Уязвимость Ворона

Пролог.

Подобрав подол ублюдского вечернего платья, я бегу вперед, расталкивая плечами гостей. Стоят здесь все, как стадо баранов! Ни пройти, ни проехать!

Мне срочно нужно поговорить с Вадимом, объясниться, сказать, что я не конченая тварь, которая так цинично предала его. Но он больше не хочет меня не то, что слушать, а даже видеть. Моя ошибка слишком дорого нам обошлась. Я вижу только его широкую спину. Она чуть сгорблена, будто подсказывает мне, что всё безбожно утрачено. Он не простит меня. Никогда. Ни за что.

Наконец-то вырвавшись из толпы, я бегу в сторону коридора, в котором секунду назад скрылся Воронов. Следую за ним. Сердце ноет от боли, с которой никакое лекарство уже не способно справиться. Оно просто болит и медленно гниёт. Сама виновата. Сама!

— Подожди! Вадим! Подожди! — умоляю, беспомощно наблюдая за отдаляющейся от меня фигурой. — Прошу тебя!

Он неожиданно останавливается. Я быстро сокращаю между нами дистанцию. Тяжело дышу и стараюсь не упасть.

— Дай мне сказать. Пожалуйста.

— Нет! — рявкает Воронов и резко на каблуках разворачивается ко мне лицом.

— Прошу, — я сейчас выгляжу жалкой и никчёмной. Отвращение к самой себе уже достигает какого-то просто немыслимого предела.

— Нет, блядь! — опять повторяет Вадим.

Его глаза цвета арктической синевы мечут молнии. Он взбешен, зол и… ранен. Ранен моим предательством. Я знала, что так будет, но всё равно оказываюсь к этому не готовой.

— Просто, блядь, поверить в это не могу, — будто задыхаясь, шепчет. Такой красивый в этом проклятом черном смокинге с белой рубашкой и галстуком бабочкой. — Кто угодно… Это мог быть кто угодно, но только не ты! — последние слова трудно расслышать, настолько тихо Вадим их произносит. — Что же ты сделала со мной… а я… как дитя малое повелся. Всё так складно у тебя получилось. Этот инцидент с бомбой, потом твое шоу с разбитым носом и мольбой о помощи, — его губы кривятся в ироничной жесткой улыбке. — Ты великолепная актриса, Алиса. И план у вас получился охуенный, браво, Алиса. Браво! — мое имя звучит, как самое грязное ругательство на свете. Я это заслужила. — Как же так можно с людьми, м? Как?! Скажи мне?! — Вадим резко хватает меня за плечи и с силой встряхивает. — Это слишком жестоко даже для меня!

— Я просто испугалась, — шепчу. — Он не оставил мне выбора.

— Ты могла сказать мне! — срывается на крик Воронов, будто раненое животное. — Но ты этого не сделала, потому что работаешь на Доронина! С самого, мать его, начала ты работаешь на этого ублюдка! Сука! — он невесело смеется. — Скажи, а с ребенком ты тоже всё ловко придумала, как и со своей пиздец какой настоящей любовью ко мне?

— Нет, — задыхаюсь и давлюсь собственными слезами. — Он был. Вадим, он был. Я тебе клянусь.

— Был, а ты просто от него избавилась. Воспользовалась ним, чтобы я тогда приехал и просто уничтожила. Ради чего, Алиса?! — Вадим снова сильно встряхивает меня. Его глаза блестят от злых слез. — Чтобы получить документы на землю? Такова цена его жизни?! Да?! Такова?! Дёшево же ты его продала! — он на какую-то долю секунды просто сходит с ума от злости и боли. — Да?! — пальцы сильней сжимают меня, еще чуть-чуть и я услышу хруст ломающихся костей. Своих костей.

— Всё совсем не так, — еле шевелю губами. — Всё не так, — меня снова начинают душить слёзы.

