Уравнение трёх тел

Глава 1

«Нормальные люди меня пугают».

Вот въелась же фразочка! Весь день в голове крутится. Глаза закрываю, а перед ними чёрное поле хлопковой ткани и белые латинские буквы расцветают ромашками. Слова были написаны на английском. Я не большой знаток забугорной речи, но это нехитрое словосочетание перевела быстро.

Нормальные люди его пугают. Его. Сладкая дрожь прокатилась по телу при упоминании того, кто оказался запакован в футболку с многозначительной надписью.

Высокий брюнет с хищными глазами. Недельная небритость на лице. Острые черты: орлиный нос, тонкие губы, мощная линия челюсти. Не красавчик, но хорош. Злополучная футболка сидела на нём аппетитно. Вспомнились развитые грудные мышцы, плоский живот и жилки, выбегающие из натянутых рукавов по всей внешней поверхности рук.

Стало так тепло, что захотелось стонать. Или это от того, что мне делают приятное?

Вырвалась из своих мыслей и с тоской посмотрела на Вадика, который сгорбился между моими разведёнными ногами и неторопливо ласкал меня языком.

Захотелось взять мегафон и проорать во всю мочь: «Скучно». Нет, даже не так. СКУЧНО!

Я вовсе не была заледенелой мороженкой, однако ж Вадик воспринимал меня именно так. Неторопливо водил по мне губами и часто останавливался, чтобы подуть, будто за спиной у него стояла мама и назидательно советовала:

– Осторожнее, сынок, ещё горло застудишь!

Полный аут. Вам когда-нибудь приходилось чувствовать нечто сродни отвращению к самой себе? Вот мне – постоянно.

Что ж я за стерва такая, раз не могу насладиться лаской симпатичного парня? А вот не получается. То левые брюнеты в странных футболках мерещатся, то докучливые мамаши в видениях являются.

Психанула. Мягко отстранила от себя Вадика со словами:

– Что-то я сегодня не в настроении.

– Ксю, ну ты чего? – он обижено выпятил нижнюю губу.

– Голова болит, – солгала, глазом не моргнув.

– Так я знаю лучшее в мире лекарство! – воодушевился доморощенный эскулап.

Блин, а он же и вправду доктор. Начинающий. Заканчивает интернатуру, мечтает стать педиатром. Детишек любит. И вообще весь такой смазливый и приторный, что каблуком придавить охота и плетью по бледной заднице огреть. Да как гаркнуть:

– Падай ниц, раб!

Но выдала я совсем другое.

– Знаешь, а катись-ка ты к чёрту!

– Чего? – лапусик выпучил глазки.

– Того! – я села, застегнула на нём джинсы и дружески похлопала по плечу. – На выход, Вадик, на выход. У тёти дрянной настрой, она мечтает пережить его в гордом одиночестве.

– Ты шутишь так?

Ой, всё! Завтра же набью себе тату: «Не связывайся с умильными щенками». Они такие ути-пусичные поначалу, так и тянет тискать, целовать и резвиться с ними. А потом накрывает горькой истиной: щеночек-то вовсе не породистый, так, не пришпиль селёдке перстень, двортерьер с обвислыми ушами.

– Вадичка, не шучу. Финита ля комедия! Баста, карапузики, кончилися танцы! – молотила языком, а сама сталкивала постылого любовничка с кровати.

– Цыгель-цыгель, ай-лю-лю! Лондон гудбай! Бошетунмай! Прощай, Америка, о-о-о-о-о! – истязала свою память на предмет подходящей аналогии. – Уходи и дверь закрой, у меня теперь другой! Короче, лапуль, ты был офигенен!

Мы уже подобрались к входной двери, настал черёд комплиментов.

– Меня никто так не впечатлял ратными, вернее, кроватными подвигами! До пенсии тебя вспоминать буду! А после сяду и напишу мемуары. В стихах!

– Угораешь?

– Вот те крест! – пихнула симпатяге его куртку, подтолкнула мыском ноги кроссовки и дождалась, пока оденется. – Пишите письма, шлите телеграммы.

– В телегу тебе написать? – не словил мышей этот выкормыш прогресса.

