В плену его желаний

Глава 1

Я стою за барной стойкой, и шум ночного клуба волнами обрушивается на меня. Басовые удары музыки вибрируют в груди, заставляя сердце стучать в такт. Запах пота, алкоголя и приторно-сладких духов смешивается в воздухе, от него слегка кружится голова. Пятница вечер. Или уже ночь? Время здесь теряется в стробоскопах и вспышках света, что мелькают по лицам танцующих. Мои ладони потеют от жара, туфли на высоком каблуке жмут, и каждый шаг отдаётся болью в ступнях. Непривычно, но таково правило, "для вида", как сказал владелец.

- Катя! - перекрикивая грохот, окликает меня огненно-рыжий бармен Вадим. - Евгению Викторовичу отнеси. Живо!

Он толкает по нижней стойке бутылку дорогущего виски. Квадратная, тяжёлая, с блестящей под неоновыми лампами этикеткой. Я ловко хватаю её, пальцы скользят по холодному стеклу, и сердце ёкает. Не дай бог разобьётся, с меня высчитают в первый же день.

Не представляю, сколько такое стоит, меня к таким напиткам пока не подпускают, я новенькая, всего-то вчера устроилась. Подружки из общаги подкинули этот "денежный" вариант вместо кафе, мол, плата выше, а работы меньше.

Ха, как же.

Ставлю бутылку на железный поднос, и поднимаю его над головой. Выхожу из-за стойки, и толпа сразу облепляет со всех сторон. Чьи-то локти толкают в бок, я чувствую тепло чужих тел, пот на коже, и это вызывает лёгкую тошноту. Лавирую между людьми. Одни танцуют, дёргаясь в ритме, потные лица блестят под огнями. Другие жмутся к бару, глотая коктейли. Третьи, с голодными взглядами, пытаются подкатить к девчонкам.

Ноги дрожат от непривычки к каблукам, но я держусь. Опыт прошлой работы в кафе выручает, когда лекций мало, и нужно подработать.

На ходу придерживаю бутылку второй рукой, здесь можно, никто не увидит. Но в кабинете у Евгения Викторовича придётся нести как положено, на подносе, с прямой спиной, как заправская официантка. Зал полон, воздух густой, душный, вентиляция не справляется. Чувствую, как пот стекает по спине под облегающей униформой, чёрная юбка и белая блузка, ничего лишнего. Но среди разноцветья людей, выделяюсь, как чёрно-белое пятно.

Наконец ныряю в дверь служебных помещений. Здесь тише, музыка доносится приглушённо, как далёкий гул. Прохладный сквозняк обдувает кожу, вызывая мурашки по коже. Прохожу по узкому коридору, стены серые, лампы тусклые, и останавливаюсь перед дверью кабинета хозяина. Она толстенная, звуконепроницаемая.

Может, даже бронированная?

Я не знаю, была здесь только один раз вчера, на собеседовании. Евгений Викторович, солидный мужчина, в костюме, с цепким взглядом. Сказал, что ждёт дисциплины.

Наверняка сам позвонил Вадиму и велел принести выпивку. Значит, он ждёт.

Делаю глубокий вдох-выдох. Воздух в коридоре прохладный, слегка отдаёт табачным дымом. И решительно дёргаю дверь. Автоматически вхожу, не успев сообразить. Сразу же понимаю: зря зашла.

Шум танцпола почти не слышен сквозь первую дверь, и первое, что бьёт по ушам, глухие удары. В кабинете, с минимальной отделкой, голые бетонные стены, кроме Евгения Викторовича ещё трое мужчин. Просто огромных, по сравнению со мной. Я едва им до плеча достаю. Двое стоят ко мне боком посреди комнаты. Один держит босса, обхватив за подмышки, руки как клещи. Второй бьёт по лицу. Хлёсткие шлепки, и кровь капает на пол, алые капли на сером ковре. Запах железа и пота висит в воздухе, от него ком в горле.

В ужасе замираю, поднос на руке дрожит, бутылка тихонько позвякивает. Дверь за спиной закрывается с доводчиком. Мягкий толчок в спину, и я невольно шагаю вперёд, в кабинет, навстречу этим громилам. Сердце колотится так, что отдаётся в ушах, ноги наливаются свинцом, а в животе холодный ком. Хочу бежать, но тело не слушается. Страх, чистый, липкий, как пот на ладонях.

Перевожу взгляд. За столом, в кресле Евгения Викторовича, сидит третий. От одного его вида у меня всё внутри сжимается. Он в чёрной футболке, облегающей широкую грудь и рельефные плечи. И чёрных джинсах, заправленных в тяжёлые ботинки, с металлическими вставками, что лежат на массивном деревянном столе. Как будто кабинет его собственный. Волосы короткие, тёмные, с сединой на висках, челюсть квадратная, покрыта щетиной. Глаза стальные, серые, пронизывающие насквозь. Они фиксируют меня, и я чувствую себя под прицелом.

Двое других даже не обращают внимания, продолжают методичное избиение. Удары глухие, Евгений Викторович хрипит, но не сопротивляется. От этого зрелища тошнит, желудок скручивается в комок.

Что делать? Звать на помощь? Но кто услышит за этой дверью?

Одна часть меня кричит "беги, дура, пока не поздно", ведь я одна, без семьи, без поддержки, и такая сцена - это конец. Меня просто прихлопнут.

Но другая часть, та, что из детдома, с чувством справедливости, кипит. "Нельзя просто смотреть, как бьют человека". Я прикусываю губу, солёный вкус крови на языке, и это помогает не заорать.

- Бухло принесли, - голос у главного низкий, вибрирующий.

Двое громил прекращают избиение. Повисает тишина, только тяжёлое с хлюпаньем дыхание Евгения Викторовича. Громилы смотрят сначала на главного, потом синхронно поворачивают головы ко мне. Их взгляды обжигают кожу.

- Прекратите, что вы делаете?! - вырывается у меня.

Голос дрожит, но я отступаю назад, спиной упираюсь в дверь, металл холодит через блузку. Свободной рукой шарю по двери, пытаюсь нащупать ручку. Напрасно.

- Стоять, - спокойно говорит главный.

В тоне приказ, и ноги действительно застывают, колени слабеют. Он сидит расслабленно, ноги в берцах на столе, руки на подлокотниках, но от него веет властью, как холодным зимним ветром.

А кем ещё он может быть, когда другие делают за него грязную работу?

От ужаса бросает в пот, капли стекают по вискам.

Я не должна быть здесь, это не моя жизнь, я просто студентка, ищу подработку, чтобы не думать об одиночестве по ночам.

Но страх парализует.

Глава 2

Днем ранее.

Бип-бип-бип!

Будильник орёт, вырывая меня из сна. Сердце колотится, в комнате пахнет кофе и Софиным цветочным парфюмом.

- Блин! - вырывается у меня, когда вижу на экране телефона 7:22.

Лекция через тридцать восемь минут!

Вскакиваю с кровати, ноги запутываются в одеяле, чуть не падаю. Марина, стоя перед зеркалом, спокойно расчёсывает свои чёрные волосы. Прямые, блестящие, как в рекламе. Её кольцо на пальце поблёскивает, пока она водит расчёской. Мои каштановые волны так просто не укротить, вечно торчат в разные стороны.

София, как всегда, устроилась на подоконнике, уткнувшись в свою записную книжку. Пепельные локоны падают на лицо, она что-то рисует, шепча под нос, то ли стихи, то ли заклинания.

Алёна, закутанная в одеяло, ворчит что-то неразборчивое и отворачивается к стене.

У неё нет первой пары, везёт. Сегодня она вообще только у меня. Введение в клиническую психологию, пропускать нельзя.

Хватаю со спинки стула лифчик и футболку, серую, потёртую, но чистую. Душ или лекция? Пахнет моим потом, и я морщусь. Идти так на учёбу не могу.

Что подумают? Опять будут пялиться, шептаться за спиной.

Я одна, без семьи. Но если в душе очередь, точно опоздаю.

Блин, я как тот осёл из притчи, лифчик в одной руке, футболка в другой. Бросаю лифчик на кровать, натягиваю футболку, волосы цепляются за ворот, вытаскиваю их и быстро собираю в хвост, резинкой. Сую ноги в тапочки, хватаю полотенце и бегу к двери.

