Училка и Чемпион

1

Я снова ойкаю и зажмуриваюсь от страха, а Наташка рядом ржёт.

— Ты чего! Люба! В этом же весь кайф!

Ну не знаю, какой для кого кайф, а мне наблюдать, как мужики друг другу морды чистят такое себе удовольствие.

— Смотри! Смотри, как он его! — Наташка подскакивает со своего места и кричит вместе с остальными зрителями. — Браво! Мирон! Браво!До-ро-фе-ев!

— Раз! Два! — слышу, как рефери начинает отсчёт, значит, похоже, один из боксёров в нокауте. — Три! Четыре!

— До-ро-фе-ев! До-ро-фе-ев! — скандирует толпа, и моя Наташка вместе со всеми.

Я же решаюсь наконец приоткрыть глаза и посмотреть, что происходит на ринге.

— Девять! Десять! Победа за Мироном Дорофеевым! — выкрикивает судья, и вокруг начинает происходить что-то невообразимое.

На самом ринге поверженный боец продолжает лежать, а второй — высокий громила в красных перчатках и зелёных шортах, вскидывает вверх руку и победно рычит, широко расставив ноги.

Как зверь, ей-Богу.

Взгляд волчий, мышцы буграми, кожа блестит от пота. Только что клыков нет и рот не в крови поверженного врага.

Бр-р-р. Мурашки от него по всему телу идут.

Пока толпа продолжает скандировать его имя, громиле надевают чемпионский пояс, обозначая победителем боя и нарекая чемпионом России по боксу в тяжелом весе.

— Пошли! — Наташка хватает меня за руку и тащит за собой.

— Куда?

— Сейчас расскажу, — шикает заговорщицки.

Сопротивляться Наташке бесполезно. Я и на бой идти не хотела, не моё вот это всё. Книгу новую вчера в книжном купила, ждала вечера пятницы, когда приду домой, сделаю себе какао, отложу ученические тетрадки и провалюсь в чтение.

Но Наташка была неумолима. Заявила, что у неё есть два билета на самый крутой бой года, и что я обязана пойти с ней.

Так мой тихий пятничный вечер с книгой превратился в наблюдение, как два орангутанга лупят друг друга, а вокруг орёт толпа.

— Наташа, да остановись ты уже! — дёргаю подругу за руку. — Куда мы идём?

Она вытащила уже меня из основного зала с рингом, а потом повела по какому-то коридору, но явно не в сторону вестибюля.

— Слушай, — Наташка останавливается и поворачивается ко мне. Её глаза горят предвкушением. — У меня суперские новости, у-и-и!

— Да говори уже, что случилось, — вскидываю брови, удивляясь каждый раз её манере держать интригу.

— Люб, помнишь, я тебе рассказывала про парня из клуба? Ну, того рыжего, с которым…

— У тебя всё было в первый же день знакомства. Помню.

— Мы же с ним и потом несколько раз виделись, короче, он официально ничего не говорил, но вроде как всё идёт к отношениям.

Угу, в который раз. Да всё никак не доходит. Ну Наташка!

— Короче, — она принимает серьёзный вид. — У Родиона есть друзья, и они позвали его сегодня на тусовку.

— Круто. А восторг такой у тебя от чего?

— Да не перебивай ты! — Отмахивается от меня рукой. — Короче, тусовка эта будет с Дорофеевым, прикинь? С тем самым, что сегодня получил титул чемпиона! В вип-зоне, там посторонних не будет. И Родион и нас с тобой зовёт. Тут клуб прямо под Домом Спорта, в подвале. Сейчас нас Родион встретит.

— Чего? — хмурюсь. — Наташа, какой клуб? Я домой хочу. вообще-то не планировала допоздна…

— Ой, Люб, — перебивает подруга. — Ну что тебе делать дома? Кошку ты покормила, тетрадки завтра свои проверишь. Пятница же! Сколько можно сидеть с этими тетрадками да контрольными. Месяцами никуда не выходишь. Пойдём!

— Нет, — складываю руки на груди.

— Ну Любочка, ну пожа-а-алуйста, — Наташка меняет подход и складывает руки в молитве, а брови домиком. — Ну ты прикинь только — с Дорофеевым в одной компании потусоваться. Сфоткаться! Мои подписчики пищать будут!

Ага, все двести тридцать в кулинарном блоге, который начала вести Наташка в Телергамме.

Она продолжает канючить, и я, слабачка, как всегда соглашаюсь.

— Ладно, — закатываю глаза. — Но только ненадолго. Полтора часа посидим и домой поедем.

— Хорошо! — она бросается мне на шею и крепко обнимает.

Качаю головой и вздыхаю. Уже ругаю себя за мягкотелость, потому что я так и не научилась отказывать людям. Особенно Наташке. Да и на работе не забывают этим пользоваться, нагружая чем только можно и нельзя.

Но если честно, как-то внутри тревожно. Кто вообще этот её Родион? Кто ещё там будет? Да и Дорофеев — ну горилла же, стоять рядом с ним страшно, наверное.

Но даже если я откажусь, Наташка всё равно пойдёт. Оставить её одну я не могу.

— А вот и Родион, — говорит она, когда к нам по лестнице снизу поднимается рыжий высокий парень.

2

Спускаемся за Родионом на два пролёта вниз. Получается не только в цоколь, а даже на минус первый этаж. И этот факт тоже почему-то коробит.

Но обратно уже не повернёшь, потому что Наташка точно не настроена поворачивать обратно. Она вся в предвкушении тусовки и классного фото для блога с чемпионом по боксу.

Парень толкает тяжёлую металлическую дверь, и приглушённое уханье клубной музыки врывается в уши, сотрясая перепонки.

Клуб не сказать, что большой. Людей немного. Всего человек тридцать, может. Кто-то сидит у барной стойки, которая благодаря магии подсветки будто парит в воздухе, несколько человек на танцполе, ещё за столиками.

Клубная атмосфера давит на меня. Неуютно. Я не часто бывала в таких местах — родители не одобряли. Даже когда уже в университете училась. Отец всегда твердил, что раз я выбрала педагогику, должна понимать важность своей репутации и не шастать по злачным местам, где можно встретить нерадивых старшеклассников или их братьев-сестёр-родителей.

Чего нельзя сказать о моей университетской подруге Наташке. Она в таких местах как рыба в воде.

Родион идёт прямо через танцпол, а потом мы поднимаемся по винтовой лестнице на что-то наподобие второго этажа. Колонки на другой стороне, и тут не так сильно отдаёт в ушах и за грудиной низкий бас.

Мы заходим в некое подобие комнаты. От общего пространства клуба нас отделяют тонкие стены, и музыка не глушит. Внутри обстановка весьма необычная — словно в капсуле космического корабля. Вокруг двух полностью стеклянных столов по периметру с трёх сторон комнаты стоят тёмно-фиолетовые бархатные диваны, у свободной стены что-то типа невысокой сцены с шестом посередине. Борт сцены приглушённо подсвечен. Тоже фиолетовым.

За столиками расположились несколько парней. А точнее пятеро. И с ними столько же девушек.

Красивые, все как с глянца, будто фильтр из Инстаграмма* прилип к лицу. Губы у всех пухлые, скулы высокие, подбородок джоли.

На фоне их я себя в джинсах и белой рубашке-оверсайз почувствовала сильно не к месту.

— Привет, — улыбается одна их них, вытаскивая изо рта мундштук кальяна. — Я Аля. Это Эльвира, Рената, Милана и Ольга.

— Очень приятно, — с достоинством кивает Наташка. По её виду сейчас и не скажешь, что она сюда бежала, что пятки сверкали. — Я Наталья, а это моя подруга Любовь.

— Красивое имя, — один из парней, что приобнимает Эльвиру-Ренату-Милану (я не запомнила, если честно), проходится по мне взглядом, после которого хочется протереться хотя бы влажной салфеткой, раз уж душа нет.

— Спасибо, — киваю, изобразив что-то хотя бы отдалённо напоминающее улыбку.

— Девчонки, присаживайтесь, — Родион кивает на диванчик. — Сейчас ещё принесут шампанское и фрукты. Вы что будете? Или что-то покрепче предпочитаете.

— Я не… — договорить не успеваю, потому что получаю болезненный тычок от Наташки локтем прямо в рёбра. Коза, блин.

— Спасибо, Родь, шампанское самое то. Тем более повод такой.

— Отлично, — растягивается в улыбке рыжий и берёт два бокала и уже открытую бутылку.

Я присаживаюсь на диван рядом с Наташкой. Чувствую себя словно на иголках. Думаю только о том, как бы продержаться тут обещанные Наташке полтора часа. Расслабиться и чувствовать себя комфортно вряд ли получится.

Эх, где же моя книжуля там скучает на подоконнике, где я ещё утром её оставила. Успела только плёнку снять, чтобы по-быстрому перед работой запах свежей печати вдохнуть.

Жди, книжуля, полтора часа быстро пролетят.

Надеюсь.

Только бы этот гвоздь программы, он же чемпион-орангутанг побыстрее явился, чтобы Наташка сфоткалась и душа её на этот счёт успокоилась.

Только я об этом думаю, как дверь в вип-ложу распахивается и тяжёлой поступью входит Дорофеев.

— Мирон! — Анна аж в ладони хлопает. — Чемпион!

Все присутствующие начинают хлопать ему, скандируя “Чемпион!”, а я зависаю, рассматривая этого здоровилу. У Наташки хоть и были удачные билеты, но всё же далековато мы сидели, я со своим зрением особо шансов не имела в погоне за деталями.

Выглядит Мирон Дорофеев сейчас иначе. Не так уж он и похож на орангутанга. Между прочим весьма симпатичен на лицо, если не считать небольшой ссадины над правой бровью.

На нём тёмные джинсы, белые кроссовки и легкий светлый свитер. Груда мышц спрятана под одеждой, но утаить ткани такую мощь не под силу.

Он делает лёгкий поклон, приложив ладонь к груди, благодаря за овации, и ухмыляется.

А потом его взгляд падает на меня и въедается кислотой.

— Эта для меня? — бесцеремонно кивает в мою сторону, глядя на Родиона, а потом снова переводит взгляд на меня. — Пошли детка, отойдём ненадолго. Мне сначала надо пар спустить после боя, а потом уже тусоваться будем.

Я давлюсь воздухом и буквально теряю дар речи.

