Уязвимость вчерашнего дня

Необходимое предисловие

Выход этой книги приурочен к весьма знаменательной дате – 24 февраля. Именно начиная с 24 февраля многие наконец узнали о государстве, чьи граждане мыслятся сильными мира сего лишь в категориях расходного материала и в котором получить тюремный срок за малейшее проявление свободомыслия – самое что ни на есть пустяковое дело. Именно 24 февраля многие узнали о стране, вечно враждующей со своим соседом из-за приграничных территорий. Огромному числу людей все это было известно и ранее, года эдак с 2013, но именно 24 февраля стало поворотным моментом.

Разумеется, я говорю о 24 февраля 2018 года, когда в системах видеохостинга Steam и Youtube стал доступен короткометражный фильм «Ваши документы!», снятый по мотивам компьютерной игры Papers, Please. И хотя сама игра вышла в 2013 году, лично я, например, узнал о ней лишь после просмотра короткометражки в интернете. Вымышленные страны Арстотцка и Колечия, а также разнообразные события, происходившие на КПП города Грештин, так глубоко запали в мою душу, что я просто не имел права пропустить пятилетнюю годовщину этого важнейшего во всех отношениях события, а потому написал сей роман.

Произведение состоит из пролога, эпилога и тридцать одной главы – тридцать одного дня. Игравшие в Papers, Please знают, что максимальное количество игровых дней в ней – тридцать один. Кроме того, огромное количество персонажей и географических названий заимствовано оттуда же, поэтому сердечно прошу простить меня за такие мозговыносящие названия, как «Арстотцка» и образованное от него прилагательное «арстотцкский».

Также ряд сюжетных ходов экспроприирован из произведений братьев Стругацких, особенно из «Обитаемого Острова». Это тоже отражено в структуре романа, который поделен на три части, три декады:

– Первая декада. Гадкие воробьи;

– Вторая декада. Жучки в муравейниках;

– Третья декада и еще один день. Улитка в загоне.

Полагаю, знакомых с творчеством А. и Б. Стругацких, названия декад наведут на определенные мысли.

Еще в книге присутствует терминология, позаимствованная из «Часа Быка» И. Ефремова и сериала Star Track: «Инферно», «инфернальность», «порог Синед Роба» и «Первая директива», на что имеются свои причины.

Однако «Уязвимость вчерашнего дня» – это не фанфик и это не эклектика. Это синергетика, диалектика, синтез – назовите, как вам будет угодно, ибо каждый элемент книги здесь не случаен и выполняет некоторую – пускай и не строго – отведенную ему роль. В этом вы сможете убедиться лишь в конце романа.

Если вас заинтересовала данная книга – добро пожаловать! Если вам не интересно или вы даже плюетесь с негодованием… что ж, желаю вам удачи и счастья в дальнейших поисках и блужданиях.

С уважением, ваш Автор.

Пролог. День 0

Что? Паролем будут два этих слова из вымершего языка? Два ругательства?

«В текущей ситуации это будет иметь определенный смысл».

Ладно, пусть так…

«Внимание! Начинается погружение!»

К погружению готов. Что ж… до встречи, «Бодхисатва», здравствуй Нарака... значит, теперь Ты выдашь мне в напутствие рандомную цитату из Архива…

«Есть предпочтения по поводу эпохи?»

Н-да, наверно. В тему предстоящего и… как насчет Эпохи Раннего Мегабизнеса?

«Есть предпочтения по поводу жанра?»

Пусть будет художественное сказосложение и стихосложение.

«Запрос понятен.

Весь мир – театр.

В нём женщины, мужчины – все актеры.

У них свои есть выходы, уходы,

И каждый не одну играет роль...

Автор некто Уильям Шекспир.

Запрос выполнен».

Неплохо. Получай комментарий.

«В данный момент комментарий не обязателен».

А Ты все же послушай, это поможет Мне расслабиться. Если выражение «мир – это театр, а люди в нем – актеры» принять с поправкой на развитие технологий в последующие века, то можно сказать, что вся наша жизнь – это компьютерная игра, а люди в ней по большей своей части до самого ничтожного бита – откровенная непись, совершенно неспособная и нежелающая – что в данном случае почти одно и то же – что-то менять, переписывать, переформатировать в своих скриптах; а говорить о возможности хоть как-то влиять на процесс самого гейминга и вовсе не приходится. Как-то так. Есть что добавить?

«Однако если опираться на выданную рандомную цитату и Твои умственные экзерсисы, стоить отметить, что у каждого персонажа должен быть не один, а как минимум несколько базовых скриптов, а, следовательно, имеется некий выбор».

Это ничего не меняет. Хоть миллион скриптов, все они сведены в единый алгоритм, и в этом алгоритме никто ничего менять не намерен и не хочет, просто применяются скрипты в зависимости от ситуации. Что Ты на это скажешь?

«Практика – критерий истины. Опробуй свои умствования на практике».

