Улица Венеалме

1. Новый день встаёт над миром

Занавеска хлопала, легкими взмахами полупрозрачной ладони прощаясь с тёплым солнечным утром.

- Гели, я больше не могу, - сказала Аяна, ложась ничком на пол, прямо на коврик перед большой кроватью с балдахином, под светлый потолок, расписанный нежными цветами.

Это было невыносимо. Невыносимо. Это было ещё хуже, чем идти к Конде, не зная, жив ли он. Тогда это обжигало душу, и Аяна останавливала себя, но сейчас это бушевало ещё и по всему телу. Он был жив, и он нашёлся, но уехал снова, и это терзало. Невыносимо.

- Аяна, да что с тобой такое?

Аяна лежала и плакала прямо в пыльный ковёр, ощущая, как его жесткая шерсть натирает ей лоб и нос, и Гелиэр наконец позвонила в колокольчик.

- Вот, - послышалось через какое-то время от двери.

- На, выпей, - сказала Гелиэр, приседая на корточки рядом с ней.

Аяна приподнялась на одной руке. Каприфоль, густая, коричневая, мерзко сладковатая, пахучая, скользнула по языку.

- Что с тобой, Аяна?

Стакан легко стукнул по доскам пола, Аяна перевернулась на спину и уставилась в потолок.

- Мои друзья уехали. Они отвлекали меня от мыслей. Теперь мысли снова со мной, и мне тяжело.

- Может, я тебя отвлеку?

- Меня ничто не отвлекает, Гели. Ни книги, ни шитьё камзола, ни эти, - она махнула рукой на вышивку, - создания.

Гелиэр помолчала, обхватив колени. Густые чёрные ресницы опустились, затеняя голубые глаза.

- Я тоже не могу отвлечься. Я постоянно думаю... Думаю...

Аяна схватила её за запястья.

- Нам надо остановиться, - сказала она, укладывая Гелиэр рядом с собой на ковёр. - Нам надо остановиться, иначе мы сойдём с ума.

- Это теперь всегда будет так? - жалобно спросила Гелиэр, разглядывая штукатурку и оправляя фиолетово-синий подол домашнего платья.

- Осталось всего два дня. Два дня. Ты выйдешь замуж, Гели. Мы пережили это ожидание, и ничего не случилось. Даже твой отец не стал уезжать в эйнот. Всё так гладко, что я прямо диву даюсь. Нас ни разу не заметили в бухте, и Анвер, который приехал с голубыми волосами под плащом и оставил лужи голубой воды в купальне, не вызвал вопросов.

- Так чего же ты так волнуешься?

Снова на один этаж с Айлери. В дом, где всем распоряжается кир Орман. Без Конды, без возможности уехать к Кимату вечером или поговорить с Чамэ или Анкэ.

Аяна моргала, лёжа на ковре и глядя в потолок, светлый, ровный, высокий, ощущая лежащую рядом Гелиэр, слушая её дыхание и чувствуя запах её сияющих гладких волос, распущенных, трижды за утро очень, очень тщательно расчёсанных.

Конда, где же ты? Где легкокрылый «Эйдемас», густо увешанный парусами, чем-то похожий на узкую, вёрткую улочку Ордалла, окрылённую неимоверным множеством парящих на ветру простыней на натянутых между домами верёвках?

- Может, я причешу тебя?

- Только не это! Пожалуйста! - прошептала Гелиэр, умоляюще сводя брови. - Только не опять!

Берега души омывали волны тревоги, каждая выше и холоднее предыдущей. Конда не вернулся. Что если режущий волны копэ «Эйдемас» слишком круто поймал ветер, и тот окунул его гирлянды парусов в волны холодного моря, рассыпая с палубы бочки, развевая по ветру канаты, гремя раскручивающейся с ворота цепью якоря?

Аяна вскочила.

Балясины, бокастые, светлые, ударами участившегося сердца провожали её вниз по лестнице, повторяясь над светлыми ступенями, белея, как костяшки беспокойно стиснутых кулаков.

- Это четвёртый стакан каприфоли, - сказала Саорин задумчиво. - Что ты собираешься с ними делать?

- С кем? - отрешённо промямлила Аяна, допивая последние капли омерзительно вонючего тёмно-коричневого настоя.

- С котами, которые придут по твою душу, как только ты въедешь в кварталы города.

- Не знаю. Дома я тискала Шоша и успокаивалась.

- С таким количеством каприфоли ты успокоишься ещё раньше, чем выйдешь из дому.

Они замолчали, глядя наверх, в окно, где Лерт усердно наполнял водой маленький неглубокий прудик.

- Теперь можно поселить там пару красногорлых лягушек, - сказала Саорин, подпирая щёку ладонью. - Они, во всяком случае, не такие требовательные, как мирабилии.

Аяна уронила голову на стол.

- Ну чего ты, Аяна? - жалобно повернулась к ней Саорин. - Не кисни, как забытое молоко, а то и я закисну!

Аяна упёрлась лбом в стол. Она не кисла. Она тихо горела.

- Ты что... Куда? - изумилась Саорин, глядя, как Аяна заливает горсть измельчённой каприфоли стаканом кипятка.

- Хочу ничего не чувствовать, - сказала Аяна твёрдо. - Как поддельная девушка из витрины.

- Смотри, осторожнее. А то завтра будешь, как снулая рыба. А тебе нужно будет отмыть до блеска свою кирью, - улыбнулась Саорин.

Ташта весело преступал по мостовой, потом поднялся в рысь, и Аяна отрешённо сидела на нём, почёсывая поддельную бороду, в новом тускло-красном камзоле.

2. Не все цветы одинаково полезны

2. Не все цветы одинаково полезны

Гелиэр беспокойно ходила по комнате в нижнем платье, и Аяна, монотонно продёргивая иголку с зелёной нитью туда-сюда через холст, следила за ней взглядом.

- А что если...

- Нет, - отрезала Аяна. - Ты не споткнёшься. Успокойся, а то я снова начну тебя причёсывать.

- Пожалуйста, только не это! - простонала Гелиэр. - А что если я обольюсь вином?

- Я могу попытаться устроить, чтобы он не поил тебя вином.

- Нет-нет, - забеспокоилась Гелиэр. - Аяна, а как...