- Ка-ать? - тянет Марина, не отрываясь от зеркала.

- Что? - оборачиваюсь, рука уже на ручке.

- Ты так пойдёшь? - она небрежно показывает на меня расчёской, уголок рта приподнимается в саркастичной ухмылке.

Опускаю взгляд. Телесные трусики, голые ноги.

Дура!

Общежитие женское, но по коридорам шатаются все подряд, вдруг парень какой-нибудь? Щёки горят от стыда, стоило это только представить.

- Спасибо, - бормочу, обматываю бёдра полотенцем и вылетаю за дверь.

Коридор пахнет сыростью и чьим-то шампунем. Тапочки шлёпают, полотенце сползает, держу его одной рукой.

В душевых, к счастью, только две девчонки, сонные, с полотенцами на плечах. Занимаю кабинку, вода тёплая, но напор слабый, бьёт по плечам тонкими струйками. Моюсь на автомате, два года в общаге приучили. Пена пахнет дешёвым мылом. В голове бьётся.

Быстрее, опаздываешь!

Но другая часть шепчет.

Ты и так никто, ещё и грязной явишься?

Одиночество тянет, как камень в груди. Я одна, всегда была, и если не следить за собой, кто вообще на меня посмотрит?

Вытираюсь, полотенце липнет к влажной коже. Натягиваю футболку, она скатывается в валик на спине, цепляется за влажную кожу. Тянусь к лопаткам, пальцы цепляют ткань, расправляю. Выбегаю из душа, чуть не врезаюсь в незнакомую девчонку. Мы расходимся в миллиметре, её взгляд скользит по мне, и я бормочу:

- Простите.

Бегу в комнату, волосы тяжёлые, напитавшиеся пара, липнут к шее. Марина уже ушла, зеркало свободно. Расчёсываю хвост, зубцы цепляются, больно, но выбираю быстро, а не красиво. Пучок пакли мне не нужен.

По коридору к аудитории лечу, как на пожар. Лекция уже началась. Стучусь, вхожу, стараясь дышать тише. Препод - лысеющий, в очках, лет пятидесяти - смотрит на меня, как на нарушителя. Его взгляд жжёт, и я опускаю глаза в пол.

- Фамилия? - голос у него сухой и скрипучий, как скрежет мела по доске.

- Смирнова, - отвечаю, а щёки горят. - Простите, больше не повторится.

- Садитесь, Смирнова, - он что-то чиркает в журнале, и я знаю: минус балл.

Сажусь в дальний угол, сердце колотится. Он прав, я нарушила правила, но от этого только хуже. В голове мелькает.

Вечно всё порчу. Одна, без поддержки, и даже на лекцию не могу прийти вовремя.

Хочу быть невидимкой, но чувствую взгляды однокурсников. По привычке прикусываю нижнюю губу.

Почему я не могу быть, как Алёна, которой всё пофиг, или как Марина, холодная и собранная? Они бы не опаздывали.

После лекций возвращаюсь в комнату. Пахнет чаем и духами Алёны. Она не спит, сидит на кровати, рыжие волосы распущены, браслеты звякают, пока она листает телефон.

София на своей кровати, уткнулась в учебник по искусствоведению, но по её мечтательному взгляду ясно, думает о чём-то своём. Записная книжка рядом, открыта на странице с эскизом цветка.

- Катя, прикинь, - Алёна отрывается от телефона, глаза горят. - Девчонки подсказали место. Ночной клуб, помощник бармена нужен. Я уже всё разузнала, платят прилично, чаевые огонь.

Я бросаю рюкзак на стул, падаю на кровать. Усталость тянет, но её слова цепляют.

- Я же в кафе работаю, - говорю, потирая виски. - Хватает, вроде.

- Кафе? - София поднимает голову, локоны падают на глаза. - А в клубе круче. Мм, может, им пара помощниц нужна?

- Не, - Алёна машет рукой, браслеты звенят. - Только одна. Катя, я за тебя позвонила, договорилась. Собеседование сегодня, - она улыбается, явно гордясь собой.

- Ты что? - я сажусь, сердце ёкает. - Без меня решила?

- Да ладно, - Алёна пожимает плечами. - Деньги лишними не бывают. А то вечно в своих книжках сидишь, как монашка.

- Алёна, - София хмурится, - дай ей самой решать.

- А что решать? - Алёна смотрит на меня, как на ребёнка. - Катя, ты же хочешь вылезти из этой дыры? Вот шанс.

Хочу сказать "нет", остаться в безопасном кафе, где всё знакомо. Рисковать работой, страшно. Вдруг провалюсь? Но какая-то часть меня, уставшая от одиночества и долгов, шепчет.

А если это шанс на что-то большее?

Прикусываю губу, пальцы гладят край футболки.

Алёна права, я сижу в своей скорлупе, но её напор бесит. Почему она решает за меня?

- Ладно, схожу, - бормочу, хотя внутри всё сжимается. - Но если что, ты виновата.

- Вот и умница! - Алёна хлопает в ладоши, браслеты звякают громче. - Это "Логово", крутой клуб. Говорят, там сам хозяин - тёмная лошадка.

Глава 3

- "Логово". Как-то мрачновато звучит для ночного клуба, - говорю я, всё ещё переваривая слова Алёны. Сажусь на свою кровать.

В груди холодок, как будто название само по себе несёт тень опасности.

- А как должно звучать название крутого клуба? - спрашивает Алёна, закатывая глаза. Её рыжие волосы рассыпались по плечам, браслеты на запястье тихо позвякивают при каждом жесте. - "На завалинке у дедушки"?

- Поэтично, - отзывается София с мечтательной улыбкой.

Она всё так же на кровати, пепельные локоны падают на лицо, а в руках записная книжка с эскизом цветка. Её голос мягкий, как шелк, и на миг мне кажется, что она уже представляет себе какой-то сказочный замок вместо клуба.

- Софи! - останавливает её Алёна, но в голосе смех. - "Логово" - это мрачно, круто, цепляюще. Это я тебе, как будущий журналист говорю. У меня будут самые крутые заголовки для статей.

- Ага, - бормочу я.

- Ага, - эхом вторит София.

Мы втроём переглядываемся, и вдруг комната наполняется смехом. Искренним, тёплым, как будто на миг все мои страхи растворяются в этом звуке. Но внутри всё равно тяжесть, одиночество не уходит, оно просто прячется за улыбкой.

Почему у меня нет такого лёгкого отношения к жизни, как у них?

Они шутят, а вдруг это ошибка, эта работа?

Алёна вдруг встаёт, подходит ко мне ближе, её браслеты звенят громче. Она хватает меня за руку, пальцы тёплые, настойчивые.

- Ладно, хватит болтать. Иди в душ, помой голову, - она поддевает пальцами мой хвост до середины спины, перекидывает его мне на грудь. Кончики секутся, волны спутанные, как после сна. - Или ты думаешь, там мочалки нужны? Покажи себя с лучшей стороны!

Я морщусь, но она права. Не понимаю, зачем это, но внутри желание, не выглядеть жалкой. Вздыхаю и встаю.

- Ладно, - бормочу, беру полотенце. Сердце стучит быстрее.

От волнения? Или от того, что опять поддаюсь её напору?

В душе вода льётся тёплыми струями, бьёт по плечам, смывая усталость. Пар обволакивает, пахнет мылом и влагой, как в сауне. Мою волосы, пена скользит по пальцам, шелковистая, и на миг я позволяю себе расслабиться. Но мысли крутятся в голове.

Зачем я это делаю? Ради денег? Или чтобы не сидеть в своей скорлупе вечно?

Одиночество покалывает в груди.

Все подруги говорят о парнях, а я? Никто не смотрит на меня так, чтобы сердце ёкнуло.

Вытираюсь, полотенце не слишком мягкое, оставляет лёгкий зуд.

Возвращаюсь в комнату, волосы мокрые, холодные капли воды скатываются по спине. Сажусь перед зеркалом, расчёсываю волосы, зубцы цепляются, больно, но я терплю. Хочу выглядеть собранной, независимой, но внутри комок нервов.

Почему так тянет эта пустота? Потому что мечтаю о ком-то, кто увидит меня настоящую, без масок?

Алёна уже роется в моём гардеробе, шкаф старый, дверца скрипит. Она вытаскивает вещи и кидает на кровать.

