконнике напротив меня. Люди, в смысле нормальные, так не могут, даже самые тренированные, зуб даю, да только мне на это пофиг. Вдруг окончательно накрыло кайфом и от полного исчезновения тянущей пакости внутри и оттого, что враз догнало выпитое. Я потянулся к княжне, сам себе еще не веря, что она реальна, а не моя пьяненькая фантазия. Провел пальцами по ее щеке, где кожа на ощупь оказалась такая нежная, что трогать аж ссыкотно. А от пальцев прямым выстрелом в сердце, в бошку опустевшую врезало таким жарким всполохом, будто инъекцией чистого солнечного света мне засандалили. Хорошо-хорошо, улет прям реальный, вроде как моментально и подоконника этого под задницей нет. Да вообще ничего нет вокруг, только княжна одна вот такая нереальная и при этом ярче, отчетливей, обьемнее всего, что в жизни видал. Как будто люди все до сих пор, мир вокруг — двухмерные или подделки размалеванные из картона, а она одна нечто оригинальное и настоящее. Губы княжны шевельнулись, но я от этого первого импульса просто оглох, ни словечка не понял, пока только глазами все впитывал.

— А?

— В моих изначальных планах не было возвращения сюда, — повторила она очевидно мне, на весь мозг повредившемуся.

Глава 9

Наши дни

— Эрин! — окликнул меня Георг и я стряхнула с себя секундное оцепенение.

Чужой, свирепый, циничный, с обострившимися жесткими чертами — это был уже совсем не тот человеческий парень, которого я… Глаза, вот только они остались прежними. Серая живая ртуть, излучашая на меня всегда такую мощь отчаянно голодного вожделения, сумевшего мгновенно просочиться в мой разум и кровоток и отравить собой тяжело и почти безнадежно, точно как ядовитые пары того металла, чей цвет вобрали. Именно оно — яростное пламя не подразумевающей отказа похоти и осталось неизменным, а вот тепла нежности и сияния истинной привязанности, трепетного восхищения, когда-то настолько свернувших мне мозги, что готова была пойти против всего и всех, как и ни бывало. Впрочем, их и правда никогда не бывало, поняла ведь это, хоть и с большим опозданием и позволив получить мерзавцу от себя почти все, что он хотел. Почти.

— Идем! — кивнула я Георгу, пошла к воротам, увлекая его за собой и махнула всем остальным, приказывая не следовать за нами.

— Как ты допустил это? — развернулась в ярости к супругу, едва мы остались наедине за дверями его кабинета. — Как посмел отпустить Эрика в эту проклятую вылазку?!

— Эрин, твой сын уже достиг возраста сарга и по собственному желанию участвовал в тренировках молодежи, как и полагается всем мужчинам Курта.

— Тренировки — да, но кто позволил тебе бросить его в реальный бой?

— Я не делал этого, Эрин! Неужели ты действительно думаешь, что я посмел бы предпринять такое не получив твоего позволения, да и в принципе!

— Но ты клятый проктор-прим Курта, как мальчишки и Эрик с ними могли напасть на стаю Дикаря без твоего ведома?

Дикий, проклятый Дикий, вот как его теперь зовут. Обращенный неимоверной силы, сам способный к частичной трансформации и передающий это уже своим обращенным мерзким неофитам. Бесноватый псих, плюющий на наши вековые законы, который выкосил десятки стай чистокровных и заставил считаться с презренными дворнягами, что сражаются на его стороне с безумным упорством и преданностью. Тот, кого ненавидят и желают убить столько хранимых Луной, но никак не могут этого сделать. Он лишил Курта прежнего величия и мощи, отнял больше половины территорий, но почему-то не уничтожил полностью, как если бы желал унизить как-то по особенному, согласившись на ненужное ему перемирие и высокомерно дав разрешение жить дальше. Он! Нам! И все это, выходит, полностью моя вина.

— Юнцы тайно сговорились отличиться, Эрин. Устроить эту идиотскую вылазку, чтобы отбить у врагов хоть кого-то из наших и возвыситься, козырнув своей глупой отвагой. Ты же сама сказала — мальчишки. — вырвал меня из тяжкого раздумья голос супруга.

— Это не снимает ответственности с их десятника и с тебя, Георг! Их должны были остановить. Да мать всех стай, ты проктор-прим, какого сломанного клыка у тебя сарги позволяют себе самостоятельные вылазки без твоего приказа? Разве такое случалось при моем отце?