- Нет, - отрезала Аяна. - Успокойся. Я не буду больше ничего рассказывать тебе, потому что у тебя в голове и так слишком много мыслей.

- У нас заканчивается каприфоль, - сказала Саорин, заглядывая в дверь. - Хватит ещё стакана на два.

- Уителл не заказывал больше?

- Илойте выбрал все запасы в ближайших лавках, - хихикнула Саорин. - Аяна, может, сама наберёшь?

- Через пару недель можно будет. У вас собирают всё растение, а у нас сушат корни. Они пока не набрали силу.

- Там купальня готова! - крикнула снизу Видана. - Слышишь, Рин?

- Слышу, - отозвалась Саорин. - Луси всё принесла?

- Пора нам тебя отмыть, - сказала Аяна. Пойдём.

Купальня, прогретая, влажная, чуть не задушила запахом цветочных лепестков.

- Ох, - только и выдохнула Аяна, приседая под тяжестью этого запаха, как испуганная лошадь. - Что за...

- Тебе не нравится? - удивилась Гелиэр. - Это же цветы. Говорят, полезно для спокойствия души.

- Не все цветы одинаково полезны, - поморщилась Аяна, вспоминая нежный цветочный аромат от широких, ниспадающих красивыми складками рукавов роскошного, искусно пошитого халата господина Тави, гнилого подонка, из-за которого Конда лишних пять месяцев мучился от безумия в одиночестве. - Я не очень люблю такие сладкие запахи.

- Я тоже не очень. Мне нравится аромат каприфоли и той... полыни, из которой ты плела ошейник своему бродячему коту.

- Так может, ты у нас котик, а, Гели? Эй, стой, ты и моешься в сорочке? - вытаращила глаза Аяна. - Ты куда? Снимай!

Гелиэр оторопела.

- Но... Ты... Как... Это неприлично! - покраснела она. - Я же... увижу... всё!

Аяна с размаху хлопнула себя ладонью по лицу.

- Ты хочешь сказать, что всё это время, всю свою жизнь ты не разу не раздевалась, когда моешься?!

- Это... Аяна, а ты что, моешься... Голой?!

Они смотрели друг на друга с ужасом в глазах, потом Гелиэр опустила взгляд.

- Так нельзя. Это неприлично.

Аяна вспомнила, как бухта нежила её в тёплых волнах под серым небом, а море омывало обнажённую кожу и качало, как мамина рука в колыбели.

- Гелиэр, если бы это было неприлично, люди бы рождались одетыми. Раздевайся и бери мочалку. Чтоб не было пятна на имени его...

- А?

- Вспоминаю одну пьесу Харвилла. Мы с сёстрами мылись вместе без сорочек. Если хочешь, я намылю тебя и отмою тебе спину, и сама даже сорочку снимать не буду ради приличий, но тебе придётся раздеться. Что это за мытьё?! Чем больше я тут живу, тем меньше понимаю. Хватит. Я гватре.

Она натирала до скрипа смуглую кожу Гелиэр, ладонью перекладывая образовавшуюся пену ей на волосы, пока кирья не стала похожа на гору, за вершину которой зацепилось огромное облако.

- Задери руки.

- Я слышала от одной кирьи, что на юге девушки выдирают с корнем волоски в подмышках, - сказала Гелиэр.

- Это же жутко больно, - поморщилась Аяна, отмывая шею кирьи до красноты и блеска. - Ужас.

- Да. Мне и вот эти два волоска между бровей больно выщипывать, а там...

- Фу. Ладно, это их дело. Всё, остальное отмывай сама. Высунь ногу наружу, я как следует пройдусь мочалкой.

Аяна оттирала жесткой мочалкой стопы Гелиэр, внутренне содрогаясь от заживших мозолей на нежной коже.

- Я надеюсь, туфли ты наденешь старые? - спросила она, поднимая голову.

Гелиэр расширила глаза, и Аяна тоже.

- Нет, Гели! Пожалей себя! - схватилась она за волосы, забыв о мочалке. - Вот чёрт... Ой, кирья, прости! - воскликнула она, хватаясь за голову второй рукой.

- Ты и похлеще ругалась во сне, - сказала Гелиэр, опуская глаза. - Я даже кое-что записала себе в дневник.

- Я ругалась во сне? - ужаснулась Аяна.

- Да. Как-то раз, когда ты в очередной раз пришла вся вымотанная и заснула прямо за вышивкой. Ты громко ругала какого-то Раталла.

Аяна покраснела.

- Прости. Прости, пожалуйста. Погоди, в каком смысле записала в дневник?

- Ну, тайный дневник. Описание каждого дня. Ты не ведёшь? Перед сном?

- Нет, - пожала плечами Аяна. - Только не выдавай меня киру Алману, хорошо?

3. Вот теперь это похоже на свадьбу

- Лаудар! Орсеме! Прекратить!

- Эйстре Аяна, он первый начал...

- Ты врёшь, и лейпон будет тебе наказанием! - крикнул Орсеме.

Аяна подняла кулаки и стукнула по столу так, что вся кухня вздрогнула.

- Прекратить! Я сказала!

Угрюмые, горящие жаждой справедливости взгляды притихших мальчишек повернулись к ней.

- Бартос, у твоей сестры много ошибок. Я не могу учить её заочно. Пусть приходит сюда, с матерью или без. Это очень плохо.

- Я передам, эйстре... Но...

- Бертеле, поздравляю. Ни одной ошибки. На следующей неделе проверяешь других. Сэмилл, чуть лучше. Фракос, Дукелл, вы молодцы, но нужно сделать работу над ошибками. Но вы молодцы. Остальные - хорошо, с учётом того, сколько вы занимаетесь. Бартос, не забудь про сестру.

Она смотрела, как разношёрстная компания выходит через лавку, и вздыхала.

- Сэмилл, Бертеле, подождите. Я не знаю, буду... будем ли мы с братом тут на следующей неделе. Вы ответственные парни. Поручаю вам тех, кто пришёл позже. Ваш труд будет достойно вознаграждён. Лепёшки на ваш выбор после занятия. Черилл, я оставлю деньги...

- Кир Конда оставил.

- Даже так? Хорошо. Вы поняли меня? Всё, что вы знаете. Я оставлю вам листы с указаниями. Буквы до "К", слоги с пропевами. С вас два занятия. Правда, думаю, у вас все передерутся, - сказала Аяна, отворачиваясь к столешнице. - Вам ни за что не остановить драку.

