Тысяча вторая ночь Шехерезады (сборник рассказов)

Бабник (современная проза, любовная фантастика, любовное фэнтези, юмор)

Рассказ  опубликован на бумаге,  в журнале "Полдень", № 4, 2017

Рассказ вошел в шорт-лист литературной премии "Интерпресскон-2017" в Санкт-Петербурге, и занял 4-место в финальной двадцатке категории "Миниатюра". В эту категорию были включены все миниатюры, напечатанные за год во всех литературных журналах. Так что все равно приятно:))

Халь Евгения, Халь Илья

Я всегда был бабником - так говорили женщины, которых я любил. Хотя любил всей душой и всегда по-разному: кого два дня, кого два года – не суть.

Шекспир, Буковский, Набоков, Захер Мазох – вся история литературы в сердце одной вечно влюбленной сволочи. Женщины меня и убили. Одна дурочка, не выдержав привычного: "Прости, детка, я полюбил другую", перепутала газ с тормозом как раз тогда, когда я перед ее машиной дорогу переходил.

Не помню ни ангелов, ни бесов. Только женский голос: "Перезагрузка кармической системы. Даю обратный отсчет… три, два, один".

И я пришел в себя возле помойки. Тело болит, рядом разбитый мобильник валяется, а на экране эсемэска от анонима: "Отрабатывай карму, сволочь. Наказанием тебе будет…" А дальше ничего не помню. Было там слово такое странное, непривычное.

Оглянулся вокруг – таких же, как я, голодных, полно. В помойках роются, друг у друга куски пожирнее вырывают. Потусовался я с ними пару деньков. А потом появилась Она. Страшненькая, неухоженная, пальтишко сиротское, сапожки дешевые, в глазах тоска. Сгибаясь под ледяным ветром, тащит пакеты с едой для бездомных. Каждый день по два раза нас кормила. От себя отрывала. Мужика бы тебе, родная, чтоб обнимал крепко и любил по-настоящему. Такого, как я. Отогрел я ее. Подошел, приобнял – растаяла моя зимняя вишня. Не сволочь я, и ее тоже любил по-настоящему. Как Дон Жуан, который каждой сердце отдавал, целиком и без остатка.

Зиму у нее перекантовался. А весной как-то увидел из окна одну красавицу! Плыла она по улице. Эх, как выписывала! Беленькая, гривка пышная, и все остальное тоже, где нужно. Рванул я к двери. Думал: по своей обычной схеме уйду в магазин и пропаду. И вдруг чувствую – сердце падает. Не могу свою женщину оставить. Как прирос к полу. Рванул еще раз, а моя из кухни выглянула, тоже словно почуяла, и говорит ласково:

- Гулять хочешь? Сейчас в парк пойдем.

И вдруг я вспомнил то слово, из эсемэски, и взвыл. Верность. Вернее, наказание верностью. Теперь я к ней, к одной, до конца века привязан. Заскулил я, руками по двери ударил, а она уже бежит ко мне, вкусненькое несет, успокаивает:

- Ничего, родной, это весна, это пройдет.

Поплакал я и успокоился. Верность, значит, ну ладно. Не такая уж она и страшненькая, да и добрая, каких мало. И нужно ей немного: тапочки принести, в глаза заглянуть, в лицо лизнуть. Мне только одно интересно: все верные псы – бывшие бабники?

Замечательная иллюстрация Дмитрия Фантаста

***

Уважаемые читатели, спасибо, что уделили нам ваше бесценное время!

Если вам понравилось произведение, не ленитесь поставить лайк или сделать репост. Считается, что издательства отслеживают рейтинги авторов. Для нас это очень важно.

С уважением и признательностью,

Евгения и Илья Халь.

Спасибо, Сальвадор! (сказка для взрослых, любовное фэнтези)

Халь Евгения, Халь Илья

Обожаю технический прогресс и его гуманность! Сколько красавиц осталось бы в живых, будь у меня такая комната триста лет назад.

Эва вышла из бассейна, выдернула шпильку из волос – шелковая волна заструилась по спине, и капризно надула пухлые губы:

- Эдвард, вели подать мартини!

Я лишь бровью повел, и вышколенный слуга торопливо поставил поднос с бокалами на край бассейна, отделанный жемчугом и опалами.

Так хочется зарыться лицом в густую копну волос, прижать Эву к себе и поверить, что это навсегда. И одиночества. net. И в проклятые бессонные ночи она, как кошка, свернется калачиком в моей постели. Но осталось главное предсвадебное испытание, и если Эва его пройдет, все мои несметные богатства и одинокое сердце окажутся у ее изящных ног.

Я увлек ее в дом. Смеясь и целуясь, мы дошли до заветного коридора, и Эва изумленно ахнула. В глубине коридорной перспективы она увидела мое лицо. Вернее, комнату, построенную в виде моего лица. Вход, обрамленный занавесями, похожими на мои волосы, диван-губы, картины-глаза.

Такую комнату-иллюзию, выполненную в виде лица актрисы Мэй Уэйст, я впервые увидел в музее Сальвадора Дали, и понял, что спасен. Найти умниц-технарей не составило труда.

Эва, смеясь, села на диван-губы.

- А теперь расскажи о своих чувствах ко мне, - мой голос предательски дрогнул.