ЧЕГО-О-О?!

* Запрещённая в РФ соцсеть

3

Я вскакиваю с дивана и застываю, ощущая, как всё моё лицо начинает пылать. Чувствую, что у меня аж нижняя губа начинает дрожать от возмущения. Несколько раз открываю рот и захлопываю его обратно, потому что и слов внезапно на такую наглость подобрать не могу.

Боковым зрением отмечаю, что Наташка рядом замирает в шоке, она не меньше меня поражена, кажется, но мне сейчас не до неё. Я строго смотрю на этого наглого орангутанга, но он почему-то совсем не тушуется под моим взглядом.

— Ну ты чего так распереживалась, скоро вернёмся, — этот гад хватает меня за локоть своей лапищей и бесцеремонно тянет за собой.

— А ну руки убери, ты! — вскрикиваю гневно, выдёргивая локоть. Сердце в груди ухает так, что пульсом басы клубной музыки глушит в моей голове. Мышцы на ногах и руках дрожат, в животе становится нехорошо.

Дорофеев от неожиданности выпускает мою руку и разворачивается. Смотрит с таким удивлением, как если бы его поверженный противник вдруг резко вскочил во время счёта рефери и начал танцевать тарантеллу или жок.

Я же обхватываю себя руками в попытке перестать так дрожать. Выдерживаю его взгляд, в котором шок сменяется раздражением.

— Родь, я же просил без специфики бабу подогнать. На кой хер мне сейчас эти ролевые игры? Я уже наигрался на сегодня, — потом снова смотрит на меня, проходится с головы до ног и обратно так, будто на мне одежды совсем нет. — Всё, я понял, отлично в роль вжилась, но давай без игры в училку-недотрогу.

Он снова хватает меня за руку, на этот раз за запястье и тянет на себя. А далее мир в момент переворачивается, потому что этот неандерталец просто поднимает меня и забрасывает себе на плечо. А потом ещё по заднице прилетает ощутимый шлепок.

Мои очки сползают, повисают на одной дужке и падают на каменный пол, разбиваясь вдребезги.

Чёрт, мои новые очки за шесть тысяч рублей! Я всю премию за участие в олимпиадах и конкурсах спустила на них!

— А-ну отпусти, медведище ты неотёсанный! — верещу, а потом со всей силы вцепляюсь ему зубами в спину. Точнее в бок. Ну а если быть точнее… то чуть ниже.

Ох и твёрдые у него мышцы, аж зубам больно. Будто камень укусила. Но ему, кажется, больнее.

— Ах ты ёб твою мать! — рычит Дорофеев.

Он практически роняет меня, едва поймав перед самым полом. С такой высоты и расшибиться немудрено, но благодарить его я точно не буду!

— Отпусти, сказала! — выцарапываюсь из его рук. Слышу, как под подошвой ботинок хрустят остатки мои очков. Всё вокруг становится нечётким. — Ни стыда ни совести, блин!

— Эй, Мирон, ты видимо не так понял, — с дивана с запозданием подскакивает Родион, которого Наташка зло сверлит взглядом. — Это… это подруга моей знакомой, она не… Просто девчонка.

— Знакомой?! — на этот раз уже по вип-ложе разносится громогласный голос Наташки, которая подскакивает с дивана как ужаленная. — Ну охренеть! Ты со всеми знакомыми…

Она осекается и густо краснеет. Губы дрожат, глаза мечут молнии. Остальные присутствующие в ложе просто молча хлопают глазами, переводя взгляд то на меня и громилу, то на Наташку и рыжего.

— Знаешь что… — выплёвывает она рыжему, прищурившись, а потом резко поворачивается ко мне. — Пошли отсюда, Люба!

Подруга хватает меня за руку и решительно тащит к выходу.

— Ой, стоп! А как же подписчики? — останавливается уже у двери, а потом делает несколько шагов к обалдевшему боксёру, вытаскивает телефон, наводит камеру и, мило улыбнувшись, щёлкает селфи. — Вот теперь точно пошли, — кивает удовлетворённо. — А ты, чемпион, торчишь моей подруге очки новые. И смотри, чтобы с защитой от монитора были.

Высоко вскинув подбородок и расправив плечи, Наташка снова берёт меня за руку и мы покидаем это жуткое место. Пусть сами тут друг с другом пар спускают.

4

Мирон

— И… что это, блядь, было? — смотрю на Родиона, а тот явно конфузится, втягивая тощую шею в плечи. — Чё за дебильный подгон, Родь?

— Слушай, Мирон, ну ты поздно попросил, и как бы… ну я думал, чемпион, победа, все дела — девчонка и растает, — пожимает плечами ржавый.

— Растает? — смотрю на него в полном ахуе. Он правда, что ли, дебил? — А если она журналистка или блогерша-хуёгерша какая-нибудь, то скоро мы ждём громкий материал о попытке изнасилования чемпионом по боксу в тяжёлом весе и иски в суд? Ты в своём, мать твою, уме?!

— Не, ну, Мир, ты тоже, блин, нормальный? — ржавый начинает размахивать руками. Бесит придурок, так и хочется заткнуть его пищащую пасть. — Ты зашёл и такой: эй, тёлка, пошли потрахаемся, а то я что-то в напряге после боя. Потом вернёмся побухаем!

— Родя, не беси.

— Ну реально!

— Парни, ну хватит, — одна из баб грациозно встаёт с дивана и улыбается, раздвигая губы-сосиски в подобии улыбки. — Мирон, может, выйдем покурить? Расскажешь, как у тебя дела.

Смотрит по-блядски, кажется, будто хоть тут при всех встать на колени и отсосать готова.

— Нет, спасибо, не курю, — бросаю девке и усаживаюсь на диван. — Наливай, Юра, значит, бухать буду. Что поделать.

Шмара, поджав сосиски, возвращается под бок Авдеева, а Юрец наполняют мою рюмку водкой. Другое бухло я не признаю. Понты то всё — коктейли эти, шампанское и прочая лабуда. Даже коньяк и тот херня. Бухло должно обжигать и пробивать на дрожь, а не оставлять привкус мороженого или конфеты на языке.

Выпиваю рюмку и бросаю в рот оливку. Прикрываю глаза и выдыхаю.

Устал.

Тяжёлые тренировки перед боем, режим, питание строго по калориям. Заебало. Теперь есть время немного расслабиться, нормально пожрать и выпить.

— Родь, ты мне пробей про эту тёлку. Я так понял, подружка её визгливая имела неосторожность с тобой спутаться, значит, найдёшь быстро. Мне адрес там, как зовут.

— Понравилась? — ржёт Юрец, затягиваясь дымом из кальяна.

— Нет, бабла предложу, чтобы не болтала, где не нужно. Ну вышло у нас недопонимание, что поделать. Но мне не надо, чтобы она языком молола.

— А ты не боишься, что она оскорбится на твоё предложение денег и ещё раз за зад тебя укусит? — спрашивает Витёк и начинает ржать, а за ним и остальные.

— Может, она бешеная, и тебе теперь уколы надо, — выдаёт одна из баб, манерно скривившись, но мне почему-то её шутка не заходит. Бросаю на неё недовольный взгляд, и она давится собственным смехом. Все остальные тоже с темы съезжают.

Но надо признать, упорола меня эта девчонка прилично. До сих пор задница болит. По-хорошему, стащить бы с неё джинсы где-то в укромном уголке и в отместку так укусить, чтобы потом три дня сидеть не смогла.

С удивлением понимаю, что при этой мысли у меня… встаёт. Перед глазами возмущённая моська с курносым носом и здоровенными ярко-синими глазищами.

И голос этот звонкий. Странно, но даже не противный, как обычно бывает, когда бабы верещат.

Алкоголь внедряется в кровь, и я, наконец, чувствую, как мышцы расслабляются. Это, конечно, не самый полезный способ расслабиться, но иногда то, что надо.

Настроение выравнивается, Родион уже так не бесит своей тупостью, а губы-сосиски не кажутся столь неповоротливыми, и я даже думаю, что кое для чего могут вполне сгодиться.

Одна, вторая, третья рюмка. Музыка, хохот, блядство.

В вип-кабинке остаюсь только я, Родион, тёлка с длиннючими ресницами и губы-сосиски. И я предлагаю Родиону и ресницам прогуляться, а сам закидываю руки за голову и прикрываю глаза, откидываюсь на диван, чтобы сосиски могли заняться своим делом.

— Только молча, детка, окей? Я совсем не настроен на поболтать.

— Как скажешь, — улыбается и опускается на колени, прикусив губу, а я гадаю, не прыснет ли из той силикон или что там они закачивают, если она прикусит её сильнее?

— Ой, чуть не порезалась, — охает она. — Очки этой дурочки там и валяются.

— А-ну дай сюда, — забираю у неё их рук покорёженную тонкую чёрную оправу, и пока силиконовые губы приступают к делу, крепче сжимаю остатки от очков истерички в руке.

Блядь, смешно это или нет, но в голове всплывает образ… Прямо в моменте, когда силикон скользит по стволу.

Вот бы соединить этот образ и те ощущения, которые сейчас испытывает тело.

Да, девчонку надо обязательно найти.

Завтра отосплюсь и займусь этим.

5

Мирон

Утро после боя добрым не бывает.

И то ли дело в алкоголе, то ли в нервах, то ли в самом бое — уже не разобрать.

Встаю с кровати, а точнее, отскребаю себя от неё. Морда вся болит, ссадина над бровью тянет. Запах от меня пиздец какой — вчера после клуба сразу спать завалился, как домой пришёл.

Иду в душ, горячую даже не включаю, потому что надо в себя прийти. Даже как-то легче становится.

Стоя у зеркала, с удовлетворением отмечаю, что синяков почти и нет, хотя по корпусу пропустил я пару ударов. А вот на заднице… вот мать твою — отпечаток зубов той тёлки. Кому покажи — ржать будут.

Хотя, кому я там собрался зад свой демонстрировать? Только если массажистке или бляди какой. Но их чесать не должно, откуда у меня такая медаль на память.

Сам с себя ржать начинаю. Надо же кошка какая оказалась — сразу зубы в ход пустила. Ну хорошо хоть за задницу, а не…

Курьер привозит жратву минут через сорок. Жареные куриные крылышки и лапша — я такое себе только в первые дни после боя позволить могу, расслабон небольшой поймать, а потом снова тренировки-подготовка-тренировки-пиздливый менеджер.