Нет, ну серьезно, система-то самоорганизующаяся, но никак не саморазвивающаяся. И, знаешь что еще… еще… что еще?… о, бездонная пустота… проваливаюсь… о…

«Внимание! Погружение завершено!»

Первая декада. Гадкие воробьи. День 1

Мы плотной движемся стеной,

И все они от нас бегут,

Мы к цели движемся одной,

Те, кто не с нами, пусть умрут.

Группа «Черный Обелиск».

– Papers, please! – голос вопрошающего был груб до омерзения и беспардонно насмешлив.

Очень сильно болело лицо. Допрашиваемый поморщился, приоткрыл левый глаз – правый открываться не желал. Сквозь мутно-алую пелену проступила похабно ухмыляющаяся, совершенно глумливая рожа. В этом малиново-кровавом пространстве она была по-настоящему, вселенски отвратительна. Гораздо отвратительней голоса. Это ужаснуло, и левый глаз сам собой закрылся.

– Значит, по-нашенски мы не понимаем. И по-федератски тоже. Так? – гаркнул все тот же похабный голос. – Я тебя, суку, в последний раз спрашиваю, как твое имя? Документы есть?

Допрашиваемый, страдальчески замычав, отрицательно завертел головой, и практически сразу же взрывная боль вспыхнула в районе солнечного сплетения, стремительной волной разлетелась по всем нервным окончаниям, заставила содрогнуться беспомощное тело и с протяжным всхлипом соскользнуть со стула на холодный бетонный пол.

– Тупое кочло! – взревел голос. – Я на тебя свое личное время тратить не собираюсь. У меня обед скоро! Давай напрягись, вспоминай, сука, имя!

Допрашиваемый напрягся и… вспомнил.

– Ререм-Мак, – прохрипел он. – Ререм-Мак.

– Чё ты, бля, несешь, тварь! Зовут тебя как? Отвечай!

– Ререм-Мак! - отчаянно выхаркнул из себя допрашиваемый. – Меня зовут Ререм-Мак!

– Какое-то бредовое имя, но уже лучше, процесс пошел, – голос слегка смягчился, – двадцатку я заработал, дай мне заработать еще сотку. За шпиков нынче дают сто двадцать. Каково твое задание? Цель незаконного проникновения на территорию Арстотцки?

– Я… я не понимаю.

– Говна кусок! – допрашиваемый получил болезненный пинок в бок. – Вонючий колечианский шпион!

– Я не шпион…

– Не шпион? Нет? Совсем не шпион, – голос вновь приобрел омерзительно насмешливые нотки. – А кто тогда парашютировался возле КПП? Может быть, инопланетяне? Ну, напрягись давай!

Допрашиваемый опять напрягся и… все вспомнил. Теперь точно все.

Группа свободного поиска. Вперед, к открытиям чудным, к новым планетам… Огромный корабль… Был огромный космический корабль «Бодхисатва». И Ререм-Мак один на его борту. Это невероятная удача – заполучить такую посудину. Особенно молодому и неопытному искателю приключений. Отправиться в неизведанное: туда, куда еще не ступала нога разумного существа... А потом был полет. Долгий полет. Невероятно долгий даже с варп-двигателями... И вот эта планета. Вроде бы шар, похожий на любой другой, но в то же время имеющий свое очарование. Планета, затянутая молочной дымкой… Любопытство. Буквально раздирающее на куски любопытство, что же там за облаками. «Бодхисатву» – на автоматический режим, а сам – в шаттл. Да, конечно, есть Первая директива, запрещающая контакт со слаборазвитыми цивилизациями. Но, если осторожно, со стелс-технологиями, просто подсмотреть… Головокружительный рывок к новому миру, торможение в тропосфере и глупая беседа о каком-то Шекспире с БКНС… А потом – авария. Метеорит или что там еще. Экстренное катапультирование. И…

«И вот я здесь», – подумал Ререм-Мак.

– Так кто? Инопланетяне? – нетерпеливо переспросил голос.

– Да, все верно, – сплевывая пыль и ошметки крови, подтвердил Ререм-Мак, – я не с этой планеты. Я прилетел к вам с доброй вестью. Наладить контакт.

– Ну, бля-я-я!.. Да он издевается, сука!

Ререм-Мак получил два удара в бок.

– Пожалуйста, – попросил он, – не бейте меня. Мы же разумные существа. Мы способны договориться и наладить контакт.

– Ладушки, наладим контакт. Посадите его обратно на стул.

Ререм-Мака взяли под мышки с двух сторон, помогли подняться, усадили на стул.

Какой-то другой голос пробормотал:

– Тяжелый, зараза.

Ререм-Мак разлепил левый глаз. Правый все так же не желал открываться. Допрашиваемый хотел потрогать лицо и только сейчас сообразил, что не может этого сделать. Руки были чем-то скованы за спиной. Тогда Ререм-Мак принялся изучать своего мучителя.