– Ни в коем разе! Я только за эпистолярную связь! Тренируй почтовых голубей!

И закрыла дверь перед щеночком. Адьос, амиго.

Всё, Ксюха, с парнями моложе двадцати пяти завязали! Этак скоро совсем деградируешь.

Дочапала до кухни, отыскала на дне морозилки пачку мороженого «Сникерс», свернула обёртку, откусила треть и с упоением оставила таять на языке.

– Нормальные люди меня пугают, – повторила вслух и пробрало от неведомого ощущения. Не то охотничий азарт проснулся, не то какой-то инстинкт внутри скончался в муках.

К несчастью, не запомнила, во что был одет незнакомец помимо футболки. Попробовала воскресить в памяти.

Вот распахивается дверь магазина при заправочной станции. Входит он. Растрёпанные патлы и чёлку, свисающую на правый глаз, разглядела отчётливо. Белая надпись на груди въелась аж в подкорку. А ноги во что упакованы? Хм, джинсы? Шорты? Манящие красные труселя?

В руках держал пульт от сигнализации. Покручивал его на пальце, пока стоял в очереди к моей кассе. Виду не подавала, однако наблюдала за ним тайком. Когда поравнялся с моим местом, ухмыльнулся. Игриво, заинтересованно. Только меня не проняло. Я таращилась на эту надпись англоязычную и скользила взглядом по рукам.

Глава 2

Два выходных дня пролетели мимо, да ещё были подгажены Вадиком с его слезливыми попытками помириться. Дважды он подкарауливал меня у подъезда с твёрдым как алмаз желанием уладить конфликт, но стоило косо глянуть да прищуриться, как всю его нерушимую уверенность разносило в клочья. А дальше начиналось блеяние овцы, отбившийся от стада.

– Ксю, ну всё же так хорошо было...

– Сенечка, ты рубишь с плеча...

– Моя девочка, почему ты такая жестокая?

Хотелось треснуть его по лбу пакетом с продуктами. Даже режим беспринципной стервы на него не действовал, заладил своё:

– Кошечка, ну пусти переночевать, а то так трахнуть тебя хочется, что даже переночевать не с кем.

Но я ж не деревенская колбаса, не пальцем пиханая, так что осталась сурова и непреклонна.

А в пять утра подъём, астрономически резвые сборы и пешкодрапом на работу. Стасик, наш корпоративный водитель, ещё с вечера огорошил вестью о поломке «Газели». Заказать такси я побоялась. В прошлый раз, когда наша верная маршрутка выказала дрянной «рогатый» норов, и мне, и напарнице Ольке прилетело по первое число за необоснованные траты.

– Ишь, фифы, такси комфорт им подавай. Про мотоцикл «Иж два нога» слыхали? Вот и пользуйтесь, жопы Уже будут! А за самовольство я с вас обеих снимаю половину премии.

Короче, как серпом по чёлке.

В магазине царила суматоха, не смотря на столь ранний час. Заправщики в серых робах сновали по торговому залу и громко переругивались между собой.

– Он велел выкинуть эту рухлядь! – Сенька, молодой парнишка с кривым носом, отобрал у Никиты, коренастого и розовощёкого, потрёпанный офисный стул и покатил к дверям.

– Только попробуйте что-то сотворить с имуществом компании! – к ним подлетела всклоченная аки кактус Галина, старший менеджер, завхоз и в общем-то царь и бог в нашем крошечном Ватикане. – У меня каждая булавка на подотчёте...

– Но Артур Юрьич сказал... – возразил Стас.

– На помойку! – добавил Никита.

Я протиснулась между враждующими и юркнула за дверь с надписью «Служебное помещение». Позади раздался звон битого стекла. Моя сменщица, Янка, заголосила:

– Да вы совсем озверели, черти!

– У всех вычту из зарплаты, – с восторгом отозвалась Галина.

– Да в рот мне ноги! Кит! – фальцетом выдал Стас.

– Да че я, бля, специально? – поспешил оправдаться Никита.

На ощупь вошла в подсобку, не поворачивая головы, поискала рукой выключатель на стене, а когда нащупала что-то твёрдое и шевелящееся, взвизгнула.

