Учёный из Вааны. Часть 2: Важные сведения

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

По дороге к своему дому Дар наблюдал за Крысусом и видел, с каким упоением тот всматривался в жизнь удела. Это был взгляд не просто ваанца, соскучившегося по цивилизации, это был взгляд голодного пса на мясную лавку, взгляд ребёнка на магазин игрушек!.. Как будто он только и ждал минуты, когда сможет погрузиться в эту среду, влиться в жизнь, что так понятна и близка ему.

Пока они ехали в общественной развозке, Крысус просто прилип к её стеклу. Он с интересом разглядывал прохожих на улицах, изучающим взглядом провожал каждого, кто так или иначе выделялся из толпы. И ещё он расспрашивал своих друзей – что изменилось за последнее время, пока он не участвовал в жизни Вааны.

Когда пятеро спутников вышли из развозки, Крысус неожиданно для всех попросил Вертику, чтобы она оказала ему небольшую услугу, сделав один важный звонок с ближайшего уличного дозвон-аппарата.

–    Пожалуйста!.. – несколько удивившись, ответила девушка.

Дозвонная кабинка нашлась неподалёку. Но выглядела она скверно: одно из стёкол было разбито, остальные – закопчены, разрисованы и заляпаны грязью, диск аппарата – прижжён спичками… Тем не менее он крутился; и вообще, дозвон работал.

–    Позвони по номеру: ноль восемь, тридцать четыре, восемьдесят, сто двадцать, – сказал Крысус, – и спроси, как можно встретиться с Осмором Кобрегом из сыскного отдела.

–    Из сыскного отдела?.. Я буду звонить в полицию? – немного удивилась Вертика. – А ноль восемь – это связной номер Третьей Округи, если не ошибаюсь?..

–    Да, ты будешь звонить в одно из отделений полиции удела Третья Округа и спрашивать полицейского, – подтвердил Крысус. – Всё остальное потом объясню.

–    Ну хорошо, я сделаю, как вы просите… А что если спросят, кто интересуется?

–    Ты же газетчица, – подмигнул ей Крысус. – Говори как всегда.

Вертика понимающе улыбнулась, бросила в приёмную щель дозвона пятнадцатидзеновую монетку и стала крутить диск.

На противоположном конце кто-то поднял трубку и сразу представился.

–    Добрый вечер, господин дежурный! – поздоровалась Вертика. – Мне нужно встретиться с господином Осмором… э-э…

–    …Кобрегом, – подсказал Крысус.

–    Осмором Кобрегом, – повторила девушка. – Вы не подскажите, как это сделать? Что?.. А, это вас беспокоят из газеты «Ваанская Правда», меня зовут Вертика Лоза. Я пишу статью о полицейских буднях, и мне посоветовали…

Вертика не успела закончить фразу – голос в трубке прервал её.

–    Больше не работает? – переспросила девушка, а выслушав до конца, произнесла осевшим голосом: – Что вы говорите!.. Мне очень жаль! Простите.

Сказав это, Вертика повесила трубку.

–    Что ответили? – поинтересовался Крысус.

–    Сказали, что в начале минувшей осени этот полицейский пропал без вести.

–    Пропал… – медленно повторил Крысус, будто пробуя слово на вкус. – Что ж, закономерно.

–    Кто же этот Осмор Кобрег? – спросил Дар.

–    Да, кто? – присоединился к вопросу Понч, который, как и остальные, не совсем понимал, что происходит.

–    Я, – кротко улыбнулся Крысус.

–    Что?! – в один голос воскликнули все, кроме Малюсы.

–    Только что, – сказал мужчина, – с дежурным отделения Вертика говорила обо мне.

–    Как это понимать?.. – удивился Понч.

–    Да, – присоединился к вопросу Дар, – мы думали, тебя звать Крысус…

–    Осмор Кобрег – моё настоящее имя. Помнишь, я рассказывал тебе с Пончем, что Крысиным Усом меня прозвали жители Большого Дома?

–    Ах да, да, верно.

–    Ну вот, а до этого я был Осмором, – сказал Крысус и для окончательной ясности показал друзьям именное свидетельство.