Это был мужчина в серо-зеленой шапке с прицепленным к ней металлическим значком в виде гербового щита с гордо расправившей крылья птицей. А еще – зеленый китель, зеленые штаны и черные берцы с грязно-красными крапинками на носках.

«Крапинки – это, кажется, моя кровь», – подумал Ререм-Мак.

Лицо мужчины было слегка вытянуто. Взгляд тяжелый, злой, с безуминкой. Несимметричный, слегка расплющенный и немного скошенный влево нос. Глубокие морщины-рытвины возле носа. Нелепые густые бакенбарды.

«Баки, как у бешеной собаки», – подумал Ререм-Мак, не понимая, откуда пришло такое сравнение.

Но главное – это похабная, глумливая улыбочка человека, который будто бы извлекает крупинки удовольствия из процесса избиения. Будто бы от этого, на самом деле, можно получать самое натуральное наслаждение.

День 2

«Самоорганизующаяся материя, получив единожды способность к рефлексии уже не может потухнуть и забыть саму себя! Она все более и более будет постигать собственную сущность, и вообще феномен жизни, несмотря на то, что сама жизнь полна сюрпризов. Правда, это можно доподлинно осознать лишь вдали от родной звездной системы, в местах, где еще не ступала нога разумного существа. Имеются в виду, естественно, те разумные существа, которые не убили и не искалечили самих себя в собственной колыбели, преодолели порог Синед Роба и встали на Звездный путь познания Вселенной, а не это вот все. Есть что добавить?» – сказал про себя Мак.

«Ты не хочешь никаких добавлений. Ты хочешь монолог и слушателя», – получил он беззвучный ответ.

– Все-то ты знаешь, – буркнул Мак вслух и, поморщившись от боли, повернулся на другой бок: нары были жесткими и скрипучими, без какой-либо подстилки, а тело после вчерашнего допроса все еще немилосердно ныло. – Ну, тогда, слушай мысли…

В самом деле, жизнь в инфернальных сообществах полна сюрпризов. Вчера или позавчера, когда Мак по недоразумению парашютировался на эту молочную планету, а его шаттл сгорел где-то в средних слоях тропосферы, он даже и предположить не мог, что местные аборигены, вместо радостной встречи с инопланетным собратом по разуму, устроят ему дознание с использованием физического воздействия в крайне агрессивных и вредных для здоровья формах; и вместо того чтобы узнать, что же там находится в далеких мирах, они принялись выспрашивать какой-то бред, видимо, касающейся их повседневного дикарского быта. И это был первый сюрприз.

Мучитель, которого другие охранники называли Каленском, пообещал продолжение истязаний на следующий день, и Мак внутренне приготовился к очередной порции побоев. Однако ничего такого не случилось. Ранним утром его выволокли из вонючего погреба. Каленск и еще один охранник по имени, кажется, Сергиу повели его вдоль уныло серых трехэтажных коробок зданий.

– Чё, сученыш, не передумал из себя героя-партизана строить? – спросил Каленск, ткнув Мака стволом автомата в спину, – или сознаешься, чё шпион.

– Не понимаю, – прогнусавил Мак, нос у него был сломан и скошен.

– Тогда готовься. Сегодня будет хуже, чем вчера.

Завернув за угол, процессия, состоящая из пленника и двух конвоиров, наткнулась на тентованную фуру, из которой выгружали на носилки раненных, и санитары в грязных промасленных халатах относили их в трехэтажное, побитое шрапнелью здание с полустертой бледно-розовой надписью «Лазарет» на неровной кирпичной стене возле входа.

Сергиу – он шел первым – остановился, посмотрел с какой-то отстраненной грустью на стонущих, окровавленных, кое-как перебинтованных мужчин, покачал головой и пробормотал:

– Сколько наших побило.

Мак почувствовал себя крайне неуютно, где-то в груди заскребло наждаком, стало как-то неприятно и даже больно, так же больно, как вчера, но только изнутри, а не снаружи.

– Откуда они? – спросил Мак.

– Смотри, сученыш, смотри! – гаркнул Каленск. – Как наши пацаны из-за таких уродов, как ты, погибают. За все ответишь, падаль! За всех наших пацанов!

Вдруг один из раненных истошно заорал, схватившись за голову, затрясся. Санитары покачнулись, а раненный выпал из носилок, продолжив конвульсивно дергаться на асфальте. В этот миг к Маку пришло озарение, что нужно делать. Он, еще не осознавая собственных действий, будто повинуясь какому-то смутному инстинкту, рванулся к раненному, да так быстро, что ни Каленск, ни Сергиу не успели среагировать.

Мак схватил раненного за руки, с силой притянул их к себе и громко зашептал:

– Контакт! Нужен контакт! Контакт!

Мак, прикрыв веки, мгновенно сконцентрировался на контуженном, сфокусировался и проник в его боль, в этот адский, пульсирующий ослепительно алыми протуберанцами комок, сплетенный из невыносимых страданий и всепроникающего ужаса, сжался внутри комка в бесконечно малую точку, в безмолвно звенящую вселенскими мантрами сингулярность, а затем резко расширился и разорвал его.

