Ты, я и кот-саботажник

Ты, я и кот-саботажник

Глава 1: Предпраздничная Идиллия

За окнами Нскова творилось нечто, претендующее на звание Седьмого Апокалиптического Знака. Снег валил не просто густо – он валил с маниакальным усердием, словно небесные ангелы-уборщики вытряхивали гигантские перины, забыв про гравитацию и чувство меры. Отдельные снежинки были размером с блин, и падали они с такой свирепой решимостью, будто лично отвечали за удушение города под белой, пушистой мантией. Улицы исчезли. Машины превратились в загадочные снежные курганы. Фонари боролись с метелью, отбрасывая жалкие желтые круги света, похожие на испуганные зрачки заблудившегося в пурге гиганта.

В сердце этого арктического кошмара, в однокомнатной квартирке на девятом этаже, царила Идиллия. Вернее, то, что Алёна Петровская, дизайнер интерьеров с кредитом размером с бюджет небольшой африканской страны и котом по имени Борис (существо с характером неаполитанского мафиози и взглядом, пронизывающим души насквозь), отчаянно пыталась выдать за идиллию. Ее план на вечер был высечен в граните её новогодних обетов: Полное и Безоговорочное Одиночество. Никаких мужчин (особенно после фиаско с Игорем "Моя-свобода-дороже-твоих-слез" Синицыным), никаких родственников с их салатами-монстрами, никаких попыток веселья, навязанных обществом. Только Она, Её Пижама (с оленями ручной вязки "от бабы Люды", настолько яркими, что они светились в темноте и, возможно, пугали пролетающих самолетов), Плед (огромный, мохнатый, способный укрыть небольшой танковый взвод) и Кот Борис (в данный момент занятый сакральным ритуалом вылизывания пятой точки с сосредоточенностью нейрохирурга).

Алёна восседала на диване, как жрица на троне Отрешения. Перед ней дымилась Чаша Вечернего Ритуала – огромная кружка какао. Но не простого! Это был эликсир, сваренный из какао-бобов, лично выращенных монахами-траппистами на склоне вулкана где-то в Эквадоре, с добавлением зефира ручной лепки (каждый – произведение искусства, напоминающий пушистое облачко, поцелованное ангелом) и щепотки звездной пыли (или, на крайний случай, ванильного сахара из экологически чистого пакетика). Она взяла глоток. Густота. Сладость. Умиротворение, граничащее с наркотическим блаженством. На экране мерцал культовый фильм "Один Дома". Кевин Маккаллистер, юный гений домашней обороны, как никогда отражал её внутреннее состояние – крепость, готовая отразить любые посягательства.

– Да, – прошептала Алёна, укутываясь в плед так, что виднелся только ее нос и довольные глаза. Вот он. Апогей человеческого существования. Гармония хаоса за окном и совершенного покоя внутри. Ничто не нарушит эту…

– ДЗЫЫЫНЬ-ДЗЫЫЫНЬ-ДЗЫНЬ-БАМБАМ!

Звонок в дверь прозвучал не как обычный сигнал. Это был сигнал всеобщей тревоги, смесь сирены воздушного налета, колокола Судного дня и оркестра тяжелого метала, ворвавшегося в квартиру с единственной целью – разорвать барабанные перепонки и поселить ледяной ужас в самое нутро. Кружка какао вздрогнула, выплеснув на плед каплю божественного нектара. Борис взметнулся в воздух вертикально, как ракета "Сатана", издав звук, средний между шипением кобры и проклятием на забытом языке демонов, и исчез под диваном, оставив после себя только запах кошачьей паники и вырванный клок обивки.

Сердце Алёны замерло, а затем рванулось в бешеный галоп, словно пытаясь выбить ритм сальсы на ее ребрах. Кровь отхлынула от лица, оставив его цвета свежевыпавшего снега за окном. – Не может быть! – мысленно завопила она, вцепившись в плед. – Кто?! КТО ОСМЕЛИЛСЯ?! В такую погоду! В такой час! В мою крепость одиночества?!

Но интуиция, та самая, что спасала ее от десятков сомнительных свиданий и клиентов, мечтавших о квартирах в стиле "дворца Людовика XIV на минималках", уже подсказывала страшную правду. Правду, от которой холодела душа. Только Одно Существо на этой планете обладало такой безудержной, сокрушающей все преграды, материнской любовью, способной пробиться сквозь пургу, ледяной ветер и девять этажей, чтобы нарушить священный Обет Одиночества.

Словно во сне, Алёна поплелась к двери. Каждый шаг давался с трудом, будто она шла по вязкому марципану. Рука, дрожащая, как осиновый лист в ураган, потянулась к замку. Щелчок прозвучал громче выстрела. Дверь медленно, со скрипом, словно открывая портал в другое, более шумное и хаотичное измерение, распахнулась.

На пороге стояла Галина Степановна. Но это была не просто мама. Это был Стихийное Бедствие в Меховом Обличье. Ее шуба… О, Боже, ее ШУБА! Это было не пальто, а арктический монстр, сшитый, по всей видимости, из шкур десяти белых медведей, прошедших курс электрошоковой терапии и накачанных стероидами. Мех колыхался, пульсировал и занимал ВЕСЬ дверной проем, от косяка до косяка, от порога до притолоки, угрожая поглотить крохотную прихожую целиком. От шубы исходило волнами тепло домашней печки, смешанное с запахом дорогих духов и… тушенки? Из глубины этого мехового космоса сияло лицо Галины Степановны, украшенное улыбкой такой лучезарной силы, что она могла бы ослепить смотрящего, растопить ледники Антарктиды и, возможно, зарядить пару кварталов электричеством.

– ДОЧЕНЬКА-А-А! – прогремел ее голос, звучавший как фанфары, возвещающие о прибытии императрицы, умноженные на мощность рок-концерта. Звуковая волна отбросила Алёну на шаг назад. – КАК ЖЕ Я МОГЛА ОСТАВИТЬ ТЕБЯ ОДНУ В ТАКОЙ ВЕЛИКИИИЧАЙШИИИЙ ПРАААЗДНИИИК?! Одинокой?! В Новый Год?! Да это же… это же нарушение всех мыслимых и немыслимых законов мироздания, материнского инстинкта и устава ЖЭКа о праздничном шуме!

Прежде чем Алёна успела вставить хоть слово, хоть писк протеста, Галина Степановна сделала величественный шаг вперед. Ее шуба задела дверной косяк, и с грохотом, достойным падения колонны Парфенона, на пол слетела вешалка с куртками. Но мать не обратила внимания. Она была сосредоточена на Главном.

– И… – тут ее улыбка стала не просто лучезарной, а таинственной, заговорщической, полной таких перспектив, от которых у Алёны похолодели даже пятки, спрятанные в оленьих тапочках. – Я ПРИГЛАААСИИИЛА КОЕ-КОООГО!