Управа на Забаву

Глава 1. Что решила голосилка...

Выпускные испытания в Угорской академии ведовства и волхования благополучно закончились. Забава Милонеговна, для всех дочь боярская, почти готовая обученная ведунка, могла себя поздравить — она справилась легко. Четыре года пролетели как один день. Осталось отслужить повинность сроком в год, там, куда зашлют — это важно. Почти ведунка – оно и есть почти. Вот отслужит, получит ведунский пояс – тогда и будет ведунка, даже батюшка родной станет не указ. По крайней мере, замуж насильно не выдаст, обещал.

Жребий тянуть, место службы узнавать – это сегодня. Нянька Молевна тоже хотела пойти, да Забава её отговорила. Здесь, в Угорске, нянька Забаве свою заботу не навязывала. Это дома, в Вышеграде, без толпы мамок-нянек шагу было не ступить, если только не сбежать, что Забава и делала иногда…

Ох и было крику, если замечали! Хорошо, что это всё давно позади.

День выдался хороший, яркий и солнечный. И с Данко оказалось по пути, вот и пошли вместе. Данко тоже в академии учился, и был лучшим другом Ярши, Яровида то есть, нареченного жениха Забавиной подружки Милавки, с которой они уже четвёртый год делили одну горницу. Вот и привыкли к нему они с Милавкой. Что делать, если Ярша без Данко ни шагу...

А хорошо-то было как! И всё потому, что небо такое голубое? Шла Забава по деревянной мостовой, улыбалась тому, что говорил Данко, задорно постукивала по потемневшим доскам каблучками лёгких сапожек. И парень рад был, видно, что учёбе конец. Почему-то ей казалось, что он именно этому рад. Он редко бывал веселый, Данко, серьезный он слишком. А ей нравилось, что ему сегодня радостно, может, поэтому и хотелось ему улыбаться. Вот разъедутся они скоро в разные стороны, и не увидятся больше никогда…

И тут неподалёку ударили в барабан. Звуки были неторопливые, мерные – так стучат глашатаи, собирая народ для важных известий.

— А пойдем-ка послушаем? Это рядом, на торге! – Данко протянул Забаве руку. – Вдруг что важное узнаем?

— А пойдём! – Забава руку ему подала, и они перебежали на другую сторону улицы.

Глашатаев было два – как обычно. Один колотил в барабан, другой кричал. Вокруг собрался народ, галдя и взволнованно переглядываясь.

— Слушайте, люди славного Угорска, слушайте, и не говорите, что не слышали! – старательно выводил глашатай. – Слушайте, слушайте! Верховный князь наш Брагомир, Вышеграда и Вышеградья держатель, перед богами верхними и нижними радетель и ручатель… — Забава так и замерла, услышав такое начало.

Нечасто выкрикивали в Угорске вести от вышеградского князя. Это должно быть что-то важное. Потому и люди прибывали, толкались, протискиваясь ближе. А Данко крепче сжал руку Забавы – тоже заволновался. Ему-то что?..

Сколько-то слов глашатая унёс ветер, Забава на короткое время перестала различать его речь – так иногда бывает посреди толпы. Девушка даже на цыпочки привстала, чтобы лучше слышать. Потом…

— … кто построит летучий корабль! – гаркнул глашатай. – И князю в Вышеграде его представит, и повторить постройку во всякое время сможет, получит награду: город Издолье с торгами, ловами звериными и рыбными ловлями, с наследным правом и свободой от дани князю на десять лет!

Забава ушам не поверила. Город не маленький, не бедный – за летучий корабль? В наследное владение? Зачем – корабль?..

Толпа вокруг сдержанно волновалась – ничего себе новость! А глашатай, отдышавшись, продолжал:

— И дочь княжескую в жены! Слушайте, люди славного Угорска, и не говорите, что не слышали! Верховный князь наш Брагомир…

Теперь понятней. Княжну в жёны, значит. Кто построит тот корабль, будет младшим князем, Вышеграду подвластным, и князю зятем.

— Ты слышал, Данко? – Забава повернулась к спутнику. – Дочь князя в жены тому, кто летучий корабль построит?

Парень только плечами повёл:

— Это вроде и сказали, — он о чем-то задумался, поглаживая пальцы девушки.

— Данко! Ты точно услышал? – удивилась она.

— Точно, — вздохнул он, и руку Забавы нехотя отпустил. — Дочь князя и город Издолье. Я там был проездом, хороший город. Пойдём?

— Постой, не закончили…

Глашатай между тем продолжал:

— А если летучий корабль построит человек женатый, то получит он серебра пополам с золотом того же веса, что и княжна…

Забава опять изумилась. Ещё и это!

Хотя такой корабль, конечно, диво дивное, и много где пригодиться может, и княжну за него, безусловно, не жалко. Да только…

Она ещё постояла, послушала, сама вцепилась в руку Данко – не скажут ли ещё чего? Нет, это было всё. Глашатаи местами поменялись, и второй со свежими силами весть повторил, от начала и до конца то же самое. А Данко засмеялся:

— Мне бы лучше золото с серебром. Это я найду, куда употребить. Сколько княжна весит-то, пуда три или четыре? Она ведь девка молодая, и не богатырка, как я понимаю…

— Должно быть, так, — дернула плечом Забава. – А её саму не хочешь, значит, с городом? – и она тоже рассмеялась.

— Да что я делать стану с городом и княжной? – хмыкнул Данко. – Я в княжьих делах не ведаю. И с доплатой не хочу. А вот если без княжны и без города…

Глава 2. Беду не ждут...

Забава и Милавка с Яршей отправились в трактир втроем, но не только им, видно, захотелось сбитня. Сначала их нагнал Вертила и тоже присоединился. Потом окликнул рыжий Стоян, что делил горницу с Яршей и Данко, он шел с сестрой Негодой и с земляком Ростилой — эти двое учились ступенью* ниже на чудельной ветви*, Ростила с Негодой собирались обручиться. Потом подошли Чуримор с хрупкой смешливой Нейкой, с ветви травников, и ещё трое парней, тоже сегодня побывавших у голосилки — всем было по пути, и путь этот вёл в тот же трактир. Ну и что? За столом места хватит.

Все отлично разместились, скинулись монетками на угощение, и Забава тоже положила монету. Вертила уверенно сгрёб кучку меди, подвинул служке и попросил сбитня и маковых кренделей, и большой пирог с мясом и капустой.

Все были веселые, довольные. И день такой, почти праздничный – испытания позади, голосилка тоже! Остаётся прощальный пир в академии, а перед тем, как отправляться по местам отработки, все домой разъедутся, отдохнут и повидаются с родными.

Забаве хотелось бы дома побывать, но она решила не ехать. От отца передали письмо, собственноручно им написанное – оно встревожило. Отец писал, что, конечно, слово, данное своей доброй матушке, Забавиной бабке то есть, он помнит, и неволить дочь не станет. Но жених к ней сватается очень подходящий, и если Забава по неразумению эту возможность упустит, то потом не найдёт для себя такого счастья и богатства, да и вся семья немало потеряет. Очень просил батюшка дочку одуматься.

Забава всё же волховка, простенькое волхование сотворит легко. Сотворила и увидела на отцовском письме след лукавой неправды. Присмотрелась ко всему, почти по буквам разобрала. Недоговаривает свет-батюшка, давно у него с женихом что-то решено. И про её счастье сомнения есть…

Эх, отцовские письма – и на правдивость проверять! Самой совестно. Но не сейчас об этом грустить. И скромный почти пир, на который она сама выложила медяк, по сравнению с любым застольем дома был смешон. Но тут было легко и весело, и сидели вокруг не разодетые отцовские гости, а ровесники, у некоторых и медяки водились через раз. Все искренне смеялись, галдели, шутили, Вертила препирался со Стояном и сумел как-то уколоть всех понемногу, кроме Забавы. Её, как обычно, и видели и не видели. Помнили и знали, без нужды не обращались. Это её оберег такой. Чудное заклятье, такое ещё попробуй сотвори…

А скатерти-то у них дома только браные, посуда на столах резная, с янтарём и цветными камушками, и серебряная, и из белой звонкой глины, ярко расписанная – такая посуда ценой чуть дешевле серебра…

Неважно. Ведь можно просто сидеть тут и пить вкусный, пряный, сладкий сбитень! И крендель с орехами был не хуже тех, что готовили дома.