Мак открыл глаза. Раненный содрогнулся и перестал кричать. Тогда Мак, отпустив руки контуженного, коснулся пальцами его висков и сказал тихо-тихо, спокойно-спокойно:

– Все прошло и больше не вернется. Боль ушла навсегда. Спи, спи теперь спокойно.

Раненный посмотрел на Мака, взгляд его был мутен, но в нем читалось облегчение.

– Спасибо, – еле вывел он одними только губами, – спасибо…

– Ты спи, спи! – сказал Мак. – Все прошло и больше не вернется.

– Ну, ни хрена себе! – присвистнул Каленск. – Прямо маг и волшебник какой-то!

Мак посмотрел на своего мучителя и улыбнулся. Наконец-то этот глупый дикарь поймет, что они не враги друг другу.

– Это ты как делаешь? – спросил Каленск.

– Не знаю точно, – сказал Мак и снова улыбнулся. – Просто умею.

– Угу. Это хорошо, – Каленск закинул автомат за плечо, – пиздить тебя сегодня не будем. И вообще пиздить больше не будем.

– Спасибо, – сказал Мак, улыбнувшись в очередной раз.

– За такого ценного кадра не то что сто двадцать, целую пятихатку выложат, а, может, и восемь сотен… А, может, еще больше! Сергиу, знаешь, братан, ты правильно тогда сказал, он реально дурачок. Но только дурачок не ненормальный, а паранормальный. Отведем его в отдельную камеру с нарами, дождемся особистов из Центра и сдадим. Нет, сами поедем в Центр. Завтра!.. ай, да, бля… завтра не смогу… послезавтра, значит. Отвезем этого чудика на опыты…

День 3

Стол был невероятно длинным. Стол был тяжеловесным. Стол был белым и сверкающим. За столом сидел Пахан. Пахан был хмур. Пахан взирал исподлобья. На другом конце стола сгрудилась братва. Братва тоже сидела. Братва тоже хмурилась. Братва тоже взирала на Пахана. Исподлобья.

– Сводки читали? – спросил Пахан.

– Читал, – подтвердил Кум.

– Читал, – подтвердил Браток.

– Читал, – подтвердил Сват.

– Читал, – подтвердил Дядька.

– Читал, – подтвердил Вестник.

– И? – спросил Пахан.

Все молчали.

– Что-то Крестника не вижу, – сказал Пахан.

– Крестник отправился инспектировать недавно созданные третий пенитенциарно-мигрантский отдельный мотострелковый и особый заочно-студенческий батальоны, – ответил Кум. – Завтра батальоны отправляются на передовую.

– Крестник молодец, – сказал Пахан одобрительно, – всегда в суете.

– Крестник молодец, на линии фронта часто бывает, – подтвердил Кум, – а я ему комплектовать помогаю.

– А где Мудрила? – спросил Пахан. – Почему не с нами?

– Сильно извиняется, говорит, что заболел, – сказал Кум.

– Ох, уж этот Мудрила, – хихикнул Пахан, – но на то он и Мудрила. Так что там со сводками?

Все молчали.

– Как-то скверно здесь пахнет, – сказал Пахан.

– Правда? – сказал Браток. – А я не чувствую.

– Пахнет, пахнет, – сказал Дядька брюзгливо. – Тухлятиной какой-то. Как на помойке…

– Стены, должно быть, сгнили. Опять плесенью пошли, – решил Пахан.

– Позавчера на противнике испытали новый супергром, – сказал Кум. – «Упырь». Идеальная герметика. Скорость до десяти махов… Какой-то шпионский аппарат над Грештином в средних слоях… забыл, как она там называется. Похоже, федератский аппарат. Непонятно только, пилотируемый он был или без пилота.

– Недавно ремонт делали, а стены уже сгнили, – сказал Пахан, – так и доверяй дворцы гастарбайтерам.

– Утвердил? – спросил Кума Браток.

– Утвердил, – сказал Кум.

– А когда на конвейер? – спросил Браток.

– Уже, – сказал Сват. – Одна в десять дней. Могли б быстрее, но микрочипы под нее тяжело доставать.

– С вашим супергромом мы без штанов остались, – брюзгливо сказал Дядька.

– Лучше без штанов, чем без супергрома, – возразил Кум.

– Как был ты кумом зоновским, – сварливо сказал ему Дядька, – так и остался. А по факту останемся и без штанов и без супергрома. Мероприятие уже, считай, прогадили.

– Что-то у меня зуб ноет, – сказал Пахан задумчиво. – Вестник, неужели так трудно контрабандой доставить нормальное обезболивающее для зубов?

– Можно подумать, – сказал Вестник.

– Ты лучше подумай о форсированной реиндустриализации, – сказал Дядька.

