Тимур наваливается на меня, прижимает к матрасу своим весом. А я не могу, захлебываюсь рыданиями. Он продолжает целовать ключицы, плечи.
— Ты… чудовище, - шепчу сквозь слезы.
Он приподнимается на локтях, внимательно смотрит мне в глаза. И я вижу какую-то дикую усталость и… разочарование? Тимур улыбается левым уголком губ, слизывает мои слезы.
— Да. Но я твое чудовище, любимая. А ты — моя красавица. Как в сказке. Красавица и чудовище.
Тимур медленно снимает с меня домашние штаны, ведёт носом следом за тканью. Нюхает, как животное. Спускается до стоп, облизывает каждый палец на ноге, целует щиколотки.
Я срываюсь на рыдания. Не могу. Не могу выносить эту его всепоглощающую любовь, которая душит. Которая разрушает.
Боже, почему это всё происходит.
Ночная смена прошла напряжённо, куча вызовов. Мы сегодня без обеда и без сна. Смотрю на своего водителя, дядя Миша хоть и в возрасте, но держится бодрячком. Алена же, моя подруга и коллега, дремает у меня на плече.
Да, работа в скорой помощи — это адски сложно. Но несмотря на все трудности и небольшую зарплату, я очень люблю свою работу. Медицина — моя страсть и я ни за что её не брошу.
— Буди Аленку, скоро на базе будем, - дядя Миша закуривает и выдыхает в окно.
— Я не сплю, - Алёна поднимает голову с моего плеча и сонно потягивается. - Хорошо, что завтра выходной. Сегодня буду отсыпаться, а завтра поведу Кирилла в «Остров сокровищ», обещала же.
— Внучке там нравится, мы как придем туда, так за уши не вытащить, - ругается по-доброму дядя Миша.
— Вот и Кирилл тоже туда просится, любит эти лазалки. А я иногда смотрю как он падает там и зарабатываю новые седые волосы.
Смеёмся.
Мы с Алёной одногодки. Начали дружить в начальной школе, потом поступили в медицинский колледж и так случилось, что и в бригаде оказались вместе. Кирилл — сын Алёны, мой крестник. Ему 6 и он сплошная ходячая проблема. Если Алёна поседеет к 30, то это из-за сына, а не из-за нашей работы. Ну, и я вместе с ней, ведь мы очень близки и все невзгоды делим пополам.
Подъезжаем на станцию, коллеги уже приехали, мы самые последние. Вылезаем из машины, на улице тепло, солнечно. Вдыхаю свежий воздух полной грудью. Люблю этот момент, когда осознаешь, что смена позади и сейчас два дня можно отдыхать. Тем более сейчас лето, а в жару вообще не хочется работать.
Заходим на станцию, в холле суета как обычно. Одни врачи сдают смены, другие готовятся заступать. Все бегают то с бумажками, то на инструктаж, то ещё куда-то. Мы идём сдавать медицинскую укладку.
— Доброе утро, Нина Николаевна, - заглядываю в кабинет, улыбаюсь, протягиваю женщине чемодан. Нина Николаевна сама проработала всю жизнь на скорой помощи, потом вышла на пенсию, но долго не смогла сидеть дома. И устроилась заново на станцию, но уже в другой должности. Ей было за 60, но всегда маникюр, прическа и хорошее настроение.
— Доброе, Ариночка. Как смена? - Нина Николаевна забирает у меня чемодан и бумаги, начинает сверять.
— Вызовов было куча, мы даже на обед не смогли вырваться. То драка, то кухонный боец, то роды.
— Даже роды?! - хихикает, - Повезло вам сегодня, конечно. Ну теперь отдыхать, надо поспать тебе, совсем устала.
— Да, сейчас домой спать.
Жду, пока женщина примет мой чемодан. Когда всё сверено, ставлю подпись и иду в раздевалку. Алёна почти переоделась.
— Нормально всё? - спрашивает подруга.
— Да, всё нормально.
— Радмиру сломали нос, прикинь? Сейчас видела Кристину, она сказала, что мефедроновый парень накинулся на Рада и лбом дал в нос. Рад уже дома, его сняли со смены сразу.
— Какой ужас! А пациент в ПНД? - открываю свой шкафчик.
— Да, Кристина сразу полицию по каналу вызывала, они приехали и скрутили его, - Алена застёгивает сандалии. - Но это вообще ни в какие ворота не лезет, а если бы она была одна? Этот мудак убил бы ее.
Врачи скорой помощи одни из самых незащищённых специалистов. Потому что на вызовах может произойти всё, что угодно. Никогда не знаешь, что ожидать. И если ты девушка, то опасность увеличивается вдвое. Но надо отдать должное нашему дяде Мише, он почти всегда ходит с нами на вызовы. И с ним мы чувствуем себя в безопасности.
— Какие планы на выходные? - спрашивает Алёна.
— Честно говоря, никаких. Сегодня спать. Вечером, наверное, бабушка опять отправит в огород всё поливать и собирать, - улыбаюсь. - Может заедите? Кир любит клубнику, а ее в этом году просто немеренно.
— Да, давай вечером заедем. Сейчас тоже хочу поспать, потом заберу из сада и поедем к тебе. Мартини брать? - подруга загадочно улыбается.
Обычно наши вечера мартини переходят в задушевные ночные разговоры, смех и слезы. И моя бабушка всегда сидит с нами до победного. Эта женщина любит с нами посекретничать, но и мы не против.
— Ладно, только бери сразу большую, а то где потом искать добавку, - смеюсь.
Выходим на улицу, машин скорой помощи уже нет. У ворот ждёт дядя Миша на своей машине, сейчас подбросит нас домой. Золотой человек, заботится о нас, как о дочерях. И мы ему платим тем же. У нас вообще бригада как маленькая семья, мы даже праздники некоторые вместе отмечаем.
Бежим к серебристому Ланосу, запрыгивает на заднее сиденье.
— Простите, если долго, - щебечет Алёнка.
— Не, нормально, я даже покурить не успел, - мужчина заводит машину и мы плавно трогаемся с места.
В машине жарко, открываю окно. Ветер треплет волосы, солнце греет лицо. Такое чувство приятное, будто ты в ребёнок и знаешь, что впереди три беззаботных месяца. Прикрываю глаза, ловлю этот момент. Чувствую, Алёна трогает меня за руку. Открываю глаза, подруга смотрит на меня своими зелёными омутами и улыбается. Мы молчим, но я знаю, что она тоже чувствует это.
Дядя Миша всегда высаживает нас на одной остановке, дальше мы сами. Живём с Алёной в соседних домах, поэтому идём тоже всегда вместе.
— Спасибо, что подвезли, - говорю мужчине и быстро выхожу из машины, пока на дороге не началось движение.
— Не за что, - кивает дядя Миша и снова закуривает.
— Надо снова провести с ним беседу, чтобы не курил столько, - бухтит Алёна и поправляет лямку от сумки.
— Да, он в последние месяцы просто как паровоз. Может случилось что?
— Да хрен знает. Он же не скажет, - подруга тормозит и смотрит в сторону супермаркета, - пойдешь в магазин? Забыла, у меня вообще ни крошки хлеба нет.
— Нет, домой пойду. Давай тогда, до вечера, - обнимаю Алёну и иду в сторону дома.
Открываю входную дверь, скидываю сумку. Дома тишина, бабушка на даче. У нас солнечная сторона, поэтому вся квартира залита золотым светом. Люблю, когда так, сразу такое приятное ощущение дома.
Надо сходить в душ, перекусить и завалиться спать. Но ещё надо позвонить бабушке, спросить как она там и предупредить, что вечером у нас сабантуй.
Просыпаюсь от будильника. Время 4 часа дня, я вроде бы даже выспалась. После смены стараюсь не спать до победного, иначе выходные пролетают незаметно. Поспала 6 часов и на том спасибо.
