Укради меня

Пролог

Тьма. Давящая, беспросветная. Даже собственное дыхание казалось оглушительно громким. Всё тело ломило. Где я?

По коже медленно пробежал озноб. Страх и адреналин ударили с новой силой. Я попыталась закричать – из горла вырвалось только глухое мычание. Кислород в лёгких стремительно заканчивался, и я начала задыхаться.

Дёрнулась, пытаясь пошевелиться, – только спустя несколько секунд поняла: руки и ноги связаны. Я полностью обездвижена. Верёвки жгли запястья, с каждым движением впиваясь глубже. По коже начало стекать что-то тёплое – кровь? В глазах защипало от слёз.

Так… нужно собраться. Я попыталась досчитать до десяти, делая вдох и выдох. Бесполезно. Сердце колотилось, как бешеное.

На чём я лежу? Холодная, мягкая поверхность. Кровать? Диван? Голова раскалывалась от назойливых мыслей. Я не хотела умирать. Не здесь. Не так. Сознание всё ещё плыло. К горлу подступила тошнота. О боже… он что-то вколол мне, пока я была без сознания?

Внезапно тьму прорезала тонкая полоска света. Я зажмурилась. А когда открыла глаза – сдавленно замычала и, барахтаясь всем телом, попыталась отползти.

Высокий силуэт замер на пороге. Несколько секунд он молча смотрел на меня, будто оценивая. Потом сделал шаг. Ещё один.

Меня затрясло.

Я бы предпочла смерть. Любую. Только не его

Глава 1. От прошлого не убежать

10 дней до похищения, 1984 г.

Говорят, мнение о человеке формируется за три секунды. Но что, если перед вами – убийца? Вы уверены, что сразу почувствуете это?

Обычный день, ничем не предвещавший беды. Я вернулась с университета в общежитие, торопливо стянула с себя лакированные туфли, которые ужасно натирали, и наконец с облегчением вздохнула.

В комнате – стопка непрочитанной почты. Её нужно было разобрать ещё вчера. Я поплелась к столику возле кровати. Всё было как обычно. Если бы не одно «но».

Среди писем – один конверт, выбивающийся из общей серой массы. Толстый, с жирным штампом: «Harmon & Blythe – юридическая контора, Портленд». Бумага была шероховатой, как наждачка. Я вскрыла его, чувствуя, как пальцы дрожат.

«Уважаемая мисс Беннет, с прискорбием сообщаем, что ваша мать, Лоретта Беннет, скончалась 14 октября 1980 года. Согласно завещанию, дом на Дэвис-стрит, передаётся в ваше единоличное владение. Просим вас прибыть в Портленд в течение двух недель для оформления необходимых документов и организации похорон, если вы того пожелаете».

Я сжала бумагу. Слёз не было. Некоторое время стояла в полной тишине, не проронив ни слова.

Отец бросил нас с матерью ещё до моего рождения. Я не знала, жив он или мёртв. Мама была моим единственным близким человеком. Были, конечно, бабушки и дедушки, но они навещали нас редко – раз в пять лет, не чаще. Мать не переносила их на дух и уехала как можно дальше, стараясь оградить меня от любой родни.

Когда я была маленькой, однажды спросила, почему у всех детей в школе есть семья, а у меня – нет. Мама тогда заперла меня в комнате. Открыла дверь только на следующий день – со словами о том, насколько я неблагодарна и как много она для меня сделала. У других, мол, вообще нет ни семьи, ни дома, а я – сыта, одета и ещё жалуюсь.

По коже пробежал холодок. Мне придётся вернуться туда. Я так долго бежала от прошлого… А теперь мне предстояло столкнуться с ним лицом к лицу.

Сначала я решила нанять риелтора. Потом поняла: нужно вернуться самой. Хотя бы раз – туда, где всё началось. Просто… чтобы попрощаться.

Я сделала всё, чтобы убежать оттуда. Поступила в Берлингтон, на психолога. Возможно, после всего случившегося это было не лучшим решением… Но я просто хотела понять: можно ли вылечить другого, если сначала вылечить себя?

Берлингтон, в отличие от Портленда, был тихим и спокойным. Здесь было проще быть незаметной. Или стать кем-то новым.

Я пригладила выпрямленные с утра волосы и вышла из самолёта. Мама осталась в Портленде до самого конца. Мы не говорили, не писали, не искали друг друга. Просто исчезли из жизней – как будто так было легче. Я хорошо помню ту ночь – и то, как она кричала: «Ты была просто подстилкой под убийцей!». Мать считала меня грязной. Чужой. И я до сих пор помню её голос, как бы ни старалась забыть.

