Из роскошного номера отеля я выхожу с ощущением, что до этой ночи была невинна. Истерзанные губы щиплет, в ногах до сих пор приятная слабость, а в мыслях бардак, с которым еще долго придется разбираться.
К счастью, он не местный. И мы больше никогда не увидимся. Иначе я бы ни за что не решилась. Да и мотивация, откровенно говоря, сомнительная. Импульсивные, подкрепленные лютой обидой поступки всегда невероятно глупы. Впрочем, не могу сказать, что жалею. Такого я еще не испытывала. Даже близко… Этот мужчина прошелся настоящим цунами по всем нервным окончаниям.
Я захожу в ярко освещенный лифт и ужасаюсь собственному отражению. Определенно, в полумраке номера я выглядела гораздо презентабельнее. Сейчас, с этим беспорядком на голове, который невозможно устранить руками, с алыми воспаленными губами и смазанными стрелками я больше похожа на одну из тех женщин, которые за подобное времяпрепровождение неплохо получают.
«Уймись, – шикаю я на себя же мысленно. – Ты взрослая свободная женщина. У тебя три года никого не было. Можешь себе позволить».
Могу. Тем не менее, от мысли, что в таком виде я выйду на улицу и сяду в такси брезгливо кривлюсь и передергиваю плечами. Захожу в дамскую комнату на первом этаже и первым делом вытаскиваю осточертевшие линзы. Четкость изображения резко уменьшается, от чего становится легче дышать. Мутная порочная я гораздо приятнее глазу.
Нахожу в сумочке резинку для волос и делаю низкий хвост. Смываю остатки косметики мылом, наношу на стянутую кожу немного крема для рук. Обильно смазываю губы гигиенической помадой и надеваю очки. Теперь я больше похожа на студентку, которая всю ночь гуляла по ночному городу и целовалась на ветру со своим парнем. А не на ту, которая оставила отпечатки ладоней на панорамном окне.
Перед мысленным взором как по заказу появляется изображение искрящейся огнями набережной и нечеткое отражение стоящего позади меня обнаженного мужчины в прекрасной физической форме. По ребрам проносятся будоражащие мурашки, тело мгновенно откликается на интимные воспоминания, а я спешу убраться из этой семнадцатиэтажной цитадели разврата. Хотела бы сказать, навеки, но другой подработки, ровно как и желания ее искать, у меня нет, так что, до следующей субботы.
На часах только пять утра, но вся природная скромность, о которой я напрочь забыла в номере на пятнадцатом этаже, вдруг обрушивается на мою голову. Кажется, на меня пялятся и осуждают абсолютно все. Сонный администратор за стойкой, изрядно потасканный жизнью постоялец в лобби, ожидающий заселения, курящий на тротуаре за парковкой мужчина.
Я опускаю глаза и семеню прочь, решив вызвать такси из двора жилого дома неподалеку: лучше пройду сотню метров на ватных ногах, чем вызову машину к ступенькам отеля. Но не успеваю даже пересечь парковку, как наперерез выскакивает автомобиль.
Делаю вид, что меня это не касается. Поправляю ремешок маленькой сумочки на плече, повыше задираю подбородок и обхожу преградившую путь машину сзади, как вдруг она приходит в движение.
Успеваю только пискнуть от испуга и дернуться вбок, как падаю на асфальт после столкновения со стальной громадой. Мои ноги оказываются под машиной, я мычу от боли в локте, на который так неудачно приземлилась и пытаюсь выползти, одновременно с этим неловко подтирая под очками хлынувшие из глаз слезы.
Не успеваю встать, как хлопает дверца со стороны водителя, а следом в поле моего зрения показывается и сам Максим. Он грубо выволакивает меня, схватив за волосы, и хрипит от злости:
– Что же ты так неаккуратно, малышка? Жить надоело?
Я уже натурально вою от боли, обхватив его запястье пальцами обеих рук, и визжу:
– Совсем спятил?!
Максим перехватывает меня одной рукой под грудью, подтягивает выше, не отпуская волос, и шипит на ухо:
– А ты думала, твоя выходка тебе не аукнется? Выставишь меня идиотом и преспокойно пойдешь дальше?
– Помо… – успеваю я выкрикнуть, а окончание мольбы мычу в его ладонь, которую он плотно прижимает к моему лицу.
Максим открывает багажник, а мои глаза распахиваются вместе с ним. После секундного замешательства я начинаю отчаянно брыкаться и верещать, что есть мочи, но ему будто нет до этого никакого дела. Как и тому курящему в пятнадцати метрах от нас, который остается на месте и не достает даже мобильного.
Да какого дьявола тут происходит?!
Максим пытается затолкать меня в багажник, но я упираюсь в него ногами и цепляюсь пальцами, ломая ногти. Он рычит от злости, отпускает меня и разворачивает к себе. А потом отвешивает такую пощечину тыльной стороной ладони, что с моей головы слетают очки, а в левом ухе раздается колокольный звон. Я теряю равновесие и практически падаю в багажник, после чего он заталкивает мои ноги, берет одну из заранее подготовленных пластиковых стяжек и фиксирует мои руки за спиной. Следом – щиколотки.
Все, что остается – смотреть на него расширенными от ужаса и полными слез глазами и надеяться, что этот псих за время поездки в неизвестном направлении вспомнит хоть одно из слов любви, которые когда-то с придыханием шептал мне на ухо.
Ну либо это мое последнее путешествие. Потому что расстались мы, мягко говоря, некрасиво. И сегодня я катком прошлась по его самолюбию.
…за семь часов до
– Так, куколки, что тут у вас? – манерно осведомляется помреж, появившись за моей спиной буквально из ниоткуда.
Я слабо вздрагиваю, а Лена, мой визажист, строит недовольную мину, едва успев убрать тонкую кисть, которой рисовала стрелку, от моего лица.
– Слави-и-к, – пропевает Леночка с кровожадной улыбкой, – солнышко ты мое ясное…
Назревает конфликт. Помреж недовольно вытягивает губы, от чего они становятся похожими на ниточку. Прижимает к груди папку-планшет и надменно приподнимает выщипанные по форме брови.
– Выход через пять минут, – произносит он мерзковатым пренебрежительным тоном.
– Я в курсе, – сквозь зубы шипит Лена, не отрываясь от работы.
Я – не дышу. Если начнется война, на уши встанет все закулисье. А кровь по итогу прольется моя, потому что опоздала.
– Уже очень красиво, – пищу я тоненько, чуть только помреж, окинув нас высокомерным взглядом, отходит.
– Цыц, – шикает Лена. – Все должно быть идеально. Спасибо потом скажешь.
Лене я доверяю свято. Во всем, что касается моего лица и чуточку больше, учитывая, что мы соседки вот уже семь лет и только благодаря ее поддержке два с половиной года назад я не слетела с катушек. Но лучше бы она пояснила.
Я выхожу на небольшую сцену точно в срок. Занимаю позицию у микрофона, чувствую себя комфортно и расслабленно. Начинаю негромко петь, занавес поднимается, звучат привычные аплодисменты и даже свисты. Аккомпанирующий мне пианист берет аккорд и вдруг я замечаю в первом ряду столиков Максима. Своего бывшего. И конкретно так лажаю, внезапно потеряв и голос, и слух, и самообладание.