Это признание не удивило лишь Малюсу. Как выяснилось, она знала настоящее имя своего мужчины, но, привыкшая со дня знакомства звать его по прозвищу, даже не сообразила после бегства из Большого Дома сказать об этом друзьям. Тем более что в личных разговорах, когда никто не слышал, она вообще ласково называла его «Крусик», и менять эту привычку не собиралась.

Остальные стали звать друга Осмором и чувствовали себя так, будто заново с ним познакомились.

Когда с именем разобрались, Понч спросил у Осмора, намерен ли тот сообщить на место работы о своём появлении, если, конечно, он собирается туда возвращаться?

–    Ещё не решил. Всё это будет зависеть от ряда обстоятельств… – неопределённо ответил тот.

*   *   *

Ехать было интересно. Новая дорога, незнакомые спутники… Правда, не все: с одним Боб успел познакомиться, ещё когда они находились в здании Службы учёта военнообязанных, сокращённо называемой СУВ, во время распределения.

Гоблинга Боба, его нового приятеля – гнома Вострика и ещё восьмерых таких же молодых ребят-новобранцев везли в часть номер четыре «Стального Щита» для прохождения срочной военной службы.

Боб был очень крупным гоблингом. При этом основная часть массы его тела приходилась на развитую мышечную систему. Из-за своих размеров он с трудом вмещался на сиденье. Гном рядом с ним смотрелся, как поросёнок возле молодого быка.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Если первый день, день прибытия новобранцев в часть «Стального Щита», больше походил на её ознакомительное посещение, то последовавшее за ним утро принесло гнетущее осознание того, что прежняя их жизнь действительно закончилась. Этим утром никто из парней не встретил папу с мамой, которые, уходя на работу, с шутливой строгостью грозят пальцем и говорят: «Веди себя хорошо! Чтобы принёс сегодня из училицы парочку хороших оценок!» И бабушку, которая хлопочет на кухне, откуда по дому разносится благоухание готовящегося завтрака. Не было ранца с учебниками и бодрящего утреннего сухотрава. Отсутствие всех этих вещей, с детства вросших в их сознание, было непривычным и болезненным.

Таким оказалось первое тяжёлое испытание духа парней – вчерашних учеников… но ещё не сегодняшних солдат. Они стали просто куском теста, из которого только предстояло лепить новых существ – военных. Именно этому способствовала такая резкая смена условий жизни. Потому что образовавшуюся в сознании ребят пустоту «Стальной Щит» уже готовился заполнить новым для них военным бытом, новыми правилами и нравственными устоями.

А начиналось всё с казармы – бледных стен, холодного пола, наляписто выкрашенного коричневой краской, скрипучих двухэтажных коек с сеточными лежаками и ярких лампочек накаливания, которые свисали с потолка просто на проводах, без рассеивающих колб, отчего их свет вызывал у просыпающихся резь в глазах.

Когда Вострику приходилось расставаться с постелью в такую рань дома, то встать обычно было трудно. Всё тело, точно пристёгнутое к кровати резиновыми жгутами, сопротивлялось его стараниям подняться и упорно стремилось занять исходное положение под уютно нагретым одеялом. Но здесь всё было не так. И гному пришлось проявить всё своё умение приспосабливаться к обстоятельствам. А он им обладал. Поэтому невероятно раннее для Вострика пробуждение было хоть и неприятным, но удивительно быстрым. Громогласный выкрик ротным старшиной команды «Подъём!» смёл гнома с койки, точно силой самой звуковой волны, и заставил натянуть штаны ещё до того, как он полностью открыл глаза.

А Боба к службе подготовил отец, и необходимость соскочить с кровати в шесть утра его также не застала врасплох. Он проснулся ещё до прихода старшины, тогда как некоторые другие новобранцы даже после третьего объявления командира о подъёме всё ещё едва шевелились, опутанные липкой паутиной сна. Одни из них спросонья бессмысленно копошились под одеялом, другие сидели на своих койках и вяло чесали затылок, соображая, где они находятся и чего от них хотят, третьи – более расторопные – уже встали и, медленно открывая и закрывая веки, поправляли на себе коричневые трусы уставного образца… Боб встал, надел штаны (гимнастёрку надевать пока не было нужно) и намотал портянки, не отставая от старослужащих. За что старшиной сразу же был поставлен в пример остальным новобранцам, которые без руководства опытных солдат ну никак не могли справиться с портянками, хоть и упражнялись накануне.