— Не случалось, Эрин, но тебе ли не знать почему мне не подчиняются так же, как ему. Эдгар отошел от дел, да, но не умер же. А ты хоть и вернулась, но все чуют отсутствие между нами настоящей парной связи. Да и сам Эрик постоянно выкидывал фортели.

Все верно. А раз настоящей парной связи нет между нами, то инстинктивно хранимые Луной могут отторгать власть Георга, не веря до конца, что он получит в любом случае поддержку моей ментальной силы. И то, что сам Эрик демонстрировал отсутствие покорности проктор-приму и своему официальному отцу положение дел только усугубляло, а мои внушения сыну не помогали особо. Эрик чуял нутром, что в нем нет крови Георга и дерзил. Но сейчас я не собираюсь с этим разбираться.

— Реши это сам. Покарай виновных так, чтобы в следующий раз и подумать не могли о самостоятельности или умолчании о чем-либо. Это точно не мне делать за тебя, Георг.

— Конечно, Эрин. Что собираешься делать ты?

— То, что и обещала. Поеду к Дикому сама и вытащу Эрика. – стоило произнести это и осознать неизбежность увидеть его снова, как сердце и так бившееся плененной птицей в грудной клетке загрохотало в разы сильнее.

— Но Эрин, кто сказал, что мальчик еще жив? Безумие самой идти в логово врага! Зачем? Чтобы у него в плену еще и ты очутилась и он мог диктовать Курта свои условия?

— А зачем ему это, Георг? Что он может хотеть от нашей стаи? Что ему в принципе может помешать явиться к нам со своими боевыми псами и уничтожить? Он в секунды поставил наших лучших саргов на колени и подавил их совершенно. Почему ты не писал мне о его такой мощи? Как посмел утаить такое?

Позор тебе, Эрин, подло это — накидываться вот так, ища виноватых, когда вся ответственность на тебе самой. Я сотворила это чудовище, мне с этим и разбираться.

— Тебе и без этого хватало забот, да и как бы ты могла повлиять на происходящее, если бы знала? Что бы сделала? Вернулась без отцовского позволения и вполне вероятно погибла бы в драке, оставив сына без своего контроля и защиты?

— Может и нашла бы способ… Но теперь нет смысла говорить и думать об это. Пора действовать в сложившихся обстоятельствах.

— Возьми хотя бы наибу с собой!

— Камилу? — не сумела я сдержать злой усмешки. — Чтобы она все доносила тебе?

— Эрин, я признаю, что заслуживаю твоих упреков насчет подчинения в стае, но в этом…

Я не делила с ним постель, все верно. А наш темперамент, тем более у мужчин, не приемлет воздержания. Сексуальная голодовка грозит обернуться жесточайшей взаимной агрессией, а Курта только сейчас грызни по любому поводу между собой еще не хватало. Мы ведь не люди, банальным мордобоем не ограничиваемся. Стычки частенько чьим-нибудь трупом завершаются.

— Прости, — вынуждена была извиниться я. — Тут не права. Никого брать с собой не буду, вряд ли их впустят на территорию стаи Дикого.

— Эрин… — Георг шагнул ко мне и положил ладони на плечи, заставив оскалиться от импульса огрызнуться. — Не нужно. Да, Эрик твой сын, понимаю, но он же и Курта. Если ты вернешь его ценой новых унижений для стаи и себя, то это может все только еще ухудшить. И его будет ждать отчуждение, и против нашей власти могут взбунтоваться. Мы с тобой молоды, и у нас…

Глава 10

1987

— Эрин, что с тобой происходит? — Георг перехватил меня неподалеку от границы поместья.

— Я чего ты взял, что со мной что-то происходит? — вздрогнула от неожиданности его появления, хотя он подходил нисколько не прячась и я должна была его услышать издалека. И еще пришлось подавить вспыхнувшее недовольство от того, что он осмелился требовать от меня ответа.

— Брось, Рин, я же знаю тебя всю жизнь. Ты ходишь с каким-то задумчиво отсутствующим видом. Весь совет стаи промолчала, практически огрызаешься на всех, кто обращается к тебе. Почти каждый вечер в одиночку покидаешь территорию стаи, возвращаясь под утро…

— Ты смеешь следить за мной? — мигом оскалилась я.