Она говорила о своей любви, а телепатические сенсоры детектора лжи, вмонтированные в диван, улавливая ее истинные мысли, создавали в воздухе голограммы: шубы, машины, бриллианты.

Эва опешила. Эва заплакала. Моя невеста закричала, что это все неправда и дурацкая комната врет. Но в воздухе соткалась очередная голограмма: мой главный образ, так часто повторяющийся у всех моих избранниц: гигантский кошелек, под завязку набитый деньгами.

Я шел по коридору, а она все кричала. Навстречу мне уже спешили слуги, волоча огромные чемоданы Эвы. Пусть забирает все подарки! Лишь мое сердце пусть оставит мне. Старое сердце, покрытое шрамами от долгих, холодных ночей, когда призраки убитых мной жен безмолвным конвоем окружают постель.

Невыносимо зачесался подбородок и щеки. Начинается! Я метнулся к зеркалу в спальне. Мое лицо на глазах зарастало ярко-синей бородой. Но я больше не стану убивать, потому что теперь до, а не после свадьбы, знаю, что обо мне думают мои невесты! Спасибо тебе, безумный гений Сальвадор Дали, за то, что подарил мне меня!

***

Уважаемые читатели, спасибо, что уделили нам ваше бесценное время!

Если вам понравилось произведение, не ленитесь поставить лайк или сделать репост. Считается, что издательства отслеживают рейтинги авторов. Для нас это очень важно.

С уважением и признательностью,

Евгения и Илья Халь.

Вы поедете на бал? (сказка для взрослых, любовное фэнтези)

Халь Евгения

Халь Илья

Опубликовано на бумаге, в сборнике "Заповедник сказок-  2018"

Луна с интересом наблюдала за переполохом в Курштюндском Королевстве. Виданное ли дело? Ночь на дворе, а люди не спят. Все дома огнями светятся, печи топятся, в чанах вода греется. Наскоро перешиваются платья и камзолы. Кто побогаче - начищает пряжки на праздничных башмаках. Кто победнее - подбивает стоптанные каблуки да латает жадные пасти дыр.

- Свадебный бал! - напевают фрейлины, вертясь перед зеркалом в королевском дворце.

- Свадебный бал! - гундосит кучер, отмывая скребком королевских лошадей.

Свадебный бал проводится в Курштюндском Королевстве каждый год. С утра на площадь перед дворцом выносят Чудесный Горшок. Никто не знает, откуда он взялся в королевстве: то ли эльфы его потеряли, то ли гномы. Хотя как такое может быть? Гномы - народ скаредный. Они медный грош из кармана не выпустят - пусть он хоть плачет да на волю просится!

Далеко, за тридевять земель о Горшке сказки дивные рассказывали. А в Курштюндском Королевстве Чудесный Горшок выбирал кому на ком жениться или за кого замуж выходить. У каждой семьи в этом краю свой зверь имелся или птица, по нраву да по жизненному укладу на него похожий. И сватал Горшок так, чтобы любой твари по паре. Оно и правильно: всяк сверчок знай свой шесток.

У сытых лавочников, к примеру, в роду все больше Гуси да Утки были. Птицы расчетливые, хозяйственные, домашние.

- Зверь - он житие-бытие показывает, но не душу, - спорили одни. - Если родился человек в семье Серых Мышей, то батрачит он всю жизнь на других. От дома к дому ходит, по крохе хлеб на ужин добывает. А в душе он, может быть, Орел. Ему бы ввысь! Неба глотнуть да крылья расправить!

- Ну и что с того? - не соглашались другие. - Живет-то он Мышом, а не Орлом. Душу в карман не положишь да на хлеб не намажешь.

Луна подкралась к королевскому дворцу и заглянула в окно. В королевском дворце все вверх дном. Ночь испуганно сбежала отсюда, подобрав подол. Здесь моют, трут, драят, чистят, режут, жарят, пекут. Весело стучат наточенные ножи: так-так-так. Им вторят, торопясь, часы: тик-так, тик-так.

Важно отдуваются пузатые кастрюли, испуская вкусный пар. Лакеи носятся взад-вперед, а управляет всей этой веселой суетой церемониймейстер. На его плече сидит петух с красным гребнем.

Фрейлины, отталкивая друг дружку, выстроились в очередь к королевскому брадобрею. Сегодня в женихах сам принц. И никто не знает, какая из девушек ему достанется. Шанс есть у каждой. Конечно, Чудесный Горшок маху не даст - выберет из дочек богатеев или из фрейлин - Павлинов да Соболей. Так что бедняки - Мыши да Белки - могут не беспокоиться.

Как угорелые носятся портные, примеряя, перешивая, расцвечивая каменьями, расшивая цветами и лентами.

... Мраморная ступенька, еще одна. От холодного камня сводит пальцы. Тереть до блеска, не забыть бы про перила! А время идет. Ночь почти на исходе. Марта распрямилась, отбросила светлую прядь со лба. Целый день и всю ночь Марта с мамой убирали дворец. Своей прислуги не хватало - наняли поденщиц. А они и рады были заработать лишний грош.

- Чего замерла? - к девушке немедленно подлетел церемониймейстер. - Мой, давай! Ты же не хочешь, чтобы невеста принца шла по грязным ступенькам?

