Ученица Кощея

Пролог

- Ну вот, девы, наконец-то свобода! – произнесла княжна Любица, раскидывая руки, словно полететь собиралась. – Теперь никаких наук, никаких уроков, только свободная и счастливая жизнь!

- Тебе хорошо говорить, - поджала губы Заряна, дочка местного посадника. – Тебе батюшка, наверное, уже и жениха подобрал… Только домой вернёшься – сразу замуж. А мне сказали, до двадцати лет забыть и про праздники, и про ярмарки, и про вечерки.

- Так нечего было помощнику кожемяки глазки строить, - хихикнула Боянка, за что сразу получила подушкой по голове.

- Пусть так, - ответила Заряна, швырнувшая подушку, - но завтра я напляшусь на два года вперёд. И никто мне не помешает.

- Дайте уже спать! – сказала я и перевернулась на другой бок, лицом к стене, чтобы не видеть этих болтушек.

Нас было пятнадцать – девиц из знатных семейств, которые обучались всяческим премудростям в школе Василисы Мелентьевны, что в Новом граде. Сегодня была последняя ночь перед тем, как все мы отправимся по домам, и девицы-длинные-косицы никак не могли наговориться перед разлукой. Все мечтали, как хорошо будут жить дальше, сплетничали о женихах, хвалились нарядами, приготовленными к завтрашнему празднику. Вернее, четырнадцать мечтали. А я пыталась уснуть, но сон никак не шёл. И хоть вовсе не мои соученицы были тому виной, злилась я всё равно на них.

- Ой, кто там голос подал? – сказала Любица медовым голоском. – Гориславушка, ты ли это?

Остальные захихикали, ей в угоду. Они всегда смеялись, когда Любица говорила смеяться, и грустили, когда она приказывала грустить. С одной стороны, их понять можно. Любица – единственная дочка князя Вологудского, а Вологудские владеют чуть ли не половиной царства, и род их – древний, сам великий князь Бермята в предках. Только Вологудские ведут род от младшего Бермятича, а царь Всеслав – от старшего. Получись иначе, родись Вологудские от старшего сына – сидели бы сейчас на троне, на голове корона, в руках – держава да меч, врагам головы сечь.

Любица – младшенькая в семье. У неё есть семь старших братьев. Все – давно удельные князья, свирепые воины и за свою красавицу-сестрёнку любого в порошок сотрут. Они как-то приезжали к нам на праздник летнего солнцестояния. С такими на узкой тропинке встретишься – сам подобру-поздорову в болото соступишь, чтобы дорогу дать.

Так что Любица среди остальных – как жемчужное зерно среди бисера. Всем выделяется – и знатностью, и красотой, и статью, и умом. Многие ещё считают, что и кротким нравом. Но это точно враньё. Нрав княжны Любицы я за десять лет обучения узнала и выучила, как азбуку. Та ещё гадина, хоть умеет и улыбнуться мило, и глазки скромно опустить. Все десять лет пока учились, она задирала меня по поводу и без повода. Вот и теперь, видимо, решила напоследок поиграть.

Я сунула голову под подушку, показывая, что не желаю слушать, что она там говорит. Может, уймётся. Снова о женихах вспомнит, а про меня забудет.

Мне осталось-то денёк потерпеть, а потом – домой.

И хоть знала, что дома мне будут не особо рады, но дом – это дом. И родные мать-отец – это не чужие люди. Ещё и братец Горислав. Интересно посмотреть, каким он стал за это время. Уезжала – сопляк сопляком бегал. Тощее меня в два раза и ниже на целую голову, хоть мы и одного возраста, близнецы. А теперь, наверное, готов жених.

- Гориславушка, да что же ты всё нас сторонишься? – полился в уши ласковый голосок княжны Любицы, потому что подушку с меня сдёрнули в одно мгновение.

- Подушку верни, - велела я, не открывая глаза.

Моя кожаная повязка-наглазка лежала на столике возле кровати, и я пошарила рукой, чтобы её взять.

- А ты отбери! – послышался в ответ смешочек, и пальцы мои скользнули по пустому столу.