Пианист прекращает игру, я наклоняю штатив микрофона в сторону и аккуратно откашливаюсь в кулак. Прямо на сцене.
– Анфиса, – слышу тихий рык помрежа из-за кулис.
А я что могу? В горле будто моток колючей проволоки. Дыхание сбилось, а грудь так и норовит выпрыгнуть из тесного корсета платья.
Из зала слышатся шепотки, кто-то негромко посмеивается. Это неприятно, вообще-то. Если не сказать унизительно. Понятно, что никто особенно ни на что не рассчитывал, сидя в ресторане при отеле, но я-то знаю! У меня потрясный голос! Широчайший диапазон! Если бы не этот гандон в первом ряду…
– Прошу прощения, бывший в зале, – решаюсь я на шутливую ремарку и сразу из-за нескольких столиков раздаются смешки. – Стендапа не будет, – нервно прыснув и, немного смутившись, на пару секунд я опускаю взгляд.
Снова начинаю петь. И, что забавно, первой в репертуаре на вечер помреж будто нарочно поставил изумительную песню на французском под названием «не оставляй меня». Настолько иронично, что я громко фыркаю в микрофон и, нервно хихикая и прикрывая рот пальцами в тканевой перчатке, отворачиваюсь.
Пианист пытается растянуть мелодию, начиная импровизацию. Я медленно вдыхаю, потом выдыхаю, прячу улыбку и вновь затягиваю.
– Ne me quitte pas… – смотрю при этом прямо в злющие глаза Максима. Срываюсь и начинаю ржать в голос. – Знаете, о чем песня? – спрашиваю у публики через истеричный хохот. – Это смешно, правда. Прямо сейчас я молю не оставлять меня. Тогда не молила, а сейчас, когда он сидит тут со своей новой пассией, молю. Славик, что там у нас дальше по списку? – Я оборачиваюсь к кулисам.
– Плевать, – обреченно роняет помреж и зал разрывается смехом.
– Тогда на мой вкус. – Я загадочно улыбаюсь и объявляю: – Дамы и господа, вашему вниманию предлагается песня, под которую он швырнул мне в лицо деньги на аборт!
Сердце он мне разбил в тишине, так что начинаю петь что-то из программы. Пианист быстро подхватывает. Шокированный зал не замечает, как дергается спутница Максима в наивной попытке встать и немедленно выйти. А я прикрываю глаза, чтобы спрятаться от безумного, полного ненависти взгляда мужчины, в объятиях которого когда-то любила просыпаться.
После выступления, когда занавес плавно опускается, а я ловлю последние аплодисменты и сочувственные взгляды, на сцену вылетает рассерженный помреж. Замечает слезы в моих глазах и опускает плечи, мгновенно теряя запал.
– Коньячку? – предлагает он на всякий случай. Я отрицательно мотаю головой и поплотнее смыкаю раздувшиеся губы. – Моя ты куколка, пойдем. – Он берет меня под локоть и уводит за кулисы. – Ни один мужик ни стоит вот этой кислой моськи, поняла меня?
Чего-то там еще жизнеутверждающее втирает, пока я размышляю над насущным. Как мне покинуть отель и не столкнуться с Максом?
– Можешь попросить девчонок в зале задержать с расчетом один столик? – прошу я помрежа.
– Конечно, тыковка моя! – помреж фыркает, закатывает глаза и беспечно взмахивает кистью. – Который?
– Где блондинка в голубом и злющий черт рядом.
– Все сделаю, топай переодеваться.
Так быстро я еще не раздевалась. Сама, во всяком случае. Выпрыгиваю из платья, ныряю в джинсы, на ходу застегиваю блузку и заталкиваю под пояс. Выхожу через вход для сотрудников и наталкиваюсь на поджидающего меня Максима.
В его глазах мелькают хищные искры, я застываю и вдруг слышу незнакомый мужской голос.
– Почему ты здесь? – немного изумленно посмеивается вышедший в круг света под фонарным столбом зеленоглазый симпатяга. На нем приталенная темно-синяя рубашка, идеально сидящая на подтянутом теле, и черные брюки, чуть зауженные к низу. Смотрит почему-то на меня. Подходит тоже ко мне, проигнорировав стоящего в метре Максима. По-хозяйски обнимает и коротко, но очень даже чувственно целует в губы. – Я ждал тебя в лобби, – сообщает он приватно.
– Засуетилась и выскочила как обычно, – виновато мямлю я, принимая помощь незнакомца. – Прости. – Я морщу нос, в который и получаю следующий игривый поцелуй.
– Ерунда. Вы знакомы? – кивает незнакомец в сторону Максима.
– Впервые вижу, – вру я. Слабо пожимаю плечами и отвожу взгляд.
– Тогда пошли. Я заказал ужин в номер.
Что он только что сказал
…за пять часов до
Минуту ничего не происходит. Я лежу неподвижно, чувствуя, как немеет рука. И когда слышу, как он шуршит одеждой и застегивает молнию на брюках, от облегчения по телу проносится волна дрожи.
Максим хватает меня под локоть, помогает снова встать на колени перед ним.
– На меня смотри, – рыкает он, но прежней злобы в голосе нет. Я открываю глаза и смотрю на него сквозь слезы. – Говори, – приказывает Максим грубо.
– Кровотечение на позднем сроке, – произношу я через силу. – Я ее не убила, Максим. Я ее потеряла, – последнее я уже еле договариваю.
Губы кривятся, сдерживать слезы нет никакой возможности. Я роняю голову и громко всхлипываю, опускаясь все ниже, пока не упираюсь лбом в его колено.
Максим возится, чем-то щелкает, а через пару секунд рукам становится легко и комфортно. Я сразу же подношу их к лицу и тру глаза. И не сопротивляюсь, когда он сажает меня к себе на колени. Ни на что уже сил нет.
– Все, не плач, – бубнит он, обняв меня. – Погорячился.
– Погорячился?! – взвизгиваю я, почувствовав прилив сил и открыв глаза.
Максим морщится и недовольно смыкает губы.
– Не визжи. Не режу.
Я кошусь на его руку, в которой он держит складной нож. Он пропускает его под стяжкой на моих щиколотках и разрезает пластик. А потом вонзает нож в подлокотник кресла одним безжалостным движением. Я только глаза пошире распахиваю, перестав рыдать.
– Когда ты таким стал? – бормочу я, ставя брови домиком.
– Когда я таким не был? – язвительно парирует Максим. Сворачивает голову в сторону, справляясь с раздражением. – Как это случилось?
– Не знаю. – Я апатично пожимаю плечами. – Все хорошо было. Седьмой месяц, никаких патологий. А потом вдруг такая резь… я на улице, возвращалась с работы. Частным сектором пошла, так быстрее до поселка. Упала, шевельнуться не могу. Пока нашли, пока скорая… Как меня откачали – неясно. Как и зачем.
– Херни не неси, – бурчит Максим. – Родишь еще. Девочка?
– Тихонова Маргарита Максимовна, – говорю я с дрожью, пытаясь снова не зареветь.
– Как мать мою назвала, – выдувает Максим. – Спасибо.
Кладет лапу на мою голову и целует в макушку. И так странно это… я чувствую, как его мелко трясет.
– Спасибо? – лопочу я плаксиво. – Спасибо? Ты велел мне избавиться от нее!
– Ну, велел. Я же знал, что ты сделаешь по-своему.
