в 40 так нельзя... - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Лили Ред (самиздат)

Глава 1

Я смотрю на экран и вижу, как мой муж целует на какой-то вечеринке девушку. Ей лет двадцать, она вполовину моложе меня. Красивая с длинными волосами, стройная, высокая…

Они даже не стесняются. Не скрываются. Хочется выкинуть телефон, забыть об этом снимке, но не могу оторвать взгляда. Внутри такое гадкое чувство, но тревога перекрывает все…

Что он скажет? Будет отпираться и говорить, что это все не так, как на фото? Это монтаж и конкуренты хотят навредить его репутации? Задарит подарками и увезёт всю семью куда-нибудь к океану?

Входная дверь хлопает и я вздрагиваю от звука. Муж заходит в зал, видит меня и уходит наверх.

Я будто язык проглотила, наблюдаю, как он поднимается по лестнице и скрывается в нашей спальне… Но долго его не пришлось ждать, уже спустя пару минут, он выходит в свитере и черных джинсах, застегивая часы на руке.

— Ты с ней спишь? — тихо шепчу, боясь, что он скажет “да”

— Да, — муж подтверждает, хладнокровно, цинично и безжалостно… — Только не истери. Ты все равно никому не нужна, сиди в своей каморке, делай проекты и воспитывай детей… Без меня ты все равно не выживешь, твоя студия денег не приносит…

Он говорит так равнодушно, что становится тошно… Продолжает застегивать часы на руке, собираясь куда-то. Я любила, я жила ими, всю себя отдавала… А он?

— Это развод, Слава… Я не буду терпеть измен, — сглатываю и выхожу из зала. Он не идет следом, не просит прощения, хлопает лишь входной дверью и уходит из дома… Стараюсь подняться в комнату, но ноги слабеют и на лестнице встречаю детей…

— Хотите я ему морду набью? — произносит друг сына и меня накрывает второй волной шока.

— Марк, ты чего? — его толкает мой сын Глеб, смотря со злостью, а Эля отводит взгляд будто все знает.

— А что? Твоя мамка, огонь, вообще не понимаю, как можно изменять такой женщине…

Это он про меня что ли говорит?

— Мама, он же тебя не бьет, — говорит Эля.

— Эль, заткнись, — рявкает Глеб и толкает ее в комнату. — Пошли Марк, — он утаскивает их обратно в комнату и закрывает дверь.

Я не знаю что делать? Что я вообще хотела? Куда муж ушел? Почему он так говорит? И оскорбляет меня? Он точно к ней ушел. Едва передвигаю ноги, захожу в комнату и оглядываюсь. Его вещи аккуратно лежат на спинке стула. Дверь в гардеробную открыта и все еще витает запах его парфюма в комнате.

Душу раздирает от боли. Мне, кажется, что он придет с цветами и извинится. Будет умолять о прощение и признается в своей ошибке. Но телефон молчит. Он не звонит и точно ничего не станет делать… Это не тот человек, который признает свою вину…

Слёзы катятся по щекам, горячими дорожками стекая по лицу. Я бросаюсь к окну, вглядываясь в темноту. Ночь кажется бесконечной, непроницаемой. Этот запах его духов, еще витающий в воздухе, становится теперь навязчивым, отвратительным. Он словно давит, напоминая о том, что моя счастливая жизнь, моя реальность — иллюзия.

Вспоминаю наши разговоры, наши планы, наши обещания. Всё кажется таким нереальным, таким далеким. Где тот мужчина, которого я любила, считала своим лучшим другом и самым дорогим человеком? Где он?

Неужели всё это было лишь игрой? Иллюзией, которая сейчас рассыпается, как хрустальная ваза, брошенная на пол.

Я сажусь на пол, обнимая колени. Чувствую себя опустошенной, разбитой. Он ушел, ушёл к ней. К ней. Эта мысль, как острый осколок, впивается в сердце.

Где-то там, внутри, зарождается бешеный поток отборного мата. Гнев, боль, и ужас. Я ненавижу его. Ненавижу её. Ненавижу себя, за то, что так долго не видела изменений в его поведение.

Бросаю взгляд на гаджет. Но телефон опять молчит.

Я встаю, холодные руки сжимают кулаки. Что теперь? Как жить дальше? Мне нужно разобраться в том, что происходит. Нельзя просто сидеть и ждать, когда он вернётся. Этот мужчина, если он и вправду ушёл к ней, не заслуживает меня. Мне нужно собрать себя, набраться сил и... покончить с этим. Раз и навсегда.

Выхожу из комнаты и хочу взять пакеты, чтобы начать собирать вещи. Спускаюсь по лестнице и мне преграждает дорогу Марк.

— Как вы? — он смотрит своими карими глазами, слишком остро, и от этого не по себе.

— Марк, — делаю глубокий вдох и сразу хочу выстроить границы между нами. Но он реагирует быстрее и обхватывает мой затылок, притягивая к своим горячим губам.

Меня накрывает тревога, в груди необъяснимое чувство страха, царапающее мою душу беспокойство и жуткое ожидание отрицательных событий.

Но его губы такие мягкие, они не напирают, а лишь нежно сжимают мои.

Его поцелуй легкий, почти робкий, в нем нет той наглости, которую я ожидала бы. Он целует медленно, изучая мои губы, как будто боится причинить боль. Меня обуревают противоречивые чувствами, замираю, пытаясь понять, что происходит. Тревога, которая бушует во мне, немного утихает, сменившись ошеломляющим чувством нереальности. Его руки нежно держат мою голову, пальцы ласково гладят волосы. Я закрываю глаза, позволив себе утонуть в этом нежном вихре. Лишь на секунду. Аромат его кожи, смесь свежести и чего-то еще, чего-то опьяняющего, дурманящего.

Я чувствую биение его сердца, быстрое и сильное, под моей ладонью. Это биение отдается ритмичной дрожью в моих собственных руках, которые неосознанно сжимают его рубашку. Но мой страх не исчез полностью, он просто притаился где-то глубоко внутри, наблюдая за развитием событий. Марк углубляет поцелуй, его язык становится более настойчивым, касается моих губ и пробирается внутрь.

Я отвечаю на поцелуй, мои руки с каждым мгновением сжимаются все сильнее, как будто боюсь отпустить его. Я вдыхаю его аромат, и в голове словно происходит взрыв эмоций.

Марк отстраняется от меня. Его глаза, темные и глубокие, встречаются с моими. Его дыхание сбивчивое, грудь поднимается и опускается, быстро и ритмично. Молчание висит в воздухе, тяжелое и напряженное. Я не знаю, что сказать, что сделать. Все мои планы, все мои защитные механизмы разрушились под натиском этого нежного, но в то же время таинственного поцелуя.