- И повязку верни! – тут я разозлилась и открыла один глаз.

Правый.

Любица стояла возле моей кровати, прижимая к животу подушку, а рядом приплясывала Заряна, потрясая моей наглазкой.

- Не смешно, - сказала я ледяным тоном и потянулась, чтобы схватить повязку.

- Покажи глазок, Гориславушка! – попросила Любица, а Заряна спрятала мою повязку за спину.

- А шиш с маслом тебе не показать? – огрызнулась я.

Пожалуй, только я могла себе позволить так разговаривать с княжной Любицей и понимала, что именно это-то её и бесило. Но за подобное обращение меня никто упрекнуть не посмеет – я тоже была княжной. И пусть у моего батюшки в подчинении находился всего один город, и брат у меня был всего один, да и тот не слишком по мне скучал, но родиться дочерью князя из рода Гордятичей, было так же почётно, как и родиться дочерью князя Любослава из рода Вологудских.

- Ну что ты сразу ругаешься, - скорчила печальную рожицу Любица. – Ну покажи глазик, Гориславушка! Мы с девами поспорили. Я говорю, что левый глазок у тебя жабий, а Зарянушка говорит, что змеиный. Кто проспорит, тот побежит завтра с утра в лавку Никишки, сладости на всех покупать. Ты ведь хочешь мятного пряничка?

«А ты хочешь оплеуху по румяной щёчке», - подумала я, но вслух этого не сказала.

Потому что если Любица полезет драться, она меня точно одолеет. Я была ниже её на голову и тоньше раза в два. И во столько же раз слабее. А ведь Любице на помощь сразу бросятся её подружки. Да и остальные девицы тоже. Потому что кто посмеет пойти против Любицы, мигом станет изгоем, вроде меня. Пара-тройка дев на своей нежной шкурке узнали, что это такое, и мигом прекратили перечить. Я вот только всё упрямилась.

Глава 1. Возвращение домой

- Теперь придётся отменить праздничные проводины, - спокойно говорила Василиса Мелентьевна, начальница школы для родовитых девиц, прохаживаясь передо мной. - Княжну Любицу, девиц Заряну и Боянку увезли во врачебные палаты. У них гнойная сыпь, и никто не знает, как от неё избавиться. Сначала даже хотели закрыть город, подозревали чуму. Но мы с волхвом Всевидом отговорили городского посадника, попросили сохранить всё в тайне, и сегодня ты отправишься домой.

Я сидела на лавке, хмурясь и сгорбившись. Повязка снова красовалась на моём левом глазу, но я всё равно не поднимала голову и следила взглядом за сафьяновыми сапожками, расшитыми жемчугом, которые пошагивали вместе со своей хозяйкой туда-сюда.

В главной горнице мы с Василисой Мелентьевной находились один на один. Вернее, одна на одну. Начальница школы вызвала меня для разговора, и в то утро, когда полагалось веселиться, празднуя окончание учёбы, учениц спешно собирали в дорогу, а меня привели уже с собранным сундучком.

В сундучке лежали чистые рубашки из тонкого льна, гребень, игольник с шильцем, пяльцы, и кулёчек мятных пряников. Пряники купили к празднику, но попробовать их за общим столом никому не удалось, поэтому сладости раздали ученицам – чтобы было чем потешиться по пути домой.

- Сколько будут лечиться твои подруги, неизвестно, - продолжала Василиса Мелентьевна, - но я так понимаю, ты смотрела на них недолго? Сыпь должна скоро пройти? Через несколько дней за княжной Любицей приедет отец, она замуж выходит, её жених уже ждёт, а тут такая досада…

- Скорее всего, через пару дней пройдёт, - не слишком уверенно пообещала я.

- Это хорошо, - вышитые сапожки остановились передо мной, и мне волей-неволей пришлось поднять голову.

Начальница смотрела на меня сверху вниз, но вовсе не строго, а наоборот – с доброй жалостью, почти ласково. Я немного воспряла. Значит, наказывать не будут.

- Ты же знаешь, что написали волхвы из вашего города в сопроводительной грамоте? – спросила она. – Когда тебя прислали сюда десять лет назад?