— Рин, ты чего? Я — хилиарх-сарг Курта, моя прямая обязанность знать кто, куда и как перемещается по нашей земле и уж тем более — пересекает границы! — Георг смотрел на меня уже с настоящим беспокойством. — Что с тобой, Рин? Неужели тот случай с Рахам так … — он запнулся, понимая, что подбор слова тут может нести угрозу для него. — Взбудоражил тебя, что до сих пор не обретешь внутренний покой? Ты же знаешь, что мне ты можешь рассказать все.

К своему стыду как раз о ситуации с Рахам я эти дни не слишком-то вспоминала, точнее — совсем позабыла, занятая совсем другими мятежными мыслями.

— А тебя не беспокоит странность всех обстоятельств того происшествия?

— Нет. Рахам уничтожены, и что бы они там не замышляли – этому не бывать уже. Они прошлое, а Курта не склонны оглядываться, мы всегда смотрим вперед, желая новых побед. — с явным пренебрежением к побежденным ухмыльнулся Георг.

— А если это вообще были не Рахам?

— А кто, Рин? Были в округе только они и мы. Теперь только мы. До территории другой ближайшей стаи — сотни километров. Ни от кого из них не пришло вызовов или возмущений по поводу судьбы Рахам, значит не было у них удаленных союзников. И наши разведчики уже несколько лет не ловили чужих лазутчиков поблизости.

— Не ловили не значит, что их не было. — пробормотала я, хмурясь и возвращаясь к прежним мыслям. Действительно, чего уже думать и рассуждать о тех, кто разгромлен и почти перестал существовать.

— То есть ты каждую ночь рыщешь за пределами нашего поселения в поисках возможной угрозы? — с тревогой заглянул мне в лицо Георг, которого, видимо, осенило, пусть и неправильно. — Одна, Рин?

Я глянула в глаза другу и не нашла в себе сил солгать.

— Нет. Это всего лишь то, что продолжает беспокоить меня, Гера. — осмелилась честно признаться.

— Тогда что?

— Скажи… — поколебавшись, я решилась говорить прямо, это ведь Гера. — Ты ощущал когда-либо влечение настолько сильное, что не мог бы с этим справиться или хотя бы перестать все время думать о… о его причине.

— У меня нет от тебя тайн и, случись со мной такое, ты бы узнала. — пожал друг широкими плечами. — Но я немного не понял. Зачем тебе справляться с этим? Этот самец в паре?

— Нет. — я скривилась от внутреннего дискомфорта, но все же призналась. — Точнее я не знаю этого. Он не Курта.

— Хм… А кто тогда? И как ты с ним…

— Я не хочу об этом говорить! — резко оборвала я его.

— Ну хорошо, хоть и совершенно непонятно, и теперь станет и меня беспокоить. В любом случае, я думаю лучшее лекарство от сильного влечения — поддаться своим желаниям, ведь запреты их только разжигают, особенно кого-то вроде тебя, Рин. Ты будущая прима Курта, любой свободный самец будет счастлив, пожелай ты его приблизить. Неужели предмет твоего интереса против стать твоим партнером?

Снова это вечное — ты прима, Эрин, любой будет счастлив… Но я ведь еще и просто женщина, самка … Вот почему начала думать об этом сейчас? Раньше ведь делить себя между статусом и личностью в голову не приходило.

— Нет. Это я … считаю не слишком адекватным испытывать тягу к нему.

— Да кто же он такой, чтобы тебя мучили такие сомнения? Не человек же… — хохотнувший Гера осекся, нарвавшись на мой взгляд, выдавший с потрохами. — Э-э-м… Да уж… Хотя… Тогда и вовсе нет проблемы, Рин. Люди для нас — быстро приходящие в негодность партнеры. Слишком хрупкие, лишены нашей выносливости и ненасытности и так быстро стареют. Зачем себе что-то запрещать, испытывая проблемы с неутоленным влечением, если достаточно ему поддаться и вскоре утратить естественным путем из-за разочарования. Поверь мне, данное средство работает безотказно.

— У тебя были человеческие партнерши? — удивилась я.