Глава 2

Судорожно хватаю ртом воздух и хочу отборно обматерить, но не могу. В горле сухо, как в пустыне.

Я вообще не понимаю, как такое позволила допустить. Пускай он и сладкий мальчик. Но он друг моего ребенка! Ему уже давно восемнадцать, даже скорее всего двадцать, вроде бы ровесники с Глебом.

Но это непозволительно!

В первую очередь мне!

Ему-то что? Наоборот круто, взрослую тетку… Хотя когда это было круто? Дрожь охватывает все тело и я бегу вниз на кухню. Наливаю себе стакан с алкоголем и хоть не пью, но залпом опрокидываю в себя жидкость.

Горло обжигает, эта жаркая лавина проносится по пищеводу и оседает в желудке. Разгоняет кровь и перед глазами карий взгляд Марка. Его пухлые губы и дерзкие слова…

Горло жжет не только алкоголь, но и стыд. Я снова вижу его лицо, улыбку, полную самодовольного превосходства. Марк… этот чертов Марк, с его сладкими речами и очаровательной внешностью, так легко манипулирует людьми. А я, глупая дура, позволила ему приблизиться к себе, позволила забыть о границах.

Алкоголь немного притупляет остроту боли, но не убирает ее целиком. Я продолжаю стоять у раковины, стакан дрожит в моих руках. Мысли вихрем кружатся в голове. Марк… Что он думает? Зачем все это делает? Я обязана предотвратить любые дальнейшие контакты между ними.

Слова Марка, его касания… все казалось таким легким, беззаботным. Но я понимаю, что он — хищник, мастер манипуляции.

Мне нужна помощь психолога, кто-то, кто поможет мне разобраться в себе и в этой ситуации. Я встаю, иду в ванную. Смотрю на свое отражение. Лицо бледное, глаза красные от слёз и алкоголя. Я выгляжу ужасно.

Но что мне делать? В комнату кто-то заходит и слышу голос дочери.

— Мама, ты тут? — зовет меня Эля.

Вытираю полотенцем лицо и выхожу к ней.

— Да, Дочь, чего ты? — кидаю полотенце на кровать и иду к шкафу.

Не могу я смотреть на нее. Мне стыдно и больно. А еще в голове то и дело пульсируют ее слова: “Он же тебя не бьет”...

— Мама, что случилось? Можешь со мной поговорить? — просит она и я достаю пижаму.

— Эля, ты еще ребенок. Иди спать, — не хочу втягивать ее в наши разборки, потому что Слава ее отец.

И вообще, я считаю, что втягивать детей во взрослые разборки — гиблое дело. У них еще вся жизнь впереди, своих разборок будет предостаточно.

— Мам, я вижу, что тебе нужно поговорить. И я не ребенок. У меня между прочим тоже есть парень, но он меня не замечает, — говорит грустно дочка и я поднимаю на нее взгляд.

— Малыш, — протягиваю руки к ней и она садится рядом, ложится на мои колени и обнимает меня за талию. Я глажу ее по голове и чувствую, такое внутри опустошение. — Ты так молода, красива, у тебя будет столько этих парней.

— Мам, давай ты не будешь торопиться с разводом…

— Эль, — все-таки дети многое услышали из моего разговора с их отцом. — Мне сложно тебе дать положительный ответ. Я вообще ничего не понимаю…

— Мам, пойми, папа у нас видный, понятное дело за ним будут бегать, — говорит дочь и внутри неприятно колет. Его она считает “видным”, а я какая? Замухрышка? Домохозяйка, которая способна только их обслуживать? — Он сглупил, совершил ошибку, если любишь, то можно и простить. Я вот прощаю, вижу, что он смотрит на других, гуляет с ними, и прощаю. Потому что ко мне он как к принцессе относится. И отец так же. Он тебя не бьет, не орет, денег дает. И именно ты хочешь разрушить нашу семью, — Эля поднимается и смотрит на меня. — Подумай. Ложись, поспи, а завтра будет лучше…

Она уходит из комнаты, а мне хочется закричать ей вслед…

Глава 3

Но я и правда решаю отложить сбор вещей на завтра. Переодеваюсь в пижаму и ложусь. Кожа зудит, мне неприятно лежать в кровати. Она будто грязная, после всего того, что я узнала. Встаю и с остервенением сдергиваю все постельное белье, достаю из шкафа другой комплект и застилаю постель. На глазах слезы, меня душат эти обстоятельства и то, что я не понимаю, как себя вести. Отношу в стирку грязное белье и возвращаюсь в кровать. Запах кондиционера слегка успокаивает, но на душу уже не отстирать от этой грязи.

Стараюсь уснуть, но сон так и не приходит. В какой-то момент я слышу шорохи за дверью и сердце отчаянно начинает биться.

Муж?

Дверь открывается и тяжелые шаги утопают в ковре. Муж. Только он так ходит. Слышу, как он усмехается, а потом скидывает с себя одежду, ложится в кровать и отворачивается от меня. В горле ком, страшно даже вдохнуть, а на самом деле хочется кричать. Хочется выгнать его, пускай проваливает туда откуда пришел. Но уже через минуту слышу его тяжелое дыхание и храп. Спит…

Всегда завидовала его способности быстро засыпать. У меня так не получается. Почему он не извиняется? Неужели ему настолько плевать, что готов просто перечеркнуть все годы совместной жизни? Или просто уверен, что я никуда не уйду?

Слезы медленно стекают по щекам, оставляя дорожки на подушке. Я переворачиваюсь на другой бок, стараясь не смотреть на его спину, на широкую, некогда любимую спину. В голове крутятся образы: наши первые встречи, наши смешные споры, наши нежные моменты. Всё это словно растворяется в этой тягучей, холодной темноте.

Почему он не пытается понять? Не пытается поговорить? Он просто ложится рядом, словно это не имеет значения, словно это обычный вечер, а не очередная травма, нанесенная тихим, но злым ударом.

Я вспоминаю нашу последнюю ссору. О чем мы спорили? О мелочах, о чем-то глупом, о том, что уже забыто, кажется. Но боль, оставленная этим спором, остаётся. Острый, режущий укол.

А он спит. Спокойно, глубоко, как будто ничего и не было. Как будто я — всего лишь фон, некая мебель в этой его комнате.

Он шепчет что-то, словно во сне. Я пытаюсь разобрать слова, но слышу лишь обрывки: «Прости…». Эти слова, словно обрывки паутины, но достаточно, чтобы вызвать в душе странное, двойственное чувство. Что-то между надеждой и отчаянием. Это то чего я хочу? Нет…

Разворачиваюсь и укутываюсь, одеяло вокруг меня, словно кокон, которое защитит от него.

