Трудно сказать, с чего все началось. Как распознать точно: в какой момент вполне обыденное и естественное вдруг оборачивается чем-то невероятным и загадочным. Может быть, причина кроется в детских суевериях, смутных воспоминаниях о сказках, которые, хотя и приглушенные так называемым здравым смыслом, все еще остались в нас и иногда подталкивают подумать: ”А вдруг там что-то есть?” Можно поверить и испугаться - а там ничего и не было. Можно не поверить и махнуть рукой - а там действительно что-то было. Неизвестно, что лучше - первое или второе. Но если не испугаться, не махнуть рукой, а просто проявить хоть самый маленький интерес, иногда обнаружится нечто, заставляющее поверить в то, во что раньше не поверил бы никогда.
Примерно такие мысли имел на сей счет мой дядюшка. Престранный господин, надо вам заметить. Под самый конец жизни он, похоже, так и не сумел полностью выйти из детского возраста. Сколько я его знал, он постоянно рассказывал всякие фантастические истории, делая вид, будто сам ни капли не сомневается в их достоверности. Да еще частенько кое-что из них записывал, и с таким усердием, словно боялся: не успей его перо - все эти драконы, гоблины, водяные и прочая чепуха вырвутся в наш спокойный мир и тогда уж точно перевернут в нем все с ног на голову.
Над ним, конечно, втихомолку посмеивались, но вообще-то в нашем городе он считался весьма уважаемым человеком. Имел особняк, выходящий фасадом на центральную улицу - кто попало в таких домах не селится. И в средствах стеснен не был, хоть особой любви к наживе за ним никто не замечал, жадностью, кстати, он тоже не отличался. В общем, ему легко прощались все его безобидные странности. Потому насмешки в основном доставались мне, ведь я вроде так - с боку припеку. С умом, как я считал, у меня все было в порядке, чтобы всерьез воспринимать дядюшкины фантазии. Но остальные почему-то полагали иначе. К тому ж, в отличие от него, я не имел столь прочного положения в обществе, да и мои знакомые куда меньше утруждали себя тактичностью. Порой так меня и называли: “Племянничек чокнутого”. А еще чаще путали, к кому из нас относится сие нелестное определение. В большинстве случаев, видимо, для простоты, оно доставалось именно мне. И было обидно слышать в свой адрес: “чокнутый племянничек” либо просто “чокнутый...”. Но стоило намекнуть старику на данное обстоятельство, он тут же пускался в туманные рассуждения:
- Не на то ты, Джимми, обращаешь внимание, на что нужно. Ну и пускай смеются. Им от этого не лучше, так почему тебе должно быть хуже. Я в свое время перестал замечать чужие насмешки, и они прекратились, когда в них пропал всякий смысл. Важно твердо знать: в чем прав ты, а не другие - и тогда пускай себе что угодно думают. Ты же вместо этого пытаешься стать на них похожим и готов согласиться с любым, даже с тем, кто насмехается над тобой.
- Не только и не столько надо мной, - пояснил я, но он пропустил мои слова мимо ушей.
- Если обо всем судить, как они, многого не увидишь не то что где-то там, - неопределенно повел он по сторонам поднятой рукой, - а у себя под носом. Но ведь оно не значит, что этого не существует.
- Например? - перебил я, довольный, что поймал его на слове. - Ну-ка покажи что-нибудь этакое.
- Хорошо, - на удивление быстро согласился он. - Посмотри в окно. Что ты там видишь?
- Ничего такого, - ответил я. Разве можно было обнаружить что-нибудь особенное там, куда смотришь по несколько раз на дню вот уже много лет. - Площадь, ратуша, садик господина мэра за витой оградой, - бесстрастно перечислял я, опуская глаза все ниже и ниже, пока не уперся ими в подоконник.
- А ты ничего не пропустил?