Я была тесно знакома с убийцей. И об этом знало пол города. Кто-то считал меня жертвой. Кто-то – сообщницей.

Познакомилась я с ним в начале последнего класса старшей школы Кливленда. Мне было восемнадцать. Кто-то из старших друзей подруги крикнул, что у него свободный дом на выходные: бассейн, барбекю, куча алкоголя – зовите всех. Мы собрались, приоделись, накрасились. Народу было – как в муравейнике. В основном уже не школьники, а выпускники.

Там я и познакомилась с Матиасом. Он был старше меня на семь лет. И это нисколько не пугало. Казалось: взрослый парень общается со мной – значит, я интересная. Значит, я лучше сверстниц. Умнее. Он казался единственным стабильным элементом в моей жизни – взрослым, уверенным, надёжным.

После вечеринки мой новый знакомый не выходил у меня из головы. Я пыталась найти его – безуспешно. А потом случайно встретила в книжном. Матиас сказал, что брат попросил купить книги. Сам он был музыкантом. Чертовски хорошо играл на пианино. Да что там – вся его семья была музыкантами.

Так мы и начали встречаться. Разве я знала, что передо мной – убийца? Нет. Конечно же, нет.

А потом Матиаса заперли в лечебнице. Весь Портленд гудел об этом деле. Газеты пестрили заголовками: «Сын убил своих родителей!», «Фрида и Оскар Вальтер мертвы!».

Я не верила, что это сделал Матиас. И даже теперь, несмотря на всё, что говорили, не могу заставить себя поверить. Его признали невменяемым. Диагноз – параноидная шизофрения. Сказали, Матиас слышал голоса. Что отец и брат хотели его убить. Что действовал в бреду.

Но я помню, как Матиас смотрел на меня в ту ночь. И в его взгляде не было безумия.

Матиас никогда бы не сделал этого. Он был внимательным, почти болезненно заботливым. Но мне было страшно. Под давлением окружающих я уехала из Портленда, надеясь забыть. Но знала одно: я всё ещё скучала по нему. Любовь не ушла – она просто затаилась во мне, как боль, к которой привыкаешь.

Город встретил меня серым небом – будто кто-то растёр пепел по облакам. Воздух был влажным: пахло мокрым асфальтом, кофейной гущей и сигаретным дымом.

Портленд не изменился. Он просто стал тише. Или это я стала громче – внутри?

Всё те же улицы, которые я пыталась забыть. Дома – словно склонившиеся от усталости. На углу Бёрнсайд, десятый – старый газетный киоск. Витрина заклеена вырезками о пропавших. Они трепетали от ветра. Трамвай проехал мимо, скрипя – будто жаловался на свою жизнь.

Я резко остановилась, случайно зацепившись взглядом за книжный магазин. Тот самый. Он всё ещё работал. Я не собиралась заходить… но ноги сами понесли меня к двери, и, приоткрыв её, осторожно вошла.

По спине пробежал холодок, когда дверь за мной закрылась с протяжным скрипом. Я вдохнула запах пыльных страниц и корицы – кто-то, видимо, варил чай в подсобке. Внутри было тихо. Кроме меня – всего пара человек.

Я медленно прошлась вдоль стеллажей, проводя пальцами по корешкам книг. С детства я обожала читать. Но теперь книги ассоциировались только с одним человеком. С Матиасом.

Глава 2. Розы и Шипы

7 дней до похищения, 1984г.

Всю ночь я проворочалась в кровати, чувствуя на себе чей-то взгляд. «Всё это психосоматика», – успокаивала себя. В последний раз я спала здесь два года назад.

Дом, в котором прошло моё детство, теперь казался чужим. В нём не было любви, но были книги, лампы, запах ванили. Я цеплялась за них, как за доказательство того, что тепло всё-таки существует.

Теперь обстановка казалась другой: стены, некогда тёплые и живые, будто выцвели. Обои облезли в углах, воздух стоял тяжёлый. Полы скрипели не от времени, а от заброшенности – будто жаловались на одиночество. Словом, всё, что раньше наполняло этот дом теплом, выветрилось, оставив после себя только пустоту и эхо.

Проснувшись утром с болью в голове, я с удивлением обнаружила записку в почтовом ящике. Развернула шершавую бумагу и пробежалась глазами по аккуратному почерку:

«Ты говорила, что любишь кино Хичкока. Я заеду за тобой в семь.»

