В черной краске становишься черным

Вместо предисловия

Идиома в названии новеллы полностью звучит так: 染于苍则苍，染于黄则黄 «в черной краске становишься черным, в желтой краске становишься желтым». Это означает, что условия, в которых живет человек, влияют на его характер.

Выражение происходит из трактата «Мо-цзы» китайского философа Мо Ди или Мо-цзы (479–400 гг. до н. э.), который родился всего через два года после смерти Конфуция и переосмыслил многие его концепции:

«Наблюдая за работой красильщика шелка, Мо-цзы вздохнул и сказал:

— Шелк в черной краске становится черным, а в желтой краске становится желтым. Когда шелк погружают в краску, он принимает ее цвет. Поэтому нужно быть очень осторожным, когда что-то красишь. То же можно сказать и о целой стране, и об отдельных людях. Если у человека нет друзей, кроме тех, кто великодушен и справедлив, осторожен и послушен, то и сам он станет благородным человеком, а род его будет процветать с каждым днем. И наоборот, с дурными людьми навлечешь на себя позор. Потому нужно с осторожностью выбирать краску».

Арка I. Проклятое поместье. Глава 1. О чем не говорил Конфуций

В покоях темно, чертов огонь лишь синеет.

Заброшенный путь, плачущий льется поток.

Звуков в природе — тысяч десятки свирелей.

Осенние краски — в них подлинно чистая грусть.

— «Дворец яшмовой чистоты», Ду Фу

Небо медленно окрасилось в красный, и тонкая полоска солнца на горизонте становилась все уже. В небольшом, ничем не примечательном городке под названием Чанъян*, коих во множестве разбросано по территории великой Поднебесной, жизнь постепенно затихала. Местные жители заканчивали ужинать, гасили свечи и масляные лампы и собирались ложиться спать, чтобы завтра с первым лучом рассвета снова отправиться в поля. Шла пора уборки урожая, и каждый крестьянский дом был очень занят.

*长阳县 — уезд Чанъян, ныне называется Чанъян-Туцзяский автономный уезд городского округа Ичан, в провинции Хубэй. Туцзя — одно из национальных меньшинств КНР.

Солнце мигнуло и исчезло, и вместе с ним погасли и последние огни в городке. Только в поместье магистрата* все еще жгли свечи, и неровное пламя дрожало за бумажными окнами кабинета. Внутри за деревянным столом сидел молодой мужчина в простом темном ханьфу**, склонив голову над бумагами: счетные книги, жалобы, письма. Он хмурился, выводя торопливым почерком что-то в письме, и совсем не обращал внимания на поздний час. Слугу, стоящего у двери, давно клонило в сон, и он переминался с ноги на ногу, чтобы стряхнуть с себя дремоту. Этому мальчику было всего лет тринадцать, и сегодня он первый день работал слугой в поместье, поэтому очень не хотел оплошать. Да и у магистрата сегодня был первый день в должности.

* 县令 сяньлин или 县官 сяньгуань — начальник уезда и глава местного присутствия (ямэня). Обладал исполнительной, судебной, финансовой властью во вверенном ему домене.

** 汉服 — досл. ханьская одежда, национальные одежды китайцев до установления династии Цин. Представляет собой многослойный костюм из верхнего халата или рубашки с длинной юбкой, а также нижних одежд. Отличался от династии к династии.

Снаружи подул осенний ветер, и старые оконные рамы заскрипели. Мальчишка-слуга вздрогнул и втянул голову в плечи, поглядывая на темную улицу из-за приоткрытого окна. Луна скрылась за облаками, ни одна звезда не освещала темный, неуютный двор, который еще не успели убрать и облагородить. Кусты и деревья зашевелились, и мальчишка испуганно отвернулся, вспоминая все слухи, которые бродили о поместье Чан.

В Чанъяне этот дом, стоящий на самой окраине, давно пустовал. Народная молва гласила: здесь живут злые духи. Мальчишка, сколько себя помнил, постоянно слышал рассказы о том, как из опустевшего задолго до его рождения поместья доносятся крики и плач. А еще по ночам, особенно в полнолуние, кто-то скребется с той стороны запертых ворот, и слышится плеск воды. Говорили, что там когда-то давно злобная свекровь загубила невестку, а та после смерти вернулась, чтобы отомстить, и убила всю семью. Теперь эти души заперты в старом доме и пожирают всех тех, кто осмелится зайти внутрь. Жители Чанъяна старались обходить его стороной.