– В смысле?! – снова перехожу я на визг.
– В коромысле! – хамит Максим. – На ухо мне не ори, истеричка!
– Ты больной, – ставлю я диагноз и пытаюсь подняться с него, но он смыкает на мне руки. – Отпусти, – бесполезно пыхчу я, отталкиваясь от него.
– Я сейчас снова свяжу тебя, – шипит Максим негромко. – А перед этим раздену, чтобы потом не заморачиваться.
– И что? – Я дерзко вскидываю подбородок. – Трахнешь? Как страшно! Никогда такого не было и вот опять!
– Храбрая, да? – с трудом сдерживает он смех. – Трахнуть тоже можно по-разному.
– Делай, что хочешь, – отмахиваюсь я от него, отворачиваясь. – Психопат. Что это вообще значит? – Я снова резко поворачиваюсь.
– Что именно? – приподнимает он одну бровь.
– То, что ты сказал, – шикаю я, теряя терпение. – Зачем было требовать аборт, если знал, что я его никогда не сделаю?
– Затем, что не мог участвовать в жизни ребенка. На тот момент. И бабок оставил столько, сколько ни один аборт не стоит. Как по мне, вполне можно было догадаться.
– Тридцать пять тысяч, которые ты вытащил из бумажника – это, по-твоему, большие деньги? Ты бы хоть ценник погуглил, – презрительно сморщиваюсь я. – На коляски, например.
– Я о тех, что оставил после, – мрачно отвечает Максим и приглядывается ко мне. – Семь мультов, на первое время. Потом было бы больше, но, когда я приехал посмотреть, как выглядит мой ребенок, не увидел даже пустышки в квартире.
– Ты дурной? – бормочу я почему-то очень низким голосом. – Какие семь мультов?
– Которые я оставил в твоей квартире на следующий день, – четко произносит Максим.
– Ну значит, меня ограбили, – развожу я руками и нервно выдыхаю: – Плевать.
– Нихера… – шипит Максим зловеще. – И, если я узнаю, что ты мне вкручиваешь, точно без зубов оставлю. Посажу тебя на цепь во дворе и запрещу гавкать. Поняла?
– Почему ты не мог участвовать? – спрашиваю я то, что действительно важно.
– Не лезь в это. Уже неважно. Я выполнил все обязательства, никаких претензий ко мне больше нет. Где могила?
– На том же участке, где родители.
– Не одна. Хорошо, – отвечает он глухо, а я поджимаю губы и зажимаю переносицу, приказывая себе не раскисать. – У кого еще были ключи от твоей квартиры?
– Только у тебя, видимо, – отвечаю я резко. – Хотя и их не давала. Может, тебе приснилось, что ты такой щедрый?
– Не нарывайся, – гремит Максим вполголоса. – Что у тебя с Карелиным?
– С кем? – морщусь я, а он широко распахивает глаза.
– Серьезно?
Карелин… какая-то фамилия знакомая. Точно уже слышала. Так, стоп.
– Ты о Тихоне? – уточняю я, чуть сощурившись.
– О Тихоне, – кровожадно улыбается Максим.
– Вы знакомы? – Максим медленно вдыхает, а выдыхает, по ощущениям, огнем. – Ничего серьезного, – быстро отвечаю я на его вопрос. И ведь даже не вру. Только что-то не сходится… – Я не знала, что вы знакомы.
– А мы и не знакомы, – ухмыляется Максим. – Этого шакала знает каждая псина в городе, только и всего.
«Так… и почему я решила, что если мужик снял номер в отеле, то он не местный? Вот глупая… впрочем, что это меняет? Не видела его до этого, не увижу и после. Карелин, Карелин… Где же я слышала эту фамилию?», – быстро проносится в моей голове.
– И что? – спрашиваю я невозмутимо. – Боишься, что самого на цепь посадят за то, что ты сегодня мне устроил?
– А кто узнает? – Максим пытается напугать меня своей наглой рожей.
– Ты затолкал меня в багажник у отеля. Там повсюду камеры, – повторяю я слова Тихона.
– До туда не бьют, – «мило» улыбается мне Максим.
Я прихожу в себя от мерных покачиваний. С одного бока приятно припекает и создается впечатление, что я уснула на надувном матрасе и мое тело ласкает горячее летнее солнышко. Даже улыбаюсь своим мыслям, пока откуда-то сверху не раздается смешок.
Распахнув глаза, я вижу прямо перед своим носом мужское плечо и сдавленно мычу, пытаясь вернуть себе контроль над ситуацией или хотя бы вертикальное положение. Отталкиваюсь от мужчины и дрыгаю ногами. Он подбрасывает меня и шикает:
– Угомонись. Или потащу тебя за волосы и на этот раз тебе не понравится.
– Ты жив?.. – спрашиваю я самое глупое, что могу в текущей ситуации.
– Нет, – абсолютно серьезно отвечает Карелин. – Как и ты, поэтому ты меня и видишь.
Это бы многое объяснило. Все, если точнее.
– Ты реально над этим думаешь? – изумленно вскидывает брови Тихон. – Крепко тебя помотало.
Он снова подкидывает меня, а я тоненько взвизгиваю и обхватываю его шею. Холодную. Но если просунуть пальчики под ворот футболки, то вполне себе теплый. И совершенно точно дышит.
– Но как?.. – бормочу я тихо. – И почему я подозреваемый? Почему убили Максима и погнались за мной?
– Встречный вопрос. Где флешка, Анфис?
– Какая еще флешка? – бубню я и хмурюсь.
Карелин тяжело вздыхает.
– Так я и думал.
– Как так?
– По-хорошему не выйдет.
– А как?.. – мямлю я, медленно размыкая руки.
– Прямо противоположно, очевидно.
– Ясно…
«Из огня, да в полымя», – думаю я уныло и осторожно осматриваюсь.
Эту местность я хорошо знаю, мы уже вышли через пролом в заборе, которым обнесено кладбище и идем тропинкой к гаражам, где у него наверняка стоит машина, а у меня уже не будет шансов на побег, так что действовать нужно сейчас.
– Слышал? – шепчу я и вцепляюсь в его плечи, опасливо озираясь.
Карелин останавливается и, кажется, даже дыхание задерживает. Я пыхчу, как паровоз, мешая ему, ловлю недовольный взгляд, а когда он вновь смотрит по сторонам, медленно вращая головой, спрыгиваю с его рук на землю. На четвереньках я пробираюсь между его ног и кубарем качусь по склону оврага, закрыв лицо руками. Достигнув самого дна, я подскакиваю на ноги, вполне довольная реализацией своей уловки, но от прозвучавшего раскатом грома выстрела оседаю обратно.
Я быстро оборачиваюсь, услышав шорох листвы и хруст сухих веток. Вижу, что Карелин стремительно спускается, держа в одной руке пистолет. Мычу от страха, но все равно беру низкий старт, отталкиваясь от земли руками, и несусь вперед, что есть мочи.
Но во мне метр с кепкой. Я едва достаю ему до плеча. И на один его шаг мне приходится делать два. Так что догоняет он меня еще до того, как я предпринимаю попытку вскарабкаться вверх по склону. Карелин валит меня своей тушей на землю, а я жалобно всхлипываю, со всего маху врезавшись животом в корягу.