Вострик запрыгнул в сапоги всего лишь на полминуты позже Боба, чем приятно удивил товарища.

«Вот способный гном! – подумал Боб. – А говорил, что не хочет по-солдатски вставать, не может, не умеет… Хитрюга!»

На подъём и умывание было отведено десять минут. Тех молодых солдат, что встали последними, «старики» гнали к умывальникам пинками под зад (не болезненными, но хорошо ощутимыми). Старшина, прекрасно понимая важность этого воспитательного мероприятия, предварительно удалился из казармы, дабы никого не смущать.

За подъёмом следовала утренняя зарядка, на которую отстающих подгоняли таким же способом. Из всех казарм к плацу бодрой трусцой стекались молодые солдаты, а позади них, важно поправляя пояса, вразвалочку вышагивали «старики».

Когда Боб оказался на плацу, посередине части, взгляду его открылся удивительный вид, который вчера был скрыт туманом: с восточной стороны в голубой утренней дымке вздымали к небу свою недвижимую мощь Приваанские горы.

Увиденное потрясло юношу. Боб никогда ещё не видел гор. И они оказались столь огромны, что просто поражали воображение!

В Ваане не принято было использовать понятия величественности и тем более красоты в применении к природе. Величественной могли назвать какую-нибудь старинную крепость или железобетонную громаду нового металлургического завода, а красивыми – моторокат, пистолет, в редком случае – лицо или грудь молодой девушки, или крепко развитое тело мужчины.

Но вот теперь Боб не мог придумать иных слов, чтобы обозначить то, что он видит. Это было величественно! Величественно и красиво!

Горы эти были не самыми большими в гряде, что окружала Ваану, Боб знал об этом из уроков территориеведения. Тем не менее сейчас ему казалось, что их вершины просто подпирают небо. Самое большое, что Бобу приходилось до сих пор видеть, – это сверхвысотные дома Громшага, которые метров на сто-сто пятьдесят возвышались над улицами; но если бы такое здание возвели на вершине одной из этих гор, то выглядело бы оно довольно скромно.

Большинство горных склонов покрывал лес. Боб знал, что лес зелёный, но сквозь толщу воздуха в несколько километров и лёгкую утреннюю дымку он казался бледно-голубым. Всё из тех же уроков территориеведения Бобу было известно, что именно в этой части Приваанских гор находится самый большой запас «живой древесины» в стране. С такого расстояния лес на склонах гор походил на мох, которым поросли валуны на берегу реки Междушахтной, куда он часто ездил с отцом, чтобы упражняться в плавании.

На поднебесных горных склонах паслись маленькие ватные облачка. И Боб вдруг понял, что если взобраться туда, наверх, то можно оказаться прямо в середине облака… Вот это да! В облаке! Хотя юноша и не представлял, как там, внутри, мысль была столь волнующей, что подхватила его и вот уже несла ввысь, к вершине…

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Когда Дар и Понч вышли из лавки, держа в руках по новой бутылке броженика, возвращаться в тесную кухню им не хотелось, сознание требовало простора, мысли до того распирали обоих, что, казалось, в дом они просто не втиснутся. Вместе с тем известная секретность их разговора не допускала его продолжения в общественном месте. Тогда Дар вспомнил место, куда ещё мальчишкой любил забираться с компанией друзей, там всегда было спокойно и столько простора вокруг, что просто дух захватывало. Речь шла о крыше одного из сверхвысотных домов неподалёку. Когда-то, детьми, они нашли лазейку туда, но сохранилась ли она до сих пор, Дар не знал, ведь с четырнадцати лет он там ни разу не был. Рабочие из жилищного управления могли давно обнаружить её и перекрыть. Пончу мысль понравилась, и он с радостью согласился выяснить последнее. Ему никогда не приходилось бывать на крыше сверхвысотки – ни в детстве, ни потом.

Следуя за Даром, Понч нырнул во дворы. Друзья прошли череду дорожек, небольших спусков и подъёмов, ступеней, бетонных мостиков…

За все века существования Громшага его серединная часть была так застроена домами, дорогами, мостами, трубопроводами, взгромождёнными прямо друг на друге, что наконец превратилась в какую-то невообразимую трёхмерную головоломку.