Лежу, смотрю в потолок. Тело просыпается, а в голове снова рой мыслей. Звонок Константина Сергеевича выбил из колеи. Я не чувствую страх, но понимаю, что работа в колонии — это не то же самое, что и на скорой. Интересно, если бы у меня был муж и семья, я бы согласилась на эту работу? Наверное, нет. Это сейчас мне терять нечего, никого нет кроме бабушки и Алёны. А если бы был муж…
Снова в груди неприятное чувство разочарования. Как-то у меня не складываются отношения с противоположным полом. Знакомятся либо женатые, а это для меня сразу и навсегда табу. Либо парни, которые без нормальных ориентиров в жизни. Я не против погулять, выпить и как-то весело провести время. Но у меня есть работа, которая отчасти вынуждает развиваться, да и я сама стремлюсь к тому, чтобы стать хорошим врачом. И мне бы хотелось, чтобы мужчина рядом со мной тоже имел какую-то цель, что-то представлял из себя, а не только гулянки. Алёна говорит, что у меня слишком завышенные требования и поэтому я до сих пор девственница. Да, мне 23 и дальше поцелуев никогда не заходило. Иногда меня это расстраивает, возможно со мной что-то не так?
Переворачиваюсь на бок.
Я не карьеристка. Но на текущий момент жизни, кроме работы у меня ничего нет, поэтому я за нее и держусь. Поступила в медколледж после 9 класса, потому что тогда уже понимала, что денег не будет на ВУЗ. Отец погиб 10 лет назад, мамы нет уже 17 лет. Бабушка тянула меня одна на пенсию учителя начальных классов. Было тяжело и поэтому я не хотела быть обузой, нужно было самой на ноги вставать. Начались первые подработки санитаркой, потом я работала в перевязочной, потом медсестрой в травматологии. Ну и со временем доучилась до фельдшера скорой помощи. Хочу быть хирургом, но не уверена, что будут время и деньги на обучение.
Встаю, иду в душ. Надо собираться на дачу, бабушка уже ждёт.
***
Открываю калитку, вижу, что дверь в дом открыта.
— Бабушка! - зову.
— Арина? - через минуту выглядывает моя любимая, - ты чего с пакетами?
Захожу в дом, ставлю два пакета на пол. Купила по мелочи продуктов. Обнимаю бабушку, она чмокает меня в обе щёки.
— Купила понемногу всего, Алена же с Кириллом приедут попозже. Он наверняка захочет чипсов или печенье.
— Зачем ему чипсы? Я вон пирожки напекла, - бабушка кивает в сторону стола, а там два подноса пирожков.
— Он ещё не в том возрасте, чтобы выбирать между пирожками и чипсами — первое, - смеюсь.
Иду в комнату переодеваться. Кухня и столовая на солнечной стороне, а спальня в теньке и здесь всегда прямо холодно. Чувствую, как мурашки побежали по рукам. Достаю из шкафа дачные шорты, свободную футболку. Взгляд цепляется за фотографию родителей, которая висит на стене. В груди щемит, я очень скучаю.
— Арина, телефон! - бабушка кричит из кухни.
Бегу в коридор, помню, что должен позвонить этот мужчина из колонии. Достаю телефон, наверное, он, номер не определился.
— Алло? - поднимаю трубку запыхавшись.
— Арина Александровна, здравствуйте. Мне ваш номер Константин Сергеевич дал, - слышу низкий мужской голос.
— Да-да, я ждала вашего звонка.
— Я начальник 157 колонии, полковник Дрёмов, Иван Николаевич. Нам нужен врач на замену, где-то на месяц. Константин Сергеевич очень вас рекомендовал, - последнее мужчина говорит уже мягче.
— Константин Сергеевич мне кратко рассказал, что требуется. Так что я немного в курсе.
— Вы сможете завтра утром приехать в колонию? К 10? Будет ваш сменщик, всё расскажет и покажет. Ну и все бумаги подпишем сразу, детали обсудим.
— Да, конечно. Буду в 10.
После разговора чувствую волнение. Я уже согласилась, но надо обсудить всё с Алёной, нужна её поддержка. Бабушка точно будет против, но что поделать.
Подруга приезжает с сыном через час. Как и всегда заваливаются с шумом. Алёна не строгая мама, но до жути любит читать нотации. То Кирилл не так стоит, то не так смотрит. Добавьте к этому бесконечные проблемы с поведением и всё, уши в трубочку сворачиваются от постоянного бубнежа.
— Кир, ты можешь сначала разуться, а потом заходить в дом? - причитает Алёна с порога.
— Да мам! Чё ты начинаешь, я просто ещё не успел, - истерично отвечает крестник.
Что ж, видимо по дороге они поругались несколько раз и сейчас накал будет ещё больше подогреваться.
— Заходи, родной, - бабушка целует Кирилла в щеку, обнимает. Любит мальчика как своего внука.
— Здрасьте, тёть Галя, - Алёнка следом за сыном обнимает бабушку, - мы принесли Мартини и торт.
— Торт не надо было, а мартини я люблю, - бабушка щипает за бок подругу. Аленка смеётся.
— Давайте накроем стол, есть уже хочу, - зову девочек на кухню.
Пока мы готовили ужин, Кирилл успел несколько раз упасть на улице, разбил колени и порвал новые штаны. Надо ли пересказывать все возмущения Алёны? Поверьте, это было громко.
И несмотря на ругань подруги на сына, я обожаю когда мы вот так собираемся на даче. Сразу тепло становится на душе. Когда дедушка был ещё жив, то сделал открытую беседку, в которой мы летом всегда проводим время. И этот факт добавляет свою романтику.
Пока бабушка ушла поливать огород, я рассказала Алёне про звонок Константина Сергеевича.
— Ну, работа есть работа, Арин. Конечно, место такое себе, но там ставка оплачивается в полтора раза больше. Я бы тоже согласилась. Тем более всего на месяц, - подруга допивает очередной бокал.
— Ну вот и я так подумала, что денег немного подзаработаю. Во всяком случае, я ни разу не слышала, чтобы в колонии этой что-то происходило.
— Да, кстати. Ни менты, ни наши, никто ничего не рассказывал никогда, - соглашается.
— Ладно, съезжу завтра к ним, посмотрю обстановку. Я не из пугливых, после того случая в подвале, мне уже ничего не страшно.
Я была около здания колонии в 9:50. Сегодня пасмурно и дождь льет. От этой серости тюрьма выглядит ещё более убого. Хотя как должно выглядеть такое место? Не курорт же.
— Здравствуйте, мне назначено в 10:00 к полковнику Дрёмову, - говорю на КПП и протягиваю молодому служащему свой паспорт.
Он звонит по телефону, уточняет. Когда ему подтвердили, что меня ждут, выдал пропуск и махнул в сторону разбитого крыльца.
На территории чисто, даже цветы посадили в клумбах. Но всё равно энергетика места подавляет.
Внутри меня встречает ещё один сотрудник, там тоже что-то вроде КПП. Проверил пропуск, записал мои данные в тетрадь.
— Пойдёмте, провожу вас, - слышу за спиной мужской голос. Поворачиваюсь и натыкаюсь на улыбчивого блондина. Глаза ледяные, на фоне серой пятнистой формы, они прям выделяются. Но взгляд добрый.
— Здравствуйте, спасибо, - улыбаюсь ему.
Мужчина поворачивается и жестом показывает в сторону коридора. Да уж, интерьер здесь кошмарный. Свет тусклый, стены какие-то серые и местами сильно обшарпанные. Стоят цветы вдоль коридора, но они совсем не создают уют.
— Меня зовут Женя, работаю здесь надзирателем, - парень чуть приподнимает кепку на лоб и заглядывает мне в лицо всё также улыбаясь.
— А я Арина, и я врач. Буду заменять вашего, который ушел на больничный.
— Аа, понятно. Да, Денис – это наш второй медик, упал со своего мотоцикла и сломал ногу в двух местах. Работать с такой травмой не может, понятное дело.
Идём дальше по коридору, доходим до тупика, поворачиваем направо. Взгляд падает в сторону другого коридора. Видимо правая часть — это крыло администрации, потому коридор, который вел в левое крыло выглядел как в фильмах ужасов. Предугадывая свою удачу, даю 100%, что именно там и будет медицинский кабинет.
— Пришли, - Женя кивает на дверь с табличкой «Начальник колонии 157, полковник Дрёмов Иван Николаевич».
Стучу в дверь.
— Да? Проходите!
Открываю, взгляд режет слишком яркое освещение. По сравнению с коридором, ощущение такое, что смотришь на сварку. Кабинет небольшой, длинный стол буквой Т, несколько стульев, шкаф с папками.
Иван Николаевич встаёт, идёт мне на встречу. На вид ему около 50. Высокий, широкоплечий. Темные короткие волосы, на висках седина. Глаза карие и несмотря на улыбку, взгляд холодный.
