Ты здесь чужой

Глава 1. Шантаж. Версия Дэна

В тот день, когда все начиналось, я никого не трогал, всего лишь ремонтировал личного кибершпиона. С виду он был вылитый белый голубь мира и лежал на столе как убитый, а на самом деле просто поломанный. Пришлось раздвинуть перья, вскрыть брюшко и заменить горелую микросхему, после чего птичка сначала конвульсивно дернула крылом, потом встала на дрожащие лапки и наконец бессмысленно закружилась на месте. Я уже собирался приступить к дополнительному программированию голубя, когда он вдруг приободрился, перепрыгнул на подоконник и улетел, оставив меня ни с чем.

Программа, заложенная в фальшивого голубя, возвращала его к хозяину — когда-нибудь, но скорее раньше, чем позже. Убедив себя в этом, я быстро успокоился и решил скоротать время, просматривая ленту новостей — работы все равно не было.

До прошлой недели я через день аккуратно приходил на фабрику Габы, занимался там рутиной и был доволен, не выслушивая лишних вопросов. Черт возьми, откуда мне было знать, что по ночам там штампуют контрафактные чипы? Я сам пользовался фальшивыми чипами — простую подделку можно найти на черным рынке, но я их не делал для других, и Габа не держал меня в доверенных лицах! Когда нагрянула полиция, я не стал ждать развязки и выпрыгнул из окна, которое выходит на задний двор. Во дворе давно копилась груда пустых коробок из гофрокартона, я рухнул прямо на нее с высоты второго этажа. Коробки с треском сложились, а я приземлился безвредно, но в облаке бумажной трухи. В конце концов, к нелегальным делам Габы я не имел никакого отношения, и отвечать за них было глупо.

После такого героического побега я и поменял свой фальшивый чип на другой (такой же фальшивый) при помощи лезвия, обычной шелковой нитки и стальной иглы, прокипятив все это в кастрюле, а порез заклеил пластырем, потом переехал на новую квартиру так быстро, как только сумел. Очередное пристанище оказалось сносным — конура в высотке, а это чертовски мешает любопытным заглядывать в форточку. Однако, то ли с чипом я перемудрил, то ли дезинфекция оказалась недостаточной — зашитый порез на руке воспалился, и побагровевшая конечность едва пролезла в рукав. Я понял, что дела обстоят неважно, и выбрал врача наугад, просмотрев в сети бесконечные ленты рекламных объявлений.

Доктор Ливнев оказался уже немолодым добродушным циником, не вполне трезвым. Славный медик не спросил ни имени пациента, ни документов страховой компании, зато он охотно взял деньги вперед, после чего усадил меня в старое, покрытое мелкой сеточкой трещин пластиковое кресло. Потом медик пощупал распухшую руку, выдернул пинцетом нитку и сделал сокрушенное лицо.

— Самолечением занимались?

Я только кивнул, стараясь без необходимости не подавать голоса.

— Анестезию будем оплачивать?

— Не-а.

— Не больно? Врете ведь, голубчик.

Врач, конечно, был прав, но я не хотел, чтобы мне кололи наркотик. Ливнев, конечно, понял, что к чему, но ковырялся в моей руке совершенно спокойно, даже не потрудившись отказаться от сигареты. Рану он почистил и зашил, оставив в ней трубочку для дренажа, вынутый чип бросил в колбу с розовой жидкостью.

— Хорошая работа, — кивнул он. — Гостевая схема, особых прав не дает, зато, если не распознают подделку, вас не вышлют за нелегальную иммиграцию. Двадцать процентов к сумме сверху, и я зашью вам эту штуку под лопатку.

Я машинально кивнул и с отчаянием уставился на отрезок дренажной трубки, который торчал из моего предплечья. Отказаться от нее было нельзя. Оставить в ране — значит, явиться к Ливневу снова. Доктор докурил сигарету и пустил дым в сторону окна, излишне доверчиво повернувшись ко мне затылком.

— Вы, преступники, бесконечно нервные люди, — ласково произнес он.

Чуть позже он быстро, как автомат, пересчитал деньги и деловым тоном добавил:

— Придете через сутки на перевязку. Сами в ране не ковыряйтесь, а то доковыряетесь до сепсиса.