— Вот куда Данко подевался, а, Забава? – повернулась к ней Милавка, — Как считаешь, станет он голосилку спрашивать?

— Сказал же, что станет? — Забава удивилась вопросу.

Милавка посмотрела на неё пристально.

— Ну да. Мне без него грустно будет. А тебе?

— Мне? Без Данко? – Забава даже засмеялась. – Такого скучного ещё поискать!

Неправда. Будет, пожалуй, ей скучно без Данко. Она к нему успела привыкнуть. Он умудрялся слишком часто маячить перед глазами, и обращался так, будто и видел её, и слышал. Но он со всеми так, и это было, чего уж там, приятно. Четыре года в её мудрёном обереге – да кому угодно надоест…

— Да, он тебе не Вертила, — охотно согласилась подруга. – Вот этот кого хочешь достанет, не заскучаешь. Как овод…

— Он не нарочно, — сказала Забава.

Недоброе в людях она тоже различала, и без волхования даже – такая у неё была способность. Точно знала, что злых и завистливых за столом не было. А что Вертила на язык не сдержан – ну и ладно. У всех тут привычки разные.

— Скажешь тоже, не нарочно, — фыркнула Милавка. – Овод и есть.

А Забава, наверное, и по Вертиле соскучится, не говоря уже про Милавку с Яршей.

— А за меня батюшка академии заплатил, не нужна мне голосилка, — заговорил Стоян. – Я купеческий сын. Буду с братьями товар возить. Жену возьму осенью! Приезжайте на свадьбу ко мне в Ульск, в торговой слободке двор Братилы Одноглазого любой укажет, да и сами мимо не проедете!

— И ведунский пояс тебе не нужен? – удивилась Милавка. – Ведь не дадут, если не отслужишь. Зачем тогда учился?

— Как зачем? Мне умения нужны, что толку от пояса! Я купец!

И начали все рассуждать, сильно ли нужен тот пояс, и важнее ли он ведунских умений. Забава заслушалась и появление Данко пропустила. Случайно заметила, что он уже пришёл и стоит у дверей, и на неё, на Забаву, смотрит. Тут и Ярша увидел его, рукой махнул. Кто-то подвинулся, и как-то само собой оказалось свободное место рядом с Забавой.

Данко подошёл и сел. Взял поданную чашу со сбитнем, поспешил отхлебнуть. Сбитень был густой, терпкий, сильно медовый – вкусный.

— Так куда тебе ехать, Дан? – опять любопытный Вертила спросил. – Точно в Вышеград, я слыхал? Смотри, при князе и до боярина выслужишься. Некоторым везёт, сказывают…

— У меня лучшее место. Не Вышеград, — Данко широко улыбнулся и дальше признаваться не стал.

— Какое ещё лучшее? Не темни!

— Как жаль, незадача, — посочувствовал Стоян. – Если не тебе к князю, то кому ещё?

Глава 3. Летучий корабль и подарки на память

Больше трех лет назад Данко подарил Забаве короткие сапожки из мягкой кожи, легкие и красивые, подбитые заячьим мехом, а главное – удобные несказанно, хоть танцуй в них, хоть лети...

Зима тогда шла на убыль, настал месяц зимобор*. И у Забавы как-то вдруг, нежданно порвались сапожки. И Данко это узнал — в тот день они с Яршей у них в гостях засиделись. Сидели внизу, в клети, в девичьи горницы вход парням был, конечно, заказан. И каморка Молевны как раз напротив, у лестницы – о баловстве и не помыслишь!

Нянька к Ярше сразу отнеслась радушно, а вот на Данко поначалу косилась. Хотя и Забаву удивляло, что общего у сапожника и у сына купеческого. В прежней её жизни, то есть дома, в Вышеграде, если и водились купцы с мастеровыми, то Забава этого не видела – слишком разная у тех и у других жизнь, слишком разные дела. А уж про бояричей и говорить нечего. Но это там, не здесь! Здесь – академия, и всё по-своему, всё иначе.

Данко усадил Забаву на лавку и сам разул, — и она послушалась, будто так и надо! Он обувку осмотрел, буркнул:

— Я сделаю.

— Да не трудись, есть у меня другие, — отмахнулась она. – А как сделаешь, да ещё и сейчас, голыми руками? – заинтересовалась.

— Руками и сделаю, — он серьезно кивнул.

И под его пальцами сапожок послушно собрался, без клея, без жил и гвоздей.

— Я чудельник больше, чем ведун, — пояснил он с улыбкой, и поставил починенный сапог на пол рядом с Забавой. – Послужит ещё, но недолго. Старый уже.

Наутро Данко принёс сапожки новые – загляденье. Вручил Молевне. Та рассмотрела, одобрила.

— Ишь ты. Хорошо. По мерке? Когда снять успел?

— Сядут на ножки как влитые, сама увидишь, –пообещал Данко уверенно.

— Увижу, конечно. Что тебе заплатить?

— Это подарок мой Забаве Милонеговне, — отрезал Данко.

— Всю ночь за работой сидел? – нянька посмотрела парню в глаза, — Ты брось это.

— Говорю же -- подарок.

— Заплачу серебряный, иначе обратно забирай, — сказала нянька строго. – Вижу, что товар дорогой. На коже ты не экономил. Хочешь ведь, чтобы боярышня моя эти сапоги носила?

— Денег не возьму, — повторил Данко упрямо.

— А чирий, Данюшка, на одно место не желаешь,? Это я быстро. Иди потом жалуйся, — душевно пообещала Молевна.

Это она могла легко и просто. Данко засмеялся:

— Вот зачем ты так, а, тётка? Хочу одарить девицу – что такого?

— Глупости. А сапожки хороши. Делай ещё, я заплачу. Чудельничаешь? – она любовно погладила мягкую кожу. – Кто научил в обувь заклятья вшивать?

— Никто, я сам. Дома еще. Да и нет там заклятий.

— Видно, что своего дара не понимаешь. Так что, чирий? Или два?

— Умеешь уговаривать. Давай свой серебряный, — не слишком радостно согласился Данко, и Молевна сунула ему монету.

— Ещё сделаешь — приноси.

— Раз так, не говори ей, что от меня.

— Как скажешь…

Забава разговор этот подслушала – шла вниз, да заметила вовремя, притаилась наверху. Довольна была, что Молевна сама обо всем договорилась, они с Данко оба в неловком положении не оказались. И ещё тогда ей было смешно и удивительно – что это ему вздумалось?

Больше Данко не шил Забаве сапожек. Но те, единственные, она полюбила и до сих пор носила с радостью.

Потом он дарил ей мелочи разные. Чудки, из тех, что делались ученья ради, они быстро теряли силу – через день или седьмицу. Всегда дарил обеим, и Забаве, и Милаве. Ленты, которые сами вплетались в косу, и ленты, которые по утрам сами ползли к рукам, как змейки. Шёлковые платки, которые сами красивым узлом завязывались. И самописные пёрышки, они долго писали, хотя Данко уверял, что чудки эти он испортил и место им в печке. И… что с того?

И вот… сколько нужно серебра, чтобы к ней посвататься? Зачем он это подумал, зачем сказал? Что замыслил? Если бы она не знала точно, что понравиться не может, что полюбить её нельзя, так, чтобы от сердца… Тогда бы и она решила, что Данко к ней особенное что-то чувствует. Так ведь невозможно!

