Зверя здесь не водится, не гнездится горлица.
Здесь одна на много вёрст в тереме невольница.
Она ниточку прядёт, веретёнце колется,
Лишь шепнёт — и дальний путник домой не воротится.
© Ягода «Невольница»
Школьный садик заполнен цветами всевозможных мастей, но Алиса, проходя мимо, по обыкновению остановилась перед клумбой с белыми розами. Молодые кусты ярко и весело зеленели, покачивали тяжёлыми нераскрытыми бутонами. Их юные стволы покрыли шипы, словно иголки у только родившегося ёжика. Алиса дотронулась до одного из стволов: тонкие маленькие шипы упёрлись ей в подушечку, но не укололи, и, когда она отняла палец от растения, остались лишь едва заметные вмятинки.
— Алиса! — раздался голос далеко за клумбами. — Ну куда ты опять убежала?
Запыхавшаяся гувернантка остановилась на мощёной тропинке, возмущённо заглядывая Алисе в лицо. Она подобрала полы платья, и те заметно дрожали от тяжёлого дыхания.
Алиса отвернулась и склонилась над цветком. Слабый аромат розы перебивался свежим запахом утренней росы. Влажный лепесток защекотал нос, и Алиса чуть не чихнула.
— Зачем меня искать? — задумчиво ответила она, отступив на шаг от куста. — Куда я потеряюсь на закрытой территории?
Закрытый пансионат для девушек славился не только своим разносторонним образованием, но и безопасностью — несмотря на лоск и красоту, его огораживал высокий железный забор. Сквозь частые прутья отлично виднелся недоступный внешний мир, зеленеющий и пестреющий полями и лесами. Пансионат стоял за городом, и посторонние даже за забором появлялись нечасто.
— Алиса, нельзя во время занятий просто взять и уйти, — покачала головой гувернантка, выпрямившись.
— Сейчас перерыв, и я хотела подышать свежим воздухом, — возразила Алиса.
— Всё равно нельзя, — гувернантка поправила белоснежный передник на своём учительском коричневом платье и подошла к Алисе, — даже если ты старшая ученица. У тебя бант покосился.
Гувернантка потянула руки к белому банту на поясе голубого платья, но Алиса машинально хлопнула её по ладоням, и женщина быстро отступила.
— Эти розы белые, — невзначай бросила Алиса, поправляя бант. Он её душил. И если дома можно было забросить такие штучки подальше, потому что отец позволял, в пансионате все слишком любили правила и формальности.
— Какими же ещё им быть? — всплеснула руками гувернантка.
— Алыми, — вскинула брови Алиса. — Я могу их покрасить. Мне нужна лишь банка краски.
Гувернантка застыла; в её взгляде читалось недоумение. Она даже приоткрыла рот, но затем махнула рукой и отвернулась в сторону.
— Не говори чепухи, Алиса, — вздохнула женщина. — Розы нельзя красить. Они увянут и погибнут. Пойдём на занятие.
Гувернантка протянула раскрытую ладонь, пальцы её подрагивали. Алиса кинула последний взгляд на куст белых роз и вложила свою ладонь в чужую, позволила себя вести по тропинке обратно на занятия. В голове отражался стук их туфель.
Перед тем, как скрыться за дверью учебного кабинета, Алиса на мгновение задержалась. В коридоре дома стояла тишина; занятие уже началось; стены толстые, никто не услышит, что происходит внутри. Гувернантка в конце коридора остановилась с поварихой. Они говорили вполголоса, но в звенящей тишине Алиса слышала всё.
«Алиса такая странная, — делилась гувернантка. — Она снова своевольно сбежала. И снова хочет покрасить наши розы».
«Бывают же тихие безумцы, — отвечала повариха. — Может, потому её и отправили сюда?»
Алиса усмехнулась. По стене пополз солнечный зайчик, и узор загорелся золотом. «Кто ещё из нас безумен? Я или вы, слепо следующие всем правилам?» Она провела по зайчику пальцем, мимолётное тепло прошлось по подушечке и так же невесомо исчезло.
Алиса отворила двери и вошла, виновато склонив голову.
Дотерпеть бы до каникул.
Будет счастье. Будет свобода. Будет папа.
Но как только карета остановилась напротив дома, папа её не встретил.
Алиса вышла из кареты, и лакей быстро подхватил её дорожную сумку. Лошадей, нетерпеливо шагающих на месте, фыркающих и стригущих ушами, хлестнули кнутом по спине и погнали карету прочь.
На пороге Алису встретила мать. Она сдержанно застыла у дверей, сложив руки на груди и встревоженно заглядывая в глаза дочери. На лице её застыла боль; словно мать внезапно постарела, на лбу и в веках залегли глубокие морщины.
— Почему отец меня не встречает? — Алиса склонила вбок голову и пристально взглянула на неё.
Мать прижала ко рту кулак, судорожно выдохнула и ответила дрожащим голосом:
— Отец… он… — на глазах её проступили слёзы, которые она ещё не успела сморгнуть, — умер.
Сердце ухнуло в пятки.
Жизнь вмиг потеряла краски.
— Твой отец был хорошим человеком, — похлопал Алису по плечу компаньон отца, лорд Эскот. — Теперь он наблюдает за нами с небес. — Он вскинул голову к небу, серому, плотно затянутому тучами. — Но я знаю, что он хотел бы, чтобы ты оставалась сильной. Как ни крути, ты всегда была его самой любимой дочкой.
