Лев Березкин (27 лет) – маленький, тощий, глазастый человек с романтическими черными кудрями. Журналист, копирайтер, пиарщик, блогер, поэт, большой дипломат и просто интеллигентный человек.
Компаньон Федора Летнего, о котором пишет авантюрный роман. Мечтает стать знаменитым писателем.
В прошлом сочинял гороскопы. Предсказывал будущее. Брал интервью у несуществующих миллионеров, чем ввел в когнитивный диссонанс органы безопасности. Помогал изготавливать «Бальзам Пупиня» для похудения по старинному латышскому рецепту. Работал в клубе «Дом счастья», где происходили встречи с экспертами по саморазвитию.
Официальный владелец рекламного агентства ООО «Б&Л».
Автор книги «Как выйти замуж».
Исполнитель роли профессора в «Шоу профессора МракОбеса».
В данный момент – пиарщик в технологическом концерне «Лаборатория Зеро».
Федор Летний (28 лет) – длинный, плечистый, лохматый тип неопределенно светлой масти. Коммерсант, копирайтер, пиарщик. Компаньон Льва Березкина, с которым познакомился в Риге, где родился и вырос.
В прошлом изготавливал «Бальзам Пупиня» для похудения по старинному латышскому рецепту. Сочинял гороскопы. Предсказывал будущее. Придумывал несуществующих миллионеров, чем ввел в когнитивный диссонанс органы безопасности. Переименовал безнадежный бордель в клуб «Дом счастья», где происходили встречи с экспертами по саморазвитию.
Фактический создатель и генератор идей рекламного агентства ООО Б&Л.
Соавтор книги «Как выйти замуж».
Исполнитель всех ролей (кроме профессора) в «Шоу профессора МракОбеса».
После скандала с шоу, когда пришлось бежать из Москвы в Петербург, попытался предложить свои услуги пиарщика крупному технологическому концерну – «Лаборатории Зеро». Кампания по продвижению нового общественного транспорта – дирижаблей, шла к провалу, но по невероятному в своей нелепости совпадению Летний стал креативным директором.
Формула счастья: любимое дело, верный друг и деньги.
Доктор Владимирова («Ирен Адлер», 27 лет) – высокая, худая девушка с пронизывающим взглядом. Из-за серьезного выражения лица выглядит старше своих лет.
Врач-терапевт, не так давно закончила институт. Хотела стать судмедэкспертом, но изменила планы – и стала участковым врачом-терапевтом.
В высшей степени осознана, самодисциплинирована, сдержана, в поступках руководствуется здравым смыслом, чем вечно пугает окружающих.
Идейный враг Федора Летнего, которого вечно ставит в неловкое положение.
Мадам Ренар, он же Алексей Лисов (46 лет). – Международный преступник, которого разыскивает Интерпол.
Не каждый раз фигурирует в истории, но всегда незримо присутствует. Случайно познакомился с компаньонами в 2015 году по дороге в Норвегию. Едва не был арестован, бежал, оставив в руках Федора Летнего свой саквояж. Из-за которого все и получилось: используя случайные предметы из саквояжа мадам Ренар только потому, что больше ничего не было, Летний стал талантливым импровизатором. Он так и не расстался саквояжем мадам Ренар. Главная реликвия импровизатора поселилась в его гениальной голове и продолжает работать.
Людмила Феликсовна Робинзон (63 года) – длинная, сухощавая, огненноволосая пожилая дама с металлическим голосом. Квартирная хозяйка компаньонов до 2017 года. Ныне собственница одной из пяти комнат. В прошлом библиотекарь.
Человек высоких этических требований. Любит покойную маму, кота (тоже покойного) и птиц. Немного бесхозяйственна, зато ведет здоровый образ жизни.
Недобрая Пятница, она же Алевтина Марковна Полякова (64 года) – соседка и лучшая подруга Людмилы Феликсовны, хозяйка еще одной комнаты из пяти. В прошлом архивариус психиатрической больницы на Пряжке.
Практична и бескопромиссна. Все или почти все может сделать сама – и делает. Считает почти все и всех бессмысленными и беспомощными. Всегда читает мелкий шрифт на документах и очень подозрительна.
Миша (14 лет) – верхний сосед компаньонов, семиклассник.
Ким-Линукс Ипатов (35 лет) – предприниматель, инженер, российский миллиардер, владелец крупной социальной сети, основатель и владелец концерна «Лаборатория Зеро», производящего, скупающего, патентующего и распространяющего современные технологии.