Домой я добирался как всегда в одиночестве. Вагон трясло и качало, рука горела, мое восприятие обострилось, Я ощущал настроения случайных попутчиков так, будто видел цвет — их бледно-серую усталость или насыщенно-красную агрессию.

На пересадочной станции ко мне подобрался потрепанный тип в теплом не по сезону пальто.

— На два слова, пожалуйста, — захныкал он.

В крысиных глазках нищего блестели нехорошие огоньки — мне он сразу не понравился. Я не чувствовал мыслей этого типа, словно этих мыслей не было вообще, не мог ни напугать, ни отвлечь его, а поэтому дал ему возможность отвести меня в закоулок между запертым на ночь киоском и огромным контейнером для мусора.

— Вы были у врачишки, — снова быстро забормотал он. — Мы с ним соседи. Если столкуемся, я не скажу, что слышал и видел через дырку в стене. Не вздумайте меня обидеть, я полицейский осведомитель.

Тут он показал мне свою руку, вздернув замызганный рукав. На запястье у этого типа чернел особый браслет. Такое устройство и в самом деле носят осведомители. Придави он кнопку — и мой чип просканирует ближняя контрольная арка.

— Сколько вы хотите?

Этот человек назвал внушительную сумму. При желании я смог бы ее наскрести, но одна-единственная уступка превратила бы меня в дойную корову шантажиста.

Поэтому я взял его за локоть и почти потащил за собой, так, чтобы роли поменялись. Этот человек привык к совершенно другому поведению жертв, поэтому от моей активности слегка растерялся.

— Куда мы идем?

— К банкомату. Вы же хотели денег.

Вместе, чуть ли не изображая приятелей, мы поднялись из подземки наверх и зашагали под ярким полуденным солнцем. Он — в потрепанном пальто бродяги, я — в слегка потертой куртке небогатого гражданина. Хорошая компания.

На выложенной плиткой площади топтались голуби — много голубей, среди них сизые, белые, рыжие и смешанных оттенков. Они обгадили не только саму площадь, но даже ограждение фонтана. Плитка вокруг него оказалась слегка влажной и довольно скользкой. Тянуть дальше не было смысла, и я делал то, что сделать собирался — толкнул противника в фонтан головой вперед. Шантажист инстинктивно прикрыл темя руками и окунулся верхней частью туловища в воду. Вода, скорее всего, замкнула микросхемы браслета. По крайней мере, я надеялся, что замкнула.

Глава 2. Мир Кэйто, 5 лет назад, версия Дэна

Пять лет назад я еще жил в родном мире, и там, возвращаясь с прогулки верхом, увидел природное явление, которое почему-то считалось у нас предвестником несчастья. Это был смерч, серая крутящаяся коронка, которая двигалась со стороны моря вглубь побережья, пока не закрыла часть неба и не прошла стороной, едва не задев меня.

Через неделю императорский курьер привез распоряжение явиться в Кэйтиану и предстать перед императором Тэлием.

В столицу отправились мой отец, я сам и моя младшая сестра Рене — мы с нею были погодки. Тэлий тогда еще не совсем сошел с ума, сохранял военную выправку и на приветствия аристократов отвечал благосклонно, но глаза Величайшего показались мне странными. Взгляд блуждал рассеянно, перескакивая с предмета на предмет, с человека на человека и никак не мог остановиться. Принц Маркус замер чуть поодаль, скрестив руки на груди и, казалось, с тревогой наблюдал за этой сценой.

Отец побеседовал с монархом, получил опечатанный гербовыми печатями толстый пакет, и, как только мы оказались в нашем особняке в Кэйтиане, заметил не без иронии:

— Мне придется заняться воплощением мечты Величайшего. И, возможно, ответить головой, если она окажется неосуществимой.

Тогда это прозвучал как шутка.

С «мечтой» я был знаком только в общих чертах, проект Тэлия не касался военного дела, а смахивал на нечто среднее между оккультизмом и наукой. Сестра же, напротив, испытывала к таким вещам сильный интерес и помогала отцу, подолгу изучая толстую пачку бумаг, оказавшуюся в пакете, я же провел лето в столице со своими приятелями, в казармах военной академии.