Она сама тоже никакого угара любовного не ощущала ни к Данко, ни к другому кому. Полюбить – разум потерять! Нет, не нужно…

Об этом Забава размышляла, подбирая в зелейне нужные травы, поглядывала на старый, много раз мытый пергамент, на котором нянька делала записи. Работа отвлекла, уже и волнение прошло. А пока Забава бежала, пока говорила с нянькой – толком не успела ни о чём подумать. Знала одно: надо парней выручать, они ни за что пострадали. Но про их невиновность она одна понимала! И тот злосчастный боярин вообще не должен был её заметить! Значит… змей?

Её, Забаву, отправляя в Угорск, оберегом закрыли. От всех мужчин, от любого зла. Не надо было, скажет нянька, идти в трактир? Ну да, а к чему тогда оберег? Не сидеть же всё время взаперти! А змей за все годы ей, выходит, встретился один лишь однажды — злая случайность. Ещё год она оберег проносит, а потом в речку его бросит, так надоел!

Боярин, значит, змей, или колдун с редким даром. Сватать Забаву приезжал змей-князь, но ведь не все змеи – князья, и другие есть. Боярин тот просто за стол позвал, посидеть-полюбезничать, и потом и откупные не платил бы за её бесчестье, случись оно – из-за волшбы скорее её обвинили бы, что не была любезна. Не оберег её защитил, а кулак Данко. Получил боярин кулаком под глаз – и нити волшбы упустил, так удивился, должно быть…

Глава 4. Обручение

Наутро Милавка предложила:

— Сегодня дядя Миродим в лавке шелка новые выставит, сходим поглядим, а, Забавушка? У него и желтый шёлк будет, как золото, и зелёный, как трава. Может, и тебе приглянется что-то? Хочется тебе золотую рубашку?

Купец этот был родичем Милавки и за ней приглядывал. И продавал он девицам-ведункам хороший товар с большой скидкой.

Забава согласилась. День праздничный, на торге будет весело, и прикупить что-то можно. В её сундуках с приданым, дома, лежало довольно рубашек, она и не помнила каждую. Из самого лучшего шёлка тоже. Но сюда, в Угорск, ей собрали лишь самое нужное. Да и нравилось Забаве самой покупать, да выбирать, да торговаться, а не когда купцы прямо в терем привозили – не понятно, сама выбираешь или купцы за тебя, или мамки-няньки…

Уходя, они сказались Молевне, та согласилась:

— Если с Яршей, то ступайте.

А если с Яршей, то и с Данко, это же ясней ясного! Так и отправились вчетвером. День праздничный, на торгу даже в раннюю пору было людно. Скоморохи народ веселили: трое шустрых парней, пёстро одетых и в цветных колпаках, задорно отплясывали, выдавая коленца. Иногда они умудрялись толкаться или стаскивать друг с друга колпаки – прохожие хохотали, когда это получалось особенно ловко, и кидали под ноги скоморохам монетки.

Вдруг из-за палатки появился еще один скоморох, не в колпаке, а в небрежно повязанном платке, он прыгал, стоя обеими ногами в рваном мешке. Мешок скоморох придерживал двумя руками, а подмышкой сжимал старую метлу. Вряд ли кто-то из зрителей решился бы сам неосторожно обидеть Ягу, эту волхву лесную с суровым, как говорят, нравом, но скоморохам позволялось, и народ всё так же смеялся.

— Что, боярин, отправляешься на Кудыкину гору летучий корабль строить? – визгливо спросил «Яга» одного из пляшущих, который только что свалился, поднялся и теперь выразительно потирал якобы ушибленный зад.

Ответ «боярина» утонул в хохоте толпы. Забава не удержалась, взглянула на Данко – тот напряженно смотрел на «Ягу» и не смеялся. Ярша хохотал, он выудил из кошеля монету и скоморохам бросил.

— Пойдёмте, — спохватилась Милавка. – Дядька товар отложил, ждёт! Вы что, скоморохов не видали?

— Погоди немного, — Ярша взял невесту за руку. – Посмотрим, что дальше будет.

— А есть ли у тебя топор, чтобы корабль строить? – спрашивал «Яга».

— Лучше кочергу возьму! – ответил скоморох неожиданно басом и потряс невесть откуда взявшейся в его руке железной кочергой.

— А есть ли у тебя игла, чтобы паруса сшить?

— У меня ложка есть! – скоморох показал деревянную ложку, которую достал из-за голенища.

— А можешь ли ты так дунуть, чтобы корабль полетел?

— Смогу! – скоморох надул щёки и сильно дунул, при этом все услышали громкий звук, который на людях издавать неприлично, но это постарался другой скоморох, который нажал на надутый бычий пузырь.

Толпа хохотала.

— А какую же ты княжну за корабль купить хочешь? – опять вопросил скоморох в платке. – Которую полегче, или которую потяжелее?

Забава подумала, что ослышалась. Купить княжну! Хотя, чему удивляться?..

— Самую ласковую! – ответил «строитель корабля» и опять помахал кочергой, а его «помощник» снова «пустил ветер» пузырём.

— Пойдёмте уже, — с досадой сказала Забава.

— А я что говорю! – воскликнула Милавка, которая и сама только что смеялась над скоморохами.

— А как же тебя приласкает княжна, которую ты за летучий корабль купишь? – «Яга» подтянул мешок, отчего его ноги освободились, оказавшись снаружи.

— А вот так! – пробасил скоморох, замахнувшись кочергой на «Ягу», та кинулась наутёк, а скоморох с кочергой – вприпрыжку за ней.

Хохотали все, а Забава поскорее выбралась из толпы. Данко не отставал. Поймал её за руку.

— Ты чего сердишься?

— Не передумал летучий корабль строить? – спросила она с вызовом.

— Чтобы за тебя заплатить? Не передумал, — он качнул головой. — Ты что такая?.. – не понял он злого взгляда Забавы.

Вроде бы все смеялись, так за что сердиться?

— Те княжну купить хотят, ты – меня! Мы с княжной вам холопки, что ли? – с досадой бросила Забава.

— Да что ты?.. – огорчённо протянул Данко. – Разве об этом речь? И разве это я меняю княжну на летучий корабль? На князя обижайся…

— Вы ссоритесь, что ли? – спросил Ярша, подходя к ним вместе с Милавкой. – Может, вам пряников купить медовых? Говорят, помогают!

— Чего им ссориться, — рассмеялась Милавка. – Пряников лучше мне купи.

— Так мы с тобой не ссоримся! А с Даном чуть не подрались вчера, спорили, отчего корабль летает! – Ярша продолжал веселиться.

— Увидим потом, что построите, а пока на шелка посмотрим, — Забава потянула подругу в сторону лавки Миродима.

— Вас до лавки проводим и за пряниками пойдём, — решил Данко. – Не помешают. Вы с шелками без нас разберётесь. Мы на ножи поглядим, да и ещё… мало ли.

Глава 5. Что делать, когда делать нечего...

Забава недолго просидела с Милавкой. Подруга занималась своим: складывала вещи в сундук, перебирала, раздумывала и советовалась – что взять, что оставить, что кому подарить. Вручила Забаве ожерелье из радужных стеклянных бусин, красивое – на память. Опять возмутилась – чего грустить, когда радоваться надо!

— Данко такой парень хороший, вот был бы он ещё боярин! Ты не замечала, сколько девиц на него посматривает? Он же лучший чудельник в академии! И красивый, правда же?

Забава только плечами пожала. Данко красивый? Данко – это Данко...

Она сняла с шеи свои бусы из синих камней, подарила Милавке – как и собиралась. И сбежала, сославшись на няньку, дескать попросила Молевна кое-что. А Данко внизу ждал.

Только сделал вид тогда, что ушёл. Увидев Забаву, вскочил.

— Прости, лада, я тут придумал кое-что… — начал он, как будто и не говорила она ему злые слова.

Забава оглянуться не успела, как он её обнял. Вырваться хотела, да не вышло.

— Мы целоваться начали? Давай закончим, пока Молевны твоей нет!

