В чужой шкуре

Глава 1. Последний акт нашего цирка

Алексей

Ирония, конечно, высшего сорта. Мы ехали официально хоронить наш трёхлетний «стратегический союз», он же - брак, а вели себя как пара озлобленных подростков, которых заставили делить одну парту. Я вёл машину, стараясь смотреть строго на дорогу, но периферическим зрением видел, как Ирина смотрит в окно с таким выражением лица, будто за стеклом разворачивается не подмосковный пейзаж, а хроника её личных обид, нанесённых исключительно мной.

«Вот, - думал я, - финальный аккорд. Развод. Какое убогое, казённое слово. Оно пахнет пылью архивных папок и потертой кожей стульев в здании суда. Мы не расстаёмся, не отпускаем друг друга. Мы - расторгаем. Как бракованный контракт.

- Ты уверен, что нам туда? - её голос, резкий, как щелчок по лбу, прервал мои депрессивные метафизические изыскания. - Навигатор глючит. Как и всё, за что ты берёшься.

- Вот именно. Начинается, - пронеслось у меня в голове.

- Навигатор в порядке, Ира, - ответил я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно, а не как писк затравленного суслика. - Это ты его прошлый раз сбила, когда пыталась «просто поправить маршрут» и чуть не въехали в кювет.

- Ага, конечно. Это я виновата. Как всегда. Ты же у нас белый и пушистый. Интеллигент. Тюфяк, который боится и шаг вправо сделать, чтобы кого-то не задеть.

«Тюфяк». Классика. Её любимое слово для меня. Как будто моё нежелание орать на всю улицу из-за разбросанных носков или пролитого кофе - это признак отсутствия хребта. А не, скажем, базовой культуры.

- Есть разница между смелостью и быдловатостью, - процедил я, чувствуя, как закипаю. - Но тебе, видимо, это недоступно для понимания.

О, вот он, момент. Идеальный. Я видел, как она замерла. В воздухе запахло грозой. Не метафорической. Прямо вот сейчас начнёт греметь, сверкать молниями и лить кислотный дождь из оскорблений.

- Быдловатость? - она повернулась ко мне, и её глаза были двумя узкими щелочками. Я всегда поражался, как в её, в общем-то, симпатичном лице могло появляться такое ледяное, уничтожающее выражение.- Ага. А сидеть, уткнувшись в свои книжонки, пока мир вокруг рушится - это интеллигентность? Жена тебе говорит, что у неё проблемы на работе, а ты мычишь что-то про дедлайн и уползаешь в свой кабинет! Это что за высшая форма бытия? Трусость?

- Я не трус! - мой голос, чёрт побери, снова запищал. - Я просто не считаю, что каждую проблему нужно решать с криком и битьём кулаком по столу! Есть диалог! Есть обсуждение!

- Какой диалог, Алексей?! С тобой нельзя диалог! С тобой можно только монолог! Ты либо молчишь, либо читаешь лекцию о том, как всё устроено в идеальном мире, по версии Алексея Петрова! Ты не мужчина, ты… ходячая энциклопедия с поломанным переплётом!

Удар ниже пояса. Точный и болезненный. Я сглотнул ком в горле. Машинально прибавил скорость. Хотелось поскорее доехать до этого проклятого ЗАГСа, поставить печать и чтобы всё это закончилось. Чтобы эта женщина, которую я когда-то, кажется, любил, перестала быть моей проблемой. Чтобы её острые, как отточенные кинжалы, слова больше не могли меня ранить.

- Прекрасно, - сказал я, и голос мой дрогнул. - Значит, мы друг друга поняли. Ты - хабалка, я - тюфяк. Идеальная пара для циркового номера. Жаль, номер закрывается.

Она что-то рявкнула в ответ. Какое-то «ах ты так?!» или что-то в этом духе. Я уже плохо слушал. В висках стучало. Перед глазами поплыли красные круги. Я видел знак Обгон запрещён, видел встречную фуру, но мозг, отравленный обидой и яростью, выдал только одну чёткую команду:

- Выезжай. Обгони эту чёртову тихоходную иномарку. Докажи ей. Докажи, что ты не тряпка.

И я рванул руль влево.

Ирина

Боже, какой же он тряпка! Сидит, смотрит на дорогу своими честными глазами, и я прямо вижу, как у него в голове шестерёнки прокручивают очередную умную фразу, которую он в итоге не произнесёт. Вечный внутренний монолог вместо действий. Меня от этого бесило всегда. С самого начала.