- Это не то. Это тоже, - говорит она сама с собой. - Надо показать товар лицом, - добавляет она, глаза горят.

София откладывает книжку, внимательно и за всем наблюдает.

Никто не говорит об учёбе. Все увлечены этим "приключением". София мечтательно улыбается:

- В ночных клубах полно состоятельных парней. Может, ты встретишь кого-нибудь для себя? Представь: танцы, взгляды через зал...

Я фыркаю, щёки горят. Сердце сжимается, да, меня тяготит отсутствие личной жизнь. Но искать? Нет.

- Не настроена я на это, - отвечаю, голос твёрже. - Мне учиться нужно, а не приключения.

Алёна машет рукой, браслеты звенят:

- Ой, ладно тебе. Но будь осторожнее, не влипни в историю. Клубы - это не кафе, там всякое бывает.

- Меня ещё никто не взял, - огрызаюсь я.

А если возьмут?

- Сейчас мы тебя снарядим, - Алёна продолжает копаться в моём скудном гардеробе, вытаскивает очередные джинсы.

Дверь открывается, входит Марина. Её идеальные чёрные волосы блестят, чёлка ровная, как всегда. Она ставит сумку, смотрит на нас скептически, серо-голубые глаза прищурены.

- У нас что, праздник какой-то? - спрашивает она, голос саркастичный, но с теплотой.

Алёна быстро подходит ближе, смотрит снизу-вверх. Марина выше, но Алёна не сдаётся.

- Марина, дай Кате свою блузку поносить. Бирюзовую. До вечера.

Марина хмыкает:

- Дать-то я дам, только я выше. Будет велика.

- В юбку заправим, - не унимается Алёна. - Кстати, и юбку какую-нибудь строгую.

- И руки у меня длиннее. Рукава болтаться будут, - Марина скрещивает руки, но уголок рта дергается в улыбке.

- Закатаем! - Алёна хлопает в ладоши, браслеты звенят торжественно.

Я стою, наблюдаю, тепло в груди от их заботы. Они моя семья, заполняют пустоту после детдома.

Марина даёт мне свои вещи. Надеваю блузку, ткань шелковистая, прохладная на коже, бирюзовый цвет делает глаза ярче в зеркале. Алёна помогает закатать рукава.

Юбка облегает талию, но я чувствую себя переодетой куклой. Немного нервно покусываю губу, но возбуждение поднимается внутри.

Вдруг это шаг к чему-то новому?

Через час еду на автобусе к адресу. Пальцем рисую узоры на окне. Улицы мелькают, серые здания, люди спешат, а я? Неуютно, как будто иду на экзамен. Хочу показать себя с выгодной стороны, но страх шепчет внутри: "Ты никто, опозоришься". Вокруг парочки, семьи с детьми, а я одна в этом мире.

Приезжаю, клуб на тихой улице. Вывеска "Логово" светится неоново-красным. Дверь тяжёлая, металлическая, холодная под пальцами. Время около 16:00, клуб работает, но внутри полумрак. Охранник, здоровый парень, мышцы бугрятся под рубашкой, смотрит с сомнением, глаза сканируют меня с головы до ног.

- Здравствуйте, я на собеседование.

Он хмыкает, от него резко пахнет сигаретами.

- К хозяину. Там за танцполом дверь в стене. По коридору прямо, кабинет в конце.

Иду по почти пустому залу. Пахнет смесью запахов алкоголя, дыма и чистящих средств. Музыка приглушённая. Барная стойка блестит хромом, стулья кожаные, мягкие на вид, но пустые. Зеркала на стенах отражают мой силуэт, немного нервный.

Глава 4

Я стою в кабинете, и воздух здесь тяжёлый, несмотря на прохладу. Запах кожи, лёгкий аромат дорогого одеколона и чего-то ещё, металлического.

Хозяин ночного клуба сидит за массивным столом, откинувшись в большом кожаном кресле с подлокотниками. Тёмно-серый костюм, идеально выглажен, бордовый галстук с тонкой полоской. Лет сорока, с короткой стильной стрижкой. Волосы чуть тронутыми сединой. Мужественный. Но как мужчина меня не привлекает.

Он смотрит на меня, не вставая, взгляд скользит сверху-вниз, задерживаются на моих кроссовках. Переводит его на небольшой рюкзак на плече. Я невольно сжимаю пальцами лямку на плече, чувствую, как потеют ладони.

- Я по поводу работы помощником бармена, - стараясь, чтобы голос не дрожал, говорю я.

В горле пересохло, и слова звучат тише, чем хотелось бы.

Он слегка наклоняется вперёд, опирается локтями на стол, не отрывая взгляда от моего лица. Его пальцы сцеплены, на одном блестит золотое кольцо.

- По телефону голос был другой, - говорит он, прищурившись.

Я замираю. Не хочу признаваться, что подруга всё устроила за меня, иначе сразу подумает, что я несерьёзная. В голове мелькает отговорка, и я тут же выпаливаю:

- Пока ехала, жажда замучала. Горло пересохло, вот и голос другой, - врать стыдно, но стараюсь убедить себя, что от этого никто не пострадает.

Он хмыкает, но вроде верит. Снова окидывает меня взглядом, и я чувствую себя, как на витрине. Его взгляд задерживается на любимых кроссовках, старых, потёртых, но удобных. Я невольно переминаюсь с ноги на ногу.

- У нас так не принято ходить, - говорит он, кивая на мои ноги. - Всё должно быть красиво. Туфли на каблуке, белая блузка, чёрная юбка. Так будешь отличаться от разноцветной публики. И взгляды привлекать.

Я киваю, а в голове вспышка паники.

Смена в туфлях?

Я представляю, как бегаю за стойкой, и желудок сжимается. Но отступать поздно.

- Хорошо, - отвечаю тихо, стараясь выглядеть уверенной.

- Паспорт покажи, - говорит он, протягивая руку.

Я моргаю, немного растерянно, но лезу в рюкза. Пальцы шарят по, кошельку, телефону, косметичке с прокладками. Наконец нащупываю край внутреннего кармана и корочку с железными уголками обложки. Достаю паспорт, подхожу к ближе и протягиваю через стол.

Он берёт его, раскрывает, листает страницы, поворачивает и внимательно смотрит. Поднимает на меня взгляд, будто сверяет лицо с фотографией. Я стою, стараюсь дышать ровно, но сердце стучит.

Что он там ищет? Возраст? Или что-то ещё?

- Двадцать лет, - бормочет он, скорее себе, чем мне. Кивает, закрывает паспорт и возвращает его. - Хорошо.

Я беру документ, пальцы чуть дрожат, кладу его обратно в рюкзак.

Он откидывается назад, кресло слегка поскрипывает.

- Оплата почасовая, плюс чаевые, - он озвучивает цифры, и продолжает. - Платим хорошо, но я жду от работников дисциплины. Никаких опозданий, никаких пьяных выходок. Поняла?

- Да, поняла, - киваю я.

Условия правда хорошие, лучше, чем в кафе. Там я бегаю за копейки, а здесь…

В голове мелькает сумма, и я невольно прикидываю, сколько смогу отложить, чтобы заплатить за второй семестр.

- Как мне вас звать?

- Можешь звать меня, Евгений Викторович, - он как-то так чуть улыбается, благосклонно.

- А почему место освободилось? - не удержавшись, спрашиваю я.

Любопытство - мой вечный враг.

Он смотрит на меня внимательно, будто решая для себя, говорить или нет.

- Второй бармен ушла в декрет, - отвечает ровно. - Так что, - он делает паузу, глаза прищурены, - на работе ноги перед кем попало не раздвигай.

Я чувствую, как кровь приливает к щекам. Возмущение вспыхивает внутри, горячее, колючее.

- Я вообще не собираюсь их раздвигать! - выпаливаю, голос дрожит от обиды.

Он усмехается, уголок рта приподнимается.

- Все так говорят. Не ты первая. Потом попадётся молодой красавчик, и всё. Новый бармен.

Открываю рот, чтобы возразить, но он продолжает, не давая вставить слово.

- Парень у нас один есть. Вадим. Будешь у него учиться. Мне нужна девушка-бармен, так выручка с бара больше. Вечером познакомишься.

- Сегодня вечером? - вырывается у меня, и я тут же жалею. Голос звучит растерянно.

