Леха сидел на покосившейся веранде таверны и смотрел в небо.
Луна здесь была крупнее, чем дома. Чуть приплюснутая, с бледным светом и чем-то подозрительно похожим на лицо. Не улыбающееся. Скорее сочувственное. Хотя, может, это у него в глазах рябило от усталости.
Он был в этом мире два года, восемь месяцев и чертову кучу бессмысленных заданий. За это время он выучил три слова на местном языке, одно заклинание и сменил семь пар сапог.
Один раз — прямо посреди болот, потому что старые разъело волшебной слизью.
И дважды — потому что их съел летающий гусь.
Под ним скрипели доски. Где-то внутри, в подвале, оставалась его комната: сырая, с постоянным запахом протухшей магии и мухами, которые светились в темноте. Таверна называлась “У Ласкового Бретона”, но никто Ласкового так и не видел. Говорили, он ушёл в поход за осознанием.
Леха же давно понял, куда ушло его осознание. Оно уползло вместе с последней надеждой — где-то между заданием “найти священный корень” и “спасти говорящего волка, который ненавидит луну”.
Он докурил, уронил бычок между досок и зевнул.
Тут дверь таверны скрипнула, и наружу вышел худой эльф с бланшью в руке.
Постоял, помолчал рядом, потом выдал:
— Герой, ты ведь ищешь Путь?
Леха не повернулся.
— Нет. Я ищу выход.
— Но у нас есть задание, очень важное...
— Сколько?
— Десять. Десять шкур кабана.
Леха закрыл глаза. Глубоко вдохнул. Потом снова выдохнул.
— Не мяса, да?
— Нет. Именно шкур.
— С мяса их, говорят, легче снимать, но это... против древнего кодекса охотника.
— Конечно. Кодекс. Как же без него.
Он поднялся с веранды и пошёл к своей двери. Медленно, будто взвешивая каждую ступень. У порога остановился и, не оборачиваясь, спросил:
— И за это… что?
Эльф улыбнулся во весь рот:
— Подсказка.
Леха стоял, уставившись в лицо эльфу. Тот был худой, как пафос на ветру, в жилете из мха и с глазами, в которых можно было утонуть, если очень сильно хотеть утонуть в хипстерском веганстве.
— Шкуры кабана, — повторил эльф, как будто это было не абсурдное требование, а откровение. — Десять. Желательно свежие.
И всё.
Леха медленно перевёл взгляд на небо, будто просил высшие силы дать ему один ясный знак, что это не шутка. Потом снова посмотрел на эльфа.
— Ты... эльф, да?
— Ну... да.
— Вы, значит, за природу? За гармонию? За «всё живое»?
— Разумеется, мы чтим…
— Тогда нахуя тебе шкуры?! Не мясо. Не клыки. Не фотографии в лесу. А шкуры, блядь! Снять. С живого. Желательно теплого. Ты вообще в зеркало смотрелся, лицемер листяной?
Эльф слегка отшатнулся, как будто его ударили подушкой из боли и логики.
— Ну… мне не лично. Это… часть ритуала пробуждения ореха, который...
— Да я сейчас сам тебя разбудить могу. Огненным орехом в лоб! Три года я слушаю этот бред. То жабьи яйца, то язык пиявки, теперь вот — шкуры! — Леху понесло конкретно. — Эльфу! Который, по идее, должен с кабанами чай пить под луной, а не требовать с них шмотки!
Леха глубоко вдохнул, потом медленно выдохнул и прошептал:
— ...я когда-нибудь сожгу этот лес. К херам. С корнями. Со всеми вашими ритуалами. И со мной в центре. В кресле. С пивом.
Он развернулся и пошёл к лесу, бурча себе под нос:
— Шкуры, блядь. Пиджак бы себе сшил, ушастый урод.
Он шёл молча. Только ветки трещали под ногами, и редкие светлячки неосознанно расступались. Ему нужно было выдохнуть. Выветрить из себя очередной абсурд, не сорваться в убийство. Пока ещё.
Минут через десять он нашёл свою поляну. Она ничем не была особенной — пара кочек, пушистый мох, старое дерево с раздвоенным стволом.
Но здесь никто не задавал квестов. Никто не пел. Никто не спрашивал, не ждал, не наставлял.
Он лёг на спину, закинул руки под голову и посмотрел в небо. Луна висела над верхушками деревьев — неровная, тусклая, но… честная. Без скрытых смыслов. Без подсказок. Она просто была.