- Ну да. Еще сама дорога. Нет бы, подальше от нее отодвинуться, когда строились. Можно было бы развести сад, как господин мэр напротив, вместо того, чтобы она все время маячила под самыми окнами, - ее вид почему-то всегда вызывал во мне уныние, смутное сожаление о чем-то, что может произойти лишь далеко отсюда и значит - не со мной, поскольку у меня не числилось в планах на обозримое будущее: покидать эти места.
- Вот-вот. Каждый день топчешь ее. Сколько уж отмерил шагов туда-сюда и ни разу не задумался, что она продолжается дальше твоего любимого трактира, откуда вы с приятелями не вылезаете, на многие и многие мили. А ведь она пролегала тут, когда его и в помине не было, как не было и нашего города, и множества других дорог, соединяющих нынешние города и поселения.
- Откуда ты знаешь? - не сдержал я любопытства. - Нашему городу никак не меньше двухсот лет, не станешь же ты утверждать, будто помнишь времена, когда тут было пустое место.
К слову сказать, городок наш ничем таким не выделялся. Ни большой, ни маленький, каких, наверно, в иных местах попадается по несколько на каждые сто миль. В нем имелось все, что положено иметь городу, но не более того. И дорога, пересекающая его от южных до северных ворот, не казалась здесь чем-то примечательным. В конце концов - какая разница, что на этом месте раньше возникло. И все же интересно было послушать дядюшкины умозаключения.
- Сколько в нашем городе улиц и площадей, не считал? И где ты еще видел, чтобы камни были такими гладкими и так плотно подогнаны друг к другу?
- Признаюсь, не обращал внимания, - пожал я плечами. - Хотя, правда, спотыкаешься тут меньше, а свернешь в сторону - противно становится, особенно в дождь. Пожалуй, ты прав, в наше время на дороги всем плевать, да и строить их так, наверняка, разучились. Увы, ничто не меняется к лучшему, чаще наоборот. Только все равно я не улавливаю, куда ты клонишь. При чем здесь эта дорога? Ну, допустим, проходила тут когда-то, а потом вокруг нее построили город. Я пока ничего удивительного не заметил.


Вот так я очутился совершенно один в совершенно незнакомом месте, впервые, но, забегая вперед, скажу, далеко не в последний раз. Всего лишь на третий день пути я самым нелепым образом остался без средств и без спутника. А вокруг было то же самое, что и вчера, с той лишь разницей, что негостеприимный приют, где нас настигли первые неприятности, теперь находился не впереди, а позади. Начало положено. Оставалось только ждать следующих злоключений. Я брел вперед, проклиная судьбу. Сапоги сперва стерли мне ноги, а когда я их стащил и перекинул через плечо, грубые голенища натерли шею. Следовало еще прибавить сюда нестерпимую жару и болевшую после вчерашнего голову. Билл прихватил с собой все наши припасы, так что и голод, и жажду утолить оказалось совершенно нечем, если не считать теплой воды. По счастью я так и не выкинул бутыль из-под опробованного на ночь напитка и, спохватившись, вернулся и наполнил ее в ручье. Но в бутылке вода плохо пахла и имела неприятный привкус, живо воскрешающий в памяти ночные и утренние события, отчего еще больше портилось настроение.
“И сам-то я хорош! Чего заупрямился? Стыдно возвращаться, не оправдав доверие и в придачу потеряв все деньги, выделенные на это дело? Хорошее будет оправдание: расскажи я дяде начистоту и во всех подробностях, из-за чего все у нас, точнее уже у меня, пошло наперекосяк. Хорошо Биллу - с него взятки гладки. А может, и прибыль имеется... Да что это я, в самом деле! Мало ли что он там сдуру наговорил. Не ко всякой же глупости прислушиваться. Жаль, поздно поворачивать назад. Его уже не догнать, а объясниться надо бы, и за мое пустое брюхо поблагодарить...” - пока я мысленно обзывал последними словами себя, дурацкую затею с этим путешествием и всех к ней причастных, ноги сами собой несли меня вперед, будто больше ничего не существовало, кроме унылой, однообразной каменной ленты - единственной дороги среди этого травяного океана...