Он приподнимает бровь, в его взгляде лёгкое недовольство.

- Сегодня вечером, - подтверждает он спокойно, но тон такой, что спорить бесполезно.

Я прикусываю губу, сердце стучит. Сегодня не могу, в кафе смена, и я не хочу подводить людей. Там хоть и платят меньше, но я обещала.

А если совмещать? Учёба, кафе, клуб. Это же шанс на нормальную жизнь.

- Сегодня я не могу, - стараясь чтобы голос звучал твёрдо, говорю я. - У меня другая работа. Надо там всё уладить.

Он смотрит на меня, как на ребёнка, который требует конфету. Локти на столе, пальцы сцеплены.

- Ещё не взял, а уже условия ставишь? - его голос холодный.

Я выпрямляюсь, стараясь показать, что я ответственная, что мне можно доверять.

- Не могу людей подвести, - говорю я. - У меня же договорённости. Завтра? Я могу выйти завтра.

Он молчит, смотрит, будто взвешивает. Потом кивает, чуть смягчаясь.

- Ладно. Завтра в 20:00 будь на месте. Переодеться тут есть где, тебе покажут. Охране, если спросят, скажи, что бармен. Предупрежу.

Я киваю, в груди разливается тепло. Получилось! Я не подвела кафе, не поступила нечестно, и новая работа моя. Сердце стучит от облегчения.

- Спасибо, - бормочу я и поворачиваюсь к двери. Его голос останавливает.

- Каблуки не забудь.

Я оборачиваюсь, киваю и выхожу. Дверь за спиной закрывается с мягким щелчком. Коридор холодный, пахнет табаком и чистящими средствами. Иду к выходу, ноги дрожат, но не от страха, а от странного возбуждения. Новый шаг, новая жизнь.

Глава 5

Автобус трясётся. Первым делом достаю из рюкзака телефон. Экран светится сообщениями от Алёны.

Держись уверенно, Катюнь!

Я невольно улыбаюсь. Это так в её стиле - называть меня "Катюнь", как будто я младшая сестра.

Ещё три сообщения:

Ну как там? Прошла?
Давай, рассказывай, что за место?
Катя, не молчи, я с ума сойду!

Мы сойдём!

Я фыркаю, но в груди тепло. Пишу коротко:

Всё прошло нормально.

Телефон тут же оживает. Новый поток сообщений, Алёна требует подробностей, но я пишу.

Неудобно в автобусе. Я на работу еду, вечером расскажу. Не наседай.

В ответ прилетает совсем короткое видео. На экране Алёна, потирающая ручки в предвкушении. За кадром тихий смешок Софи.

Я улыбаюсь. Убираю телефон в рюкзак. Иначе это будет продолжаться бесконечно. Алёну так просто не остановить.

Держусь одной рукой за поручень, второй придерживаю ремень рюкзака на плече. Смотрю в окно. Город мелькает за стеклом - серые дома, неоновые вывески. В груди странное чувство, смесь радости и тревоги. Работа в клубе - это не кафе, где всё знакомо. Там толпа, шум, и этот хозяин с его намёками.

Почему я согласилась? Ради денег? Или потому что устала быть невидимкой?

Автобус тормозит, моя остановка, я выхожу.

Кафе встречает пустой уличной террасой и почти пустым залом. Но это ненадолго. Скоро начнётся вечерний поток людей.

По пути попадается менеджер Артём. Быстро киваю и бормочу:

- Здравствуйте. Я уже тут, - бегу в раздевалку.

Слышу за спиной его удивлённый присвист. Наверное восхищённый. Обычно я в юбках не хожу, только в форменной. Но она значительно длиннее. А в повседневной жизни джинсы практичнее.

Переодеваюсь и заступаю на смену.

Смена в кафе проходит как всегда. Голодные посетители. Приветливая улыбка на моём лице. Заказы и счета. Привычная уже почти рутинная работа. Но я стараюсь, чтобы никто не был недоволен. От этого зависят мои чаевые.

Но мысли мои никак не отпускают новую работу. Ночной клуб, работа на каблуках.

Это же свихнуться можно. Или ноги переломать. Хорошо хоть в кафе такого требования нет. И я могу бегать между столиками в своих удобных кроссах.

После окончания смены еду в общагу. Всю дорогу ловлю на себе мужские взгляды. Некоторые откровенно похабные, масляные. Они липнут и вызывают дискомфорт.

Это всё из-за одежды. Я в блузке и юбке слишком выделяюсь. Надеюсь в клубе будет темно. И полно красивых девчонок. Так что на меня никто и внимания не обратит.

Общага встречает запахом сырости и чьей-то стряпни. Поднимаюсь на свой этаж, кроссовки шлёпают по линолеуму. Открываю дверь в комнату, и Алёна тут же бросается ко мне, хватает за руку, тянет к моей кровати.

- Рассказывай! - требует она, глаза горят, рыжие волосы рассыпались по плечам, браслеты звякают. - Всё и в подробностях!

Я падаю на кровать, рюкзак сбрасываю на пол. София сидит на своей кровати, уткнувшись в записную книжку, но её взгляд горит любопытством. Она откидывает пепельные локоны с лица и спрашивает:

- Был кто-нибудь симпатичный?

- Софи! - мы с Алёной говорим одновременно. Я из-за смущения, щёки уже горят. Алёна, потому что София прервала её допрос. Мы переглядываемся, и я невольно улыбаюсь.

Марина сидит у своего стола, делает вид, что ей неинтересно, но я вижу, как она краем глаза следит за нами. Её чёрные волосы блестят под светом лампы, чёлка идеально ровная. Она листает учебник, но уши явно настроены на наш разговор.

- Ну, давай, Катя, - Алёна садится ближе. - Что за клуб? Как собеседование? Хозяин строгий?

Я вздыхаю, рассказываю. Про кабинет, про Евгения Викторовича с его цепким взглядом, про каблуки и униформу. Про то, как чуть не ляпнула про Алёну, но выкрутилась с жаждой. Про хорошую оплату и Вадима, который будет учить.

- Вадим? - София мечтательно улыбается. - А он молодой?

- Софи! - Алёна закатывает глаза. - Ты вообще слушаешь? Катя, а что за намёки хозяина?

Я морщусь, вспоминая его слова. Щёкигорят от одних только мыслей.

- Сказал, чтобы я... Ну, не вела себя неподобающе. Типа, не флиртовала с кем попало.

- Ха! - Алёна хохочет. - Это он ещё тебя не знает. Ты же монашка.

- Алёна, - я бросаю на неё взгляд, но она только машет рукой.

- Да ладно, я же любя. И что, завтра начинаешь?

- Да, - киваю. - В 20:00. Сказал, переодеться там можно. И охране сказать, что я бармен.

Марина наконец отрывается от учебника, смотрит на меня. Её серо-голубые глаза прищурены, уголок рта чуть приподнят.

- Бармен в клубе, - говорит она с лёгким сарказмом. - Катя, ты точно готова к такому? Там не кафе, там толпа, пьяные мужики.

- Я справлюсь, - отвечаю, но голос звучит не так уверенно, как хотелось бы. Внутри холодок. Она права, это не мой мир. Но отступать не хочу.

- Ну, смотри, - Марина пожимает плечами, возвращается к учебнику. - Только не влипни во что-нибудь.

Я киваю, но её слова рождают мысли.

"Логово", хозяин, его намёки…

Что-то подсказывает, что этот клуб - не просто работа. В голове мелькает:

А если там правда опасно?

Или может там я найду что-то, чего мне так не хватает?

Алёна вдруг вскакивает, хватает телефон.

- Надо отпраздновать! - заявляет она. - Катя, ты теперь бармен в крутом клубе!

- Алёна, я только с работы, - вздыхаю, но её энтузиазм заразителен. - И мне завтра к первой паре. Надо столько всего прочитать.

- Без возражений! - говорит Алёна. - Софи, Марина?

София кивает, её глаза горят. Марина хмыкает, но закрывает учебник.

- Ладно, - говорит она.

- За пирожными! - громогласно возвещает Алёна, и тянет меня за собой.

Глава 6

Утро начинается с лекций, но я почти не слышу профессора. Его голос монотонный гул, как шум дождя. Я сижу в аудитории, карандаш автоматически пишет краткий конспект в тетради, а мысли где-то далеко.