Петух, сидящий на плече церемониймейстера, тряхнул гребешком, соглашаясь с хозяином.

- Господин церемониймейстер! Отпустите мою дочь домой. Она ведь тоже невеста. Ей время нужно приодеться да причесаться, - попросила мать Марты.

- Да что ей прихорашиваться? - злобно фыркнул церемониймейстер. - Вам, Серым Мышам, и нарядиться-то небось не во что. Новую заплатку на сиротское платьишко пришьет, ромашку в косу вплетет - вот вам и обнова.

- Зря вы так, господин хороший! - укоризненно покачала головой мать. - Негоже над нищими насмехаться. Отпустите, сделайте милость!

Глаза Марты наполнились слезами. Она, закусив губу, яростно терла украшенные дивными камнями перила.

 - Ладно, ладно! - примирительно сказал церемониймейстер. Какая-никакая, а все же невеста. Желаю тебе, девка, удачи сегодня. К Гусю ты, конечно, точно не попадешь. Гуси они пекари да бакалейщики - не про твою честь. Но хоть бы не к Мышу голи перекатной. Может, пожалеет тебя Горшок, и выберет Енота портного или Бобраплотника. Все же побогаче будут! Иди-ка ты домой да приоденься.

- Спасибо, добрый господин! - прошептала Марта.

Она выбежала из дворца, остановилась на площади. Сердце замерло - сегодня все решится здесь, на этом самом месте, под королевским балконом. Но сначала нужно сделать еще одно дело - самое важное. Она побежала к городским воротам, а оттуда - в лес.

... Больно хлещут по лицу ветки. Чаща не любит гостей. Жжется крапива, наливаются злобой волчьи ягоды. Над головой ухают совы. Лес издевательски шепчет Марте:

- Вы поедете на бал?

Но Марта продолжает бежать. Вот и дом колдуньи. Девушка остановилась. Покосившаяся лачуга, подслеповато прищурившись слюдяными окошками, рассматривала нежданную гостью. Скрипнула дверь - на пороге появилась колдунья из семьи Воронов. Ни девушка, ни бабушка - спелая, до горчинки, ягодка. Высока да стройна, волосы черные по спине струятся, глаза зеленые сполохами до костей пробирают.

На ее плече сидит черный ворон - птица бедовая. Немного их на свете - семей Воронов. И все они живут в чащах от глаз людских подальше. Приходят к ним жители королевства темной ночью, по глухим тропам да с потаенными желаниями. Несут они колдунье свою беду в котомках да в сердце.

Один день с вампиром (городское и любовное фэнтези, магический детектив, молодежная мистика)

Халь Евгения

Халь Илья

"Иди ко мне! Через огонь и стон чужой горькой крови. Иди!" - Зов раздавался со всех сторон, вкрадчивой змеей оборачивался вокруг горла, холодом вползал в сердце. Алекс подошел к окну, оно зыбко дрожало, словно желе. Казалось, протяни руку, и ладонь пройдет сквозь стекло. Он прижался лбом к окну. Зов манил на мокрую от дождя московскую улицу, в пустоту многометрового провала. Алекс открыл окно, перегнулся через подоконник, глядя в десятиэтажную пропасть - или это она гляделась в него, словно в зеркало? Ноги оторвались от пола, он качнулся вниз.

- Шеф, пришла та девушка, которую вы ждали... - секретарша Леночка испуганно замерла, не закончив фразу.

Она пять лет работала с Алексом, многое перевидала, но все равно не разучилась пугаться и удивляться.

- Дайте мне пять минут, я сам вызову, - он закрыл окно и обессилено опустился в кресло возле стола.

Столько лет мучений и тоски! Неужели сегодня все закончится? Нет человека, который устоит перед Зовом вампира. Он становится частью тебя, в нем сладость и свобода, небеса и ад. Но как устоять вампиру, которого зовет человек?

Алекс пригладил волосы перед монитором инфракрасной камеры, заменяющей ему зеркало, нажал кнопку селектора:

- Лена, пригласи посетительницу войти. Принеси девушке кофе, а мне - как обычно.

В кабинет вошла невысокая девушка и нерешительно остановилась возле двери. Алекс приветливо улыбнулся ей и показал на диван. Она села. Он молча разглядывал посетительницу. Чуть вздернутый нос, светлые волосы небрежно забраны в хвостик, серые глаза. Потертые джинсы, незатейливая футболка, поверх нее спортивная, подростковая курточка - естественно и просто. Милая девочка из хорошей семьи: папа - инженер, мама - учительница.

"Она совсем не пытается понравиться", - отметил про себя Алекс, любуясь ею.

Восемнадцать лет он следил за ней издали, не приближаясь, не обнаруживая себя, хотя ему так хотелось просто быть в ее жизни, неважно в качестве кого. Но он боялся даже подойти близко, опасаясь, что Совет вампиров, считавший ее мертвой, обнаружит, что девушка жива и невредима.