Известный популяризатор технического прогресса.
Сергей Яковлевич Юферов (41 год) – капитан органов безопасности.
Лев Березкин очень хотел написать вступление к новой части своего романа про двух авантюристов-рекламщиков. Он всегда делал это. Но сейчас – просто не мог. Он не думал даже о том, что его роман когда-нибудь опубликуют. Он писал, чтобы не сойти с ума.
Березкин с надеждой посмотрел на свой телефон. То ли по законам жанра, то ли по странному совпадению, компаньон всегда звонил, когда он начинал писать. Как чувствовал, гад.
Но сегодня телефон молчал.
Лев перечитал написанное – и стер. Ему было нечего сказать своим читателям, кроме того, что они живут в стране плохих новостей.
28 февраля 2022 года,
Санкт-Петербург,
канал Грибоедова 89, кв. 53
Березкин застегнул куртку и теперь трясущими руками засовывал в рюкзак «Войну и мир». Он собирался протестовать с этой книгой у Смольного, знал, что арестуют и едва понимал, что делает. Теперь, когда весь мир отвернулся от России за то, что она начала войну с соседней страной, и называет это добрым делом, и не хочет прекратить, и все стали заложниками, и в самой России запрещено называть войну войной, и за это сажают в тюрьму, ему уже нечего терять. Все летит к черту. Мир. Страна – его страна. Ипотека на сорок семь лет. Работа. Дружба в конце концов.
Что терять, когда враг рядом. В соседней комнате.
Федор Летний не показывался вот уже три дня. Выходил, приходил, куда-то звонил, вел себя, как человек-невидимка. Не выражал никаких мнений. Ни разу не подошел. Все четыре дня с начала войны прошли в гробовом молчании. Если не считать сообщения в ватсап с фото с митинга против войны и подписью Федора: «Маленькие смешные человечки».
Березкин ничего на это не ответил.
Теперь Лев понимал одно: он один. Войной отрезало родителей – они остались в Риге. Друг, он же компаньон – за стеной. Которая теперь стала непреодолимой.
Лев Березкин дернулся и сунул книгу мимо рюкзака, когда дверь в комнату Федора внезапно распахнулась.
– Так, – его превосходительство осторожно придержал застонавшую дверь. – Так. Ну что, Лео... а куда ты собрался-то?
– А что, не видно? – Березкин поднял книгу и теперь демонстративно запихивал ее назад.
– Так, – опять сказал его превосходительство. – А мне?
– К-к-к... ч-ч-ч... – книга застряла – в рюкзаке уже лежала смена одежды. – Теодор?
– Один не пойдешь.
– Ты туда вообще не пойдешь, – Лев продолжал упихивать «Войну и мир». – Понял? Выбрось из головы.
Он встал перед зеркалом и теперь терзал «молнию» пуховика «плащ-палатки».
– Еще чего не хватало, – «молнию» заело и Березкин бессмысленно ее дергал. – Меня посадят, а кто будет ипотеку платить?
От компаньона он увернулся. Боялся, что тот книгу отберет.
– Ты без году неделя гражданин России, – за неимением иных средств Лев устрашающе вращал глазами. – Тебя лишат гражданства, идиот! Депортируют обратно в Латвию. И назад не пустят!
– Ты боишься один ипотеку платить? – с интересом спросил его превосходительство.
– Естественно. Теодор.
– Наконец-то я слышу разумные слова, – одобрила эта сволочь. – Но, Лео, нет. Не могу так. Извини. Сядем оба.
– А ипотека?
– Война все спишет.
– Не думаю, Теодор. Это она многое другое спишет. А ипотеку нет.
– Сколько там дают за протесты? – Федор наступал на него. – От трех до пятнадцати. Лео, у нас есть минимум года три, чтобы не думать про ипотеку. Скорее всего, пять.
– А там, может, и ядерная война, – шутливо поддержал Березкин, пятясь от компаньона.
– Я не боюсь ядерной войны, – его превосходительство сделал выпад, чтобы вырвать рюкзак, но Лев опять успел удрать. – Я служебный пропуск потерял во второй раз. Ким голову оторвет.
Оторвет, подумал Лев. В «Лаборатории 0» в связи с ее технологическими инновациями ввели чрезвычайное положение. Почти все засекретили. За каждый вход надо было расписываться в журнале.