Вечер пятницы, первая смена в "Логове".

Сердце то замирает, то стучит быстрее, как будто я бегу, хотя сижу на месте. Желудок тянет, пирожных вчера было перебор. Алёна настояла, чтобы мы платили поровну.

"Чтобы никого не ущемлять".

Но теперь я жалею, что не остановилась на одном. Тяжесть в животе только усиливает тревогу.
Зачем я вообще согласилась? Это не моё. Толпа, каблуки, чужие взгляды.

Я прикусываю губу, пальцы сжимают карандаш. Вчера казалось, что это шанс выбраться из рутины, заработать больше. Но сейчас, под гул лекции, я не уверена.

Что, если я не справлюсь? Что, если все будут смотреть, а я споткнусь или разолью что-нибудь?

После лекций возвращаюсь в общежитие. В комнате пахнет кофе и лаком для ногтей. София красит ногти, сидя на подоконнике. Пепельные локоны падают на её лицо, она дует на пальцы, а её записная книжка лежит рядом.

Алёна стоит у шкафа, роется в моих вещах, как будто это её собственный гардероб. Браслеты на её запястьях звякают, рыжие волосы собраны в небрежный пучок.
- Катя, пора собираться! - заявляет она, не оборачиваясь. - Где твоя белая блузка?
Я сбрасываю рюкзак на пол, падаю на кровать.
- Нет у меня белой блузки, - бормочу я. - И туфель нет.

Алёна замирает, поворачивается ко мне с округлившимися глазами.
- Как нет? - её голос почти возмущённый. - Твой новый босс ведь сказал: белая блузка, чёрная юбка, каблуки!
- Ну, не люблю я их. Потому и не покупала, - я пожимаю плечами, но внутри всё сжимается.

Ещё расходы. И так еле свожу концы с концами.

Марина, сидя за столом, отрывается от ноутбука. Её чёрные волосы блестят под светом лампы, чёлка идеально ровная. Она смотрит на меня с лёгкой усмешкой.
- Катя, ты серьёзно собралась в клуб в своих кроссовках? Чтобы сразу же уволили? - её голос саркастичный, но в глазах что-то тёплое. - Ладно, юбку возьмёшь мою. Ту, чёрную, вчерашнюю. Дарю.
Я моргаю, не ожидая такой щедрости. Одежда у Марины дороже моей.
- Правда? - спрашиваю тихо.
- Правда, - она кивает. - Но блузку и туфли покупать придётся. Идём, пока магазины открыты.
Алёна хлопает в ладоши, браслеты звенят на всю комнату.
- Вот это я понимаю, поддержка! Софи, ты с нами?
София поднимает голову, её карие глаза блестят.
- Конечно! Катя, ты будешь как с обложки журнала! - она улыбается так, будто я уже звезда подиума.

В магазине толпа, пахнет новой тканью и чем-то сладким, как ванильный ароматизатор. Я стою перед вешалкой с блузками, пальцы перебирают белые ткани, шёлк, хлопок, синтетика. Ценники заставляют сердце сжиматься.

Сколько я потрачу? А если меня уволят через неделю?

Алёна суёт мне в руки шёлковую блузку, лёгкую, с тонкими манжетами.
- Эта! - говорит она. - Подчеркнёт твои глаза.
Я смотрю на ценник и морщусь.
- Дорого, - бормочу я.
- Катя, это инвестиция, - Алёна закатывает глаза. - Ты же теперь бармен в крутом клубе!
Марина, стоя рядом, хмыкает.
- Не слушай её. Бери ту, что подешевле, но выглядит прилично, - она кивает на другую, хлопковую, с аккуратным воротником. - И туфли бери классические. Не надо высоких шпилек, если не умеешь ходить.
Я киваю, благодарная её трезвому взгляду. Но внутри всё равно комок.

Я не умею быть такой. Красивой, заметной.

Покупаю блузку и простые чёрные туфли на среднем каблуке. Пальцы дрожат, когда протягиваю карту кассиру. Повторяю в голове слова Алёны.

Это инвестиция в будущее.

В "Логово" я еду в джинсах и тёмно-синей облегающей кофте с длинными рукавами, рюкзак на плече. На ногах кроссовки, туфли и "униформа" лежат в рюкзаке. В груди смесь возбуждения и страха.

Что, если я не впишусь? Что, если Вадим решит, что я неуклюжая?

Вспоминаю слова Евгения Викторовича про "молодого красавчика" и чувствую, как щёки горят.

Нет, никаких красавчиков. Мне нужна работа, а не приключения.

Клуб встречает меня неоновой вывеской и тяжёлой металлической дверью. Охранник, тот же, что вчера, кивает, когда я бормочу:
- Я новый бармен.
Он оценивающе смотрит, будто сверяет с выданным ему описанием. Молча машет рукой вглубь клуба.
Внутри полумрак, музыка уже гудит, но пока не громко. Пятница, вечер только начинается, но зал уже оживает. Пахнет алкоголем, лаком для пола и чем-то сладким, как духи. Я иду к бару, сердце стучит.

За стойкой парень. Небрежно уложенные, рыжие волосы, рубашка закатана до локтей. Он протирает стакан, но взгляд цепкий, оценивающий.
- Здравствуйте, я Катя, - стараясь, чтобы голос не дрогнул, говорю я. - Евгений Викторович сказал…
- Знаю, - он кивает, ставит стакан. - Вадим. Меня предупредили.
Его взгляд скользит по мне, от макушки до джинсов. В нём смесь скептицизма и чего-то ещё, мужского.

Я невольно опускаю глаза, щёки горят.

Он думает, я не справлюсь? Или это просто привычка так смотреть?

- Переодевайся, - кивая на дверь в служебные помещения, говорит он. - Там комната для персонала слева за входом. Потом начнём.
Я киваю, сжимаю лямку рюкзака на плече и иду. В комнате тесно, пара железных шкафов для вещей, пахнет порошком и металлом. Переодеваюсь быстро, пальцы дрожат, пуговицы блузки скользят. Юбка Марины облегает талию, туфли жмут, каблуки кажутся выше, чем в магазине. Смотрю в маленькое зеркало на стене, волосы собраны в хвост, выглядят глаза ярче из-за белой ткани. Но я чувствую себя переодетой куклой.

Это не я.

Возвращаюсь к бару. Вадим уже разливает коктейль, его движения быстрые, уверенные. Он бросает на меня взгляд, уголок рта чуть приподнимается.
- Неплохо, - говорит он. - Только не спотыкайся.
Я киваю, но внутри всё сжимается.

Глава 7

Громила сказал "Волк". И клуб, будто назло, называется "Логово". Совпадение? Или судьба подбрасывает мне знак, от которого мурашки бегут по коже?

Он подходит ближе. Громила, что стоял у него на пути, молча отступает в сторону. Словно повинуясь невидимому приказу. Его движение, как у пса, ждущего команды хозяина.

Волк не произносит ни слова, но его присутствие заполняет всё пространство кабинета. Я стою, прижавшись спиной к холодной металлической двери. Чувствую, как поднос с бутылкой дрожит на моей руке. Пальцы немеют, стекло тихо позвякивает.

Он нависает надо мной. На голову выше, и дело не только в росте. Его плечи широкие, как будто высеченные из камня. Мышцы под чёрной футболкой бугрятся, натягивая ткань. От него веет силой, холодной, звериной, той, что не просит разрешения, а просто берёт. Я невольно втягиваю голову в плечи, внутренности сжимаются в комок. Сердце стучит так громко, что слышу только его.

Огромный. Холодный. Страшный.

- Прекратите, - мой голос дрожит, срывается на хрип. - Я полицию вызову.

Слова звучат жалко. Волк подходит вплотную. И я чувствую его запах, резкий, мужской. С ноткой чего-то тёмного, как лес после дождя. Его тень падает на меня, отрезая свет от лампы над головой. Я опускаю взгляд, чтобы не встретиться с его глазами. Смотреть в глаза хищнику - это признак агрессии. А он - хищник. Не человек. Зверь в человеческой шкуре.

- Два шага влево, - его голос низкий, вибрирующий, как далёкий гром. Он не просит. Он приказывает.

