когда черный автомобиль с миниатюрным, но гордым американским флажком, резко подал к кромке асфальта. Мутная жижица, доселе мирно дремавшая в типичной для российских дорог колдобинке, преобразилась в цунами и с гневом обрушилась на стоящую у перехода зеваку. Та даже отскочить не успела, впитала ледяную московскую грязь от сапожек до выше некуда. Стоит ли уточнять, что нерасторопной барышней как раз оказалась я?
Говорят, умные люди проявляют наблюдательность в любой ситуации. Пока брызги летят им в рот, пристально запоминают номер автомобиля, чтоб подать на обидчика в суд. Отжимают стоимость химчистки. Мне не дано. «Джип» скрылся за поворотом, вильнув полированным бампером, набор букв и цифр проплыл таинственным шифром, не оставив в памяти ни зацепки.
Зато я блондиночку хорошо рассмотрела, пока та нахально пялилась, припустив тонированное стекло. Истинно американская стерва: неопределенного возраста, худая, раскрашенная и страшненькая, если не уследит за выражением лица. Пародия на саму себя, затасканный экземпляр голливудских комедий – «Трудный ребенок» вспоминается сразу.
Я вынула платок и попыталась очистить разводы с куртки. Одежке не помогло, а промокшую тряпочку пришлось кинуть в урну. Ошивающийся невдалеке страж порядка наблюдал за моими действиями с язвительной улыбкой на устах. Видимо, проводил разъяснительную работу на расстоянии: представителям российского плебисцита жаловаться на посланцев свободного американского народа резона нет. А уж его, родимого, утомленного службой дни и ночи, привлекать к этому мокрому делу не стоит тем более. Оштрафовать наглецов милиционеру и в голову не пришло.
Потому, не питая иллюзий и не пылая жаждой справедливого скорого мщения, двинулась я к товарищу в форме, чем-то напоминавшего Гогу Круценко. Такой же высокий, накачанный, с предельно открытым черепом. В профиль похож удивительно на моего любимого артиста. Фас подводит. Взор у Гоги частенько трогательный, при необходимости – интеллектуальный. Взгляд мента ощутимо отталкивал. Однако, по мере моего наступления, заметно терял в твердости. Парню очень хотелось избежать этой тягостной встречи. Зрачки под околышем суетились, измеряя расстояние до спасительного транспортного средства – стареньких «Жигулей», стоявших неподалеку. Пришлось ускорять шаги. Нет, вы не подумайте, я человек не навязчивый, мне и в голову не придет утруждать незнакомого милиционера своими проблемами. Одинокие женщины на Руси самонадеянны и самодостаточны. Другого выхода не было – вокруг ни души. Сами судите, что может быть необременительной ответа на вопрос:
– Вы не подскажете, где здесь поблизости химчистка?
Неудачный аналог Круценко оскалился с облегчением:
– Химчистка… эээ… Два квартала вперед и влево еще метров триста… эээ… «Белый Лотос», большая красная вывеска.
Не близко и не к метро, но что делать? Я двинулась по указанному маршруту, сзади чахоточно закашлял мотор. Желанная единица сферы обслуживания почему-то не попадалась. Я устало кружила в кварталах на пронзительном зимнем ветру, затвердевшие трубочки джинсов леденили голые ноги. Прохожие пожимали плечами: «Белый лотос»? Не знаем… Не здесь… И спешили из поля видимости, по-столичному отстраненные, озабоченные своими многочисленными проблемами.
И вдруг – о удача! – впереди вещевой рынок! Десяток прилавков со шмотками, перекупленными в толкучках Черкизова и Лужников. Радость встречи была обоюдной. Торговки разных национальностей, наперебой тараторя, предлагали мне теплую одежду. И хотя примерочный сервис ограничился продырявленным покрывалом и брошенным на землю мягким сиденьем от стула, переодевание доставило истинное удовольствие. Сиреневое пальто вошедшего в моду покроя подчеркивало достоинства чуток располневшей фигуры – удачное приобретение. Утепленные чёрные джинсы облегали продрогшие бедра, шерстяные колготки грели и ни капельки не кололись.
Можно сколько угодно и правильно говорить о страшной опасности уличных пунктов питания, но когда термометр падает, без горячего не обойтись. После пары стаканчиков обжигающего кофе и пирожков с грибами, признаков отравления я вовсе не обнаружила. И даже наоборот. В согретом теле – здоровый дух! Спинку распрямила, плечики расправила, бодренько зашагала в обратном направлении.
Хорошее настроение возвращалось. Еще бы, была причина! А все остальное – мелочь, с кем не случается? Если верить эзотерическому учению, все плохое мы притягиваем к себе сами. И чем больше грехов скопили в предыдущих реинкарнациях, тем активней работает магнит, организующий большие несчастья и мелкие пакости.