Матиас. Ну конечно.

Настроение с утра было паршивое, а вечером и вправду не помешало бы отвлечься. Мне не хотелось признаваться себе, но после всего случившегося я была рада его видеть. Все эти годы Матиаса не хватало. И теперь, когда он снова появился в моей жизни, я словно ожила.

***

Похороны проходили на маленьком кладбище. Небо было затянуто дымчатыми тучами. Ветер гнал их, как гончих, но дождя не было. Как и людей. Всего пара человек – пастор с дежурными фразами и две соседки с искусственными цветами.

Я отстранённо наблюдала, как гроб опускали в рыхлую землю. Странное чувство. Казалось, должна плакать, чувствовать боль… но ничего этого не было. Когда хоронили мать, я не вспоминала хорошего. Только тишину между нами. Упрёки. Отсутствие малейшей теплоты, объятий, слов – всего того, что обычно бывает в нормальных семьях.

Я приехала попрощаться. Но казалось, она ушла задолго до того, как я уехала.

Всё детство я старалась заслужить любовь матери. А она умерла, так и не сказав, любила ли.

Я отвернулась, когда гроб почти полностью засыпали землёй. Где-то вдалеке стоял силуэт. Кто это? Слишком далеко и в тени. Не разглядеть. Слова пастора вырвали меня из раздумий.

***

В тёмном кабинете с журналами на столике и кофейным пятном на бумагах пожилой юрист процедил:

– Согласно завещанию, всё имущество – дом, участок и банковский счёт – переходит вам. Соболезную вашей утрате.

Он потянулся к краю стола и протянул мне бумаги.

– Подпишите здесь… и здесь, – произнёс юрист, поправляя очки.

Я быстро сделала, как он сказал. Роспись вышла кривой. В кабинете воцарилось тяжёлое молчание.

– Мы с ней не общались последние пару лет. Я думала, мать вычеркнула меня. Почему она оставила мне дом? – тихо спросила я.

Юрист пожал плечами, поправляя коричневый пиджак.

– В завещании указано: «Дом – моей дочери. Пусть решает, что с ним делать».

Я кивнула, мысленно находясь совсем в другом месте.

– Очень в её стиле. Ни прощания, ни объяснений. Только дом, – я замолчала, смахнув выбившуюся прядь волос из пучка. – А если я пока не решу, продавать или нет?

Мужчина нахмурился, постукивая скрюченными пальцами по столешнице.

– У вас есть шесть месяцев, прежде чем дом перейдёт в официальный реестр. Жить в нём вы можете хоть сегодня.

***

Я сидела на кухне, разбирая груду нераспечатанных писем, когда в дверь постучали. Три аккуратных, но настойчивых удара – будто кто-то боялся потревожить, но не мог уйти.

Я прошла в коридор. На стене у двери ржавел топор – мать когда-то рубила им лёд на крыльце.

– Да? – потянула дверную цепочку.

На пороге стояла пожилая женщина в выцветшем синем кардигане, прижимающая к груди стеклянную тарелку с чем-то румяным.

– О, ты дома! – старушка улыбнулась, обнажив золотой зуб. – Я – миссис Кларк, с Пайн-стрит. Принесла тебе яблочный пирог, твоя мать любила мой рецепт, – она протянула выпечку, но я заметила, как соседка заглядывает за моё плечо, будто кого-то ищет. – Ты приехала одна?

– Да. Спасибо, это очень мило, – я взяла тарелку. Ароматы корицы и яблок заполнили комнату.

– Ох, извини, дорогая… – миссис Кларк запнулась, потупив взгляд. – Просто не верится, что Лоретты больше нет. Я так и не смогла прийти на похороны… надеюсь, она простит меня… – старушка быстро сменила тему: – Не одолжишь сахара и молока? Внук приезжает завтра – хочу испечь его любимые пышки. В магазин мне уже тяжело…

– Конечно, – я придержала дверь, пропуская её внутрь. – Заходите, я сейчас поищу.

Соседка переступила порог, синие туфли со стразами скрипнули по полу.

– Учишься, слышала, в Берлингтоне? – спросила она, пока я копалась в холодильнике. – Как там с отпусками? У нас осенью в университете всегда каникулы были.

– Да, у меня неделя, – я протянула пакет молока. – После похорон надо будет договариваться об академическом отпуске.