- Спорим, у нас не будет ни одной драки? - задиристо выставил подбородок Бертеле, щупая языком дырку от зуба. - На что спорим?

- Пять медяков каждому, если занятия пройдут без драк, - повернулась к ним Аяна, хитро прищурившись. - Но я сомневаюсь...

- Твоё слово, - сказал Сэмилл. - Хоть ты и женщина...

- Мы договорились, что я эйстре, как и мой брат, - подняла бровь Аяна. - У эйстре, как и у гватре, нет пола, забыл, что вы сами говорили?

- Прости, эйстре.

- Вот когда превзойдёшь меня во владении словом, тогда и будешь дерзить.

Бертеле и Сэмилл вежливо и угрюмо кивнули и удалились вслед за остальными.

- Кимо, Кимате, ареме даре, - негромко пела Аяна, наслаждаясь чистыми волосами, перехваченными шнурком, рассыпающимися по спине, и пытаясь не обращать внимания на щёлок, жгущий потрескавшуюся кожу рук. - Тендо дарене, олма антаде!

Кимат бегал по двору вокруг лохани, и Ишке сидел на коричневых перилах лестницы, щуря зелёные глаза, будто присматривая за ними.

- Аяна! - крикнула Иллира со второго этажа. - Подойди ненадолго!

Аяна ополоснула руки из ковшика и взлетела наверх по лесенке.

- Это оно? - спросила Иллира.

Аяна грызла губу, глядя на лежащее на кровати нижнее платье.

- Да. В ближайшее время начнётся.

- Ближайшее?

- Сола говорила, это случается за несколько дней. От одного до пяти.

- Пяти? - возмутилась Иллира. - Я лопну! Это дитя отбило мне даже те места, о существовании которых я не подозревала!

- Вообще тут не всё, - сказала Аяна, вытирая руки об передник. - Следи, хорошо? Будет ещё.

- А ты принимала роды сама? - жалобно спросила Иллира. - Может, мне и гватре не нужен?

- Я бы сказала, что тебе нужна повитуха, но у вас тут такого нет. Я помогала только при простых... Не смогу помочь, если что-то пойдёт не так. Но у тебя всё пойдёт так, - быстро добавила Аяна. - Просто, знаешь... на всякий случай. Для уверенности лучше позвать ещё кого-то.

- Мне страшно, - вдруг сказала Иллира, обнимая живот.

- Мне тоже было страшно. А куда теперь денешься? Так же тоже ходить невозможно. И обратно уже не... не рассосётся, как Сола говорила.

- Ты что такое говоришь! - Иллира по шлёпнула её плечу. - Аяна!

- Я шучу. Давай, я постираю.

- Спасибо. Спасибо. Я полежу, хорошо?

- Пусть Черилл сходит к родителям Кидемты и предупредит, что она может задержаться или остаться.

- Они уже знают. Её мать даже приходила. За это не переживай.

Аяна развешивала бельё, цепляя за грубую верёвку ранками на пальцах, и вздрагивала.

- Кимо, Кимате, - напевала она беспокойно, глядя, как Кимат развозит варёную крупу с кусочками мяса в подливке по большой коричневой тарелке. - Кушай, мой большой мальчик.

Она сидела над кроваткой, поглаживая его волосы, и любовалась на густые тёмные ресницы, пухлые губы, маленькие прямые брови, слегка взлетающие к вискам, как крылья ночной хищной птицы, на его светло-коричневую нежную кожу, и вдыхала запах его кожи, целуя вялые сонные тёплые ладошки.

- Ишке! - Он прыгнул ей за спину и остался там, укладываясь. - Балбесина! Отдай покрывало!

Какой-то неуловимый миг она ждала, что он напряжённо вскочит и тёмной тенью скользнёт между звезд, перелетая через перила в арку, словно в какой-то другой, внешний мир, но тут же смахнула эту мысль ресницами, зажмуривая глаза.

4. Между мирами

Кирья Эрке Гелиэр сидела на кровати в своей комнате, упакованная в алое платье, расшитое золотом, и алые туфельки, а на запястьях сияли новые золотые браслеты.

- Погоди! Ты ей так голову проткнёшь! - шипела Бетилла. - Это не сюда!

- Зачем вообще эта вуаль? - шёпотом возмущалась Аяна. - Она не держится!

- Там музыка, вы слышите? - встревоженно повернула голову Саорин.

- Приехали, - сказала Гелиэр. - Всё.

- Несите покрывало! Аяна, отдай шпильки! Быстро!

- Да не суетись ты, они только у ворот!

Аяна метнулась наружу, в общую комнату, и успела увидеть, как в дом по лестнице заходят нарядные люди, а на дорожке останавливается повозка, похожая на красную птичью клетку вроде тех, в которых перевозили голубей, но расписанную золотой вязью арнайских букв.

- Они идут, - влетела она обратно в комнату. - Их там человек восемь.

Гелиэр встала и показала рукой на кресло, на котором лежало большое белое расшитое покрывало.

- Только разверни его в повозке, чтобы не взопреть, - прошептала Аяна, заворачивая её. - Не начинай мне тут про терпение. Представь, если ты вспотеешь!

Гелиэр смотрела на неё через вуаль, закреплённую в причёске надо лбом так, что черты её лица лишь угадывались за нежной, но почти непрозрачной тканью, расшитой сверкающими золотистыми бусинами и золотой канителью.

- Хорошо, - прошептала она.

Дверь без стука открылась, и в комнату шагнул кир Эрке Алман, с лёгким смятением на лице и тяжёлым запахом хмельного.

- Кир Алман! - прошептала с укором Аяна, отпрыгивая к столику. - Ну как так-то!

Она молниеносно приложила палец к горлышку флакона духов, потом ткнула кира Эрке в шею.

- Всё. Всё.

Руки дрожали. Гелиэр стояла, тоже дрожа, под красной вуалью, придерживая белое расшитое покрывало, и отец встал справа от неё, а Аяна заняла место по левую руку.

Дверь открылась.