– Больно, – жалобно хнычу я, пытаясь выбраться из-под него. – Слезь! Тихон, пожалуйста, мой живот…
Карелин переваливается на бок, а я подтягиваю колени к животу и вытаскиваю из-под себя палку. Обиженно кошусь на него и тыкаю ей в него.
– Предупредительный выстрел только один. Учти, если захочешь повторить свой подвиг.
– Ты стрелял в воздух? – уточняю я с сомнением.
– Ну ты же еще жива, – флегматично ведет он плечом и встает.
Отряхивается, хватает меня за плечи, поднимает и встряхивает. От меня отпадает пара сухих листиков, Карелин, видимо, остается доволен результатом, ставит меня ногами на землю и придает ускорение, шлепнув ладонью по попе.
– Двигай. На этот раз прощаю. Будем считать, срезали.
Оборачиваюсь на него, пытаясь испепелить взглядом, но в отместку он сурово сталкивает брови и играет желваками, подталкивая меня дулом пистолета. Если честно, становится не по себе. И искушать судьбу желания не возникает.
Я карабкаюсь наверх, цепляясь за растительность и продолжая чувствовать его тяжелый взгляд, прожигающий дыру между лопатками. Но чуть только моя голова оказывается выше уровня оврага, Карелин вдруг сбивает меня с ног, предусмотрительно закрыв рот ладонью, роняет на землю и растягивается поверх меня.
– Ш-ш-ш, – шипит он мне на ухо, плавно переместившись в сторону.
Ложится рядом, проверяет обойму и осторожно выглядывает. На пару секунд прикрывает глаза и раздраженно смыкает губы. Ныряет свободной рукой в карман джинсов, достает smart-ключ от машины и протягивает его мне.
По моим мозгам бьют воспоминания недавней погони, а сердце подскакивает к горлу. Я отчаянно мотаю головой, отрицательно, разумеется, а Тихон останавливает мою панику, зажав ключ между указательным и средним пальцем и положив ладонь на мою щеку. Гипнотизирует меня взглядом, а потом неожиданно подмигивает и целует в нос.
Я забываю, что еще несколько минут назад пыталась удрать от него, импульсивно двигаюсь ближе и обхватываю его одной рукой за спину.
– Умеешь? – Карелин обдает горячим дыханием мочку моего уха.
– Да, – шепчу я в ответ.
– Времени в обрез. За мной не возвращайся.
– Что? – успеваю испуганно пискнуть, прежде чем он сует ключ в мое декольте и подрывается с места, сразу же делая первый выстрел.
В ответ звучат еще два, а из меня вырывается глухой стон. Тихон уводит их левее, стреляет еще и приседает, продолжая движение под укрытием. Я делаю глубокий неровный вдох, выглядываю и вместе с этим на четвереньках выползаю наверх. Бросаю взгляд влево, вижу двоих мужчин с оружием в руках, и на полусогнутых бегу в обратном от них направлении, на ходу доставая ключ.
Руки трясутся так, что я боюсь выронить свой единственный шанс на спасение. С каждым новым выстрелом вздрагиваю, но каждый последующий вселяет робкую надежду, что Тихон еще жив. И что бы я там не чувствовала в моменте, если его сейчас убьют, посадят все равно меня.
Я почти достигаю гаражей, когда замечаю стоящий поперек дороги внедорожник с заведенным двигателем и приоткрытой дверцей со стороны пассажира. И в моем помутневшем от страха мозгу что-то щелкает.
Красиво так за окном, безмятежно. Ветер треплет молодые березовые листочки, на небе ни облачка, а проснувшееся солнышко такое яркое, что хочется выйти из машины и поприветствовать, но, судя по выражению лица развернувшегося ко мне Карелина, логичнее будет попрощаться.
Он привез меня в лесополосу. Место искал долго, кружил, петлял, и почему-то хочется думать, что выбирал покрасивее, но я уже давно не так наивна, как выгляжу. Кстати, об этом…
Скромно двигаюсь вбок, цепляюсь пальчиками за сиденье рядом с водительским и пристраиваю на них подбородок. Карелин внимательно наблюдает за моими ужимками, не меняя настроя, но я не сдаюсь. Дважды взмахиваю ресницами и тихонько лопочу:
– В чем бы ты меня не обвинял, ты заблуждаешься…
– Дочь, когда что-то выпрашивает также выглядит, – немного едко отмечает Карелин. – Я вздыхаю и кладу на пальцы щеку, продолжая смотреть на него грустными глазками. – Хватит, – высекает он сурово. – Все, чего ты добьешься – я буду плакать, закапывая твое еще теплое тело.
– Тут красиво, но ты не мог не заметить свободное местечко в кругу моей семьи, – тихо хмыкаю я и отваливаюсь назад, принимая странную размазанную позу. Как лужа на дорогой обивке. – Уважь, когда поймешь, что я не врала.
Карелин шумно выдыхает и выходит из машины. Топчется рядом недолго, потом садится ко мне на заднее сиденье.
– Анфис, мне не до шуток, – говорит он строго. – И если ты заодно с Кристиной, то уверяю тебя, каждое ее слово было ложью. Ты не помогаешь Полине, напротив.
– Кристине? – приподнимаю я брови и сажусь как нормальный человек. – Это твоя бывшая жена? – хватаюсь за возможность прояснить хоть что-нибудь. – Бывшая же? – уточняю после паузы, ощутимо напрягшись.
– Я тебе не врал, – чеканит Карелин.
– Покажи паспорт, – иронизирую я, выражая то же недоверие, что и он. – И вообще, объясни, в чем ты меня подозреваешь. Флешка какая-то… намекаешь, что я ее украла?
– Не намекаю. Прямо говорю.
– Какая чушь, – я возмущенно фыркаю и отворачиваюсь от него.
– Все к одному. Даже не пытайся убедить меня в обратном.
– Да ты сам себе не веришь, – я горько хмыкаю и поворачиваюсь к нему. – Иначе давно бы уже выволок из машины и от слов перешел к делу. Не знаю, что заставило тебя думать, будто я что-то украла, не знаю, как и зачем ты подстроил свою смерть, но что-то мне подсказывает, ты сам понятия не имеешь, что делаешь и зачем.
– Никто больше не входил в номер и не выходил из него. Там камеры, Анфис, – говорит он очень убедительно, но меня его слова ничуть не трогают.
– Значит, с ними что-то сделали.
– Нет. Криминалисты все проверили.
– Окей, – принимаю я его точку зрения. – Покажи мне записи. – Тихон вскидывает брови, но я удивляюсь не меньше его: – А ты как хотел? Ты просто назовешь меня воровкой, а я соглашусь?
– Я не собираюсь тебе ничего доказывать, – пока еще спокойно, но уже с молниями во взгляде говорит Карелин. – И ты права. От слов давно пора переходить к делу. На выход.
– Никуда я не собираюсь выходить, – бурчу я, скрещивая руки под грудью.
Карелин выходит сам и раздраженно хлопает дверцей. Обходит машину, открывает дверцу с моей стороны, запускает руку в салон и сгребает мои волосы на затылке. Дергает на себя и выволакивает на землю, швыряя себе под ноги.
От резкой боли из моих глаз брызгают слезы. Я поджимаю ноги, сворачиваясь на земле клубочком, закрываю лицо ладонями и горько плачу.
– Где флешка? – рявкает Карелин, склонившись надо мной. – Кому ты ее передала? Отвечай!