- Знаю, - опять понурилась я.

- Волхвы сказали, что у тебя лихой глаз, Горислава. За десять лет мы уже убедились, что всё и все, на кого ты смотришь левым глазом, неминуемо страдают. Если это предмет – то он обязательно сломается, если человек – то или заболеет, или удача от него отвернётся… Тебе так хотелось изуродовать твоих подруг?

- Они мне не подруги, - сказала я угрюмо. – И я не хотела. Вернее, хотела… Но я не знаю, как это действует. Это проклятие… Оно само по себе… Думаете, я ему очень рада? Этому проклятию… лихого глаза?

- Об этом известно лишь тебе, - заметила Василиса Мелентьевна.

- Можете сомневаться, не рада, - проворчала я. – Если бы можно было избавиться… Иногда мне хочется выколоть этот проклятый глаз…

- Глупости говоришь, - вот теперь голос начальницы школы зазвучал строго. – Ты огорчаешь меня, Горислава. Я думала о тебе гораздо лучше.

- Они меня довели, - попыталась я оправдаться, и в носу снова предательски закололо. – Я десять лет держалась, а тут…

- Прямо как в сказке, - подхватила Василиса Мелентьевна. – Прямо как царевич, батюшкин сын: три года терпел, а трое суток не выдержал и сжёг лягушачью кожу.

- В сказках всё просто, а в жизни…

- Да, в жизни всё не так складно и ладно, как в бабушкиных сказках, - согласилась она. – Но запомни, что лишь мы сами пишем свою сказку. Иногда и проклятие может стать даром, - она помолчала и добавила, почти уверенно: - Надо только правильно им распорядиться.

Вот тут мне сразу расхотелось жалостливо хлюпать носом, и я сказала злее, чем надо было:

- И как прикажете распорядиться?

- А это – решать тебе, - сказала она. – Кроме тебя никто не сможет обуздать твой лихой глаз. Попробуй разобраться в его природе, понять, почему и как это волшебство действует…

- Вы смеётесь надо мной? Я даже основы домашнего волшебства с трудом осилила. Как я могу подчинить ту силу, с которой даже мудрые волхвы не справились?

- Послушай, - Василиса Мелентьевна вдруг села рядом со мной ла скамейку и дружески приобняла за плечи: - Если хочешь знать, я всегда считала, что домашняя магия слишком мелка для тебя. Ты – необычная девушка. С рождения была необычной. Я убеждена, что тебя ждёт необыкновенная судьба.

Я с надеждой посмотрела на неё правым глазом.

- Но советов тебе дать не могу, ты прости, Гориславушка, - повинилась она, и вмиг перестала быть той строгой учительницей, которую мы все слегка побаивались. – Я всего лишь слабая женщина… - произнесла Василиса Мелентьевна и порозовела щеками, - поумнее многих, поглупее некоторых… Мои способности невелики, но ты видишь – я нашла им прекрасное применение. А в тебе заключена огромная сила, и до сих пор ты успешно её сдерживала…

- Не сдержалась, как видите, - пробурчала я.

- Удивительно, что столько времени ты проявляла выдержку, - Василиса Мелентьевна улыбнулась, и стала отчаянно похожа на простую девчонку, у которой в косе ромашки, а в мыслях – вольный ветер. – Я бы не утерпела и ещё в первый год превратила этих нахалок в лягушек. Чтобы квакали, а не дразнились.

- Что?.. – подрастерялась я.

Глава 2. Лиха беда начинается

Утром я проснулась поздно – солнце уже светило в окно, потому что ставни я вчера не закрыла, и по ту сторону решётки миловались голубь и горлинка, целуясь клювиками.

Как будто знак, что сегодня братцу Гориславу предстоит найти свою наречённую.

Я села в мягкой пуховой постели и потянулась.

Интересно, есть ли у него кто-то на примете? Или ему без разницы – на ком жениться? Хоть на Любице, к примеру? На кого батюшка укажет…

Спустив босые ноги на пол, я сразу по щиколотку утонула в мягком ворсе коврика.

Да уж, княжеский дом – не школа для девиц, пусть и родовитых.