Ну ладно, работа у него такая, я ему сам за это же и плачу.

Пока жру, на телефоне пиликает сообщение. Ржавый.

Пёс вонючий, вчера меня здорово с девчонкой подосрал. Надо шлюху нанять, чтобы и ему на жопе зубы оставила.

“Мирон, прости, но по бабе той смог только адрес пробить и то только номер дома. И что зовут Любовь Макеева”

“Родя, херовый ты сыщик. Давай что есть уже”

Пока доедаю последнее шестое крылышко, ржавый присылает адрес. Так, улица Ленина, дом семь. Это ж вроде совсем близко, за школой ещё минут пятнадцать ходу. Значит, почти соседи, считай.

Ладно. Надо с этим разобраться.

Но как я найду её без номера квартиры? Придётся сидеть и караулить, пока не появится.

Ну а что ещё делать. Надо, значит, надо. И чем дольше я буду ждать, тем больше буду желать ушатать Родиона. Так что пусть молится, пакля морковная.

На тумбочке в прихожей нахожу оправу от разбитых очков девчонки. Зачем-то кручу в руках, а потом засовываю в карман.

Алкотестер показывает нормальное значение, к моему собственному удивлению. Хера себе я хороший мальчик. Так что на Ленина еду на тачке.

Седьмой дом на Ленина — старая пятиэтажка, возле подъездов ебучий стрит-арт из машинных покрышек в виде лебедей, ваз, пальмы из пластиковых бутылок и прибитые к деревьям, как в фильмах ужасов, мягкие игрушки. И какой-та бабке, видимо, ёбнула в голову креативная идея прибить детские яркие резиновые сапожки к спинке одной из лавочек.

Пиздец, кунсткамера. В чьей башке это вообще выглядит красиво?

Паркуюсь между деревьями у первого подъезда. Отсюда видно все четыре, так что пропустить не должен. Только вопрос в том, сколько нужно будет ждать.

Ну да ладно. Втыкаю в уши наушники и врубаю музыку. Любимые “Холивуд Андэд” рвут перепонки жёстким музлом. Кайф. Люблю под них тренироваться.

Минут через сорок терпение истончается и мне уже не кажется такой пиздатой идеей караулить девчонку. А что если она вообще свалила из города? Выходные как-никак.

Но только представлю всю эту дурно пахнущую вонь в СМИ, то продолжаю сидеть и высматривать, барабаня пальцами по рулю, когда вдруг из третьего подъезда выруливает знакомая фигура.

Оно конечно невысоких баб с длинными тёмными волосами дофига, и как золушка туфлю, я примерять зубы каждой к своей отметине на заднице не собираюсь. Но эту я узнаю сразу.

Вздёрнутый нос, круглая задница (да, это тоже запомнилось), маленькие торчащие сиськи, ну и очки. Другие, понятное дело.

Засунув конверт в карман, выпрыгиваю из машины и иду навстречу. Ну давай, Любовь Макеева, быстренько порешаем и закроем вопрос.

— Привет, солнце, — торможу прямо перед девчонкой. — Есть разговор. Пройдёмся? Или можем поболтать в моей машине, например.

Эта Люба-Любовь останавливается как вкопанная и поднимает на меня ошалелые глаза. Смотрит, прищурившись, несколько секунд.

Не узнаёт, что ли? Или дома остались очки с меньшим плюсом, а нормальные вчера разбились?

Когда наконец до неё доходит, она отшатывается, набирает полные лёгкие воздуха и мне уже на мгновение сдаётся, что она вот-вот заверещит во всю глотку.

Блин, как бы её затащить в тачку, чтобы нормально поговорить?

Но не хватало, чтобы мне потом пришили к попытке изнасилования ещё и похищение.

— Вы! — шепчет рьяно. — Вы меня преследуете, что ли?!

— Эм… нет…

Не хватало ещё.

Вместо того, чтобы сказать по делу, я внезапно начинаю тупить. Залипаю на её розовый пухлый аккуратный рот, на чуть сморщенный в гневе нос и понимаю… что, кажется, у меня снова начинается движение в штанах.

Да, ладно, Мир, всего лишь от взгляда на бабью морду?

6

Итак, попытка номер три. Ну в этот раз же должно точно получиться!

Несколько раз моргаю и снова прищуриваюсь, почти утыкаясь носом в зеркало.

Да не дрогнет рука моя.

Бинго! Наконец-то вторая стрелка получилась похожая на первую.

Поправляю новую блузку, в десятый раз задумываясь, не слишком ли она прозрачная. Ну вроде бы нет, бельё не просвечивает, на груди как раз и ткань присобрана. Только родинку крупную над левой грудью немного видно через тонкий шёлк.

Натягиваю любимую тёмно-бордовую юбку-миди, обуваю лоферы, набрасываю жакет и в путь.

Так, стоп! Чуть пакет с тетрадями не забыла.

В школу прихожу без двадцати восемь, как раз успею приготовить доску и раздать листочки с индивидуальными заданиями.

Открываю окна на форточки, впуская в кабинет свежий воздух.

Первым у меня шестой “В”. Это, как говорится, в понедельник первым уроком, чтобы на всю неделю разгон взять. Те ещё засранцы. Их мало того, что много, так ещё и двадцать мальчишек из двадцати восьми учеников. Честно говоря, не завидую их классной руководительнице Зое Михайловне, которая от директора и соцпедагога не вылезает. Объяснительные у неё уже по форме распечатаны, остаётся только вписать дату, фамилию сорванца и заполнить строку сути происшествия.

Ближе к восьми, за дверью начинается шум — дежурные уже на входе пропустили рвущуюся к знаниям толпу.

— Любовь Андреевна, можно? — раздаётся звонкий голос в приоткрытую дверь.

— Входите, ребята!

Шумный поток врывается в тишину кабинета, ребята рассредотачиваются между партами, грохочут стульями, снимая их со столов и опуская на пол, шумно обсуждают местный матч по дворовому футболу, что состоялся в эту субботу.

— Да эти придурки из восемьдесят второй просто черепахи! — выкрикивает Белов — задира и вечный спорщик. — Мы их потом натянули во-о-от так!

Пытается показать неприличное движение, но тут же осекается, скосив глаза на меня.

— Любовь Андреевна, а у нас новенький, — к столу подходит Лена Кувшинова — красавица и умница, да только любит тихонько шепнуть, кто шалил в отсутствие учителя. За это её дети в классе недолюбливают. — Он ещё в четверг к нам перевёлся из другой школы. Просто у вас на биологии не был в пятницу. Зое Михайловне сказал, что по семейным обстоятельствам, но кто его знает…

Лена выгибает бровь и многозначительно смотрит.

В полку охламонов прибыло.

Хотя, может, этот мальчишка прилежный и старательный. Учителя всегда на это сильно надеются, когда в классе новенькие дети поступают.

— А вот и он, — щёки у Лены становятся розовыми. — Дорофеев, ты теперь сидишь за третьей партой. Зоя Михайловна тебя от Бурого пересадила.

Меня аж поддёргивает от фамилии Дорофеев. Сразу вспоминается этот боксёр-орангутанг, который сначала принял меня за проститутку, а потом решил извиниться, впечатав в руки конверт со своими деньгами. Хамло натуральное!

Но, конечно, на мальчика-однофамильца моё отношение распространяться не должно и не будет, поэтому я улыбаюсь новому ученику, приветствуя.

Мальчишка достаточно высокий для шестиклассника, крепкий. Тёмные волосы острижены по-модному и на макушке разбросаны, как будто он только-только проснулся и сразу помчался в школу, преодолевая порывы шквалистого ветра на своём пути.

Рубашка заправлена только с одного бока, брюкам бы не помешал ремень. Кривоватая улыбка, хулиганский взгляд.

Со вздохом понимаю, что, кажется мои надежды на прилежного нового ученика становятся всё прозрачнее и тают.

Мальчишка сначала здоровается с другими мальчиками, и только потом снисходит до короткого “здрасьте” в мою сторону.

Та-а-ак. Похоже, придётся ставить говнюка на место.

Фамилия Дорофеев что, нарицательная?

Звенит звонок, ребята встают возле своих парт. Я тоже встаю у стола и жду, пока они перестанут возиться и чесаться, а двое опоздавших спешно выложат на стол учебники и тетради.

— Добрый день, ребята, — говорю громко и как можно позитивнее, чтобы настроить ребят не только на урок, но и вообще на день и на неделю. — Присаживайтесь, пожалуйста.

Дети усаживаются, ещё минуту даю им угомониться и приступаю к уроку.

— Так, ребята, подскажите, вы любите наблюдать за природой?

Большинство включается и тянет “да-а-а”, я вижу, что всего несколько ребят ещё переглядываются и игнорируют начало урока. Даю им ещё пару минут подключиться самостоятельно, не прибегая к порицанию и замечаниям.

— Вот! И сегодня мы с вами поговорим о том, как же учёные наблюдают за природой, про методы изучения, про такую штуку как микроскоп! А на следующем уроке даже посмотрим через него на образцы из луковой шелухи.

Биология — интересный предмет. Дети приходят в пятый класс, и для них открывается эта замечательная наука, словно волшебный мир. Большинство на уроках слушает внимательно, с интересом.

Но это не про шестой “В”. Уже через пятнадцать минут в классе начинает нарастать гул. Стоит мне отвернуться к доске, так и вообще — громкие смешки, выкрики, кто-то швырнул линейку.

7

Мирон

— Ба, да не суетись ты, — забрасываю в рот последний кусочек блинчика, уже мысленно прикидывая, сколько в нём калорий и как же мне сейчас на них похер. А вот уже через пару дней уже так похер не будет, когда херачить в зале надо будет.

— Да как же, Мироша, ну ты посмотри на его рубашку-то! Ну Игорёк! Ну засранец! Снова пошёл в школу в неглаженой рубашке. Мирош, ну как так можно-то?

— Бабуль, — встаю и обнимаю за плечи. Похудела моя баба Шура в последнее время что-то, надо её заставить доктору показаться, — ну чего ты колотишься всё, а? Заберу сегодня его рубашки из прачечной, а Валентина всё перегладит. Не топчись ты у доски, я тебя прошу.