– Я не брала-а-а, – вою я сквозь слезы, содрогаясь всем телом. – Не брала, Тихон, не брала! Твои криминалисты ошиблись!
– Это вряд ли, – отвечает он глухо.
Идет к багажнику, достает лопату и начинает остервенело копать рядом со мной.
– Что ты делаешь? – бормочу я, с ужасом наблюдая за ним.
– Ты разлучила меня с моим ребенком, я разлучу тебя с твоим, – отвечает он холодно и зло.
По коже проносятся колючие мурашки, а лопатки сковывает холодом. От земли еще так тянет… могилой. Я приподнимаюсь на локте и рвано выдыхаю.
– Бить женщину рука не поднимается, даже такую, как ты, – продолжает он давить меня морально, орудуя лопатой. – А вот закопать – запросто. Заживо, – добавляет Тихон со зловещей ухмылкой, вонзая полотно в землю.
– Такую, как я?.. – переспрашиваю я с обидой.
– Твою мать! – взрывается Карелин и отшвыривает лопату. – Ее заберут! Заберут, Анфиса! – орет на меня с яростью, сжав кулаки. – Ради власти, ради денег, ради имиджа! Никто не будет ее любить, до нее никому не будет дела! Никому, черт тебя дери! Живи с этим, – заключает он с презрением. – Надеюсь, ты протянешь дольше меня. И своими глазами все увидишь.
Карелин идет к багажнику, закрывает его и садится за руль. Заводит двигатель и срывается с места, оставляя меня полулежать возле горки сырой земли.
Я провожаю машину взглядом до тех пор, пока не перестаю различать блики металла на солнце. Встаю, припомнив предостережение мамы, что на холодном сидеть опасно. И очень глупо улыбаюсь собственным мыслям. Подхватить простуду, конечно, неприятно, но вряд ли это может стать моей главной проблемой.
Итак, я в лесу. Моя сумочка осталась в машине Карелина, пакет провизии – на кладбище. От меня несет потом. Я грязная и зареванная. Единственное, что изменилось в лучшую сторону – значительно потеплело.
Это я в вакууме. Что по окружению? Дерьмо полное, вот что. Меня уже дважды чуть не убили и столько же раз похитили. Оба похитителя мертвы, один, не исключено, будет мертв дважды, а обвинят в обоих случаях меня. Доказать обратное хотя бы в одном из случаев уже не получится. Как скучно я жила раньше. Но и «весело» будет недолго.
Карелина, несмотря на то что он оттаскал меня за волосы и бросил, по-человечески жаль. Он в отчаянии, и я прекрасно понимаю его состояние. Я уже пережила нечто подобное и врагу не пожелаю лишиться ребенка. Даже если разлучит не смерть, а обстоятельства.
– Что думаешь? – слышу голос второго Карелина.
Машина остановилась с минуту назад, он вышел, оставив дверцу немного приоткрытой, но я продолжаю смотреть видео, не поднимая глаз. Осталось совсем немного, а куда он меня привез – вопрос, в сложившейся ситуации, второстепенный.
– А черт знает, – задумчиво отвечает ему Тихон, а мое сердце вдруг начинает биться чаще. – До сих пор смотрит видео с камер?
– Вся там. Я просматривал их трижды, Тих. Никто к номеру даже не подходил. Не знаю, на что она рассчитывает.
– Запудрить нам мозги?
– Вариант, конечно, но… Ты только глянь на нее. Лапушка.
– Лапушка, – соглашается Тихон как-то отрешенно.
– Горячая?
– Так я тебе и сказал.
– Тихони всегда самые горячие, – хмыкает второй Карелин, а я стыдливо прикрываю часть лица ладонью, делая вид, что тру глаз.
Я досматриваю последнюю минуту и перематываю на момент, который показался интересным. Потом поднимаю взгляд и обнаруживаю себя у небольшого бревенчатого домика, окруженного типичным деревенским пейзажем. Выхожу из машины и подхожу к стоящим в паре метров от нее мужчинам.
– Ну что, лапуля? – подкатывает ко мне второй Карелин, нагло закинув руку на плечо. – Чем порадуешь?
– Может, и ничем, – бурчу я и поднимаю руку с телефоном. – Разблокируй, пожалуйста. – Мужчины обмениваются удивленными взглядами, Тихон встает рядом со мной, невзначай скидывая руку брата с моего плеча, а я запускаю видео. – Вот, – тыкаю я пальцем в экран.
Из номера напротив того, который занимали мы с Тихоном, выходит блондинка. Вульгарно поправляет грудь, идет по коридору модельной походкой, а потом от испуга дергается. В кадре появляется сначала тележка, а вслед за ней и горничная, выходящая из номера, соседнего с тем, в котором были мы. Женщины обмениваются скупыми улыбками и вскоре вместе входят в лифт.
Я останавливаю видео и смотрю на каждого по очереди. Братья переглядываются между собой и выглядят, мягко говоря, разочарованными.
– Горничная же! – восклицаю я с круглыми от нервного возбуждения глазами. – Она не входила! То есть, входила, но еще до того, как мы поднялись на этаж. Она провела в номере всю ночь. Это же странно, разве нет?
– Это странно, – грохочет Тихон, строго глядя на брата. – Особенно, если она поднялась после того, как я повысил класс номера, Мирон.
– Проморгал, – огорченно морщится Мирон. Делает несколько шагов в сторону, потом идет обратно, смотрит куда-то мимо нас и размышляет вслух: – А говорить может о разном. Первое, самое вкусное. Лапулю за кудряшки ты оттаскал напрасно. Кстати, почему она кудрявая? – спрашивает он у Тихона и хитро сощуривается. – Она разве была кудрявой?
– На это ты внимание обратил. – Тихон скрещивает руки на груди, а его брат флегматично ведет плечом:
– В копилку женского коварства.
– Прекрасно, – закатываю глаза я. – Виновна, потому что накануне сделала укладку. Ты точно следователь?
– Точно, – хитро улыбается Мирон, а потом и вовсе подмигивает мне.
Я недоуменно подаюсь назад и хлопаю ресницами.
– Мирон, соберись, – осаживает брата Тихон.
– Я собран, – мгновенно посерьезнев, отвечает Мирон.
– Тихо-мирно… – бормочу я себе под нос. – А с юморком у вас предки.
– У бати похоронное бюро, – отмахивается от моей ремарки Мирон, а мое лицо вытягивается. Он смотрит на меня пару секунд и коротко гогочет. – Обожаю этот момент.
– Мирон! – повышает голос Тихон.
– Лапуля не при делах, между номерами есть дверь, – проговаривает Мирон быстро. – Замаскированная подо что-то, раз уж ты ее не заметил, – ненавязчиво бросает он камешек в огород брата, а Тихон в раздражении смыкает зубы, играя желваками. – Вариант два. Дверь все еще есть, но девчонки работали в паре. Заходила горничная в номер или нет – большой вопрос. Вариант три. Горничная воспользовалась пустующим номером в личных не преступных целях. Или ублажала гостя. Есть в этом случае дверь или нет – плевать.
– Пока логично, – соглашается Тихон, степенно кивнув.