— Данко, что ты! — она возмущённо его оттолкнула, но куда там…

Так стенку бревенчатую толкать – не шелохнётся. Дался ему тот поцелуй! После него столько сказано было…

— Погоди, говорю же. Сейчас может получиться. Вдруг вот так разом и расколдуем тебя!

— Данко, не люб ты мне! – она старалась говорить как доходчиво. – Не сердись. Глупая я была, что сразу не сказала! Не люб! Не нужен ты мне! Да если ты меня через оберег видишь – как ещё не сбежал, не понимаю!

— Да послушай, — он нахмурился вроде, но прижал её к себе так, что не дёрнешься. – Если мы тебя сейчас сразу и расколдуем? Есть ведь такой способ! Помнишь, у сударыни Медуницы об этом урок был? Чтобы цветок нераскрытый поцеловать, и он раскроется? Так здесь суть та же… возможно.

— Данко, ты шутишь? – она удивилась, вырываться перестала. – Ну было такое. А у тебя хоть получилось цветок раскрыть?

— Нет, — признался он. – Только что мне было до цветка? А до тебя мне дело есть! Ведь всё, что можем, применить надо, зря мы что ли в академии учились?

— Вообще, ты прав, — Забава призадумалась. – Надо попробовать. Только глаза закрой. Не смотри на меня.

— Ну что же ты недоверчивая такая, — вздохнул он, уже довольный, что она согласилась. – Я в глаза твои буду смотреть. Они красивые. Они мне ночью снятся.

— Данко, мы так не договаривались! – возмутилась она. – Не надо про мои глаза говорить! Если это урок – пусть урок. И не отвлекайся. Я глаза закрывала, чтобы цветок раскрыть! Данко, а то не соглашусь! – но ей уже и самой интересно стало, даже надежда появилась.

И впрямь, кто сказал, что они с чужой ворожбой не справятся, хоть со змеиной, хоть с другой какой?..

Пробовать с поцелуями Данко всё-таки был мастер. И глаза он закрыл, и Забава тоже закрыла. И как он начал осторожно, легко-легко, как бабочка по губам крылом провела! Забаве даже захотелось, чтобы он не осторожничал, у них ведь не просто баловство, они важное дело делают! Но это приятно было, тем более что Данко от легковесной осторожности быстро к спокойной уверенности перешёл и даже к настойчивости. И, если так хорошо пошло, то можно было и продлить, для лучшего успеха дела. И как-то незаметно получилось, что прошло время, и они могли бы успеть раскрыть не то что цветочек, а целую небольшую лужайку.

Помешала Радуна Военеговна. Она сначала стояла и смотрела, сделав знак няньке не мешать, а потом похлопала в ладоши.

— Жаль вас перебивать, не обессудьте! Боярышня, и ты, сокол ясный, поздравляю с обрученьем! Ступайте в Вышеград благословение получать, да за честную свадебку? – она вроде и строго говорила, но глаза её смехом так и искрили.

— Нет, сударыня, это мы… против волшбы змеевой… заклятье снимаем…— продышавшись, заявила Забава.

Данко промолчал и взгляд опустил.

— А, вон оно что, — поняла волхва. – Хорошо волшбите, молодцы. Не получилось пока? Это не с первого раза удается. И тридцати трех бывает мало. Да, Дарганушка? – бросила она Молевне.

Та только головой покачала. А волхва подошла и взяла руку Данко с Забавиным обручьем, рукой над ним поводила, и опять взглянула на няньку:

— Сложилась обрученье. Ишь ты! Ну ничего, надо будет – разорвётся. Но пока к чему спешить?

— Нет же. Ничего такого! – взвилась Забава. – Мы разъедемся скоро, а я через год – в Вышеград! И не нужно Данко за мной хвостом таскаться! Только мешает…

— А поверни-ка ко мне личико, боярышня, — волхва подошла к Забаве и посмотрела долгим взглядом. – Что сказать! Ежели в Вышеград не желаешь, то и отправляйся в Выпью Топь. Договор у тебя ещё на год, вот через год домой и вернёшься. Живая и здоровая, а что прыщики, так с лица воду не пить. Через полгода, говоришь, встретишься со змеем?.. – это она у Данко спросила.

Тот кивнул.

Волхва присела на лавку и внимательно посмотрела на Данко.

— Даже будь ты лучшим мечником в Вышеградье, а простым мечом змея не одолеть. Меч-кладенец нужен. Слыхал про такие?..

— Слыхал, — согласился Данко. – Ещё слыхал, что таких мечей на свете уже нет.

Глава 6. Кому пир, кому в дорогу…

Молевна давно уже потихоньку собиралась, так что осталась малость: сложить приготовленное в дорожные сундуки. Это вроде недолго, однако время прошло, за окном завечерело. Здесь, в жилом дворе, казалось, так тихо было — даже собаки не лаяли. А вот вдалеке, за площадью, во дворе академии, факелы горели во множестве, и костры – зарево далеко было видно, и шум доносился, и музыка, и веселье.

— Сбитня хочу сварить, такого медвяного, с мятой и с душицей – сказала Забава. – Есть у нас всё для сбитня, нянюшка? Или в сундуках уже?..

— Я нужное далеко не прячу, и меда прикупила, — отозвалась Молевна. – Сейчас сделаю, горлиночка. От такого питья спать будешь крепко.

— Сама сварю. Ты продолжай тут, я быстро, — Забава схватила мешочек с травами и побежала из горницы вниз.

Взяла с лавки ведро, чтобы воды в горшок налить – а пустое было ведро. Не принесли чернавки нынче им воды. Что ж, с этим пиром хлопот у всех было много. Придется самой сходить к колодцу за водой.

Забаве в радость было выйти из терема в ночную прохладу, подышать и ноги размять. Нянька не пустила бы одну к колодцу ночью, но она и хватиться не успеет. Не слыхали ещё в Угорске, чтобы кому-то вредило ходить ночью к колодцу, да ещё посреди жилого двора волховской академии!

Луна светила ярко, и звезды по небу рассыпались. Ночь стояла душистая, пряная, свежая. Колодец – за угол терема завернуть и пройти десятка два шагов — то есть рядом. Не было кругом никого. Из глубокого колодца глянула холодная темень. Забава завертела ворот, опуская вниз ведро, загремела цепь, там, внизу, и ведро с плеском упало в воду… а послышался как будто возглас.

Забава замерла. Нет же, послышалось.

Она опять стала крутить ворот, поднимая ведро. Подхватила его, поставила на край колодца. И тут — услышала тихий смех, и в лицо ей холодными брызгами плеснуло. Забава отшатнулась и чуть не толкнула ведро обратно в колодец. Однако устояла. Знак обережный сотворила и тихо спросила:

— Кто тут есть?

Смех ей чудился, а водой она сама плеснула, случайно! Так ведь?

И лучше вернуться бы ей в терем, пока не поздно. Но любопытство разбирало. Да и – ведунка она или не ведунка, чтобы колодезниц бояться?..

Снова раздался тихий, серебряный смех, а вода из ведра сама потекла вниз, на землю, и возле Забавы возникли прозрачные очертания стройной девичьей фигуры, которая всё плотнее становилась, все телеснее. Водяная девица смотрела на Забаву и тихо смеялась. Красивая, в лунном свете серебрится, но видно уже, что глаза синие, что волосы длинные до земли, русые, в косу не убранные, из одежды только рубаха белая неподпоясанная.

Колодезный водяной дух. Колодезница. Забава отступила на шаг, потом ещё, но убегать расхотела.

Водяная красавица смотрела шаловливо, с любопытством.

— Скучно мне, милая Забавушка. Можно с тобой поболтать?

— Если самую малость, — не стала Забава отказываться. – Так-то недосуг мне. Позволишь снова воды набрать? А то вот, разлилось всё.

— Прости, я не нарочно, — и колодезница опять засмеялась. – Конечно, набирай сколько хочешь. Как я откажу змеевой невесте? – смех у неё был похож на журчание ручья.