Она с любопытством рассматривала роскошную обстановку кабинета: темно-вишневые деревянные панели на стенах, черный стол, диковинные светильники в виде звериных глаз - кабинет напоминал скорее бунгало эксцентричного миллионера, помешанного на готике, нежели офис владельца частного донорского центра крови. Красочные постеры фильмов "Сумерки" и "Интервью с вампиром" смотрелись чужеродно среди всего этого великолепия. Девушка чуть скривила губы, глядя на постеры. Голливудская разлюли-малина была не по вкусу интеллектуальной первокурснице ВГИКа, документалистке, уже успевшей снять несколько короткометражек на острые социальные темы.

Лена поставила на стол шефа непрозрачный бокал, целиком вырезанный из черного оникса. Девушке она принесла кофе.

- Маша, - прервал молчание Алекс, - надеюсь вы позволите так называть вас? Не люблю церемоний.

- Да, конечно.

- Я видел ваши конкурсные короткометражки, они мне очень понравились и я решил нанять вас на временную работу, - Алекс отхлебнул из бокала. - Вы снимете для меня документальный фильм "Один день с вампиром".

- Документальный? - скорее уточнила, чем спросила Маша. Она кашлянула, пытаясь справиться со смехом, но получалось плохо. Тайные мысли без труда читались на ее лице: деньги бьют в голову не хуже молодого вина, эксцентричный миллионер помешался на готике и вообразил себя вампиром, насмотревшись голливудских сказок о кровососах.

Алекс тяжело вздохнул, вышел из-за стола, неспешно прошелся по кабинету. И вдруг ударился об пол, обернувшись летучей мышью. Мышь метнулась к девушке - та вскрикнула, забралась с ногами на диван, закрыв голову руками. Мышь расправила крылья, замерла в воздухе в сантиметре от лица Маши, ощерив острые зубы. Девушка скатилась с дивана, ойкнула, ушибла колено, и чуть прихрамывая, бросилась к двери. Заперто! Она что есть сил дернула ручку, едва не вырвав ее.

- Не бойся, не укушу! - раздался сзади вкрадчивый голос. Маша медленно повернулась. Перед ней стоял Алекс. Девушка прижалась спиной к двери и медленно сползла на пол. Алекс подхватил ее на руки. Миг - и она оказалась на диване, а он снова сидел за столом.

Маша вдруг рванула ворот футболки, словно почувствовала невыносимую духоту, нащупала серебряную цепочку, сорвала ее с шеи и вытянула перед собой, одновременно сложив крестом указательные пальцы обеих рук. Алекс презрительно фыркнул, глядя на доморощенные средства защиты и насмешливо произнес:

- Бесполезно! Помещение защищено от экранирования крестом, серебром, святой водой и прочим.

Машу бил озноб. Она тяжело дышала, заворожено глядя на Алекса. На вид ему было чуть больше тридцати. Черные гладкие волосы, зачесанные назад, бледное красивое лицо - то, что она приняла за эксцентричность, оказалось обычным вампирским обликом. Алекс взял с блюда на столе гранат, острым ногтем взрезал кожуру. Белые длинные пальцы вонзились в мякоть, раскрыв плод наподобие цветка. Красные зернышки на белой ладони, красные капельки сока в уголках рта - Маша вдруг осознала, что это не нарезка эффектных крупных планов, а реальность. Вампиры существуют! И один из них сидит перед ней.

- Вы меня... выпьете? - шепотом спросила Маша.

- Мы давно уже не трогаем людей, - Алекс слизнул зернышко граната с ладони, - пьем крыс, коров - на скотобойнях работают сплошь наши люди. А если и пьем человеческую кровь, - он приподнял бокал из черного оникса, словно чокаясь с кем-то невидимым, - то платим за это деньги. Вы приходите в наши частные донорские центры, сдаете столько, сколько хотите - все законно. А еще мы тратим огромное количество денег на создание положительного имиджа, потому что собираемся в ближайшие несколько лет заявить о своем существовании. Все это, - он кивнул на постеры фильмов, - наша работа. Люди должны привыкнуть к тому, что мы похожи на них: так же радуемся, печалимся, плачем и смеемся.

Влюбленная пуля (любовная фантастика, история, ВОВ)

Халь Евгения,

Халь Илья

Медовые августовские травы налиты тяжелым соком. Вдохнуть терпкую сладость, зарыться в нее лицом, потом перевернуться на спину, вглядеться в бесконечную синь неба. Но вместо этого приходится рыть окоп.

- Что же ты вздумала воевать в такую летнюю красотищу, Родина? – с сожалением сказал Володя Леонидов, закусил сочную травинку и вонзил саперную лопатку в жирную землю.

Со всех сторон послышался смех.

- Мы всегда в августе на дачу выезжали, - продолжил Володя, - бывает, валяешься в гамаке с книжкой, две строчки прочтешь и засыпаешь, а с веранды такой запах доносится! Такой аромат! Мама варенье варит, густое, вкусное, а за забором смех: соседские девчонки на реку бегут купаться.

- А почему ты за девчонками на речку не бежал?– Жора Саркисян озорно блеснул черными глазами, продолжая энергично копать.

- Да малой он еще, - рассмеялся Егорыч – самый старший из бойцов, за что его уважительно прозвали Батькой. - У него еще женилка не выросла, оттого в башке книжки да варенье. Одно слово: студент.

Володя смущенно кашлянул и порозовел.

- Ты гляди, как краской залился, ну точно девка! – Егорыч воткнул саперную лопатку в край окопа, вытащил из кармана кисет, ловко свернул самокрутку, вкусно закурил, выпустив густой дым.