– Дай книгу, – продолжал креативный директор «Лаборатории». – Ты же скелетон. В тебе жизнь еле теплится. Побьют – ведь развалишься, инвалид. Не говоря уже о том, что заикой останешься. Меня уже винтили. Переживу.
– Ну да, ты ж у нас рецидивист, – Лев, наконец, взял рюкзак и развернулся к компаньону. – Все, теперь моя очередь.
Его превосходительство загородил собой выход.
– Лео. Нет.
– Да, Теодор, да, – Лев улыбнулся жестокой улыбкой. – Теперь. Моя. Очередь. Отойди с дороги, будь добр. Киму скажешь что-нибудь подходящее. Он оценит. Может, даже адвоката мне даст. Чтобы я компанию под угрозу не ставил.
– Ладно, – очень спокойно сказал Летний и отошел, освобождая проход. – Ладно, – сказал он из коридора. – Присоединюсь к вам на месте, Леопард.
– Теодор. – Лев остановился.
– У нас книжный в «Раздолье». Пойду тоже «Войну и мир» куплю.
Его превосходительство нашарил ногой кроссовок.
– Теодор.
– Робинзон, кажется, все раздала. Видел на полке четыре издания, Лео. Но там пусто...
– Теодор.
– Или у соседей попрошу. Может, еще у кого-то осталось.
– Теодор, услышь меня!
Но Федор Летний так ничего и не услышал. Березкин выпустил футболку компаньона, потому что раздался звонок в дверь.
Максим Максимович Телескопов когда-то вел в школе физику. Он был человеком-легендой. Он устраивал соревнования роботов-гитаристов, сконструированных старшеклассниками во время пандемии, и объяснял, что пандемии никакой нет, поскольку в действиях правительства нет логики.
(Именно так бывший учитель физики и перестал вести физику. После долгих разбирательств он стал преподавать в кружке робототехники).
Телескопов едва не погиб во время пожара в зооуголке, застряв в дверях с чучелом муравьеда. Как оказалось, чучело стало секретным тестовым экземпляром робота-ленивца, ползающего по вертикальным поверхностям.
К Телескопову уже трижды приходили из Ленэнерго. Пытались доказать факт незаконного использования электричества, но не смогли, вынужденные бежать от разговорчивого Макса. Хотя улики были налицо: в его сарайчике за школой регулярно выбивало пробки и иногда весь квартал вместе со школой часами сидел без света. Как потом объяснял сам Телескопов, это происходило лишь потому, что администрация школы не разрешала ему поставить солнечные батареи.
И уж совсем невовремя он был сегодня – с галдящей толпой детей, которые, пыхтя, тащили снизу картонные коробки и складывали возле двери компаньонов.
– Макс, – сказал Летний (потому что Максим Максимович, хотя и годился ему в отцы, был для всех Максом). – Не знаю, что это, но не сегодня.
Максим Максимович Телескопов вел кружок робототехники в школе, которую опекала «Лаборатория 0» в лице компаньонов. Компаньоны были креативными представителями компании. То, что они делали, значилось в отчете по продвигающим мероприятиям как «сторителлинг – творческие встречи с детьми». Кроме того, Первого сентября его превосходительство отправили на торжественную линейку – открывать вместе с детьми учебный год. Напрасно тот пытался спастись. Коммуникации – наше все, сказал Ким. Дети – это перспективно, сказал Ким. У тебя отличный контакт с детьми. Да и ладно, сказал потом Лев, дети – вещь полезная.
Дети и правда были полезны. Кто бы еще помог на заре их карьеры – два года назад – устроить лотерею, чтобы продать случайно доставшихся компаньонам павлина и свинью? Кто бегал бы по домам с анкетами социального проекта для школьников, выясняя, почему так многие жители Петербурга не рады воздушному общественному транспорту – дирижаблям? Без этого проекта чистое везение его превосходительства никак не сошло бы за пиар. Продвижение дирижаблей среди консервативной аудитории они осуществили совсем не по плану, согласованному с отделом продаж. Просто лестничный марш вовремя рухнул – в подвале строили спортзал, рабочие что-то там нарушили, а компаньоны как раз спускались по лестнице, так что выход оставался один – через крышу. Если бы не это совпадение, Летний никогда бы не стал креативным директором «Лаборатории 0». В совпадение при этом не верил никто.
Кого еще кроме детей можно было послать куда угодно с каким угодно поручением – и при этом совершенно бесплатно, за одну радость поучаствовать в делах когда «Лаборатории 0», а когда их собственного креативного агентства «Б&Л»?