– Можно подумать и о форсированной реиндустриализации, – сказал Вестник.

– Давайте сегодня не будем говорить о форсированной реиндустриализации, – предложил Пахан. – Давайте считать, что это несвоевременно.

– А, по-моему, очень своевременно, – возразил Дядька. – Или вы думаете на одной трубе выжить?

– Какое тебе до этого дело? – сердито спросил Сват.

– Самое прямое, – ответил Дядька. – Для войны нужен крепкий тыл и свое производство. У Колечии крепкий тыл – это Орбистан и Объединенная Федерация с их поставками, а у нас – только гуанопровод и эмбарго на все остальное. Микрочипы для своего супергрома где брать собираетесь?

– Что не купим в Орбистане, то купим у Импора, – сказал Браток. – Цены на гуано снова поднялись.

– Как был ты братком, так им и остался. Импор хвостом виляет, – сварливо возразил Дядька, – и втридорога берет. Нет у нас крепкого тыла, только пушечное мясо. А у Колечии – и пушечное мясо, и тыл. Вот и прогадили мероприятие.

– Ничего не прогадили! – разозлился Браток. – Мы вообще-то воюем на их территории.

– А кто рассказывал про то, что план глубокого вторжения предусматривает разгром Колечии в течение восьми суток? – спросил Дядька.

– Хороший был план, – сказал Пахан печально. – Восемь месяцев с тех пор прошло.

– Мы все тогда дали согласие, – сказал Кум.

– Все, – подтвердил Сват.

– Все, – подтвердил Браток.

– Кажется… Вестник был против, – сказал Пахан.

– Меня это не касается, – сказал Вестник.

– Отныне всех касается, – не согласился Пахан. – Кто-то должен ответить. Как там говорится: «Воздай же братве все, а лохам – по понятиям». Кого назначим лохом по понятиям?

Все молчали.

– Мудрила, – понимающе хихикнул Пахан, – это он нам тут задвигал концепцию Долгого Паханата, и перед началом мероприятия, кажется… говорил о том, что перевооружение армии закончено, что сейчас самый удобный момент ударить, что нарушение логистических цепочек резко повысит в цене гуано и принесет сверхприбыли.

День 4

«Предупреждение! – внутренний голос заставил Мака выйти из полудремы. – Зафиксирована попытка взлома базы данных космического корабля. Возможно, часть информации похищена».

– Как это может быть? – удивился Мак, потягиваясь. – У дикарей нет таких технологий.

«Ответ неизвестен».

– Ладно, сейчас некогда разбираться, да и далеко, - Мак аккуратно ощупал ребра. Боль от побоев ушла. Кое-где еще саднило, но и это скоро должно пройти:

– Перебазируй «Бодхисатву» на новую орбиту, подай команду на перекодировку защиты, проверь стелс-маскировку, запрети подавать любые сигналы и отвечать на любые сигналы, кроме своей расквантовки. А свою расквантовку ты можешь задействовать только с моего личного разрешения.

«Будет исполнено. Ты точно уверен что продолжать нарушать Первую директиву целесообразно?»

– Меня человек попросил, – с нажимом произнес Мак, оставив в покое, наконец, свои ребра и в упор разглядывая ржавый кронштейн. – Живой человек. И не просто живой человек, а по-настоящему тревожащийся за другого. Знаешь, сколько у него внутри боли и беспокойства? Конечно, знаешь, мы ведь с тобой в симбиозе! Все равно уже сюда попали, все равно уже все нарушили. Такой человек – редкость в доварповых инфернальных сообществах. В нем чистого много больше, чем грязного. И если я этим маленьким поступком хоть чуть-чуть снижу инфернальность этого мира, я буду удовлетворен.

«Подобным поступком ты не сможешь снизить общую инфернальность данной планеты. Ты можешь только уменьшить страдания отдельного индивида».

– Пусть даже так, – буркнул Мак.

Он, вдруг ощутив, что тюремная дверь вот-вот должна открыться, слез с нар, выпрямился во весь рост и добавил напоследок:

– Как только помогу ему, так сразу вызовешь шаттл, и мы улетим отсюда. А пока не мешай.

Лязгнул замок, и в проходе появилась коренастая фигура Сергиу, на правом плече у него висел автомат, в левой руке – увесистый потрепанный рюкзак. Мак улыбнулся.

– Готов? – спросил Сергиу.

– Готов, - сказал Мак.

– Уверен, что так, как ты говоришь, получится?

­– Уверен, - кивнул Мак, - ты не волнуйся, он привык подчиняться, с этим проблем не будет.

Оба вышли в коридор, быстро спустились по лестнице, не задерживаясь миновали охрану и оказались на улице. Там их ждал военный джип серо-зеленого окраса, рядом с которым курил Каленск, тоже с автоматом на плече. Заметив их, он бросил окурок под ноги и с наигранной веселостью обратился к Маку:

– А ты реально ценный кадр. За тебя натурально торги были. Выкупил тебя какой-то мистер Икс за тысячу двести кредитов. Охренеть просто! Это как за шестьдесят задержанных или… или… за десять мелких шпиков. Просто чума! Я почти богатей. Ты рад за меня?