Мират стоял на пороге в белом костюме, таком белом, каким бывает лишь свежевыпавший снег ранним ярким утром в середине зимы. Он смотрел на Гелиэр не отрываясь, пытаясь вглядеться в её лицо сквозь вуаль, и она задрожала, мелко дыша. Аяна хотела было взять её за руку, но кирья была целиком закутана в покрывало.

Кир Эрке сделал шаг, увлекая Гелиэр вперёд, и Аяна тоже шагнула.

- Благословим союз родов Эрке и Атар, - сказал Мират, немного бледный, но бодрый и решительный. - Я пришёл, чтобы забрать дочь рода Эрке. Отдашь ли ты её в мой род, кир Эрке Алман?

Его голос звенел взволнованно, а частое дыхание выдавало крайнюю степень волнения, и Аяна запоздало пожалела, что не подсказала ему про каприфоль.

- С благословениями и добрыми напутствиями передаю её в род Атар, - немного хрипло сказал Алман, благоухая розами, на которых случайно раздавили жука.

- Свидетельствуете ли о добровольной передаче? - повернулся Мират к стоявшим сзади.

- Свидетельствуем, - хором ответили те.

Аяне показалось, что Мират хотел шагнуть к Гелиэр, но одёрнул себя.

- Согласия и свидетельства получены, - сказал один из стоящих сзади. - Оставим род оплакать покинувшую их невесту.

- Оставим, - кивнул Мират, не сводя тревожных глаз с Гелиэр и будто боясь поверить в то, что всё происходит наяву.

Он шагнул за порог, слегка наступив на ногу одному из сопровождающих, а потом, судя по звукам, немного запнулся на лестнице.

- Капойо, что с тобой? - изумлённо повернулся к Аяне кир Эрке.

- Нет, только не снова, - прошептала Гелиэр. - Аяна, тебе надо плакать! Плакать! Рыдай! Перестань смеяться!

- Я не могу, - пробормотала Аяна, зажимая рот рукой. - Простите! Сейчас!

Саорин смотрела на неё, нахмурив брови, но неожиданно фыркнула, спешно отворачиваясь.

- И ты туда же! - воскликнула Видана. - Простите их, кир Эрке! Простите нас! Мы это от напряжения!

- Возьмите вечерком рума или вина из погреба, - сказал вдруг Алман, пару раз кашлянув в кулак. - И окорок. Погуляйте. Мы все заслужили. А теперь надо сопроводить кирью.

Он смятенно глянул на Аяну, и она кивнула, закусив губы.

Лестница вела их вниз, мимо статуй в нишах, мимо папоротников и больших вьюнов на опорах, прочь из дома Эрке, в прохладу, в печальную музыку, которую на ходу наигрывали музыканты, стоя на дорожке у входа. Алман подвёл дочь к повозке, похожей на птичью клетку, и неожиданно грячо обнял.

- Будь счастлива, Гели, - сказал он. - Будь счастлива, милая...

Он посмотрел на Аяну и опустил глаза, потом дал Гелиэр руку и подсадил на подножку повозки.

Аяна повертела головой, пытаясь понять, куда же садиться ей, но тут увидела Арчелла, который выглядывал из-за ворот.

- Пс-с! Капойо!

- Я не очень подготовилась, - сказала она, усаживаясь в коляску рядом с ним. - Надо было побольше узнать и подготовиться. Арчелл, когда твой кир вернётся?

5. Что будет дальше?

Аяна шла по мощёной дорожке вдоль крыла с хозяйственными постройками, глядя на дом, на окна женской половины над головой. Интересно, Айлери будет встречать... Хотя, что это она. Айлери - Пай, она не имеет отношения к Атар. Она, наверное, в своих комнатах, вышивает, тоскливо слушая пение птиц.

Вот теперь хотелось плакать. Почему жизнь так повернулась? Аяна не хотела жить в четырёх комнатах, в шестнадцати углах, но готова была без оглядки пойти туда, потому что всего мира ей было мало без Конды. Она готова была жить там в ожидании одной из шестнадцати ночей в год, потому что шестнадцать - больше, чем ничто. Но она бродила тут, снаружи, потерянная в этом большом и светлом, хоть и слегка пасмурном, мире, а там, в комнатах, сидела над вышивальным станком девушка, которой её Конда был противен, которая называла его страшным безумным стариком.

Какой же он старик? Он гибкий, сильный, подвижный, как пляшущие языки пламени, и такой же горячий, его улыбка сводит с ума, а его глаза - как необъятное звёздное небо над мачтами корабля, который летит, окрылённый, между мирами...

- Капойо, ты слышишь? Стой, куда пошла!

Она остановилась как вкопанная, чуть не шагнув за угол дома, и осторожно высунулась из-за него ровно в тот момент, когда Гелиэр, робко ступая на землю, качнув красной вуалью, высунула маленькую смуглую ладошку из-за белого покрывала. Кирья вложила её в большую светлую ладонь Мирата, он стянул со своего плеча тонкое алое покрывало и в одно движение, взметнув расшитую ткань, укутал жену с головой. Шагнул - и легко подхватил на руки, не отводя взгляда от золотой канители на алой ткани над её лицом.

Аяна стиснула пальцами вырез корсажа. Маленькие красные туфельки в белой пене кружевных нижних юбок покачивались, плывя над ступеньками лестницы.

- Приветствуем Гелиэр в роду Атар, - донесся приглушённый расстоянием голос. - Добро пожаловать в род.

Мират шагнул внутрь. Аяна повернулась к Арчеллу и недоуменно свела брови - выражение его лица было странным, очень странным.

- Что? - спросила она. - Что у тебя с лицом?

- Ничего. Свадьба же. Бери вещи, иди на женскую половину.

Аяна подхватила мешок и побрела вдоль стены, жалея, что не увидит этот обычай целиком. Всё прошло как-то немного скомканно и печально, и, спускаясь на женскую половину катьонте, она подумала, что интересно было бы увидеть ещё и свадьбы Фадо, потому что пока ей ни один обычай не нравился больше, чем тот, что был в родной долине. Может, в Фадо красивее? Хотя и там выдают замуж, не спросив... Девушки, томные, как бутоны чиарэ, колыхающиеся над ледяной прохладой озёр... Лепестки тарио, летящие над улицами, будто окропляющие кровью серые камни мостовых...