Забаву от таких слов как холодной водой окатили.

— Какая я тебе змеева невеста? – язык как не её стал, еле выговорила.

— Ну какая-какая? Невеста и всё! – развела руками колодезница. – А что не так?

— Я никакому змею не невеста! С чего ты взяла такое?

— Брось, я точно знаю, потому и вышла с тобой поболтать. Ты змеева невеста. Все знают!

— Кто – все?!

И снова холодок по спине у Забавы пробежал – это ведь должно означать, что просватали её родители! Выпил батюшка чашу вместе со сватами и слово им дал. Как же он мог?..

— Вода знает. Ветер. Трава вон и то знает, — колодезница кивнула на пышный куст чертополоха, что у стены рос. – Не шути со мной! Ты точно невеста кого-то из Горынычей. А чего отпираешься? Это же тебе счастье выпало. Я бы рада была!

— Ну вот и ступай к ним в невесты, — пожелала Забава. – Я не обещалась. Позволь воды набрать?

— Да кто тебе не даёт? – снова засмеялась-зажурчала колодезница и посторонилась, пропуская Забаву к колодцу. – И не бойся. Шутить не буду, с собой не утащу. Мне за такие шутки перед змеем ответ держать… — добавила она, видя, что девушка колеблется.

А Забава и верно, о том же подумала – а ну как толкнёт её в колодец колодезница-шалунья? Быстро обережный заговор вспомнила, проговорила его мысленно. Убежать бы всего разумнее, но…

Поболтать так поболтать. Испугается – потом себе не простит, что упустила возможность. А что до невесты змеевой – ну и ладно, если и обещал что-то батюшка, всё равно слово то было не последнее. И после сговора отменяются свадьбы. Зато, как видно, змеевой невестой и выгодно побыть. Колодезницы вот привечают.

— Как тебя зовут, подружка? — спросила она водяную девку.

— Холодяна, — сразу ответила та. – Может, побежали к речке, потанцуем там? Не одни будем, не бойся, много нас!

— Прости. Не могу. Меня хватятся, переполох устроят, вам же это ни к чему, — отговорилась Забава. — А помоги мне лучше, на вопрос ответь?

Глава 7. В Выпьей Топи

Дорогу до Выпьей Топи, вполне себе долгую, хаять было не за что – Забава с Молевной добрались, не притомившись. Дорога шла всё больше лесами, ночевали на постоялых дворах, а последнюю ночь и вовсе в повозке, костёр развели и взятой с собой снедью поужинали. Возница был, конечно, при оружии и оберегах, да и Молевна, ведунья, защититься умела – и закрыться, и глаза злодеям отвести, и путь проложить, и послушать, что в лесу вокруг них делается. Забава тоже это умела, разве что опыт её был невелик. Ехали-ехали, на шестой день привела их дорога из леса да к высокому тыну, что окружал Выпью Топь…

Село оказалась немаленьким. Ворота по дневному времени раскрыты стояли, ребятишки бегали, собаки. Возница здесь уже бывал, сразу направил лошадь к дому старосты, самому большому и добротному – пятистенок с горницами, что твой терем.

Староста, грузный мужик в кафтане поверх вышитой рубахи и в новых скрипучих сапогах – как нарочно ради гостей нарядился! – сразу смотрел свысока, но потом передумал и на статную няньку взглянул с интересом.

Обе они, Забава и Молевна, первым делом поклонились вежливо, староста лишь кивнул.

– Ведуньи пожаловали, значит. Как же. Наслышаны, ждём.

– А ждёте, так позовите отдохнуть с дороги, как делают добрые люди, – с улыбкой посоветовала Молевна.

Староста покряхтел, помялся и рукой махнул:

– Идемте, провожу. У себя и устроитесь, а зазывать вас ещё успеется…

Забава с Молевной переглянулись. Ну странно ведь? Как будто сюда каждый день знахарки приезжают новые, надоели уже до крайности!

– Веди, добрый хозяин, – сказала Молевна.

Заодно огляделась – может, ещё кто покажется? Хозяйка его из дома выйдет? День в разгаре. Нет, все словно попрятались.

Староста впереди пошёл, за ним – Забава и Молевна, и возница с повозкой. И так дошли они до края села – тут избы были поплоше. Остановились у одной, с покосившейся крышей.

– Тут прежняя ведунья жила, меньшая, – запнувшись отчего-то, сообщил староста. – Пожалуйте. Что найдёте, всё ваше. А старшая ведунья наша, Аленья, по делам отъехала. Здравы будьте...

– Припасов-то в обратный путь прикупить можно? Да овса для лошади, – поспешил спросить возница, хмуро оглядываясь. – Сундуки сгрузим и отправлюсь, недосуг мне тут.

– Всё можно! Сейчас сына пришлю сундуки сгрузить, – проявил-таки широту души староста. – А может, того, передумаете? У нас неподалёку леший злой, ведунок молодых не любит, всё норовит в болото заманить, к кикиморам! И болотницы шалят, мы по ночам ворота запираем особо, с заговорами. И марь какая-то в деревню шастает, по ночам в окна стучится! Своих не трогает, а как новый кто приходит… Жалко девку-то! Отвечать за неё!

– Ты охолони, жалостливый, – хмыкнула Молевна. – Тут тебе не просто девка приехала, а ведунка. Вот и поглядим, что у вас за болотницы! Сына зови что ли, сундуки таскать? – и взялась за ручку двери, толкнула.

Дверь качнулась, да и повисла на сорванных петлях.

– Да-да, сына зови, – повторила нянька. – Нам тут, вишь, не только с сундуками пособить надо. Топор пусть захватит.

– Погоди, сын у меня больно занят… – пошёл на попятный староста. – Ты грамотку-то покажешь путеводную? – спохватился наконец.

Забава достала из сумки грамотку – держала её наготове. Спросила:

– А как же тебя, батюшка, звать-величать? Ты сказать забыл, а мы и не спросили отчего-то.

Только теперь староста глянул на девушку, заметил, что рядом с Молевной кто-то есть.

– Другак Переярыч я, – буркнул он, вперив взор в грамотку.

Как взял пергамент, так и продолжал его кверху ногами держать, но печать рассмотрел и закивал:

– Вот и хорошо, вот и ладно. Убедились, что вы те самые. Может, вы нечисть, мари лесные, кто вас знает! А теперь вижу…

Забава не сдержалась, хихикнула. Хотя, вообще, было невесело. И изба загляденье – она в такой развалюхе отродясь не жила...

– Я тут позабыл, сына-то по делу услал! Вы ждите, кого-нибудь пришлю, – он махнул рукой и уходить собрался...

– Ладно, – сказала Молевна.

Положила она руку на сундук, тот и приподнялся над повозкой да шмякнулся на землю рядом. За ним последовал и второй.

– Вот, полдела сделано, – сказала она весело. – А знаешь ли ты, Другак Переярыч, в чём ведунка со злой ведьмой разнится?

– В чём? – он уставился на Молевну.

– Я тебе потом скажу, на ушко, – она улыбнулась ласково. – Ты присылай кого-нибудь, не сына, так другого кого. Ждать будем.

Возница помог повозку разгрузить совсем и попрощался, медлить не стал. Зато спросил: может, и впрямь сударынь обратно отвезти? Тут не пойми какая муха укусила старосту, ведет себя странно. Раньше как человек был…

– Нет, ничего, – решила Молевна. – Покупай припас и что ты там хотел, и доброй тебе дороги.

– Мёд тут хорош, многие бортничают*. И отдают дёшево, – сообщил возница. – Мёда и прикуплю. А вам, сударыни, значит, счастливо оставаться.

Он уехал, они остались. Забава зашла в избушку. Ах, Мокошь-матушка, да за что им такое?..

Глава 8. Данко

Домой Данко отправился с купеческим обозом. Сговорился, что возьмут его бесплатно – за знахарский пригляд, да за то, что нежить* лесную будет по ночам от стоянок отваживать. Он всегда так делал, хорошо получалось. Если можно заработать – нечего бездельничать.