Порой Алисе казалось, что это с ней что-то не так. Словно какие-то непонятные знания, воспоминания, голоса прорываются сквозь сознание. А ещё ей до сих пор снился бесконечно опаздывающий белый кролик, крашеные белые розы и синий силуэт, застывший у перил балкона.
Но мама говорила, что у Алисы просто слишком богатое воображение.
Алиса бы хотела, чтобы так оно и было.
Алиса робко вошла в гостиную; разного рода приёмы после смерти отца в доме стали редким явлением, но тем больше раздражали. Она оправила полы нежно-розового платья; плечо, с которого едва не соскользнула лёгкая органза, дрогнуло.
Несмотря на приглушённый свет и плотно зашторенные окна, гостиная словно искрилась. Свечи в подсвечниках словно подмигивали Алисе; их пламя дрожало, рвано переливалось от алой сердцевины к жёлтым краям. На столе сияли серебром блюда; немногочисленные посетители расположились тут и там.
— Алиса, почему тебя так долго не было? — подняла голову мама. Ярко-синее платье плотно сидело на ней; казалось, она так затянула корсет, что и дышать тяжело. Алиса тоже чувствовала, как судорожно сжимаются лёгкие под корсетом, но ей специально его не так сильно стянули.
Мама сидела в центре комнаты, за большим столом. Здесь, по обыкновению, собирались все, кто хоть что-то смыслил в торговых делах. Здесь когда-то сидел и отец. Теперь же над картой, расчерченной подрагивающей рукой лорда Эскота, склонилась мать. Где-то за тяжелой бордовой шторой вдруг мелькнул белый хвост и будто звякнули карманные часы.
Алиса переступила с ноги на ногу и вдруг заглянула матери прямо в глаза. Брильянты в чужих ушах сверкнули, и она подумала, что, должно быть, хвост и часы лишь показались в неверном свете, а на деле это серёжки.
— Читала книгу, — Алиса метнула взгляд на компаньона отца, — по кораблестроению.
— И как успехи? — сдержанно улыбнулся лорд Эскот.
— Сложно, но, думаю, я разберусь, — гордо подняла подбородок Алиса. Но губы предательски поджались.
Хэмиш прищурился. Вероятно, он догадывался, что она не разберётся. Точнее, был в этом уверен.
— Алиса, зачем тебе об этом думать? — возразил Хэмиш. — Женщины не должны думать о мужских делах.
Алиса присела на край дивана рядом с матерью.
— Поэтому ты думаешь о картах, а не о них? — хмыкнула она.
Мать тут же дёрнула её за рукав, и Алиса сжалась. Хэмиш нахмурился.
— Прости, — выдавила из себя она, — я не подумала.
— Молодость — дело такое, — примирительно вскинул ладонь лорд Эскот, — почему бы и не изучить что-то новое. Талантливый человек, вестимо, и вправду должен быть талантлив во всём.
Хэмиш хотел возразить, но вдруг осёкся и закрыл рот.
— Мало смыслить в кораблях, — продолжил лорд Эскот, — наше дело — в первую очередь торговое. Я вот думаю: чайные плантации уж не в новинку…
Он провел толстым угольным карандашом новую стрелку. Совсем не в Индию.
— Дайте угадаю: вы хотите взращивать кофе? — неожиданно смело ответила Алиса.
Мать ещё раз дёрнула её за рукав.
— Алиса, в пансионе тебя недоучили, как вести себя в приличном обществе? — шикнула она.
Алиса сжалась и сложила руки на колени. Иногда она и сама себе казалась слишком смелой. Будто смерть отца навсегда перевернула её сознание, и теперь она чаще бунтовала. А порой эта смелость куда-то пропадала, и Алиса неожиданно робела.
Но лорд Эскот лишь удивлённо вскинул брови.
— Смышлёная дочка, Чарльз… — растерянно сказал он. — Да, кофе становится всё популярнее. Впрочем, до английского чая ему ещё далеко…
— Тем не менее, кофе очень полезен. Если его правильно приготовить. — Боязливо оглянувшись на мать, Алиса продолжила: — Нас так учили в пансионе.
— Надеюсь, и приготовить правильно вас тоже научили, — вздохнул Хэмиш, откидываясь на спинку дивана. Рыжий его локон слева подскочил и, растрепавшись, опустился на ухо. Должно быть, это щекотно. — В женских пансионах должны учить, как вести домашнее хозяйство.
— Конечно, у нас был урок домоводства.
Алиса чувствовала себя не в своей тарелке. Она потихоньку озиралась по сторонам, ища, как бы улизнуть. Белый хвост мелькнул за другой шторой, Алиса заметила это краем глаза. Подобрав подол, она откланялась и поспешно вышла из комнаты.
— Что с ней сегодня? — переглянулась мать с лордом Эскотом.
— Думаю, она пошла прогуляться, — Хэмиш встал и оправил костюм. — Схожу и я к ней.
Он нагнал Алису уже на улице. Та с задумчивым видом шагала по мощёной дорожке, перебирая пальцами каждый встречающийся ей листок.
Хэмиш поравнялся с Алисой и подхватил её под локоть.
— Ты быстро ушла, — покачал головой он и крепче сжал пальцы на её локте. Алиса почувствовала, как руку прошило тупой болью. — Что с тобой сегодня?
Она не смотрела на Хэмиша, сначала разглядывая молодые зелёные листочки, а затем и вовсе устремив взор в небо. Высокое, далёкое, такое ясное и голубое. От золотого диска солнца расходились белые полосы — быть может, это лишь лучи, смутно заметные глазу.