- Батька, можно у тебя махрой разжиться? Свою всю высмолил, етить твою недолгу! – Федька устало прислонился к стене окопа.

- А то как же! – разрешил Егорыч. - Мужики, налетай на курево!

- У меня тоже есть, - Володя открыл вещмешок. - Возьмите, мне выдали пайку, а я некурящий.

- Спасибо, друг! – обрадовался Жора. - А как насчет того, чтобы немножко перекусить? У нас говорят: голодный воин – плохой воин.

- Лейтенант сказал рыть и укреплять окоп, потому что завтра он для нас станет или могилой или этой... как ее...- Федька закатил глаза, словно на небесах было написано трудное для деревенского парня, слово.

- Цитаделью, - негромко подсказал Володя.

- Во! – обрадовался Федька, - цитаделью, етить твою недолгу! Хороший он мужик, наш лейтенант, образованный, как ты, Володька, тожа, видать, из студентов. Только как вот закрутит слово какое, так как будто по башке оглоблей огрели, аж звезды из глаз сыпятся, етить твою недолгу!

Егорыч вскрыл банку тушенки, прижал к груди буханку хлеба, аккуратно отрезая щедрые ломти. Все он делал неспешно, с крестьянской обстоятельностью, словно перекидывая мостик из той, другой жизни, в которой не было войны. После ужина закурили. Леонидов достал из вещмешка томик Есенина, обернутый газетой, любовно огладил обложку, стряхивая пыль. От книги пахло домом и мирной жизнью. Володе повезло, что книгу опального поэта не отобрали при досмотре личного имущества. Лейтенант с интеллигентным, уставшим лицом, проводя досмотр, лишь мельком взглянул на обложку и шепнул:

- Оберните газетой.

- Володя, почитай что-нибудь душевное, - попросил Жора.

Володя прочитал по памяти, не заглядывая в книгу:

Я теперь скупее стал в желаньях,

Жизнь моя, иль ты приснилась мне?

Словно я весенней гулкой ранью

Проскакал на розовом коне...

...Володя всегда любил рассвет. Гулкую есенинскую рань, когда в прозрачной чистоте воздуха слышны даже самые потаенные мысли, и, кажется, если задержать дыханье и прислушаться, то можно услышать, как по мокрой от росы мостовой процокает копытами розовый конь из снов, которые Леонидов видел с детства.

На фронт он ушел тоже на рассвете, так и не решившись разбудить мать. Она бы не пустила его на войну. Она бы раскинула руки, закрывая собой дверь, и, плача, молила бы остаться. Володя тихо собрался, побросав в вещмешок белье, документы, задумчиво остановился возле книжной полки, любовно огладил корешки, и, наконец, выбрав маленький, размером с ладонь, томик Есенина, положил его в вещмешок. Книги были страстью Володи. С детских лет он знал, кем будет, когда вырастет: учителем литературы. Выскользнув в коридор коммуналки, он прокрался к двери, держа ботинки в руках, стараясь не задеть огромный железный чан для стирок, висевший на стене. В ванной горел свет. Тетя Фира, несколько лет назад переехавшая в Москву из Одессы, всегда вставала раньше всех, чтобы не стоять в длинной очереди к умывальнику. Она вышла из ванной с огромным тюрбаном из полотенца на голове, в шелковом халате с грузными, как сама хозяйка халата, кистями. Халат пережил революцию, НЭП, торгсины и не собирался сдаваться, как и тетя Фира.

- Ой, он таки собрался на войну! – тетя Фира вскинула руки и прижала их к необъятной груди, халат неодобрительно зашелестел от резкого движения.

- Тише, пожалуйста! – взмолился Володя.

- Разве приличные мальчики уходят на войну на рассвете, не сказав ничего ни матери, ни соседям? Как какие-то босяки, которым не с кем попрощаться?

- Тетя Фирочка, я прошу вас: не кричите!

- Подожди, - соседка понизила голос, - я принесу тебе камфорное масло и полотенце! Там же все время дует, а ты болеешь ушами с детства. Так будешь ставить себе компрессы. Чтоб ты мне был здоров! И не надо со мной спорить, потому что это никому еще не помогало!

Володя шел по предрассветной Москве, ощетинившейся заколоченными окнами, испуганно прикрывшейся мешками с песком, а за ним понуро опустив голову, брел розовый конь...

...- Красивые стихи! – негромко сказал Жора. - У каждого мужчины должны быть три вещи, с которыми он никогда не расстанется и не поделится: конь, женщина и оружие – так мой дед говорил.

Мытарь за твоей спиной (любовная фантастика, боевая фантастика, городское фэнтези, современная проза)

Евгения Халь

Илья Халь

Я вернулся с войны под вечер. Хотя так не говорят. Говорят просто: я вернулся с войны. Потому что никто из людей в этот момент не смотрит на часы - они лишь впитывают по капле долгожданную тишину, отдыхая от выстрелов и взрывов. Но я - не человек, и всегда возвращаюсь с войны.