Надев повязку, я посмотрелась в зеркало. И правда, что ли, на матушку похожа? Матушку считали первой красавицей, это я помнила. Все говорили, что она красивая, и в детстве я воспринимала материнскую красоту, как само собой разумеющееся. Но вот теперь старалась припомнить матушкин облик, и кроме блеска драгоценных каменьев и золота не помнила ничего.

Если княгиня – красавица, а я в неё…

Я быстро умылась, причесалась и заплела косу. Потом оделась, не особенно задумываясь, какое платье выбрать – взяла то, что на крайнем сундуке лежало. Платье было тёмно-синее, шёлковое, с широкими рукавами до самого пола. Называлось оно летник, и ходить в нём нужно было, согнув руки в локтях, чинно сложив ладони, чтобы рукава не волочились по полу. Платье было сшито колоколом, и когда я надела его и посмотрелась в зеркало, то увидела там не «воробушка», как назвала меня служанка, а вполне себе лебедь. Повязка на глазу, конечно, портит весь лебяжий вид, но и так очень даже достойно. По-крайней мере, родителям не придётся за меня краснеть, когда дело дойдёт до гостей и… женихов.

Надев расшитые жемчугом туфли, которые оказались немного мне велики, я открыла дверь, и тут же мне навстречу вскочила Лепуша, до этого сидевшая напротив горницы, у стены. Служанка поклонилась мне и удивлённо заморгала:

- А вы уже оделись? И косу заплели?.. Почему меня не позвали?..

- Привыкла обходиться сама, - пожала я плечами.

- Ой, только сударыне Вее такого не скажите, - зашептала Лепуша, оглядываясь и бледнея. – И государыне Стане Завидовне тоже не скажите, а то мне влетит хворостиной! Или плетью!.. Что же вы, княжна, сами-то?.. Неужели в Новом граде даже княжон в черном теле держали?

Она тут же завела меня обратно и усадила перед зеркалом.

- Надо же венчик надеть… и подвесочки… и хоть пару колечек… А то ведь матушка вас заругает, а меня…

Я позволила надеть на меня головной убор с подвесками, подобрать другие украшения, какие она посчитает нужным, и не возражала, когда служанка вынула из моей косы простую ленту и вплела шёлковую, а потом прицепила накосник, расшитый жемчугом.

- Ну вот, теперь можно идти, - Лепуша отступила от меня на шаг и залюбовалась. – Но как вы на княгиню похожи! Ой, прямо одно лицо!

- Родня-то недалёкая, ничего удивительного, - пробормотала я, не узнавая себя в зеркале.

Если бы не наглазная повязка, я бы, пожалуй, выглядел не хуже княжны Любицы. С такими-то украшениями…

Меня проводили в трапезную, и сердце взволнованно забилось, когда я увидела за столом всю свою семью. Они уже заканчивали есть – как раз пили брусничную сладкую воду с ягодной пастилой и вишней в патоке. Меня ждать не стали… Но пусть не стали… Я почти до обеда проспала, что ж им, голодными сидеть?

В трапезной было много людей – кравчие, подавальщики, наливайщики, стольники, вдоль стены стояли прислужницы с белыми платочками, торчавшими из рукавов, возле дверей – охрана, поблескивая грозными кольчугами.

Хоть никто и не говорил громко, но шум всё равно был – там шепоток, там ложка стукнет, то забулькает вода, которую переливают из кувшина в бокал.

Но как только я появилась, стало тихо, будто в лесу ночью. И все смотрели на меня. Но я не чувствовала этих взглядов. Вернее, чувствовала, но мне было всё равно. Потому что сейчас важнее, что на меня смотрели отец и брат Горислав.

- Вот и явилась, - хмыкнул брат и встал из-за стола, направляясь ко мне.

Он был высокий, широкоплечий, совсем не таким я его помнила. Волосы у него были светлые, и глаза – тоже светлые, как у батюшки-князя. Но черты лица были другими. Отец был с крепким широким носом, с небольшими пронзительными глазами, а у брата лицо было тонким, большеглазым, над верхней губой золотилась полоска усов, а брови и ресницы темнели соболиным бархатом – как раз девкам в обморок падать от такой красоты.