Вдруг, я чувствую, как он шевелится. Обнимает меня. Крепко. Так что я не могу вдохнуть полной грудью. Сердце колотится в груди, а в глазах стоят слёзы. Не от страха, а от бессилия. Отчаяния. Что делать? Внутри словно кошки дерут сердце и душу. Больно, обидно и хочется кричать.

Но он не понимает, и обнимает меня всё крепче. И в этом объятии я чувствую не только боль, но и то, что я пытаюсь от себя оттолкнуть - остатки чувства, которые имеются к нему. Они так же глубоко, как и боль. Так же реальны, как и эта тяжесть в груди.

Я брыкаюсь, вытаскиваю руку и скидываю его ладонь с себя. Мне неприятно. А он просто разворачивается на другой бок и опять крепко засыпает. Неужели он думает, что может так легко отмотать все назад? Я даже не понимаю, как отрубаюсь. Открываю глаза как только солнечные лучи пробиваются сквозь шторы. По привычки оборачиваюсь на его часть кровати, но она пуста.

Там никого нет…

Он ушел раньше меня, хотя раньше мы пили кофе с утра вместе и уезжали на работу…

Но, видимо, с сегодняшнего дня все по-новому. Я поднимаюсь и иду в душ, смываю с себя остатки сна и в халате спускаюсь на кухню. Кофемашина еще теплая, значит он только недавно уехал. Злость опять поднимается с новой силой и накаляет мои нервы до предела.

Детям в универ, поэтому варю кашу для всех и расставляю тарелки на столе. Делаю тосты и нарезаю сыр с колбасой. Хочу идти всех будить, но замираю на месте.

На меня с любопытством смотрят карие глаза. И в его взгляде нет ничего приличного. Он будто раздевает меня.

— Доброе утро, — с сексуальной хрипотцой в голосе говорит Марк и я вздрагиваю от испуга.

— Доброе, Глеб и Эля встали? — беру себя в руки и спрашиваю у него, надеясь, что он ответит “нет”.

— Да, сейчас спустятся. Эля ванную заняла. Как вы? — спрашивает напрямую, а меня смущают его вопрос, его взгляд. Меня он смущает!

— Нормально, — отстраненно отвечаю. — Садись, завтракай, — обхожу его с другой стороны и убегаю наверх. Подальше от него…

Лишь бы он не понял, что смущает меня.

Глава 4

Мне хочется побыстрее остаться одной, не хочу видеть даже детей.

Они и без меня справятся…

Наверное…

— Мама, — зовет Эля и я останавливаюсь на полпути.

— Что такое? — кричу ей в ответ.

— У меня сгорел фен, дай свой, — вопит дочка и я усмехаюсь.

— Я с Марком посмотрю, — на встречу выходит Глеб и целует меня в щеку. — Оставь его в моей комнате, Эль, — кричит сын и мы расходимся.

Он на кухню, а в комнату за феном.

Сын молчит и не смотрит на меня осуждающе. Для него вообще будто обычное утро.

Я отношу фен дочке и иду собираться. Надеваю белый костюм, черный топ и шпильки. Губы подкрашиваю с ресницами и спускаюсь уже собранная на работу.

— Так, сегодня ужинайте без меня, — предупреждаю ребят и ловлю на себе заинтересованный взгляд Марка. — Хорошего дня, целую, — отвожу взгляд, делая вид, что читаю в телефоне важную информацию.

— Мам, — зовет Эля.

— Эй, — зовет Глеб, но я уже ухожу.

Не хочу оправдываться перед ними. Я и сама не понимаю, что творю и как быть…

Столько мыслей, и ни одной достойной…

За рулём своей машины я чувствую себя немного лучше, чем дома. Утренний трафик, как всегда, адский, но ритмичное биение дворников по лобовому стеклу успокаивает. Включаю радио, но слова ведущего словно проплывают мимо, не задерживаясь в сознании. В голове всё еще крутится водоворот: неужели я правда это сделала? Целовалась с другом собственного сына?

На работе, в своём просторном кабинете с видом на сверкающий город, я пыталась сконцентрироваться на документах, но мысли всё равно возвращались к произошедшему. Это был случайный поцелуй на лестнице. Не осознанный, но страстный.

Я даже не знаю толком о его жизни. Да и зачем? Меня несет совершенно в неправильном направлении. Но его губы были тёплыми, а его руки – сильными и уверенными. Я чувствовала себя… живой. Не той уставшей матерью семейства, которая утром едва успевает собрать детей, а женщиной, которой можно желать, которую хотят. Это ощущение было настолько новым, настолько острым, что я забываю, как дышать. И это воспоминание, яркое и навязчивое, пульсирует во мне всё утро. Ближе к обеду звонит Глеб и я на автомате отвечаю на звонок.

— Да, сынок, говори, а то проект горит, сдавать нужно, — тараторю и вношу параллельно правки.

— На секунду. Мам, Марку нужно гараж перепроектировать, он хочет заехать к тебе в офис в обед. Нормально?

— Да, окей, пускай заезжает, — быстро отвечаю и сбрасываю звонок.

Доделываю проект и отправляю заказчику. В груди пульсирует и такое ощущение, будто я о чем-то забыла. Только о чем? Смотрю на телефон. Позвонить? Да нет… Мужу я не буду звонить, а он сам никогда и не наберет. Тогда почему у меня внутри от волнения раздирает грудь?

— Привет, а ты когда работаешь, еще круче выглядишь… — говорит Марк и я вспоминаю разговор с сыном. Его слова пронзают меня, вытащив из профессионального транса.

Блин…

Так с ним нужно что-то делать, такие разговоры непозволительны. Мне сорок, ему двадцать лет, он в парни моей дочери годится, а мне в сыны....

— Марк, — хмурюсь и стараюсь подобрать слова помягче...

— Э-э... сорри, София Викторовна, — Марк поднимает руки вверх и улыбается. Будто дает заднюю, но эта чертовщинка в глазах… — Я, наверное, не очень удачно выразился. Просто... вы всегда такая... интересная, и сегодня в этом костюме... я немного... засмотрелся, — голос становится ниже, будто вибрирует на кончике языка. — Это не то, чтобы... не то, что ты думаешь, — а вот тон говорит совершенно иначе. У меня даже в груди начинает вибрировать все…

Я вздыхаю, пытаясь унять нарастающую раздражительность. Мне нужно быть дипломатичной, а не импульсивной, и поставить его на место.

— Марк, я ценю твою вежливость, но мне кажется, нам нужно поговорить о границах. Тебе двадцать, мне сорок. Это существенная разница в возрасте, и комплименты такого рода... не совсем уместны. Ты должен понимать, что это может быть воспринято... неоднозначно.