Судя по текущей биографии, грешки неведомого прошлого за мной водились, но какие-то мелкие, невыразительные. Расплачиваюсь за них медной монетой, но в полном объеме кошелька. Любая радость, любое достижение обязательно уравновесятся огорчением или убытком. Если встречу хорошего человека, его тут же встретит другая. Выбор мужчины очевиден. Если починю бачок унитаза – погаснет фитиль в колонке. Если сдам детективчик в издательство – его утвердить не успеют, а гонорар, пожалуйста – уже оставлен в Москве. Но моральное удовлетворение (взяли на рассмотрение, не зря приехала!) не будем сбрасывать со счетов. Ему и порадуемся.
Скоро вернусь на Черешневую к издательству «Арабелла», оттуда у дома 145 я поворачивала налево в поисках химчистки. И к метро тоже двинусь налево, через разбросанные неживописно объекты жилого и производственного назначения. Скоро сяду в теплый вагон…
На проезжей части Черешневой стояли мужчины и женщины, что-то спинами заслоняя. Сирены взорвали воздух, два милицейских «Уазика» и скорая помощь промчались мимо, вклинились в поспешно раздвигавшуюся толпу. Люди в форме и в штатском высыпали на дорогу, требуя, чтоб любопытные отходили как можно дальше. Теперь стало видно: высокий черный автомобиль, перевернутый верх колесами, замер у кромки дороги. Его скольжение на крыше остановило могучее дерево, но не оно стало причиной аварии. «Стреляли, стреляли!» – повторяли вокруг. Сломанный американский флажок валялся в грязи. Неужели они?
Я крепко спала, когда
вклиниваясь в предрассветные сумерки, старенький самосвал следовал в сторону растворного завода по улице Железобетонной. Маленькая девочка с аккуратными тугими косичками прильнула к стеклу кухонного окна на четвертом этаже, ожидая горячий завтрак.
– Мама, мама! – воскликнула радостно. – Смотри, дядя куклу большую везет, прямо в кузове!
– Это не кукла, а манекен, его в магазинах ставят, чтоб красивую одежду рекламировать, – ответила молодая женщина, не отрывая взгляда от кастрюльки с молоком.
– Мама, у куклы лицо красное, а манекены красными не бывают!
– Личико белое, его фонарик светофора подсветил. – Мамочка выключила конфорку и выглянула на улицу. Но машина уже уехала.
Тот же день, 8 утра
Если следовать Эленой логике, коварный закулисный интриган мог выманить меня телефонным звонком из квартиры, посадить в машину и прихлопнуть недалеко от Москвы, в благостном уединении сельскохозяйственного пейзажа. Ясно, с кем-то такое случалось. Не одна Эльвира Кислицкая, многие серьезные люди рекомендуют проверять удостоверения у лиц, называющих себя работниками охраны правопорядка. Стоит ли говорить, что маневром по безопасности я рассеянно пренебрегла. Впрочем, парнишка с веселым доброжелательным взглядом (несмотря на дождливое утро) вряд ли вызвал бы в ком опасение. А уж фамилия Веточкин подходила ему чрезвычайно: молодой, утонченный, цветущий.
Я устроилась на заднем сиденье. Сержант завел мотор, тронулись.
– Можно спросить, в чем причина такой чести? Обычно свидетелей повестками вызывают.
– Если дело не спешное, а с вами случай особый. В любое время уедете, ищи-свищи вас потом по Великой Русской равнине.
– Вряд ли я что-то ценное вспомню. Мимо нас каждый день тысячи машин проезжают. Мы их видим, но что можем о них сказать? Направляемся на Петровку?
– В американское представительство. Следователь хочет разобраться на месте, что к чему и почему.
– Сколько времени займет дорога?
– От пробок зависит. Не больше часа, надеюсь.
Волшебная цифра!
– Я тогда подремлю с вашего разрешения. А минут за десять до финиша вы меня разбудите.
Юный сержант понимающе улыбнулся и кивнул в зеркальце. Похоже, с этими людьми контакт у меня получится.
Здание американского посольства на Новинском бульваре не произвело ожидаемого впечатления. Думала, привезут в старинный особняк с каминами, с золоченой-узорчатой мебелью. Оказалось – рыжая коробка в семь этажей, за желтым кирпичным забором. Внутренняя начинка в стиле хай-тек, эстетическое восприятие не поражает. Конструкции лаконичных форм из металла и пластика блестели, и только. Множество хорошо одетых людей сновали по коридорам или ожидали в жестких креслах, но я не могла отделаться от впечатления, что иду по заводскому цеху, неправдоподобно вычищенному.
Безукоризненно вежливый охранник провел нас в кабинет на третьем этаже. За длинным столом сидели мужчины и женщины, в гражданских одеждах и в мундирах двух стран. Но я их не сразу заметила. Уплыли погоны и блузы в область туманного периферического зрения… Потому что по центру, в фокусе, на меня смотрела… покойница. Худенькая блондинка с родинкой на щеке. Личико чистое, не стрелянное.
Компьютер под черепной коробкой завис. Вероятно, я рот открыла, как это любят делать голливудские лицедеи, выражевывая удивление. А леди смотрела в упор проплаканными глазами. Как смотрят на долгожданного человека, призванного оправдать надежды, принести благодатные вести. «Близняшка», – выдали решение извилины.