Ноги подкашиваются, но я заставляю себя двигаться. Делаю крошечный шаг влево, потом ещё один, лишь бы он не нависал так близко. Каблуки предательски пошатываются. Но он скользит следом, одним плавным движением, будто играет. Он хищник, от которого не убежать. Я чувствую жар его тела, хотя он даже не касается меня.

Почему я не могу просто исчезнуть? Раствориться, как в детстве? Когда пряталась под одеялом в детдоме, чтобы никто не видел моих слёз?

- Тащите в машину, - не отводя от меня взгляда, говорит он.

В машину? Нет, пожалуйста, не надо.

Сердце падает в пятки.

Я не успеваю даже осознать весь ужас. Его пальцы, сильные, тёплые, обхватывают мою талию. Одним плавным движением он поднимает меня над полом. Как пушинку, как будто я ничего не вешу. Поднос на руке дрожит, бутылка звякает громче. Наработанные рефлексы заставляют пальцы удерживать его ровно. Волк поворачивается и ставит меня в угол кабинета. У бетонной стены, будто ребёнка, которого наказали за провинность.

Я не ребёнок. И ничего не сделала плохого.

Двое громил тащат Евгения Викторовича мимо нас. Его лицо, сплошное кровавое месиво, глаза полузакрыты, он хрипит, но не сопротивляется. Дверь открывается, они выходят в коридор. И дверь закрывается за ними с мягким щелчком. Тишина давит, только моё дыхание, быстрое,прерывистое, нарушает её.

Блин! Мне конец! Девочки будут искать. Но что они найдут? Ничего. Даже косточек не останется. Этот Волк… он их обглодает и выбросит.

- Имя, - его голос вибрирует в тишине.

Я сглатываю, горло сухое, будто наждачкой натёрли.

- Катя, - выдавливаю с трудом, голос тонкий, чужой.

Он наклоняется чуть ближе, и я вижу его лицо. Короткие тёмные волосы, тронутые сединой на висках. Квадратная челюсть, покрытая ровной щетиной. Тонкий шрам, едва заметный, тянется от уголка рта к подбородку, как след от старой драки. Глаза стальные, серые, холодные, но в них что-то тлеет, как угли под пеплом.

- Я Волк, - говорит он, и уголок его рта чуть дёргается, будто он забавляется. - Читала в детстве сказку?

Я киваю, не в силах отвести взгляд от его груди, где футболка обтягивает рельеф мышц. Она поднимается и опускается в такт его дыхания. Медленного, уверенного, в отличие от моего. Сбивчивого, как у загнанного зверька.

- Да, - шепчу я. И тут же, не знаю почему, добавляю: - Там ещё был охотник. Он Красную Шапочку спас.

Слова вырываются сами, и я тут же жалею.

Что я несу? Это не сказка.

Но в груди что-то тянет, как будто моё чувство справедливости, то, что всегда толкало меня вмешиваться, даже когда не надо, не даёт молчать.

Он оскаливается, и я слышу тихий смешок, низкий, почти звериный.

- Это у братьев Гримм. Вариант для непослушных детишек, чтобы слушались маму, - он делает паузу, и я вздрагиваю на слове "мама". Надеюсь, он не заметил. - У Шарля Перро Волк съедает Шапочку. Конец сказки.

Его слова, как прыжок в холодную воду, от которой всё внутри леденеет. Он смотрит на меня, и его взгляд пронизывает насквозь. Видит все мои страхи, всё, что я прячу.

- М-мне больше нравится мой вариант, - лепечу я, и голос дрожит, как осиновый лист.

Зачем я это сказала? Он же меня убьёт. Или ещё хуже.

Я чувствую на своём лице его горячее дыхание с лёгким запахом мяты. Его пальцы резко, сжимают мой подбородок, заставляя поднять голову. Я пытаюсь опустить взгляд, но он держит крепко, не вырваться. Мой взгляд скользит по шраму на его подбородке. По сжатым губам, которые чуть растягиваются в подобии улыбки. Его серые глаза, как сталь, но в них есть что-то, что заставляет моё сердце биться ещё быстрее. Не только от страха.

Почему я не могу отвести взгляд?

Я дышу быстро, почти задыхаюсь. Воздух врывается в лёгкие, но его не хватает. Поднос дрожит, бутылка звякает, и я чувствую, как слабеют пальцы. Его взгляд держит меня, как цепи, и в груди рождается что-то странное, тёплое, пугающее.

Нет, это просто страх. Это страх. Просто страх.

Но почему тогда я не могу отвести взгляд? Почему его шрам, его дыхание, его голос, всё это врезается в мозг?

Я не должна быть здесь. Я просто студентка, мне нужна работа, а не это всё. Не он.

Он наклоняется ближе, и я вижу, как его зрачки чуть расширяются. Он изучает меня, как добычу. Моя рука с подносом слабеет, я чувствую, как она опускается, и паника захлёстывает.

Глава 8

Волк отступает на полшага, касается пальцами опухающего красного уха. Его взгляд темнеет, но в нём нет ярости, только холодное удивление. Он смотрит на меня, как на комара, который укусил.

- Смелая, - говорит он. - Или глупая?

Я отступаю к стене, спина упирается в бетон, холод пробирает до костей. Осколки бутылки блестят на полу, запах виски режет нос, резкий и приторный. Поднос валяется в стороне. Сердце колотится, его стук барабанит в ушах.

Волк смотрит на меня, серые глаза холодные, с чем-то тёмным в глубине, голодным. Его лицо твёрдое, только уголок рта чуть дёргается. Гнев или насмешка?

Я ударила его. Подносом. По голове. Человека, который спокойно смотрел, как избивают моего босса. И теперь я одна с ним в кабинете, где пахнет кровью и алкоголем.

Что я наделала?

Я сглатываю, горло пересохло. Хочу ответить, но слова застревают. Его пальцы снова сжимают мой подбородок, жёстко, не давая отвернуться. Шрам на его челюсти шевелится, когда Волк кривит губы.

- Отпустите, - шепчу я, голос дрожит. - Пожалуйста.

Он не отвечает. Его большой палец давит на мою нижнюю губу, грубо, почти до боли. Я замираю, дыхание сбивается. Его прикосновение жёсткое, и в груди что-то сжимается. Страх, но вместе с ним что-то ещё, чего я не хочу. Сердце барабанит быстрее, и я злюсь на себя.

- Смелая, - повторяет он, будто выплюнул это слово. Его взгляд скользит по моему лицу, задерживается на губах, потом на глазах. - Но тупая.

Он отпускает подбородок, но не отходит. Я хочу бежать, но ноги будто вросли в пол. Он слишком близко, его запах душит. Аура давит. Заставляет вжиматься в стену.

- Я… не хотела, - бормочу я, голос тонкий.

Беги, Катя, беги!

Но куда?

Дверь совсем рядом. Хочу посмотреть в ту сторону, но не могу отвести от него взгляд. Нельзя отворачиваться от хищника. Он быстрее, сильнее, и это его мир. Я одна, как всегда, и это может стать концом.

- Не хотела? - он щурится, губы кривятся в усмешке. - А выглядело именно так. Знаешь, кто я?

Я мотаю головой, волосы липнут к влажной шее.

Волк. Он назвался Волком. И теперь ясно, почему. Он не человек. Он зверь, который берёт, что захочет.

- Я никому не скажу, - слова вырываются, отчаянные. - Клянусь. Отпустите, я уйду. Никому не скажу.

Он наклоняется ближе, его дыхание обжигает щёку. Я чувствую жар от его тела. Его глаза полосуют моё лицо взглядом. В не гнев, а что-то похуже. Голод.

- Уйдёшь? - его голос спокойный, но от него по спине мурашки. - После того, что видела? - он кивает на пятна крови на ковре. - Нет.

Его пальцы сильно сжимают моё плечо. Заставляя скривиться и втянуть воздух. Он дёргает меня ближе, я спотыкаюсь, каблуки цокают. Грудь вздымается, я дышу быстро, почти задыхаюсь. Его взгляд скользит по вене на моей шее, где бьётся пульс. И щёки вспыхивают. Это страх. Но в животе что-то тянет, и я ненавижу себя за это.

- Пожалуйста, - шепчу я, голос ломается. - Я никому не скажу. Я просто студентка, мне нужна была работа… Я тут первый день. Никого не знаю.