Я зашел в свой дом в сумерках, в Час Собаки, когда верные псы, с тоской взглянув на пьянящую волю, возвращаются к хозяину, за крепкие двери, под надежную крышу. Свобода манит колкостью новизны, щекочет ноздри, пугает простором – псы чутко прислушиваются, нервно перебирают лапами и... остаются дома. Они сделали свой выбор, заплатили пошлину.  Ведь у  собак тоже есть свои мытари. А потом наступает Час Волка – время быстрых ножей, спрятанных под плащом Гекаты, голода, который можно утолить лишь одной пищей: страхом. Время таких, как я.

Но сегодня все закончится. И когда Волк уступит место Отцу Рассвета – Петуху, за мной придет сменщик. И я снова стану человеком, и забуду все, чем занимался на протяжении сотен лет.

Вчерашний рабочий день начался, как обычно. Я просматривал списки должников: драка на окраине Москвы – ничего, перестрелка в Лондонском аэропорту – мои старые знакомые, у них больше нечего взять. Битва под Курском, сорок третий год – интересно, и много работы. Жаль, не моя хронотерритория – там работает другой мытарь. Чечня, всего один должник, но это может быть интересно.

Я вышел посреди разрушенной деревни. В моем доме время течет по-другому, там еще или уже ночь, а здесь полдень. Яркие солнечные лучи ударили по глазам. В нескольких шагах от меня расположилась на короткий отдых разведгруппа, которая возвращалась с задания. Грин, командир разведгруппы, дал на передышку всего несколько минут, и бойцы с наслаждением растянулись на траве. Им нужно было пройти через разрушенную ферму, а там, по опушке леса, до своих – рукой подать. И они почти прошли. Почти... потому что замыкающего достали два стрелка - не профессиональные «барсуки»-снайперы, а выжившие жители разрушенной деревни.

Боевики засели в пристройках, добротно сложенных из камня, с двух сторон от стойл, вернее от того, что осталось от стойл и кормушек. В этих пристройках до войны хранили инвентарь, а потом чеченцы устроили там схроны с едой и оружием, правильно рассчитав, что надежная каменная кладка даже под огнем сохранит припасы в целости. И не ошиблись! Выжившие немного подкрепились и отдохнули. Они заранее договорились затаиться и не вступать в бой, если придется столкнуться с русскими. Им просто нужно было добраться до соседней деревни. Простые люди, окружённые руинами привычного мира, привычно ждали смерти, не просили пощады, но и сами никого щадить не собирались. Им было все равно, кто победит в этой войне, но у одного из них не выдержали нервы и он выстрелил в замыкающего.

Боец разведгруппы Саша Егоров не дошел всего несколько метров до спасительного заграждения: уцелевшей перегородки между стойлами. И остался лежать на пересечении двух огневых точек, прикрытый лишь дырявой бочкой и редким кустарником.

- Что делать будем, Грин? - спросил один из бойцов – Стас - у командира.

- Уходить, - мрачно ответил Грин, - у нас нет времени и есть приказ: не обнаруживать себя ни при каких обстоятельствах.

Информация, которую добыла спецгруппа, была настолько важной, что могла изменить весь ход войны. В одном из многочисленных ответвлений Веденского ущелья, в небольшой межгорной долине, собирались на сходку все чеченские полевые командиры и командиры арабских наемников - военной элиты мятежников. Впервые у российского командования появилась возможность накрыть их всех одновременно шквальным огнем штурмовых вертолетов. Передать информацию по рации Грин не мог, потому что рация была разбита. Ему ничего не оставалось, как лично прибыть в штаб полка.

Бойцы в замешательстве посмотрели на командира. Он отвернулся, прикрыл глаза, на скулах заиграли желваки, в горле вспух горький тяжелый ком. Командир судорожно сглотнул, давя нервную тошноту. Первый раз в жизни он был вынужден принять решение оставить одного из своих ребят умирать в чужой пыли. Сколько ее осело на ботинках командира... красноватая афганская, буро-желтая африканская, серая, с примесью пепла, югославская - Грин не отдал ей ни одного из своих ребят. А эта чеченская пыль, злая и жадная, приняла в себя Сашку, и командир ничего не мог поделать. Кроме того, не имея возможности вызвать огневую поддержку и вертушки, он опасался потерять еще нескольких бойцов.

И командир взял грех на душу, надеясь, что Сашка его поймет, когда они встретятся там, куда уходят солдаты. Грин не особо верил в райские кущи и снежнокрылых ангелов на облаках, но точно знал, что там будет грубо сколоченный деревянный стол в неровном свете качающейся лампы, бутылка водки и переполненная окурками банка из-под тушенки. И двое уставших мужчин за столом: Грин и Сашка. И тишина.

- Прости меня, Сашка, - прошептал Грин так тихо, что, кроме меня, его никто не услышал.

Грин был невысоким, коренастым мужчиной. Разговаривал мало, компенсируя немногословность выразительной мимикой. Кличку Грин получил в Афганистане. Я был с ним в тот момент, когда он бежал под шквальным огнем по скользким камням горного ручья, едва касаясь их ногами и почти не поскальзываясь. Тогда мне не позволили его забрать, хотя он и не заплатил пошлину. Одна из странностей моей работы заключается в том, что иногда мне запрещают наказывать должника. Просто в последний момент я получаю знак отойти в сторону. Решать, чей срок пришел, а чей - нет – не в моей власти. Я – лишь веха, переломный момент, перекресток двух дорог, на котором хотя бы раз в жизни стоит каждый: в рубище или в нарядной одежде, босой, со сбитыми в кровь ногами, или в новеньких сапогах – не суть важно. Этот перекресток ждет всех.