— Держи! — Вадим отпускает меня, отталкивает от себя, достает из внутреннего кармана сложенную пополам бумагу, а затем швыряет мне прямо в лицо. — Подавись этим вместе с Дорониным! И больше никогда! Слышишь меня?! Никогда не появляйся в моей жизни! С этого момента ты для меня умерла! — нервно оттянув края пиджака, Воронов разворачивается и быстро уходит прочь.

1.

Раннее…

Идти толком не получается. Я почти ползу, не чувствуя земли под ногами.

Меня не волнует то, что я буду говорить и как объясню свое внезапное исчезновение. В мыслях трепыхается один-единственный страх — встретиться взглядом с Вадимом. Это слишком жестокое испытание, чтобы строить из себя невозмутимую суку.

Остановившись около подъезда, я присаживаюсь на корточки и обхватываю свои плечи руками. Что такое боль, я прекрасно знаю еще с детства. К ней очень быстро привыкаешь. Только поначалу страшно и тяжело. Позже начинаешь воспринимать боль как данность, а еще спустя какое-то время учишься давать отпор. Но всё это касается исключительно физической боли. С ней проще справиться. Ну, там лёд приложить к пострадавшему месту или таблетку какую-нибудь обезболивающую выпить. Раз-два и ты снова в строю.

Где бы мне сейчас найти такую волшебную пилюлю, которая сможет хоть на половину унять ту рвущуюся из самых глубин души боль? Она нещадная, разрывающая на части и обжигающе горячая.

Сжимая саму себя сильней, зажмуриваюсь до образования цветных кругов перед глазами, но эта проклятая боль жжет только сильней. Дышать не получается и кажется, что в груди, прямо по центру, горит огромная сквозная дыра. Это охренеть как невыносимо.

— Алиса? — знакомый голос раздается, будто из другого мира, который я ко всем чертям проебала.

Медленно открыв глаза, я с прищуром смотрю на стройную фигуру, возвышающуюся прямо надо мной.

— Что с тобой? — женщина наклоняется и обеспокоенно рассматривает меня. От нее пахнет дорогими сладкими духами и совсем чуть-чуть сигаретами. Видимо, работенка у Ирины нервная, вот и топит усталость в никотине. Раньше я этого как-то в ней не замечала. Понимаю, что сейчас о другом нужно думать, просто мозги пытаются хоть на что-то переключиться, чтобы окончательно не вскипеть и не расплавиться.

— Нормально всё, — нервно отвечаю и резко встаю, отчего в глазах на секунду всё темнеет.

— Ты куда пропала? — обеспокоенный взгляд Ирины перепрыгивает с одного моего зрачка на другой.

Обычно, она прекрасно владеет своими эмоциями. Холодная уверенность и воплощение стальной женщины. Вот кем для меня является Ирина. А тут такая оплошность, эмоции показывает.

— Два дня найти тебя не могли. Вадим Олегович просто в ярости. Что-то произошло? Тебя кто-то обидел? — в зеленых глазах всё отчетливей и отчетливей проступает обычное человеческое беспокойство и растерянность.

— Нет! Никто меня не обидел! Я же сказала — нормально всё со мной! — срываюсь на крик, чтобы дать хоть какой-то выход накопившимся эмоциями. Понимаю, что Ирина тут ни в чем не виновата, но не могу остановиться. — Перестаньте носиться со мной! Я – не вещь! Куда хочу, туда хожу! — сжимаю руки в кулаки, чувствую, что ногти буквально раздирают кожу на внутренней части ладоней.

— Алиса, что с тобой происходит? Прекрати! — Ирина решительно берет меня за локоть и ведет в сторону подъезда.

Меня всю колотит. Сердце будто раненое бьется в конвульсиях. Держусь из последних сил. Откуда они только берутся? Мне ничего не надо, просто хочу, чтобы оставили в покое, дали побыть в тишине. Но одиночество может мне теперь только сниться.

Заходим в холл. Яркий свет ламп раздражает глаза, и это нервируют еще больше. Моя боль медленно покрывается ледяной коркой, пропитанной злобой и ненавистью ко всему, что меня окружает. В этом вся я. Ищу утешение в гневе.