Она остановилась, кусая губу. Сола спрашивала у девушек, нужна ли помощь или совет, а арем Дэн иногда приходил на занятия в учебном дворе, и после оставался с парнями, чтобы они без смущения могли задать свои вопросы.

Гелиэр не знает ничего, только её, Аяны, размытые фразы, но знает ли хоть что-то Мират? Не напугает ли он Гелиэр? Они знакомы без году неделя... Им не дадут времени, которое так необходимо, и с утра от него будут ждать красную ленту, зажатую в кулаке.

Аяна схватилась за переносицу, прислоняясь к деревянной панели над каменной кладкой. Почему здесь нет арем Дэна? Остаётся надеяться, что с Миратом кто-то поговорил об этих вещах.

- Ты капойо?

Она очнулась и подняла взгляд на незнакомую женщину перед собой.

- Это Аяна, - сказала Стилла, выходя из-за угла. - Дестрикта - одна из горничных. Нас тут много, сразу всех не выучишь. Вилмета показала мне, где твоя комната. Пойдём.

Дверь тихонько скрипнула, Аяна шагнула внутрь и подняла глаза на окно.

- Да, у тебя комната с окном, - сказала Стилла. - Повезло. А вечером будем пировать. Гости всё не съедят.

- Гости?

- Да. Салке приехали. Кир Исар, кира Атойо и их дети. В доме шумно будет. Но ненадолго. У всех свои дела, скоро разъедутся, и снова будет тихо.

- Но если там столько кирио наверху, как...

- Как мы там ходим? - рассмеялась Стилла. - С опаской, как-как. Если что, ныряй сразу на нашу лесенку.

- Поняла.

- У тебя есть синее? Переоденься. У нас синяя форма, - сказала Стилла, глядя, как Аяна развязывает мешок. Если нет - скажи, Юталла быстро подгонит из того, что у нас есть. А, вижу. Хорошо.

Синее платье скользнуло поверх нижнего. Аяна затянула шнуровку и толкнула мешок под кровать.

- Ну всё, - сказала Стилла. - Теперь до завтра можешь заниматься своими делами. Пойдёшь с нами отмечать?

- Как - всё? - подняла бровь Аяна. - Там у меня кирья одна сидит. Голодная. Она с утра трясётся и ничего не ела. Стилла, мне нужно пару стаканов каприфоли. Я пойду отнесу госпоже.

- Она должна поститься, - нахмурилась Стилла. - Аяна, так нельзя.

- Она сомлеет от страха и голода в душном платье, - так же нахмурилась Аяна. - Её бросили там одну в незнакомой комнате до вечера. Ты представляешь себе это? Где семья?

- Все уже в гостиной, - сказала Дестрикта, выглядывая из-за двери. - Стилла, она права. Кирью жалко. Она маленькая, как птичка. Хоть и поупитаннее некоторых, - добавила она, покосившись на Аяну. - Тебя голодом морили, что ли?

6. Четыре преступления

- Так, - сказала она, резко разворачиваясь к графину. - Сейчас.

Она схватила один из стаканов. Им всё равно не потребуется столько посуды. Мират войдёт в своём ослепительно белом костюме, как вихрь морозного воздуха из двери, открытой наружу, в зимний вечер, поставит поднос на вон тот столик и скажет какие-то слова, которые будут неважны, потому что он будет смотреть лишь на Гелиэр и видеть лишь её. А потом дверь за ним закроется, он шагнёт к жене, протягивая руки, и осторожно коснётся её, будто боясь потревожить видение, ставшее явью.

Аяна резко плеснула в стакан вина и в один глоток выпила его. Руки продолжали дрожать, она нагнулась поставить стакан под столик. Пусть его найдут завтра, когда всем будет не до этого.

- Гели, тебе не нужно бояться, - сказала она, зажмурившись и вспоминая, как Конда обхватывал горячими пальцами её запястья, бережно и осторожно. - Это не страшно. Ты...

- Капойо, мне надо поговорить с тобой. А ну, иди сюда.

Горячие пальцы сомкнулись на её запястье, и ахнувшая Гелиэр осталась по другую сторону двери.

Он стиснул её, почти раздавив, обволакивая своим лишающим рассудка запахом, разжигая пламя, что она пыталась только что погасить, запустил пальцы в волосы, и один из гребней выпал в густой сливовый ворс ковра.

- Конда... откуда ты...

Он схватил её за руку. Аяна в последний момент, мало что соображая, метнулась подхватить гребень и поспешила по мягкому ковру, мимо росписи стен, мимо общей комнаты, в двери мужской половины, не видя ничего, кроме его тёмного затылка и смуглых пальцев, сомкнутых на её руке, догоняя, стискивая второй рукой его кисть.

- Нас же...

- Тише, - сказал он, разворачивая её и прижимая спиной к закрывшейся двери. - Все внизу. Они празднуют. Я не могу больше. Я сгораю. Иди ко мне.

- Там... - прошептала она, но Конда не дал ей договорить.

- Ты давно вернулся? - прошептала она, ёрзая на жёстком ковре. - Я так ждала тебя.

- Только что. Тебе неудобно?

- Тут жёстко.

- Пойдём. - Он поднялся и протянул ей руку.

Аяна встала, оправляя сорочку, и шагнула, но он вдруг легко подхватил её на руки и понёс от двери. Она замерла от восторга и рассмеялась. Конда широко улыбнулся, глядя ей в глаза.

- Это как на качелях, - сказала она. - Всё внутри замирает от радости.

Он опустил её на кровать и лёг рядом.

- У меня там кирья... одна.

- Она не долго будет одна, - сказал Конда, протягивая к ней руку. - Сними это. Это лишнее.

Аяна села и посмотрела на него серьёзно.

- Конда, Гелиэр ничего не знает... ничего. Я только сказала ей, чтобы она не спешила. Но Мират... Я помню, как он пинал стену и бил мебель. Я боюсь, что он поторопится и может напугать её. Он сейчас придёт к ней... Она даже моется в одежде. Она стесняется всего и очень боится. С ним кто-то говорил? Кто-то сказал ему? Что он вообще знает? Я имею в виду, не по намёкам и размытым словам. Ваши девушки считают, что мужчина должен терзать... Он тоже так думает?

Конда тоже сел и нахмурился.

- Не подумал об этом. Ты права. Он вряд ли будет груб, но... Сомневаюсь, что он так уж хорошо осведомлён в этих делах.