Я думала, что он хочет меня обнять, и даже шагнула ему навстречу, но брат остановился, заложил руки за спину и принялся разглядывать меня, как неведомую зверюшку.

- Вот ты и малявка, - сказал он и покрутил головой, словно сильно удивился. – Ещё и бледная, как яйцо. Тебя не кормили там, что ли?

Сам он был румяный, круглощёкий, и просто сиял здоровьем и телесной силой. Его-то точно кормили отборным сливочным маслом и сотовым мёдом.

Матушка сидела ко мне спиной, но вот и матушка поставила бокал на стол, медленно обернулась, и я сразу поняла, что Лепуша не соврала – мы с матерью, и правда, были похожи. Белый шёлковый платок скрывал её волосы – не разглядишь, какого цвета, но я тут же решила, что волосы у неё чёрные. Потому что брови и глаза были тёмными, и нос чуть вздёрнутый, как у меня, и губы алые, будто сбрызнутые брусничным соком.

Глава 3. Встреча на Калиновом мосту

- Как ты могла позволить брату уехать?! – голосила матушка, сидя на постели и раскачиваясь из стороны в сторону, схватившись за голову. – Неизвестно куда! Один! А ему ведь только-только восемнадцать годков исполнилось! Совсем мальчик!

Вот я и посмотрела на неё без убруса – матушка была простоволосой, даже косу не приплела, так убивалась из-за отъезда сына.

Да, волосы у неё были, как у меня – непослушные, буйные кудрями, но надо лбом уже виднелись несколько седых волосков. Только её это не портило, как серебро не портит чернобурых лис.

- Почему ты его не задержала?!

Этот упрёк я слышала на протяжении двух часов, если не дольше. И в который раз объясняла одно и то же.

- Ну как я его задержу, матушка? – повторила я в очередной раз. – Он сильный молодой мужчина, я бы с ним не справилась.

- Если бы я была там, я бы справилась! – ответила мать почти свирепо. – В ногах бы легла! Вцепилась бы так, что не оторвать!

Вошёл отец, и на нём лица не было.

Он сам отправлялся в погоню за моим шальным братцем, разослал слуг по всем дорогам, во все стороны, но Горислава не нашли. То ли разминулись, то ли он ушёл тайными тропами. Да и то сказать – легче найти маковое зёрнышко на лугу, чем молодца на быстром коне во миру.

- Это ты виновата! – снова напустилась на меня мать.

- Матушка, я же говорила… - затянула я привычную песню. – Как его удержать, если вы удержать не смогли?

- Скажи, что ты не хотела! – крикнула она мне и снова расплакалась. - Хотела, чтобы он уехал и сгинул! А ты осталась тут и всё к рукам прибрала!

Вот это было уже что-то новенькое. И я почувствовала, как кровь бросилась мне в лицо так же быстро и сильно, как батюшке. Посмотрев на отца, я встретила такой же полный ненависти взгляд, каким смотрела на меня мать. Отец тоже считал… тоже… что это я виновата…

- Зачем вы на меня напраслину возводите? – спросила я сквозь зубы, а несправедливая обида так и захлёстывала. – Батюшка брата отдал в рабство. Брату это, ясно-понятно, не понравилось, вот он вас и обманул. Пообещал поехать к Кощею и сбежал. Если вы его не разгадали и не удержали, то как бы я справилась? Проклясть я его должна была, что ли?

- Типун тебе на язык! – заорал отец, а матушка забилась в рыданьях и упала на пуховые подушки.

- Только даже если вы его сейчас поймаете, - продолжала я спокойно, хотя видимость спокойствия давалась мне с огромным трудом, - он всё равно сбежит. Сейчас надо думать, как объясниться с Кощеем. Он сегодня ждёт батюшкин долг.

Матушка сразу прекратила рыдать и кинулась к отцу. Прижалась к нему, обхватила руками крепко-крепко и что-то зашептала, причитая и всхлипывая.

Он гладил её по голове, утешая, называя ладушкой и горлинкой, а рука заметно дрожала.