“Единственной?! - занятый своими безрадостными мыслями, и больше не глядя ни вперед, ни по сторонам, я сам не заметил, как очутился перед развилкой. - А дорог-то, выходит, две... - остановился я в раздумье. - Так какую из них выбрать, чтобы найти ответ на дядюшкин вопрос?”
Правая все заметнее уходила вверх по бесконечному склону, исчезая под мутной хмарью, выше переходящей в сплошные серые облака. Уже третьи сутки я в пути, а они никуда не делись, остались все там же, словно замерли на месте, приблизившись лишь на расстояние, отмеренное моими собственными шагами. И за этой непроницаемой для глаз завесой подсознательно угадывалась другая преграда, плотная и непреодолимая. Она отпугивала меня, сама оставаясь невидимой, и я даже начал понимать, почему Билли больше не захотел идти вперед. Но тот был уже далеко, догонять его бессмысленно, а передо мной имелась еще одна дорога. Мощеная плотным, теплым песком она уводила налево и вниз, теряясь между холмов и перелесков. И небо в той стороне было будто бы совершенно другим: бездонно-васильковым и удивительно чистым, только у самого горизонта белело тонкое, прозрачное облако, похожее на легкую арку ворот, за которыми скрыта какая-нибудь чудесная страна. “А чем было бы плохо: попасть туда. Может, такое продолжение поправило бы кое-как начавшиеся дела. Схожу-ка погляжу, что открывается за поворотом”.
Пройдя с четверть мили, я обернулся, и мне показалось, что налетевший ветер на миг разорвал серую облачную завесу, и в разрыве мелькнуло не небо, а кусок каменной стены... Интересно получается: оказывается, дорога справа упирается в отвесные скалы до самых небес. Выходит, я выбрал единственно правильную, поскольку по другой все равно не пройти. Для чего же она тогда там нужна? Авось когда-нибудь посчастливится найти ответ и на этот вопрос.
*****
Откуда только взялись силы! Я прошагал без передышки остаток дня и ночь напролет. А ранним утром, едва свернув за гряду холмов, вклинившихся в равнину, я увидел город. Рассвет уже посеребрил росистые склоны. Правее, поодаль, на самом гребне, во влажном белесом воздухе синеватым пятном проступал силуэт какой-то башни. А впереди - стены города, то золотистые, то нежно розовые в первых солнечных лучах ярко выделялись на фоне окутанной паром земли и пока еще едва-едва голубеющего неба.
Я сошел с дороги, ведущей к городским воротам, чтобы омыть в росе запыленные сапоги. По траве оказалось идти даже легче. Здесь было так красиво и безмятежно, что я сам себе показался тут пришельцем из другого, дикого и забытого мира. Сколько пройдено от дома? Миль сто, не больше. А у нас и слыхом не слыхивали про это место, напыщенно воображая собственный городишко едва ли не краем света. Я оглянулся назад. Конец дороги, приведшей меня сюда, потерялся в холмах неподалеку от той самой башни. Оказалось, это не просто башня, а целый небольшой замок. В той стороне все, и сама земля, еще спало, но город пробуждался: донесся бой часов, со скрипом поднималась решетка ворот, еще не видимых за изгибом стены. Дорога, по которой я шел, оказалась тут не единственной. Множество их стекалось к воротам, петляя среди возделанных полей. Кое-где торчали крыши домиков и более мелких построек, тесно жавшихся друг к другу. Но они и отдаленно не напоминали убогие лачуги на окраине нашего городка. Казалось, будто кто-то с большим вкусом расставил их вокруг как игрушечные кубики.
Уж, разумеется, я не мог пройти мимо городских ворот, распахнувшихся столь гостеприимно перед самым моим появлением. Когда я их миновал, привратник улыбнулся мне словно старому знакомому. Это было совсем уж непривычно и странно, отчего я даже не удержался вернуться и поздороваться с ним.