– Теперь о том, что можно проверить, не посвящая следователя по делу, – деловито продолжает Мирон. – Наличие двери. И то при условии, что нужный номер свободен. Ну и потыкать в сотрудников стоп-кадром, на котором видно лицо горничной. Но что-то мне подсказывает, она там не работает. Форма размера на два больше, обувь на каблуке, – перечисляет он и кривит губы.
– А почему нельзя посвящать следователя по делу? – спрашиваю я наивно и зябко веду плечами, отреагировав на порыв ветра. – Потому что есть варианты два и три, и вы не хотите смещать фокус следствия с меня на неизвестную? – догадываюсь сама.
– Не поэтому, – говорит Тихон, подойдя ко мне почти вплотную и заслонив собой от ветра. – Под раздачу в этом смысле ты попала случайно. Флешки нет, а значит, велика вероятность, что до дома я уже не доеду. Пришлось умереть, чтобы не умереть. И чтобы достать видео с камер.
– Тогда почему? – не унимаюсь я. Обнимаю себя за плечи и топчусь на месте в ожидании ответа.
– Долго, – очень просто поясняет Мирон. – Пока Сан Саныч раздуплится, пока сам пересмотрит видео с камер. Поедет в отель, там возмутятся обвинениям, он поедет обратно, наклепает запрос, обоснует, запросит разрешение запросить, обматерит пол отдела и руководство, напишет заявление на увольнение, вымажет двести, а то и триста грамм на сон грядущий, проспится, заберет заявление, получит разрешение на запрос, отправит, дождется ответ… Это уже трое суток мимо.
– Хватит, – прерываю я его трескотню.
– О чем и речь, – поддакивает Мирон, ничуть не обидевшись. Подкидывает на ладони ключ от машины, ловит, зажимая его в кулак. – Ладно, я погнал. Не скучайте.
– Не будем, – обещает Тихон, вставая ко мне вплотную.
Я нервно сглатываю, провожая взглядом машину Мирона. Дрожу уже не от холода, и даже не от страха. От волнения, нарастающего с каждой секундой.
– Ну что, красавица? – Тихон обнимает меня за талию, а потом начинает как-то странно ощупывать. – Что это? – оттягивает он мое одеяние.
Пока вода нагревается, я успеваю подмести и протереть полы. Тряпку в ледяной воде Тихон полоскает сам, запретив мне даже приближаться к колонке. А плату за свое участие берет открытым откровенным взглядом, не иначе. Стоит на пороге и нагло пялится на мой размеренно покачивающийся оттопыренный зад. И сколько бы раз я его на этом не ловила, намекая, что неплохо было бы перестать, реакции не поступало.
А домик совсем крошечный. Кухонька, гостиная и еще одна комната, в которой поместилась только двуспальная кровать. И ни намека на туалет или, тем более, душевую.
– И как тут?.. – Я почесываю висок, глядя на крупные быстро лопающиеся пузыри в ведре.
Тихон выключает конфорку, достает не слишком-то большой эмалированный таз и кастрюлю, приносит еще одно ведро воды и вручает мне ковш со словами:
– Без понятия. Но рекомендую поближе к камину. Полы быстрее высохнут, и сама не замерзнешь.
– А еще, там окно, – отмечаю я с укором.
– А еще, там окно, – нагло и широко улыбается Тихон. – Но могу остаться и помочь. – Я молча смотрю в пол, а он делает ко мне шаг и непринужденно целует в макушку. – Я не буду смотреть. Отнесу все в комнату и займусь мангалом.
– Спасибо, – мямлю я, не поднимая головы.
На диване нахожу еще и классический мужской шампунь сто в одном, банное полотенце, мужскую футболку и носки. Наличие носков почему-то шокирует. Наверное тем, что он вообще о них подумал.
На улице, между тем, еще довольно светло, так что быть увиденной я не опасаюсь. Обтираюсь мокрой наволочкой, стоя в тазике, размышляю над тем, как я докатилась до жизни такой, как вдруг скрипит входная дверь.
– Дрова отсырели, – сообщает Тихон, не проходя. – Розжиг где-то рядом с тобой. Прикройся, я быстро.
– Сейчас, – бормочу я и суетливо шагаю из тазика. Беру розжиг, иду к окну, открываю форточку и кидаю его подальше. – Готово! – объявляю не без ехидства.
Тихон сдавленно ржет.
– Ну и мозг… – выдувает он, прежде чем выйти. – Спасибо! – кричит с улицы.
Я прыскаю и заканчиваю омовения с глупой улыбочкой. Вытираюсь, надеваю футболку, обматываю голову полотенцем, в той же воде стираю блузку и белье. На все уходит не больше получаса, но я так устаю, как будто отпахала смену на литейном заводе. От рассвета до заката.
Подхватив одно ведро, я кое-как доношу его до входа и возвращаюсь за вторым. Обуваюсь, открываю дверь и сталкиваюсь с хмурым взглядом Карелина.
– Догадливая, где не надо, – недовольно комментирует он мою самостоятельность. Шагает в дом и забирает оба ведра.
Я смотрю через щель на его широкую спину и крепкие руки с выпирающими бугорками напряженных мышц. Долго смотрю, пока он не выплескивает грязную воду за низкий забор из деревянных колышек. Прикрываю дверь и очень четко осознаю, что нужно убирать его из моей жизни как можно скорее. Со всеми его подкатами, улыбками, галантностью и помощью. Иначе однажды возьму в руки банку огурцов, которую закрывала летом, поставлю обратно и пойду жрать пустую картошку. Открыть-то некому будет.
– Мирон не звонил? – выкрикиваю я, приоткрыв дверь.
– Нет! – шумит он откуда-то сбоку. И не успеваю я закрыть дверь, как раздается трель звонка. Через две секунды Тихон появляется в поле моего зрения с вытянутым от удивления лицом и расширенными глазами. – Ведьма, – заявляет он, таращась мне в глаза. – Да, – отвечает на вызов. Прикрывает динамик ладонью и шикает на меня: – Скройся, полуголая. Скорее посочувствовать, – говорит он уже в телефон, а я шныряю за дверь.
Где-то через минуту Тихон проходит на кухню, где я гипнотизирую взглядом хлеб, раздумывая, забить ли им пустой желудок или дождаться чего поинтереснее. И выглядит он мрачнее тучи.
– Если ты сейчас скажешь мне, что двери нет, я буду настаивать, что ее успели заложить, – предупреждаю я строго. – Я не шучу.
Тихон слабо улыбается и фокусируется на моем лице. Очень внимательно разглядывает, будто видит впервые. Я непонимающе хмурюсь, появляется ощущение, что со мной что-то не так.
– Чего? – бурчу я, стирая несуществующую грязь со щек.
– Мирон в тупике, – сообщает он, с трудом разжав зубы. – Номер занят до пятницы, те сотрудники, которых удалось отловить, горничную не узнали. Или сделали вид. А мне очень не хочется быть злым, и в то же время подвесить кого-нибудь к потолку и как следует отделать.
Я медленно расправляю плечи, и кажется, будто кто-то проталкивает сквозь мое тело здоровенный штырь.
– Меня? – уточняю я шепотом.
Тихон проходит, держа руки в карманах. По мере его приближения я поднимаю голову, чтобы не упустить перемену на его лице. Знак, когда мне следует уносить ноги. Но, так и не обнаружив в нем ничего угрожающего моему здоровью, остаюсь на месте.