– Миссис Элизабет Томпсон. Сестра погибшей мисс Амалии Блез, – подтвердил чей-то голос.
Следователь Кудрявцев, тот самый, сладкоголосый с утра пораньше, скупо ввел меня в курс дела. По его словам получалось, я являюсь важным свидетелем. У работников американского посольства пропал ребенок. (Вот оно, что! Был, значит, мальчик, товарищ дуболобый лейтенант.) Я единственная указываю на людей, забравших годовалого малыша в отсутствие родителей. Куда повезли младенца и по какой причине где-то оставили – не известно. Как не известна причина их гибели. Возможно, эти два события связаны. Возникает необходимость взять у меня показания во всех подробностях. Может, к ниточке приведут.
Мужчина, сидящий с миссис Томпсон, похоже, ее супруг, согласно кивал. Истинный джентльмен – черты лица вытянутые, утонченные, волосы аккуратные, на пробор, руки холеные, в маникюре. Несколько иностранцев пользовались переводчиком.
Передо мной положили подробный план улицы Черешневой и попросили указать, где я стояла, когда заметила детские ладошки за стеклом. Я поставила крестик и подробно пересказала историю, включая факт окропления из лужи – дело серьезное, не до самолюбия.
Этот момент почему-то особенно заинтересовал следователя:
– Евгения Павловна, в ваших словах кроется противоречие. Вы утверждаете, что машина шла медленно, благодаря чему вы разглядели пассажиров. Но, при езде на небольшой скорости, если переднее колесо попадает в яму, вода высоко не поднимается, а заливает немного кромку асфальта.
Я старательно сосредоточилась на мелькающих перед глазами картинках. Благожелательный тон следователя стимулировал мышление, да и выспалась на мягком сиденье хорошо.
– согласно кивнула Элечка. Не вставая с мягкого уголка, танцовщица элегантным движением дотянулась до холодильника, достала коньяк и плеснула изрядную порцию в чашку подруге.
– Важный вопрос: какого адвоката нанять, платного или бесплатного? К бесплатному, назначаемому, вроде доверия нет. У него босяцких дел множество, одно-другое-третье запорет и не расстроится. А к платным близко не подойдешь, – Эля кивнула на распечатку с компьютера, где знатоки современной юриспруденции предлагали свои услуги.
Я побежала глазами цифры, прописанные ручкой возле большинства объявлений – девчонки с утра времени зря не теряли.
– В тысячах долларов, – подсказала Эльвира. А Катя горько вздохнула.
– Я сообразила. Не из Солнцева приехала, Соньку-съемную панельку мужу покупать.
Шутка не имела успеха.
– Мама с Инессой Романовной с утра по родне поехали, денег занимать. А много займут? У тети Гали сто рублей, у тети Вали двести? Мы все бедняки, честно живем, не воруем. Ума-то нет – беда неловка… – И опять Катерина заплакала, тихо, горестно.
– Могу предложить двадцать тысяч русскими, – виновато произнесла Элечка. – Я недавно квартиру, мебель, машину приобрела, кредиты плачу, сама знаешь.
Мне предлагать было нечего. После посещения рынка сталось на обратный билет и на прогулки по центру. На адвоката не предусмотрено.
– Я заработаю, все отдам, лишь бы Димочка вышел!
– Может, начать с бесплатного, а там видно будет? Если Элечка помогает, ее деньги на взятки уйдут. Государственный защитник тоже вряд ли за спасибо работает. Он и поделится, с кем положено.
– Маловато будет на всех, – возразила Эльвира подумав.
– Скажите, нет больше. Эту сумму тоже надо отработать. Вы просите о добросовестном рассмотрении дела, а не чтоб отмазать убийцу.
На том порешили.
Следователь Катю с Инессой Романовной к двум часам вызывал. Эля предложила их подвезти, и меня прихватили за компанию. С утра решили посетить церковь, помолиться за раба божия Дмитрия. Далее по плану у меня намечалась выставка картин Шилова. И, если успею, музей имени богоотступника Александра Сергеевича Пушкина.
В недавно отстроенный храм Христа Спасителя не поехали – Элечка помпезности не любила. Остановились у небольшой отреставрированной церквушки на окраине. Шла служба. Мы купили свечи и зажгли мерцающие огоньки перед ликами святых. Молились искренне: блудница-христианка в повязанном по-деревенски платочке, маленькая женщина, чью молодость подкосило первое настоящее горе, сорокалетняя красавица бабушка в приталенном пальто, с горестными морщинами вокруг рта, и я, элемент посторонний, но сочувствующий. Когда человека коснется беда, он обращается к Богу, так уж наш род устроен. Лишь в тягостные минуты большинство из нас искренне верует.
К вечеру стало известно имя убитой женщины. Аж мороз пробежал по коже: как приехала в стольный град, смерть меня обступила со всех сторон. Раиса Селиванова, из Элиного подъезда. Остались сиротами двое детей.
– Ты ее видела, – убеждала меня подруга, помешивая ложкой в кипящей кастрюле. – Вечером в понедельник, когда мы приехали. Я задержалась у ящиков с почтой, а она как раз спускалась вниз. Помнишь?