Пробудился я под вечер в отличном настроении. Усталость как рукой сняло. Никогда не думал, что можно выспаться в сидячем положении, да так хорошо. Хотя причин для особой радости, как оказалось, не было. Аин куда-то исчез. Я оглядел все комнаты, он нигде не обнаружился. Заглянул я и в подвал и тут, зябко поежившись, поймал себя на мысли: как это глупо.
Я вернулся в комнату. Наверно, мой приятель просто ушел, покуда я спал как убитый. Судя по всему, это продолжалось часов пять, и толстяк не захотел меня будить. Что ж, пора и мне убираться отсюда. И вдруг я открыл, что мне вовсе не хочется этого делать. Ведь я уже успел почувствовать себя здесь, как дома. Это приятное ощущение было из тех, от которых я за недолгое время пути уже начал отвыкать.
Ладно, день еще не кончился. Задержусь ненадолго. Что мы тут еще не осмотрели, или Аин осмотрел без меня? Ах да, он ведь впился в ту книгу, которую я извлек на белый свет из тесноты шкафа. Что-то долго он ее изучал, будто чего в ней понял. И кстати, где она сама? Наверно, он впихнул ее на место. Я сделал шаг к шкафу, но тут же остановился. Раз впихнул - значит, и ему она надоела. Ни к чему попусту тревожить покой древних страниц в солидных кожаных переплетах. Я с досадой подумал, что делать в замке мне, собственно, больше нечего.
На столе скучал еще внушительный остаток окорока и бутыль с вином, убавившаяся на две трети - вместительная, однако. “Надо бы прибрать за собой, - подумал я, хотя третий раз спускаться в подвал было уже лень. - Вот что, заберу-ка я все это с собою. Надо же чем-то поужинать. А что выглядеть буду подозрительно с окороком под мышкой - так никто меня не увидит. Утром в окрестностях замка мы ни души не встретили. Уговорю все это где-нибудь на поляне под звездами, авось ночь теплой будет.
На прощанье я еще раз окинул взглядом комнату, подарившую нам ненадолго столько домашнего уюта. Хотелось как можно лучше запомнить ее вместе со всей обстановкой. Неизвестно, куда еще занесет меня шальной ветер судьбы, но второй раз в такое милое и прекрасное место мне уж точно не попасть. И не однажды еще, наверно, я попытаюсь хотя бы отдаленной тенью воскресить в памяти это стрельчатое окно, наполняющее комнату мягким светом северного неба, стол и кресла вокруг, в которых мы отдыхали, камин с часами, изящную винтовую лестницу, уходящую куда-то вверх сквозь отверстие в центре круглого потолка. “Лестницу?! Вот где мы не были, - внезапно осенило меня, - на самом верху! Надо бы туда слазить, поглядеть: какой открывается вид. Может, это следовало сделать в первую очередь. Ну а так, хоть напоследок получится, жаль только: стемнеет уже скоро.
Ноги словно сами собой застучали вверх по ступеням. Те с негромким скрипом приятно запружинили под ними, в теле почувствовалась легкость. Комната, вращаясь, ушла вниз. Я очутился в узком колодце, выставив в темноте руку над собой, и через несколько шагов уперся ею в наклонную дверцу, даже не дверцу, а люк, открыв который, я быстро и без малейших неудобств оказался наверху и, оглядевшись, присвистнул.