– Нет, – слабо качает головой Тихон, подойдя почти вплотную. Вытаскивает из кармана одну руку, ласково проводит большим пальцем по моей скуле. – На твой синячок мне смотреть тошно. Займусь мясом.
Он быстро разрывает зрительный контакт и идет к холодильнику.
Я стряхиваю с себя остатки забвения, на время остановившего мыслительный процесс, разворачиваюсь к столешнице и барабаню по ней пальцам, будто играю на пианино.
– Слушай, – выдаю я задумчиво через пару минут, – а та блондинка из номера напротив… как думаешь, она, ну… эскортница?
– Да просто шлюха, – бросает Тихон равнодушно. – Эскорт побогаче.
– Ага, ясно… Я просто видела у бара таких девушек. Со сцены вообще весь зал как на ладони. – Разворачиваюсь к Тихону, а он замирает с шампуром в одной руке и куском шашлыка в другой, капая маринадом на стол. – Вряд ли это что-то даст, но они вместе спускались в лифте и…
Карелин бросает все на стол, вытирает руки полотенцем и достает телефон из заднего кармана джинсов. Дергается к двери, но обходит стол, прямой наводкой надвигаясь на меня. Захватывает мою голову за затылок и импульсивно целует в лоб, после чего быстро выходит, на ходу набирая брату.
– Найди шлюху, – отдает он приказ в трубку, а я довольно улыбаюсь и принимаю на себя обязанности по нанизыванию мяса, обдумывая, что еще можно предпринять.
Пока я влезаю в джинсы, снова вспоминаю Максима. Похоже, он знал о Карелине гораздо больше меня. Как он там его назвал? Шакалом, которого знает каждая псина в городе, кажется.
– Готова? – заглядывает в гостиную Тихон. Я молча киваю, беру свою сумочку и иду к нему. – Надень, там холодно.
Тихон протягивает мне свою толстовку. Когда я надеваю ее, натягивает на мою голову капюшон и выходит.
Я – вздыхаю. В его кофте тепло, уютно и пахнет им. Дезодорантом и внимательным мужчиной. Опасное сочетание. Срочно нужно обнаружить в нем что-то такое, от чего захочется держаться подальше.
– Чем ты занимаешься, когда не стреляешь под кладбищем по неизвестным и не бросаешь женщин в лесу? – задаю я невинный вопрос в машине.
– Интересная формулировка. – Тихон бросает на меня удивленный взгляд. Отвечаю ему открытым непонимающим и пожатием плеч. Комментарии о том, что ищу в нем недостатки, оставлю, пожалуй, при себе. – У меня спортивный центр. Школа армейского рукопашного боя и стрелковый центр под одной крышей.
«Что-то не очень-то вяжется с той характеристикой, которую дал Максим», – думаю я вскользь.
– Так это называется официально, – произношу я вслух. – А чем является на самом деле?
На лице Тихона появляется ухмылка.
– По большому счету, тем же. Но на соревнования мои парни не ездят, скажем так. Это больше… для себя.
– А если просто, ты готовишь головорезов, – подвожу я итог.
– Если совсем упростить – да.
– И сам преподаешь?
– Технику ведения ближнего боя.
– Так ты тоже училка, – прыскаю я вдруг, а Карелин негромко смеется:
– Выходит, что так. Смотри-ка, у нас есть кое-что общее.
– Не только это. Я тоже испытываю нежные чувства к твоей дочке. Она славная, – вспоминаю я с улыбкой. – А еще – упертая и целеустремленная. Вообще, занятие заканчивается тогда, когда решает она, – мямлю и чешу бровь. – Я стала оставлять после нее окно, чтобы никто не ждал.
– А няня вечно кудахчет, что ты ее муштруешь до победного, – хмыкает Тихон.
– Нет, она меня, – посмеиваюсь я и снимаю капюшон. – Но без шуток, у нее прекрасно получается. Одна из лучших моих учениц.
– Одна из? – высокомерно выгибает бровь Тихон. – Лучшая. И это объективная оценка, я был на всех отчетных концертах.
– Вот как… – роняю я негромко.
– Народу много, а ты всегда очень увлечена своими подопечными. Остаться незамеченным просто.
– Спасибо, – выпаливаю я и тут же жалею о сорвавшемся слове.
– За что? – удивляется Тихон.
– Что не… ну, ты знаешь, – вздыхаю я и все-таки поясняю, раз уж вырвалось: – Что не пригласил на свидание. Потом на еще одно. Чтобы однажды снова раствориться. После Максима у меня никого не было, так что… думаю, меня бы это серьезно подкосило. И Васька бы уже не помог.
– Васька?
– Да кот соседский, – отвечаю я с улыбкой. – Рыжий нахал. Бабка его выпустит, а он с улицы прямиком ко мне. Первый этаж, окна у меня деревянные, с нормальными форточками. Так странно, знаешь, раньше не ходил. Ну, пока все нормально было. А однажды просыпаюсь, а он у меня на груди дрыхнет. Тяжеленный, аж дышать трудно. Но, теплый. И мурчит. – Я замолкаю и в машине повисает гнетущая тишина. – Я даже себе хотела завести. Потом представила, что и его переживу… и как-то перехотелось. – Я снова затыкаюсь, сообразив, что выдала слишком много лишней информации и тут точно током бьет. – Васька! – восклицаю я и удрученно растекаюсь по сиденью.
– Что – Васька? – так и не дождавшись пояснений, уточняет Тихон.
– Бабка попросила кормить его, пока она в санатории будет, – хнычу я с досады. – Совсем из головы вылетело. У нее поезд утром был.
– Учитывая, что он захаживал к тебе без приглашения, уверен, не пропадет, – не очень убедительно подбадривает Тихон. Берет в руку телефон и вызывает брата по громкой связи. Когда из динамика раздается музыка, сурово сдвигает брови и спрашивает строго: – Что у тебя?
– Жду, когда бабочки слетятся к огоньку, – бодро отвечает Мирон. – А вас куда понесло на ночь глядя?
– К Анфисе, – коротко отвечает Тихон.
– Держите в курсе, – непривычно серьезным голосом говорит Мирон и сбрасывает вызов.
– Поспи, пока едем, – говорит мне Тихон.
«Ты хотел сказать помолчи, – хмыкаю я мысленно и сажусь вполоборота к нему. – Никому твои сопливые истории из прошлого не нужны, – вбиваю в свою голову одну-единственную здравую мысль».
И вскоре в самом деле начинаю дремать.
Просыпаюсь, когда Тихон касается моей руки. Тру глаза, смотрю за окно и понимаю, что мы въехали в город. Сонно бормочу адрес и проверяю в сумочке ключи.
– Лезь назад, – командует Тихон, забирая ключи из моей руки. – Посидишь там, пока я не проверю квартиру.
– И как я узнаю, что можно зайти?
– Мигну светом. Если почуешь неладное, уезжай.
От одного этого предостережения становится не по себе, но ослушаться я не решаюсь. Сижу в машине, смотрю сначала как Тихон подкладывает камень под дверь в подъезд, чтобы я смогла зайти, потом поглядываю на свои окна. Потом включается свет в прихожей, и я сразу же выхожу.
Быстрым шагом иду к подъезду, как вдруг прямо мне под ноги с лавки спрыгивает Василий.
– Ты мой золотой! – радуюсь я встрече.