— Здравствуйте, Иван Николаевич, - улыбаюсь. Мужчина протягивает мне руку для пожатия. У него горячая сухая ладонь, но этот жест почему-то вселяет мне спокойствие. Жму в ответ.
— Проходи, Арина, - рукой показывает на стул.
Сажусь на предложенное место, мужчина возвращается в свое кресло.
— Константин Сергеевич мой старый друг, поэтому я доверяю ему. Как предложил твою кандидатуру, я сразу согласился. Думаю, что по работе в скорой помощи ты примерно представляешь, какой здесь континент.
— Да, в скорой кого только не бывает в роли пациентов. Ваши клиенты, возможно, даже более приятные.
Иван Николаевич хрипло смеётся.
— Разные бывают, но у нас с дисциплиной всё в порядке. За безопасность можешь не переживать. Женщины работают на кухне, а также один врач у нас женщина. Никаких нападений, всё контролируется.
— Да я и не боюсь, честно говоря. Просто место подавляет своей энергетикой, а так, пациенты — они везде пациенты. У меня нет предубеждений.
Мужчина довольно кивает.
— Я рад, что у тебя такая позиция. Я знаю, что у тебя график на скорой день ночь и два выходных. Здесь также, два через два. Одна смена в день, другая в ночь. Денис Владимирович выйдет с больничного примерно через месяц, возможно дней 40. У него травма тяжёлая после… - запинается, - падения с мотоцикла.
— Пусть лечится сколько нужно, - улыбаюсь.
— Добрая душа ты, Арина, - Иван Николаевич задерживает взгляд на моих губах, потом резко выдыхает и улыбается. - А ещё красивая очень.
Немного впадаю в ступор. Что я должна ответить? И к чему этот комплимент вообще?
— Врач должен быть сострадательным, иначе… он будет только калечить, а не лечить - говорю чуть склонив голову к плечу.
Иван Николаевич смотрит пристально и медленно улыбается. В глазах тоска и какая-то обречённость.
— Пойдем в медблок. Там Кристина Алексеевна сегодня, как раз всё покажет тебе.
Выходим из кабинета, Женя стоит за дверью оперевшись плечом в стену, что-то смотрит в телефоне. Увидя Дрёмова сразу равняется.
— Товарищ полковник, - цедит Женя.
— Ханжин, сейчас в медблок, потом проводи Арину Александровну обратно.
— Так точно, - Женя еле заметно улыбается.
Ну, как я и предполагала, мед кабинет находится в том ужасном коридоре. Точнее, через него нужно пройти, потом несколько железных дверей с решетками и замками, и вуаля, медицинский блок.
Выглядит всё очень плохо. Всё разбито, будто здесь была бомбежка. Запах сырости и хлорки. В городе есть старые поликлиники, которые лет 30 без ремонта, но даже там не так всё печально.
Медицинский блок — это небольшой холл с порванным линолеумом. С двух сторон холл закрыт двойными дверями с замками и решетками. Возле каждого выхода стоит сотрудник. Дверь в сам кабинет открыта, висит красная выцветшая табличка «Медицинский кабинет».
Дрёмов проходит вперёд, его широкие плечи едва не задевают наличник.
— Кристина Алексеевна, доброе утро. Принимай врача в помощь, - Иван Николаевич как-то странно это сказал, будто приказ.
Захожу следом и ловлю на себе недовольный взгляд. Видимо это и есть Кристина Алексеевна. На вид ей лет 40, может чуть меньше. Черные волосы собраны в пышную прическу, которая накидывает ей возраст. Длинные наращенные ресницы, глаза подведены черным карандашом. Губы накрашены ярко красной помадой. Медицинский халат едва прикрывает пятую точку, юбка под ним совсем короткая. И… это чулки?! Она надевает чулки на работу в колонию?!
— Здравствуйте, я Арина, - улыбаюсь.
— Здрасьте, - надменно отвечает женщина. Если бы она ещё щёлкнула жвачкой, я бы не удивилась.
Дрёмов хмурится и резко выходит в холл.
— Что случилось? - спрашивает с яростью в голосе.
Шорох, опять стоны.
— Да вот, пырнули Шмыгу. В бок.
Отхожу от прохода, очевидно, сейчас кого-то занесут. Проходит секунда, трое надзирателей заносят мужчину. Практически бросают его на кушетку.
— Блядь, еле дотащили, - один из мужчин разгибает спину, снимает кепку и вытирает пот со лба.
Заключённый весь в крови. Держится за левый бок, оттуда хлещет кровь. Действую на автомате. В два шага оказываюсь около раненого, убираю его руки, осторожно поднимаю футболку. Дрёмов срывается ко мне и пытается встать между мной и заключенным.
— Арина, по инструкции ты не можешь приближаться к заключенному слишком близко, - Дрёмов говорит это с диким напряжением в голосе.
— У него глубокий порез, возможно даже задеты внутренние органы. Он может умереть, - киваю на раненого, мужчина стонет.
Дрёмов мешается секунду и отходит.
— Потерпите, сейчас станет легче, - смотрю в лицо заключенного. - Нужно обезболивающее и нитка с иглой, - поворачиваюсь назад и вижу, как они все просто смотрят. Кристина Алексеевна будто и не собирается оказывать помощь.
Вопросительно поднимаю бровь.
— Из обезболивающих только анальгин в таблетках, - говорит Кристина.
— В смысле только анальгин в таблетках? Больше ничего?
— В прямом, это не то место, где есть всё необходимое для операций, - спокойным голосом отвечает Кристина.
Перевожу взгляд на Дрёмова, он молча кивает. Пиздец.
Заключённый стонет и практически хнычет. У меня правая рука в крови, левой лезу в сумку, достаю таблетки, которые пью во время месячных, чтобы живот не болел. Они точно сильнее, чем анальгин. Открываю четыре таблетки.
— Подействует не сильно быстро, но все равно немного станет легче, - нажимаю рукой на скулы раненому, он открывает рот и я кладу таблетки. Воды, естественно, тоже нет.
— Дайте перчатки, антисептик, иглу и нитки, - кидаю через плечо Кристине Алексеевне.
Она громко вздыхает и медленно, виляя бедрами идёт к шкафу. Стараюсь сохранять самообладание и не заорать. Держу мужчину за руку, большим пальцем успокаивающе глажу по запястью. Это рефлекс, я всегда так делаю тяжёлым пациентам.
Кристина возвращается всё также медленно, кладет необходимое на тумбочку рядом с кушеткой. Она не принесла перчатки, значит, их тоже нет. Ладно. Снимаю сумку левой рукой, бросаю ее на стул.
— Повернитесь на бок, но не резко, - прошу заключённого и помогаю ему принять положение.
Достаю антисептик, обрабатываю свои руки, затем осматриваю рану ещё раз. Достаю иглу и нить, начинаю зашивать. Я не хирург, но проходила хирургические курсы. Однажды мне пришлось вот так же неожиданно зашивать пациента, но тогда я действовала интуитивно. Но потом пошла на курсы, чтобы смочь нормально зашить, если это придется сделать. Ну и как видите, навыки пригодились.
Мужчина потерял много крови, он слаб. Его кровь горячая, она липнет к рукам и неприятно засыхает. Чувствую этот запах и хочется отвернуться, вдохнуть запах своей кофты. Пока я зашивала, то замечала взгляд раненого на себе. Как и чувствовала спиной взгляды Дрёмова и Кристины Алексеевны. Женя также стоял в дверях и наблюдал. Такое ощущение, что для них это словно развлечение.
Когда всё закончила, мужчина уже не стонал, но ему было больно. Таблетки начали действовать, но это всё равно не то.
Всё время я стояла буквой Г над пациентом. Естественно, спина затекла от неудобного положения. Руки в крови, надо помыть. Поворачиваюсь назад, вижу ошарашенный взгляд Дрёмова. И какой-то завистливый от Кристины Алексеевны. Могла бы и сама зашить, в чем дело?
— Мне нужно помыть руки, - обращаюсь к Ивану Николаевичу.
Он смотрит на мои окровавленные руки, переводит взгляд на лицо. Кивает потеряно.
— Раковина в углу, - показывает рукой в сторону.
Иду к раковине, включаю воду, течет только холодная. Мыла нет. Делаю мысленно заметку, что надо принести сюда хотя бы какое-то жидкое мыло и полотенца одноразовые. Кровь долго не стирается с рук, чувствую, как пальцы уже начинают неметь от ледяной воды. Слышу шорох за спиной, поворачиваюсь, Дрёмов стоит практически вплотную ко мне.