— Ой Мироша, — качает бабушка головой, а потом обхватывает меня за корпус, обнимая. Только руки едва сходятся — она мелкая у меня, совсем миниатюрная. — Тяжко вам с Игорёшей вдвоём, жену бы тебе надо, внучек. Девочку хорошую нашёл бы.

— Да сдалась она мне, ба, — кривлюсь. — Была уже одна и что? Спетляла.

— А Игорь как? Сам растишь его с годка. Ему мамка нужна, ты посмотри, каким охламоном растёт. Лену он видит раз в год и то по интернету.

— Ба, ему уже двенадцать, никакая мамка ему не поможет уже. Я ж как-то вырос без мамки, ты вырастила. Вот и Игорёше хватит любви твоей.

Сложно мне представить, как какая-то из тех блядей, что вьются возле меня, будет сыну моему рубашки гладить да уроки с ним учить. Этим шлюхам только бабки подавай, ни одной доброй мысли или эмоции за душой. Куклы рисованные одни вокруг.

Мать же самого Игоря ушла, когда ему был год. Сказала, что детей хочет, но позже.

Отпустил. Сына сам растил. А потом оказалось, что сучка свободолюбивая через два года замуж в Испании выскочила и на этот момент уже троих родила мужу новому.

А Игорь так для неё… ошибка прошлого. Приветы иногда передаёт и в мессенджере открытки на день рождения шлёт.

А для меня сын нихрена не ошибка. Он кровь моя. Человек. А людей не выбрасывают, как ненужные вещи.

Хорошо, что Ленку я никогда и не любил, но за сына душа долго болела. А сейчас уже всё — отпустило. Нормально нам и двоим. И бабуля моя ещё есть у нас. Так и живём.

Качает только баба Шура головой да вздыхает.

— Ладно, ба, мне ехать пора. Ты у нас ещё побудешь или тебя домой отвезти?

— Да я сама дойду, Мирош, сейчас суп доварю. Игорёк же из школы придёт скоро.

— Ну снова ты за своё, ба, говорю же, еду готовую заказать можно, купить.

— Ну так своё же оно вкуснее.

— Бесспорно. Но ты же ноги все истопчешь у плиты, ба. Давай суп доделывай, а котлеты и винегрет я закажу, договорились?

— Ладно, — вздыхает бабуля. — Только кашу сама сварю. Я вон гречку уже водой залила.

— Договорились. Кстати! — вспоминаю, что когда ехал за рулём, поймал пропущенный от классухи Игоря из новой школы. На светофоре был, не ответил, потому что какой-то пиздюк на скутере чуть не врезался мне в бочину. Она, кажется, ещё сообщение присылала. — Из школы чёт звонили, надо глянуть.

— Опять, что ли, Игорёша вытворяет.

— Ща узнаем.

Открываю сообщения — таки да, говнюк снова косячит, теперь уже в новой школе. Вызывают к директору на ковёр. Ясно всё.

— Ну что там, Мироша? — беспокоится бабуля.

— Да нормально всё, ба, — решаю лишний раз не беспокоить её. — Там это… на шторы сдать надо короче.

Отписываюсь классухе, что подъеду к двум. Забираю куртку и еду на встречу с менеджером, вроде как неплохой контракт предлагают представители бренда спортивной одежды по коллаборации. Снова фотосессия, бесят они меня, но бабки, как говорится, не лишние.

К двум еду в школу. Уроки у Игоря уже закончились, и он должен ждать меня в кабинете у классухи.

Встречает она меня не шибко радостно. Только и успевает загибать пальцы, что мелкий успел натворить только за день. Третий в новой школе, между прочим.

— На русском в портрет Александра Сергеевича Пушкина через трубочку с Варфоломеевым бумагой плевался! Это в Пушкина-то!

Ага, нет бы в Некрасова, а то аж в Пушкина.

— В столовой с Булавкиным забежали первыми и весь белый хлеб забрали!

— Голодный, что ли? — строго смотрю на сына, и тот закатывает глаза. Сейчас точно подзатыльник получит, чтобы не кривлялся мне тут.

— А на биологии! Он так дерзил Любови Андреевне! Я честно скажу, я просто в шоке. Мирон Максимович, ну это никуда не годится. Я, конечно, не любитель выносить сор из избы, сами бы поговорили, но Любовь Андреевна сказала, что так это не оставит. Теперь нас ждут у директора в кабинете, — Зоя Михайловна говорит это с таким прискорбием, будто мне и мелкому не менее, чем казнь назначена.

— Ну идёмте, будем разговаривать, — пожимаю плечами.

Что там за карга эта Любовь Андреевна? Чуть что, так сразу через директора. Ну вызвала бы меня, сами пообщались, разобрались.

Поднимаемся на второй этаж и идём с мелким и классухой к директору. Я уже мысленно настраиваюсь на флешбэки из собственной школьной жизни. Я, мягко говоря, примерным мальчиком не был. Поэтому и сына сильно за школьные проделки стараюсь не крепить. А то как-то нечестно получается.

8

Люба

— Всегда было интересно, скелет настоящий? — раздаётся сзади, и я аж подпрыгиваю от неожиданности. — Не, сейчас-то я знаю, что нет, но раньше думал, что реально человеческий.

Резко оборачиваюсь и смотрю на незваного гостя. Дорофеев-старший стоит в дверях и смотрит на меня снизу вверх.

Почему снизу вверх? Да потому что я взобралась на стремянку, чтобы достать чистые ватманы из самых высоких антресолей над доской.

И теперь надо как-то спуститься. А в присутствии орангутанга мои ноги почему-то отказываются стоять твёрдо и устойчиво.

— Что вы здесь забыли? — спрашиваю строго и, вцепившись в стремянку максимально крепко руками, осторожно сползаю вниз.

— Как что? Пришёл подробнее узнать, как учится мой сын. Я же имею на это право? — нагло выгибает бровь.

Ясное дело, зачем же ещё. И не выгонишь же!

— Мне пока нечего сказать, — складываю руки на груди. Между мною и орангутангом мой учительский стол, и это даёт мне хоть какое-то разделение границ. Потому что, кажется, этому Дорофееву неведомо о них в принципе. — Ваш сын был сегодня на моём уроке в первый раз. И если судить даже по этому уроку, то ничего положительного сказать не могу: сначала он дерзил, а потом весь урок показательно не работал, закрыв тетрадь и учебник.

— Ну что ты так сразу, Любовь Андреевна, — делает ещё несколько шагов в мою сторону, заложив большие пальцы ладоней в карманы джинсов, а у меня возникает внезапный импульс сделать шаг назад, что даже приходится ухватиться рукой за спинку стула, чтобы не поддаться ему. — Может, стоит дать ему шанс? Чему вас там в педагогическом учат: индивидуальный подход там, шанс каждому ребёнку.

О-о-о! Он решил меня учить, как мне работать?

Методистом заделался?

Я же не учу его морды другим мужикам расшибать.

— У вас есть претензии к моей работе? — смотрю на него, вскинув брови. — Можете оформить в письменном виде и отнести на стол к директору.

— Ну чего сразу к директору-то, — Дорофеев ведёт себя в моём кабинете, словно у себя дома. Проходится вдоль стенда с палеозоем, рассматривая всё так, будто ему интересно. Приподнимает двумя пальцами за лучевую кость руку скелета и отпускает. — Можем и сами обсудить. Общий язык, так сказать, найти.

Вот он вроде бы говорит обычные слова. Такие говорили мне и другие родители. Но именно от Дорофеева они звучат с каким-то пошлым подтекстом.

— Не трогайте, пожалуйста, демонстрационные материалы. Они стоят недёшево.

— Предлагаю сходить в соседнюю кофейню и всё обсудить, что тут сколько стоит и чем я мог бы пополнить этот ваш фонд демонстрационных материалов, — поворачивается ко мне и упирается своим взглядом прямо в моё лицо.

Мне от его этого взгляда совсем неуютно становится. На спине испарина появляется, в кончиках пальцев лёгкое покалывание. Сразу вспоминается вечер пятницы — сначала его дикий победный рык на ринге, а потом голодный взгляд на меня и это его бесцеремонное: “Эта для меня?”

Он привык получать то, что хочет, и сейчас не стоит обманываться его миролюбивой улыбкой.

— Вы мне взятку предлагаете? — выше поднимаю подбородок.

А как назвать это иначе? Чтобы потом этот туз лежал у него в рукаве и он мог мною помыкать?

— Ну какая взятка, Кисуля? Мы просто не с того начали как-то, и я хотел бы это исправить. И это… за очки я тебе ещё торчу.

Я чувствую, что у меня даже кончики ушей жжёт от возмущения.

Он совсем, что ли, не в себе? Вообще никаких берегов не видит?

— Вы что себе позволяете? — у меня аж дыхание сбоит от возмущения. — Вы вообще не отдаёте себе отчёт, что разговариваете с учителем вашего ребёнка?

— Ну не кипятись ты так, что я такого сказал-то? — разводит руками, а у меня вдруг крышу сносит. Я бы не назвала себя истероидной личностью, но этот неандерталец вызывает во мне такие эмоции, о наличии которых я у себя даже не подозревала!

Я просто хватаю учебник шестого класса и запускаю в него. И тут же понимаю, что пересекла черту.

Дорофеев ловит учебник так, будто заранее знал, что я это сделаю. И начинает ржать. А я понимаю, что вот теперь-то у него есть все шансы взять меня на крючок и без всяких взяток.

Так и представляю его жалобу директору: “Ваша неадекватная биологичка швырнула в меня — отца-одиночку трудного ребёнка, учебником! Что тут в вашей школе творится?!”

И всё равно всем будет, что сначала он принял меня за проститутку, потом пытался откупиться деньгами, решил, что может учить меня, как мне делать свою работу, а потом ещё и хамить, называя Кисулей.

— Хороший бросок, кстати, Любовь Андреевна, — ухмыляется и вертит учебник в руках. — Чёткий, целенаправленный, мощный и скоординированный. Вы, случаем, вечерами не тренируетесь?

— А как же? — я вся горю от злости, пульс явно превышает норму, но этот гад настолько спокоен, что даже обидно становится. — Каждый вечер минимум десять бросков учебником. Желательно в чью-нибудь наглую морду.

— Хорошие навыки надо развивать, — он вот-вот заржёт в полную глотку. — Приходи ко мне в зал — поработаем над твоим броском.

9

Ну наконец-то! Свалил!