Шоколад со вкусом жизни (современная проза, фантастика, попаданцы в другие миры)

Халь Евгения

Халь Илья

Рассказ опубликован на бумаге в журнале «Чайка» (Балтимор), № 12, 2011

Отшумела прежняя жизнь, выплеснулась через край и разбилась о стену Убежища. Нас здесь пятеро. Мы заперты на этом уровне и не знаем, как перейти на следующий. Прошлое исчезло. Отшумело - да. Отболело? Вряд ли.

Убежище - это огромный зал, размеры которого все время меняются. Стены серые, иногда по ним пробегает рябь, словно они дышат. Здесь есть диваны, автомат-трансформер, изменяющийся по мере надобности. Он много чего умеет: и связываться с нашими невидимыми хозяевами, и справочную информацию выдавать, и еду доставлять. Поэтому мы прозвали его Левшой - то есть на все руки мастером.

Несколько раз в день Левша выплевывает из окошка раздачи еду: «манну небесную» - серые, ноздреватые комки и бутылочки с водой. «Манна» отлично насыщает, но совершенно безвкусна.

А если хочется чем-нибудь себя побаловать, приходится тратить собственные кредиты, которые мы скопили там, за стенами Убежища. Пополнить кредиты можно только перейдя на следующий уровень, но как это сделать остается загадкой. Мы все испробовали: пытались голодать, устраивали соревнования, игры - тщетно. Дверь с надписью: «Выход на второй уровень» темнела в стене рядом с Левшой, оставаясь наглухо запертой. Иногда нам разрешают свидания с близкими. Сегодня подошла очередь Саныча. На стене рядом с Левшой вдруг появился экран, а на экране внучка Саныча - Любочка. Но радости не получилось. Саныч смотрел на девочку, и лицо его бледнело все больше и больше. Он был крепким, сильным мужчиной. Крупные, жилистые руки его привыкли крутить баранку грузовика. Шестьдесят лет, которые он провел вне стен Убежища, не отняли у него силу, а лишь выбелили пышную шевелюру. Когда экран погас, Саныч сгорбился на диване, закрыв руками лицо.

- Народ, пойдемте-ка пошепчемся, - тихо сказал Кобр.

С первого дня в Убежище он взял на себя роль лидера нашей пятерки. Тридцатилетний менеджер, сухопарый и гибкий, Кобр был, в сущности, добрым малым. Но взгляд цепкий и холодный, напоминал змею, за что он и получил свое прозвище.

Мы сдвинули диваны полукругом, присели.

- Нужно помочь, - сказал Кобр. - Кто за? Против?

- Дык, ясен пень, нужно! - пробубнила Ритка Бэмс, откупоривая пиво.

Она запрокинула голову, залпом выдула полбутылки, довольно зажмурилась, громоподобно отрыгнула и радостно выдала:

- А... апчхи... нам, красивым бабам? - и немедленно страдальчески поморщилась.

В Убежище категорически запрещалось бранно выражаться. И все крепкие словечки автоматически заменялись словом «апчхи». Мы понятия не имели, как хозяева Убежища проделывают этот трюк, но Ритка очень страдала, потому что она матом не ругалась - она на нем разговаривала. У Бэмс было мощное телосложение и гренадерский - под метр девяносто - рост. Бывшая чемпионка по самбо, она работала санитаркой в психбольнице, в буйном отделении. И даже самые неадекватные пациенты превращались в послушных детей, когда Ритка грозно обещала им «бэмснуть по кумполу».

Аркаша влюбленно посмотрел на Ритку и согласно кивнул. Он бы кивнул, не задумываясь, даже если бы Бэмс попросила его спрыгнуть с крыши. Маленький, худенький очкарик, он едва доходил Ритке до груди. По профессии был историком. Но кроме истории, была у него еще одна страсть: скандинавская мифология вообще и валькирии в частности. Он просто бредил девами-воительницами. свято верил в их существование, всю жизнь мечтал увидеть наяву, и даже копил деньги на тур по скандинавским странам. Но ехать никуда не пришлось. Едва попав в Убежище, он увидел воплощение своей мечты: грозную воительницу. И хотя Ритка Бэмс была одета не в доспехи, а в спортивные штаны и кроссовки сорок третьего размера, живое воображение историка дорисовало все недостающие детали, включая меч. И сердце Аркаши воробушком опустилось в огромные ручищи Ритки, да так и осталось там навсегда.

Все посмотрели на меня. На моем счету было больше всего кредитов, потому что я из невинных - единственная из нашей пятерки. Да и тратить сбережения мне особо не на что. Свиданий с близкими, за которые списываются большие суммы с кредитов, я не просила. Отца я никогда не видела. С мамой мы давно чужие люди, не разговариваем много лет. Любимого мужчины в моей судьбе так и не случилось. Не нашла я его за двадцать три года жизни вне Убежища. А мелочи, такие как конфеты, книги и диски с любимой музыкой, стоят дешево. Так что я богатая невеста. Конечно, я хотела помочь девочке, но меня волновал другой вопрос: кто пойдет?