— Замёрзла? - спрашивает почти шепотом. Киваю.
— Честно говоря, я… впечатлён, - говорит всё также тихо.
— Чем? - выключаю воду, стряхиваю руки. Поворачиваюсь и практически утыкаюсь лицом в его грудь. От Дрёмова вкусно пахнет свежим одеколоном, однако он слишком близко.
— Тобой, девочка. Никто не успокаивает заключённых и никто… не бросается их спасать. А ты, кажется, ещё не растеряла свою человечность. Это удивляет и восхищает, - Дрёмов наклоняется ко мне, будто хотел поцеловать. Серьезно? Делаю шаг вправо, обхожу мужчину.
Никого в кабинете больше нет, только пациент ещё лежит на кушетке. Он в сознании, что меня радует. Наклоняюсь к нему, смотрю в зрачки — реагируют на свет. Мужчина фокусирует взгляд на мне.
— Как вы? - спрашиваю.
Кажется, что мужчина на секунду подвисает. Едва заметно улыбается.
— Хуёво, но жив благодаря тебе. Спасибо. Буду должен, - последнее говорит чуть громче.
— Это моя работа, - беру свою сумку, перекидываю через голову, - Выздоравливайте.
Заключённый снова устало улыбается и кивает. Дрёмов всё это время наблюдал за нами.
— Мы можем идти? - спрашиваю начальника колонии.
— Пойдём.
Выходим в холл, там шепчутся Женя и Кристина Алексеевна. Увидя нас сразу замолчали и пошли к нам навстречу.
— Женя, Шмыгу надо перенести в госпиталь, приставь человека рядом. Кристина Алексеевна, закончите инструктаж, чтобы Арина Александровна знала, что где находится.
На удивление девушка не стала бухтеть, торопливо пошла в соседнюю дверь, где находился госпиталь. Всё такой же убитый интерьер, решетки на окнах, кроме дореволюционных кроватей ничего нет. Не знаю, почему меня это всё удивляет?
Просыпаюсь за час до подъёма. Смотрю в зелёную обшарпанную стену. Поворачиваюсь на бок, поднимаю взгляд на маленькое решетчатое окно под потолком. Солнце уже встало. Наверняка на улице сейчас ещё прохладно, но через пару часов будет жара. Как и здесь.
Сегодня меня в очередной раз попытаются убрать. Донесли братки. Шмыга два дня назад поймал перо в бок вместо меня. Жив, собака. Но глубоко пырнули. Твари. Думают, что сейчас я ослабил хватку, но нет. Знаю, что они ждут удобного момента, чтобы мне потушить свет. Не получится.
Здесь свои правила, свои порядки, если молодняк не хочет им следовать, то нужно наказывать. Иначе все по беспределу жить начнут. И если на воле ещё можно как-то разрулить, то здесь только по понятиям. Вот и пытаются щенки меня убрать, потому что я не позволяю анархию устраивать. Не даю им наркоту здесь разводить. Нехуй этим заниматься ни здесь, ни за забором.
Мудака, который Шмыгу ранил, я придушил сразу. Голыми руками. Не жалею. Или ты или тебя. Я всегда выбираю первое, иначе бы не заработал свой авторитет.
После подъёма и туалета идём на завтрак в столовую. Конвой сегодня ебанутый, ненавижу Ханжина. Самый заёбистый из всех. Выёбывается до тех пор, пока в нос не получит. Но после замеса с врачом совсем притих. Думал, что они неприкосновенные, но я раздал пиздюлей, ибо правила здесь устанавливаю я.
Завтрак проходит напряжённо, но тихо. Вижу косые взгляды молодняка, не реагирую. После того как я завалил Шустрого, они стали ещё злее. Готовятся нападать как стая шакалов. Хорошо, я готов. Братки мои тоже на стрёме.
— На выход, - командует Ханжин.
Встаём молча. Надзиратель удивляется и чутка теряется. Не ожидал прогиб? Отлично. Думал, что начну быковать, но нет. Сегодня танец начинаю не я.
Выходим из столовой, девятнадцать шагов до поворота. Сжимаю кулаки. Шаг. Ещё. Последний.
Удар в лицо. Чувствую кровь течет из брови, заливает глаз. Сука. Бью в ответ. Трое на одного? Похуй. Главное не упасть.
Ханжин стоит сзади и наблюдает за представлением. Ну, кто бы сомневался. Но не дождется.
Хватаю одного за шею, толкаю в стену. Он больно ударяется затылком, падает держась за голову. Второй в этот момент в спину толкает меня вперёд, третий достает заточку. Бью второго локтем в нос, отшатывается назад. Третий нападает сбоку, успеваю перехватить руку и сломать кисть, орёт.
— Успокоились! Вы чё блять! - слышу голос Дамира, напарника Ханжина. Нормальный мужик, без понтов. Как работает с этим ублюдком, не представляю.
— Да нормально всё, Дамир, не кипишуй, - довольно хмыкает Ханжин.
— Какой нормально? В прошлый раз тоже нормально было у тебя, в итоге один жмурик, - Дамир подходит ближе, выставляет руку вперёд, — Абай, давай без глупостей. Пошли в медпункт, рожу всю разворотили тебе.
Смотрю на молодняк, глаза отводят. Никто не любит проигрывать. А мне проигрывать, тем более.
Киваю Дамиру. Смотрю на свою футболку, вся в крови. Видимо хорошо рассекли.
Идём по коридору, Дамир шагает рядом. Отворачиваюсь к стене, пока он открывает одни двери, другие закрывает. В коридоре тускло, воняет сыростью. На улице лают собаки.
Доходим до медблока, тормозит меня у двери.
— Лицом к стене, - просит. Заглядывает в кабинет, снимает кепку, поправляет волосы. Нахуя?
— Арина, привет, - слышу улыбается, - я привел человека, посмотри, пожалуйста.
Пожалуйста? Халилов, ты чё?
— Конечно, заводи, - отвечает мягкий женский голос.
Дамир хлопает меня по плечу, показывает рукой на дверь. Чувствую, башка начинает гудеть, хорошо приложили меня. Захожу в кабинет и натыкаюсь на голубые глаза.
Дыхание перехватывает. Во рту сухо. Как ты здесь оказалась, красивая? Я знал, что на замену Денису взяли дока, но никто не говорил, что она… такая.
— Садитесь на кушетку, - говорит малышка, поворачивается боком к столу, надевает перчатки.
Сажусь, широко расставляю ноги. Член моментально реагирует на эту сладость в белом халате. Красивая, ты хоть знаешь, как опасно быть такой притягательной?
Дамир остаётся в дверях, всё по инструкции. Но на меня похуй, он также рассматривает Арину. Да уж, с Кристиной она не сравнится. Сразу видно, чистая девочка. Кристину же трахали и заключённые, и администрация. Она с удовольствием прыгала на один хер, или на два сразу. Всегда готовая была. Мужики ходили в госпиталь не для того, чтобы помощь медицинскую получить. А приходили опустошить яйца, потому что Кристина всегда всех радостно принимала.
Арина встаёт между моих ног, осматривает лицо. Хмурит бровки. А я залипаю на ее нежные черты лица. Светлые волосы, убраны сзади. Голубые глаза, черные густые ресницы. Немного курносый носик и пухлые губки. Халат застегнут на все пуговицы, но ткань просвечивает белую футболку. Девочка худенькая, но фигуристая.
Сквозь медицинские перчатки чувствую тепло ее рук. Блять. От этой близости в паху тяжелеет, даже разбитая морда не отвлекает своей болью.
— Бровь нужно зашить, - малышка придерживает мой подбородок и осматривает другие ссадины на лице. Всё, что угодно, милая. — Голова не кружится?
Если скажу — нет, то зашьет и отправит в камеру. Но если сказать — да, оставит в госпитале. И тогда я смогу пощупать девочку уже сегодня.
Дорогие читатели, ставьте звездочки, если вам нравится книга) это вдохновляет писать) а также пишите комментарии, как вам герои? Хотите еще одну главу от Тимура?
— Кружится. И в глазах немного темнеет, - нагло вру.
Арина вздыхает. Отходит к шкафу, что-то достает. А я смотрю на нее сзади. Джинсы, кроссовки. Халат до середины бедра, немного обтягивает попку. Ещё немного и у меня потекут слюни как у бешеной собаки.