Он резко встал, потом нагнулся и поцеловал её.

- Капойо, ты пила при госпоже. Ты пила её свадебное вино, и, что самое ужасное, опять делала это без меня. Ты нарушила нормы морали, - сказал он, загибая длинные пальцы, - заветы добра и заветы совести. Я сейчас вернусь и накажу тебя. Трижды. Полежи и хорошенько подумай над тем, что тебя ждёт, а я схожу вниз, пока Мират не поднялся к твоей кирье и не натворил дел.

Аяна спустила ноги с кровати и стиснула челюсти, глядя, как он удаляется от неё... опять. Он шагал к двери, подбирая по дороге одежду, и она не выдержала.

- А ну, стой! - воскликнула она, кидаясь за ним. - Стамэ!

Он замер и обернулся.

- Ты обещал приехать до свадьбы, - шептала она между поцелуями, кусая его шею. - И ты не приехал. Я мучилась и сгорала, а теперь ты тоже иди... и мучайся.

- За что? - простонал он, роняя штаны и хватая её за бедро. - Что мне надо было делать? Дуть в паруса, чтобы «Эйдемас» шёл быстрее?

- Хватит тискать меня, - сказала она, с сожалением слегка отталкивая его ладонью и чувствуя, как быстро бьётся его сердце. - Ты должен мучиться, а не наслаждаться.

- Что же ты наделала, - сказал он, грустно одеваясь. - Ты оттолкнула мужа, в котором сама же воспламенила страсть. Это четвёртое твоё преступление. Ты будешь отвечать за все сразу или по очереди?

- М-м, а ты даёшь мне выбрать? - спросила Аяна, подбирая нижнее платье. - Я подумаю об этом.

Он накинул безрукавку и вышел, очень внимательно и хитро посмотрев на неё.

Аяна накинула нижнее платье, закрыла глаза и несколько раз вдохнула и выдохнула, проводя рукой по шее, в тех местах, которых только что касались его губы.

Он вернулся. И он успеет поговорить с Миратом, а потом вернётся сюда. Гелиэр не испугается и не будет мучиться... вернее, не будет мучиться в том смысле, который может ей навредить.

7. Грелка в твоей постели

- Конда, - начала она несмело. - Когда мы встретились, ты был уже... достаточно взрослым.

- Твой брат Сэл сказал, что я выгляжу на тридцать пять. Я, конечно, пообтрепался тогда в море, но чтобы настолько? - возмущенно покачал головой Конда. - Я так плохо выгляжу?

- Ты выглядишь так, что у меня внутри бушует пожар, - призналась Аяна. - Твой голос звучит в моей голове, и я схожу с ума, вспоминая его, когда тебя нет рядом, а твой запах лишает меня рассудка. Когда ты в очередной раз появляешься на пороге и тащишь меня куда-то, все мысли вылетают из моей головы, и я вижу только тебя и больше ничего. Когда я касаюсь тебя, то начинаю гореть, будто зажигаясь от твоего горячего тела, и это терзает меня. Это мучительно. Олем Ати говорила, что людям даётся немного страсти, чтобы потом она стала чем-то большим, и я понимаю, о чём она говорила, хоть и плохо слушала на том занятии. Я боюсь, что надоем тебе, что ты перестанешь так смотреть на меня... Как смотрел тогда, в долине, и в парке.

- Так ты считаешь, что мной движет лишь... похоть? - изумился Конда. - Плотский... интерес?

- Но... То, как часто ты требуешь... моего внимания, - сказала Аяна, слегка смущаясь и чувствуя, как розовеют уши. - Это...

Конда закрыл лицо рукой и снова затрясся.

- Аяна, ты изумляешь меня. Ты сейчас смутила меня, знаешь? Я же говорил тебе... Погоди. Погоди-ка! - возмущенно поднял он бровь. - Не значит ли это, что... Ты столько всего наговорила о моём голосе и запахе, а как же моя бессмертная душа? Ты увлечена во мне лишь телом, так, выходит? Я же помню, как ты жадно обнюхивала меня, когда снимала мерки для куртки, и как съедала глазами, когда я примерял её у зеркала... А попытки хитростью заставить меня снять рубашку... Ох, небеса... Я и подумать не мог... Так ты просто используешь меня, как грелку в своей постели? А когда я стану совсем старым, немощным и слабым…

- Я дразнил тебя, - сказал он, выпутываясь из её волос. - Я сказал тебе всё то же, что и ты мне, только немного иначе. Мы осознаём себя через наши чувства, и точкой отсчёта бытия всегда является наше сознание, которое неразрывно связано с плотью. Если ты представишь, как, стоя у окна, отделяешь конечности и выбрасываешь их одну за другой, как я тогда выбросил тот стул, а потом скинешь вниз голову, то где останется Аяна? Будет ли она в комнате? Или она переместится куда-то ещё?

Аяна задумалась. Она грызла губу, и Конда нахмурился и прижал её большим пальцем.

- Стамэ. Оставь и мне.

- У меня нет ответа на этот вопрос.

- Я не могу слиться с тобой душой. Но у меня есть сильное и выносливое тело, которое тебе, к счастью, так нравится, и мы можем дарить друг другу радость объятий и прикосновений. Неужели ты бы оставила меня, если бы я, к примеру... ну, заболел?

- Нет, - честно ответила Аяна. - Никогда. Я бы не оставила тебя, даже если бы ты был и вправду безумен или даже желал бы причинить мне боль в приступе безумия. Я могла бы оставить тебя, если бы твой брак с Айлери был заключён по любви, и ты действительно бы не хотел больше быть моим. Тогда я бы ушла. Я так и хотела сделать. Это унизительно - навязываться человеку, который не хочет видеть тебя рядом, который стремиться быть с кем-то другим душой... и телом. Нет ничего унизительнее. Верделл как-то сказал, что нет ничего унизительнее, чем поцелуй из жалости, но тут я с ним не согласна.

- Это по какому же поводу Верделл такое сказал? - нахмурился Конда.

Аяна замерла, проклиная свой длинный, неуёмный язык, бежавший впереди её мыслей и рассудка.

- Так, так, сокровище моё, - сказал Конда, приподнимая её за плечи. - Чего я ещё не знаю о вас с Верделлом?