Они любили друг друга – мои родители. Несмотря на ссоры, на разногласия. Несмотря на беды, что им пришлось пережить. Любили – и берегли. Как могли. И когда они отправили меня в Новый град – это тоже была забота. О семье. Возможно, даже обо мне. Ведь батюшка, похоже, надеялся, что столичные волхвы избавят меня от родового проклятия. Значит, беспокоился обо мне. Наверное.

И не очень-то они неправы – батюшка с матушкой. Конечно, во всём я виновата. С самого рождения от меня одни неприятности. Ничего для блага семьи.

- Ехать к Кощею надо мне, - сказала я и словно прыгнула в окошко из своей горницы.

Лететь далеко и страшно, но уже ничего не изменишь.

Родители оставили обниматься и посмотрели на меня.

У отца глаза светло-голубые, у мамы чёрные. Но смотрят на меня одинаково – как кусочками льда бросают.

- Клятва ведь была не на сына, а на чадо? – уточнила я.

Отец медленно кивнул.

- Ну и хорошо, - дёрнула я плечом. – Я ведь тоже – ваше чадо. Так что клятва не будет нарушена.

- Что ещё выдумала… - начала мать неуверенно и сразу замолчала.

- Пусть едет, - сказал отец после недолгой заминки. – Может, хоть так роду послужит. Не всё ей нам вредить, пусть и на благо поработает.

Матушка опять всплакнула, но уже не так горько, а потом кивнула:

- Да, пусть едет. Это будет справедливо.

- Тогда пошла собираться, - я поднялась со скамеечки и прихлопнула в ладоши.

Я даже попыталась улыбнуться, но получилось плохо. Потому что больше всего хотелось тоже поплакать. Матушка как-то не вспомнила, что мне было столько же лет, сколько и моему братцу. И получалось, что за него – «мальчика» она беспокоилась, а за меня – нет. Но и то правда – зачем обо мне беспокоиться? Зачем беспокоиться о Лихе Одноглазом?

Сборы были недолгими и тайными. Никто из слуг мне не помогал, потому что почти всех мужчин отослали на поиски Горислава, а женщины отправились в храм, к волхвам, молиться о благополучном возвращении княжича.

Отец сам пошёл на конюшню – запрягать в коляску лошадей, а матушка бестолково металась по комнате, набивая в сундук шёлковые и бархатные платья, туфли из крашеной кожи, вышитые сапожки, венчики из золота и серебра.

Глава 4. Девять горошин, десятая - невеста

- Как же вы, хозяин, так неловко? – причитал старый слуга Якуня – высокий, сухощавый седой старик с белой бородой.

Он подслеповато щурился, вытаскивая пчелиные жала, и не переставал жалеть Мучу.

– Оползень, говорите? Вот ведь не повезло вам, хозяин. Эх, лихо-злосчастье…

- Ладно, не скули, старик, - ответил Муча, поморщившись. – Переживу. Не то переживал. Главное, молокососов не покусали. И зачем я с ними связался? – он вздохнул и взглянул в настенное зеркало.

Оно отразило его физиономию, сейчас больше похожую на подошедшее в кадке тесто.

- Будет из них толк, - уверенно произнёс Якуня, доставая из берестяной коробочки целебную мазь. – Вот помяните моё слово – будет. Тем более, вы говорите, что один из них магичить умеет.

- Да, хорошо в меня стервец засветил, - Муча попытался усмехнуться, но лицо так раздуло, что он даже не понял – получилось усмехнуться или нет. – Но ни один из них не признался. Из двоих, - тут он хмыкнул. – Представь? Тринадцать просил, только двое остались.

- Зато смельчаки! – браво воскликнул старик.

- Смельчаки… - после недолгих раздумий согласился Муча. – А магия там интересная, я тебе скажу. И лёд, и огонь – всё вместе намешано. И уж вдарил, так вдарил! Меня даже через чешую пробило.

- Вот и хорошо, хозяин, - засуетился Якуня, смазывая ему сначала лицо, а потом и всё остальное. – Будет с них толк, будет. Я в людях разбираюсь, поверьте мне.

