Угхуул -Нарак 2 дорога с Богом

глава 1

Глава 1.

Трое, сидя на холме, глядели, как горит город. Город горел с аппетитом: взрывались склады, доносились вопли людей и грохот колокольного набата. Периодически всполохи пламени рвались вверх, а крики принимали какой-то инфернальный характер. Горел не какой-то захолустный городишко купцов или богадельня — горел Город Всех Богов.

Удобно устроившись на высоком всхолмье, Сын Тьмы, сложив кисти рук на коленях, тёмными глазами глядел, казалось, сквозь горящий город у своих ног. Вампир и зомби бились об заклад, когда рванут запасы бренди в трактире. Оглушительный хлопок и шар пламени над правой оконечностью города возвестили, что статическое равновесие спора приобрело диссонанс в сторону победителя. Зазвенели монеты, переходя из рук в руки, раздался шум горячего спора и, по-видимому, подзатыльник. Потом всё стихло.

Из города навстречу троим свидетелям огненной вакханалии приближался всадник на взмыленном верблюде. Прижатая к седлу фигурка яростно распространяла вокруг себя чад и дымок. Опалённое лицо всадника, вытаращенные в ужасе глаза «корабля пустыни», который неожиданно резво перебирал ногами, — всё говорило о неординарности ситуации. В тридцати шагах от троицы всадник сполз с верблюда и побежал к ним. В десяти шагах замедлил ход и рухнул без сил в пяти шагах от Сына Тьмы.

Скребя пальцами по песку, на котором рос чапараль или карликовая сосна, молодой парень с гривной на шее и обручем на опалённых волосах (а это был именно он — распорядитель Города Богов) полз вперёд, не обращая внимания на то, как вязнут его движения, будто в плотном киселе.

— Как? Скажи мне, как?! В Городе Всех Богов, где власть моя абсолютна, а слово моё не мог оспорить никто, случился пожар и бунт! Как это возможно?!

— В вашем городе толпились служители богов и паства, но ни разу в ваш град не сходил бог во плоти. Я — первый глава официально заявленной религии, её цель и сокровенный смысл, который посетил ваш городок. Да, мои слуги и первоапостолы несколько эксцентричны…

— Эксцентричны?! Ваш так называемый слуга ворвался в Дом Скорби Долгого Агуна и изнасиловал там всех жриц! Потом ваш другой слуга оторвал голову святому ламе и, подкидывая её вверх, предложил всем сыграть в какой-то непонятный футбол этой самой головой! Потом оба они ворвались в трактир Святых Свидетелей и, перепугав посетителей, выпили всё пойло, которое смогли найти! А потом, по непонятной мне причине, город запылал сразу с четырёх сторон! Город простоял четыре тысячи лет, собирая в себе мудрость перекрёстка миров! Более пяти тысяч религий нашли приют в наших стенах, а вы растоптали это всё за два дня! КАК?!

Поймав взгляд хозяина и не увидев там ничего, что могло бы его остановить, Виталик взял парня за шиворот и, подняв его над землёй на добрых полметра, визгливо передразнил:

— Чьих будете?

А потом, откинув его на метров пять вперёд, скомандовал вампиру:

— Фас!

— Я тебе не собака какая-то! — обиженно взвизгнул Нав и засеменил вслед за распорядителем Города Всех Богов.

Утробное чавканье, предсмертные всхлипы и хруст ломаемых костей ознаменовали конец трапезы Божественной Тени.

Вопли в городе внезапно стихли. Раздавался лишь треск пламени и завывание ветра.

— Верблюда не трогай! Не трогай, скотина, я сказал! — орал Виталик на Нава, захомутавшего обезумевшего от страха «корабля пустыни».

Тот гордо пришпорил здоровенного мехари (порода одногорбого верблюда) и, описав круг около Сына Тьмы, слез с него. Верблюд съехал вниз, видимо, в глубокий обморок.

— Пошли, — сухо проскрипел голос Сына Тьмы. — Здесь нам больше делать нечего.

Длинная дорога среди чапараля и сухих колючек привела спутников на широкий тракт — дорогу, вымощенную серо-красным кирпичом.

Два солнца бесконечного мира зависли в зените и нещадно пекли головы трём спутникам, молча бредущим по дороге.

— Хозяин, можно я спою? — спросил Виталик.

Сын Тьмы смерил его тяжёлым взглядом и кивнул.

Песня не полилась, не пошла — а именно заскрипела, как несмазанная тележная ось:

Эх, дорога, да звенят кандалы,

Ветер стонет под окном.

Месяц бледный светит с вышины,

А мне снова не до сна.

Вёрсты каторжные, да пути-пути,

Кто их мерил — тот не забудет.

Крепки решётки, да ночи долги,

Только воля сердце будит.