С трудом выдержав хотя бы полминуты, бросаюсь к двери и дрожащими руками закрываю её на замок изнутри, а потом настежь распахиваю все четыре окна. Ощущение, что этот тип своей подавляющей энергетикой высосал весь воздух в кабинете, и мне нечем дышать. Сердце в груди лупит ощутимо громко, отдаваясь в горле, в пальцах тремор, в животе вообще непонятная пустота.

Достаю из пакета бутылку с водой, о которой забыла и так и не прикоснулась за весь день, открываю крышку и, игнорируя стакан, прямо с горлышка залпом выпиваю почти половину.

Я-то всего один предмет у шестого “В” преподаю, а представляю, как эта семейка Дорофеевых достанет бедную Зою Михайловну.

Закрутив крышку на бутылке, выдыхаю. Пора собираться домой, всё равно нервная система взвинчена и не получится сосредоточиться на проверке работ. У меня завтра уроки начинаются с третьего, лучше приду пораньше и всё проверю.

Закидываю в сумочку блокнот, забираю зонт, закрываю все окна и выхожу. Но едва успеваю спуститься на первый этаж, как меня окликает Ольга Матвеевна — наша завуч по воспитательной работе.

— Любовь Андреевна! Вы уже уходите?

Этот замечательный тон с акцентом на “уже” — будто я решила с уроков сбежать. Почему некоторые коллеги считают, что чем дольше мы сидим в школе, тем качественней и усерднее работаем?

— Да, уже собралась.

— Задержитесь на минутку. Директор просит вас зайти. Я писала вам в ватсап, но, смотрю, вы не прочитали.

И снова укор. Телефон у меня на беззвучном. Но по мнению нашей администрации, все должны быть ежесекундно на связи. Я как-то ушла дома в уборную без телефона, а по старому — с книгой, так за эти десять минут у меня было три пропущенных: один от родителей и два от завуча. Потом ещё взбучку получила.

— Сейчас поднимусь.

Завуч возвращается к себе в кабинет, не раскрывая причин вызова к директору, хотя, как мне кажется, она в курсе. Но да ладно, сейчас сама узнаю.

— Вызывали? — стучусь и потом, получив приглашение, заглядываю в кабинет директора.

— И снова здравствуйте, — улыбается Марина Владимировна. Она уже отставила туфли на высоком каблуке в сторону, переобулась в тапочки и как раз поливает фикус, не доверяя это важное дело секретарше. — Любовь Андреевна, заберите у меня на столе папочку с личным делом вашего нового ученика.

— Оу, у меня новенький? — с интересом подхватываю папку. Только бы не такой, как этот Дорофеев.

— Да, мы с Ольгой Матвеевной посоветовались и решили перевести к вам в шестой “А” Дорофеева Игоря.

— Как? — выдыхаю сдавленно.

Шок!

Только не это!

— Ну давайте уже пожалеем Зою Михайловну, — поворачивается ко мне, отрываясь от любимого фикуса. — У неё не класс, а взрывоопасная смесь. Она у меня в кабинете в день раза по три. А вы вроде бы с отцом Дорофеева общий язык нашли. Он мне так сказал после беседы с вами. Выглядел спокойным и удовлетворённым.

— Марина Владимировна, а может в “Г” его? Или в “Б”? Там классные руководители поопытнее, — предпринимаю попытку спастись.

— Вы тоже вполне профессиональны, Любовь Андреевна, несмотря на небольшой стаж. Поверьте, у вас отлично получится наладить отношение и с ребёнком, и с его отцом. Я в вас верю, дорогая.

Обалдеть просто.

“Наладить отношения”.

Вот только я в себя как-то совсем не верю.

Капец мне с этой семейкой.

10

— И вот это возьмите, Любовь Андреевна. И это тоже. Посмотрите — проанализируете.

Тамара Степановна — наш социальный педагог и гроза всех малолетних курильщиков, скидывает на мою флешку, воткнутую в её компьютер, нужные документы.

— Это характеристика. Изучите, пожалуйста, характеристики Дорофеева с предыдущих мест учёбы и составьте свою первичную. Это до пятницы.

— Угу, — киваю, вздыхая. Ну какую я могу ему характеристику написать? Только что хам невоспитанный, такой же, как и его папаша.

— Это бланк сводной ведомости по успеваемости за прошлый учебный год и отдельно за сентябрь этого года. Как данные внесёте, отправьте в электронном виде на почту делопроизводителя, завучу по учебно-воспитательной работе и мне. И в распечатанном виде в двух экземплярах тоже сдайте.

— Хорошо, — изо всех сил пытаюсь подавить вздох.

Эх, так я домой и не ушла. А ведь уже была почти-почти.

Поймала меня Ольга Матвеевна на выходе уже, и вот уже скоро час как закрутило. Сначала директор новостью о новом ученике в классе огорошила, потом долго пыталась убедить, как же мне повезло!

Ведь папа у него — не просто кто-то, а целый чемпион России по боксу в тяжёлом весе.

А то я не знаю. Вот бы ещё Марина Владимировна видела, как этот чемпион в тяжёлом весе с девушками обращается, считая их проститутками!

От воспоминаний одного его пренебрежительно-хамского “Эта для меня?” в дрожь бросает.

И вот теперь я у соцпедагога торчу уже почти сорок минут. Вся школа разбежалась, кроме тех, кто работает по ставке с восьми до пяти. Как наш соцпедагог как раз, ей спешить некуда.

— А вот это бланк обследования условий проживания обучающегося, — перетаскивает с рабочего стола мне папку на флешку. — Постарайтесь за выходные, хотя бы чтоб до понедельника, посетить семью Дорофеевых и составить акт посещения.

О нет!

— Мне домой к ним нужно идти? — спрашиваю упавшим голосом.

На мой вопрос Тамара Степановна поднимает глаза и приспускает очки, чтобы посмотреть прямо в глаза.

— Конечно, Любовь Андреевна, это ваша святая обязанность как классного руководителя. Посещение обучающихся на дому в рамках всеобуча хотя бы раз в год никто не отменял. Вы должны иметь более полную картину о том, в каких условиях проживает ребёнок и как это на него влияет.

О да! Я и так имею уже весьма определённое представление о том, с кем проживает Дорофеев-младший, и могу вполне уже предположить, как это на него влияет.

— Это всё?

— Пока да, — важно кивает Тамара Степановна. — И не забудьте внести изменения в социальный паспорт класса.

— Конечно.

Больше я вопросов не задаю. Как говорится, меньше вопросов — меньше ответов. Мне уже всего и так выше крыши с этим новеньким.

Кладу флешку в сумку и выхожу в коридор. Хочется начать красться к выходу, пока меня ещё кто-нибудь не заметил и не решил пригрузить работой.

Выдыхаю только когда оказываюсь за воротами школы, да так, чтобы и из окон охраны не было видно, но и тут меня настигают — телефон начинает булькать в кармане сообщениями.

Я какой-то из чатов забыла поставить на бесшумный?

Очень непредусмотрительно, Любовь Андреевна.

Достаю телефон и смахиваю блокировку. Сообщения в мессенджере с незнакомого номера.

“Привет, Любовь Андреевна, мне сказали, ты теперь классуха у моего пиздюка? С чем я тебя и поздравляю”

О, ну конечно. Какая неожиданность!

“Номер твой мне Зоя Михайловна скинула, сказала любить и жаловать. Когда можно начинать? И отлюбим, и пожалуем”

Ну козёл!

“Хотя, слушай, а может он под твоим чутким педагогическим началом пай-мальчиком станет? Я, как ответственный родитель, готов взаимодействовать”

Закатываю глаза в жутком раздражении. Ну кто бы сомневался, что ты готов взаимодействовать.

“Можем начать с личной беседы в кофейне недалеко от твоего дома. Расскажешь, что к чему, дашь рекомендации. А я тебе очки верну новые взамен разбитым? Как смотришь на это?”

Как я на это смотрю? С сожалением, дорогой орангутанг.

И сожалею только о том, что сегодня учебником не попала тебе прямо в глаз. Чтобы и второй был подбит, для симметрии.

Ну где я в профессиональном плане так провинилась, что мне досталось в класс вот такое?

И одно дело, что ученик проблемный, тут ладно, сложно, но меня учили с такими работать. Но когда и родитель у него из-за угла мешком прихлопнутый, то ничего тут не попишешь.

Деваться при этом мне некуда.

А вот очки, кстати, пусть вернёт. Хорошая идея.

Делаю глубокий вдох, борясь с диким желанием послать ему смайл со средним пальцем, и набираю ответ.

“Мирон Максимович, ваш контакт сейчас добавлю в родительский чат. Там в закрепе сможете посмотреть требования к школьной форме, график дежурств детей и табличку, в которую нужно внести данные по посещаемым кружкам. Вышлю вам бланк с данными, которые нужно заполнить”

11

Мирон

Смарт-часы на руке вибрируют, и я, разлепив один глаз, смотрю, что там на экране.

Сообщение от Дикой Кошки.

“Доброе утро. С инспекцией буду через два часа”

Та-а-ак. Значит, пора подрываться.

И где там малой? Вчера остался у бабы Шуры с ночёвкой, говорил, к десяти притащит свой мелкий зад.

Рядом что-то ворочается, и я уже жду мохнатую длинную морду, которая уткнётся мне в плечо и лизнёт языком в ухо, но вместо этого обхватывают мой член под одеялом.

Чёрт!

Это нихрена не моя колли по имени Линда.

Баба.

В моей кровати.

Когда уже должен вот-вот вернуться сын от бабули и прийти училка!

— Мир, может ещё раз? — мурлычит у уха хрипловатый женский голос, окутывая перегаром.

Откидываю одеяло и смотрю на гостью.

Какого хрена она вообще ещё здесь? Я ведь вызвал ей такси около двух часов ночи и ушёл спать.

— Ты какого ляда тут забыла? — сдёргиваю её руку со своего дружка.

Чёрные кружки из размазавшейся косметики разлепляются, являя покрасневшие щелки глаз.

— Ты чего? — баба дует губы. — Грубый такой…

— Я не грубый, — сажусь на кровати и натягиваю трусы. — Я не понял, что ты делаешь в моей постели утром. Как там тебя? Настя?

— Наташа, — девка тоже садится и натягивает свои кружевные полоски. — Я хотела сделать тебе сюрприз, думала, утром ещё потрахаемся.

