Ученье

Ученье

I

Тот день Клод Бонифаций запомнил надолго. Хотя, если подумать, всё шло именно к нему. Клода разбудил канцелярский работник, обыкновенно появлявшийся в начале учебного года, чтобы сообщить расписание занятий, а затем исчезнуть на год. Было совсем рано, комната была залита серым цветом от первых лучей солнца. В тот день Клод не преподавал, поэтому он с большим негодованием посмотрел на работника канцелярии, сдвинув брови и подняв к носу губы. Но работник выглядел очень встревоженным. Он велел профессору немедленно явиться в кабинет Архимагистра Нованта, «можно даже без утреннего туалета».

Этого Клод себе позволить не мог. Он вспомнил себя ребёнком, когда мать учила его наносить пудру на лицо, чтобы скрыть рыжие пятна на щеках. Сначала получалось неаккуратно, с буграми, но отец, наблюдавший за Клодом из-за письменного стола, опустив подбородок почти к самой шее, уверял, что со временем Клод всему научится. Каждый день отец твердил сыну, что тот особенный, что его красоту нельзя разглядеть, если на лице не будет пудры.

Вот и сейчас, когда Клод, не собрав волосы в хвост, без магистерской мантии, но с ровным слоем пудры на щеках, шёл по коридору Академии, он чувствовал, как все смотрят на него. Он давно привык к этому чувству и удивился бы куда больше, если бы оно вдруг его покинуло.

Проходя по витиеватым холлам и галереям, Клод каждый раз вспоминал свои годы новицием. Вспоминал, как его первые соседи удивились шкатулке с пудрой. Как затем он несколько раз менял комнаты, не поладив с другими детьми. Как в его первый год адептом в жилые помещения заехало много новых учеников, которые до этого обучались дома, и с тех пор учёба перестала приносить Клоду какое-либо удовольствие. Один из новых адептов, сын какой-то придворной особы, находил бледность Клода неестественной и не упускал возможность напомнить ему об этом, стоило им оказаться рядом. При этом он всегда распахивал блестящие глаза и улыбался, чуть оголяя острые зубы.

В тот же год Клод особо сблизился с девушкой, тоже адептом Академии. Это было в его жизни впервые, и всё говорило о том, что у них всё было не как у других. Она предпочитала сидеть и слушать, как он вслух разбирает древние тексты. В такие моменты она всегда тихо вздыхала, отводила взгляд и поджимала губы. Клод видел её стеснительность, но ощущал теплоту её чувств.

Перед каникулами, прямо на ступенях Академии, она стояла под руку с тем самым адептом, скалящим острые зубы. Сама она ничего не говорила, но по её лицу было видно, что в рассказе аристократского сына не было обмана, и те вечера, те взгляды – всё было искусственно, всё было подстроено коварным шутником с самого начала. «Знай своё место, Огрешенный, – говорил он не вслух, но этим поступком. – Таким, как ты, любовь недоступна».

Клод всё ещё не знал, зачем его вели к Архимагистру. Он всегда сдавал все бумаги в срок и вообще выполнял свою работу добросовестно. Он помнил, что многим был обязан Архимагистру Нованту. Но по сбивчивому дыханию и нервно-пружинистой походке канцелярского работника было совершенно очевидно, что его позвали не для похвалы. В коридоре было звеняще тихо. Клоду казалась странной эта тишина. Занятия уже должны были начаться, обычно в это время в кабинетах раздавались монотонные речи магистров, а взволнованные новиции то и дело слонялись от одной двери к другой, так и не выучив расписание.

Стены у подъёма в башню Архимагистра были особенно мрачны. Как лицо разгневанного человека, на которое неровно падают тени. На скамье сидели два старших новиция. Они даже не подняли голов, когда Клод с канцелярским работником приблизились к двери. Лица их были скованы страхом. Клод не узнал их, что могло означать лишь, что они принадлежали к той породе учеников, которые не завоёвывают и не стремятся завоевать внимание профессора. Тут он догадался, с чем связан его внезапный визит, и в груди зажгло от ярости.

Да, он не любил своих учеников с первого дня их учёбы, не располагал их к себе шутками и фамильярностями, как это делали другие. А должен был? Разве не они должны были доказать ему, что достойны уважения? Большинство из них даже не думали об этом. Уважение было для них столь естественным… они с детства получали его в родительском доме. Как тот аристократ с острыми зубами. Но если бы тогда их учил некто, подобный нынешнему Клоду, тот юнец вёл бы себя иначе. Клод гордился, что ученики боялись его, и лишь избранные, пересиливая этот страх, показывали успехи на экзаменах. Такие потом выходили из Академии и становились великими, и в этом была заслуга Клода.

К слову, как раз вчера был очередной экзамен. И эти двое осунувшихся новициев, получивших – Клод не помнил точно, но знал – едва ли удовлетворительную оценку, не нашли ничего лучше, чем спрятаться за спиной главы Академии.

Архимагистр Новант стоял у полок со свитками пергамента в неестественном положении. Точнее сказать, неестественным было расположение, которое он занял в комнате. Оно намекало на то, что Архимагистр расхаживал по кабинету, а затем остановился в случайный момент, слишком углубившись в свои мысли. Клод насторожило всмотрелся в лицо начальника: оно не было уставшим, раздражённым или даже сердитым, каким, несомненно, должно было быть. Его лицо выражало печаль и почти скорбь, а в глазах металось сомнение. Он не пошевелил ни одним мускулом, когда Клод вошёл. Работник канцелярии быстро юркнул обратно в дверь, оставив Бонифация и Нованта наедине. Архимагистр продолжал стоять на месте. Видно было, что он хотел заговорить, но что-то мешало ему. Он тяжело вздохнул, прислонил кулак ко рту и повернулся к Клоду.

– Клод, я… даже не знаю, с чего начать, – он зашагал по комнате. – Понимаешь ли… Скажи, ты принимал вчера экзамен у старших новициев? Экзамен по истории древних? – он поднял наконец глаза на Клода, и в этих глазах пряталась большая надежда, но в то же время проблёскивала печаль.