– Нет. Наверное, не заметила. Устала, набегалась.
– Видела ты ее! Я еще обратила внимание, как ты цепко сиреневое пальто взглядом прощупала: в один миг, сверху донизу. А на другой день себе такое же приобрела.
Фиолетовое пальто?
– Точно. Я еще сообразила, что фигурка у дамочки сходная, значит, мне такое пойдет.
Значит, подвержена влиянию на подсознательное, как прочие смертные. Одежку на другой день выбирала, из нескольких предложенных вариантов, о случайной встрече на площадке и думать забыла, а что в результате? Правы спонсоры «любимой» передачи двухсот миллионов телезрителей, ой как правы! Навязчивое повторение – доходное дело. Если малый процент программируемых в магазине побежит, да в масштабах великой страны…
– Как у Кати дела? Что сказал следователь?
– Ничего хорошего не сказал. Димка сам себе срок накручивает. Нашел у машины женскую сумочку, решил, что учетчица обронила. На сиденье скорей положил, чтоб отдать, как придет на работу. Отпечатки пальцев оставил. Менты стали обыск в кабине делать, сумочку обнаружили, а в ней документы Селивановой! На глазах у всей стройки! Представляешь, как народ зашумел, как парня возненавидели? Тут же родственников вызвали тело опознавать. Муж Раисы с горя напился, ходил целый день по поселку, кричал, что в отместку Димкину жену прирежет. Братья еле успокоили буяна, как бы новой беды не натворил. Это нам уже соседки доложили, когда мы от следователя вернулись. Обступили машину и давай орать. С необузданной, дикой агрессией, будто Катюшка с Инессой Романовной в самом деле в чем виноваты. Катька опять в истерику впала. «Мой муж Раису не убивал!» – кричит. А Инесса, сильная женщина!, побледнела вся, выпрямилась: «Мой сын не убийца, настоящего убийцу искать надо!» Тихо произнесла, но с такой внутренней силой, с такой убежденностью, что бабы отступили и замолчали. А Инесса обняла Катю за плечи и повела к себе, чтоб Катерина криками ребенка не пугала.
– Какая беда навалилась! Позавчера мы за этим столом сидели, смеялись, а сегодня слезы вокруг… А что адвокат?
(одна, разумеется, о счастливой находке в чужом подъезде почему-то уже не мечталось), я выложила свой план.
– Так и сделаем, – согласилась Эльвира. – Я с утра во Владимир поеду, а ты все ближние морги, больницы и пункты скорой помощи обзвони. Вот список телефонов, мне в опорном пункте презентовали. Парень сидит там отзывчивый. Предупредил, чтобы я сестрой называлась, с посторонними даже разговаривать не станут.
– Ты заявление на розыск подала?
Эля печально усмехнулась:
– Какой там розыск? Бродяжек в Москве знаешь сколько, кому они нужны? Тем более, мы не родня, от нас заявление не примут[1]. Это тоже он объяснил.
– Даже в нашем случае?
– В нашем случае, он сказал, ребенка можно сдать в детский дом и спать спокойно. Кому надо, приедут и заберут. А не объявятся, значит, никому пацанчик не нужен.
– Сдать? Как будто в камеру хранения? А если с ним будут плохо обращаться? Мальчик не ходит, не говорит, не просится на горшок, а весит полторы тонны! Разве есть у нянечек силы каждого бутуза на руки брать, с каждым заниматься? А если с ребенком не разговаривать, он начнет отставать в развитии! Или отдадут на усыновление, куда-нибудь за границу. Эль, посмотри какой ненаглядыш, его в первый же день пристроят! Опомнится Нинка, прибежит – а сын уже потерян, навсегда! Нет, это не дело. Мне твоя подруга, какой бы она ни была, ребенка доверила. И я либо ей самой, либо ее родителям мальчонку верну. Никому больше.
Элечка помахала ладошками у лица, усмиряя волну возмущения:
– Я точно так же ответила. Дежурный плечами пожал, мол, делайте, что хотите. Мы с ним хитро договорились: если Нина в два дня не явится, он на нее наводку составит, как на карманницу. С фотографией разошлет по всем отделениям Москвы. Где-нибудь, да попадется.
– Эль! И будут потом девчонку все постовые задерживать.
– Пускай потрясут хорошенько, на пользу пойдет. Если Нинка вниз покатилась, ее надо остановить. И чем скорее, тем лучше.
– Если еще не поздно... Женская наркомания не излечима.
– Много ты знаешь о наркомании, Евгения. – Подобную твердость и горечь в интонациях милой девушки я услыхала впервые. – Изменения обратимы, если Нинка возьмет себя в руки. – И опять в словах прозвучали (или все-таки мне показалось?) печальные личные нотки… Я стряхнула туман наваждения: чудесная наша Элечка и наркотики несовместны.
– А может, сейчас всех обзвоним? Что время терять до утра?