В тюряге нет проблем со шлюхами. Один звонок и тебе привезут любую. Одну, две или три. Сколько хочешь. Никто никогда с этим не спорил, потому что на голодном пайке у меня сносило крышу. И я ввязывался в драки, чтобы как-то унять ярость. А когда у тебя определенный авторитет, то подобные выходки подталкивают других устраивать беспредел. Так мы и договорились с Дрёмовым: он привозит мне баб для секса в любое время, а я держу порядок на зоне. И я только три дня назад вышел с длительного свидания со шмарами, натрахался на неделю вперёд. Но смотрю на Арину и понимаю, что в яйцах всё также тяжело.
— Посмотрите на меня, - Арина заглядывает мне в лицо. Эти голубые глаза, эти чистые озёра. Невинный добрый взгляд. Как бы она смотрела стоя на коленях с моим членом во рту? Блядь.
— Скорее всего ушиб. Сейчас зашью бровь, обработаю ссадины и оставлю вас в госпитале до утра. Утром посмотрим, как будете чувствовать себя, - девочка говорит это и краснеет.
Ебать. Смущается? Меня? Приятно. Бабы со мной краснели только когда давились моим членом. А эта…
Арина начинает обрабатывать раны. Действует профессионально, не мешкается. Большой опыт? Откуда? Так-то молоденькая совсем.
Чем ближе она ко мне наклоняется, тем я еле сдерживаюсь, чтобы не прикоснуться к ней. От девочки свежий сладковатый аромат, но это точно не духи. Ее естественный запах. Конечно. Она же не шмара, чтобы поливаться всякой хернёй. Вдыхаю глубже ее запах и дурею. Руки сами тянутся, осторожно приобнимаю девочку за ногу. Арина мигом замирает.
— Тшшш, не бойся меня, - говорю шепотом, чтобы Дамир не услышал. Он стоит спиной к нам и разговаривает с Ханжиным. Похуй на инструктаж.
— Уберите руку, пожалуйста. Иначе я скажу надзирателю, - смотрит строго. А у меня от этого взгляда яйца в узел завязываются.
— Не бойся, не обижу, - чуть поворачиваю голову и касаюсь носом ее запястья. Вдыхаю. Ну как же ты пахнешь, красивая.
Арина внимательно следит за мной и заливается краской. Хмыкаю довольно. Ты попала, девочка.
— Мне… нужно зашить и обработать. Сидите спокойно, пожалуйста. Я быстро закончу.
— Не торопись, у нас полно времени.
Убираю руки, не буду её нервировать. А то без глаза ещё оставит. Арина действительно быстро справляется. Осторожно, аккуратно, но со знанием дела и без страха. Смелая девочка.
Жру каждое её движение, запоминаю. Такая хрупкая. И такая манящая. Есть у нее парень или муж? Кольца нет. Похуй, она уже моя. Кто бы там ни был, заберу. Надо браткам на воле шепнуть, чтобы справки навели на нее. Хочу всё знать. Под моим присмотром теперь будет. И здесь и там. Везде. Вся моя теперь.
— Ну что, гнида, легко отделался? - Ханжин смотрит на меня с блеском в глазах. Лыбу давит, а взгляд полный ненависти. Интересно.
Арина видимо не привыкла к такому базару, потому что девочка перевела недоуменный и растерянный взгляд на Ханжина. Да, милая, такое дерьмо здесь работает.
— Я оставлю его в госпитале до утра. У него сильный ушиб головы, надо понаблюдать за состоянием, - Арина говорит это с такой интонацией будто… защищает?
Ханжин улыбается ещё шире. Только уже не мне, а девочке. Неприятное чувство зарождается в груди. Ревность. Какого хера он на нее смотрит и улыбается? Давно в бубен не получал?
— Вот, значит, как, - хмыкает. - Как скажешь, доктор, пусть больной живёт. До утра.
Ханжин смотрит на меня с вызовом. Но я молча сижу, никакой реакции. Могу в ебало дать, но при Арине не хочу это делать, испугается. А мне не надо, чтобы она боялась меня.
— Ханжин, ты какого хрена исполняешь? - в дверях появляется Дрёмов. Ханжин моментально вытягивается, руки по бокам.
— Иван Николаевич, да мы тут Абаева в госпиталь определили. Помяли его чутка, - рапортует.
Дрёмов заходит в кабинет, мажет по мне взглядом и утыкается в Арину. Смотрит на нее дольше, чем надо.
— Всё нормально? - спрашивает девочку.
Не понял.
Арина молча кивает и отходит к раковине. Дрёмов провожает ее взглядом, не отпускает. Старый, ты какого хуя делаешь?
— Абай, веди себя нормально. Двоих приставлю к тебе. Будешь чудить – отправлю в карцер.
Скалюсь. Дрёмову только дай волю, засадил бы меня в карцер до последнего дня отсидки. Но знает, что как только я там окажусь, то братки мои начнут бучу поднимать. Не рискует. Силы не равны.
— Иван Николаевич, можете переводить больного в госпиталь, я зашила ему раны, - девочка моя прячется за спиной начальника. Боится меня? Но Дрёмов ведь не спасет. От меня. Да и вообще.
Он поворачивается к ней лицом и молчит. Правая рука чуть приподнимается, но сразу опускает. Кулаки сжимает. Она ему нравится? Хочет прикоснуться? Убью.
Арина смотрит на меня своими небесными глазами. Какая же красивая. Светлая прядь выбилась из прически, рука сама тянется убрать. Но я держусь. Нельзя. Ещё рано. Испугается.
Стою спиной к Абаю, самому дикому и опасному заключённому в этой колонии. Убьет и глазом не моргнет. Но я не хочу, чтобы он смотрел на нее. А я видел, что разглядывает. Ну ещё бы. Стою спиной, действую не по инструкции, хотя каждое утро на совещании вдалбливаю это в голову своим сотрудникам.
— Ханжин, проводи Абаева в госпиталь. Халилова и Сизова приставь, - отдаю приказ не поворачиваюсь.
— Есть, - отзывается Ханжин, - Вставай, ублюдок.
Арина смотрит себе под ноги, на слова Ханжина хмурится. Нежная девочка, совсем не привыкшая к таким обращениям. Но здесь по-другому нельзя.
Когда Ханжин уводит Абая, в кабинете становится будто больше воздуха. Вдыхаю ее аромат глубже. Какая же…
— Арина, я вчера потянул плечо. Болит. Намажешь мазь? Сам не достаю, - улыбаюсь. Обманывать нехорошо, но по-другому она не пойдет на контакт.
— Конечно, - девочка поднимает свои чарующие глаза, - Посмотрю, что есть в аптечке, - хочет обойти меня, но я ловлю ее руку. Провожу большим пальцем по запястью. Какая тонкая кожа.
Арина останавливается, напрягается. Переводит испуганный взгляд на меня. Боится меня? А с Абаем держалась стойко. Я такой страшный? Страшнее, чем он? Отпускаю.
— Не надо, я купил мазь, вот, - достаю из кармана тюбик.
— Хорошо, - Арина краснеет и делает шаг в сторону, - снимите рубашку.
Начинаю раздеваться. Сначала снимаю китель, бросаю на кушетку сзади. Расстегиваю пуговицы рубашки, прежде чем снять ее, поворачиваюсь спиной. Пусть посмотрит. Я слежу за собой, постоянно хожу в зал, поддерживаю форму. И знаю, что мое тело хорошо выглядит. Привлекательно.
— Левое плечо, - сажусь на кушетку.
Арина надевает перчатку на правую руку, выдавливает мазь. Перетирает в руках, согревает. Подходит, но не смотрит в глаза.
Надела перчатки, чтобы не касаться меня? А Шмыгу зашивала голыми руками. Трогала этого отброса своей кожей и не боялась. А сейчас надела перчатку. Я настолько противен?
— Где болит?
Показываю рукой место несуществующей боли. Девочка наклоняется, начинает аккуратно втирать лекарство. Приятно. Потому что это делает она. В каждом движении сплошная нежность и осторожность.
Пока Арина мажет плечо, я беру ее левую руку. Она пытается выдернуть. Я усиливаю хватку, подношу запястье к губам. Пахнет так сладко. Оставляю лёгкий поцелуй. Арина хочет сделать шаг назад и я позволяю.
— Спасибо, теперь точно пройдет, - улыбаюсь.
— Иван Николаевич, не нарушайте границы, - смотрит серьезно.
