В объятиях призрака

Ангел в долгу

Ангел в долгу

«Мамочка, а почему мне Дед Мороз ничего не принес? У всех ребят в школе были подарки под елкой», — плакал малыш, придя домой. Мама, сводя концы с концами, сказала лишь пару слов…

— Ангел в долгу.

— Что? — Денис распахнул мокрые от слез глаза.

— Твой ангел перед тобой в долгу. Он просто на минутку отвлекся и вот... Ты не получил свой подарок. Но он исправит свою оплошность. Когда-нибудь. И помни, что ангелы всегда отдают сторицей.

(Двадцать лет назад)

*

День сегодняшний

Екатерина Ивановна поняла, что она не нужна семье сына. Внешне всё было пристойно. Молодые жили отдельно, в том же городе, но в другом районе. Они не обременяли пожилую женщину просьбами и ничего не требовали. Внуков пока не намечалось: невестка Лариса говорила, что нужно пожить «для себя».

«Ненужность» выражалась в другом. Екатерина Ивановна знала: о ней не вспоминают. Сын не звонил неделями, а когда поздравлял с праздниками, это напоминало исполнение обязанности: он ставил галочку в перечне добрых дел.

Екатерина Ивановна предполагала, что невестка вздыхает о несправедливости судьбы. Свекровь живет одна в просторной квартире в центре города, меж тем как молодые ютятся в тесноте.

Мысли о невестке не причиняли Екатерине Ивановне особой боли. Тоска о том, что она фактически потеряла сына, была глубже, ныла как больной зуб.

Ну что ж, вольному воля. Она не станет силком тянуть к себе Константина, не будет напоминать ему о себе.

Екатерина Ивановна поступила нестандартно — вызвала молодую пару «на разговор».

Накрыла на стол так, как любила Лариса — немного дорогих закусок и хороший кофе. Никаких излишеств, вредных для фигуры.

Но невестка сидела с поджатыми губами. Думала, что разговор пойдет о детях и ее начнут склонять к тому, чтобы «поскорее родить».

— Вот что, дорогие мои, — сказала Екатерина Ивановна, — я хочу отдать вам эту квартиру...

В глазах невестки вспыхнуло изумление, которое сменилось радостью, а потом и тревогой.

Свекровь всё поняла:

— Я знаю, что вы не захотите жить вместе со мной. Разные поколения — разные интересы, две хозяйки не уживутся на одной кухне и так далее...

— А куда переедешь ты? — вопрос сына в этот момент прозвучал наивно.

Лариса снова напряглась. Сейчас молодые жили в ее «однушке». Невестка хотела переехать в квартиру свекрови, но не готова была отдавать свою.

Екатерина Ивановна отчасти подтвердила ее опасения:

— Я, дорогие мои, хочу уехать. И купить себе что-то на новом месте. Если вы продадите свою нынешнюю жилплощадь — я себе там что-нибудь куплю.

— А сколько вам нужно? — быстро спросила Лариса.

— И куда ты поедешь? — вставил Константин.

Екатерина Ивановна назвала небольшой городок в двух часах езды. Сын знал, что мать там родилась и выросла. Это избавляло его от смутного чувства вины, которое он ощущал. К старости тянет в родные места — он слышал об этом. К тому же мать будет жить не так далеко, не составит труда приехать к ней в гости.

— А на эту квартиру вы нам напишете дарственную? — уточнила Лариса. — Свекровь кивнула. — Пойдем, — Лариса потянула мужа за руку, — Нам нужно посоветоваться....

После этого Екатерине Ивановне несколько дней никто не звонил. Видимо, невестка тщательно изучала все варианты. Кое-что узнав, она приехала к свекрови одна.

— Многое зависит от того, какое жильё вы хотите, — начала Лариса. Видно было, что невестка уже готова что-то предложить.

Но Екатерина Ивановна сказала:

— Я хочу жить там или там.

И назвала две улицы — тихие, но в центре города.

— Почему я спрашиваю, — Лариса поправила волосы. — У нас есть некая сумма... Мы откладывали на машину или на расширение.... Могли бы передать все эти деньги вам... На что-то скромное их вполне хватит. А мы бы переехали в вашу квартиру, а мою сдавали бы....

Ангелы не спят

Ангелы не спят

В деревне не могли определиться насчет него - то ли блаженный, то ли просто алкаш. Пьяненьким его видели почти каждый день, но он был, скорее, смешон, чем вызывал опасения. Бежал по улице мелкими неуверенными шагами, точно ноги его не слушались, плохо гнулись. Руки у него при этом были раскинуты в стороны, и он гудел, изображая самолёт.

Почему при запоях его тянуло в небо, и что связывало его когда-то с авиацией – Бог весть. Неприятность в таком состоянии была для него одна – он мог упасть и заснуть прямо посреди дороги. И хотя редки здесь были машины, а велосипедистам не составляло труда его объехать – всегда находилась добрая душа, которая в теплую пору помогала ему перебраться в сторонку, на травку, а в холодную – и тащила до дома.