Минут тридцать кряду «сестренки» пропавшей Нины Медведкиной тыкали пальцами в сотовые. Оставляли в больницах и в моргах номера своих телефонов, обещали награду за сообщение, каким бы ни оказалось. Безрезультатно. Скоро деньги на симках растаяли, и Эле пришла идея обзвонить всех общих знакомых. Возможно, кто сообщит, где Нина в Москве ночует. С утра пополним балансы и поиски возобновим.
Тут бы нам отдохнуть. Ну что вы! Карапуз внезапно проснулся. Он требовал все и сразу. По нашим предположениям, такой откормленный парень мог вполне прожить до утра на плотных подкожных запасах. Но! Кто кого переубедит: две няньки младенца, или младенец двух нянек? Мы капитулировали по всем пунктам: кормили дитя в двенадцатом и играли до двух часов. Веселый парнишка, кудрявый, а на горшок не просится. Если завтра ситуация не измениться, вместо прогулок по манежам и вернисажам, выходные пройдут под знаками пи-пи, ка-ка и ням-ням.
Дважды виноват: и Раису провожал, и машину завел
За полночь, когда шок прошел, мы с Элей смирились с наличием молодого мужчины в доме. Я вспомнила о Катюше и потребовала отчета: понравилась им Коровкина? Внушают Инессе доверие ее деловые качества? Рентабельным представляется позолотить ей лапку?
Ответы оказались отрицательными. По всем трем пунктам. На встрече с государственным адвокатом Элечка не присутствовала, дожидалась в машине. Но когда две плачущие женщины вышли из дверей РОВД (Инесса Романовна тоже плакала, на людях – впервые!), у девушки защемило сердце. Значит, плохо.
Так и оказалось. Полистала госпожа Коровкина на досуге тонкие странички дела и осталась в полной убежденности: Дмитрий виновен. Основания? Хоть отбавляй. Белоклоков вполне мог убить, вот тому доказательства:
Как показывает Степан Селиванов, супруг погибшей, в среду 18 ноября, в 5 часов 20 минут утра Раиса вышла из дома. В 5.30 села в автобус Муркино-Курьяново, что могут подтвердить несколько человек, ехавших этим рейсом. Подозреваемый, кстати, этот факт подтверждает. На допросе он показал, что давно был знаком с убитой, при встрече они поздоровались и поехали на одном сиденье.
(Получается, ночью Раиса была жива. Наши надежды на легкое алиби для Димы растаяли, как сахарная вата).
В 5 часов 55 минут автобус прибыл на конечную остановку в Курьяново. Свидетели видели, как Раиса и Дмитрий вышли вдвоем из автобуса и направились в сторону стройки.
Согласно показаниям подозреваемого, так и было: Раиса Витальевна работала контролером на ликеро-водочном заводе. Ее смена начиналась в 6.30, в темное время суток Дмитрий часто провожал соседку до хорошо освещенного проспекта Калинина.
Как уверяет Дима, в начале седьмого они оба остановились у табачного киоска, чтоб купить сигареты. Продавщица опаздывала. Подождав минут пять, Раиса сказала, что боится опоздать на работу и ушла. Постояв еще минут десять, Дмитрий ушел тоже.
К пяти возвратилась Элечка, растерянная, виноватая. Ну копия я, после давешнего пробега по магазинам. Понятно, в граде Владимире посол потерпел фиаско. Мы подругу за стол посадили, котлетками накормили, чайку налили горяченького. Эльвира устало жевала, а мы смотрели ей в рот, что скажет?
– Девчонки, мы влипли, – произнесла наконец, – похоже, это надолго.
– Ты не нашла родителей?
– Я сделала все, что могла.
Прозвучавший рассказ удручал. Оказалось, вступили в силу законы охраны личности. Это раньше мы обращались в справочные бюро на вокзалах, по телефону, и нам запросто диктовали адрес нужного человека. Нынче поиски усложнились. На вокзале работницы ведают исключительно расписанием электричек и поездов, а телефонистки сведения о месте жительстве граждан выдавать не уполномочены – криминальная ситуация в стране к доверчивости не располагает. Направляют в паспортный стол. Эльвира четыре часа стояла в сердитой очереди и тридцать минут объясняла подозрительным паспортисткам и начальникам паспортисток, зачем ей нужны Медведкины. Бюрократы бедой не прониклись, а может, и не поверили. Пиши, говорят, заявление, через две-три недели получишь извещение с нужным адресом. В том случае, если Медведкины дадут письменное согласие на разглашение сведений о месте их проживания. Как же так, удивлялась Эльвира, родители ищут дочку и годовалого внука, за три недели они поседеют от страшного горя. В результате, послали Элечку. Не далеко – в милицию. Если дочка с внуком пропали, значит, там должно заявление от бабки с дедкой лежать.
Что ж, верно. Усталая Элечка поехала в ОВД. Объясняет просьбу дежурному, у самой уже нервы ни к черту и глазки на мокром месте. Здесь к девушке снизошли. Паспорт проверили, данные переписали, выяснили, что подобного заявления не поступало. Тем не менее, согласились помочь. Спрашивают отчество Нины, полные имена родителей, а она ничего не знает! Велели сидеть в коридоре, пока адреса всех Медведкиных во Владимире выясняют.