Какие ещё границы? Встаю, делаю шаг. Между нами меньше сантиметра. Хочу обнять ее, прижать к себе. Но кажется, девочка этого не хочет.
— О каких границах речь, Арина? Я тебя напугал?
— Не напугали. Но это не значит, что нужно прикасаться. Я на работе. И вы тоже. И за пределами этого здания мы тоже только коллеги, - смотрит прямо в глаза.
Только коллеги? Вот как.
— Обращайся ко мне по имени. И на «ты», - прошу. В кабинете прохладно, я стою раздетый и с мазью на плече. Но не чувствую свежесть, только жар. Арина вынуждает гореть.
— Нет. Вы мой начальник, старше по должности, званию. И по возрасту. Это… неправильно, - последнее говорит тише.
Мне хочется заорать.
— Арина, - кладу ладони на ее плечи. Какая хрупкая, - мои намёки непонятны? Ты нравишься мне, безумно. Как увидел тебя три дня назад, так с ума сошел, как мальчишка, - хмыкаю.
Девочка смотрит на меня с удивлением и каким-то ужасом. Не ожидала? Я слишком рано открылся? А чего ждать-то? И сколько? Нет времени, я хочу ее сейчас.
— Иван Николаевич, - Арина убирает мои руки, но я перехватываю ее. Одной рукой обнимаю за талию, вторую кладу ей на затылок.
— Не отталкивай, просто дай мне, - дыхание перехватывает - немного себя. И я дам тебе всё, что ты захочешь.
Не могу сдержаться, целую приоткрытые губы. Сладкая, без помады, без примесей. Такая нежная. Толкаю язык в ее рот, глажу ее язычок, посасываю. Арина на момент подвисает, но не отвечает. Ничего, я буду целовать. Девочка толкает меня в грудь, сильно. Не ожидаю, чуть теряю ориентир. И тут мне прилетает смачная пощёчина.
Останавливаюсь. Дышу тяжело. Арина… почти плачет. Глаза на мокром месте, щеки красные.
Блядь. Я забылся. Я сделал что-то непоправимое? Но я ведь просто поцеловал. Хотел, чтобы она поняла мои намерения и приняла их. Выбрала меня.
— Арина, - тяну руки к ней. Девочка делает шаг назад, упирается в стену. От осознания, что ей некуда бежать, ее глаза становятся ещё безумнее. Какого хрена.
— Арина, - повторяю чуть спокойнее, убираю руки, - прости меня. Я… видимо слишком поторопился. Не хотел тебя напугать, я не такой. Я просто…
Замолкаю. Арина отворачивает голову и я вижу слёзы. Одна капля, вторая. Она плачет. Из-за меня.
Дрёмов одевается и выходит. Как только дверь за ним закрывается, я сажусь на стул и срываюсь на рыдания.
С чего он решил, что я захочу целоваться? С ним?!
Стараюсь дышать глубоко, нужно успокоиться. Паника ни к чему. Ко мне не первый раз пристают. На скорой всякое было. Но тут… неожиданно. Я правда не ожидала таких действий именно от этого человека. Он казался не таким. Вроде правильный, безопасный, но… Но.
Умываю лицо холодной водой. Немного приводит в чувство. Нужно идти в госпиталь, посмотреть пациента, которого я зашивала три дня назад. Встряхиваю руки в раковину, достаю зеркало из сумки. Глаза красные, губы припухшие. Всё равно хочется плакать, но сейчас нельзя. Нужно работать.
Вздыхаю. Всё хорошо.
Выхожу в медблок, от сквозняка мурашки бегут по коже. В коридоре сильно пахнет сыростью и затхлостью. В блоке у окна стоит дневальный, уткнулся в телефон. Поднял глаза на меня и сразу опустил. Видимо убедился, что я одна и можно не следить.
Захожу в госпиталь. Два надзирателя сидят у входа, играют в шашки на телефоне. На заключённых ноль внимания. А вдруг что?
Абаев лежит на койке, одну ногу согнул в колене. О чем-то тихо переговаривается с мужчиной, которого я зашивала. Оба заметили меня, замолчали. Абай привстал на локтях, смотрит пристально. Глаз затек, но это не мешает его волчьему взгляду оставаться таким же опасным и… возбуждающим. Когда он нюхал мое запястье, я чуть не кончила. Это было что-то животное. Что-то такое, что сложно объяснить. Но очень хорошо почувствовать.
— Здравствуйте, как вы себя чувствуете? - спрашиваю у Шмыги. Мужчина внимательно смотрит на меня. Да, я заплаканная, ну и что?
— Нормально, - сухо отвечает и переворачивается на бок лицом ко мне.
Подхожу к Шмыге ближе, вижу испарину на лбу. Кладу руку. Горит.
— У вас температура, - отхожу к шкафу, ищу градусник. Стараюсь не думать об отсутствии нормальных медикаментов. Да, это тюрьма, но всё же. Люди и так несут наказание, зачем издеваться?
Встряхиваю градусник, отдаю мужчине, чтобы вставил в подмышку.
— Я посмотрю шов?
Шмыга на секунду вопросительно поднимает бровь, затем кивает.
Поднимаю майку и вижу, что никто не менял повязку эти дни. Мысленно матерюсь, ну как же так? Убираю бинты, шов воспаляется потихоньку. Чувствую спиной взгляд Абаева. Кажется, ещё немного и меня сильно ударит током. Но выдерживаю напряжение, не показываю слабость, не поворачиваюсь к нему.
— Шов воспалился. Сейчас обработаю и поменяю повязку. Температура, скорее всего, из-за этого. Что-то беспокоит кроме раны?
— Нет, в остальном порядок, - мужчина старается показать непринуждённый вид, но лицо искажает гримаса боли.
Снимаю старые бинты, они уже наполовину рассыпались. Обрабатываю шов, мужчина шипит.
— Это была вынужденная мера. Извините, - тянусь за новым бинтом, но мою руку перехватывает Абай. Не заметила как он встал с койки и подошёл со спины. Пульс сразу бешеный. Он берет новую пачку бинта, открывает и передает мне. Наши руки соприкасаются. Его пальцы горячие и сухие. Ладонь покалывает от ощущения его кожи. Нужно одёрнуть руку, но я не хочу. Его чувствовать… приятно. И снова это проклятое возбуждение.
— Тимур, сядь на место, - один из надзирателей встал. Взгляд встревоженный.
Абаев смотрит на охранника в ответ. Я не вижу его взгляд, но замечаю как меняется выражение лица надзирателя. Молчаливый бой. Чувствую как Тимур прикасается к моей спине ладонью. Этого никто не может видеть, потому что он всё ещё стоит за мной. Его рука – кипяток, на спине я чувствую слово ожог. Боже…
— Абай, - надзиратель предупреждает ещё раз и кладет руку на кобуру.
Слышу, как Тимур хмыкает и отходит. Странно, но чувствую холод. Он отошёл и сразу холодно. Арина, что с тобой происходит?
Накладываю повязку, стараюсь не задевать шов, не делать больно. Шмыга лежит спокойно, терпит. Достаю градусник, 39. Это плохо.
— Высокая, 39, - говорю мужчине. Он кивает, ничего не отвечает. По его виску стекает пот. Иду к шкафу, там ничего нет снимающего жар. Но в сумке у меня было несколько пакетиков Нимесила, надо развести один.
Иду в кабинет, достаю лекарство. Питьевой воды нет, чтобы развести. Из крана налить не рискну, отравится ещё. Мою руки. Выливаю из своей бутылки почти всю воду, развожу в ней Нимесил. Возвращаюсь в госпиталь, трясу бутылку, протягиваю мужчине.
— Выпейте, это Нимесил. Другого ничего нет, да и это разводить не в чем было. Но вам станет легче.
Шмыга опять подвисает. Не привык, что в больнице оказывают помощь?
Мужчина приподнимается, выпивает всё, отдает мне обратно бутылку.
— Спасибо, - говорит как-то стесняясь.
— Не за что. Выздоравливайте.
Хочу развернуться и пойти в кабинет, но меня резко дёргают назад. Не успеваю вскрикнуть, Тимур закрывает рот своей ладонью.
Чувствую попой его возбуждение, эта твердость делает меня мокрой. Мне стыдно от этого факта. Но да, опасный заключённый, который вероятнее всего кровожадный убийца, возбуждает меня сильнее всякой порнографии. Я больна? Определенно. Но игнорировать это ощущение не могу. И признаться себе в этих чувствах… страшно.