Но прямо сейчас атуинщики – так Телескопов называл своих конструкторов всего на свете из добра и палок – были ужасно некстати.
– Макс, – сказал Березкин, морщась, как от головной боли. – Макс, что ты хотел?
– Видишь ли, чувак, – Телескопов вытирал лысую голову промасленной тряпкой, – лет тридцать пять назад поехали мы с Михой автостопом в Таллинн...
Говорил он минуты две. Упомянул свою жену – тогда еще не жену. Младшую дочь (вся в отца). Чью-то дачу под Воронежем. Чужого хомяка, чудом явившегося из деревянного стульчака на этой даче.
К чему все это – так и осталось неясным.
Даже, если вопрос подразумевал простое «да» или «нет», Максим Максимович Телескопов все равно начинал так издалека, что только к середине третьей или четвертой его истории вы вспоминали, что все еще ждете ответа на свой вопрос.
Осознав все это, Лев едва не застонал. Он совершил стратегическую ошибку. Забыл, что нельзя задавать вопросов Телескопову. Прострация, в которой все находились с начала войны, полностью выключила мозг.
– Макс, пожалуйста! – взмолился Летний. – Потом, хорошо?
– Нет, подожди, – Телескопов ухватил его за рукав. – Нужно, чтобы ты принес чебышеходы Янссена.
Он показал на детей.
– Дети не занесли. Они не умеют еще заносить. А мне нельзя. И теперь никто не знает, что с этим делать.
– Вот сам и заноси, – его превосходительство стряхнул его руку.
– Мне религия не позволяет, – ММ любил спорить. – И государство тоже.
– Робототехника – твоя религия, – и его превосходительство собрался закрыть дверь у Телескопова перед носом.
– Вот именно, – ММ вставил ногу между дверью и косяком. – Государство не позволяет мне осуществлять религию. Чебышеходы Янссена стоят внизу. Я привез тебе чебышеходы.
Лев в это время безуспешно пытался остановить детей с коробками. Не драться же с ними было. Тем более, что коробки были тяжелыми, из них вывалился всякий хлам, и Лев только успевал то подбирать на ходу очередную жестянку, то подхватить самого пяти- или шестиклассника, отобрать у него допотопную параболическую антенну и поставить... где-нибудь тут. Выход из квартиры загораживал Телескопов.
Федор не находил слов. Он отвернулся, чтобы найти их и выдать Телескопову все, что думает и о нем, и о чебышеходах Янссена. И тут увидел над перилами подпрыгивающий помпон вязаной шапки: Людмила Феликсовна Робинзон поднималась по лестнице.
– Бесправие! – громким шепотом произнесла Людмила Феликсовна. – Уничтожение человечности. Диктатура. Человеческая жизнь – абсолютная ценность!
– Государство, – Телескопов прикрылся параболической антенной, которую пытался втащить в квартиру, несмотря на сопротивление Березкина, – не позволяет детям заниматься. Они нас выгнали. Не дают собирать гофрослона.
Робинзон поднялась уже окончательно и тут увидела детей с коробками.
– Дети – последняя надежда человечества! – она всплеснула длинными руками. – Неужели они этого не понимают? Они не могут! Они не имеют морального права оказывать давление на детей!
– Вот именно, – согласился с ней Максим Максимович. – Вот я и говорю. Вот об этом и речь.
Одновременно он просачивался в квартиру. Боком. Вместе с антенной.
В эту минуту компаньоны поняли, что безумие уже не остановить. Робинзон говорила. Телескопов поддакивал.
– Сходи ты за этими... как их... – Лев взял компаньона за локоть. – Быстрее свалят. А я...
– В задницу чебышеходы, – шипел тот, тоже хватаясь за локоть компаньона. – Лео, пожалуйста. Останься дома. Хотя бы сегодня. А там...
Придумать «а там» Летний не успел. Оба отскочили: мимо двое шестиклассников волоком тащили шланг от ассенизатора, похожий на гигантского мертвого змея. Сзади с хохотом бежали по лестнице две девочки.
– Так, Макс! – Летний загородил собой проход в квартиру. – Быстро за...
– За общественно важный проект «Наша победа» кружку атуинщиков дадут грант на новые проекты, потому что я нищ, как церковная мышь, – горячо сказал Максим Максимович.
– Я понял. Шланг-то зачем? – ужаснулся Федор Летний.