— Да, понимаю. Извини, София Викторовна, — и вот опять нотка панибратства. — Я не хотел вас обидеть. Просто... вы очень... яркая, — улыбается Марк и заходит в мой кабинет. А во взгляде ни капли сожаления. Ему словно нравится моя реакция…

Неужели заметно, что он меня смущает? Но я делаю глубокий вдох, собираюсь и строго смотрю на него.

— Я понимаю, что это может быть сложно для тебя, Марк. Но я надеюсь, ты поймешь, что мне важно, чтобы мы оставались в рамках дружеских отношений. Пожалуйста, будь внимательнее к тому, что говоришь.

— Конечно, София Викторовна, — делает акцент на моем имени, только вот нотки сарказма, как иголки впиваются в мое сознание. — Я всё понял. Извини ещё раз. Буду внимательнее. Может, поговорим о работе? Меня интересует...

Я смотрю на него, пытаясь понять, искренен ли он. Но эта дерзкая манера общения меня настораживает.

— Да, конечно. Поговорим о работе, — соглашаюсь и включаю приложение. — Что ты хочешь сделать с гаражом?

— Разделить его на секции, один — под спортзал, другие — для машины и байков, чтобы это была прям изоляция каждого сектора, а не огромный ангар. Душ, ванна, туалет, возможно предусмотреть парную. Потому что после соревнований хочется мышцы размять, но пока я думаю над этим. И на втором этаже, сделать три спальных комнаты…

Я записываю за Марком тезисно и удивляюсь.

— Это уже не гараж, это дом… Квадратура твоего гаража позволит воплотить в реальность? — отрываюсь от бумаги и слегка щурюсь, — А вообще дай мне адрес, я сама пробью и проверю, возможно ли делать такую постройку там по закону…

— Поликарпова 34, — говорит Марк и я вбиваю в поисковике.

Там действительно по плану железный ангар, но вокруг ничего.

— Впечатляющие размеры. 20 на 50, высота семь метров. Есть где разгуляться. Это вы там постоянно пропадаете с Глебом? — уточняю, разглядывая визуально на карте размеры.

– Ага, — легко и свойственно его возрасту отвечает Марк.

Глава 5

Под конец рабочего дня спину ломит невыносимо Такое ощущение, что все суставы выкручивает. Я что заболела? Не может быть… Я толком никуда не хожу, ни с кем не общаюсь…

Но легче мне от этих мыслей не становится.

Надеваю пиджак и выхожу на улицу. Меня начинает морозить. Боже, как тут холодно… Мигом покрываюсь мурашками и спешу в аптеку, которая возле моего офиса.

— Здравствуйте, дайте мне противовирусное и два пакетика порошка от простуды, любых. И леденцы от боли в горле, — говорю фармацевту и она приносит все.

— Девятьсот сорок два рубля, — говорит она и я протягиваю карточку.

Деньги списываются моментально, лучше бы так же становилось легче. Но нет. С каждой секундой, пока я добираюсь до дома мне все хуже и хуже. Будто весь мир становится против меня. Пробки за пробками, голова трещит, в горле саднит и такое ощущение, словно меня прокручивают в мясорубке.

Паркуюсь возле дома, но идти туда не хочется. Сижу и трясусь в машине от холода. Как представлю, что на кухне гора посуды, куча стирки и муж… Хочется выть… Не хочу идти туда, не хочу. Сердце колотится в груди, и я буквально заставляю себя открыть дверь в машине и выползти оттуда.

Мне уже нравилась идея заночевать в салоне авто. Тут было спокойнее…

Захожу домой и запах застоявшейся еды и не вынесенного мусора бьет в нос, усиливая чувство безысходности. Я опускаю сумку, и она с глухим стуком бьется о пол, отражая мою внутреннюю пустоту.

Голова гудит, как перегруженный процессор, и я чувствую, что вот-вот рухну.

Разуваюсь, вешаю пиджак и захожу на кухню, как всегда, предстает передо мной во всей своей ужасающей красе. Гора немытой посуды, увенчанная засохшими остатками обеда или ужина, и она словно снежный сугроб, грозит обвалом. В раковине плещется мутная вода, издавая противный запах.

Рядом стоит куча грязных тарелок, чашек и кастрюль, напоминая о бесконечном круговороте готовки, уборки и снова готовки. Я чувствую, как в горле вновь подступает ком, и сдержать слезы стало почти невозможно. Есть же посудомойка, почему нельзя загрузить и включить?

В углу стоит стиральная машина, полная грязного белья. Ещё одна гора, символ моей нескончаемой борьбы с бытом. Я представляю, как буду таскать мокрые простыни, развешивать их на сушилке, и уже чувствую онемение в руках и спине. Энергии не осталось совсем. Я просто стою, сжимая руки в кулаки, и борюсь с желанием разрыдаться.

Мысль о муже пронзила меня острой болью. Он вернется сейчас, уставший после работы, и встретит такую картину. И будет еще больше раздражения, ещё больше ссоры. Этот замкнутый круг уже давит на меня своей неизбежностью. Я представляю, как он будет ворчать, указывать на мой "беспорядок", и от этой мысли меня прошибает холодом. А почему я должна о нем думать? Он же не думает! Ему вообще плевать!

Я опустилась на стул, и закрываю лицо руками. Слезы текут по щекам, обжигая кожу. Это не было просто усталостью, это было полное истощение, как физическое, так и эмоциональное. Я не могу больше так жить. Этот бесконечный цикл работы, дома, уборки, приготовления еды и снова работы превращает меня в тень самой себя.

В прислугу!

Дети взрослые, сами о себе могут позаботиться.

Пора и мне взяться за голову.

Достаю лекарство и замешиваю для себя. Ноги едва держат, такое ощущение, будто реально прямо сейчас упаду. Горло дерет и я прокашливаюсь. В этот момент входит муж домой и слышу его тяжелое сопение.

— Рот закрывай когда кашляешь, мне нельзя болеть, у меня важная сделка на днях, — говорит он и меня передергивает то ли от озноба, то ли от его мерзкого комментария.

— Вот она любовь и забота, — хрипло говорю и ухожу наверх с кружкой.

— Забота? Ты что поесть приготовила? Ничего не можешь сама сделать, только и пи… — но дальше я уже не слышала.

Плевать… Пускай что хочет то и делает. Поднимаюсь к себе в комнату и захожу к Эле. Она отрывает взгляд от планшета и снимает наушники.

— Посуда внизу сама себя не помоет, — говорю ей.

— Сама мой, не буду я ее мыть, — морщится и надевает наушники.

А мне так не хочется спорить и ругаться. Разворачиваюсь и иду к себе в комнату. Снимаю костюм, вешаю его, надеваю теплую пижаму и мерю температуру. Буквально за пару минут она взлетает до тридцати девяти. Ужас. Выпиваю порошок от простуды и укутываюсь в одеяло. Мне ничего не хочется, только лежать и спать.