Конвой строгий, да шаги тяжелы,

Снег заметает след.

Где-то там, за синей далью,

Ждёт последний мой рассвет.

Вёрсты каторжные, да пути-пути,

Кто их мерил — тот не забудет.

Крепки решётки, да ночи долги,

Только воля сердце будит.

Кто-то песню затянет в ночи,

Кто-то вспомнит дом.

А мне снова шагать в цепях,

Под надзором, под ружьём.

Вёрсты каторжные… Да пути-пути…

Кто их мерил — тот не забудет…

Крепки решётки… Да ночи долги…

Только воля… сердце будит…

(Примечание автора: оригинальная песня русских каторжников, идущих по этапу.)

— Не слабо ты звенишь потихому! — восторженно прошептал Нав. — А погремуха у тебя какая была?

— Виталян-бритва!

— Тихо, блатные вы мои пострадальцы, — проговорил Угхуул Нарак. — Что это сбоку?

На дороге перед ними нарисовался Т-образный крест с распятым на нем пересохшим трупом непонятного существа — явно без его согласия. Тело обладало мускулистой, некогда мощной грудью (о чём говорили плотные, несмотря на мумификацию, мышцы), широким размахом плеч. Смущала, однако, голова: вытаращенные, сморщенные, как изюм, глаза и огромный, как у тукана, клюв на пол-лица. Из клюва виднелись внушительные клыки.

Раскинутые в стороны руки имели перепонки, наподобие плаща или крыльев, которые метались, как обрывки ткани. Сухая, терпкая вонь почему-то смешивалась с сильным запахом ванили.

глава 2

Глава 2

Отбросив горбуна-привратника в сторону, троица прошла дальше и под напором музыки проникла-таки в огромный сводчатый зал, освещенный факелами, воткнутыми в держатели из черного чугуна примерно через каждые два шага. В конце зала, венчая длинный полупустой стол, возвышался трон из серого камня, покрытый огромным количеством шипов, зубцов, кольев и стержней — казалось, трон был целым клубком гигантских ежей.

На троне восседал щуплый мужичонка с серой кожей и пронзительными алыми глазами, в центре которых перекатывались горошины бешеных зрачков, черных как проколотая в самую тьму дыра. Сын тьмы почувствовал необычный, доселе неведомый дискомфорт от взгляда сидящего на троне. Хотелось уйти и спрятаться, но не тут-то было. Неожиданно глухим басом коротышка промолвил:

— Ко мне!

Все трое непроизвольно шагнули вперед, а Нав так вообще винтом согнулся в невообразимом для людской анатомии поклоне и чуть ли не носом в пол приник.

— Сууука… — прошипел сквозь зубы Виталик и пнул раболепно распластанного вампира.

Угхуул Нарак просто сел прямо на пол и, как говорили древние, «завалил валунами век озера глаз».

Проваливаясь во тьму бездны, Сын тьмы почувствовал огромное и неотвратимое — как присутствие в эпицентре стихийного бедствия — заполнение сегмента тьмы в данной ячейке вселенной их новым противником. Хозяин замка довлел, накатывался, как прибой на бумажный замок со щепочками, подпирающими стены. Волна была велика и неостановима, но все никак не накрывала — грозила, но не убивала.

И Сын тьмы попробовал то, чего доселе не пробовал даже в мыслях. Находясь во тьме бездны, он попробовал провалиться еще глубже — уйти из тьмы в тьму.

Вывалившись на ровную, как стол из стекла, бесконечную поверхность, он увидел себя в форме маленькой пирамидки, а своего противника — как массивную, в милю высотой, сферу из черного гранита.

Шар из гранита провибрировал:

— Поклонись и признай мое превосходство, и я убью тебя быстро, выпью твой дух легко, а посмертие заменю гулкой пустотой.

Угхуул Нарак в ответ лишь нестерпимо сверкнул и пронзил всей сутью своей кажущийся непробиваемым черный гранит. Как победитовое сверло крушит любой металл под визг и шипение льющегося на станок масла, так и Сын тьмы вгрызался — как червь в яблоко, как упрямый каменотес в сплошную скалу своего противника.

И он дрогнул.

Покрошился, как торф под ножом грейдерного трактора, как сыр под струной бакалейщика, как жёваная бумага под раскаленным шилом…

Открыв глаза, Сын тьмы поднялся с пола и увидел дивную картину: Божественная Тень грыз горло хозяина замка, слепо таращившегося в непроглядные просторы бездны, где шло сражение с Сыном тьмы. А Виталик с утробным хеканьем рубил набегавших к трону со всех сторон многочисленных ублюдков — недовампиров и недонавов. Длинные мосластые руки, кружевные воротники под слюнявыми ртами, камзолы, перепачканные несвежей кровью, сапоги с серебряными шпорами и трости с оголовками из золота и каменьев — роскошь придворного общества — и топор палача в серых руках апостола тьмы.