Аяна сокрушённо вздохнула.

- Мы пили мёд тогда. Мы сидели в комнате после свадьбы и пили мёд, и разговаривали. Но это был не Верделл. Я тогда сказала тебе не всё. Алгар поцеловал меня без поощрения с моей стороны.

Конда стиснул зубы.

- Но на следующий день, после этого и после того, как мы танцевали с тобой, я решила проверить, действительно ли я не испытываю ничего, когда он касается меня. И мне стало жалко, потому что он ждал от меня взаимности, но её не было. При этом я так горела рядом с тобой... С чужим, странным для всех взрослым мужчиной, который должен был уехать весной. Все так расхваливали его, говорили, какой он прекрасный, какой замечательный, как любит меня, но я не видела особой разницы между ним и тем же Анканом, к примеру. А с тобой всё было иначе. После того, как я увидела тебя, всего этого мне никогда не было бы достаточно. Я сожалею об этом поцелуе. Это одна из моих ошибок. Но потом ты ворвался в комнату, и я поняла... разницу. Пожалуйста, прости меня, Конда.

- А я верил тебе, - сказал он, медленно переворачиваясь и подминая её под себя. - Я верил в твою чистоту и непорочность, ондео. А ты, оказывается, из любопытства разбила сердце этому юному невинному сероглазому вождю, который любил тебя неистово, как я, но не знал, как подойти к тебе со своей страстью, потому что она не нужна была тебе.

- Конда... ты что...

- К счастью, я знаю, что моя страсть тебе нужна, и я знаю, как подойти к тебе с ней. Не дёргайся. Я просто обнимаю тебя.

- Вот видишь? Я же говорила. Рано или поздно она угаснет...

- Ты, верно, шутишь. Ты не чувствуешь её?

8. Видишь?

Ночь плыла над миром, ночные птицы перелетали, хлопая крыльями, с одного кипариса на другой где-то в отдалении. Аяна стояла на пороге балкона, глядя на скалы и на кусочек парка, не думая ни о чём и обо всём сразу.

- Ты вернула равновесие в мой мир, - сказал Конда, тихо подходя сзади.

- Ты проснулся? Я думала, ты спишь, - прошептала она, оборачиваясь.

- Я проснулся, потому что почувствовал, как ты встала.

- Тут красиво.

- Смотри, любовь моя, - сказал он, указывая наверх, ей за спину.

Она оглянулась. Облака, весь день дарившие прохладу, рассеялись, оставив после себя лишь редкие лёгкие светлые клочки, похожие на шерсть Пачу, вытянутую птичками пасси с его крупа, и над двумя лунными дорожками, будто сотворёнными из жидкого металла, разлитыми по ряби залива, две луны стояли над миром, - величавая растущая Габо и маленькая Монд, золотисто-коричневая, похожая на налобное украшение хасэ, к рожкам которого забыли приделать гранёные бусины на вёртких юрких цепочках.

А между ними были звёзды, звёзды, рассыпанные по небу, вечные, древние, сияющие, искристые, мерцающие осколками драгоценных камней. Обманчиво холодные, но таившие скрытое пламя, выпускающие его каждой гранью, каждым остриём лучей. Облака постепенно таяли, открывая всё больше звёзд, будто кружащихся в вечном потоке движения мира над морем и горами, и у Аяны тоже слегка закружилась голова от этого немыслимого, недоступного ни одному человеческому сознанию простора и движения.

- Видишь?

Она видела. Видела, ощущала и знала. Внезапно всё её существо охватил бешеный, безудержный восторг от того, что она является частью, хоть и безумно крошечной, этого огромного, невыразимо прекрасного мира, несшего её в том же круговороте, который нёс над их головами это звёздное великолепие, не подлежащее описанию, существующее здесь, сейчас и навеки над любыми словами и символами.

- Это потрясающе, - прошептала она, сплетая пальцы с его и шагая вперёд, к перилам балкона, увлекая его за собой. - Это просто...

Он ничего не сказал - просто стоял за ней, обнимая, и прижимался губами к её затылку.

- Ты не замёрзла? - спросил он наконец, когда очередная звезда спряталась, унесённая хороводом, с их глаз.

- Нет. Ты греешь, как печка во дворе Вагды.

- Иди сюда, - сказал он, подхватывая её на руки.

- Смотри, я привыкну, и придётся меня постоянно носить на руках.

- Ничего. Я сильный и я окреп.

- Я заметила.

- Я много тосковал по тебе и много ел. И снова тосковал.

- Я тоже тосковала, - сказала она, сворачиваясь на кровати спиной к нему. - Я мучилась без тебя. Больше всего я боюсь, что ты теперь снова покинешь меня.

- Мне придётся отлучаться. Тебе же есть, на кого отвлечься, а, эйстре? И у тебя теперь есть твой поросёнок.

- Сам ты поросёнок, Конда.

- Ну спасибо. Я к тебе, значит, со всей душой, а ты вот, значит, как. Выполняю все твои желания...

- Если честно, я хочу пить. У тебя тут нет воды.

- Я тоже хочу, и давно. Страсть иссушила меня. Но я не хочу оставлять тебя. Я позвоню... Хотя нет. Перебужу там всех. Сейчас принесу.

Конда натянул штаны и пошёл к двери, завязывая поясок. Аяна приподнялась на локте и следила, как он исчезает в темноте, откинулась, раскидывая руки на простыне, потом вздохнула и села на кровати, свесив ноги на ковер.

Надо подумать, как она будет уходить с утра. Скоро, наверное, рассвет...

Небо за распахнутыми створками балконных дверей было пока таким же тёмным, но ей показалось, что звёзды будто слегка поблекли. Она шагнула в комнату, взяла пару виноградин с подноса, запивая их вином, и подошла к другому окну, выходившему в парк. Фонари вдоль дорожек были тёмными, лишь два светились жёлтым неярким светом, похожие на глаза Ишке, когда он открывал их, лёжа на покрывале её кровати, и смотрел на светильник.

Аяна поставила стакан обратно на столик. Бинот поставлял вино крейту Алте. Алта пьёт вино, следовательно, он существует. Олицетворение не может пить вино... Интересно, какой он, этот крейт? Гелиэр сказала, он страшный, но страшным тут называли и её Конду, а красивее его не было мужчины.