Через какое-то время слышу, что кто-то заходит в комнату. Ложится рядом — значит муж. Он включает телевизор и листает каналы.

А мне так плевать, потому что в следующую секунду, я уже сплю…

Глава 6

С утра просыпаюсь вся мокрая. Тянусь к телефону и понимаю, что на часах уже почти десять утра. Слабость во всем теле, но нужно вставать. А так лень…

Потягиваюсь и скидываю одеяло, влажную кожу туту же окутывает холодом и начинаю дрожать. Все равно спускаю ноги и плетусь в ванную. Скидываю пижаму и залезаю под душ. Быстро смываю с себя неприятный липкий пот и выхожу из ванны. Кожа покрывается мурашками.

Блин. Еще температура. Переодеваюсь, беру градусник и меряю ее, чтобы понять какую таблетку пить. Тридцать семь и пять, показывает термометр.

Нормальная температура, не смертельно… Чувствую себя немного лучше, но все равно вяло. Завтрак — это нечто невообразимо далекое, но сейчас очень нужное. Желание просто полежать еще немного, сразу отметаю. В голове уже роятся мысли о делах, которые ждут. Вздыхаю, поднимаюсь с кровати и убираю градусник. Голова немного кружится. Потянувшись, снова чувствую слабость. Наверное, это просто недосып. Нужно просто выпить чай, позавтракать, а потом… А потом уже можно и за дела. Спускаюсь на кухню. Надо включить чайник, заварить чай, и сделать бутерброд. Может, бутерброд с сыром? Или с ветчиной?

Замираю на месте. Свинарник, как был в доме, так и остался. Мать болеет, ничего не делается. Интересно, если я вообще перестану убирать, они в грязи зарастут?

Плевать.

Они взрослые и самостоятельные, сами справятся. Но не могу сидеть в таком ужасном беспорядке. Затхлый запах, мусор, меня начинает раздражать, даже если не смотреть на весь беспредел и не дышать. А дети встали? Вроде бы у них там какие-то зачеты должны быть?

Пока чай заваривается, все же поднимаюсь в комнату к Эле и открываю дверь. Никого… Следом заглядываю к Глебу и вижу его голую спину. Вот засранец…

— Глеб, а тебе на учебу не нужно? — зову его и он дергается.

— Мам, напугала. Ты чего… дома, — он тянется за часами и переводит взгляд на меня. — время почти десять…

— К моему сожалению, я тоже болеть могу. Вставай и поезжай на пары. Зачеты сами за себя не сдадутся.

Разворачиваюсь и выхожу из комнаты. Открываю холодильник и достаю оттуда сыр и колбасу. Беру пару ломтиков хлеба и делаю тосты.

— Мам, ну, я же не специально… проспал. — Глеб спускается и кидает рюкзак на пол, почесывает затылок, а его глаза бегают по комнате. — Просто вырубило, вчера тренировка была тяжелая с Марком. Нам нужно взять это соревнование, понимаешь. Там призовой фонд огромный. И если его выиграем, то поедем заграницу представлять нашу страну. — А с тобой что? У тебя действительно температура?

Глеб заботливо подходит ко мне и касается рукой моего лба. Сыночек. Тепло растекается внутри. Хоть один из детей все же заботится, а не злиться на меня…

— Да, простуда. Голова кружится, а горло… Говорить чуть больно. Но отлынивать от работы не собираюсь. Ты поезжай, а я тут посмотрю, может, чай с лимоном поможет. Таблетку выпью и примусь за проект Марка. Надо еще до его ангара доехать, посмотреть, что к чему.

— Хорошо, мам. Сейчас приготовлю тебе чай, — он замечает кружку с пакетиком и лимоном и тяжело вздыхает. Наливает кипяток и забирает у меня из рук ножик. Сам нарезает колбас и сыр и укладывает на тост, подвигая ко мне тарелку. — Так ты держись. И, мам, — Глеб останавливается и смотрит на беспредел, показывая пальцем. — Не вздумай… ну, ты понимаешь. Ложись, отдохни, работа никуда не денется. Я приду с учебы и с Элькой все уберу. Хорошо?

Глеб хватает ключи от своего мотоцикла и достает шлем. Но стоит и ждет моего ответа.

— Иди, не задерживайся. И будь осторожнее на дороге.

Глеб, вздохнув, пошел собираться. Он надел куртку, взял рюкзак, и, прежде чем выйти, чмокнул меня в лоб.

— Береги себя, — говорит Глеб, и выходит из дома.

Съедаю завтрак и даже силы появляются. Все-таки тепло, любовь и забота дают свои плоды. Как говорится: “Доброе слово и собаке приятно”. А я же вроде лучше собаки? Даже смешно, что я так начинаю размышлять… Чтобы выкинуть такие мысли из головы, начинаю убираться на кухне. Когда все блестит и пахнет уже свежестью в дверь кто-то звонит.

Вытираю руки и иду открывать на пороге стоит Марк и улыбается.

– София Викторовна, я приехал вас отвезти к ангару. Глеб сказал, что вы приболели. Как себя чувствуете?

6.1

— Нормально, да я сама справлюсь, — слегка тушуюсь и чувствую как щеки начинают краснеть. Этот парень меня смущает, а его забота неожиданная и немного пугающая. Марк, высокий, широкоплечий, с добрыми, немного лукавыми глазами, стоит, склонив голову набок, и смотрит на меня с явным беспокойством. Его улыбка – широкая, искренняя, – невольно смягчает мое сопротивление. В руках он держит небольшой, плотный пакет.

— Глеб очень беспокоится, София Викторовна. Сказал, чтобы я обязательно убедился, что вам ничего не нужно. И вот, — он чуть взмахнул пакетом, — немного фруктов и… — он замялся, — … чай с лимоном. Думаю, это будет полезно.

Я опускаю глаза, рассматривая свой халат. Стыдно отказываться от его помощи, но и принимать её так же неловко. В глубине души я понимаю, что Глеб, мой сын, действительно беспокоится. Но внимание Марка… оно другое. В нём есть что-то более… личное. И это пугает, особенно после того поцелуя.

— Спасибо, Марк, — шепчу я, стараясь сдержать румянец. — Вы очень добры. Но действительно, я справлюсь. Ангар совсем недалеко.

— София Викторовна, не стоит упрямиться, — он мягко, но настойчиво возражает. — Глеб строго-настрого запретил мне оставлять вас одну. К тому же, я уже здесь. Погода сегодня… не самая лучшая, а вы и так выглядите немного уставшей.