Заходим в лифт. Мельком смотрю на себя в большое прямоугольное зеркало.

Боже!

Такое ощущение, что я постарела на добрый десяток лет. Из меня высосали всю жизнь и это уже нихрена не метафора. От новой волны обжигающей боли меня снова сгибает пополам.

Да, я еще не успела окончательно свыкнуться с мыслью, что во мне есть ребенок. Но теперь, когда его нет, всё мое тело будто охвачено агонией. Одно осознание того, что из-за меня погибла абсолютно невинная душа заставляет чувствовать себя конченной мразью. Стоило однажды отдать управление голове и всё покатилось к чертям. Нужно было, как и раньше руководствоваться чувствами, инстинктами. Такая модель существования помогла мне дожить до нынешних дней. Но уже поздно заламывать руки.

Выходим из лифта. У дверей, что ведут в нашу квартиру, дежурит охрана. Два молчаливых крепких мужика, похожие на статуи. Взгляд сосредоточенно устремлен куда-то перед собой. Ирина уверенно ведет меня вперед, а я хочу сдохнуть просто на месте. Но никто так легко и безнаказанно меня отпускать, конечно же, не собирается.

Переступаю порог квартиры, слышу отборную ругань и женский плачь. Меня буквально всю передергивает от этих звуков.

— Найдите ее, мать вашу! Собственноручно каждому из вас головы поотрываю! Человека, блядь, найти не могут! Ублюдки безмозглые! — голос Вадима срывается на задушенный хрип от громкого крика.

В коридоре вдруг возникает перепуганный Даня. Еще через секунду — Роман. Он, кажется, у Воронова по части поставки информации. Оба бледные, потрёпанные и замученные. Похоже, Воронов умеет вытряхивать из людей всю душу, если захочет.

Виснет давящая пауза. Все смотрят на меня, будто на привидение. Понимаю, что по моей вине Вадим многим мозги вынес, требуя сиюминутных результатов. Где-то глубоко в душе начинает шевелиться чувство вины. Я — ходячая проблема для всех. Жалость к самой себе иглой пробивает грудь.

— Она здесь, — первым приходит в себя Даня. — Здесь она! — повторяет уже громче.

В коридор выходит Воронов. Время в моей голове будто останавливается. Становится нечем дышать. Внутри всё, будто взрывается и опадает кровавыми ошмётками к ногам. За спиной Вадима я замечаю светлую макушку Леси. Подруга утирает свои заплаканные глаза и, кажется, не верит, что я стою перед ней.

— Алиса, — выдыхает Воронов, преодолев расстояние между нами в несколько больших шагов.

Мне хочется отступить назад, потому что я не заслуживаю прикосновений этого человека, но ноги словно прирастают к полу.

2.

Утро выдается пасмурным и мерзко-влажным. Совсем не хочется вставать с кровати. Да мне в принципе больше ничего не хочется.

Я медленно, но верно превращаюсь в некую субстанцию, которую вряд ли человеком-то теперь назвать можно. Расклеиваюсь, расплываюсь, почти исчезаю и апатично за этим наблюдаю.

Открыв глаза, я встречаюсь взглядом с Лесей. Она уже собранная, причёсанная и такая красивая. Кажется, теперь именно на ее плечи ляжет забота о нашей маленькой семье. Я бы с радостью помогла, только вот уже никак. Самой себе помочь не могу.

— Как ты себя чувствуешь? — Леся сжимает мою холодную ладонь в своей теплой руке.

— Как труп, — вздыхаю и криво, совсем невесело, улыбаюсь. Уж очень драматично звучит мой ответ. Не совсем в моем стиле.

— Что с тобой происходит? Почему ты такая? Мы места себе не находим, Алиса. Ты нас пугаешь.