Уж ни на край ли света я попал? Похоже на то. И хотя после уютной комнаты здешний неласковый ветер, едва не сорвавший шляпу с моей головы, чуть ли не до костей пробрал своим холодом, я словно прирос к парапету площадки, той самой, на какую еще снизу обратил внимание и на которую выбрался сейчас. И был уже не в силах оторваться, зачарованный увиденным. Довольно странный пейзаж открывался отсюда. Земля круто обрывалась с трех сторон, и пустота, где было лишь дыхание ветров, разрасталась вглубь и вширь. Мимо ползли мелкие, рваные клочья пара, поднимавшегося над остывающей землей, и казалось, будто каменный круг под моими ногами - это крохотная ладья, плывущая по невидимым воздушным волнам с прозрачной пеной. Внизу, на дне сверкающей лентой в зеленоватом сумраке вилась река. А за рекой все было скрыто пеленой тумана. Похоже, именно она все время маячила впереди, но как я мог вообразить тогда, что она простирается от горизонта до горизонта, покрывая земли к северу на многие и многие мили, сколько можно было охватить взглядом с такой высоты. Туман стелился от прибрежных лугов равнины, наползая на кручи, где могучие корни гор переплетались с древесными корнями, и постепенно превращался в унылые и грозные облака, что клубились вокруг темных вершин. Только они прорезали эту густую белесую мглу, вереницей громоздясь все дальше и выше, так далеко и высоко, что я сам себе показался маленькой пылинкой, которую вот-вот сдует, и она бесследно затеряется там. У меня едва не закружилась голова, и я, на всякий случай, еще крепче вцепился руками в парапет. И над всем этим разверзлось глубокое, неестественно чистое небо, будто опрокинутая чаша, из которой выплеснулось вниз молоко и разлилось по необъятному миру.
Земные звуки не долетали сюда. Не доносилось ни шелеста листвы, ни обычного для этого часа стрекота кузнечиков, лишь воздух, обдувающий башню, звенел в ушах словно монотонный орган. Мне показалось, что к нему примешивается что-то похожее на частую барабанную дробь, отдаленную, но небывало мощную. Может, это река, плавными изгибами широко и медлительно струящаяся по равнине, там, ближе к горам, уже невидимая, неистово бурлит порогами.
Неведомая и неприступная страна. Видать, ее рубежи не так-то легко пересечь, а туман многократно усиливал это чувство. Было в ней что-то пугающее, но вместе с тем и притягивающее. Хотелось заглянуть туда, под туманную пелену, как под папиросную бумагу, скрывающую картину, когда краешек ее отогнут, и виден всего единственный маленький кусочек полотна, по которому можно только гадать, что же оно в самом деле изображает, и поэтому вас начинает разбирать любопытство. Так же и там, все спряталось, лишь отдельные фрагменты проглядывали сквозь мглу. Иногда, в разрывах тумана я даже видел деревья, далекие, крошечные на фоне гор, по склонам которых они теснились. Но на самом деле они были огромными, вероятно, куда больше виданных мною доселе. Низкое солнце ярко освещало их косыми лучами, и мне порой казалось, что я различаю ветки, сухие и корявые, торчащие из моря листвы, хотя было это невообразимо далеко. Нет, это была не картина, а целый мир, живущий собственной, неведомой для меня жизнью. Я опустил глаза.
Медленно-медленно бледнел туман за окном. Я то и дело бросал туда взгляд из-под одеяла, а потом снова смыкал веки, пока, наконец, не догадался взглянуть на часы.
“Уже одиннадцать! - я вскочил с постели, точно ошпаренный. - А то все думал: чего это сон не идет. Поздновато однако, а дел на сегодня намечено порядком”.
Одевшись, я распахнул окно и высунулся в него. Воздух был влажный и какой-то серый. “Сегодня пасмурнее, чем вчера, - подумал я с легкой досадой. - Но да ладно. Дождя нет - и то хорошо”. Позавтракав на скорую руку, я, несколько изменив свои изначальные планы, решил первым делом отправиться в город на розыски Аина. Что-то подсказывало мне, что с этим стоит поторопиться. Каковы ни были причины его внезапного исчезновения накануне, меня не устраивало, что мы даже не попрощались. Заодно по дороге попытаюсь привести в порядок сумбурные впечатления от вчерашних событий, а то покуда в голове из-за них сущая каша.
Опасения насчет погоды, к радости моей, не подтвердились. Я это понял, едва вынырнул из полутемного холла. Небо над городом и округой сияло такое же безоблачное, как и вчера. Обильная роса не поспела высохнуть, ее бусинки сверкали, как хрусталинки на бархате, под уже высоким солнцем. Но жары покуда не было. И не успел я полностью насладиться этим великолепием, как вскоре очутился за городскими воротами.