Его слова бьют по моему упрямству. Я вздыхаю, признавая его правоту. Действительно, погода сегодня не радует — холодный ветер пронизывает до костей, а небо затянуто тяжелыми свинцовыми тучами. Я беру пакет из его рук. Пальцы Марка легко коснулись моих. Я чувствую легкий ток, проходящий по всему телу. Быстро отдергиваю руку, делая вид, что ничего не произошло.

Глава 7

Доезжаем быстро. Сам ангар находится вдалеке от города. Вокруг красивый лес, но подъездная дорога асфальтированная. Даже странно, я представляла максимум щебенку. Но тут цивильно и опрятно. Никакой грязи.

— Красивая местность, — говорю, как только Марк глушит двигатель.

— Этот ангар еще мой дед под склад использовал. Они тут машины держали, пока в девяностых перегоняли из Германии. Потом долгое время пустовал и как он узнал о моем хобби, то отдал в пользование. Переделал на меня все документы, скажем так: подарил на мои двадцать лет, — гордо заявляет.

А для меня, это еще один звоночек и напоминание, что держать этого парня нужно подальше. Глеб тоже поначалу лишь увлекался мотоциклами, но с каждым месяцем углублялся и погружался именно в мотоспорт. И теперь они катаются на все соревнования и даже занимают призовые места.

Природа потрясающая, но и ангар просто невероятный. Он был в идеальном состоянии на первый взгляд. Марк открывает огромную дверь и пропускает меня первой.

— Так вот, где вы пропадаете с Глебом? — уточняю и с любопытством разглядываю все.

Воздух, насыщенный запахом бензина и масляной пыли, висит густой и сладковатой дымкой. Внутри, под тусклым светом единственной лампы, царил полумрак, пронизанный блеском хромированных деталей и глубокой чернотой мотоциклов, словно хищные птицы, притаившиеся в своих гнездах.

Марк включает свет и ангар полностью освещается.

Оглядываю мотоциклы и каждый – произведение искусства, доведенное до совершенства: блестящие рамы, идеально отполированные двигатели, агрессивные убийственные машины.

— Это моя гордость, — сказал он, поглаживая рукой блестящий бак одного из мотоциклов. — Kawasaki ZX-10R. Полностью тюнингованный. На нём я выиграл региональный чемпионат.

Я киваю, стараясь не выдать своего напряжения. Его слова звучат как хвастовство, но в его глазах я вижу не только гордость, но и что-то еще… Будто он относится к ним, как к детям… Аккуратно, бережно и трепетно. Это было не просто увлечение, это была страсть, поглощающая его целиком.

Вспоминаю, как они с Глебом разделили призовые места. Сын был и прекрасным соперником, и надежным товарищем. Марк продолжает экскурсию, рассказывая о каждой детали, о каждом модифицированном узле. Его знания были энциклопедическими, его энтузиазм – заразительным. Я пыталась поддерживать разговор, задавая вопросы о технических характеристиках, о механике, о соревнованиях. Но в глубине души я все больше убеждалась в том, что он не просто так обратился ко мне.

Это напрягает и не дает расслабиться, хоть он и не предпринимает никаких попыток соблазнения.

В конце ангара стоит особый мотоцикл, выделенный среди остальных. Он был не таким блестящим, как другие, на нем были следы изнашивания, но в нём была особая аура.

Старый, но добротно отремонтированный, он был сделан с душой, с особой заботой.

— Это… этот мотоцикл мне дед оставил, — говорит Марк, его голос стал не таким уверенным. — На нем он ездил в молодости. Я почти никогда на нём не езжу.

— Его уже нет? — тихо спрашиваю и мысленно бью себя по затылку. Зачем лезть в душу к парню? Пускай он делится со своими девчонками. Не со мной…

— Да, после того, как мне исполнилось двадцать, он умер. Но до сих пор помню его слова. Если решил ехать, то никогда не жми на тормоз, — Марк замолкает и у меня сердце начинает колотиться бешено.

Нет… Нет... Нет…

Я понимаю, что после таких слов, обычно идет страсть и жаркие поцелуи. Но мне нельзя…

Нам нельзя!

— Так, — резко разворачиваюсь, чтобы не встречаться с ним взглядом. Отхожу к стене и начинаю рассматривать. — Так, — повторяю я, голос звучит хрипловато, будто горло перехватывает. Сердце колотится, барабанная дробь в ушах заглушает даже собственное дыхание. Стена, по которой провожу рукой, оказывается неожиданно холодной. Прохлада покалывает пальцы. На ней, почти незаметно, спряталась трещинка, тонкая как паутинка. Стены тоже нужно будет подлатать.

Я провожу пальцем по шершавой поверхности, сосредотачиваясь на этом бесполезном занятии, стараясь отвлечься от вихря эмоций, бушующих внутри. Марк молчит, но я чувствую, что прожигает своим взглядом. Наблюдает за мной. Я слышу только собственное дыхание, ровное, но прерывистое как заикание. Воздух сгущается, наполняется невысказанными словами, нерешенными вопросами, запретной тоской.

Его молчание давит сильнее, чем любые слова. Я чувствую его взгляд, как невидимое касание, проникающее сквозь мою спину. Наконец, он проговаривает тихо, словно боясь нарушить хрупкую тишину:

— Все в плачевном состоянии? — спрашивает Марк и я облегченно выдыхаю.

— Все решаемо. Я работаю с хорошей бригадой. Они делают все качественно и быстро. Возведут и укрепят. Если учесть, что этой постройке больше тридцати лет, то она в идеальном состояние. — Прохожу дальше, открываю дверь. Тут туалетная комната и что-то наподобие душа.

— Канализация септик, еще в прошлом году сделал, — Марк подходит ближе, останавливаясь на расстоянии вытянутой руки. Я чувствую его тепло, его присутствие, как непреодолимую силу. Мне страшно обернуться. Зачем он так поступает?

— Хорошо, быстрее сделаем. Парную только финскую можно ставить. Если ставить русскую на дровах, то нужно делать пристройку от основного здания, — оборачиваюсь и ловлю его взгляд.

В его глазах — будто глубокая печаль, смешанная с неопределенностью. Я вижу в них борьбу, скрытых желаний и запретных мечт. Он словно сам с собой борется. А я взрослая женщина и сама должна держать дистанцию.

— Софий Викторовна, — говорит Марк, тихо, голос уверенный и серьезный.

— Так, поехали обратно, голова начинает болеть. Таблетки нужно выпить, — перебиваю его и закрываю дверь. Хочу обойти, но он стоит на месте и не дает пройти.

Смотрит так проникновенно, с легким прищуром и от этого взгляда мурашки начинают бегать по коже.

Его рука, большая и сильная, ложится на стену, мягко, но уверенно, словно знак того, что разговор не закончен. Я чувствую жар, разливается по щекам. Марк озорной и юморной, сейчас выглядит серьезно и будто бы на десяток лет старше. В его глазах, темных и глубоких, как ночное небо, я вижу не только печаль и неопределенность, но и что-то ещё – отчаянную надежду, едва заметную, но такую сильную.