— Нормально всё со мной, — мой ответ звучит скорей как «отвали и не надоедай», отчего самой себе хочется вмазать крепкую и болезненную затрещину. Потому что нельзя быть такой мразью, нельзя так себя вести с теми, кто тебя искренне любит.

Леся молчит, вероятно, пытается решить, с какой стороны ко мне можно подобраться. Но, видимо, в последний момент отбрасывает эту идею, за что я ей бесконечно благодарна. Мы вообще друг друга временами понимаем без слов. Вот так просто, будто мысли читать умеем. И в этом заключается что-то такое родное, необходимое и важное для людей, чьи жизни так плотно связаны в одну общую.

— Я там завтрак приготовила. Нам с Петей на работу надо, так что… В общем, — подруга медленно поднимается с краешка кровати, заметив, что я никак не реагирую на ее слова. — Не натвори глупостей. Пожалуйста.

Да куда уж больше глупостей.

Скрывшись в бесконечных складках одеяла, я снова проваливаюсь в тревожный, больше похожий на тяжелое похмелье, сон.

Щелканье дверного замка заставляет меня вскочить с кровати, потому что в абсолютной тишине этот привычный бытовой звук раздается оглушительно-громко. За окном льет дождь, и я понятия не имею, сколько сейчас времени, но вряд ли вечер. Уж больно светло для него.

Дверь в спальню открывается и на пороге застывает Воронов. Странно его видеть здесь, но, с другой стороны, это же его недвижимость, а значит он имеет полное право приезжать сюда. Просто раньше мы с Вадимом встречались на другой территории.

Меня будто током бьет от его присутствия. Неужели я теперь всегда буду на него так по-дурацки реагировать? Он-то ведь здесь совсем ни при чем. В смысле, если бы не я со своей тупой самоуверенностью, всё могло сложиться иначе.

Если бы, да если бы… Имеем то, что имеем, поэтому-то пальцы так и сжимают край одеяла, а взгляд мечется по комнате, будто неприкаянный. Хочется исчезнуть, чтобы ни у кого из-за меня не было никаких проблем.

Я не боюсь Вадима, даже наоборот так остро и до ломоты хочу к нему прижаться. Вот просто прижаться, даже если он не обнимет, даже если не поцелует в ответ. И уже как-то не важно то, что я окончательно и бесповоротно превратилась в обычную женщину, которая просто любит. До этого момента я презирала весь этот сердечный бардак, что обычно творится между людьми, а теперь и сама попалась на крючок. Только, я даже влюбиться по нормальному не могу. Кажется, я вообще ничего нормально сделать не могу… Только боль всем на твердую пятерку приношу.

— Привет, — тихонько здоровается Вадим, расстегнув пару пуговиц на воротнике рубашки.

— Привет, — постепенно начинаю возвращаться к реальности, вот только не хочется совсем.

Снова повисает тишина. Меня от нее уже начинает тошнить. Чудится, что мысли в моей голове звучат так оглушающе, что вряд ли останутся незамеченными для Воронова. Но, судя по его сосредоточенному и в то же время взволнованному взгляду, он даже не догадывается о том, что происходит со мной на самом деле.

Вадим медленно подходит к кровати, будто боясь меня спугнуть. Да я саму себя боюсь спугнуть. Ненормальная.

Воронов садится на самый край и скользит по мне неодобрительным взглядом. Его можно понять. Выгляжу я стопроцентно плохо, будто действительно собралась умирать. Руки мелко дрожат, а пальцы еле отпускают край одеяла, которое я, кажется, неосознанно решила на клочки порвать, чтобы избавиться от внутреннего напряжения.

Вадим подсаживается ближе ко мне и осторожным, почти невесомым касанием убирает прядь волос за ухо. Я, кажется, на секунду перестаю дышать. Это так больно, так непреодолимо трудно. Ну просто слов никаких не находится и чудится, что Воронов тоже кожей чувствует эту проклятую, чтоб ее, боль. Чувствует и заботиться обо мне. Как может. Как умеет.