Свет загорелся. В подсобке нас оказалось двое: я и рослый детина в деловом костюме и узеньком галстуке. Именно его грудь я лапала в стремлении включить свет.

– Ой, здрасте, – сказала растеряно и вконец обалдела.

А рослый детина был ничего, вернее о-о-о-о-очень даже хорош. Прилизанные чёрные лохмы, жгуче карие глаза, по-мужицки красивая мордашка. Кого-то он мне напоминал, только с ходу не могла сообразить, кого именно.

Черты лица выразительные, пропорциональные. Нос казался прямо-таки эталонным: прямой и достаточно длинный, а под ним... М-м-м, вместилище плотских утех – красивый и порочный рот, такие в фильмах обычно показывают крупным планом, а если речь идёт о рейтинге 18+ добавляют капельки влаги или клубничного сока. Вкуснятина.

И вдруг меня осенило! Это ж улучшенная версия молодого Райана Рейнольдса, как если бы природа одумалась в последний момент и перевоплотила его в брюнета, потому что... Бинго! Так будет куда лучше.

Я бесстыже пялилась на незнакомца, он отвечал мне взаимностью. Блуждал по моему лицу наглым взглядом. Ниже интересностей не нашлось, потому как от шеи до пят я была закутана в тёплые слои одежды.

В подсобку влетела рассерженная Галина, старший менеджер с паскудный характером.

– Артур Юрьич, вы хоть представляете, что... – задыхаясь, зачастила она.

Красавчик даже головы не повернул, бросил повелительно:

– Выйди.

И очковая кобра поперхнулась своим же ядом. Пасть разинула, вывернула в мою сторону покрасневшую физиономию, снова захлебнулась желчью и позорно ретировалась.

Мы опять остались наедине. Расстегнула пару верхних пуговиц на шубке из искусственного меха. Пять минут назад меня морозило, а сейчас почему-то окатило жаром.

– Ты кто? – отрывисто спросил Артур.

Без Юрьевичей обойдётся, ишь как уставился.

– Ксения, – почему-то ответила шёпотом, потом опомнилась, кашлянула и скинула верхнюю одёжку. – Вас выйти не затруднит, а то у меня смена начинается через пятнадцать минут. Хотелось бы переодеться и привести себя в порядок.

– Раздевайся. Кто мешает?

– Ты... Вы.

– Так я или мы?

– А?

Никак не соображу, что происходит. Он очень сильно подавлял своими немигающими глазами. Я не робкого десятка, могу и словцом обрить, и зуботычин насовать, ежели заслужил, а тут вдруг съёжилась.

Глава 3

Денёк проходил ужасно. Служебку превратили в филиал «Ленты», и нескончаемый поток людей тёк в обе стороны. Кто-то входил, кто-то выходил – сплошная мешанина лиц. В таком проходном дворе от кассы отлучиться было попросту невозможно. Как оставишь наличные деньги без присмотра?

Поэтому к обеду я еле держалась. Дикое желание посетить дамскую комнату одолевало, надсадно подвывал желудок и зверски хотелось кофе.

Сцепив зубы, мы с напарницей Ольгой выстояли послеобеденный наплыв клиентов, изнахратили пятки в кровь в беготне к кофемашине и наконец-таки присели.

– Ты как знаешь, а я сбегаю пописать, – решилась Олька. – Невмоготу уже.

– Мчи, я следом, – поддержала и с тоской навалилась на прилавок.

Прикрыла веки, намереваясь вздремнуть секунд пятнадцать и абстрагироваться от аппетитного запаха запекаемой в духовке самсы с курицей, за что тут же поплатилась.

– Мельникова! – гаркнула на ухо неуёмная Галина. – Что за распущенность! Ты на рабочем месте, а не дома бока отлёживаешь!

С трудом выпрямила спину. Старая ты грымза, отцепись.

– Жилина! А тебя где носит? – Пэмээска накинулась на напарницу. – Вы что себе позволяете?

– Извините, Галиночка Иосифовна, зов природы, – потупилась Олька.