Криков не было — только влажные всхлипы рубимой плоти, стоны валящихся на пол, скрип клыков упыря, грызущего кадык графа, и нестерпимая визгливая мазурка, которую наигрывал квартет в углу зала.

Оглушительный хлопок в ладони остановил всю эту вакханалию.

Сын тьмы медленно подошел к трону и оторвал присосавшегося упыря.

Виталик так и замер с поднятым вверх топором. Приспешники местного владыки тупо повалились на гранитный пол и тихо воняли старым хлевом.

— Почет и уважение славному владыке Темного Двора в этих тихих землях! — проговорил Угхуул Нарак вполголоса, но его услышали все. — Не найдется ли приюта для алкающих знаний из чаши бездны?

Граф открыл еще шире и так бездонные глазищи свои и сделал уникальный по своей властной наполненности жест правой ладонью — то ли стряхнул что-то, то ли свернул кому-то мелкому шею.

С тихим шорохом все напольные вонючие вассальные украшения расползлись к стенкам и исчезли в низких дверцах, как по волшебству.

— Я поражен, месье! — голос графа никак не гармонировал с его жалким видом. Теперь это был густой и властный баритон с легкими обертонами удивления в омуте полного безразличия ко вселенной в целом и к «блохам», представшим пред его очами, в частности.

— Еще никто не выдерживал моего темного присутствия так, как вы. Кто ваш учитель? Кто тот достойный, кто взял вас за руку и отвел во тьму? Я вижу, что вы из рода пищи, но клянусь — такой силы я не видел даже у Королевы Паучьих Пустошей!

Отпустив нервно ерзавшего у него в руках нава, Сын тьмы чуть наклонил голову в ритуальном поклоне навов:

— Признаю присутствие неравного себе по силе, но достойного внимания перед трапезой смерти.

— Лотос тьмы, зеркало бездны, Уро Най, — тихо проговорил Угхуул Нарак. — Я его недостойный ученик, а это мои первенцы в лоне моей веры.

— Отпразднуем же встречу стихий, не породившую хаос, но усилившую нас! — проорал граф и тоже хлопнул в ладоши.

Мгновенно зал заполнился толпой слуг и служанок — серая кожа, горящие глаза, запах ванили и тухлой рыбы, обилие тонкого кружева и блеск позолоты. Посуда, дымящиеся куски мяса на фарфоре, стелющиеся с опущенными глазами упыри и демоницы, чаши, наполненные кровью и молоком с желтоватым оттенком, пучки цветов черного табака, растущего лишь в пещерах навов.

Стол был накрыт в мгновение ока, и все слуги, как по волшебству, исчезли.

— Присядьте. Будьте моими гостями по праву сильных, пришедших к сильному. Приветствую за своим столом вас как равных.

Граф протянул тоненькую ручонку вперед и простер ее над столом так величественно, как не снилось никому из владык земных.

глава 3

Глава 3.

— Главная ошибка, которую совершают все, идущие по пути познания мира и его анатомии и архитектуры, — это привязка к понятию «где». Где «на север триста шагов, потом под пень и прокричать совой два раза», где «на пятьдесят миль по морю на закат, и там увидишь остров» — все это мелочи и ересь, не достойная внимания. Истинно великие события и места — как то храмы, битвы, места упокоения или великие саркофаги богов — все это оперирует прежде всего не понятиями и сентенциями «где», а понятием «как»: тонко и насколько глубоко?

Погружаясь во тьму бездны, ты не меняешь своего положения в тварном мире, но разум твой может преодолеть миллионы миль и эоны веков, лишь уплотняясь или огрубевая, лишь утончаясь и воспаряя. Весь словарь всех языков мира не способен передать изменения гармоник и вибраций души мага и шамана, которыми тот превращает свой ум в ключ, открывающий любые врата откуда угодно и переносящий тело и душу куда угодно…

Именно эти слова выходили из кажущихся спокойными уст графа, когда Сын Тьмы перевязывал культю на месте отрубленного левого запястья, а Божественная Тень облизывал очередной кол перед тем, как передать его Виталику, методично забивающему их в тело верховного упыря — уже оба плеча и оба бедра были прибиты к сиденью. Колья были чугунными ручками от держателей факелов, а забивал их зомби обухом своего топора.

— Да, да, отец родной, — проговорил зомби. — Плоть слаба, а дух силен. Бла-бла-бла… Счас хозяин наш тебя на ленты распустит, и ты, как миленький, всё нам расскажешь: и как глубоко засунуть, и как тонко вдохнуть.