И вот ты сидишь, смотришь в родные глаза-льдинки, задыхаешься от осознания, что как прежде никогда больше не будет. Кажется, еще хуже стать ну просто не может, а Вадим берет, медленно так, аккуратно мою руку, подносит к губам и целует запястье с татуировкой.

И всё.

Переклинивает.

Сжигает.

Тянет на дно.

Он знает, что это место, эта точка на моем теле для меня значит очень многое. Считай душа, заточенная в тонкую полоску шрама. Вадим знает, поэтому и целует. А я захлёбываюсь немыми слезами и понимаю, что, когда все карты раскроются он будет не мое запястье целовать, а чье-то другое. И от этого так нестерпимо жжет в груди.

— Алиса, — шепчет Воронов, заметив, что я тихо плачу как последняя идиотка. — Котёнок, — он целует меня в щеки, собирая губами слёзы.

А я ничего не отвечаю, просто беспомощно утыкаюсь носом Вадиму в шею, туда, где отчетливей всего ощущается запах одеколона и обнимаю.

— Маленькая моя, — он начинает меня одержимо целовать, будто стремясь этими поцелуями стереть мою боль.

И хочется сказать, что я не заслуживаю такого нежного обращения к себе, только вот смелости не хватает. Снова… Любовь делает человека эгоистом, и я быстро поддаюсь Воронову, потому что только в его руках мне становится чуточку лучше.

Мы целуемся как безумные. До боли, до нехватки воздуха, до момента, когда уже не понимаешь, где он, а где ты.

3.

- Это правильно, - твёрдо заявил Петя, когда мы вечером сидели на кухне и пили чай в честь моего скорого отъезда. – Вы должны быть вместе. Ты рядом с ним другая. И, наверное, так будет лучше.

Я избегала смотреть друзьям в глаза, даже перед ними ощущалось горькое чувство вины. Но в глубине разбитой души тлел маленький огарок тепла. Петя всегда меня поддерживал, никогда не унывающий пацан, свой в доску. И он, и Леся для меня те люди, без которых нельзя, без которых не получается. Иногда они меня бесили и очевидно я их тоже, но вот как-то мы всё равно оставались дружны. Наверное, залог наших крепких отношений в том, что мы не стремимся ткнуть носом в ошибки или самоутвердиться за счёт кого-то другого. Просто живем, выживаем, ржём как кони, пьем дешевый пивас и чувствуем себя свободными от любых навязанных обществом обязательств. Блин… Как же это мать твою, давно было! Вечность назад.

- Мне тоже так кажется, - медленно проговариваю я, водя пальцем по краям чашки.

- Вадим защитит тебя, если надо будет, - вклинилась в разговор Леся. – А мы тут сами как-нибудь справимся. Ты главное поправляйся, приходи в себя. Мы скучаем по нашему разноглазому тирану.

- Ну ладно уже, - нахмурилась я. – Просто буду жить с мужиком, а вы меня как будто на другую планету отправляете, - я залпом выпила горячий чай и закашлялась, подавившись. Зараза! – Пойду уже, машина должна стоять у подъезда.

- Иди сюда, - Петя обнял меня, сжал в своих объятия сильно-сильно, что аж дышать стало трудно. – Только не выноси мужику мозг, ладно? Я знаю, ты это умеешь.

- Постараюсь.

Леся тоже обняла меня, ну а после я взяла свою полупустую сумку со шмотками и вышла из квартиры. Под подъездом действительно уже стоял черный тонированный «Мерседес», только не легковой, к которому я успела привыкнуть, а внедорожник. Здоровый такой. Космический корабль, блин. Водитель быстро вышел на улицу, забрал у меня сумку, помог сесть, потому что взобраться в этот высоченный агрегат просто так ну совсем не получилось бы. Тут ноги надо уметь высоко задирать и все дела.

Я села, меня попросили пристегнуться, чтобы безопасно было. Пришлось повозиться с этим проклятым ремнем, но кажется у меня всё верно получилось. Парень, видимо, на Вадима только недавно стал работать. Смешной такой, когда нервничает. Ну да. Я же типа ценный пассажир его босса, со мной надо аккуратно.