— Рин, да у всех молодых самцов хранимых Луной они бывают! — рассмеялся Георг. — При наших-то аппетитах и стервозности самок своего вида это неизбежно. Никто просто об этом не распространяется, ведь подобные связи мимолетны и редко становятся чем-то запоминающимся. Вот поверь, совсем небольшое время спустя ты тоже с трудом сможешь вспомнить свои нынешние волнения насчет целесообразности связи с человеком.

Я усмехнулась недоверчиво. Что-то сомневаюсь, учитывая дикий трепет, который то и дело накрывал и окутывал меня подобно жаркому плотному одеялу, стоило позволить себе вспомнить о сексе с человеком. Рус. Его имя. Его запах, действовавший на меня подобно дурману весеннего гона. Его взгляд, пугающе голодный и греховный даже для меня, хранимой Луной. Его манера не прикасаться, нет — захватывать собой и для себя, беспардонно, будто не подозревая о возможности получить отказ или вовсе поплатиться жизнью за такую дерзость, хотя был предупрежден. И его свирепое обладание, то как он брал меня, неистово вливая в меня собственное вожделение и дикое удовольствие, как не смог ни разу ни один из моих прежних партнеров, и отчего меня выбросило в пространство наслаждения неизведанной мощи. Да, это было лишь краткое ошеломившее мгновенье, но после него весь мой прошлый секс и удовольствие от него будто выцвели, потеряв и намек на насыщенность и реальность.

Всю последнюю неделю я ничего не могла поделать с собой. День еще как-то переживала, а с наступлением ночи в голове словно начинал звучать тоскливый призывный вой, волочащий к своему источнику как на неразрывном канате. Я обращалась и бегала, бегала, стремясь избавиться от этого притяжения, но неизменно то и дело обнаруживала себя у границы проклятого пустыря. Отказывалась даже смотреть в сторону убогого логова моего случайного спасителя и любовника, но вид одинокой фигуры у окна жег и жег невыносимо мои глаза и разум. Он каждый раз был там. Ждал, как и прокричал в момент моего ухода. Стоял, сидел, смотрел в темноту, будто и не нуждался в пище и отдыхе.

Глава 11

1987

Эрин-Эрин-моя княжна Эр-р-р-и-и-ин! Даже имя ее звучать может изменчиво. Как грозное рычание, от которого губа задирается сама-собой в зверином оскале или как ласковое мурлыканье, от какого рожу растягивает в лыбе.

Девушка, от которой меня уносит, разматывает просто в хлам, в ничто вообще! Никогда со мной такого не было. Никогда я не мог бы даже нафантазировать себе такого. Оно, вот такое, в моей башке, не особо сложно в смысле околобабских движняков устроенной не уместилось бы. Это самое, что со мной твориться стало с ее появлением. Я ее только на руках-то пронес после драки и рядом поспал, а ушла и будто куска какого-то жизненно важного стало не хватать. Трахнул ее всего разок и вовсе все херово стало, даже начал всерьез за свои мозги опасаться. Сроду в мистическую похабень не верил, а тут пришлось, все ведь своими же глазами видел и сразу мысль — а вдруг она не только член мой собой заворожила стоять на нее насмерть, но и в мозги дурные забралась и сожрет их, высушит похотью нещадной. Подумалось и тут же похрен, даже весело стало — а пусть себе жрет и сушит, лишь бы возвращалась за этим.

Неделю последнюю как и не жил — болел. То лихорадило всего, как в горячке, стоило только вспомнить, как это было с ней, в ней. То тоской крыло, ожиданьем, тяжко, беспросветно, без хоть проблеска желания с этим в себе бороться.

А она пришла и бабах! — ядерным взрывом мозгов моих золото-солнце глаз среди ночи, радость до уссачки прям, как у щенка глупого толстолапого, что хозяйку свою родненькую-одну такую на всем белом свете дождался, а следом все по-взрослому — похоть лютая, до слепоты и потери дыхания.

Эрин обняла и правда чуть не переломала, но только опомнилась и отпустила и меня аж подклинило от потери. Сразу мало стало, опять этого контакта, когда между нами ни миллиметра, ни капли воздуха друг без друга захотелось адски.