А окно коридора прямехонько на гастроном выходит. Эля сразу сообразила: стулья для посетителей с прозрачным намеком поставлены. Ей все-таки помогают, возможно, против инструкции, значит надо отблагодарить. Сбегала в гастроном, купила коньяк и водку, себе парочку пирожков, проглотила наспех с «Тархуном». Успокоилась, думает, все, к завершению дело идет.
И снова не угадала. Единственная подходящая по возрасту Нина Медведкина давно из Владимира выписалась и уехала вместе с матерью. Но отец в квартире остался. Листок с распечатанным адресом Эльвире отдал парень в штатском и как будто бы не заметил пакет, который просительница тактично к нему подвинула.
Серую пятиэтажку Эля нашла не скоро: кварталы без нумерации – наш любимый прикол. В загаженную квартиру на шаг войти не смогла, рвотный рефлекс воспрепятствовал. Таких долгосрочных, насыщенных запахов канализации не встречала даже в Курьяново, куда вся Москва справляет вонючие нечистоты. Медведкин Георгий Иванович согласился пройти на площадку. Эльвира с этим синюшником минут десять на лестнице маялась. Стоит перед ней в грязной майке, дергается, харкает в пролет на первый этаж. Не знает он ничего, где дочь его, где жена. Когда Нинке в сентябре прошлого года рожать приспичило, вместе с матерью укатили и больше не возвращались. Нинкин хахаль в Москву их отвез на шикарном красном «Феррари» – вот и вся информация. Живы супруга с дочерью, где ночуют, чем занимаются, как звали водителя иномарки – отец семейства не в курсе. Не спросил, кто их ищет, зачем? А на бутылку канючил. Элечка не дала.
И, подумав, решила свой адрес Медведкину не оставлять, про внучика не рассказывать. Пользы от деда-алкаша никакой, а вред может быть основательный. Мало ли, что стукнет в голову, потребует пацаненка на правах ближайшего родственника. А отказать невозможно, не бегать же по судам.
Подумав, Элечка выспросила у бабушек во дворе, в которой квартире живет председатель кооператива. Разъяснила ей ситуацию. Какого мнения женщина о Нине и ее матушке, лучше не повторять. За квартиру не платят, за московским счастьем гоняются, а жилье, полученное в советские годы, теряют. Вернутся когда-нибудь вертихвостки, а в комнатах чужие люди обосновались – отец семейства по суду в барак переселен.
Что главное, мама с дочуркой во Владимире трешку кинули, а в Москве жилье не купили, кочуют по съемным углам. Умудренная жизнью женщина не стала блюсти бюрократию, достала учетную карточку и продиктовала адрес, где дамочки прописались. Эльвира ей телефон на всякий случай оставила, с условием: пропитохе Медведкину не давать!
На обратном пути, иной раз попадая в дорожные пробки, обзвонила старых подруг: вдруг кто про Нину знает? Получила странные сведения. Не далее, как вчера, Нина вдруг «появилась в эфире» после целого года молчания, и везде просила приюта. Но кому нужна бедолага, удрученная малым ребенком, на жилплощади, где наймодатели регулярно «гостей» пересчитывают и за каждого требуют тысячи? Послали к Кислицкой в Муркино, полагают, туда и поехала. Других известий от Нины почему-то не поступало. Где снимает квадратные метры или где работает мать, не обмолвилась никому. Стоило совершать пробежку в соседнюю область, чтоб упереться лбом в собственные ворота…
Возвращалась Эля в столицу, и думала, что по прописке Медведкиных не найти. Только в книгах Дарьи Донцовой квартиранты предупредительно оставляют свой новый адрес неугомонным сыщицам. А на деле… У бабок с недвижимостью узкая специализация. Одни за энную сумму позволяют поставить в паспорте отметку, что ты отныне причислен к компании избранных голубых московских кровей. Другие квартирантов пускают. И если Эле любезно не подскажут по месту прописки, где мать с дочерью обитаются – значит, все.
Во второй половине дня Сергунчик заснул. Мы перевели дух и опять занялись изысканиями: Эльвира прозванивала знакомых, а мы с Катей офисы адвокатов. Среди борцов за права неправедно осужденных (а иже с ними и праведно) хотелось выбрать оптимальный вариант. В наших мечтах, защитник был аналогом Перри Мейсона – проницательным и напористым, справедливым и компетентным, но работающим на трудовые слои общества. Вкрадчивые голоса секретарш зазывали на консультации, изредка и неохотно называя заниженную стоимость услуг. Нам не подходило.
– Кать, а бывают еще и социальные адвокаты…
– Выпускники заочного отделения Тьму-Тараканской академии, которым бы очень хотелось набраться столичного опыта. Или старые пердуны, пропившие мозги.
Будто знает всех поименно… Не справедливо. Ничем ей не угодишь, вторая страничка расчеркнута. Осталось агентство Бахтурина «Адвокатура и расследование».
– Добрый вечер! У телефона адвокат Бахтурин, слушаю вас.
Приятный голос молодого человека вызывает невольную симпатию. Работают без секретаря – экономят. Это хороший знак – цены не завышают. Или плохо? Некомпетентные? Остались без дела?