Мак пожал плечами.

– А я рад. Я сегодня мамане денюжку пошлю. Маманя любит заварные пирожные покупать. Значит, смотри, – сказал Каленск Сергиу, – десятину нужно забашлять Димитрию, десятину – конторе Вонела. Это по сто двадцать каждому. Остается девятьсот шестьдесят. Две третьих мне, одна третья тебе – это стандартный расклад. Без базара, ты этого кадра в дозоре нашел в отключке, но я же суечусь тут больше всего. Идет?

Сергиу, прикусив верхнюю губу, кивнул.

– Тогда получается триста двадцать тебе и шестьсот сорок мне. Согласен?

Сергиу, бросив нервный взгляд на Мака, снова кивнул.

Каленск тоже посмотрел на Мака.

– Чё не так? – спросил охранник, подозрительно сощурившись. – Сергиу, зачем тебе рюкзак и почему ты на него наручники не надел?

Мак, вероятно, слишком недружелюбно смотрел на Каленска, и тот, видимо, заподозрив неладное, потянулся к автомату, но не успел.

– Контакт! – громко прошептал Мак, перехватив руки охранника и притянув их к себе. – Мне нужен контакт!

Он, прикрыв веки, содрогнулся, будто его током ударило, следом содрогнулся Каленск, а потом Мак со всей кристальной ясностью узрел грязно-коричневый клубящийся слепок. Он медленно вращался, беззвучно побулькивая и пуская зловонные споры.

Споры, пыхая из лопающихся пузырей, растворялись в окружающем пространстве, заполняли его тошнотворным ползущим маревом.

Так вот каково нутро у винтиков институций прямого воздействия! Вот кто призван поддерживать в надлежащем порядке структуры инфернальной эксплуатации! Вот один из миллиона стрелков, пускающих дьявольские стрелы, и сам пронзенный этой стрелой! Ничего светлого. Никакой надежды. Ни капли осознанности. Без понимания. Без желания понимать. Без пощады к тем, кто хочет хоть что-то понять. Один огромный ком гнили с нерушимым ощущением важности собственного бытия. Конечно, можно было бы, засучив рукава и засунув руки по самые надплечья в эту навозную кучу, попытаться найти ничтожные осколки разбитых драгоценностей, но…

Но времени на это решительно не было. Мак сжался в точку, стремительно нырнул в зловонный клубок, расположился в его центре и, чуть расширившись, испустил тысячи извивающихся щупалец, которые с легкостью преодолевая сопротивление склизкой коричневой субстанции, вырвались наружу и, сцепившись друг с другом в стальную сеть, сжали ком, отчего тот перестал булькать и испускать споры.

День 5

– Добро пожаловать в Арстотцку, – сказал Инспектор, поставил зеленый штамп на страницу паспорта и вернул его владельцу. – В любом случае вам еще предстоит сесть в специальный автобус и проследовать на нем в особый фильтрационный лагерь на территории Арстотцки для прохождения дератизации.

– Спасибо вам большое! – пробубнил себе под нос полноватый, пухлощекий мужчина с бегающими глазками. – Прошу вас, будьте добрее к моей жене, она следующая.

Инспектор строго посмотрел сквозь плохо вымытое толстое стекло стойки на суетящегося попусту мужичка и нетерпеливо махнул рукой. Мол, проходи, не задерживай очередь. Затем гаркнул в микрофон:

– Следующий!

Перед взором Инспектора предстала женщина: пухлощекая и полноватая, под стать предыдущему визитеру.

Режим посещения страны нынче облегченный. Это понятно, война и все такое. У людей часто каких-нибудь документов не хватает. Иногда и вовсе без документов приходят, плачутся. Но тут уже на усмотрение. Можно и пропустить, можно и допросить, можно и арестовать. Можно вообще любого даже с полным набором бумаг – и допросить, и арестовать. Вон, Каленск по пятерке за каждых двух задержанных предлагает. Премии им дают за шпионов и диверсантов. Вот только является ли каждый, кто попадает в руки Каленска шпионом и диверсантом, большой уверенности нет.

Женщина чуть подрагивающей рукой просунула потертый паспорт в щель между стеклом и стойкой.

«Волнуется, вдруг получит отказ во въезде. Я вот тоже волнуюсь… Согласился на свою голову с Каленском дела иметь. Сначала приходил, ныл, почему так мало людей задерживаешь, мол, деньги что ли не нужны и все такое. Потом, когда стал больше ему на допрос отправлять, начал кредиты жилить. То недоплатит, то вообще забудет отдать, то обещает, мол, завтра принесу и все такое. А вчера и вовсе зашел, мол, так и так пропусти мой джип с людьми, полтинник в кредитах отвалю. В результате пришел под ночь, без джипа, людей и полтинника. Ходят слухи, что кого-то там преступника отпустил, да еще и Сергиу дезертировал. Каленск вроде как отмазывается, говорит, что его гипнозом охмурили. Не кто иной, как сам Вонел – генеральный следователь Восточного Грештина при Министерстве Информации – приезжал на КПП; лично, без вохры приставал, выяснял, что да как, про всякие подозрительные организации выспрашивал. И про этого сбежавшего тоже выяснял. Вот на кой мне это все? Того и гляди за жопу возьмут».