Василий тарахтит и трется о мои ноги, и я без раздумий поднимаю его на руки. Захожу в почему-то темный подъезд и кот вдруг становится неадекватным и неуправляемым. С диким шипением поднимает шерсть и кидается в сторону, обнажив острые коготки.
В моих жилах от страха застывает кровь, а колени подкашиваются сами собой. И только это спасает меня от просвистевшей над моей головой биты, которая с жутким грохотом бьется о приоткрытую дверь.
Я падаю на колени рядом с воинственно настроенным котом, хватаю стоящего в полуметре от меня мужчину за одну штанину джинсов и что есть силы дергаю на себя. Мужчина теряет равновесие и заваливается назад, роняя биту, но из-за тесноты не падает. Чем, должна заметить, сильно меня огорчает.
– А, Тихон! – восклицает просто огромный мужчина с густой бородой с проседью, заметным плотным пивным пузиком и такими ручищами, что кажется, для вскрытия ему инструменты вообще без надобности. И приветливо распахивает перед нами дверь морга. – И прекрасная барышня, – добавляет с придыханием, заметив меня.
– Здрасьте, – лопочу я, скромно потупив глазки.
– Двое на ПМЖ, – коротко сообщает Тихон. – И это не мы.
– Заноси, – милостиво взмахивает рукой мужчина и выходит, ногой придерживая дверь. Тихон возвращается к машине, а мужчина с прищуром разглядывает меня. – Хорошенькая какая, – констатирует он довольно, когда Тихон проносит мимо него одно тело.
– Хорошенькая, – скупо подтверждает Карелин и скрывается в здании.
– Спасибо, – бормочу я смущенно и поправляю очки. – А вы?..
– Тот, кто реально убил этого парня, – важничает мужчина, кивая в ту сторону, где скрылся Тихон. – Во всяком случае, я был гораздо ближе к цели, чем кто бы то ни было.
– Как интересно! – ахаю я негромко. Мужчина с улыбкой прикрывает веки и кивает. – Расскажете подробнее?
– Три таблетки и его пульс почти превратился в ниточку. Тебе бы хватило и одной, – последнее он бормочет, оценивая меня взглядом. – Главное вовремя откачать. Ну и прибыть на место обнаружения в составе СОГ, чтобы никто случайно температуру печени не измерил, – мужчина фыркает и играет бровями, ожидая реакции на шутку, и я старательно растягиваю губы в подобии улыбки.
– А СОГ – это что такое?
– Следственно-оперативная группа, – охотно поясняет мужчина.
– Значит, – пытаюсь я утрясти в голове все факты, – Тихон выпил таблетки явно вашего собственного производства, раз уж вы ими так гордитесь, незадолго до того, как должен был сдать номер. Когда все разумные сроки вышли, администратор и горничная вошли в номер и увидели его. Решили, что мертв, вызвали полицию. Вы тоже прибыли, он предупредил вас заранее. Констатировали смерть, забрали сюда и уже тут откачивали. Все верно, ничего не упустила?
– Верно, – подтверждает мужчина.
Тихон проходит мимо, и я выношу вердикт:
– Вы безумные. – Мужчина от неожиданности крякает, Тихон хмыкает. – Родственники?
– Я его дядя. Так заметно? – кокетничает мужчина, а Тихон громогласно ржет, удаляясь по коридору.
– Тихон доверяет только семье, – пожимаю я плечами и улыбаюсь. Выходит печально.
– Ничего, может, еще породнитесь. – Мужчина подмигивает мне, а я бурчу:
– Вот уж вряд ли.
– Так, дружок, ты ничего от меня не получишь, – говорит вдруг мужчина строгим голосом. – Тут тебе не столовая.
Я опускаю взгляд и вижу Василия, трущегося о ноги мужчины.
– Ой, это мой! – брякаю я.
Только собираюсь присесть за котом, как из морга быстрым шагом выходит Тихон и на ходу поднимает Василия. Сажает его себе на плечо и идет к машине, не останавливаясь.
– Хвост-то распушил, – фыркает мужчина, посмотрев вслед Тихону с котом и покачав головой.
Кого из этих двоих он имел ввиду я так и не узнала. Мужчина просто скрылся за дверью морга, не сказав мне ни слова на прощание.
В растерянности похлопав ресницами, я тороплюсь в машину. Василия застаю на коленях Тихона, ревниво сощуриваюсь на разлившегося с комфортом шерстяного предателя, но не тревожу. Лезу назад и копошусь в сумке, доставая чистые вещи.
Пока едем до отеля, переодеваюсь в теплое вязаное платье по фигуре. Обматываю голову шелковым шарфом, ярко крашу губы и решаю, что этого будет достаточно для маскировки, учитывая, что рядом со мной будет тот, в чьем убийстве меня обвиняют.
Остановившись на парковке, Тихон оставляет в окне щелочку для воздуха и наказывает коту, выставив в его сторону указательный палец:
– Дважды подумай, прежде чем драть сиденья, понял меня? Хоть одна царапка и я залатаю ее тобой же. – Кот тянет нос к его руке, обнюхивает палец и трется об него. – Кого я обманываю? – удрученно вздыхает Тихон, перекладывает кота на соседнее сиденье и выходит из машины.
Открывает мне дверь, подает руку. Я в туфлях, так что помощь принимаю охотно. Вкладываю пальчики в его ладонь и ругаю себя за свой наряд. Платье, каблуки, помада, кот… собрала, блин, самое необходимое.
Мирона за баром уже нет, как и нужной нам блондинки, там что я сразу веду Тихона за кулисы через лазейку, сквозь которую обычно прохожу сама, минуя вход для сотрудников с обратной стороны здания.
Тихон окидывает взглядом вереницу гримерных столов с яркими лампочками по рамам зеркал, стойки с разноцветными костюмами и змеи проводов под ногами. Безошибочно определяет помрежа, в несколько широких шагов настигает его, хватает за шкирку и утаскивает в сторону.
– Что вы делаете? – взвивается шокированный помреж. – Что происходит? Кто вы? Охрана! Охра-а-а… – Славик замечает меня и перестает вопить. Дергает плечами, стряхивая с себя руку Тихона, поправляет свитер с дизайнерскими дырками и заговорщицки шипит: – Ты в своем уме?
– О чем ты? – прикидываюсь я валенком.
– О чем я?! – взбудораженным шепотом переспрашивает помреж и косится вбок. – Тебя полиция ищет!
– А, это, – брякаю я разочарованно. – Я со следователем уже разговаривала.
Смотрю на него честными глазками, Славик недоверчиво сощуривается, а Тихон за его спиной только головой покачивает.
А что? Не соврала даже.
– Слав, мне нужна услуга. Только ты сможешь помочь, – говорю я, почесывая самолюбие помрежа.
– Допустим, – увиливает хитрый Славик. – А мне с этого что будет?
– Я не заставлю тебя убрать из твоих соцсетей все фото и видео, на которых присутствую я, – ехидничаю я, а Славик закатывает глаза. – И выступлю сольно в какой-нибудь день. Сама сыграю и спою.
– Что нужно? – загорается помреж.
– Универсальный ключ от номеров. На пару часиков. Ну, может, три… Мы бы сняли, просто… не афишируем, как видишь.
– Ви-и-ижу, – растягивает помреж, обернувшись через плечо. – Ладно. Но споешь, – делает паузу, сверяясь со временем, – через четыре минуты.