– Могу я узнать, на каких условиях работают ваши адвокаты?
– Вас интересуют расценки?
– Верно.
– Они минимальны. Если вы останетесь довольны результатом моей работы, сами назначите гонорар. Хотелось бы знать, какого рода ваши проблемы?
– Обвинение в убийстве. Невинный человек заключен в КПЗ. К сожалению, его действия стали причиной смерти женщины, о чем он не знал и не мог догадаться. Но у следователя иное мнение. Случайные обстоятельства принимаются за особенную хитрость.
– Если обвиняемый невиновен, он будет освобожден. Вы сможете подойти ко мне в офис завтра в девять часов?
– Сейчас посоветуюсь и перезвоню. – Я отключилась. – Катюша, агентство Бахтурина может нам подойти. Остается оценить уровень профессионализма юристов, полагающихся на совесть клиентов.
– Как оценивать будем? Я в этих делах ни бум-бум.
– Поезжайте на встречу втроем, совместное суждение более точное. Двух адвокатов вы уже видели, третьего с ними сравнивайте. Если будет мычать как Коровкина, сразу бегите оттуда. Ну, а если план действий окажется сходным с рекомендациями Бруневича, но такса демократичнее, почему бы вам не остаться?
– Верно. А корове нетеленой я отвод дам. Имею право.
Катерина после принятого решения стала домой собираться. Мы с Элечкой переглянулись и пришли к единому мнению, что нам тоже надо пройтись по сгустившимся ранним сумеркам. Пока малыш крепко спит, можем себе позволить, слишком много врагов развелось у подруги. Мнительность не порок – не каждый ходит с воображаемым камнем за пазухой.
Вернулись минут через двадцать. Пока отпирали дверь, оглушил напористый стук в окно и самозабвенный детский рев. Я бросилась в комнату – малыш сидел на полу и жаловался, закрывая глаза ладошками.
– Маленький мой не плачь, я здесь, – подняла скорее ребенка, прижала к груди. – Ну-ну-ну, успокойся, лапонька моя, успокойся.
И он замолчал, почти сразу, обнял меня ручками и ножками, личико спрятал, дрожал и вздрагивал. Холодный, побледневший всем тельцем, не на шутку перепугался малец. Я скорее прикрыла Сереженьку одеялом, крикнула Эле, чтобы разогрела молоко.
Какая дрянь ломится в окна? Неужели кукушка припомнила, где дите потеряла?
Не кукушка, скорее коршун: явилась Димкина теща. Остальное – пустые надежды.
– Полина Петровна, как вам не совестно, вы испугали ребенка! Если на звонок никто не отзывается, нечего и стучать.
– А ты меня, девка, не совести! Если глухая, ухи мой чаще. Дрыхните с вечера, как медведицы! Опять гулять на ночь намылились! А дите куда сунете? Напоите маком, чтоб спал? Смотри, у нас на деревне напоила одна такая, а ребеночек-то и умер. Не дело затеяли, девки!
Я онемела. Вина сформулирована и доказана, оправдание бесполезно. Завтра каждый муркинец будет знать, что мы травим ребенка маком и ночами оставляем без присмотра. Коршун, коршун и есть. Сережа прижался сильнее и тихонечко заскулил, как будто перепугался: злая тетя его заберет. Элечка подала теплое молоко и тихонько прикрыла за собой дверь, увлекая Петровну на кухню. Я успела заметить, как следом за толстой бабой проскользнул мальчик лет двенадцати.
Прошло полчаса, пока сынок успокоился и снова уснул. Захват его кулачка был куда сильнее обычного, по тельцу бегает дрожь. Наконец мягкий лобик разгладился, пухлые губки сложились в улыбку. Никогда, никогда больше не оставлю тебя одного, малыш. В поселке, где обитает ПП, это опасно для мамы и для ребенка.
Когда я вышла в прихожую, гости уже собирались.
– Тетя Эля, вы и взаправду дадите мне награду? – похоже, не в первый раз спрашивал рыжевласый веснушчатый мальчик и заглядывали Эле в глаза: врет или не врет?
– Конечно, как договорились, – не в первый раз с улыбкой отвечала Элечка. – Но сначала надо проверить, правду ли ты сказал. Я тоже не люблю, когда меня обманывают.
– А как вы проверите?
– Тебе, Вася, домой пора, у взрослых свои секреты. А завтра вечером приходи к нам один и тихонечко позвони в домофон. В окно не надо стучать. Понял?
Эля ушла, я опять осталась одна. Ой, не одна, конечно, потому и сижу, как привязанная. С дитем не соскучишься, едва успевай кормить-стирать-гладить. А еще необходимо гулять-играть-разговаривать, чтобы умненьким вырос. Так вечер и проходит, а тревога остается.
Кстати, Вася опять заходил, о награде осведомлялся, голубые глаза светились радостным предвкушением. Я его чайком напоила и подробно о внешности упавшей девушки выспросила. В глубине души сомневалась: вдруг все-таки не она? Но мальчишка не лгал. И куртку Нины, голубую с белой полоской, и красивые джинсы с вышивкой, все описал. Надежды не оставалось.