Он наклоняется, его губы касаются моего уха. Дыхание горячее, кожа покрывается мурашками. Он опасен. Он только что смотрел, как бьют человека. Но его близость бьёт по нервам, как ток.

- Ты видела слишком много, - шепчет в самое ухо. - И теперь будешь делать, что я скажу.

- Зачем вы избили хозяина клуба?

Сама не знаю, что меня толкает на такой вопрос. Ведь только что сама говорила, что ничего не скажу.

Врождённое чувство справедливости? Вот "вовремя" оно проявилось.

Я поднимаю глаза, и это ошибка. Его холодный взгляд ловит мой, и он тянет, как пропасть в которую так и подмывает заглянуть.

- Ты делаешь только то, что я говорю, - говорит он, голос твёрдый. Не просит, распоряжается. - Раздевайся.

Я замираю. Его слова, как пощёчина. Сердце колотится, кровь шумит в ушах.

Он серьёзно?

- Вы больной? - вырывается у меня, голос дрожит от злости и страха. - Я не такая!

Он смеётся, низко, резко. Его смех проходится по нервам. Его рука хватает моё лицо, пальцы впиваются в щёки, заставляя смотреть в глаза. Второй рукой упирается в стену за моей спиной. Я хочу оттолкнуть, но тело не слушается. Его взгляд держит, как капкан.

- Не такая? - он наклоняется, его губы близко, я чувствую их жар. - Мне плевать, какая ты. Делай, что сказано, или пожалеешь.

Я открываю рот, чтобы возмутиться. Его пальцы сжимают сильнее, не давая мне ничего ответить. Кожа горит под его рукой, и я злюсь на себя за это. Понимаю, что бессильно упираюсь руками в его каменный пресс. И это его скорее ещё больше заводит.

Он не договаривает, но я знаю. Я видела кровь. Я знаю, что он не шутит.

Что делать? Кричать? Но кто услышит? Драться? Смешно. Я даже на уроки самообороны не ходила. И что будет потом?

Я стою, прижатая к стене, его рука на моём лице. Его взгляд буравит мои глаза. И в нём нет сомнений, только власть. Привычка повелевать.

Глава 9

Его слова висят в воздухе, тяжёлые, как запах от разбитой бутылки. Раздевайся. Я стою, прижатая к стене, и чувствую, как кровь стучит в висках.

Волк смотрит на меня, его серые глаза тёмные, полные чего-то дикого, голодного. Он только что вышел из тюрьмы, семь лет без женщины, и это читается в каждом его движении. В том, как он нависает надо мной, как его дыхание ускоряется, касаясь моей кожи.

Я не могу. Не могу просто сдаться. Это не я. Я не какая-то девка из клуба, которую можно купить или взять силой.

Но тело предаёт. Мои щёки горят, а внизу живота тянет, тепло разливается, несмотря на страх. Его рука на моём лице, пальцы грубые, но тёплые, и от этого прикосновения мурашки бегут по спине. Я ненавижу себя за это.

Как можно хотеть того, кто пугает до дрожи?

- Нет, - шепчу я, голос ломается. - Пожалуйста, не надо.

Он не отвечает. Его вторая рука скользит по моей блузке, пальцы задевают пуговицы. Я пытаюсь оттолкнуть его, ладони упираются в его грудь, твёрдую, как камень. Мышцы под футболкой напрягаются, и он даже не шелохнётся. Только усмехается, уголок рта дёргается, обнажая шрам. Его запах обволакивает. Смесь пота, одеколона и чего-то звериного. Что заставляет сердце колотиться быстрее.

- Ты дрожишь, - говорит он низко, почти рыча. - Но не от страха. Не только.

Его слова бьют под дых.

Он прав? Нет, это ложь. Я боюсь. Боюсь его, этого места, того, что он сделает.

Но когда его пальцы расстёгивают первую пуговицу на моей блузке, прохладный воздух касается кожи, и соски твердеют под тканью. Тело реагирует, предательски, как будто не моё. Я сжимаю бёдра, пытаясь подавить это тепло, эту пульсацию внизу.

Почему? Он монстр, он только что смотрел, как бьют человека. А я... я чувствую его близость, его силу, и это будит что-то внутри, чего я не хочу признавать.

- Отпустите! - кричу я, голос срывается.

Бью его по руке, но он ловит мои запястья, прижимает к стене над головой. Его тело прижимается ближе, бёдра касаются моих, и я чувствую его возбуждение, твёрдое, настойчивое. От этого дыхание перехватывает. Страх смешивается с чем-то горячим, запретным.

Я не хочу этого.

Но тело тает, ноги слабеют, и я невольно выгибаюсь, касаясь его груди.

Волк наклоняется, его губы касаются моей шеи, грубо, без нежности. Зубы скользят по коже, лёгкий укус, и я вздрагиваю, стон вырывается против воли. Боль смешивается с удовольствием, и в голове мелькает.

Нет, это не я.

Я из детдома, привыкла бороться, но здесь... здесь я беспомощна. Его свободная рука скользит вниз, по моей талии, задирает юбку. Пальцы касаются бёдра, грубо, настойчиво, и я чувствую, как влага собирается между ног. Предательство полное. Я мотаю головой, слёзы жгут глаза.

- Пожалуйста... - бормочу я, но голос слабый, сломленный. - Я не хочу.

Он смотрит в глаза. Его зрачки расширены, дыхание тяжёлое. Семь лет голода – это видно в каждом взгляде, в том, как он расстёгивает вторую пуговицу. Блузка распахивается, обнажая кружевной лифчик, и холодный воздух кабинета заставляет кожу покрыться мурашками.

Его взгляд скользит вниз, и он тихо рычит, как зверь. Рука сжимает мою грудь, грубо, через ткань, и я ахаю, тело выгибается навстречу.

Нет, нет, нет. Это не согласие. Это инстинкт, глупый, животный.

- Ты хочешь, - шепчет он, губы у моего уха. - Твоё тело говорит за тебя.

Его пальцы спускаются ниже, под юбку, касаются трусиков. Я сжимаюсь, пытаюсь свести ноги, но он раздвигает их коленом, грубо, неумолимо. Пальцы скользят по ткани, надавливают, и я чувствую, как там всё мокро. Стыд заливает щёки, слёзы текут по лицу.

Как я могу реагировать так? Он чужой, опасный.

Но его прикосновения, как огонь. Обжигают, заставляют таз толкнуться вперёд, против воли. Я кусаю губу, чтобы не застонать.

- Прекратите... - шепчу я, но слова тонут в его поцелуе.

Губы накрывают мои, жёстко, требовательно. Язык вторгается, исследует, и я отвечаю, ненавидя себя. Руки, прижатые к стене, дёргаются, но он держит крепко. Его бёдра трутся о мои, возбужденный член давит, и в голове карусель. Я не могу дышать, не могу думать. Только чувствую, как тело предаёт, как желание нарастает, несмотря на слёзы.

Он отрывается, дыхание тяжёлое. Рука тянет вниз трусики, и паника захлёстывает.

Нет, не здесь, не так.

Я дёргаюсь, пытаюсь вырваться, но он прижимает сильнее, его вес давит меня к стене. Палец скользит внутрь, грубо, и я вскрикиваю, смесь боли и удовольствия пронзает. Тело сжимается вокруг него, пульсирует, и я закрываю глаза, слёзы текут.

Почему я так реагирую? Почему не сопротивляюсь?

- Хорошая девочка, - рычит он, двигая пальцами.

Я стону, ненавидя этот звук. Ноги дрожат, каблуки скользят по полу. Он ускоряется, и волна накатывает, близко, слишком близко.

Я не хочу. Не с ним. Не так.

Вдруг дверь кабинета распахивается. Громила врывается, лицо напряжённое. Тот, что бил Евгения Викторовича, говорит быстро:

- Волк, проблемы.

Он замирает, палец всё ещё внутри. Смотрит на меня, глаза тёмные, полные неутолённого голода. Медленно вытаскивает руку, и я сжимаюсь, тело ноет.

Он не смотрит на меня. Взгляд на громилу, серые глаза холодеют, зрачки сужаются. Дыхание Волка тяжёлое, прерывистое, грудь вздымается под футболкой. Семь лет тюрьмы сделали его изголодавшимся, и это видно. Мышцы напряжены, как у зверя перед прыжком. Но он быстро берёт себя в руки, отстраняется чуть, поправляя мою юбку грубым движением. Пуговицы блузки расстёгнуты, лифчик виден, соски торчат от холода и возбуждения, слёзы текут по лицу.