— Домой бы, — тихо сказал он. — Просто лечь на диван, поставить чайник, новости посмотреть, понять, что всё, конечно, хуйня…
Ветер шевельнул траву. Где-то вдали тявкнула лиса. Или, может, опять тот волшебный гусь.
Леха не шевелился.
— Тут всё как во сне, — пробормотал он. — Только сон затянулся, и ты уже не уверен, просыпался ли когда-нибудь.
Он закрыл глаза. Просто полежать. Минуту. Час. Пока лес не вспомнит, что он — квестоносец. Пока мир не пришлет новую подсказку.
Пока снова не придётся кого-то спрашивать, искать, убивать, носить, говорить с говорящими камнями.
Но не сейчас.
Сейчас — только луна. И Леха. Который ненавидел этот мир. И всё ещё скучал по другому.
Леха лежал и смотрел в небо, но глаза всё чаще соскальзывали в себя.
Иногда ему казалось, что всё это началось вчера. Иногда — что он родился уже тут, с квестовым журналом в заднице.
Он не знал, как именно это случилось. Тот вечер был обычным. Работа — дом — доширак — ноут. В наушниках — старый плейлист, фоном браузер, где он пытался понять, сколько еще потянет его старый ноутбук, и есть ли жизнь после второй чашки кофе с плесенью.
А потом — вспышка. Или не вспышка. Может, он просто уснул. Может, умер. Или, что хуже всего — стал героем.
Проснулся он на траве. Под этим же небом, с этой же, приплюснутой луной. А вокруг — люди в балахонах, которые с благоговейным видом смотрели на него, как на свечу, вставленную в пирог судьбы.
— Ты избранный! — сказали они.
— Ты спасешь мир!
— Тебе нужно пройти путь!
— Вот тебе карта, полная дыр, загадка из трех частей и кость древнего лемура — на удачу.
Леха тогда даже не понял, что надо говорить. Он просто спросил, где тут метро.
Ему улыбнулись. И дали квест.
С тех пор прошло почти три года.
Сначала он пытался быть героем. Честно. Пытался читать пророчества, помогать деревням, спасать говорящих животных. Он даже начал собирать карту.
Было ощущение, что старик знает. Или хотя бы делает вид. А Леха ненавидел оба варианта.
Старец нервно теребил подвешенный к посоху ботинок. Почему ботинок? Потому что в этом мире у всех были свои фетиши.
— Где он?! — Леха нависал над старцем, как финансовая проверка. — Я не повторю. Где. Бартуал.
Старец дрожал. От старости, от ужаса или от ветра — было неясно. Он закутался в пыльную мантию, как в сценарий квеста, и пытался не смотреть Лехе в глаза.
— О, юный путник… Ты должен сперва выслушать…
— Нет. Не должен. Не хочу. Мне не нужно ничего выслушивать.
Леха сунул руку в карман, сжав пальцы — не для огня, просто для острастки.
— Мне нужна информация. Конкретная. С координатами. Без рифмы. Без «испытаний духа». Без вашей дедовской шизы.
— Но... древняя тропа не откроется... пока ты не найдешь Три Осколка Зова…
— Найду три фаербола в твою сторону, если ты сейчас не скажешь, где Бартуал.
Он сам устал слышать себя. Как будто все это уже было. И все равно — снова приходится рычать, требовать, угрожать. Потому что по-другому тут не работают.
Старец попытался улыбнуться, как будто хотел вдохновить, но вышло скорее как мышечный тик.
— Он был… тем, кто видел Знаки. Тот, кто вызвал Пламя Слов…
Леха стиснул зубы.
— Ты сейчас начнешь. "Путь велик, испытание тяжко, судьба зовет". Потом сдохнешь. И опять мне — бумажка и кулон, который, скорее всего, открывает сундук с дохлыми воробьями.
Старец внезапно остановился. Глаза загорелись. Он заговорил торжественным тоном:
— Ты должен найти Башню Безмолвия. Пройти через Три Камня Воли. И только тогда путь к Бартуалу…
Фаербол появился в руке Лехи без предупреждения.
— Я тебя умоляю.
— …откроется…
— Последний шанс, старпер.
— …в час, когда Луна обнажит…
— НЕЕЕТ!
Старец сник. Как будто магическая батарейка внутри него исчерпала последние проценты.