Где искать моего приятеля я, разумеется, понятия не имел. Поэтому мне ничего не оставалось делать, кроме как обратиться к первому встречному. На всякий случай, я сделал это неподалеку от кабачка, где имел счастье познакомиться с объектом моих теперешних поисков.
- Извините, - обратился я к долговязому парню, который, видимо, собрался с утра увлажнить глотку свежей порцией пива, решительно направляясь к дверям заведения, - не могли бы вы мне помочь...
- В чем же?.. - охотно отозвался он.
- Не подскажете: где живет господин Аин, если, конечно, вы его знаете.
- Толстяк? - переспросил тот, но без малейшей тени насмешки, а даже, напротив, с нескрываемым уважением к тому, о ком говорил.
- Он самый, - обрадовано кивнул я.
- Нет ничего проще! Пройдите по этой улице, - он указал рукой в нужную сторону, - шагов триста и справа увидите высокий зеленый забор - его не пропустите. Так вот за ним он и живет. Только постойте... - остановил он меня. - Загляните сперва сюда, утром он обычно здесь просиживает. Или я сам загляну, - с этими словами он приоткрыл дверь кабачка, просунув туда голову, и, повертев ею по сторонам, вылез обратно. - Нет, - недоуменно пожал плечами он. - Странно.
- Спасибо, - радостно отблагодарил его я и зашагал в указанном направлении по улице, спускающейся с холма, на вершине которого, как городская святыня, стоял кабачок. “Выходит, я не ошибся в первый день нашего знакомства, - думал я, меряя шагами мостовую. - Аин здесь и впрямь фигура видная, раз оказалось, что первый встречный знает его: и где живет, и какие у него привычки. Похоже, тут он для многих свойский человек, поскольку его так запросто, при незнакомце называют “толстяком”, будучи уверены, что тот не обидится, случись ему узнать. А если мой приятель и с охотником знаком, то вообще никаких проблем не будет. Он-то меня ему и представит”.
Незаметно для себя я отшагал нужное расстояние, и на мостовую передо мной упала тень.
“А вот и забор. Высокий, зеленый, - глядя на сплошную стену из крашеных досок в полтора моих роста, я подумал. - Что-то не похоже на Аина. Чтобы “широкая душа” так беспокоился за свои яблоки!” Я позвонил в медный колокольчик, висевший у закругленной вверху двери. Под ней был каменный порожек, а над ней - навес. Хозяева, отгородившись от мира, все же позаботились, чтобы вход в их крепость выглядел привлекательно.
Дверь открыла сухощавая женщина средних лет.
- Извините. А можно мне увидеть господина Аина? - запинаясь, произнес я, удивленный, что вместо ожидаемого маленького и кругленького мне явилось нечто высокое и тощее. Женщине пришлось нагнуться, чтобы увидеть сквозь проем: кто это нарушает здешний покой. По ее виду я сразу заподозрил недоброе.
- Его нет, - сухо ответила она.
- Вы имеете в виду: его нет дома? - с этим известием меня охватило некоторое беспокойство. Что-то заставило старину Аина нарушить свой обычный распорядок, раз его нет ни в одном из мест, где он, скорее всего, должен был находиться.
- Дома - уж во всяком случае, - раздраженно выпалила она. - А может быть, на данный момент уже и вообще...
- Что значит: вообще? Иль с ним случилось что-нибудь?
- Если это можно так назвать. Он спятил.
- Как!? И его...
- Да нет. Не существует, увы, силы, способной урезонить подобных ему! - убежденно объявила она. - Он сам. Сам спятил - сам и уехал. Запряг колесницу, пыль даже с нее не смахнув, - и будьте здоровы.
- И куда же? - спросил я, огорченный, что мой приятель исчез куда более по-серьезному, чем я полагал вначале.
- Откуда мне знать, - бросила она, однако, немного остыв, поделилась-таки своими соображениями по этому поводу. - Подозреваю я, что он в замок успел наведаться. Он и раньше на него смотрел с каким-то нездоровым интересом, другим-то этот замок уж давно глаза намозолил.