Чем ты там думала, блядь?

— Сюрприз удался. Всё, можешь проваливать.

— Слушай, Дорофеев, — пытается изобразить обиженку. — Думаешь, если ты звезда спорта, так можешь так со мною разговаривать?

— Вот! — засовываю ноги в домашние шорты и натягиваю футболку. — Не станешь же ты терпеть такое отношение к тебе скотское? Не по принцессе холуй. Так что давай, обидься уже и свали.

— Да с радостью! В душ только схожу.

— Дома сходишь.

Иду в душ сам, очень надеясь, что когда выйду, этой бляди в моей квартире уже не будет.

Что вообще за херня? Я вроде чётко вчера сказал: выпили вина, поебались и давай до свидания. В следующий раз придётся ждать и не идти спать, пока дверь не закрою.

Когда выхожу из душа, этой Наташи, слава Богу, и след простыл.

Дома при этом пиздец. А через два, а точнее уже полтора часа, придёт Кошка.

Беру мусорный пакет и заталкиваю туда остатки от вчерашнего ужина — бутылку из-под вина, коробки от роллов, прейзик.

На клининг уже времени нет, так что приходится самому.

— Эй, Игорь, ты там где? — звоню мелкому. — Скоро твоя училка придёт проверять, как ты живёшь, я что, сам должен срач дома убирать?

— Ну а чего мне будет-то? — недовольно ворчит малой.

— Чё-чё — через плечо. В детдом отправят, скажут, папаша не справляется. Будешь знать тогда, там тебе ни айфона, ни плейстейшн. Будешь жрать макароны с дерьмовой сосиской и квашеную капусту, понял?

— Да понял, иду уже. Бабе Шуре воды сейчас принесу и приду.

— Жду. Шурши давай. Ещё Линду выгулять надо.

Линда, кстати, уже поскуливает у порога. Я-то и с вечера её, кажется, не выгулял.

— Жди, подруга, сейчас Игорёк придёт и выведет тебя. А мне с пылесосом пробежаться надо. И давай шерстью тут не труси.

Собака смотрит на меня как на идиота. Только что бровь скептически не поднимает, увидев, как я достаю пылесос.

Баба тоже, короче, чего с неё взять.

Но родная. Уже седьмой год с нами, с тех пор, как щенком мне её в Питере после соревнований по дзюдо среди юношей подарили, когда был там приглашённым гостем. Единственная верная баба, которой можно доверять, хоть и тоже не без загонов.

Поправляю подушки на диване, убираю кружку с подлокотника и даже влажной салфеткой протираю оставленное от неё колечко следа. Куртки в шкаф, кроссовки в обувницу, сломанный зонт в мусорку.

А тут и Игорь приходит.

— Бать, да чего ты так кипишуешь? Ну придёт училка и придёт. Тоже мне, из-за какой-то курицы так напрягаться.

— За базаром следи, понял? — смотрю на него хмуро и бросаю мяч ему, чтобы убрал в кладовку. — Ещё раз услышу в сторону учительницы что-то, что мне не понравится — получишь по усам, ясно?

Игорь вскидывает брови в удивлении и смотрит на меня насмешливо.

— Ты чего, пап, втюхался в неё?

Что-то мелкий мой стал слишком смелый и борзый.

— Ты сейчас подзатыльник отхватишь. Давай иди с Линдой, а то она сейчас обоссытся уже, а потом шуруй к себе в комнату прибирайся.

— Окей, — закатывает глаза, на что ему прилетает тренировочная боксёрская лапа в бошку. — Ладно-ладно, хватит, пап! Я понял.

12

Люба

— Серьё-ё-ёзно? Уи-и-и! — пищит Наташка в трубку, а я закатываю глаза. Она как всегда. — Прямо к нему домой идёшь? Да? Вот прям туда, где он живёт?

— Наташа, — качаю головой, хоть она и не видит.

— Да что Наташа-то?! — звонко возмущается подруга. — Ты идёшь домой к чемпиону России по боксу! Ты хоть знаешь, как у меня просмотры взлетели, когда я фотку с ним в день боя выложила? В два раза!

— Наташ, он подумал, что я девушка лёгкого поведения, если ты не забыла. Из-за него разбились мои новые очки, оторвалась пуговица с мясом на блузке, а пятно на чести не вывести даже кислородным отбеливателем.

Прижимаю телефон к уху и внимательно смотрю по сторонам, чтобы перейти дорогу. Я, признаться, что-то нервничаю.

В пятницу так и не решилась пойти к Дорофеевым, хотя уроки из-за посвящения в пятиклассники немного сократили, а пятый “Б”, который был у меня шестым уроком, ещё и отпросила их классная руководительница, чтобы успеть ещё раз прорепетировать выступление перед мероприятием. Я освободилась пораньше, но струсила и не пошла на обследование жилищных условий к новому ученику.

Но тянуть-то уже некуда. Надо ещё бумажки заполнить все, распечатать и разослать по запросу.

Успокаиваю себя, что просто иду к ученику, рутинная процедура, но всё равно нервничаю. За грудиной щекотка противная как поселилась с утра, так и не хочет проходить. Стрелки снова пришлось с утра три раза перерисовывать.

Вот решила Наташке позвонить по пути, чтобы отвлечься.

На свою голову решила, блин.

— Ой, ну слушай, Люб! — не унимается подруга. — Ну он же не знал! И потом пытался извиниться, вину свою как-то загладить.

— Ага, деньги предлагал!

— Ну как умеет, знаешь ли, — цокает Наташка. — Ты тоже хороша, давай там униженную и оскорблённую строить. Он тебя в кафе приглашал, а ты давай выпендриваться.

— Наташа, он меня кошкой назвал! Прямо в школе!

— Ну и? Сексуально же! Надо было мяукнуть в ответ.

— Ой, да ну тебя, — качаю головой безнадёжно.

— Вот ты не нукай, а присмотрись. Мужик-то хороший. И одинокий между прочим! А пресс у него, м-м-м, Любаш, — тянет Наташка. — Вот бы потрогать. Ну или ты хоть потрогай да расскажешь потом. Там сталь, наверное.

— Наташ, всё. Пока.

Зажмуриваюсь и отключаю звонок.

Спасибо, Наташа. Я думала, ты меня расслабишь и успокоишь, а вместо этого я теперь буду ещё сильнее краснеть у этих Дорофеевых после твоих стонов по прессу орангутанга.

Дохожу до шлагбаума местного дорогущего жилкомплекса, который выделяется в нашем микрорайоне. Сверяюсь с адресом — ну точно, где же ещё будет жить звезда спорта Мирон Орагнутанг-Дорофеев, если не в самом дорогом доме во всей округе.

У них тут и школа своя имеется, почему же его сын в неё не ходит? Хотя да, это же уже его четвёртая школа — я в документах прочитала. Притом, что переезд у них вроде бы был только один. Просто что сынишка невоспитанный, что папаша привык откупаться деньгами, а не решать проблемы, похоже.

— Мужик-то хороший, — передразниваю Наташку себе под нос и снова закатываю глаза.

Ладно. Дело надо сделать.

Сообщаю охране цель визита, и меня пропускают. Топаю через идеальный двор с ухоженным газоном, современной низовой подсветкой и аккуратными лавочками, у которых в спинке есть отверстия для зарядки телефона. Новая, современная детская площадка, спортивная площадка, аккуратно остриженные кустики и невысокие деревца. Есть даже качели для взрослых и небольшая закрытая площадка со странными сооружениями — оказывается это площадка для тренировки собак. Это я понимаю, когда вижу, как какая-то девушка выгуливает там своего французского бульдожика, заставляя его, кряхтящего и подхрюкивающего, взбираться на разные деревянные лесенки и перепрыгивать препятствия.

Словно другой мир. Никаких тебе лебедей из машинный покрышек, никаких старых ковров возле входа в подъезд, кашпо из виниловых пластинок и комодов между этажами.

Ну а лифт, на котором я поднимаюсь на нужный этаж, и вовсе не сопоставить с теми, что в старых домах. Тихий и быстрый, без надписей, выражающих оценочные суждения и заданные направления. И в нём ещё приятно пахнет, даже не нужно задерживать дыхание.

А вот и нужная мне дверь. Выдохнув, уверенно нажимаю на звонок. Пытаюсь прогнать из головы Наташкины вздохи и образ Дорофеева-старшего, который такой открывает двери… бёдра обмотаны полотенцем… по фигурному прессу стекают капли воды…

Тьфу ты! Наташка! Со своими… пф.

Дверь мне действительно открывает Дорофеев-старший, и я, дурочка, первое, на что чисто на автомате смотрю — на его пресс. Который, к счастью, прикрыт свободной футболкой.

— Приветики, — криво ухмыляется Дорофеев. — Мы вас уже тут заждались, Любовь Андреевна. Проходи, не стой в дверях.

— Добрый день, — киваю, привычным движением поправив очки сбоку, и вхожу в квартиру.

И стоит мне сделать шаг за порог, как я тут же громко вскрикиваю!

Потому что огромная лохматая псина вылетает из-за угла, подбегает ко мне и ставит свои лапищи мне на плечи, а потом протаскивает свой слюнявый язык по моей левой щеке от подбородка и аж до виска.

13

— Ну точно кошка, — ржёт Дорофеев, оттаскивая псину, а та смотрит на меня так, словно точно собирается сделать так ещё раз. — Линда, фу! Нельзя.

Эта Линда уныло скулит, но отходит назад.

Огроменное мохнатое чудовище с длинной тонкой мордой. И взгляд внимательный такой.

Терпеть не могу собак. Они… громкие, активные, от них пахнет, шерсть сыплется и эти слю-ю-юни. Бр-р-р.

Я больше люблю кошек. Моя маленькая британочка Кася воспитанная девочка и никогда вот так на гостей прыгать не станет.

Хотя о чём это я… у Дорофеевых это, похоже, семейное.

Вытираю рукой щёку и искоса поглядываю то на собаку, то на Дорофеева. Едкое чувство внутри хихикает, напоминая, что я только что вручила орангутангу ещё один козырь против себя, выругавшись так неподобающе.

— Извини за это, — хмыкает Дорофеев, явно наслаждаясь ситуацией, но тут же машет рукой в сторону квартиры, приглашая меня пройти. — Линда обычно так не ведёт себя, но ты уж очень ей понравилась.