– Какой ещё зов? Кассиру на посту запрещается: сидеть, лежать, есть, пить, курить, прислоняться к чему-либо, спать, писАть, читать, петь, отправлять естественные надобности, принимать отсутствующий вид, использовать личные средства связи, – монотонно талдычила Салтычиха [Дарья Николаевна Салтыкова (1730–1801), известная как Салтычиха, – богатая российская помещица, вошедшая в историю как серийная убийца и изощрённая садистка – здесь и далее примечание автора].

«Кассиру также запрещается досылать патрон в патронник», мысленно добавила.

Знали мы назубок эти её бредни из армейского устава, выдранные из обязанностей часового на посту.

Отправлять естественные надобности пошла с наглой рожей.

– Ты куда? – ударил в спину въедливый голос.

– Ой, простите, забыла доложиться! – козырнула мимоходом. – В уборную, поссать приспичило.

И надо было гаденькому Артуру свет Юрьевичу появиться в зале именно в этот момент. Зенки на меня вытаращил, будто отродясь слова «поссать» не слыхал и не то хмыкнул, не то поперхнулся.

Криво улыбнулась в ответ и проследовала к заветной комнатушке.

Переезд в подсобку сказался на нашей крикливой начальнице наихудшим образом. Она цеплялась к каждой мелочи: то воду криво выставили (бутылки с этикетками не по ранжиру, видите ли), то счастливого пути пожелали неласково, то выпечку предлагали не слишком настойчиво.

Когда Пэмээска втемяшилась в очередной мой разговор с клиентом:

– Баллы с карты лояльности списать не желаете? – поинтересовалась я. – На балансе тысяча триста, сгорят тридцать первого числа. Давайте спишем!

Седовласый мужик в пуховике и шортах кивнул:

– Конеш, списывайте. Хорошо, что предупредили. Я б забыл.

Я рассчитала мужчину, а едва он вышел за дверь, старший менеджер налетела на меня коршуном:

– Тебя кто за язык тянул? Чего лезешь не в своё дело? Сгорели бы и ладно, с тебя какой спрос?

Не на шутку рассвирепела:

– Мне такое дело! Это мои клиенты, а баллы – их выгода. Многие годами только к нам и ездят из-за этих бонусов. Почему человек должен расстраиваться из-за забывчивости? Я увидела сумму и подсказала. Вы из своего кармана выгоду водителям раздаёте, нет?! Так и нечего ко мне цепляться!

Фыркнула, подхватила запотевший контейнер с обедом и хлопнула дверью с надписью «Служебные помещения», крикнув Ольке:

– У меня законный перерыв пятнадцать минут!

Дёрнула ручку подсобки – заперто. Чудесно. Ни тебе микроволновки, ни местечка для перекуса. Оставалось давиться холодным рисом в кладовке, где хранились небольшие запасы товаров для магазина, однако и там ждала засада. Всё помещение размером с чулан для швабр оказалось под завязку набито папками, стульями, стопками каких-то бумаг и коробками с изображением офисной техники. Видимо, это сохранённый Галиной материальный актив компании, тот, что стоял у истерички на подотчёте. И где прикажете обедать? В туалете или торговом зале?

Недолго думая, вошла в кабинет высокого начальства. Работа там кипела вовсю. Трое человек елозили валиками по стенам, перекрашивая стены в неброский оливковый цвет. Заправщики Арсений и Никита орудовали шуруповёртом, собирая стол и шкафы. Янка с Иркой, наши сменщицы, драили окно, а уборщица Татка на пару с дворником Васильичем оклеивали тканевыми обоями одну из стен.

Великий и Ужасный, но отнюдь не Гудвин сидел в углу с раскрытым ноутбуком на коленях и что-то сосредоточенно печатал. Увидев меня, завис на краткий миг и снова залип в экран.

Ну и славненько. Устроилась на пластиковом ведре с краской. Открыла контейнер и лениво загребла вилкой содержимое. Пожевала. Преснятина какая.

В кабинете царило какое-то наигранное молчание. Изредка взвизгивал шуруповёрт, или скребок жалобно выл, касаясь начищенного до блеска стекла, да шуршали тряпками оклейщики обоев, расправляя новую полосу. Разговаривать никто не осмеливался, только переговаривались по делу едва слышно.