— Тихо, девочка, - шепчет в ухо и проводит носом по виску. - осмотри меня, - резко отодвигается и садится на койку.
Адреналин долбит в голову, сердце, кровь и низ живота. Надзиратели сидят уткнувшись в телефон и даже не заметили ничего. Вот так нападут, убьют, а им не до этого.
Поворачиваюсь к Тимуру лицом, нервно облизываю сухие губы. Он это замечает и обзывает свои. Почему это так возбуждает? Господи, Арина, он заключённый. И сидит здесь не просто так. Прекрати это чувствовать.
Встаю между ног Тимура, стараюсь сосредоточиться на его ранах. Все нормально, шов на брови не разошелся.
— С вашими ссадинами всё в порядке, как и со швом. Что-то болит? - смотрю на него сверху вниз.
Если не думать, что Абаев заключённый и что мы находимся в тюрьме, то внешне он очень красивый. Не слащавый. У него грубая мужская красота. Глаза – кофейные зерна. Взгляд дерзкий, с вызовом. Густые черные брови и ресницы. Нос горбинкой и пухлые губы. Небритость добавляет ему опасности. А шрамы, ссадины и татуировки на руках четко дают понять из какого он мира.
— Ты плакала, - утверждает, игнорируя мой вопрос.
— К вашему лечению это не относится.
Тимур щурится, смотрит так, будто пытается что-то понять.
— Дрёмов тебя обидел?
При упоминании этой фамилии, я чувствую, что слезы опять подступают. Нет-нет, сейчас нельзя. Но не успеваю переключить внимание, как Тимур касается моей щеки. Заглядывает в лицо. Слишком нежное прикосновение, приятное. Не хочу плакать, но слезы сами катятся. Отворачиваю голову, но Тимур не позволяет.
— Арина, - собирает большим пальцем мои слезы, подносит в своим губам и слизывает, - расскажи мне.
— Нечего рассказывать, - вытираю слезы тыльной стороной ладони, - и это вас не касается, правда.
— Девочка, если он к тебе прикоснулся, я сломаю ему руки, потом отрежу язык и член. И заставлю его это сожрать. Я здесь хозяин, - Тимур говорит это так спокойно, будто всё в порядке вещей.
Я не знаю, что ответить. Я не хочу ничего рассказывать. Я хочу… чтобы он обнял меня. И поцеловал. Но здравый смысл бьётся в дикой истерике, ведь этот человек опасен.
— Тимур, пожалуйста, - прошу его сама не понимая о чем.
Мужчина напрягается.
— Скажи ещё раз. Имя мое, скажи, - глаза потемнели, ноздри раздуваются.
— Тимур, вы…- не успеваю договорить, мужчина подносит мою руку в своим губам, проводит языком по костяшкам, а потом погружает мой большой палец себе в рот. От этой пошлости у меня чуть не подкосились ноги. Внизу живота узел, который вот-вот рванет.
— Я буду вылизывать каждый миллиметр твоего тела, - посасывает палец, - только я, Арина. Только я и больше никто.
Это всё так грязно и пошло. И вообще не укладывается в голове. Но с Тимуром даже это кажется приемлемым, в отличие от поцелуя Дрёмова. С Иваном Николаевичем даже поцелуй — это что-то аморальное.
— Арина Александровна, всё нормально? - слышу за спиной голос одного из надзирателей.
— Да, шов немного разошелся, - отвечаю не поворачивая головы.
— Перестаньте. Тимур, это плохо закончится, - пытаюсь вразумить мужчину. Он все ещё держит мою руку возле своих губ, целует ладонь, костяшки, нюхает запястье.
— Всё только начинается, девочка моя, - довольно хмыкает и отпускает.
Поворачиваюсь, натыкаюсь на взгляд Шмыги. Краснею за секунду. Мужчина лишь улыбается краем губ. Он все видел? Но наверняка все слышал. Какой ужас. Быстрым шагом выхожу из госпиталя и иду в туалет. Дверь в уборную находится в этом же блоке. Захожу, здесь также пахнет плесенью и сыростью. Закрываю на щеколду дверь в кабинке и прикрываю глаза.
Внизу живота чёртово возбуждение. Чувствую как мокрые трусики прилипают. Неприятно. Но хочу избавиться от этого напряжения. И делаю то, что не думала смогу когда-то сделать в таком месте.
Расстегиваю халат, расстегиваю джинсы, чуть приспускаю их вместе со стрингами. Подношу большой палец, который облизывал Тимур, к носу, и начинаю водить другой рукой вокруг клитора. Он набух, из меня сочится смазка. Вставляю один палец в свою дырочку, совершенно наплевав на гигиену. Тру клитор сильнее, чувствую, что уже скоро. Нюхаю палец, он отдает сигаретами и ещё чем-то приятным. Это его запах. Опасного мужчины, которого нельзя хотеть. Но невозможно. Невозможно игнорировать это влечение. Представляю, что он стоит здесь. Такой большой, сильный. Смотрит с прищуром и касается. Сам касается меня там. Боже… Оргазм практически глушит. В глазах пляшут звёзды, ноги дрожат, уши заложило. Упираюсь спиной в стену. Дыхание сбитое. Провожу рукой по влажным складкам. Приятно.
Но чувствую себя такой грязной. И не понимаю почему.
Тимур… это что-то запредельное.
Смотрю на Шмыгу, тяжело ему. Надеюсь, не откинется. У нас ещё столько дел. Нельзя, брат. Рано ещё.
— Девка нормально тебя приложила, - Шмыга тихо говорит не открывая глаз.
— Не девка. Претендуешь? - подрываюсь.
Саня смеётся и сразу от боли корчится.
— Мне нравятся девочки в теле. Эта слишком худая, - скалится.
Не худая, стройная. И всё при ней, нормально.
— Зарёванная была. Меня увели, они остались с Дрёмовым. Никаких криков не было. Но пришла разбитая, - говорю смотря в облезлый потолок.
— Дрёмов положил на нее глаз. Когда она меня зашивала, он чуть в штаны не слил. Смотрел на нее, будто бабу никогда не видел. И потом зажимал у раковины. Но врачиха не далась.
Сжимаю кулаки. У меня от этих слов темнеет в глазах. Он всё-таки зажимал её? Бессмертный. Она плакала потому что он хотел ее трахнуть? Ему пиздец. Сам в карцер пойду, но его накажу. Моё нельзя трогать. В сторону Арины даже дышать непозволительно.
— Но вообще девка, - Шмыга запинается, - девочка бойкая. Начала меня зашивать сразу, таблетки обезбола свои дала. Без перчаток всё делала и не стремалась. Кристина сука, стояла смотрела, а Арина сразу включилась, - добавляет.
— Надо попросить Мишаню справки на нее навести, но это через неделю будет только, - говорю. А у самого от мысли, что ждать долго, всё выворачивает. Надо что-то придумать. Но в тюряге связь с внешним миром можно наладить только через администрацию. Сегодня на смене Дамир, можно попробовать узнать у него. А если откажет, то буду искать другой вариант.
Надзиратели заступают на сутки. Сейчас у них обед, после него Ханжин идёт отдыхать. Значит, Дамир останется здесь один и можно будет побазарить.
Проходит часа полтора, Ханжин и Сизов уходят, Халилов заступает вместо них. Один. Отлично.
Шмыга спит, лоб мокрый, хмурится во сне. Пару дней ещё точно будет в напряге.
Лежу, смотрю на Дамира. Он сидит на стуле сгорбившись, в телефоне играется. Тихо встаю, делаю несколько шагов. Он поднимает взгляд, напрягается, но не кладет руку на пистолет. Дамир знает правила, уважает мой авторитет. И я уважаю его в ответ. Он не борзеет, я не создаю ему проблем.
— Чего тебе?
— Побазарить надо, - сажусь на кушетку рядом с ним.
Дамир снимает кепку, чешет затылок. Волосы слиплись из-за жары, на лбу красные пятна.
— Молодняк, который тебя зажмурить хотел, в карцер определили. На неделю. Потом видно будет. Но я тебя не пущу к ним, - надзиратель упирается головой в стену и смотрит потухшим взгляд.
— Я не об этом. Расскажи про новую врачиху. Кто она, что, откуда.
Дамир лыбится.
— Поздно, Тимур. Николаич её заприметил. Дал всем указание стеречь ее, иначе кабзда. Выговор, несоответствие, увольнение.