Вся эта ситуация, конечно, поставила меня в неловкое положение. Я пытаюсь сохранить серьёзность, но внутри бурлит раздражение. Вспоминаю, что главная задача сейчас — осмотр условий проживания ученика, а не разборки с его нагловатым отцом.

— Где Игорь? — спрашиваю, стремясь сосредоточиться на своём деле и как можно скорее закончить это визит.

— В своей комнате, уроки делает, — отвечает он, кивая в сторону коридора. — Пойду позову, пусть покажет свою крепость.

Он разворачивается и уходит, оставляя меня стоять посреди просторной гостиной. Несмотря на внутреннее сопротивление, я начинаю разглядывать интерьер. Квартира очень просторная, дорогая, но без излишеств, в сдержанных тонах. Стена в коридоре имени хозяина квартиры — украшена фотографиями Дорофеева с различных соревнований, на полке стоят трофеи.

И снова всплывает Наташкин голос в голове, восхищающийся его прессом и статусом.

Но я не собираюсь поддаваться этим мыслям. Как ни крути, я здесь по работе. Нужно провести осмотр и составить отчёт.

Дорофеев возвращается с Игорем, который не выглядит сильно впечатлённым моим визитом. Мальчик, сложив руки на груди, стоит рядом с отцом и бросает на меня хмурые взгляды.

— Ну что, показывай свои владения, Игорь, — улыбаюсь ему, стараясь наладить контакт. Подавить вызванный им на прошлом уроке негатив оказалось непросто, но я справилась. Как-никак, работа у меня такая. Если держать зло и обиду на ученика, то нечего работать в школе. Взрослая из нас двоих я.

Мальчик нехотя кивает и ведёт меня в свою комнату. Она оказывается довольно опрятной, с постелью, заправленной почти идеально, и столом, заваленным тетрадями и учебниками. В углу турник, на полу под ним небольшие гантели, а на небольшом диванчике лежит гитара.

— Всё у тебя тут нормально, — говорю ему, разглядывая комнату. — Как с уроками справляешься?

— Да нормально, — отзывается он без особого энтузиазма.

— Музыкой занимаешься? — киваю на гитару.

— Ну типа, — пожимает плечами. — Ходил в музыкалку, но не зашло. Сам немного подбираю песни.

— Отлично, — улыбаюсь ему. — Значит, я знаю, кто на новый год будет участвовать в мероприятии.

— Ой не-е-е, — передёргивает плечами. — Я на публику не буду.

— Ладно, — решаю не давить, но галочку себе в голове ставлю. — Вернёмся к этому вопросу позже.

Тем временем Дорофеев продолжает стоять в дверях, наблюдая за нашим разговором с выражением, которое я не могу понять. Смотрит на меня так, что мне хочется застегнуть кофту под самое горло, хотя она у меня и так достаточно закрытая, а сверху ещё какой-нибудь старушечий платок набросить.

Я делаю несколько записей в своём блокноте, подмечая, что в комнате всё чисто и опрятно. Когда я заканчиваю, чувствую, как за спиной начинает нарастать напряжение. Дорофеев словно ждёт чего-то.

— Ну, кажется, всё ясно, — говорю, убирая блокнот в сумку. — Спасибо за гостеприимство.

— Не за что, — отвечает он с лёгкой усмешкой. — Может, чайку напоследок?

Я вздыхаю, понимая, что сейчас главное — не попасться на удочку его провокаций.

— Спасибо, но мне надо идти, — говорю максимально ровно, потому что знаю, что Дорофеев зацепится за любой виток в моей интонации и потом отыграет этим в мою сторону.

— Слушай, Любовь Андреевна, ну я серьёзно, — идёт рядом, когда я выхожу из комнаты Игоря и иду к двери и своим туфлям. — Там в клубе… вышло очень некрасиво. Бой — это такой вкач адреналина в кровь, что крышу просто рвёт. Логика, мозги — отключаются.

Ага, и включается кое-что другое, похоже.

— А ты была такая красивая. Ну и короче… Ну прости.

Я так старательно ищу внутри опору из своей злости на него, чтобы она меня поддержала и подпитала, но внезапно не нахожу. Его слова звучат… искренне. И комплимент, конечно, цепляет девочку внутри меня, заставляя тут же ощутить жар на щеках.

— Я потом… полночи вспоминал, — и пошло подмигивает.

Вот же мать твою, засранец.

14

— Отстань, Кася… — бормочу сонно, когда мокрый кошачий нос тыкается мне в лицо. — Я ещё сплю.

Но если Кася решила, что мне пора вставать, то будет добиваться этого всеми способами. Для начала она включает громкое, как трактор, мурчание, потом начинает играть с прядью моих волос, а потом и вовсе прикусывает кончик носа.

— Ах ты, коза такая! — обхватываю крякнувшую кошку рукой и утаскиваю к себе под одеяло. — Я же тебе оставила с вечера в миске корм. Ты уже всё съела, что ли?

Мягкий большой комок явно недоволен, что его затолкали под одеяло и начинает активно сражаться. Ну и побеждает, конечно, потому что я всё-таки продираю глаза, напяливаю очки и смотрю на экран смартфона.

— О, блин!

Десять минут восьмого!

Вот бли-и-ин!

Я опаздываю!

— Кася, ты не могла меня раньше разбудить, что ли? — спрыгиваю с кровати и несусь в ванную, под недовольное мяуканье кошки, которая из-за моей спешки рискует остаться без завтрака.

Мне в семь сорок пять в школе нужно быть! Ещё и классный час первым, на который должен прийти Дорофеев, чтобы выступить перед ребятами. Если он, конечно, не решил спрыгнуть.

Хорошо хоть волосы вымыла вчера с вечера, теперь только утюжками протянуть и на голове порядок.

Быстро принимаю душ, подкрашиваю ресницы, натягиваю одежду и хватаю сумку.

— Мя-я-яу! — Кася с истерически-обречённым воплем бежит за мною в коридор.

— Ох да, секунду, дорогая. Если бы не ты, я бы точно проспала.

Обутая бегу на кухню, выхватываю из шкафа пакет с сухим кормом для кошки и сыплю ей в миску, а потом вылетаю из квартиры.

В школу забегаю без десяти минут восемь. Прохожу мимо дежурящего в коридоре завуча, втянув голову в плечи. Она смотрит строго на меня, потом на часы в холле, а я складываю молитвенно руки, извиняясь, и бегу на третий этаж к своему кабинету.

— Ребята, доброе утро! — говорю громко, окружившим меня моим шестиклашкам. — В кабинет пока не заходим, минуточку!

Открываю дверь и просачиваюсь через детей в кабинет. Надо успеть открыть форточки, загрузить компьютер и мультимедийную доску и вывести презентацию.

— Помощь нужна? — дверь приоткрывается, и в кабинет, как всегда вальяжной походкой победителя, входит Дорофеев-старший.

О нет, я и так вся несобранная, а тут ещё он, который ну точно не способствует моему стабильному состоянию.

— О, вы всё-таки пришли! — отвечаю нервно, пытаясь попасть флешкой в гнездо уже раз эдак третий.

— Да уже минут двадцать как, — подходит ближе, прямо к моему столу, и я чувствую, что руки у меня начинают немного дрожать. С чего бы, спрашивается? — Я никогда не нарушаю своих обещаний. Это вы, Любовь Андреевна, что-то опаздываете.

— Будете замечания мне делать? — выгибаю бровь, глядя на него с иронией.

— Никак нет, — вижу, что этот гад едва сдерживает улыбку.

Дурацкая презентация, наконец, запускается, и я ищу нужный мне слайд, чтобы выпустить его на мультимедийную доску. Краем глаза посматриваю за Дорофеевым, который разглядывает кабинет.

В первый раз, что ли, не всё рассмотрел? Или скелета моего не доломал?

— А что это с доской? — прищуривается и смотрит на деревянную доску. — Перекосило, что ли?

— Держится слабо. Десятый класс сломали, — отмахиваюсь. Мне сейчас не до доски, пора детей уже впускать в кабинет, а у меня снова мультимедийка зависает.

Дорофеев подходит к доске и… снимает её одной рукой.

Я аж зависаю. Она же тяжёлая! Я конечно, понимаю, что он мужчина — сильный, крепкий, спортсмен, но… не думала, что настолько, чтобы снять одной рукой со стены тяжёлую трёхстворчатую доску!

— Потому что на соплях сделано, — хмыкает и ставит доску на пол, а потом бьёт кулаком по стене, вбивая глубже дюбель.

Кулаком.

Офигеть.

Я вздрагиваю и сглатываю, представляя, как эти огромные мощные кулаки наносят удары по лицу противника на ринге. Там же у зубов нет шансов, если не дай Бог капа выпадет или с места съедет. Да и с капой как бы…

— Готово, — Дорофеев вешает доску обратно и поправляет, выравнивая.

— С-спасибо, — почему-то заикаюсь.

— Обращайся, — подмигивает пошло, заставляя вспыхнуть и осознать, что я в упор просто пялюсь на него сейчас.

Звенит звонок на урок, которому я, кажется, ещё никогда не была так рада. Дети шумно заполняют класс, рассыпаясь между рядами. Последним заходит Игорь Дорофеев. Зыркает на отца и поджимает губы.

Кажется, ему совсем не по нраву, что отец будет выступать на классном часе.

— Ребята, присаживайтесь. Давайте настроим тишину, — обращаюсь к детям, когда шум начинает стихать. — У нас сегодня на классном часе гости, так что не позорьте меня, покажите, как хорошо вы умеете себя вести.

— Это же чемпион России по боксу! — выкрикивает Дима Романов. — Мы с отцом смотрели бой в интернете!

15

Я стою, растерянно уставившись на дверь, которую только что закрыл за собой Дорофеев.

Как он вообще это делает? Вроде бы всё чётко: он вымотал меня за несколько минут своей наглостью, я хочу, чтобы он скорее исчез, но стоит ему уйти, как я продолжаю стоять тут, пытаясь осознать, что он снова выиграл этот странный бой, в который я даже не соглашалась вступать.

— Орангутанг, — бормочу себе под нос, нервно поправляя очки.

Сажусь за стол и пытаюсь собраться перед следующим уроком, но мысли так и возвращаются к его последним словам.

"Я заеду".

