В Новый Год без изменщика

Глава 1

Я снова упала не на того парня. Точнее, я сейчас падаю на какого-то парня, и история повторяется снова. Правда, в прошлый раз я упала на катке, а сейчас уровень повысился – прямо с забора. Кстати, и там, и там зима – точно нехорошее сходство!

Все эти мысли проносятся в моей голове, пока какой-то смазливый парень держит меня и нагло пялится. Причем я бы еще поняла, если бы было лето и его взору предстало декольте. А так что? Пуховик и ничего интересного.

– Да отпусти же ты меня! – буркаю я, выбираясь из его рук.

– А я думал, что воришек не отпускают, а несут сразу в полицию.

– Во-первых, не несут, а ведут. А во-вторых, это воришек, а я мирный житель!

– Мирные жители через забор коттеджного поселка не лазают.

– Мирные жители просто не могут попасть в свою деревню! – недовольно бубню я, уверенно вставая на ноги и поправляя шапочку. – Понастроили тут!

И это чистая правда! Я не была в своей деревне лет пять, и кто бы мог подумать, что вокруг нее настроят коттеджный поселок. Да это соседство даже смотрится странно: туалет на улице, а через пару метров особняк в три этажа.

– А, так ты из Коктевки? – сразу догадывается парень. – К вам теперь дорога через лес, надо обходить.

– И как я должна была догадаться? Хоть бы табличку поставили!

– Табличка есть, – усмехается парень. – Просто ты, видимо, не из тех, кто читает.

– Ах, вот как! – вспыхиваю я. – Значит, я еще и неграмотная? Спасибо за комплимент, принц коттеджный!

– Принц? – хохочет он. – Это ты так охранника называешь? Оригинально.

– Охранника? – переспрашиваю, оглядывая его с ног до головы. – В кроссовках, которые стоят как моя зарплата? Да ты что, подрабатываешь для острых ощущений?

– А ты, оказывается, в ценах разбираешься, – парирует он. – Для деревенской девочки неплохо.

– Деревенская девочка? – кипячусь я. – Да я в Москве живу! А сюда приехала на праздники, межу прочим!

– Ну да, ну да. И через забор лезешь, как настоящая москвичка.

– А что мне еще делать? Ваш элитный поселочек перекрыл все нормальные дороги! Раньше тут тропинка была, по которой полдеревни ходило!

– Раньше тут болото было, – невозмутимо отвечает парень. – А теперь цивилизация. Прогресс, знаешь ли.

– Прогресс? – фыркаю я. – Это когда людей от их собственных домов отрезают? Очень прогрессивно!

– Никого не отрезали. Дорога есть, просто она теперь другая.

– Да, в три раза длиннее! И через лес, где можно заблудиться!

– Не заблудишься, если голова на плечах есть. Ну да, ты можешь и не дойти…

– Ты меня вообще за идиотку держишь? – взрываюсь я окончательно.

– А с чего бы? – с невинным видом спрашивает он. – Просто констатирую факты. Лезешь через забор, не читаешь указатели, жалуешься на дороги...

– Знаешь, что, – прерываю я его, чувствуя, как щеки горят от злости. – Иди ты со своими фактами к черту! И со своим элитным поселком тоже!

У меня и так было поганое настроение, еще и этот… Интересно, сейчас все парни такие?!

– Я не могу пойти, я на своей территории. Почти. Мой дом в конце поселка. Так что придется тебе. Но куда же ты пойдешь? – насмешливо интересуется он. – Через лес-то страшно, вдруг заблудишься?

– Не твоя забота! – огрызаюсь я, разворачиваясь к воротам поселка.

– Эй, а через ворота тебя охрана просто так не выпустит! Ты же не входила! – кричит он мне вслед.

– Посмотрим! – бросаю через плечо, гордо вскидывая подбородок.

Иду к воротам, чувствуя, как он смотрит мне вслед. Ну и пусть смотрит! Еще этого наглеца мне не хватало. «Деревенская девочка»... «Голова на плечах»... Да я ему покажу, у кого тут голова на плечах! Хотя нет, не покажу. Надеюсь, мы больше не встретимся!

Охранник в будке действительно смотрит на меня с подозрением, но, когда я объясняю ситуацию, неохотно открывает ворота. Видимо, скандалить с местными жителями ему не хочется

Выхожу за территорию поселка и оглядываюсь. Действительно, привычной тропинки нет. Зато есть указатель «Коктевка – 3 км» и стрелка, показывающая направление в лес. Что ж, значит, придется идти.

Поправляю рюкзак и решительно шагаю по заснеженной дорожке, ведущей в чащу.

1.2

Иду по лесной дороге. Дышится хмуро и немного сладко — морозный воздух всегда пахнет чем‑то чистым и старым. Табличка «Коктевка — 3 км» остаётся за спиной, стрелка криво смотрит на меня, как будто тоже сомневается, справлюсь ли. Смешно. Я ещё с детства здесь бегала, каждую кочку наизусть знаю. Просто давно не ходила. И да, я всё так же упёртая: если сказала себе, что дойду сама, значит — дойду.

Лес вокруг белый, как огромная нелепая шуба из муки. Сосны держат на лапах мягкие подушки снега, ветви иногда стряхивают тяжесть и всё это осыпается медленно, как перья из разорванной подушки. Иду, ступни проваливаются в свежий наст, иногда встречаются чужие следы — лисьи, наверное, или собачьи.