Стараюсь сохранять самообладание. Сжимаю зубы до боли. Иван Николаевич, ты видимо совсем попутал.
— Арина моя, Дамир. Никакая сила этого не изменит. Она пришла после него в слезах, какого хера произошло? Он прикасался к ней?
Халилов молчит пару минут, будто собирается с мыслями говорить или нет.
— Романов сказал, что слышал их разговор в кабинете. Он был на посту в медблоке. Я так понял, что Дрёмов целоваться к ней полез, а она ему влепила пощёчину. Он начал оправдываться, а она расплакалась. Хорошая девушка она. Здесь сломают. Да и Кристина на неё уже зуб точит. Дрёмов зависает рядом с Ариной, а эту не трахает вроде больше.
Значит, Дрёмов хотел целовать мою девочку. Напугал ее, урод. Но я накажу. Просто так это не оставлю.
— Откуда она?
— На скорой работает. Кто-то из друзей Дрёмова её посоветовал. Она будет здесь, пока Денис не оклемается. Наверное, месяц. Не замужем, детей нет. Бабушка вроде только.
— А родители?
— Нет родителей. Ханжин тоже интересовался ею. Абай, только давай без глупостей, ладно? Я не хочу рисковать своей жопой – это во-первых. А во-вторых, тебя если грохнут, то здесь случится пиздец. Поэтому сиди тихо. Тебе недолго осталось, освободишься и решай вопросы с Ариной. А начнёшь бузить, она тоже пострадает.
Дамир смотрит серьезно. Блядь. Он прав. Мне осталось два месяца отсидки. И нельзя сильно отсвечивать, иначе добавят срок. Надо выйти и брать девочку в оборот. Но за эти два месяца Дрёмов может… Не хочу даже думать, что он может. Не позволю.
— Дамир, мне нужно, чтобы ты приглядывал за ней там, где я не могу. В долгу не останусь, ты знаешь. Дрёмов не должен к ней приближаться, иначе я пойду по 105.
Халилов вздыхает.
— Как ты себе это представляешь? Ходить за ней по пятам? Она здесь по сменам. Сегодня в день, завтра в ночь. Кристина ее меняет.
— Говори мне обо всех мутках вокруг нее. Постараюсь не наворотить дел, но Дрёмову обозначу позицию.
— Тимур, вы не равны, ты понимаешь? Ни в чем не равны. Он тебя сбагрит в карцер и всё.
— Похуй, зато рожу ему набью.
— Я тебя предупредил. Иди на койку свою, не привлекай внимание. Дрёмов тут ошивается.
Сука. Ладно. Встаю, ложусь на кровать. Смотрю в потолок. Только сейчас замечаю, что голова гудит. Надо поспать, пока есть возможность. Пока Дамир здесь, можно немного расслабиться.
Только проваливаюсь в сон, слышу тихие шаги. Точно не надзиратели. Арина. Моя. Сама пришла.
Открываю глаза, медленно поворачиваюсь к Арине. Она будит Шмыгу, даёт ему что-то выпить. Воркует с ним практически. Блядь.
Саня мой друг. Мой брат. И он бы никогда не зашёл на мою территорию. Но то, что Арина прикасается к нему… это злит. И бесит. И выводит из себя. Меня одного должна трогать.
Но головой понимаю, что она врач и это ее работа. Иначе нахрен она здесь нужна. Я бы, конечно, нашел ей другое применение, но это позже.
Смотрю на девочку со спины. Мысли сразу утекают в пах, но нельзя сейчас давить на нее. После Дрёмова она точно будет дёргаться. Надо быть безопасным. Чтобы сама в руки шла. Хотела.
Арина поворачивается ко мне, глаза грустные. Дрёмов, ты будешь умирать больно и медленно. За то, что девочку мою посмел своим грязным ртом тронуть.
— Как самочувствие? - спрашивает.
— Тебя вижу и сразу так хорошо становится, - хмыкаю.
Арина шутку не оценила, нахмурилась. Я же безобидно. Но ради нее готов быть совсем паинькой.
— Тимур, я серьезно спрашиваю. Как голова, кружится ещё? Не тошнит?
— Нормально всё, доктор. А ты как?
Арина открывает рот, чтобы что-то сказать, но осекается. Опять хмурится. Думает, сказать правду или наврать?
— Нормально, - неискренне улыбается и уходит.
Нихера не нормально. Перепугалась, теперь отходняк ловит. Ну ничего, Дрёмов свое получит. И она получит.
***
Вечером Арина ещё раз зашла нас проверить. Бросила мимолётный взгляд на меня и ушла.
Шмыге становится вроде лучше. Даже поел. До этого вообще трупом лежал. Но Арина ему дала наставления, а он как мудак слушал её и кивал. Ужин ему принесли в госпиталь.
Меня же Дамир повёл в столовую. Молодняк скалится, выжидают снова.
— Тимур, спокойно и без глупостей, - предупреждает Дамир.
Киваю. Сейчас нельзя давать повод. Никакой. Никому. Но и нельзя спускать на тормоза неуважение. Иначе начнется беспредел.
Сажусь за стол, здороваюсь с мужиками. Рассказывают как дела у блатных. Слушаю в одно ухо. Замечаю, что Ханжин трётся с Моржом, одним из авторитетов у молодняка. Хреново. Что-то мутят, к бабке не ходи. Морж получил погоняло из-за того, что зимой всегда ныряет в прорубь. Неважно сколько градусов на улице и в каком он состоянии. Ну и вообще он отморозок, первый из беспредельщиков. С ним потому и считаются, никогда не знаешь, что выкинет. А это очень выгодно такому, как Ханжин. Потому что он пытается наркоту пронести на зону, бабки зарабатывать хочет на этих пацанах. Связался с кем-то на воле, пообещал каналы наладить, а в итоге хер. Дрёмов сразу отказал. Он хоть и гнида, но с нормальными ориентирами. Мог бы миллионером уже быть на этой наркоте, но не изменяет принципам.
Ханжин думает, что никто не знает, что он пальцы веером ломит перед своей крышей. Обещаниями их кормит. Но там ведь тоже не дураки, прекрасно понимают, что он налажал. А за такое и спросить могут. Теперь держат Женю за яйца очень опасные люди, с которыми никогда не стоит дела иметь. И он ищет варианты, чтобы как-то петлю с шеи снять. Но не выйдет. Дрёмов не даст. Я не дам. Не бывать наркотикам здесь.
— Абай, ты давай выздоравливай. Без тебя вообще от рук отобьются, - Серый кивает в сторону молодняка.
— Да, у них с Ханжиным какие-то мутки. С Моржом чуть ли не курят вместе, - подключается Дизель.
— Нормально всё, мужики. Всё под контролем, - встаю. Тарелку оставляю, Серый отнесет на мойку.
Дамир провожает до госпиталя. Дёргается как-то. Доходим до двойных дверей, ждем пока откроют. Слышу собаки на улице опять гавкают. Настораживает. Вроде всё как обычно, но что-то не так. Чуйку не обманешь.
Перед дверью в госпиталь Дамир тормозит.
— Лицом к стене, - командует.
Поворачиваюсь, руки назад.
— Тимур, я не могу сказать что-то конкретно. Но какая-то хуета намечается. Ханжин договорился с Моржом, молодняк устроит потасовку. Не знаю где и когда. Но будь готов, - Халилов говорит почти шепотом.
Твою мать.
— Если что узнаю ещё, скажу. А пока не расслабляйся, иначе увезут в мешке, - Дамир хлопает меня по плечу, - Абаев, заходи, - говорит громче.
В госпитале один надзиратель. Сидит на кушетке при входе, смотрит в стену напротив. Шмыга дрыхнет. Подхожу к своей койке, ложусь. В голове рой мыслей. Я привык жить с вечным риском. 7 лет на зоне и ты становишься зверем готовым атаковать в любую секунду. Но сейчас всё изменилось.
Я не хочу жить одним днём и одним часом. Сейчас я хочу выйти отсюда и забрать Арину. Быть с ней. По нормальному. Ну, или постараться быть таким. Ведёт меня от нее. Никогда так не зацикливался. Поэтому знаю, уверен, что это не просто похоть. Хотя от одной мысли о девочке, у меня уже яйца дымятся. Но есть что-то ещё. Что-то такое, что я не чувствовал. А я вообще никогда ничего не чувствовал.
Нельзя сейчас проиграть. Ставка слишком высока. И если придется рвать зубами, я всё сделаю.
Никого не пожалею.