Как это так? Просто "заеду"? Мы же вроде договорились о извинениях, а не о встречах в кафе! Я уже вижу, как Наташка прыгает от счастья, если ей об этом рассказать. Но нет уж, не буду подкидывать ей ещё один повод для стеба.

Глубоко вздыхаю и пытаюсь отвлечься, открывая журнал. Впереди ещё длинный день, и мне надо сосредоточиться на работе, а не на том, что этот орангутанг снова намеревается ворваться в мою жизнь. Да, пусть он чемпион, да хоть трижды чемпион! Но ко мне это никакого отношения не имеет. Я учитель, и у меня куча других дел, помимо того, чтобы распутывать, что у него там за мысли на уме.

Проходит несколько уроков, и я погружаюсь в привычный школьный ритм. Но время идёт, и когда часы показывают начало второго, в животе снова появляется эта странная щекотка.

Я ведь не договорилась с ним о встрече, но вдруг он действительно появится?

Всё-таки его натиск — это нечто. С таким характером его, наверное, не только на ринге побаиваются.

В два часа, когда последние ученики уже покидают класс, я стою у доски, машинально стирая мел, хотя там почти ничего не осталось. Задумавшись, снова представляю себе Дорофеева — его слишком самоуверенный взгляд, наглую ухмылку, руки, которые так легко справляются даже с тяжелой школьной доской.

И тут… стук в дверь.

Я вздрагиваю и оборачиваюсь. Ну, конечно. Кто же ещё.

Дорофеев стоит в дверном проёме, как и обещал. Во взгляде — абсолютная невозмутимость. И как бы я ни пыталась сохранять холодную серьёзность, внутри меня всё-таки вспыхивает это странное чувство — смесь раздражения и… чего-то ещё.

— Ну что, Кошка, — говорит он, наклоняя голову и смотря прямо на меня. — Ты готова к нашему "чайку"?

Его голос в пустом кабинете звучит слишком громко. Мне становится страшно, что нас могут услышать, а уши тут везде.

— Чайку, говоришь, — выдыхаю я, заставляя себя не поддаваться его игривому тону. Сама себе не сразу отдаю отчёт, что перехожу на ты. — А мне показалось, что речь шла об извинениях, а не о чае.

Мирон лишь хмыкает в ответ, пристально глядя на меня из дверного проёма. Его спокойная уверенность в себе раздражает до зубного скрежета, но я не собираюсь показывать это. По крайней мере, не сейчас.

— Ну так что? Пойдём? — он кивает в сторону коридора, явно намекая, что время поджимает, а я опять пытаюсь тянуть.

Вдохнув глубже, беру свою сумку и жестом показываю ему, что готова идти. Да, я могу разрулить этот странный диалог, выдержать его насмешки и уговоры. В конце концов, он сам предложил это — пусть и разберётся.

Мы выходим из школы, и я внезапно осознаю, как тихо стало на улице после шума школьных коридоров. Осень обволакивает нас своим холодом, листья шуршат под ногами, а я, вцепившись в ручку сумки, вдруг понимаю, что просто молчать рядом с ним кажется даже более неловким, чем разговаривать.

— Там в кафе такие десерты, что твоя диета может пострадать, — говорит он неожиданно, ломая тишину.

— Спасибо за заботу, — кидаю ему в ответ. — Но у меня нет диеты, если уж на то пошло.

Дорофеев усмехается, и мы продолжаем идти молча. Конечно, этот его язвительный стиль общения — просто игра. Ему нравится выводить меня на эмоции, проверять на прочность. Но я не собираюсь вестись на это, потому что уже знаю, как сложно потом будет выбраться из его провокаций.

Кафе оказывается маленьким, но уютным — с мягкими креслами, приглушённым светом и дразнящим ароматом кофе. Мирон уверенно ведёт меня к столику в углу, что-то говорит официанту, который тотчас исчезает за стойкой.

— Ты сюда часто ходишь? — спрашиваю я, усаживаясь на мягкий диван и пытаясь понять, как начать этот разговор, чтобы не потерять контроль над ним.

— Иногда, — он усмехается, чуть понизив голос. — Нравится обстановка. Спокойно, никто не лезет с расспросами.

— А, то есть, поклонники не осаждают за каждым углом? — спрашиваю с едва заметной иронией.

— Иногда осаждают. Но здесь уже привыкли, — он пожимает плечами, будто это действительно не проблема. — Плюс к этому, здесь хороший чай. Для тебя — только лучшее, — растягивается в улыбке, как Чеширский кот.

Я прищуриваюсь. Это точно. Вот так, легко и без лишних слов, он снова пытается сбить меня с толку. Но я не собираюсь позволить ему это сделать.

— Так ты ведь извиниться хотел, — напоминаю я, когда официант приносит наш чай. Дорофеев ухмыляется, поднимая на меня свои внимательные тёмные глаза, и делает небольшой глоток, прежде чем ответить.

— Ну да, — протягивает он. — И я помню об этом. Просто не хочу делать это на бегу. Давай спокойно посидим, поболтаем. А там — и до извинений доберёмся.

16

— Слушай, ну и денёк сегодня, — жалуюсь по телефону подруге, пока закрываю кабинет. — Забыла в школе методички, а в электронке у меня их нет. Пришлось бежать вечером, а то как к урокам готовиться?

— Да как, — Наташка что-то с аппетитом жуёт, — с вечера забиваешь, а утром приходишь на урок и говоришь: ребята, взяли двойные листочки, подписали вверху фамилию и класс, а теперь конспектируем на оценку параграф.

— Да конечно, — смеюсь, — а потом эти листочки ещё проверять.

— Зачем? — ржёт Наташка. — Берёшь и выбрасываешь, а потом говоришь: ребята, листочки остались дома, но оценки я выписала.

— Наташа! Ты учишь меня плохому, — тоже хихикаю, понимая, что она несерьёзно.

— Ну кто-то же должен научить тебя плохому, Любаша. Ты уж слишком правильная девочка. Вот Мистер Идеальный Пресс пытался, но ты в отказ пошла.

Закатываю глаза, сдавая ключ от кабинета сторожу на вахте. Снова она за своё. Сколько можно меня эти Мистером Прессом уже стращать? Три дня прошло после его извинений в кафе, до сих пор отойти от этой незамутнённой наглости не могу.

— Так, Наташ, давай, я уже выхожу из школы.

Прощаюсь с подругой и отключаю звонок. Вместе со мной на порог выходит сторож, намереваясь выкурить сигарету.

— До свидания, Пётр Викторович, — прощаюсь с ним.

— До свидания, Любовь Андреевна. А вас что, никто не встречает? Уже поздно, одной не страшно ходить?

— Да всё же освещено, — улыбаюсь на его заботу. — Мне тут через сквер, там фонари горят, молодёжь гуляет, и через десять минут буду дома.

— Ну счастливенько вам, — кивает пожилой сторож, махнув мне рукой.

Я сбегаю по ступенькам и выхожу за калитку школы, и десятка шагов не делаю, как улица внезапно погружается во тьму.

Ни окна домов не светятся, ни фонари. Небо хмурое, тяжёлое. Ни луны, ни звёзд. Вокруг ложится такая мгла, что не по себе становится.

— Блин… — озираюсь растеряно. — И что теперь?

Утром писали, что на одной из подстанций авария, мощности перебросили на вторую, но, видимо, вечером, когда все вернулись домой и включили электроприборы, она не справилась.

Неуютно. Глаза к темноте привыкают медленно, да и всё равно это не особо помогает, потому что источников света просто нет.

Я достаю мобильный телефон и включаю фонарик, свечу себе им под ноги, чтобы хотя бы видеть, куда ступать.

Иду по привычному пути, но внутри тревога медленно разрастается — будто что-то в воздухе подсказывает, что нужно быть осторожнее. Пустынный сквер, по которому я решила пройти, казался идеальным коротким путём до дома. Но сейчас я уже сомневаюсь, стоило ли через него идти.

Каждый шорох, каждый хруст ветки под ногой вызывает у меня нервное напряжение. Я сжимаю сумку покрепче и стараюсь идти быстрее, но чувство опасности только усиливается.

И вот за спиной раздаются шаги. Сначала тихие, словно кто-то нарочно идёт медленно, затем — быстрее. Сердце начинает бешено стучать.

Я бросаю взгляд через плечо — двое мужчин идут за мной. Шаги становятся всё громче. Паника начинает подниматься к горлу, затрудняя дыхание.

У меня нет времени думать, что делать, я просто ускоряюсь, пытаясь не бежать, чтобы не привлечь внимания, но они тоже начинают двигаться быстрее.

— Эй, девочка, стой! — доносится голос одного из них, и я замираю от страха. — Ты чего убегаешь? Давай пообщаемся!

— Не трогайте меня! — выкрикиваю я, вцепившись в сумку так, что побелели костяшки пальцев. Продолжаю двигаться, дыхание стынет.

— Да ладно тебе, что ты такая нервная? — смеётся другой, и в этом смехе слышится что-то угрожающее.

Я бросаюсь наутёк, сердце колотится в груди так, что кажется, я сейчас просто рухну. Пытаюсь бежать быстрее, но ноги заплетаются, а шаги позади всё ближе.

Боже, что делать?! Они почти догнали!

Мой взгляд мечется по сторонам в поисках выхода, но народу в парке, как на зло нет. Наверное, тьма разогнала даже шумную молодёжь. Только я и эти два придурка за мною.

Луна на несколько мгновений выходит из-за облаков, и я замечаю в стороне спортивную площадку. Без раздумий сворачиваю туда, ноги сами несут меня вперёд, хотя дыхание уже сбивается.

Я вбегаю на площадку, не видя, кто там. В отчаянии смотрю вперёд и едва ли не врезаюсь в чью-то крепкую фигуру. Пахнет потом и чем-то свежим, знакомым. Я в панике хватаюсь за эту незнакомую спину, не соображая, кто передо мной.

— Помогите! — мой голос дрожит, а руки цепляются за плечо мужчины. — Пожалуйста, они… они преследуют меня!

Только спустя мгновение до меня доходит, что я знаю этот запах. Я поднимаю взгляд и вижу знакомое лицо, на которое падает свет экрана моего смартфона.

— Дорофеев? — выдыхаю я, не веря своим глазам.

Он резко разворачивается ко мне, нахмурившись, явно не ожидая увидеть меня в таком состоянии.

— Кошка? — его голос удивлённый, но в нём сразу звучит беспокойство. — Что случилось?