Эр-р-р-и-и-ин-Эрин-моя Эрин! Глазами сверкает, силой своей то и дело шарашит, а мне она уже как новая доза бешеной похоти. Не отталкивает, не пугает, а точно наоборот – к ней со всей дури швыряет. Грозит, а сама гнется, течет пылающим шелком кожи нежнейшей под лапами моими и между ног по морде наглой, которой терся об ее жару мокрую. Целовал, хапал, бедра тиская, удерживая; вдыхал, языком и пальцами лез, дурея от аромата и вкуса неизведанного, но сразу, с первого нюанса моего заветного, такого, что другим просто немыслим. А по самому как ток высоковольтный пустили — за малым не гудел, как те провода, а членом уже доски под собой мог крушить запросто.

Не знаю-не понял-не в состоянии уже был, кончила ли Эрин, я ведь эгоистичная скотина и сам перся зверски от того, что творил такое непотребство сладко-соленое-дурманное впервые в жизни. Но терпеть больше сил не стало, когда ее затрясло и прогнуло. Меня самого заколотило, аж зубы залязгали, как у голоднючего кобеля. Взвился на колени, ствол сжал и на нее прям упал, направляя себя сходу куда надо. А там — пекло нежнейшее погибельное. Жарко, тесно, мокро, членом в рай, где встречают как если бы вечно ждали. Впиливался в нее по самый корень, врезался так, что наверняка у обоих по синяку на лобках светит, а все недостаточно чудилось. Сатанел прям, а все мало-мало, полное безумие, хоть собой напополам мою княжну пропаши, а потом так чтобы и срослись, уже чтоб одно-единое целое — ничем не раздерешь.

— Не смей! Не закрывай глаза! Рук не убирай! — ревел ей чокнувшися от похоти чудовищем, — Смотри! Смотри и обнимай!

Золотые глаза полыхнули яростным пламенем, прожигая мне сердце навылет, Эрин обняла, как велел, не жалея, себе волю давая и я тут же рванул на свободу за ней. Туда, наверх-в пропасть бездонную, в кайф мозговыносящий и боль от интенсивности близости. В оргазм, что душой своей могу поклясться, точно был наш общий. Вот так, теперь всегда только так.

На этот раз и вся вкуснота отходняка мне досталась сполна. Опустился мокрый, то и дело дергающийся от догоняющих волн кайфа на такую же Эрин, продолжая вжиматься между ее ног, не желая разъединяться и, рвано выдыхая; целовал ее лоб, веки прикрытые, собирал капли пота или слез на висках; вдыхал-вдыхал аромат общей испарины, волшебный запах-свидетель нашего удовольствия. Слушал и ее дыхание выравнивающееся, жмурился ловя затухающие кайфовые сжатия вокруг опадающего члена, не желая пропустить ничего, ни единой грани ощущений. Все мое, все мне, как и она сама.

— Как долго ты восстанавливаешься? — разбил охеренную сладость момента хрипловатый голос Эрин и я в изумлении вскинул голову, напоровшись на требовательный солнечный взгляд.

— Ты что, не кончила? Но мне показалось…

— Оргазм был. — кивнула моя княжна. — Мне понравилось. И я хочу знать, насколько быстро ты сможешь снова, ведь должна уйти за час до рассвета.

Я засмеялся, дурак-дураком счастливый, поймал ее губы, поцеловал так, как у нас еще не было — смакуя вкус балдежный и без капли медной соли, нежность тонкой кожи, ответные толчки языка. Такое неторопливое, теплое блаженство, его мне тоже реально хотелось впервые в жизни. Не для того, чтобы девчонка не посчитала козлом бесчувственным — трахнул и отвалился, как клещ насосавшийся. Хотелось именно вот такой близости, прям выцеловывать, гладить, смотреть не отрываясь, запоминая до последней крошечной родинки, глупости на грани сюсюканья шептать. Это как откат волны, что уходя перебирает, облизывает камешки нежненько вроде, но с обещанием, что вот-вот накатит обратно со всей страстной мощью огромного моря.

— Дай мне минут пятнадцать. — ответил, широко лыбясь и облизнул свои губы, догоняясь ее вкусом на них.

— Этого времени человеческим мужчинам достаточно для восстановления? — Эрин отзеркалила меня, облизнув и пососав свою нижнюю губу, искушая поцеловать ее снова, что я и сделал.

— Продолжим так и даже столько не понадобиться. — фыркнул я, оперся на локти, приподнимаясь, чтобы полюбоваться всласть ее лицом. — Мне же двадцать один, княжна, а не сорок и ты меня заводишь до невменоза.