Мы приехали в апартаменты Воронова как-то уж слишком быстро или это я настолько потерялась в своих мыслях, от которых никуда не деться, разве что черепушку разбить. Меня всю передёрнуло. Хотелось ударить себя в скулу, чтобы перестала быть такой неврастеничкой. Только такие вещи вряд ли поддаются физическому влиянию.

- Вадима Олеговича, пока что нет дома, - заявил водитель. – Он просил вам передать ключи и сопроводить.

- Хорошо, спасибо, - я взяла ключи, и они будто обожгли меня. Какое доверие со стороны Вадима! Я поджала губы и поплелась вслед за водителем.

Апартаменты Воронова встретили меня прохладой и тишиной. Сопроводитель учтиво оставил меня, перед этим спросив, не нужно ли что-нибудь сделать или принести. Я отрицательно мотнула головой. Желание было только одно. Остаться в одиночестве.

Включив в гостиной свет, я медленно, будто бы была здесь впервые, прошла вглубь комнаты и присела на краешек дивана. Сердце застучало быстрей и рваное дыхание вырывалось из легких в виде ненормального хрипа.

Затрезвонил мобильник, который хотелось бросить на землю и растоптать к чертовой бабушки. Я подняла трубку, но ничего не сказала.

- Дорогая, - противным елейным голосом начал мэр. – Давай работай, - звонок завершен.

Уже знает ублюдок грёбанный, что я нахожусь у Вадима. Надеюсь, когда-нибудь он сдохнет тяжелой и невыносимой смертью. Всё внутри начало кипеть, гореть, колоться, а барьер из сучьего страха, продолжал уплотняться кирпичик по кирпичику. Я оторвала свой зад от дивана и прикусывая кончик большого пальца, начала шастать по квартире, не зная, где блин искать вонючие бумажки.

Пришлось снова обойти все комнаты, обшарить каждую из них, но только аккуратно, чтобы ничто не выдало моего присутствия. Откуда я вообще могла знать, где Вадим хранит все важные документы? Если бы Доронин спросил что-то полегче… Урод. Рыскала я здесь, но результат всё равно был нулевой. Что теперь-то должно поменяться?

Закрывая и открывая всё новые двери в новые комнаты, я постепенно подходила к концу своих безрезультатных поисков. И наконец-то подобралась к кабинету Вадима. Ну вот не идиотка? Очевидно, что поиски нужно было начинать именно отсюда. Так кто же знал?!

Приоткрыв дверь шире, я на носочках зашла внутрь. Сердце панически загрохотало в груди, угрожая раздробить рёбра. Я чувствовала себя преступницей. Хотя именно ею я сейчас и была. А что? Фактически пытаюсь украсть кое-что у Вадима. Вдруг вспомнился мой последний кошмар и в голове прозвучал презрительный голос Воронова, который бесконечно шептал, что я предательница.

Свет включать не стала, обойдясь только освящением, что лилось из коридора. У нас воспитательницы в детдоме тоже так шныряли по комнатам. Но их поступок хоть оправдать можно было. Если с малышнёй особых проблем никогда не было, то вот с подростками учителя и воспитательницы часто воевали и со мной тоже. Особенно отличались мальчики. Откопают где-нибудь клей, который потом пытались нюхать в надежде словить тот самый кайф. Или еще какую-нибудь дрянь прятали. У нас было пару ребят, которых с родителями не так плачевно обстояли дела, как у остальных. Этим мальчикам иногда передавали всякие вкусности. А у нас как, если живешь лучше всего коллектива, то травля обеспечена. Ребята постарше отнимали лакомства и тоже их прятали. А воспитательницы с точностью как я, потом в потёмках ходили и забирали всё отнятое. Я тоже сейчас отнимала, но не из чувства справедливости, а скорей из-за безысходности.