А сейчас, когда мы едем на развод, это просто невыносимо. Он ведёт машину так, будто везёт хрустальный гроб с прахом нашей любви, боясь тряски. Медленно, педантично, осторожно. Как он всё в жизни.

-Хабалка. Ну да. Потому что я не боюсь говорить то, что думаю. Потому что, если вижу несправедливость, лезу на рожон. Потому что когда наш дурачок-застройщик попытался наехать на наших дольщиков, я не писала ему вежливые письма, как Алексей, а пришла и устроила такой скандал, что он чуть в обморок не грохнулся. И проблема решилась. В тот же день.

А Алексей потом неделю не разговаривал. Говорил, я унизила его своим поведением. Ага. Лучше бы он сам себя унизил, проявив хоть каплю мужской твердости!

- Ты уверен, что нам туда? - спросила я, просто чтобы разрядить эту гнетущую тишину. Навигатор и правда плелся с запозданием.

Его ответ, предсказуемо, был пассивно-агрессивным. - Это ты его сбила. Конечно, виновата я. Всегда я. Он - небожитель, парящий в эмпиреях высоких материй, а я - земная, грешная, сую свой нос куда не надо.

И понеслась. Наша классика. "Тюфяк". "Быдловатость". О, как он любит это умное словечко. Как будто моя прямотa – это отсутсвие инетеллекта , а не элементарное нежелание терпеть эту бесконечную ложь и лицемерие!

И его коронная фраза: - Я не трус! Да кто ж тебя, милый, в атаку-то посылает? Я просила всего лишь пойти и разобраться с партнером, который меня домогался! А ты? - Давай напишем заявление, Ира. Соберём факты. Обратимся в органы. Пока ты всё это собирал, я ему одну такую "факту" под глаз подставила, что он сразу всё понял. Без заявлений.

И вот его финальный перл. - Ты - хабалка, я - тюфяк. Идеальная пара для циркового номера.

Всё. Крышу сорвало. Белая горячка. Я не помню, что я ему крикнула. Что-то вроде - Ах ты так, сволочь?!. Всё поплыло в красной пелене. И в этот момент я увидела, как его лицо, бледное от злости, исказилось ещё больше. Он сжал руль так, что кости побелели, и рванул его налево.

Глава 2. Новые кожаные перчатки

Алексей

Алексей?! Чёрт возьми, где ты, тюфяк?! И что, блять, на мне надето?!

Её ментальный голос врезался в мое сознание не как слово, а как чистая, нефильтрованная эмоция - клубок паники, ярости и животного ужаса, обернутый в колючую проволоку её привычной брани. Это было настолько знакомо и одновременно так чудовищно неуместно здесь, в этой опочивальне незнакомого аристократа, что я задохнулся. Не в метафорическом смысле. Воздух буквально перестал поступать в легкие.

Я стоял, вцепившись пальцами в край тяжелого дубового комода, и пялился на свое отражение. Белокурый незнакомец в зеркале, бледный и перекошенный от ужаса, пялился на меня. Это был сюрреализм высшей пробы. Сюр, приправленный истерикой.

Я... я вроде как в твоей голове, - выдавил я мысленно, чувствуя себя абсолютным идиотом. Осознание того, что я не просто оказался в чужом теле, а еще и вынужден вести телепатический диалог с разгневанной женой, заточённой, судя по всему, в теле какого-то животного, было похоже на плохой психоделический трип. Ну, или мы в одной голове. Не знаю. Я в комнате. А ты... что на тебе надето?

Ответ обрушился на меня лавиной. Мысленная буря, в которой клубились черные тучи отборного мата, сверкали молнии праведного гнева и лились потоки ярости. Суть, сквозь этот словесный ураган, проступала четко: на ней был ошейник. Она была в клетке. И у нее, блять, ХВОСТ. И этот хвост, подлая тварь, ДВИГАЕТСЯ САМ ПО СЕБЕ, когда она злится!

Уголок моего рта, рта этого красавца-аристократа, предательски дрогнул. Господи, ситуация была абсолютно кошмарной. Мы, скорее всего, мертвы, сошли с ума или стали участниками какого-то изощренного космического эксперимента. Но мысль о том, что Ирина, всегда ставившая во главу угла тотальный контроль над собой и ситуацией, оказалась запертой в теле пушистого зверя с непослушным, живущим своей жизней хвостом... в этом была своя, божественно-ироничная, почти что кармическая справедливость.

Успокойся, - попытался я вставить свое слово, мысленно изображая подобие умиротворяющего психологического жеста. Просто успокойся и...