Это – что касается алкоголизма. Блаженные же часто прозорливы, вот и он мог порой то, что не давалось другим. Грозу он предсказывал вернее синоптиков.

– Откуда ты узнал?

Он улыбался, показывая остатки зубов:

– Муравьишки нашептали.

Отшучивался так, или умел говорить с хлопотливым маленьким народцем – кто ж угадает. И примета такая верная сложилась – если Мишка начинает кого-нибудь жалеть, оказывать ему мелкие услуги – значит, вскоре в этом доме быть беде.

А в последний год Михаил начал часто и подолгу пропадать. Каждый раз на второй-третий день приятели думали, что уже на увидят его – напился и забрел куда-нибудь в лес, а там опасностей подстерегает много. Начиная от змей, и кончая теми самыми серыми, которые имеют обыкновения ухватывать непослушных ребят «за бочок».

Но Мишка неизменно возвращался, и утешал друзей-приятелей:

– Меня сроду звери не кусали. Да и вообще живность меня не обижает.

Это была чистая правда – сельские собаки ходили на ним табунком, хотя мало чем он мог бы их угостить – разве что предложить опохмелиться.

И всё же при всей открытости своей – Мишка на этот раз никому не рассказывал – куда он ходил. Что-то люди могли бы понять, а что-то – нет. Если он сам до конца не понимал.

Он уходил далеко – по мосту через реку, и дальше... Дорога занимала несколько часов. Никому бы в голову не пришло проделать такой путь пешком. Если не машина, то велосипед или мопед – имелись в каждой семье. А Мишка разве что зимой мог бы запрячь собак в санки. Летом же только и оставалось ему, что не жалеть своих ног.

Сначала доходил он до села – заброшенного вчистую. Пару лет назад еще жил тут один мужичок, предпочитая одиночество и тишину. Редким визитерам говорил, что отдыхает от жены и тещи. Пару раз в год Мишка навещал его, и они выпивали, сидя на крыльце и закусывая яичницей (мужик держал кур). Для обоих это был праздник души.

Теперь же мужичок куда-то делся, и Мишка проходил село не останавливаясь. Старая дорога из бетонных плит тут заканчивалась, и дальше нужно было идти по едва приметной тропе.

Мишка шел в горе, которую никто и горой-то не считал. Довольно высокий холм, напоминающий формой петушиный гребень. Тот, кто ничего об этом месте не знал – равнодушно отвел бы глаза. Нужно было быть двинутым на краеведении, чтобы докопаться до глубин, до того, чтобы узнать – в восемнадцатом веке тут скрывались то ли разбойники, то ли беглые каторжники (впрочем, одни вполне могли бы быть и другими).

Здесь имелись заброшенные землянки, вырытые когда-то ими – одни мелкие, разве что от дождя укрыться. Другие – глубокие, и даже с системой подземных ходов, ныне частично заваленных. Отыскать тут что-то ценное было невозможно – уж лазили сюда молодые да борзые с металлоискателями.

Впрочем, Мишку ценности не волновали, он был бессеребренником, и пенсию свою тратил в два дня. Не сомневаясь, что хлеб насущный ему всегда кто-нибудь даст, а то и картошкой поделится, и молока нальет.

Его как магнитом тянуло сюда то самое предчувствие, которому он не осмеливался не доверять – слишком часто оно его выручало. И вот теперь он чуял беду, большую беду. И теперь в единственной настоящей, природной пещере, что таилась внутри холма, устраивал себе убежище. Так медведь готовит себе берлогу, даже если это первая его зима, и он знать не знает о морозах.

Ход в пещеру был наклонный – только на карачках и проберешься. Но когда минуешь метров шесть-семь, открывался небольшой зал, в углу которого было мелкое подземное озерцо. Вода в нем – равно холодная и зимой и летом, а глубина – по щиколотку. Мишка думал, что озерцо это представляло всегда ценность для тех, кто тут скрывался – считай, и колодец не нужен. Самому ему натаскать сюда воды в запас было бы не по силам. Он принес фонарь с батарейками и дешевые свечи, старый матрас, лопату. А вот курева у него не получилось скопить – все уходило влет, после него и бычками нельзя было бы поживиться.

Дорога отнимала слишком много времени, поэтому Мишка уходил сюда на два-три дня, ел консервы, открывая банку перочинным ножом, спал на матрасе, поджав ноги и обхватив себя руками – холодно тут все-таки было.

Со стороны могло показаться, что он расширят зал, постепенно вынимая из одной стены камень за камнем. Когда каменюк набиралось много, Мишка выносил их наружу. Необходимости увеличивать свою подземную комнату у него не было, но Мишка чуял, что там, куда он так настойчиво пробивался – есть ход, И почему-то очень важно было открыть этот ход во что бы то ни стало.