- Разбираешься ты, - Муча хотел усмехнуться, передумал и снова хмыкнул – по крайней мере, опухшее лицо речи не мешало. – Помолчал бы, борода. Помню я, как ты в Беляне разобрался.

- Ну, тут и вы оплошку дали, - поджал губы старик. – Хватит уже эту змеищу вспоминать, хозяин. Сгинула – и сгинула. Забудьте, как страшный сон.

- Уже забыл, - проворчал Муча.

- Ну вот, мазью смазал, теперь примочку надо холодненькую, - Якуня помог хозяину подняться с лавки и повёл его к постели. – Полежите день-два, и полегчает.

Ответить на это Муча не успел, потому что сквозь щёлки глаз увидел мальчишку – княжича Углешу из Подевина. Тот стоял в коридоре и смотрел во все глаза. Вернее – в один глаз. На втором была повязка.

- Ты опять дверь нараспах оставил, Якуня? Мы ведь теперь в доме не одни, – вздохнул Муча и взял со скамейки рубашку, чтобы прикрыться, потому что после лечения на нём даже портков не было – проклятые пчёлы достали везде, даже сквозь штаны.

- Да что парень мужиков, что ли, не видел? – удивился слуга. – Поди, в баню-то ходил. А, пострел? – по-доброму засмеялся он над пареньком. – В бане-то был пару раз? Или нет? А то вон ты какой чёрный! Недаром тебя мамка Углешой назвала!

Мальчишка мучительно покраснел, отвернулся и дёрнул по коридору – только пятки застучали.

- Всё, хватит со мной нянчиться, - сказал Муча, добравшись до постели. – Иди, парнями займись. Всё здесь покажи, в баню отправь, накорми. Пусть сегодня отдыхают с дороги.

- И завтра пусть отдыхают, - с готовностью подхватил Якуня. – Вам, хозяин, отлежаться надо. Пчелиный яд – он, конечно, шибко полезен, но медицина, - тут старик грозно ткнул указательным пальцем в небо, - медицина советует применять любой яд в небольших дозах. А вы на полжизни вперёд его отхватили. Так что лежите, не волнуйтесь, - он заботливо поправил подушку у хозяина под головой и укрыл его до подбородка тонкой простынкой, чтобы не слишком давило на воспалённую кожу. – О мальчишках не волнуйтесь, накормлю-напою…

- Малька этого чёрного хорошо покорми, - сказал Муча, уже еле шевеля губами, которые продолжали распухать. – Что-то он больно тощий. Сала ему наруби и мяса с жирком подкинь, пусть лопает.

- Всенепременно, - заверил его слуга. – А дверь я всё равно закрывать не буду, если что – крикните, подбегу.

Он ушёл, а Муча беспокойно завозился. Тело саднило, и даже лежать было больно. Кряхтя, он сел, а потом и встал. Легче не стало, но если ходить по комнате, а не лежать в постели, как боярышне - это всё равно лучше.

Углеша… ну и имя у парня. Каким надо быть дураком, чтобы так княжьего сына назвать? Этот Гостомысл из Подевина ему сразу не понравился, но дураком не показался. Может, жена постаралась? Бабы – они могут… Опять эти бабы на уме. Муча помотал головой.

Второй парень побойчее будет – который Мешко. Даже меч достал, пока остальные убегали. Только как он собрался со змеем сражаться? Настоящему змею его меч – лучинка, в зубах поковыряться.

Вот так ученички… Один – слабак, второй – дурак, а он сам – ещё один дурак, раз позволил себя уговорить на наставничество.

По коридору раздались знакомые торопливые шаги, и появился Якуня – запыхавшийся, раздосадованный.

- Что такое? – спросил Муча.

- Там, это… просители приехали… - выпалил старик, пытаясь отдышаться. – Прикажете гнать их? Пусть потом приедут? Через недельку?

- Если приехали – значит, припёрло, - рассудительно сказал Муча. – Помоги мне рубашку надеть. Узнаем, что у них стряслось.

- Так ведь больны вы! – всплеснул руками слуга.

- Не болтай, борода, - ответил ему хозяин. – Пчёлами покусан, да совсем не болен. От этого ещё никто не умирал.