Грелка в её постели! Она фыркнула, поморщившись. Да, он был прав, она часто говорила и думала о нём, о том, что было внешне, но когда она наконец нашла его в Ордалле, это было неважно. Она видела его, но она видела глубже.

И всё же, какой он, этот страшный крейт, ценитель хорошего вина?

Жёлтая полоска света мелькнула и исчезла. Половица скрипнула в первой комнате, и Аяна поспешила к двери, стараясь не задеть ничего в темноте.

- Конда, дай...

Полоска мелькнула снова.

- Ты что тут делаешь, Арчелл? - раздался голос Конды из темноты, и она резко остановилась.

- К... кир... - прозвучал растерянный голос. - Это одежда... У вас тут... Гостья?

Чёрт! Чёрт! Гамте! Синее платье! Она не подобрала его! Арчелл вошёл без стука, услышал её голос, да ещё и на платье наткнулся!

9. Приятная малость

Подковы стучали по гулкой ночной мостовой, пугая кошек, тёмными тенями кидавшихся в ночные проулки. Конда осадил Кестана у входа в арку, соскочил и подал руку Аяне. Сверху раздался приглушённый стон.

- Беги, - сказал он, встревоженно поднимая голову. Со второго этажа снова раздался крик, и он расширил глаза: - Что это?

Аяна рассеянно глянула на него и побежала в арку, взлетела по лесенке и забежала в приоткрытую дверь второго этажа.

Иллира стояла, опираясь на изножье кровати, и тяжело дышала.

- Прихватывает, - хрипло сказала она. - Всё чаще. Гватре ещё нет.

Аяна подняла глаза на Черилла, беспокойно вцепившегося в лысеющую шевелюру, и увидела страх в его глазах. Она смотрела в них, впадая в такую же безотчётную тревогу, чувствуя, как начинают неметь губы, а руки тянутся к голове. Но рядом была Иллира. А гватре - не было.

Сола! Где же ты! На другом конце мира, сидишь на дворе олем Нети или олем Ати, попивая тёплый настой и оглядывая золотые сентябрьские склоны...

Она вынырнула из ужаса и сжала кулаки.

- Черилл. Стой тут, гладь спину. Вот так, кулаками.

Она слетела вниз, в свою комнату, к Кидемте, которая встревоженно подняла на неё глаза. Светильник коптил, Аяна глянула на спящего Кимата и быстро закрыла окно, плотно притянув створки.

- Она громкая, - пояснила она. - Кидемта, вода...

- Уже греется. Мы ждём гватре.

- Ребёнок не будет ждать. Быстро иди мыть руки. На всякий случай. С мылом, дважды. Конда польёт тебе. Вытри об чистое полотенце и поднимайся наверх.

Она выскочила на кухню, где на решётке в большой кастрюле булькала вода, и с усилием сдвинула её в сторону, потом выбежала к бочке.

- Конда, будь на подхвате, - сказала она, намыливая пальцы и тщательно промывая между ними. - Полей мне. Сейчас остынет немного, и принесёшь воду наверх.

Она метнулась по лестнице, ругаясь про себя, что не настояла на переезде Иллиры в комнату внизу. Что там Сола говорила? А, чёрт. Всё равно нужен гватре!

Иллира снова застонала, потом закричала, и Черилл побелел.

- Иди вниз и присматривай за киром Кондой. Быстро, - сказала она.

Черилл с облегчением шагнул к двери, но остановился.

- Я сказала! - воскликнула раздражённо Аяна. Не хватало только тут сомлевшего Черилла. - Быстро!

- Ты орёшь, - пробормотала Иллира. - Не ори.

- Держись за меня и пойдём. - Аяна протянула ей руку. - Давай, давай. Виляй бёдрами.

- Гватре тогда говорил, что надо лежать.

- Гватре пусть лежит. Сам, наверное, тоже рожал?

Иллира схватилась за её руку и зашагала по комнате.

Небо светлело. Кидемта стояла, бледная, в углу, и каждый крик Иллиры будто разрывал её пополам.

- Иллира, попробуй не кричать, а рычать, - сказала Аяна. - Береги дыхание. Оно пригодится тебе.

- А-р-р-р-р-а-а-а! - попыталась Иллира. - О-ох!

Рука болела от того, с какой силой Иллира хваталась за неё. Аяна стиснула зубы. Шаг, ещё шаг...

На лестнице послышался шорох, и Конда с бледным лицом занёс большую кастрюлю с водой.

- Ставь там, - показала Аяна на небольшой стол. - Достань ещё полотенца. Эти - в стирку. Уходи. Мне надо помыть и осмотреть её ещё раз. Иллира, надо будет снова залезть на кровать.

- М-м-м-м-а-а-а!!!

Конда вылетел с безумными глазами, бросив на кровать тонкую стопку полотенец.

- Кидемта, за гватре Этемаре давно посылали?

- Да прилично, - хрипло прошептала Кидемта, убирая руки от поясницы Иллиры. - С ней точно всё будет хорошо? - прошептала она тихо-тихо, но Иллира, естественно, услышала.

- Раздражаешь меня! - крикнула она. - Уйди! А-а-а...м-м-м... Офф...

В арке послышались торопливые шаги, скрипнула дверь.

- Что у вас тут? - Заспанный всклокоченный гватре спешно зашёл в комнату.

- Воды отошли. Только что. К утру, кажется...

- Пусть ложится на спину. Надо осмотреть.

Аяна стояла, беспокойно постукивая пальцами по шее, глядя, как передёргивается Кидемта от криков Иллиры.

Это раздражало.

- Иди, - сказала она Кидемте. - Жди внизу.

- Ну, всё в порядке, - сказал Этемаре. - К обеду точно родит.

- К обеду? - свирепо зарычала Иллира, пытаясь сесть. - А-а-р-р!

- Первые роды были долгими?

- С рассвета до обеда, - сказала Аяна.

- Тогда раньше.

- Иллира, перевернись на бок или встань на четвереньки, - сказала Аяна. - И раскачивайся. Когда почувствуешь, что пора, скажи нам, и гватре даст опору.

- Даст что? - изумился гватре. - Что я дам?

- Опору, - изумилась Аяна, глядя на него. - Не Черилла же просить, в самом деле. Он сомлеет от вида крови!