— Логика очень проста: даже бесконечная жизнь дорога любому утырку, особенно по злобе и черноте души своей лишенному посмертия, как вот ты. И ты нам всё расскажешь. Либо ты уже так стар и так силен, что смена тел для тебя — не более чем смена одежды, и ты расскажешь нам всё из любопытства и желания понаблюдать, как мы обосрёмся в храме Червя.

С этими словами Божественная Тень просто повернулся и цыкнул на блестевшую красными глазенками толпу прихлебателей в арке прохода. Слуги боялись войти после того, как Виталик схватил одного замешкавшегося упырёнка и разорвал его, дёрнув за обе ноги в разные стороны. Мясо, глядевшее из разрыва, мерцало, как рыбье, и тихонечко сочилось розовой слизью — слуга пару часов назад покушал.

Раны на теле графа не сочились вообще ничем. То ли он не ел и не пил ничего, то ли была ещё какая-то причина. Божественная Тень сказал перед тем, как они напали на графа, что тот достиг такого же уровня контроля над жаждой, то есть может по праву считаться Божественной Тенью, но неясно, какой тёмный дар он получил.

Глядя, как слуги приколачивают безвольное и неожиданно слабое тельце графа к трону, Сын Тьмы размышлял над этим и глядел на местного правителя через тьму. Он внезапно обнаружил в себе после прохождения Поезда Стикса, что может не нырять в бездну целиком, а, например, погружать туда только какую-то часть тела. Если глаза или голову наполнить чувством бездны, то открывались поистине невообразимые возможности. Через эту призму мира зомби, к примеру, выглядел как столб светящейся стекловаты с обильно горьким вкусом даже на вид и постоянно источал какой-то лёгкий гул. Божественная Тень, в свою очередь, выглядел как маленькая звезда, очень колючая на вид, переливающаяся всеми оттенками серого и перламутра, и при передвижении издавал лёгкий звон.

Пестуемые облики своих слуг Сын Тьмы оценил как крайне неудобные для передвижения по бездне. Они не могли лететь или самостоятельно управлять потоками тьмы — они могли только проваливаться на миг во тьму и сразу, как куски пенопласта, выпрыгивали в реальность. Погружение во тьму на долгий срок было возможно только с помощью Угхуул Нарака. Себя же Сын Тьмы видел как огромную манту ската с акульим ртом и постоянно мерцающими не то плавниками, не то руками. Теневой облик был необычайно комфортен, и постоянно тянуло остаться в нём подольше.

Встряхнув свой ум, Сын Тьмы глянул на графа и ещё раз увидел его как глыбу чёрного антрацита, но очень немобильную и массивную. Если сам Сын Тьмы в бездне был шустрой рыбиной или подлодкой, то местный правитель в бездне был островом с маяком на его вершине.

— Так как мы пройдём к храму, милостивый государь? — протянул Сын Тьмы.

Ощерившись острыми, как иглы, клыками подозрительно сероватого цвета, граф вывалил длиннющий серый же язык и проговорил:

— Сильный узнает сам, а слабому это знание ничего не даст — он погибнет прямо у входа в храм.

— Что-то у тебя зубов во рту многовато, — прохрипел Валерик и, разжав зубы графу лезвием ножа, подобранного со стола, начал ковыряться у него во рту своими заскорузлыми пальцами. Протестующее мычание, переходящее в хрип и бульканье… Зомби, повернувшись к упырю, бросил ему хитро скрученный коренной зуб.

— В твою коллекцию, братиш. К когтям Брунхильды добавишь — и классный бусняк на шею будет!

Поймав зуб, упырь вдруг резко выпрямился и насторожил уши, поведя носом, как ищейка. Он уставился кроваво-красными глазами в стену тронной залы и сказал:

— Кто-то идёт…

Окунувшись головой в бездну, Сын Тьмы тоже почувствовал удушливые торнадо тьмы, приближающиеся с трёх сторон к замку. Выпав в реальность, он услышал грохот и какое-то гулкое завывание.

— Мои любимые дети возвращаются с охоты! — пробулькал или прошамкал граф. — Вам конец. Они многократно дальше прошли после меня по пути тьмы, а старший даже заходил в храм Червя и смог вернуться оттуда живым и выросшим в силе.

Грохот нарастал. От прихлебателей в арке прохода исчезли даже следы — все разбежались. Всполохи лоскутов тьмы вырывались в двери и накатывали волны удушливой вони, как из братской могилы, куда сыпанули мало извести.

Развалив косяк, в зал втиснулся огромный волк с блестящей, как проволока из нержавейки, шерстью. Каждый шаг мускулистых лап сопровождался шкворчанием, какое производит канифоль на жале паяльника. Весь волк был очень реален и, кажется, даже прогибал ткань мира под себя. Глядя на него, Сын Тьмы внезапно понял, что практически совсем не чувствует бездну — своим появлением волчара вытеснил практически всю вселенную из фокуса внимания.