К середине осени Тэлий перестал показываться на публике, однако приказы из его канцелярии по-прежнему доходили до нас. Иногда нищих бродяг с окраины хватали и куда-то увозили. На месте ярмарочного пустыря теперь все быстрее рос скелет нового здания. Он походил на гигантский черный куб и быстро обрастал плотью глухих, без окон стен. С крыши фехтовального зала академии видно было, как суетятся на большой высоте рабочие. Издали они казались муравьями. Потом здание достроили, там была только одна дверь. Ходили слухи, будто увезенные люди входят в нее и больше никогда не возвращаются.

Мне на все это было наплевать.

В наше имение на побережье я попал только поздней осенью, кое-как выбравшись из академии на десять дней. Мы с отцом встретились, и я вдруг заметил, что его щека дергается от нервного тика.

— Ты зря приехал, — жестко заявил он. — Оставался бы в казармах.

Рене кивнула без радости, прижала к губам палец, а потом поманила меня жестом.

Я молча вышел вслед за нею в сад, деревья уже сбрасывали листву, она почему-то осталась неубранной, а потому шелестела под ногами.

— Что случилось? — спросил я, едва мы остались наедине.

— Все пошло не так, — сказала мне сестра, в ее манере держаться проглядывали одновременно испуг, гордость и упрямство.

— Не удалось сделать то, что он хотел? — переспросил я, подразумевая под «ним» императора.

— Может быть, слишком хорошо удалось. — Рене задумалась, поворошила листья носком ботинка, а потом покачала головой. — Нет, я передумала, не стану рассказывать. Ты ничего в этом не понимаешь.

Я был тогда довольно легкомысленным, поэтому только хмыкнул. Ситуация не казалась мне ни опасной, ни странной.

— Хорошо, — легко согласился я и вернулся в дом, чтобы поздороваться с матерью, которая хворала сезонной лихорадкой и не покидала своей комнаты.

Уже под вечер, когда мы вдвоем с сестрой стояли на веранде, я снова увидел серый клуб пыли, на этот раз он двигался со стороны равнины, но это оказался не смерч, а самая обычная пыль, поднятая грузовым фургоном.

Фургон приблизился и остановился. Это была крытая брезентом машина с просторной кабиной и кузовом для солдат. Солдаты один за другим выпрыгнули на выложенную плиткой землю двора и столпились возле фонтана, набирая воду во фляги.

Офицер, который ехал в кабине, равнодушно отвернулся, не отвечая на приветствие, прошел мимо меня и Рене — высокий, затянутый в мундир, с накинутым поверх черным плащом, он медленно, палец за пальцем, стаскивал перчатки из тонкой кожи. Почему-то я очень хорошо запомнил эти перчатки. Они были чистыми, без единого пятнышка. Вслед за этим, высоким, в дом скользнул его помощник — невыразительный белесый тип, который нес кейс, прикрепленный к запястью стальным браслетом. Оба гостя уже прошли мимо, но я все стоял в оцепенении, не чувствуя, как сестра теребит меня за рукав.

— Дар Рейнен, — тихо сказала она.

— Разве?

— Вон тот высокий офицер, глава Супремы, любимчик императора.

— Наверное, он сильно боится, раз не ездит без взвода охраны, — заметил я довольно громко, и Рене сильно ткнула меня кулаком в бок.

Солдаты, впрочем, не обращали на наш разговор никакого внимания, потому что с интересом наблюдали за потасовкой двух гончих. Когда я подошел поближе, гвардейцы Супремы перестали смеяться и отвели глаза. Отец появился на пороге, приветствовал Рейнена, они вдвоем ушли в кабинет и закрылись там.

— Заносчивый ублюдок, — пробормотал я сквозь зубы.

…Этот самый Рейнен убрался через два часа, когда уже смеркалось. Я не знал, о чем они говорили с отцом, но был рад, что жутковатый полковник не остался погостить, и мне не пришлось делить с ним стол и кров. Рокот мотора приземистого фургона Супремы в конце концов стих и сменился простым шумом ветра.

— Ну вот и все, — подытожила наша старшая служанка Лин, прежде чем отправиться в деревню ночевать. — Полковник Рейнен, сразу видно, благородный человек, и людей своих не распускает. Уехали мирно, уток не крали, к посудомойкам не лезли, ничего не поломали, и даже солдаты в фонтан не мочились.

Я промолчал и заглянул в комнату матери, которой все еще сильно нездоровилось. Женщина-врач в сером балахоне ордена целителей сидела возле постели, держа в своих широких ладонях худую руку пациентки. Она подняла на меня взгляд воспаленных глаз и только покачала головой…