Пока ехал, маялся, тяжко было на душе. А ведь раньше, бывало, только радовался, домой же! И соскучиться успевал, и родных повидать хотелось – родителей, братьев, и другой родни ещё пол-улицы. А теперь Данко академию закончил. Дома ждут, что его в Вышеград пошлют, на княжий двор и на хорошее жалование. Это отцу сам Травян Миряныч сказал, прошлым годом к ним завернул проездом и погостил пару дней. Отец потом гордился, очень доволен был.

А почему на душе тяжко было? С любимой не простился, вот поэтому. Но скоро уже они увидятся. Вместе быть, вместе беды развести, что на них свалились – это и долг был и счастье.

Как же истомила Данко за прошедшие годы эта любовь! Сперва казалось, что её лишь перетерпеть, пока не пройдёт – ведь даже смотреть на него не желала боярышня Забава! Хотя нет, не так. Она смотрела, и разговаривала, и шуткам смеялась, и привечала – вместе с другом Яршей. Ближе не подпускала. А ему разве такое было нужно?

Как ни старался Данко её привлечь, разговорами заговорить, подарками задарить – понимал, что далека она, как птичка в небе. А прямо поговорить, по душам – знал, что надо, но не мог, горло как замком запирало. Понимал, что вот объяснятся они, она скажет, что иди, дескать, своей дорогой – и тогда надежды совсем не останется. Вот и запер Данко любовь к Забаве подальше. Отвлечься хотел, с другими девицами заговаривал, видел же, что он нравится, и многим. Но они были не нужны!

А теперь за несколько дней удалось больше, чем за прежние годы. Так что змея того хулить Данко не желал, напротив. А что Забава обручье обратно просила…

Когда целовались они в тесной зелейне, это обоим кровь зажгло, он это чувствовал. И хотелось сделать следующий шаг, и следующий. Получится теперь?..

Городок Заболотье, где Данко родился и полжизни прожил, был не мал, не меньше Угорска. И болотца рядом имелись, а старики говорили, что раньше они были намного больше. Ремесленная слободка, где стоял двор Стояна Незлобыча, отца Данко, как раз к лесу и болотам лежала близко. За лесом лешие присматривали – Данко их сам видел не раз, двоих, один был как будто молодой, а второй совсем старик. Когда шли за грибами-ягодами, или дерево рубить, или просто хворосту набрать – надо было лешему поклониться и подарочек какой-никакой отнести, а то кабы чего не вышло. Подарки все носили, но чтобы леших видеть – никто больше в том не признавался, так что и Данко раз-другой сказал об этом, да и замолчал. Кикиморы тоже чуть не по улицам ходили в иные ночи, и болотниц он даже на торгу встречал ранним утром. В Угорске про это шутили только, а чтобы в городе нежить встречать – Данко не встречал. А в Заболотье – бывало...

Дорога вышла долгая, пришлось и подумать, и поскучать, и вдоволь выспаться. Под конец пути то и дело вспоминался подарок наставника, Травяна Миряныча – рад был Данко, что обратно пойдёт по тайной звериной тропе и одним днем доберется до Забавы. Так надоело в повозке трястись, что хотелось уже сейчас выйти на дорогу да сломать ту иголку. Но на один раз ведь чудка, другой не будет. Значит, надо разузнать, где ещё достать! Да научиться делать, чтобы в любое время открывать для себя эти тайные тропы – вот это по нему задачка!

Вот, это ещё одна зарубка – что ему нужно. Он только начал, получается, цели свои собирать! Так что змея Ветряныча придётся победить, потому что жить надо, есть для чего!

И Забаву любить надо, долго-долго, и детей с ней вырастить тоже надо, потому что отступиться и кому-то её отдать – Данко даже думать об этом было невмоготу. Так что погибать от змеева меча нельзя никак!

Нет дорог бесконечных, так что в свой срок прибыли в Заболотье. Как стал обоз заезжать на постоялый двор, Данко с телеги слез и со старшиной обозным попрощался. Теперь суму за спину – и домой, задворками, чтобы путь сократить.

Двор отцовский, просторный, в который уже раз мал показался – привык Данко к просторному жилому двору с теремами, где жил в академии. Однако ж это место было всех милее, потому что ещё мальцом здесь бегал. И пёс кудлатый, Вырько, запрыгал, радостно залаял – этот всегда первый встречал и здоровался. Данко его потрепал по загривку, погладил. Мать на крыльцо вышла, руками всплеснула. Данко подошёл и поклонился, потом обнял.

– Ну наконец ты приехал, мы так ждали, – радостно вздохнула мать.

Диляна Ждановна. Морщинки вокруг глаз залегли, походка потяжелела. Улыбка та же, и глаза блестят. Матушка…

Отец за работой сидел, тоже вышел. Данко и ему поклонился, поздоровались. Стоян Незлобыч не менялся, только седины в бороде прибавилось. Лучший мастер-сапожник и во всем Заболотье. Ветлянка на крыльцо выскочила, жена Ляшко, второго брата. Покраснела, рассмеялась. Красивая, стройная, как молодая березка, но талия вроде округлилась под вышитым фартуком – ребятёнка затеяли, значит. Данко ей подмигнул, улыбнулся. Молодец, братец, времени не терял. Старший брат Желан отделился несколько лет назад, поставили ему дом общими силами здесь же, в слободке, на другой стороне улицы. Данко дом тот не строил, но денег послал из Угорска – а как же, дом брату всегда дело общее. Данко всегда зарабатывал и в деньгах не нуждался, и помочь было чем.

Пошли в дом, Данко сразу стал сумы разбирать. Своего там – только рубаха и штаны на смену, остальное подарки. Кое-что покупал заранее, например, инструмент отцу и братьям, редкой остроты и крепости, такой лишь один купец возил в Угорск, а откуда возил – про то молчал. Кожи дорогой выделки тоже купил, не удержался, нет в Заболотье такого товара. Матери и невесткам тканей всяких набрал в лавке, на праздничные наряды, у того же Миродима – купец скидку хорошую сделал. Данко ему напоследок несколько замков зачаровал – чтобы открыть мог только хозяин. Вообще, нельзя было, чудельникам после академии девять лет вольно работать не позволялось, только в княжьих мастерских. Но это правило не соблюдали строго, нарушать понемногу – ничего за это не было.

Глава 9. Некрасовна

Вернулся Данко домой, и отцу с матерью ничего говорить не стал. Прав, наверное, дед, самому надо сначала всё осознать. Что бы тогда ни случилось – с того уже двадцать лет прошло без малого...

Менять для себя Данко ничего не хотел. Всё в жизни нравилось, всем был доволен. Заполучить бы Забаву, отогреть, от всех напастей избавить, и чтобы полюбила. Вот и хватит…

А потом мысли пошли всякие. Если бы мать вдовой домой вернулась – и одежда была бы вдовья, и волосы ей состригли бы. Об этом дед сказал бы. И кем она была, меньшицей? Или вовсе женой законной не была? Как ушла, почему? А вдруг сбежала? Чему надо радоваться, за что Богов Светлых благодарить? И главный вопрос – кто отец, почему мать выкрали у родителей? Не по-людски это. Жён надо в семью брать честно, открыто, с уважением. А тут что вышло? Сам отец такой тать*, или мать к нему через чьи-то руки попала?

Мать в дорогую кунью шубу была одета, по словам деда, а он куницу с зайцем не перепутает. В куньей шубе в самый раз боярыне щеголять. Но ехать куда-то одной в купеческом обозе? Откуда же она ехала? Куда её занесло, и почему вернулась?

Ясно, что не получится теперь жить как раньше…

Мать с Ветлянкой затеяли готовить большой ужин, чтобы вечером собраться за столом всем вместе, и братья обещались быть. А Данко взялся с отцом работать, стали кожу кроить на сапоги, что решено было шить для ярмарки. Отец про их прежние разговоры не вспоминал, недовольство не показывал, зато мать вздыхала про Лисину-голубушку. Ну ничего, повздыхает и перестанет.