Глава 8

Глеб помогает сесть в машину, будто я и правда в плачевном состоянии.

— Прости Марка, — заботливо извиняется сын и я удивленно перевожу с ангара взгляд на Глеба.

— За что? Он мне чай в термосе принес, — зачем-то говорю.

— Все что касается его ангара он словно одержимый. Я даже не завидую тебе, он та еще заноза в заднице. Слишком придирчивый, внимательный, скрупулезно будет проверять чертежи, потом бригаду. Может откажешься? Сошлешься на занятость и болезнь…

Я хмурюсь, а внутри растекается чувство обиды.

— Думаешь я с таким объектом не справлюсь? Поехали домой, — отворачиваюсь от сына и смотрю в окно.

Весь в отца... От того слышать слова о своей бездарности не так больно, как от собственного сына.

Дыхание перехватывает, даже сделать вдох страшно. Потому что чувствую, что еще секунда и я постыдно разревусь. Но я должна быть сильно. Мне нельзя плакать…

— Мам, — тихо зовет Глеб.

— Поехали домой, — на выдохе отвечаю, чтобы голос не дрожал, но так и не смотрю сыну в глаза.

Глеб заводит машину и в этот момент выходит Марк. Он смотрит прямо в мои глаза. И хмурится. Я чувствую, что по щеке бежит слеза и так противно становится от себя. Докатилась…

— Что случилось? — голос Глеба был тихим, и в нем слышалась тревога. — Я же не хотел тебя обидеть, это все из-за характера Марка. Я же знаю какой он… Его жене вообще не повезет, — старается отшутиться сын. А меня сильнее это задевает.

Я отвожу взгляд от Марка и смотрю перед собой. Не могу видеть ничьи глаза. Слезы текут одна за другой, горячими дорожками по щекам. Это не было постыдным рыданием, которое я боялась, но все равно... Но мне стыдно, будто сама в себе сомневаюсь. А слёзы, казалось, подтверждают слова Глеба, которые, как яд, отравляют душу.

— Не переживай, справлюсь, — мой голос звучит тихо, но уверенно. Меня накрывает волна гнева. Гнев на Глеба за эти сомнительные заботы, и на Марка за его беспокойство. Гнев на себя, за то, что я позволила себе растеряться. И поддаться эмоциям.

— Мама, — Глеб наклонился, и его рука касается моей. Настолько мягко, что я не сразу понимаю, что он поглаживает меня. Это было так неожиданно, что слезы моментально прекращаются. Вместо облегчения, я ощущаю глубокую обиду.

— Мам, ты крутая в проектировании... — голос Глеба был мягким, но в нем я услышала едва заметную нотку огорчения. — Просто Марк… слишком придирчивый, он вынесет тебе мозг. Я за это волнуюсь… Ты и так остро реагируешь на все…

Чувство вины меня накрывает с головой. Я и правда сейчас, как оголенный провод. Коснешься меня и рванет. Уже рвет… Делаю глубокий вдох, стираю мокрые дорожки с щек и поворачиваюсь к сыну.

— Глеб мне сорок лет. В моем возрасте распускать сопли, бояться ответственности уже нельзя. Так что соберись и ты, поехали домой, — голос не дрожит.

Глеб кивает мне, пару раз сигналит Марку на прощание и выезжает на дорогу.

— Заедем в пекарню? Я быстро сгоняю за пирожными и поедем домой, — говорит Глеб и я молча киваю.

Пускай делает что хочет. Мне и тут хорошо сидится. Сейчас выпью лекарство и забудусь крепким сном. Глеб притормаживает у кофейни. Рядом находится офис моего мужа, но желания зайти к нему нет никакого. Ему же плевать на меня и мое состояние. Смотрю на центральный вход и наблюдаю за людьми. Кто на обед спешит, кто по телефону разговаривает. А затем вижу мужа…

Он выходит и оглядывается. Будто знает, что мы тут… Ладно, выйду к нему. По-любому доложили. Открываю машину и выхожу на улицу. Слегка колотит, но я делаю шаг и в этот момент он разворачивает ко мне спиной и на его шею кидается девушка.

Она не стесняется никого, обвивает его плечи и проводит длинными ногтями по коротким волосам на затылке. Нас разделяет каких-то двести метров. Но я будто чувствую ее сладкий аромат духов, от которых меня начинает тошнить…

Муж обнимает ее в ответ и даже приподнимает над землей. Кружит на месте и встает опять лицом ко мне. Но не замечает собственную жену. А зачем? У него дела поважнее…

Обидно так… Ноги не двигаются, а хочется врезать по наглой роже не только ему, но и ей. Но как назло не могу пошевелиться… Словно все тело превратилось в камень.

— Мам, а ты чего вышла? — громко спрашивает Глеб и муж слышит его…

Он переводит взгляд на меня и его глаза звереют. Будто это я с любовником стою, а не он обжимается…

Его глаза звереют, в них вспыхивает неконтролируемая ярость, и он с силой сжимает кулаки. Слова застревают в горле, они готовые выплеснуться потоком оскорблений и обвинений в адрес мужа. Но вместо того, чтобы все высказать, я молчу. Просто стою и хлопаю глазами, стараясь переварить происходящее. Слава произносит, хрипло, с еле сдерживаемым рычанием:

— Что ты тут делаешь?

Его голос звучит как выстрел, отдающийся эхом в тишине. Я, застываю как статуя, пытаюсь сглотнуть, но ком застревает в горле. Он смотрит на меня, словно я — враг, пришедший испортить его праздник. А ведь это я — его жена. Он меня должен обнимать. Ценить. Бояться потерять. Но точно не злиться…

Я чувствую, как внутри меня закипает гнев, но он, как волна, разбивается о невидимые стены. Я настолько шокирована, что не могу выплеснуть его наружу. Ничего не могу сделать. Единственное, что я могу — это наблюдать, как он, словно очнувшись от бреда, переводит взгляд на женщину, всё ещё прижатую к нему.

И опять меня шокирует.

— Давай, пойдём. Мы уже опоздали, — говорит Слава той девушке, меня даже не ставя ни во что.

Она даже не боится меня, не замечает моей растерянности и гнева, легко и свободно отстраняется от него, и, с улыбкой, словно ничего не произошло, бросает на меня быстрый, оценивающий взгляд. А затем, обернувшись к Глебу, говорит:

— Привет, Глеб. В пятницу приходи на ужин...

Я чувствую, как у меня начинают трястись руки. Голова кружится. Всё. Всё вокруг рушится. Я не могу дышать. Я хочу закричать, но голос застрял в горле, как и все остальные мои чувства. Как вообще смелости хватило, чтобы открыто при мне звать моего же сына?