Кобр подошел к Левше, и сказал:

- Нам нужен подсчет всех кредитов, разрешение на помощь и пропуск на выход.

Автомат трансформировался в компьютер. На мониторе высветилась надпись:

«общее количество кредитов - 600, плата за выход - 200, разрешение на помощь - 400, пропуск на выход: Даша».

Я вздрогнула. Мне совсем не хотелось туда, в суету, и я не знала, как вести себя в подобной ситуации. Все немного приуныли. Им бы не помешало подышать тем, прежним воздухом, потолкаться среди людей. Больше всех расстроился Саныч, хотя с самого начала знал, что ему не позволят увидеть внучку воочию.

- Ребята, спасибо вам! - голос Саныча дрожал, - только как же вы все будете жить без нормальной еды, пива, - он посмотрел на Ритку Бэмс, которая нежно облапила пустую бутылку, - книг, фильмов, музыки? Я все у вас отнял! Что же мне делать-то, господи?

- Да ладно тебе, Саныч, - Кобр похлопал его по плечу. - С голоду ведь не умрем! Ну, ужмемся, сократимся, жирок растрясем! Мы же не буржуи какие-нибудь! Продержимся!

- Не... сс... апчхи ... в компот, Саныч, там повар ноги моет! - гоготнула Ритка, - правильно я говорю, Аркаша?

На лабутенах, ах! (юмор, фантастика, современная проза)

Халь Евгения

Халь Илья

- На лабутенах и в восхитительных штанах… - завопил плейер, и я едва не поперхнулся нектаром от неожиданности.

Второй раз нектар пошёл не в то горло, когда моя благоверная Машуня сказала своей подруге Нинке, что не хочет лабутены. Я Машуне не поверил. Просто подруге не полагалось знать, что наши финансы сейчас поют романсы. Я слишком хорошо знаю свою вторую половинку: она сейчас мысленно считает на чем можно сэкономить, чтобы купить это алоногое безобразие. А я - первая статья расходов, которую можно сократить. Не на себе, же, любимой, экономить?

Женщины – они как йоги: ради шикарной обуви могут по три месяца не есть. Красные кхмеры, красные гвоздики Фиделя, красные знамена Ильича, еще одна красная чума косит мужские ряды – туфли с красными подошвами. Нет, против этой беды нам, мужикам, не выстоять. Это похуже революций будет.

Не хочет она, а у самой в магазине обуви случилось временное косоглазие. Глаза разъехались в разные стороны, и сходиться обратно никак не желали. И в каждом отразилось по лабутену.

Сколько мужиков от этой беды полегло – не счесть! Только на прошлой неделе я видел старину Реныча. Он рассказывал, трясясь мелкой дрожью, как его половинка свихнулась. До этой песни и не думала о них, а тут как взбесилась: урезала Ренычу бюджет, чтобы их купить. Сам Рен страшный стал, худой, дешевым нектаром от него за версту разит, на боку швы, мелкие ранки, один глаз незрячий. Трансплантация ему давно позарез нужна, а к врачу - черта с два! Копим на лабутены. На эти чертовы красные копытца.

Клепать-рихтовать! Что же делать? Я-то постарше Реныча буду. Не пацан уже. Наоборот, мужик тёртый, жизнью по крыше бедовой покоцанный. Мне без трансплантаций никак нельзя. Да и закидываться дешевым нектаром отвык. А нектар нынче вздорожал.

Я глотнул живительной влаги. Мимо процокала каблучками девушка, гордо сверкая красными подошвами. Плывет, выписывает, а сама взглядом по сторонам - как мелкой шрапнелью - стреляет: все ли видят ее туфельки. На понтах - как на рессорах. На рессорах!

И тут меня осенило! Лабутены, значит, хочешь? Будут тебе, Машуня, лабутены на алых подошвах. И понты тебе будут. Красные. До закрытия магазинов еще есть время – успею…

… Не до сна мне было этой ночью, ох, не до сна. Еле рассвета дождался. Все возле ее подъезда кружил. Два раза не выдержал – взвыл, как собака, от тоски и страха. Соседи чуть милицию не вызвали. Им –то что! Они подушку давят. Сладкие сны смотрят, а у меня, клепать-рихтовать, судьба решается!

Наконец, вышла моя благоверная из подъезда. Увидела меня – глазки ее, красиво накрашенные, округлились. Чуть сумочку не выронила. Обошла вокруг, расхохоталась. Мобильник в сумочке нашарила и подруге позвонила:

- Нинка, ты не представляешь что у меня есть! Тачка от "Лабутена". У всех тупо шузы, а у меня целая машина! Кто-то ночью днище красным выкрасил, и колеса тоже.

И по капоту меня погладила, ласково так.

- Да нет, Нинка, не буду я эти лабутены, в смысле туфли, покупать. Мне техосмотр нужен, и ремонт. Машина важнее. "Ниссан" на лабутенах– это шикарно! Такого точно ни у кого нет!

У меня аж от мотора отлегло. С трансплантациями я еще побегаю, я еще ого-го!

Нет, все же Машуня у меня не такая, как все. Она у меня хорошая. А что? "Ниссан" от "Лабутена"– это звучит, клепать меня и рихтовать, гордо!