И тут в ворота постучали, и старуха зашла незнакомая, на клюку опиралась. Поздоровалась, поклонилась, ей ответили. Мать услышала, выглянула. Старуха и ей поклонилась, а сама взглянула на Данко, да прямо нему и подошла. И спросила сразу:

– Не ты ли будешь Данко, Стоянов сын, что из Угоррска приехал, из княжеской ведунской академии?

– Так и есть, я это, – ответил Данко, хотя удивился.

Только он дома появился, и нате вам…

– Сказали люди, что можешь помочь. В долгу не останусь, у меня серебро есть, – пообещала гостья.

– Да ты скажи сначала, что надобно, тогда и решим. Пойдём присядем, матушка, – проводил Данко старуху к завалинке, усадил. – А кто тебе про меня сказал-то?

Гостья была одета в ветхую одежонку, в лапти разбитые – бедная совсем, пообносилась. Если пустяком каким ей помочь, до Данко и денег не стал бы брать, сделал бы так. А на вопрос она не стала отвечать, сразу перешла к делу.

– Видишь, лапти у меня никуда не годятся, – она показала на свои лапти. – Сплети мне, Данушка, другие. Только не простые сплети, а такие, чтобы я год их носила, по лесу и по болотам, и сносу бы им не было, а по болоту чтобы я ходила, как посуху! Заплачу, не сомневайся.

– Э нет, матушка, ты уж прости, чудки нельзя мне делать, – покачал головой Данко. – Хочешь, поршни* тебе сошью? Не такие, чтобы сносу им не было вовсе, но хорошие, будешь довольна.

– Лапти-скороходы, значит, не сплетёшь? – огорчилась она.

– Не сплету. Нельзя мне. Без княжьего приказа чудки не могу делать.

– Ну ладно, – не стала настаивать старуха. – Сделай поршни. Чтобы хороши были, из толстой кожи. И как я в них к вашей яге пойду по болоту, ты подумал?

– Это же тебе идти, тебе и думать, – ответил Данко. – А к яге я провожу, если позволишь, тоже к ней надобно. В обход пойдём, не через болото.

– Шей поршни! – повторила старуха. – Только шнурки делай потолще, крепкие.

– Не сомневайся, самые лучшие будут...

– Дай за руку тебя подержать, легка ли твоя рука? – и гостья без спроса стиснула его запястье.

Пальцы у нее оказались жесткие, сильные. Данко от них поскорее освободился.

– Ты так не шути, матушка. Всё ладно у меня с руками.

– И впрямь, вижу, хороши руки, – согласилась она. – Договорились, шей, а потом ещё какую работу дам. Да позови хозяйку, попросить её хочу кой о чём.

Данко позвал мать, а сам к отцу ушел, дело продолжать. Размер ноги старухиной, для поршня, он уже прикинул. А мать поговорила о чем-то с гостьей, да оставила её ночевать. В дом позвала – отдохнуть перед ужином.

Когда гостья уходила за матерью – ещё раз на Данко оглянулась, посмотрела…

Застолье вечернее получилось больше, чем Данко ожидал – незаметно разрослось. Принесли столы и скамейки, у матери появились помощницы, и старшая невестка, Росава, пришла, с маленьким сыном. Снеди наготовленной оказалось вдруг столько, что Данко невольно подумал, а не хранился ли у матушки Диляны Ждановны скатерть-самобранка в дальнем сундуке? Чудка редкая, Данко в академии полтетради исписал формулами нужных для неё заклинаний, много раз пытался, но путного не вышло. Миряныч потом признался, что и у него не получается…

Как сдвинули столы и стали накрывать – ни дать ни взять свадьба. Пришли братья, соседи, парни из артели, что летучий корабль взялись строить. И соседи, знаемые с детства, и вовсе люди незнакомые. И дед Ждан тоже пришёл. Отец хмельного меда выкатил из погреба, ароматного, золотистого.

– Сынок, ты бы обручье снял, – попросила мать перед тем, как за стол садиться. – Зачем им светить? Погуляй тут, себя покажи, на других погляди. На вечёрку завтра сходишь, сколько тут у нас теперь девок красивых! И спрашивать люди станут, опять же…

Глава 10. Дела приворотные

Утром Данко проснулся не рано – выспался вволю. Поутренничали уже все и делами занялись, а его будить не стали. Невестка одна, Ветлянка, у печки возилась, прянички печатные из пода вынула и медовой глазурью покрывала, связав метёлку из гусиных перьев.

– Утречка тебе! Угостишь? – улыбнулся Данко.

Пряники он любил, а Ветлянка мастерица была их печь – на меду, и пряности заморские ради такого дела покупала. Вот и лежали на столе, золотисто-тёмные, душистые.

– Ну если хорошо попросишь! – заулыбалась она ответно и подвинула ему пряник. – Вот этот бери, самый вкусный! И этот. Они подсохли уже!

На пряниках дивные птицы были отпечатаны.

– Может, Данушка, займёшься да доску новую смастеришь, пряники печатать? А то муж занят, корабль строит, а ты вроде нынче вольный? Раскололась у меня старая доска, видишь? – показала, как старая печатная доска распалась на две половинки.

– Сделаю, а ты для меня испечешь побольше! – сказал Данко, а Ветлянка закивала и довольно рассмеялась.

Нравилась Данко братняя жена, как сестрёнка меньшая. Что за труд – доску печатную для неё вырезать?

Поел он каши, запил душистым взваром и засобирался в лес. На лапти лыко надобно запасти. Пряник с собой он захватил, один из подаренных Ветлянкой. Во дворе откусил, потом еще раз…

И не понял. Вкус был малость не тот, что всегда у ветлянкиных пряников. Не понравилось Данко, ещё раз кусать и не хотелось. Он с сомнением поглядел на пряник, да и кинул его с размаху в ведро, в которое мать варево слила, чтобы нести поросятам. И пошёл в лес. Подумал: сказать надо Ветлянке, что-то не то она натворила на этот раз.

Сказать он позабыл. День прошёл в работе: лыко надрать, обработать его, заклинание составить, потом это заклинание переделать, потом ещё раз поправить, а ещё отцу помочь с шитьём сапог – тот заготовок нарезал столько, что до зимы с ними сидеть, а ярмарка уже на носу. На Некрасовну он поглядывал, но та день целый была с матерью, помогала ей с делами. А мать, завидя Данко, сразу разговоры заводила про то, как хороша Лисавушка –уже и отцу надоело, на неё фыркать начал. Понятно, что и он хотел бы родниться с тем купцом, но понимал, что так от сына ничего не добиться – не слишком послушен у них младшенький.

На следующее утро Данко проснулся оттого, что мать ругала работника – куда он смотрел, лентяй окаянный, что кабанчик из загона сбежал? Да как он мог сбежать-то? Свин у них был красавец, огромный, жирный, с полосками по спине – родич тем, что в лесу жёлуди рыли. Работник взял веревку и пошёл искать. Нашёл и привел, где толкая, где приманивая, да как следует запер. К вечеру свин сбежал опять, и не заметил этого никто…

Работник снова привёл глупую животину и снова запер, и бревном подпер, и изгородь поправил. Наутро того опять на месте не было. Чудеса, да и только. Отец руками разводил, мать сердилась. А работник возьми и доложи, что сбегает свин в одно место, что через две улицы, а именно во двор купцу Дагомыслу Браватичу, и покуда его палками не прогонят, норовит лечь у терема под окнами его дочки и хрюкает, а выйдет купеческая дочь – за ней бежит. Выгонят его – все равно от купцова двора не отходит. И люди на той улице, дескать, уже смеются, а сам купец уже всякими словами ругается и грозит жаловаться…

Мать только руками всплеснула, а Данко с отцом переглянулись.