В недрах этой головоломки и пробирались Дар с Пончем. Высоко над ними гудели машины, а они спускались, как объяснил Дар, к подземной речке. Дело в том, что дом, на крышу которого они решили взобраться, был не жилым, в нём располагались конторы, поэтому его вход охранялся дежурным, и, конечно, чужие туда не допускались. Но Дар знал, как тайно проникнуть внутрь здания, а подход к известной ему лазейке был только снизу, от речки.

Лестнички, короткие туннели и железобетонные ущелья вели их всё ниже и ниже. Обычная жизнь осталась где-то наверху, а здесь, в «корневой системе удела», как называл эти места Дар, обитали лишь крысы, огромные чёрные тараканы, да искали убежище редкие бродяги.

По мере спуска бетонные стены начали сменяться кирпичными.

–    Мы спустились к «старому уделу», – пояснил Дар.

–    Я читал об этом… – восхищённо проговорил Понч. – О таких местах, где старые застройки не сносились полностью, а новые возводились прямо поверх них.

–    Именно так построена срединная часть Громшага, – подтвердил Дар. – Поэтому она теперь находится на некотором возвышении относительно окружающей местности.

Друзья оказались в настоящем подземелье, куда дневной свет почти не проникал. Тогда Дар достал из внутреннего кармана куртки свой фонарик.

–    Как знал, что пригодится, – сказал он. – В детстве я без него вообще из дому не выходил.

Луч фонарика заиграл блёстками на покрытых влагой стенах. Теперь Понч рассмотрел, что находится на древней улице Громшага. Под ногами на старой каменной мостовой лежал мусор, частично попавший сюда во время строительства, а частично намытый дождями с современных улиц наверху. Стены вокруг – это были останки старых кирпичных домов, которые, по сведениям Понча, давние зодчие укрепляли изнутри, заливая цементом с песком и превращая таким образом в подоснову для грядущего строительства. Теперь всё это было пропитано водой, как дождевой, так и поднимавшейся из грунта; она сочилась через все щели, струилась по стенам, обволакивая их наплывами известковых отложений, капала с перекрытий над головой. Время от времени капли звонко разбивались о новый колпак гнома.

–    Никогда бы не подумал, – тихо проговорил Понч, – что буду ходить по улицам Громшага позапрошлого века.

–    А я здесь всё детство провёл, – сказал Дар. – Лазить по этим местам – настоящее приключение для любопытной детворы. Иногда, правда, на жуткие вещи натыкались. Например, видели, как эти тараканы – он указал на выскочившее из щели в стене и помчавшееся куда-то вверх насекомое размером с ладонь – поедали тела мёртвых бродяг. Они прямо сотнями сползаются и покрывают мертвеца с головы до ног, будто панцирем. Ух, страшно было! Хоть и знаешь, что они живых не трогают, а всё равно – так и кажется, что сейчас на тебя перекинутся!

–    Действительно, жуть! – дёрнул плечами гном.

–    Но обычно происходит наоборот, – успокоил его Дар, – это бродяги охотятся за ними: жарят их, варят. Кстати, в Большом Доме один говорил мне, что вкусно получается, на утиные крылышки похоже.

Понч брезгливо сплюнул:

–    Хорошо, что мы сами там тараканов жрать не начали!

Воспоминания о недавнем плене вызывали у гнома лишь чувство униженности и омерзения; поэтому он поспешил вернуть разговор в прежнее русло:

–    А когда вы сюда детьми забирались, родители в курсе были?

–    Ну, мы старались не рассказывать. А так – запрещали, конечно. Об этих местах много нехорошего говорят: и что бандиты здесь скрываются, и что убийства происходят, а среди детворы ещё ходили слухи, будто во мраке этих ходов какие-то неведомые чудовища прячутся! Помню, как мы пугали друг друга, что того, кто идёт последним, схватит «жёлтый человек» и уволочёт неизвестно куда!

–    Это ещё кто? – чуть настороженно спросил Понч.

–    Не знаю, – улыбнулся Дар. – Выдумка чья-то… Может быть, родительская: хотели таким образом детей напугать, чтобы не лазили сюда. Оно-то, действительно, жуть как страшно было!.. Но от этого только интересней!

–    Хи-и!.. – осклабился Понч. Но затем почему-то стал тревожно оглядываться на тёмные ходы вокруг и стараться идти рядом с Даром.