В голову лезут обрывки недавней перепалки: «воришка», «деревенская девочка». Улыбка сама вылезает на лицо, хотя губам на морозе трескаться не хочется.

На очередном повороте открывается просвет. Внизу, как на ладони, сереет моя Коктевка — и крыши, и старые сады, и заброшенный клуб с вывалившимися окнами, и мостик через почти занесённый снегом ручей. За деревней, на пригорке, белеют новые коробки коттеджей — чёткие, ровные, как из каталога. Они не отсюда, но их теперь много, и они как будто раскладывают на шахматной доске новую жизнь, не спрашивая у старой разрешения.

Спускаюсь осторожно, пятками торможу, чтобы не улететь. Снег тут мягче, тело уже вспотело под курткой, а щёки всё равно обжигает. Хожу между покосившимися заборами как между страницами книги. Люблю ли я это всё? Да. Злюсь ли? Тоже. Потому что любое возвращение — это как примерка старого платья: или волосы уже не те, или талию тянет.

Мой дом — в конце улицы, за высокой берёзой, у которой кора похожа на письмо. Когда‑то мы с бабушкой называли её «берёза‑бумага», и она слушала наши секреты. Ворота провисли, калитка, как всегда, заедает. Толкаю плечом — не получается. Ещё раз — со скрипом сдаётся. На крыльце тонкий слой снега, ступени пружинят под ногами, будто живые. Замок у двери старый, в кармане брякает ключ. Когда‑то я прятала его под большой плоский камень у порога. Поднимаю камень автоматически — там пусто, только намерзший ледок, как зеркало. Ну да, времена изменились. Ключом попадаю с третьего раза — пальцы деревянные.

Внутри пахнет холодом и прошлым. Это особенный запах — словно из сундука достали чужую жизнь. Пыль не пахнет, пахнет отсутствие. Никого нет. Молчание обволакивает. Я стою в прихожей, слушаю, как хрустит под ботинками замёрзшая половичка, и вцепляюсь взглядом в печку. Кидаю рюкзак на лавку, снимаю шапку — волосы липнут ко лбу, и холод сразу кусает макушку. Надо найти дрова.

Иду к поленнице, она рядом с баней, под крышей, но снег всё равно добрался и зарядил полешки по верхам белым инеем. Беру несколько — те, что снизу, посуше. Руки нарываются на занозы, пальцы ноют. Вспоминаю, как бабушка кидала щепки ловко, будто играла на пианино — и всё у неё разгоралось мгновенно. Я не бабушка. Я человек с городскими руками, которые отлично умеют набивать сообщения, но с трудом распознают, правильно ли лежит полено.

Нахожу в шкафчике старые газеты, слежавшиеся и хрупкие, комкаю, закидываю в печь. Спичка с первого раза тухнет — дыхание слишком резкое. Со второго разгорается и лезет в лицо тонкой горячей лентой. Я приоткрываю поддувало, прикрываю дверцу, слушаю, как огонь выбирает себе путь, и надеюсь, что он пойдёт в трубу, а не ко мне в комнату. Надежды мало, я в себя не верю. Через минуту запах мокрого дыма подступает к горлу. Я кашляю, машу тряпкой, как будто это что‑то даст, и ругаюсь шёпотом.

Телефон оживает в кармане. Резкий, цифровой писк в этом тёмном, как чулан, пространстве звучит как сирена. Достаю — Антон. Конечно. Он умеет ловить момент. На экране — фото, которое я так и не удалила: он в смешной шапке, щурится на солнце. Я нажимаю «отклонить». На секунду становлюсь как ребёнок, который запрещает себе конфеты, хотя конфеты лежат перед ним на столе. Я ведь ехала сюда рассчитывая, что не будет связи, как раньше. На деле — какой же коттеджный посёлок без вышек, без интернета, без своего чёртового вай‑фая, который пробивает даже до моего старого «деревенского» дома. Спасибо вам, новые соседи, что испортили мне план спрятаться.

Выбираюсь наружу, потому что дым застревает в голове, как обида. Хожу по двору, смотрю на деревню. Те же занесённые дорожки, та же скособоченная лавочка у дороги, овраг, из которого дети катались на картонках. Новое — столбы с фонарями у улицы, которые кто‑то установил недавно. И ещё — ровная дорога, вычищенная трактором, тянется мимо моего забора как белая лента. И откуда‑то оттуда, от границы с их коттеджами, тянет запахом дыма поприличнее — не мокрого и старого, как из моей печки, а сухого и дорогого, как будто жгут не поленья, а ароматизированные брикеты.

И тут я замечаю его. Самый крайний дом посёлка — прямо напротив моей улицы. Большие окна, тёмный карниз, дорожка идеально расчищена. Дверь открывается, и выходит тот самый, которому я приземлилась на грудь, как стая снежинок. Он морщится от света, засовывает руки в карманы пуховика и оглядывает округу. Наши взгляды встречаются, как будто это заранее было оговорено. Он тоже узнаёт меня — уголки его губ поднимаются, и получается странная улыбка, будто он увидел знакомого кота на чужом крыльце.

Я обмираю на секунду и, вопреки себе, тоже улыбаюсь — от неожиданности. Потом быстро опускаю глаза, делаю вид, что рассматриваю собственную калитку. А сердце стучит, будто гонится за кем‑то.

Он делает шаг. И ещё один. И я вдруг понимаю, что он идет ко мне.