– Пойдём-ка, сын, поглядим, – решил Стоян Незлобич.

Не успели они сходить. И до ворот не дошли – ввалился во двор сам купчина, хмурый как туча, и с ним четверо работников. Подбежал к хозяевам, кулаками потрясая, и вот тут они тоже поняли, что купчина этих самых слов всяких-разных знает в достатке…

– Я знаю, ведун, где на тебя управу искать! – прорычал купец, буравя взглядом Данко, когда его слова поиссякли. – Думаешь, дочку мою можно позорить, и за это с тебя спросу не будет? Не надейся!

– Сударь, не знаю, в чем меня винишь, и в мыслях не держал дурного о твоей дочке… – начал было Данко, да купец и слушать не хотел.

– Сегодня же наместнику пожалуюсь! Мы к тебе с дорогой душой, ничего бы не пожалели, а ты насмешничать?.. – ревел купец, всё больше распаляясь.

– Разобраться надо, что такое случилось. Ты, Дагомысл, меня не сегодня узнал, чтобы винить не подумавши, – вступил отец. – За такое сам с тебя спрошу! Сын у меня княжий ведун, за ведовские непотребства головой ответить может, так что слов зря не бросай!

– Сударь Дагомысл Браватич, всем княнусь, что нет моей вины, – сказал Данко. – Об этой беде я не знал даже. И на слово не верь, мы разберемся, что случилось. Сами не сумеем, так к волхвам пойдём. Давайте начнём с того, что борова поймаем?..

– Да поймали уже, и заперли, – рявкнул купец.

Тут Некрасовна подошла, встала рядом с матерью. Данко на неё глянул – старуха усмехалась. И сказала:

– А нечего, Данушка, свинок пряничками потчевать, не по ним лакомство!

И в мыслях у Данко враз как свет вспыхнул.

Точно, пряничек был невкусный, он его свиньям и бросил. Для него, для Данко был тот пряничек, и вот кому достался. Это заместо Данко боров за Лисавой ходит…

– Понял я всё, сударь, – тихо сказал он. – Давай в дом зайдём, там поговорим. Моей вины нет, меня хотели к дочери твоей приворотить, а это дело на поруб тянет, и на виру большую. И не надо кричать себе на бесчестье…

Глава 11. По кочкам в лесочек...

Собрались-таки в лес, к яге*. Матушка, Диляна Ждановна, и собрала и благословила – раз Некрасовне надо к яге, то пусть Данко и проводит старуху. Некрасовна матери по душе пришлась, зелий наварила разных – видать, хороших, очень мать была довольна. А Данко и самому хотелось у яги побывать, поглядеть на ступу, которая якобы летает. Если была у неё такая, то, может, и теперь есть. Если ступа летает – то как и от чего?

Сказал он Некрасовне, что корабль не желает строить, но это была правда наполовину. Построить корабль Данко очень хотел. Если построить летучий корабль, то и с отцом Забавы договориться будет проще. Как иначе, если у него будет право на княжну с городом или хотя бы на серебро с золотом!

Данко лучшие лапти-скороходы Некрасовне отдал, сам надел которые попроще, а ещё одни в суму положил. Мать яге гостинцы собрала – свежего масла, медовых пряников, что Ветлянка пекла, крупы гречневой мешочек, окорок из погреба. Ягу все хотят подольше не видеть и лишний раз не встретить, но приветить её норовит каждый – не знаешь, когда нужна станет её служба.

Некрасовна лапти, прежде чем обуть, рассмотрела и пощупала, и посмотрела на Данко с новым каким-то вниманием, улыбнулась.

– Угодил, сынок, спасибо. Давно так старуху не радовали.

– На доброе здоровье, сударыня, – отозвался он. – И я не даром тебя радовал, не забыла? Расскажи мне сейчас, как заклятье жабьей кожи снять?

– Не обману, не бойся, -- она посмотрела строго. -- А лапти в деле проверить надо.

Поначалу Данко собирался к яге в обход идти, по хорошей дороге, но раз на ногах лапти-скороходы, которые и по болоту ходят, то можно и по болоту – зато быстрее. Они и пошли напрямик: по дороге, потом по тропинке, потом через болото – с кочки на кочку, лапоточки скакали, как зайцы от лисицы, и даже сума тяжелая не мешала. А Некрасовна, кстати сказать, с лаптями управлялась не хуже Данко, как будто и не старуха она вовсе.

Вот и болотную тропу почти прошли, скоро им идти посуху, а там и избушка яги. И нога Данко вдруг с кочки соскользнула…

Он этого не ждал, да и плюхнулся в болото. В этом месте, видно, ключи снизу били, холодная была водица! Забился Данко, рванулся из болота вверх – а никак не получается, словно что-то вниз тянет. А не должно бы…

А Некрасовна на сухом месте стояла и смотрела. С волнением даже смотрела, но даже не дернулась, чтобы Данко хоть как помочь.

Ну нет! Чтобы он на старуху рассчитывал, из лужи вылезти не сумел? Быть не может! А заклинание, которому Миряныч учил? Данко уже в воду с головой ушёл, заклинание то в памяти мелькнуло, оттолкнулся он от воды, рванул опять вверх, и снова его потянуло вниз. Да что это за?..

– Помоги мне! Палку подай! – крикнул он Некрасовне, которая всё так же стояла и смотрела.

А она головой покачала – нет, дескать. Данко тогда собрался, волховская сила прибыла, вода как будто загустела и его вытолкнула. Спасся, получилось…

Выбрался он на сушу, весь мокрый, в грязи и зелени болотной. Злой. Сел отдышаться. На Некрасовну взглянул. Она подошла, ладони потерла, на Данко ими махнула – и враз высохли и чистыми стали его одежда и волосы. А сумка его заплечная – целехонькая и сухая рядом лежит. Ну не диво ли?

– Я бы тебе не дала утонуть, – сказала Некрасовна. – Мне другого хотелось.

– И чего тебе от меня хотелось? – в сердцах спросил Данко. – Кто ты вообще, и что тебе надобно? Зачем привязалась?

Не рад был уже, что купился на её обещания.

– Да вот надобно что-то, – усмехнулась она. – Со всех сторон тебя, Данушка, рассмотреть хочу. Какая у тебя сила. А когда опасность смертная, сила вообще интересное творить может. Из болота ты иначе выбраться мог. Мог, а не сумел. Жаль.

– Хватит уже загадками говорить, – буркнул он неласково. – Ты кто, назовись!

Она только усмехнулась в ответ. Сказала:

– Пойдём уже, немного осталось. Или отдохнуть хочешь?

– Не хочу…

Лапти, что у Данко на ногах были, делись куда-то, и завязки расплелись, остались на ногах одни холщовые онучи*. Да что за диво?

– Не ты ли постаралась, сударыня? – он покосился на спутницу.

– Не я, – ответила она спокойно. – Надевай вторые лапти, да пойдём.

Он так и сделал, конечно. Пошли они дальше. Уже тын показался, который вокруг избы яги, и тут из лесу мужичок вышел с корзиной в руках, незнакомый, но…

Поклонился он Некрасовне, зыркнул на Данко и прошёл мимо.

– Ишь куда грибник забрёл, чуть ли не к ягушке в гости, – со смешком заметила старуха.

– Да леший это, – сказал Данко. – А то ты не видишь.

– Так-так. Значит, видишь? Давно ли?

– С детства их вижу. Почему другие не видят – не пойму.

– И впрямь удивительно, – кивнула Некрасовна. – А вот и ягушка наша, гляди.

И верно, яга показалась между деревьями – к ним прямо направлялась. Подошла, поклонилась Некрасовне.

Не старая совсем, средних лет, на лицо пригожая даже, высокая, худая, в небелёной рубахе и черной поневе, в простом платке на голове, тоже из небеленой холстины. Узор у неё на подоле – не девичий и не бабий, и не вдовий. Особый, что сразу можно узнать.