Недавно на трон взошел молодой император и тут же энергично принялся вводить реформы. Вот так Чанъян, который до сего времени входил в уезд Хэншань* и управлялся тамошним правительством, вдруг стал отдельным уездом, и потому по закону должен был «получить» своего собственного магистрата. И он приехал — этот самый мужчина, что сейчас склонился над бумагами, — молодой и амбициозный Сун Юйшу из Хэншаня.

* 佷山县 — реально существовавший уезд в начале эпохи Западная Хань, который относился к округу Улин. В Западную Хань вошел в состав округа Линьцзян под управлением Цао Цао. Позже при династии Суй был преобразован, и выделился отдельный уезд Чанъян.

В Чанъяне никогда не было магистрата, а потому не было и ямэня, где он мог бы поселиться. Сун Юйшу пришлось выбрать себе и своей семье один из пустующих домов, и поместье на окраине — большое и роскошное — привлекло его внимание. Напрасно местные жители убеждали его, что там водится нечистая сила. Сун Юйшу отмел все тревоги, заявив, что благородный муж не должен верить в подобное и Конфуций никогда не писал о нечисти, а потому ее не существует. Он приказал открыть ворота, набрал самых смелых и отчаянных деревенских в прислугу и посыльных и поселился в поместье, сделав его одновременно и ямэнем. Мальчик тоже пошел сюда работать, но это не значило, что он не боялся.

Ветер снова заставил старые окна заскрипеть — протяжно и одиноко, и мальчишка-слуга с мольбой посмотрел на хозяина. Однако тот оставался глух к его безмолвным просьбам, продолжая разбираться в беспорядочных бумагах Чанъяна. Сун Юйшу очень ответственно относился к своей работе и стремился поскорее навести порядок во вверенном ему уезде, но в документах будто побродили свиньи*.

* Отсылка к чэнъюю 三豕涉河 «три свиньи переправились через Хуанхэ» — обр. о небрежном, ошибочном написании или чтении иероглифов.

Послышался стук, и Сун Юйшу наконец поднял глаза, увидев, что мальчик настолько устал, что чуть не валился с ног, и звук получился от того, что он схватился за оконную раму. Сун Юйшу взглянул за окно и осознал, что давно стемнело.

— Думаю, на сегодня достаточно. — Он отложил кисть и потянулся, разминая затекшее тело. Мальчик радостно встрепенулся. — Цзю-эр*, набери мне холодной воды для умывания, я сразу лягу спать.

* Суффикс -эр — уменьшительно-ласкательный, обращение старших к младшим, в данном случае господина к маленькому слуге. Цзю — досл. «девятый», мальчик — девятый сын в семье.

Глава 2. Так вы бродячие заклинатели

Этот обладатель чрезмерно роскошного сапога совсем недолго отирался у заводи. Заключив, что ничего интересного там больше не осталось, он исчез.

Даочжан Сюаньи и его ученица ничего об этом не знали. Выйдя на дорогу, мужчина, в котором никто бы не узнал самого могущественного заклинателя эпохи, ненадолго замер, глядя по сторонам, втянул носом воздух и смело направился налево. Спустя десять минут ходьбы по безлюдному лесу Вэньвэнь, которая порядком устала от схватки с шуйгуем, наконец не выдержала и спросила:

— Учитель, а мы что, пойдем пешком?

Мужчина многозначительно покосился на девушку.

— У тебя есть варианты получше?

Вэньвэнь прикусила язык, осознав, что Учитель вовсе не собирается доставать из духовного пространства свой прекрасный меч Цинсин*, чтобы они долетели до Чанъяна. И это значило, что он планировал тащиться до города пешком! Духовным оружием Вэньвэнь был не меч, а нефритовый кнут, и лететь на нем можно было только верхом — не самый приятный и удобный способ. Девушке оставалось только стиснуть зубы, а затем нацепить улыбку:

— Нет, Учитель, эта ученица просто хотела уточнить ваш план.

* 清醒 — досл. «сохранять ясность сознания». Меч связан с душой заклинателя, а потому тот обладает способностью убирать его в духовное пространство и доставать по своему желанию. Это могут сделать лишь сильные культиваторы. Например, Гу Вэньвэнь носит свое духовное оружие — Нефритовый кнут — на поясе, потому что не может убрать его в духовное пространство.

Мужчина кивнул и отвернулся. Он смотрел на безмолвный лес и думал. Этот случай с шуйгуем отнял у них порядочно времени, благо, они никуда не торопились. Они путешествовали по горам и рекам и брали умеренно скромную плату за избавление от злых духов. Они были как дикая трава и шли туда, куда несли их ноги. Очевидно, теперь ноги несли их в город Чанъян.