– Что ты хочешь в награду? – спросила, полагаясь на детскую скромность.
–Триста рублей!
– Мне, Василий, не жалко, но вдруг ты купишь что-нибудь вредное? Жвачку, кириешки, водку или папиросы. Твои папа и мам придут и будут меня ругать.
– Нет, мне на полезную вещь надо.
– На какую?
– Ну... Я не знаю…
– Ты, Вася, хорошенько продумай, а завтра опять приходи. Тетя Эля с милиционером ушли проверять, куда скорая помощь девушку увезла. Если все окажется правдой, я завтра с Сереженькой пойду на прогулку и тебе подарок куплю. Хорошо?
– С милиционером? – Парень явно не ожидал такого поворота, от смущения рыжие пятнышки на щеках засветились. – Ну ладно… Только…
– Ты хочешь что-то добавить? Говори!
– Да нет… Я все рассказал… – И мнется, прячет глаза. Не трудно заметить ложь в словах двенадцатилетнего пацаненка, но как заставить его говорить правду?
– Может быть, ты о чем-то смолчал? Пойми, для нас каждое слово важно. Этот маленький мальчик остался без мамы. А его маму последним на поселке видел ты. Ты – единственный свидетель, как в детективах, понимаешь?
– Понимаю… Но ее увезли, это правда! – Вася почти ревел от недоверия взрослых.
В самом деле, что я пристала к человеку? Сейчас придет Эля, и многое станет ясно. Если парень что-то скрывает, пускай она с ним душевно поговорит. Элечка добрая, ласкова, с ней мальчишка будет откровеннее.
Эля приехала поздно. Пока ключ крутился в замке, у меня аж ноги подкосились. Оказалось, это реальное нервозное состояние, а не образный оборот речи. Я плюхнулась на диван, прижала к груди Сереженьку. Жду, какую подруга весть принесла? Наконец дверь открылась, и хозяйка молча вошла хмурая, озабоченная. Теперь у меня отнялся голос. Хочу расспросить: «Ну что?», а из горла хрип вылетает.
– Жива она, Евгения, жива.
– И…
– И я ее видела.
От радости я дитенка в щечки расцеловала, а сама не сдержалась, плачу. Негигиенично, конечно, слюнявить чужого младенца. Но видимо, в людях заложено инстинктивное поведение. Без поцелуев лучше обойтись, а не получается.
Эльвира прошла в ванну, я бросилась подавать легкий ужин.
– Ну? – Смотреть молча, как подруга озабоченно хрупает яблоко, нестерпимо.
– Что ну?
– Ты, Элька, становишься все вреднее. Слова кругленького из тебя не вытянешь. Пользуешься моей информационной зависимостью, вот и воображаешь. Быстро выкладывай, без наводящих вопросов!
– Женя, я не выкаблучиваюсь, я сама в шоке. Одна проблема с плеч, другая на голову. Нина жива, а что толку? Лежит в тридцать пятой больнице, в палате интенсивной терапии. И пытаются ее интенсивно привести в чувство, а она не приходит.
– Совсем?
– Совсем. Глаз не открывает, не двигается, не разговаривает. В коме, одним словом. Врачи говорят, обычно такое состояние долго не длится, человек или выздоравливает, или умирает. Но встречаются уникумы, лежат годами.
– Кто же за ней ухаживает? Мама?
– Вот в этом-то вся проблема. Нет мамы, и никто не знает, где ее взять. Санитарки и медсестры присматривают, памперс меняют, по мере пробуждения совести. Я им, чтобы совесть поменьше спала, каждому в карманчик бумажечку положила. По рангу, кому какая к лицу. Дошла до главного врача отделения, очень его просила о подруге позаботиться, обязалась мать поискать. И свой телефон оставила. Завтра опять с утра заеду. Медработники в три смены работают, и у всех на халатах карманы имеются.
– Эля, я все верну, постепенно…
– Евгения, ну какие у тебя заработки? Да еще Андрея, племянника тянешь, я знаю. Нинка вернет, когда сможет, или мамаша ее. А не смогут, так Бог простит.
– Я во всем виновата…
– Не ты, а я. Может быть, ты заметила, характер у меня аномальный, добрый какой-то. Вот девчонки и пользуется: кто денег просит, кто содействия. Валька Чернышова, закадычная подруга, Нинку прогнала. И та сразу сообразила, куда направиться. Хотя мы едва знакомы, раза три танцевали вместе. Знала, что я дам приют. На помощь рассчитывала, и не ошибалась. А встреча с приезжим писателем произошла случайно.
– Эль, а ты не пробовала со своим характером бороться? Привечать незнакомых людей не всегда безопасно.
– Пробовала. Но чувствовала себя погано, будто личность теряю. Знаешь, к какому выводу я пришла? Человек постоянно стремится к состоянию душевного комфорта. И, если условия позволяют, а окружающие не давят, он постепенно осознает требованья своей души и устраивает свою жизнь в соответствии с внутренними требованьями. И остается собой доволен, в каком бы положении ни оказался. Понятно?