– Вы видели моего мужа? – беспокойно затараторила пухлощекая. – Он же прошел, да?

Инспектор бросил строгий взгляд на визитершу, но ничего не сказал, взял паспорт со стойки.

«Посмотрим, что там. Так… Катя Восток, а предыдущего звали Петр Восток. Значит, супруги. Оба из Антегрии. Бедолаги. Говорят, там до сих пор лютуют эскадроны смерти. Переехали, значит, в Колечию, обосновались, а тут на тебе! Особое мероприятие. Не повезло… Что там дальше… фото совпадает… пол… хм… женский… описание… ну да – она. Паспорт действителен. Разрешения на въезд нет. Это ладно, время тяжелое. А вот свидетельство о вакцинации нужно. Полиомиелита с холерой нам только не хватало».

– Где свидетельство о вакцинации? – спросил Инспектор. – Если не прошли вакцинацию, нужно найти лагерь на территории Народной Автономии Западного Грештина и вакцинироваться. Ближайший – в двадцати пяти километрах к юго-западу отсюда, только потом будет разрешение на въезд.

Глаза пухлощекой округлились и наполнились слезами, она хотела что-то сказать, но издала лишь хриплый неразборчивый звук.

– Где свидетельство о вакцинации? – повторил Инспектор.

– Умоляю вас, – плаксиво запричитала женщина, – Они не хотели мне давать разрешения. У меня не было шансов. Меня убьют, если я вернусь…

«И понеслось. Бабские сопли. Сколько же вас таких? И слушай вас за дерьмовую заплату. И пускают вас почти без документов, а вы даже ничтожную медсправку оформить не в состоянии. И претесь, претесь, претесь! Ехали бы в Орбистан, там много лучше жизнь, чем у нас. Знаю я зачем Негласные Паханы эту бойню устроили! Чтобы вот таких понаехало и у нас работу позабирали, чтоб не возбухали местные, что за гроши пашут, потому что кочло вообще за еду готово горбатиться. Или у меня своих проблем нету? Или мне свою семью не нужно кормить?»

Инспектор украдкой бросил взгляд на семейную фотокарточку в неказистой рамке. Она незаметно ютилась на столе в углу. Не только он, жена и сын были на ней, но еще и теща, и родной дядя. И всю эту свору нужно кормить. И аренду платить. И лекарства покупать. И еду. И все, кроме него, безработные. Долг перед родиной, долг перед семьей, кругом одни долги…

Инспектор мученически возвел очи горе, затем посмотрел на раскрасневшуюся женщину. Она все также продолжала причитать, давясь слезами. Наконец, тяжело вздохнув, он хлопнул печатью по пустой страничке паспорта и швырнул его в щель.

Женщина открыла паспорт, увидела отметку зеленого цвета, забормотала, вытирая слезы:

– Спасибо! Мы никогда не забудем! – и исчезла.

«Вот зачем я ее пропустил? – с досадой подумал Инспектор. – Лучше б я ее Каленску сдал за два с половиной кредита. Хотя нет, Каленск – лживый жлоб, да и его того и гляди на швабру нанижут за вчерашнее. Ладно, что сделано, то забыто».

Инспектор прикрыл веки, потер ладонями вспотевшее лицо, а когда уже хотел было позвать следующего, услышал:

– Слава Новой Арстотцке!

День 6

Снова пронзительный свист – снова бахнуло. Где-то справа и сзади.

Вздрогнув и затаив дыхание, Мак тревожно оглянулся. Расстрелянные дома – изуродованные, пустые, мертвые. Да, бахнуло, кажется, справа и сзади…

А потом раздались еще взрывы. Совсем рядом. Мак пригнулся, затем опустился на колени.

Почему-то сейчас с большим трудом давалось ориентирование на местности. Раскуроченные скелеты многоэтажек, гигантские кучи разбитых бетонных блоков и кирпичного крошева окружали его, и, казалось, многажды убитые, оживали в этом грохоте, и сужали гнетущее кольцо вокруг него, жаждали раздавить, расплющить испуганного человечка, отражали звуки безумной канонады и плевались, хохоча, душераздирающим эхом в самый центр головы, и мозг, получая один оглушительный удар за другим, сотрясаясь и трепеща, скукоживался где-то в районе затылка до размеров бьющегося в конвульсиях детского кулачка, и погружался в бездонные воды черного ужаса; и кроме этого всепроникающего первобытного кошмара больше ничего не оставалось.