Глава 9

Я хочу закричать. Протираю рукой глаза, даже не думаю о макияже. Плевать. Делаю глубокий вдох и понимаю, что внутри пустота.

Но я не хочу втягивать Глеба в наши разборки. Он умный мальчик, сам все видит и сделает выводы. Но точно не с моей подачи.

— Сынок, иди отдыхай. Я пока вещи продолжу собирать. С утра на завтраке поговорю с тобой и Элей. Хорошо? — смотрю на Глеба и он хмурит брови.

— Ладно, — соглашается он, но по глазам вижу, что не это хотел сказать.

— Иди, спокойно ночи, — подталкиваю его к двери и Глеб выходит.

Это кошмар. Меня трясет. Адреналин по крови так быстро бежит, разгоняет ее до предела, что становится жарко.

Закрываю дверь, прислоняюсь к ней спиной, и сползаю на пол. Всё тело дрожит. Плакать не могу, только сжимаю кулаки, ногти врезаются в ладони. В голове мелькают картинки нашего последнего веселого ужина. Глеб, рассказывал веселые истории с тренировки, как Марка облил грязью с ног до головы, и счастливая улыбка Эли. Как мы планируем поехать всей семьей на выходных в другой город. Счастье того дня, сейчас кажется такой зловещей шуткой. Я смотрю в потолок и слезы текут по щекам.

Что я наделала? Почему всё так сложно? Зачем я втянула их в эту историю? Зачем я вообще живу с этой болью внутри? О чем я думаю? Пытаюсь оправдать мужа за его гнусный поступок… Он почему-то не думал о том, что рушит семью… Почему об этом должна думать я? А кто еще будет думать? Я-то не хочу обижать детей…

А-а-а-а-а-а-а… Хватит.

Поднимаюсь, иду на кухню, наливаю себе воды, и глотаю её залпом. Горло пересохло, мысли всё ещё путаются. Надо успокоиться. Надо разобраться.

Но как? Как разобраться в этом клубочке лжи, недомолвок и непонимания? Как вернуть всё на свои места, когда сама не знаю, где и что сломалось? Машину времени еще никто не изобрел.

Да и я не хочу даже разговаривать с мужем. Мне противно и мерзко. Свет фар и рев мотоцикла раздается во дворе. Сердце замирает и в следующий миг начинает биться с такой скорости, что во рту опять пересыхает. Набираю воды в стакан и опять выпиваю. Топот по лестнице и сын пробегает к двери. Он не замечает меня и встречает своего друга.

— Привет, брат. Как мама? — спрашивает первым делом он.

— Хреново. Отец походу вообще берега попутал, — замираю на месте и хочу чтобы они также не заметили меня.

— Ты о чем? — голос Марка такой настороженный с нотками явной агрессии.

— Да, блин, стремно даже говорить. Походу маму ударил, — произносит сын и они идут прямо сюда.

Я необдуманно быстро прячусь за стол, прижимая стакан к своей груди.

— Есть будешь? — спрашивает сын и по звуку отъезжающему стулу, понимаю, что он садится. — Открывай холодильник и сам смотри. Самообслуживание, брат.

— Окей, — соглашается он.

Холодильник находится прямо передо мной. И Марк идет прямо сюда. Он точно сейчас меня заметит, потому что других вариантов точно нет… И как только я вижу его обувь, поднимаю взгляд выше и прижимаю палец к губам, чтобы молчал.

Марк замечает меня и и его зрачок расширяется. Он открывает губы и хочет что-то сказать, но щурится и молчит. Проходит к холодильнику и открывает его. Он берет колбасу и сыр, закрывает дверцу и достает рядом батон. Он не отходит от меня. Встает рядом и принимается нарезать.

— Ударил? — возобновляет разговор Марк и я сжимаю стакан с водой в руке.

— Да, я снял наушники, после того, как мы переписывались и услышал грохот. Думал, что ей плохо стало.. Решил пойти посмотреть, выхожу из комнаты и на меня отец вылетает. Бешеный. Не слышал, как он пришел Я сразу к маме, а она на полу лежит. Чувак, этот так стремно. Руки сразу зачесались, — голос у Глеба расстроенный и растерянный.

Бедный мой мальчик.

— Давай поговорим с ним, — предлагает Марк и я резко поднимаю на него взгляд.

В этот момент он опускает глаза на меня и меня накрывает волной беспокойства.

— И как ты себе это представляешь? — спрашивает сын и у такой же вопрос возникает. Глаза расширяются от шока. Я отрицательно трясу головой и показываю, что не нужно так делать.

— Обычно. Сядем и поговорим. Я не боюсь, — говорит Марк и при этом не отрывает взгляда от меня.

Меня начинает потряхивать от его серьезности. Его горячего взгляда. И того, что внутри меня начинает происходить. Мне приятно от такой заботы.

— Надо подумать брат, все взвесить. Я отца не боюсь, но не хочу маме навредить. Кто знает, насколько у отца кукуха поехала… Блин, тоже захотелось, давай салат достану и котлеты разогрею, — говорит Глеб и я хватаю за ногу Марка и чувствую, как волна дрожи проносится по нему.

Его нога горяча и мощная… И эта дрожь передается мне. Так нельзя…

— Сиди, сам достану, — говорит Марк и касается своей рукой моей и поглаживает, успокаивает, чтобы я не переживала.

Я резко одергиваю ее, но до сих пор чувствую его прикосновение. Марк ухмыляется, разворачивается и достает, все что хотел Глеб. Берет тарелку и накладывает порцию, ставит в микроволновку и обратно все убирает. Я уже хочу побыстрее отсюда уйти, а они будто и не собираются покидать кухню.

— Блин, вообще не могу отпустить эту ситуацию. Она в башке застряла… Видел бы ты глаза мамы в тот момент, тоже бы задумался…

Марк бросает на меня свой взгляд, я мотаю головой в сторону лестницы. И он тяжело втягивает воздух в легкие и медленно его выдыхает.

— Ладно, пошли наверх, там поговорим, — резко перебивает Марк и отходит от меня.

Я выдыхаю и слегка расслабляюсь. Слышу их отдаленные шаги и сижу еще немного, чтобы полностью убедиться в том, что они ушли. Дверь наверху хлопает и я встаю с пола. Наливаю себе стакан воды и выпиваю его.

Нужно продумать все вопросы и поговорить с детьми, чтобы они никуда не лезли. Прячу стакан в шкаф и разворачиваюсь. Передо мной стоит Марк и его глаза слегка поблескивают от света луны в темноте.

— Марк, напугал… — сердце грохочет в горле, он все стоит, смотрит и прожигает меня взглядом.