УСПОКОЙСЯ?! - ее ментальный крик снова чуть не вынес мне мозги. Он был громче, отчаяннее и... страшнее, чем в машине. Потому что сейчас в нем, сквозь привычную злость, прорывался настоящий, неприкрытый страх. Да я в клетке, Алексей! В КЛЕТКЕ! Как какой-то пёс! Ты хоть представляешь?! А, ну да, ты же любишь сидеть в своей скорлупе! Тебе, наверное, тут даже комфортно! В своем новом красивом теле!

Комфортно? Я медленно разжал пальцы на комоде и поднял руку - длинную, с тонкими, но сильными пальцами и ухоженной, но не женственной ладонью. На мизинце тускло поблескивала печатка с каким-то хищным геральдическим зверем. Я сжал кулак. Мускулы на предплечье плавно вздулись, подчиняясь усилию. Это было тело, полное скрытой мощи. Совершенно чуждое мне, книжному червю, способному на максимум отжаться от пола раз десять, да и то с молитвой. Но... потенциальное. Как новый, невероятно сложный и мощный инструмент, к которому не прилагалась инструкция.

Внезапно дверь в комнату с тихим, но настойчивым скрипом отворилась. Я вздрогнул так, что чуть не подпрыгнул на месте, и инстинктивно отпрыгнул от зеркала, приняв, наверное, самую нелепую позу в истории человечества - позу застигнутого врасплох супермодели, одетой в ночную сорочку из дорогого льна.

В проёме стоял молодой парень, лет двадцати с небольшим, коренастый, с открытым, простоватым, но приятным лицом и коротко стрижеными волосами цвета спелой пшеницы. Он был одет в тёмно-синий, почти черный мундир, щедро отделанный серебряными галунами, шнурами и аксельбантами. Вся его выправка, от стрижки до идеально начищенных сапог, кричала о военной дисциплине.

- Алексей Николаевич! Вы уже на ногах! - бодро, с неподдельным облегчением в голосе, произнес он. Звучал он слишком уж чётко, почти по-дикторски, выговаривая каждую согласную. - Слава Богу! А то после вчерашнего... мы уж думали, вы до вечера проспите.

Я молчал. Мое новое, аристократическое лицо, похоже, застыло в маске полного и безупречного оцепенения. Мозг, отравленный шоком и остатками телепатического крика Ирины, лихорадочно соображал. Кто этот человек? Что за вчерашнее? Что я должен сказать? Что от меня ждут?

Ну же, тюфяк, скажи что-нибудь! - прорычала у меня в голове Ирина, и в ее голосе слышалось уже не только отчаяние, но и требовательность. Та самая, с которой она обычно говорила: - Алексей, возьми уже и позвони сантехнику!

- Спроси, кто он такой! И спроси про меня! Про клетку! Сейчас же!

Ее мысленный пинок, знакомый до боли, заставил меня пошевелиться. Я сделал шаг вперед, стараясь скопировать осанку человека, который привык, чтобы его слушались.

-Я... - мой новый голос. Голос незнакомца. Он был ниже моего, с легкой, едва уловимой хрипотцой и той самой барственной тянучкой, которая идеально подходила для того, чтобы читать декадентские стихи или, что более вероятно, отдавать приказы, не терпящие возражений. - Я... немного не в себе. Голова... после вчерашнего.

Парень кивнул с таким понимающим видом, будто я только что изложил ему сложнейшую философскую концепцию.

- Ещё бы! - воскликнул он. - Вы же чуть не потопили пол-роты, пытаясь вызвать шторм в бассейне для утех! Генерал Загорский, говорят, аж поседел от злости. Но вы же Волконский. С вас станется.

Я, Алексей Петров, чьи самые безумные поступки ограничивались опозданием на работу или покупкой слишком дорогого сыра, сглотнул ком, внезапно образовавшийся в горле. Вызвать шторм? В бассейне для утех? Кто этот буйный сумасшедший, в чьём теле я оказался? Маг? Психик? И то, и другое?

- Да, - брякнул я, чувствуя себя актёром, который вышел на сцену, не зная не только реплик, но и названия пьесы. - Волконский. С меня станется.

Парень улыбнулся ещё шире, и его лицо сразу стало очень молодым и открытым.

- Я так и думал, что вы очнётесь голодным. Я, Семёнов, ваш адъютант. Принёс завтрак. И... - он вдруг потупил взгляд, слегка смутившись, - думал, может, стоит проведать вашу... э-э-э... новое приобретение? Она с утра очень беспокойная.