– Бездонная космотьма… – прошептал Мак, схватившись дрожащими руками за голову, – не могу… не могу сосредоточиться… темно… ужасно… больно…

– Мак! – кто-то с силой тряхнул его за плечи.

Тьма, Ужас и Боль были повсюду и давили отовсюду с удесятеренной силой, пронзали насквозь сотнями раскаленных игл, сжигали ядовитым напалмом изнутри. Мир стремительно раскалывался сначала на тысячи, а затем на миллионы, на миллиарды зловеще гудящих осколков, перемалывался какими-то жуткими дьявольскими жерновами в пыль, в чистый субстрат Инферно, который забивался в нос, в глотку, в легкие, не давал дышать, заставлял ощущать себя мертвецом: живым мертвецом – воющей от непреходящего чувства безысходности безвольной куклой в чужих сатанинских игрищах.

– Мак! – кто-то опять дернул его за плечи.

«Гормональный коктейль готов. Делаю экстренное впрыскивание».

«Это симбионт», – ухватился Мак за спасительную мысль, как за спасательный канат, и, потянув за нее, вынырнул из Тьмы, стряхнул с себя Ужас, притупил Боль.

Алиса. Всегда спокойная. Всегда хладнокровная. Всегда рядом. Всегда отрезвляет. Всегда с нужным противоядием.

– Мак! Очнись же!

Окружающая действительность начала собираться по кусочкам, склеиваться сперва в разрозненные и туманные, а затем во все более и более осмысленные и все менее и менее пугающие фрагменты. Тьма, Ужас и Боль не исчезли, но, отказавшись от решительного натиска, отступили, и теперь незримо присутствовали где-то на периферии чувственных переживаний.

– Мак!

Мир окончательно собрался в единое целое, и перед взором Мака всплыло встревоженное лицо Сергиу. Где-то стрекотали автоматы, где-то свистели мины, где-то бахало. Но теперь все это не топило во Тьме, не вгоняло в Ужас, не причиняло Боль. Теперь все это было снаружи, маячило на горизонте.

– Так бывает, Мак! Так бывает, – говорил Сергиу, – это шок.

– Хватит меня трясти, – сказал Мак спокойно и немного отстраненно. – Со мной все в порядке.

Мак поднялся и, отряхнувшись, внимательно огляделся. Странно. Очень странно. Тьма, Ужас и Боль не растворились. Не были внутри него, но внезапно оказались снаружи. Явно присутствовали, будто дразнили.

– Тогда нам надо двигаться дальше, – сказал Сергиу. – Вечереет. Ночью идти не сможем. По ночам тут снайперы с ПНВ активизируются и дроны-убийцы патрулируют.

– Там, – Мак, наконец, осознав, что его беспокоит, указал на гигантскую груду беспорядочно сложенных бетонных плит, ощетинившуюся торчащей во все стороны арматурой. – Там темно, ужасно и больно.

– Что? – не понял Сергиу. – Что там?

– Там люди, – медленно произнес Мак, – люди. Они в подвале. Они все еще живы… кто-то из них все еще жив. Несколько человек еще живы. Их засыпало, когда дом развалился. Они прятались, думали, что так спасутся, но их завалило. Я их чувствую… их Ужас и Боль… и Тьму.

– Мак, нам надо идти, – голос Сергиу дрогнул.

– Я впал в ступор не только оттого, что кругом громыхает, но и оттого, что нечаянно ощутил их мольбу о помощи, – Мак говорил убийственно спокойно. Так убийственно и так спокойно, что ему самому становилось не по себе.

Это все Алиса с ее гормональным коктейлем.

– Нам надо идти, – настойчиво повторил Сергиу.

Послышался пронзительный свист, а затем где-то сзади – кажется, совсем рядом – надрывно ухнуло. Сергиу слегка пригнулся, а Мак даже ухом не повел.

– Мы должны их спасти, – сказал он, поднимая палец вверх и рисуя круг в воздухе. – Я обойду развалины по периметру, просканирую их. Может, где-то есть лаз или что-нибудь в этом роде.

– Мак, – сказал Сергиу, и его пальцы нервно затеребили цевье автомата, – тебя снайпер снимет, или снарядом убьет. Если они там действительно есть, им уже не помочь. Мы только теряем время.

– Надо попробовать, – сказал Мак, стягивая с себя рюкзак. – Я пошел.

– Ты никуда не пойдешь! – внезапно выкрикнул Сергиу, вскинул автомат и направил его на напарника. – Ты обещал помочь Элизе! Она, может, тоже умирает! Прямо сейчас умирает!

– Там среди импульсов страха есть, кажется, что-то детское, – Мак бросил рюкзак себе под ноги, коснулся пальцами висков. – Да, детское. Там ребенок… похоже… похоже, девочка младшего возраста. Ее страх… никогда не думал, что может быть так страшно… ее страх угасает. Она угасает. Ей надо помочь.