— Бар… — прошептал он. — Бар… ту…
— Бартуал?! — Леха подался вперед. — Он?! Это он?! Где он?!
— В… Бо…
— В БО?! В чем?! В бане?! В борделе?! В Бобруйске?!
— …в Бооо… ло…
Захрипел. Захлебнулся. И осел, как сохраненный квест.
Леха закрыл лицо рукой.
Он заранее знал, чем все закончится. Конечно, болото. Куда же еще. Почему не пляж, море и мороженое? Всегда болота, пауки и пещеры.
— Не. Ну. Вот как, а?
Он сел рядом, выдохнул. Старец еще посапывал. Может, выживет. Может — нет.
Но квест он уже втиснул. И, по всей видимости, слово «Болота» снова было в списке обязательных локаций.
Леха сидел на коряге, сутулясь, как будто не спина у него, а судьба. Рядом старец дышал все тише — с каждой секундой звуча все больше как старый меховой пылесос, у которого забился фильтр.
Вокруг стояла тишина. Такая, как бывает перед дождем или после большого разочарования. Или и того и другого.
Ему не нравилось это место. Да и какое нравилось?
Он устал. До тошноты. До дрожи в глазах, когда не можешь уже ни злиться, ни плакать, ни даже пошутить.
Тут не было никого, кто мог бы сказать: «Держись». И не осталось сил, чтобы самому себе это сказать.
В родном мире у него была рутина.
Проснуться, умыться, кофе, радио, пробка, офис. Чистый стол, чай в кружке с трещиной, стабильный вайфай. В обед выйти покурить — не потому что хочется, а потому что привычка. Вечером — домой. Пельмени, сериал, кот, тишина. Иногда он даже чувствовал себя счастливым. В меру. По-человечески.
А теперь?
После перемещения в этот мир ему досталась бездонная мана. Ни лимитов, ни перегрева, ни кулдауна. Его чакры, ауры, резервы и прочая хрень — все это светилось, пульсировало и возбуждало местных магов сильнее, чем тентакли на фресках Храма Вселюбия.
Да, он как-то зашел туда. И очень глубоко пожалел. Главное — теперь он точно знал, чего следует избегать.
Все визжали от восторга. Он мог бы стать кем угодно.
Но не стал.
Он не учил ничего. Просто… не смог. Или не захотел. Или слишком хорошо понимал, что если он начнет — то увязнет. Станет частью этого мира. Этого идиотского мира, где на каждом углу тебя встречают загадкой, в каждой деревне ты обязан «доказать себя», а каждое третье существо пытается вручить квест, смерть или обоих сразу.
Слишком легко все это затягивало. Магия, могущество, восхищенные взгляды. А потом — и ты уже на троне. Один. Навсегда. А у Лехи амбиции становится кем-то кроме Лехи попросту не было.
Ему нравился шумный город, человейники, гудки машин, мигающие светофоры. Среди этого шума и гама он чувствовал себя в безопасности, в своей маленькой квартире, вместе с котом и редкими гостями.
Что особенно бесило Леху — ему не дали никакого выбора. Спроси у него какой-нибудь сказочным кретин хочет ли он стать Избранным, он послал бы его в пешее сказочное путешествие далеко и надолго, чтоб обратной дороги забыл.
Но нет…
Он не хотел учить. Не хотел быть избранным. Но если Бартуал знал, как выбраться — он готов выслушать даже рифму под флейту. Может быть. Наверное.
Он выучил одно заклинание.
Огненный шар.
И теперь швырял его, как аргумент в споре. Как щелчок по носу судьбе.
— Мог бы быть героем, — пробормотал он. — Мудрым. Могущественным. Прозрачным, как ваша дурацкая магия.
Он посмотрел на старца. Тот все еще дышал, но уже без энтузиазма. Глаза закатились, рот приоткрыт, будто он вот-вот скажет еще одну загадку… или слово «судьба».
Леха вздохнул.
Внутри него шевельнулось что-то почти человеческое. Может быть — сожаление. Или скука.
— Я бы тебя воскресил, дед, — тихо сказал он. — Но, знаешь... я знаю только заклинание фаербола. А это не то, что нужно.
Фаербол был отличным заклинанием. По крайней мере у него был пылающий аргумент в любых спорах. Огонь вовсе не плохой.
Старец замер. Мир, казалось, выдохнул вместе с ним.