Спустя шичэнь Вэньвэнь стала недвусмысленно намекать на то, что устала: через каждые три шага она вздыхала, через каждые пять — терла лоб. Мужчина некоторое время игнорировал ее сигналы, пока она не вздохнула в восемнадцатый раз.

— Вэньвэнь, давай передохнем, — сказал он.

Девушка тут же встрепенулась.

— Ах, Учитель, я совсем не устала!

— Зато я устал слышать твои вздохи, — сказал он и прищурился, глядя на большой камень впереди. Учитель присел на него и великодушно позволил своей ученице занять нижний краешек.

Вэньвэнь чуть ли не разлеглась на камне, старательно постанывая от боли. Ее Учитель был довольно хладнокровным человеком, но если найти правильный подход, то можно и его разжалобить! К примеру, взять измором. А так человек он добрый, хороший, лучший Учитель на свете.

«Лучший Учитель на свете» достал книгу и погрузился в чтение, раз уж выдалась свободная минутка. Он решил дать Вэньвэнь отдохнуть половинку палочки благовоний*, а затем они снова пустятся в путь. По его расчетам, до Чанъяна не должно быть далеко, раз шуйгуй столь хорошо осведомлен о местных делах: водные духи — довольно консервативные демоны, которые редко покидают место своей гибели и потому далеко не уходят. Раз уж молва долетела до этого шуйгуя, город должен быть близко. Придя к такому выводу, мужчина посчитал, что они непременно доберутся до Чанъяна до темноты.

* Палочка благовоний горит тридцать минут, половина — пятнадцать.

Вдруг тишину леса нарушил далекий скрип. Мужчина тут же вскинул голову, но это оказался просто старик на такой же старой, как и он, телеге, запряженной старым дряхлым быком со впавшими боками и седой шерстью. Он ехал оттуда, куда они как раз направлялись. Скрип по мере приближения становился все громче и громче, пока не распугал всех птиц, и Вэньвэнь наконец его не услышала. Мужчина сделал себе мысленную пометку, что следует провести для нее тренировку по бдительности — сам он своим духовным слухом уловил телегу еще в ли* отсюда.

* Китайская верста, равна 0,5 километра.

— Добрый день, — вежливо поздоровался старик, поравнявшись с ними и натянув поводья. У него было загорелое лицо, почти такое же морщинистое, как складки на боках быка. Он улыбнулся, и его глаза почти исчезли. — Куда путники направляются?

— В Чанъян, дедушка, — тут же отозвалась Вэньвэнь, широко улыбаясь. Ее Учитель лишь молча кивнул на приветствие.

— В Чанъян? — поднял кустистые брови старик. Он оглядел их и цокнул языком: — Вы, должно быть, бродячие заклинатели! — ахнул он.

Мужчина отнял глаза от книги и внимательно посмотрел на него. Вэньвэнь же продолжала болтать:

— Как вы угадали, дедушка! Мы и правда заклинатели.

Ее Учитель тут же сделал себе еще одну мысленную пометку: провести тренировку по умению держать язык за зубами. Лучше две.

— Да сейчас в Чанъян порядочно собирается заклинателей, — тем временем продолжал старик.

Пока его ученица не растрепала незнакомцу все подряд, ее Учитель решил, что пора уходить. Мужчина поднялся, убрал книгу и, сложив перед собой руки, сказал:

— Доброго вам пути, господин, и мы тоже пойдем.

С этими словами он зашагал по дороге дальше. Вэньвэнь виновато кивнула старику и бросилась за ним.

— Вам же в Чанъян! — наконец крикнул им вслед старик, когда они отошли уже на порядочное расстояние.

— Так мы туда и идем! — крикнула ему Вэньвэнь.

— Но Чанъян в противоположной стороне, — удивился тот.

Мужчина, бодро шагающий по лесной дороге, резко остановился, развернулся и молча пошел назад. Вэньвэнь безо всякого удивления последовала за ним. Когда они снова поравнялись со стариком, она не удержалась и спросила:

— А далеко до Чанъяна, дедушка?

— До моста десять ли и оттуда еще столько же, — ответил тот, с сомнением разглядывая невозмутимое лицо мужчины. Вэньвэнь же шумно выдохнула — мост был как раз у заводи! Если бы они сразу пошли в нужную сторону, то давно бы добрались! Однако, когда Учитель бросил на нее взгляд, она тут же отвела глаза и прикусила язык. Старик же оглядел их и сказал: