В объятиях чудовища

1 глава.Машина.

Я крепче сжала ручку двери от машины, так сильно, что костяшки побелели. Казалось, если сожму ещё сильнее — металл просто согнётся под моими пальцами. Если что — выпрыгну. Плевать, что это безумие, что так нельзя делать на такой скорости. Плевать, что могу разбиться. Выбора нет. Сердце тикает в висках, как неисправный метроном, мысли бегут по кругу, упираются в тупик и возвращаются обратно. Страх гудит в груди, мешает дышать, мешает соображать.

Я снова посмотрела на Люка — может, он одумается? Может, сбавит скорость, посмотрит на меня, поймёт, что это всё за гранью? Но он только сильнее вдавил педаль газа. Его лицо было каменным, губы сжаты, а глаза — холодные, стеклянные, как у человека, который уже не здесь. В этих глазах что-то беспокойное, чужое.

— Остановись, прошу, — мой голос дрогнул, превратился почти в шёпот. — Мы же можем попасть в аварию. Люк, ты слышишь меня? — Я не знала, сколько раз я уже повторяла это. Кажется, сотню. Каждое слово летело в пустоту, как в пропасть.

Он молчал. Ни взгляда, ни вздоха, ни намёка на то, что слышит меня. Только сильнее сжимал руль, так, что суставы побелели. Раньше он никогда так не гнал. Никогда. Люк всегда был осторожен, считал каждую мелочь, будто боялся обидеть сам воздух вокруг себя. А сейчас... сейчас ему плевать. Плевать на жизнь. На свою. На мою.

— Давай ты остановишься, и мы поговорим. Ну пожалуйста. Снизь скорость. Мы же умрём, Люк, — я положила свою руку на его плечо. Рука дрожала. Я сразу почувствовала, что-то не так. Почему оно такое костлявое? Он ведь ходил в зал. У него были мышцы — не огромные, но крепкие. Сейчас под моей ладонью только кости, натянутые тонкой кожей. Я провела взглядом вниз по его руке, сжимавшей руль. Скелет. Настоящий скелет. Сердце сжалось, в горле пересохло.

— Мы умрём... — Люк усмехнулся, не поворачивая головы. — Я не хочу так жить. Я умру и заберу тебя с собой.

Я отдёрнула руку, будто обожглась. Эти слова отдались холодом внутри. Он сказал это спокойно, даже лениво, как будто обсуждал, что поесть на ужин. Я сглотнула.

— Что ты сказал? — голос мой сорвался, стал выше. — В смысле «умереть»? Ты же шутишь? — уголки губ нервно дёрнулись. Боже, пожалуйста, скажи, что это шутка.

Он повернул ко мне голову. Не шутил.

— Нет. Мы сегодня умрём, — его голос стал ниже, хриплым. — Они сказали, что хотят моей смерти. — В глазах заиграли бесы. — Они хотели моей смерти. Они издевались надо мной. Ты знаешь, как это? Каждый день. Каждый чёртов день. — Он рассмеялся. — А знаешь, что самое смешное? Они хотели, чтобы я не трогал тебя. Но я убью тебя. В отместку им.

Я вжалась в дверцу, как будто могла раствориться в ней. Сумочку подтянула ближе к себе, пальцы дрожали так, что ткань сжалась до боли.

«Это не реально. Это сон. Это не может быть правдой», — крутилась мысль в голове, но пальцы выдавали меня — они мелко тряслись, словно под током.

— Зачем? — я прошептала, едва слышно. Это было единственное слово, которое смогла вымолвить. Паника расползалась, как чёрная вода, заполняя каждую клетку. Кровь гудела в ушах, голос свой я едва слышала.

Он резко хрипло выдохнул, а потом заговорил почти шепотом:

— Она хотела, чтобы я убился. Потому что я ужасный. Скажи, — он дёрнул головой, всматриваясь в меня, — я действительно такой плохой? Почему меня ненавидят? Почему, Моника? Не знаешь?

Я сглотнула, слова застряли. Сказать «нет»? Сказать «да»? Сказать что угодно, чтобы он успокоился? Но я не смогла.

— Люк, пожалуйста... ты не плохой. Просто... просто не надо так. Остановись, мы всё обсудим. Давай просто остановимся, прошу тебя... — слова вырывались, как рваное дыхание.

— Зато я знаю, — вдруг рванул он громче. — Я всё знаю. — И его рука потянулась ко мне. Пальцы сомкнулись на моём горле.

Воздух исчез. Резкая боль. Паника. Тело взорвалось, превратившись в один крик — жить. Я задыхалась, руками вцепилась в его запястье, пыталась оторвать его руку. Ничего. Силы в нём было больше, чем в камне, несмотря на худобу.

«Не падай. Не теряй сознание. Не дай ему победить. Дыши», — голос внутри меня рвался, как шёпот, как молитва. Я пыталась втянуть воздух маленькими порциями, но он только сильнее давил, как будто хотел выжать из меня всё.

— Это всё из-за тебя, тварь, — заорал он. — Это из-за тебя я таким стал! Это из-за тебя у меня нет нормальной жизни! Зачем я вообще с тобой связался?! — его голос ломал меня, каждое слово рвалось криком и резало уши.

Мир вокруг терял окраски. Ладони белели от напряжения. Я чувствовала, что теряю себя. Ещё секунда — и тьма.

2 глава.Больница.

Я медленно открыла глаза, моргнув несколько раз, чтобы прогнать туман. Свет бил в лицо, резал глаза, будто кто-то поставил лампу прямо надо мной. Поморщившись, я приложила ладонь к голове — виски гудели, как будто внутри кто-то работал отбойным молотком. Пульс бился прямо в черепе, отдавался эхом.

Я осторожно приподнялась на локтях, осмотрела комнату и замерла. Белые стены, серые занавески на окне, запах лекарств и хлорки. Рядом стояла тумбочка с водой и аккуратно сложенной стопкой полотенец. Всё выглядело слишком чисто, слишком правильно. Больница. Это… больница?

— Вы проснулись, госпожа? — вдруг раздался голос сбоку.

Я резко дёрнулась и обернулась. Сердце подпрыгнуло к горлу. В кресле у стены сидела женщина лет сорока, волосы убраны в тугой пучок, а на ней — горничный костюм: чёрное платье и белый фартук. Никакой медицинской формы, никакого халата.

— Кажется, да… — выдавила я и натянуто улыбнулась, будто сама себе, будто чтобы проверить, двигаются ли у меня губы. Руки машинально поправили одеяло. Взгляд зацепился за пальцы.

Маникюр. Ярко-красный, слишком кричащий, чужой. Я никогда не носила такой цвет. Да и сами пальцы… короткие, какие-то неуклюжие. Словно это не мои руки.

Женщина вдруг вскочила, стул скрипнул по полу.

— Я позову врача, — сказала она и почти бегом выскочила из комнаты.

Я осталась одна. Тишина повисла, только сердце грохотало в груди. Я подняла руки к волосам, хотела зачесать их назад, как всегда делала, но пальцы остановились на полпути. Пряди были другие. Жёсткие, волнистые. Цвет… медовый.

— Что за… — прошептала я и осторожно поддела одну прядь.

Это был не мой цвет. Не мои волосы.

Я судорожно огляделась по сторонам. Нужно зеркало. Мне обязательно нужно зеркало. И я его увидела — шкаф в углу комнаты, на дверце большое зеркало.

Сбросив одеяло, я поднялась с кровати. Ноги дрожали, колени подкашивались, но я сделала шаг, потом второй. Шаги были неуверенные, будто тело только училось ходить. Я добралась до шкафа и встала перед зеркалом.

Я подняла глаза и замерла.

В отражении смотрела девушка. Не я. Чужая. Лицо другое, глаза другие, волосы другие. Я смотрела и не могла вдохнуть. Это не моё отражение. Это… кто-то другой.

Я подняла руку — и отражение сделало то же самое. Дотронулась до щеки. Кожа была тёплой, настоящей. Но лицо оставалось чужим.

— Это сон, — шептала я, трогая себя, плечи, руки, волосы. — Это просто сон. Мне снится.

Но ощущения были слишком реальными. Слишком чёткими. Сон никогда не бывает настолько настоящим.

В этот момент я заметила странное — под резинкой больничных штанов проглядывал тёмный рисунок. Сердце екнуло. Я медленно натянула ткань ниже и увидела татуировку на низу живота. Линии сплетались в узор, но я не смогла понять, что он значит. Никакого смысла. Просто чужая метка.

Дверь распахнулась так резко, что я дёрнулась, натягивая штаны обратно. В комнату вошёл мужчина в белом халате. Врач. Высокий, с серьёзным лицом и внимательным взглядом.

Я инстинктивно отступила назад, словно хотела увеличить расстояние.

— Ирма Доил, как вы себя чувствуете? — спокойно спросил он.

Я замерла. Ирма Доил. Это имя пронзило меня. Он сказал его так, будто оно принадлежало мне. Будто не сомневался, что именно я и есть та самая Ирма.

Доктор подошёл ближе, уверенно взял меня под руку и усадил обратно на кровать. Его движения были твёрдыми, но не грубыми. Я подчинилась автоматически, всё ещё не веря в происходящее.

Он сел напротив, достал блокнот, раскрыл его и приготовил ручку.

— Расскажите, что чувствуете, — произнёс он, глядя прямо мне в глаза.

Я открыла рот, но слова застряли. Как я могу рассказать, что чувствую? Что моё тело чужое? Что я не Ирма? Что я вообще не знаю, где нахожусь и почему жива?

Я всё же начала отвечать — тихо, осторожно, как будто проверяла каждое слово. Но внутри я слышала только один вопрос, который разрывал голову:

Почему он зовёт меня Ирмой Доил?

----

Я лежала на спине, разглядывая белый потолок, и пыталась собрать свои мысли. Каждая часть меня болела, но больше всего — голова. Гудела так, будто в висках стучали молотки. Я медленно повернула голову в сторону двери и услышала голос:

— Скоро к вам придут медсестры и обследуют вас. Мы сообщили вашему мужу, что вы очнулись.

Муж? Какой муж? Мои глаза тут же расширились, сердце забилось быстрее. Муж… А мы с ним знакомы вообще? Я ещё не успела понять, что происходит, а мужчина уже встал с кресла и направился к двери.

Когда он коснулся ручки, я села чуть выше и тихо спросила:
— Что со мной произошло?

Он обернулся ко мне, взгляд был ровный, спокойный, почти безэмоциональный.
— К вам придут медработники и всё расскажут. Прошу простить, меня ожидают другие пациенты. — Он слегка поклонился и вышел из палаты, закрывая за собой дверь.

Я откинулась на подушку, развернула руки в стороны и смотрела в потолок. Дышать было тяжело, голова раскалывалась, мысли скакали туда-сюда: «Как я оказалась здесь? В чужом теле? Что с Люком? Почему я вижу его только в своих воспоминаниях?»

Я закрыла глаза, сжимая их ладонями. Это не сон. Я точно в другом теле. И каждое прикосновение к собственному телу только подтверждало это. Мои пальцы ощущались чужими, чужие волосы прилипали к ладоням. Но как? Почему?

Вдруг дверь распахнулась, и я вздрогнула. В палату вошли три медсестры. Их шаги были быстрые, деловые, почти механические. Каждое движение, каждое движение рук медленно вплеталось в мой внутренний хаос мыслей.

— Здравствуйте, госпожа, как вы себя чувствуете? — одна из них подошла ближе и начала аккуратно осматривать меня.

Я попыталась улыбнуться, но улыбка вышла натянутой.
— Нормально… — выдавила я. — Какой сегодня день недели?

Медсестра задумалась, слегка нахмурилась, затем ответила:
— Двадцать седьмое февраля. Четверг.

Я замерла. Двадцать седьмое февраля. Сегодня день моего рождения. Мне должно было исполниться восемнадцать лет.