Глава 10

- Это не конец, - шепчет Волк, губы касаются моего уха. - Ты моя теперь.

Его слова въедаются в кожу, как клеймо. Я стою, прижатая к стене, тело горит от его прикосновений, низ живота ноет пустотой, где только что был его палец. Влага стекает по бёдрам, предательская, и я сжимаю ноги, стыд жжёт сильнее страха.

Я не могу дышать, слёзы текут по щекам, смешиваясь с потом.

"Ты моя". Нет, я не его. Я Екатерина Олеговна Смирнова, студентка, из детдома, с мечтами о нормальной жизни.

Но тело отзывается, соски ноют под расстёгнутой блузкой, кожа помнит грубые ладони, и в груди тянет, запретно, горячо.

Почему? Он монстр, насильник, а я таю, как будто это то, чего ждала всю жизнь, сильная рука, что ведёт меня.

Волк резко отпускает мои руки, но тут же хватает за талию обеими ладонями. Грубо, властно, не давая пошевелиться. Я вздрагиваю, руки падают вниз, инстинктивно прикрывая расстёгнутую блузку, но он уже поправляет её кривыми движениями, пуговицы застегиваются кое-как. Его взгляд скользит по мне. Голод в глазах не угас, обещает продолжение.

Громила стоит, как стена, кулаки сжаты. Он выглядит как машина для драки, и от этого страх усиливается. Если полицейский это шанс, то эти меня не отпустят.

- Уверен? - рычит Волк, голос низкий, с рычащими нотками.

Он выпрямляется, но не отпускает меня, прижимает сбоку к своему телу, как трофей. Его бедро трётся о моё, и я чувствую жар, несмотря на панику. Тепло разливается внизу, от одного его взгляда. Руки ноют от недавней хватки, следы пальцев краснеют на запястьях.

Громила кивает, не моргнув. Его взгляд скользит по мне мельком, оценивающе, но без интереса. Он видит только босса.

- Да. Без вариантов, - отвечает он твёрдо. - Этот тип в сером пиджаке, с часами дешёвыми, но взгляд, как рентген. Я таких ментов знаю. Он не пьёт, только смотрит, телефоном тыкает под стойкой. Если нагрянут, то с наездом. Следы крови, осколки, Евгения увезли, но пахнет бедой.

Волк молчит секунду, его лицо каменеет, шрам на челюсти дергается. Он думает быстро, я вижу по глазам, привык контролировать. Но руки на мне не слабеют, пальцы скользят по спине, задирая блузку, касаются голой кожи, и мурашки бегут волной.

Нет, Катя, нет! Это страх, выживание, не влечение. А если... если его сила то, о чём я мечтала по ночам?

Слёзы жгут глаза. Никто не держал так крепко, никто не хотел меня так явно. Но он пугает, его громилы, как волки в стае, и я в ловушке.

- Чем он занят?

Волк чуть отстраняется, но тащит меня за талию к столу. Я спотыкаюсь на каблуках, ноги дрожат от усталости, и он подхватывает, прижимая к себе сбоку.

Громила не смотрит, но я краснею до корней волос, чувствуя себя выставленной напоказ, запястья всё ещё ноют от предыдущей хватки.

- У бара торчит, - громила кивает на дверь. - Машина в переулке.

Волк кивает, взгляд возвращается ко мне, холодный, но с огнём в глубине. Он усмехается уголком рта.

- Ты едешь со мной. Не дёргайся. И не наживёшь проблем.

Я мотаю головой, пытаюсь вырваться, но его руки, как клещи.

- Нет... отпустите, я никому не скажу! Подруги ждут, лекции...

Но он тянет к двери, хватка за талию железная. Громила открывает, выглядывает в коридор, музыку почти не слышно. Волк толкает меня вперёд, его тело прикрывает, вторая рука на талии направляет. Паника.

Девочки, они заметят пропажу.

Коридор кажется бесконечным. Холодный воздух бьёт в лицо, но жар от его тела жжёт спину.

- Стой, - командует Волк. И я замираю. Слышу только, как он закрывает кабинет. После чего подталкивает меня между лопаток.

Громила впереди, его тяжёлые шаги, как приговор. Я пытаюсь упереться каблуками в пол, но Волк просто подхватывает меня поперёк тела, тащит дальше. Боль в ступнях забыта, страх душит.

- Пожалуйста, - шепчу я, слёзы текут. - Я не расскажу. Отпустите.

Он не отвечает, только сжимает талию сильнее. Его пальцы касаются голой кожи под блузкой, и тело снова отзывается мурашками.

Почему? Он уголовник, монстр. Но его сила, взгляд... В детдоме я мечтала о ком-то, кто защитит, а не сломает. Или это одно и то же?

Громила открывает дверь. За ней небольшой коридор и снова дверь. Служебный ход. Волк прижимает меня плотнее, его грудь трётся о мою спину. Чувствую его возбуждение, и то, с какой лёгкостью он меня несёт.

- Веди себя тихо, - шепчет он в ухо, дыхание горячее. - Или твоим подругам несдобровать.

Сердце падает в пятки.

Он знает? Откуда?

Я замираю, ноги немеют. Выходим на улицу, ночь холодная, ветер бьёт по щекам. Чёрный джип у входа, мотор урчит. Громила открывает дверь. Волк толкает меня внутрь, на кожаное сиденье. Я падаю, юбка задирается, но он залезает следом, садится рядом, дверь захлопывается. Громила садится на переднее сиденье.

- Куда? - спрашивает водитель.

- Домой, - рычит Волк, переводя взгляд на меня.

Его рука ложится на моё бедро, сжимает. Приятное тепло разливается внутри, несмотря на слёзы. Машина срывается с места. В зеркале мелькает клуб, "Логово". Мой телефон в рюкзаке, в раздевалке.

Подруги... Что они подумают? Я пропала.

Волк смотрит холодно.

Сердце стучит, страх и возбуждение смешиваются. Что он сделает? И почему часть меня хочет узнать?

Глава 11

Машина несётся по ночным улицам.

Я вжимаюсь в сиденье, тело всё ещё помнит его хватку в кабинете. Грубую, властную, но теперь он сидит молча, не прикасаясь. Его присутствие давит, как бетонная плита. Холодный, расчётливый, без единой эмоции на лице. Серые глаза смотрят в окно, челюсти сжаты. Семь лет тюрьмы выковали из него машину, циничного главаря, для которого люди, пешки. Он не нуждается в словах, его воля закон, и подчинение беспрекословно. Даже немного странно, что он проявлял эмоции в клубе.

Но это не страсть, это контроль. Он взял меня, потому что я видела, и точка. Никаких объяснений, только приказы.

В груди всё сжимается от смеси страха и странного, запретного притяжения. Этот мужчина - воплощение того, о чём я мечтала в одиночестве. Сильная личность, которая увидит мою внутреннюю силу, не сломает, а защитит. Но реальность пугает, его холодный расчёт скрывает бурю, и я боюсь утонуть в ней.

Почему моё тело всё ещё трепещет от воспоминаний о его прикосновениях, а ум кричит "беги"?

Одиночество тянет сильнее, шепча, что это шанс на связь, на кого-то, кто поймёт без слов. Но аналитический ум подсказывает. Он циничен, полон потерь, и я могу стать следующей жертвой его контроля.

- Куда мы? - выдавливаю я, голос хриплый.

Он не смотрит. Только бросает:

- Молчи.

Приказ. Короткий, как выстрел. Телефон вибрирует в его кармане, он достаёт, слушает, отвечает в трубку:

- Понял. Проконтролируй. С полицией не связывайся. Сами уйдут.

Переводит взгляд на меня, ледяной, оценивающий. Ни жалости, ни тепла. Циник, привыкший к потерям.

Сердце колотится, перепуганной птицей.

Подруги ждут меня в общаге, а я здесь, в его мире, где один неверный шаг, и конец.

- Отпустите. Я никому не скажу.

- Нет, - отрезает он.

Внедорожник сворачивает, вдоль большие красивые коттеджи за высокими заборами. Через пару минут останавливается. Фары освещают сплошной металлический забор. За ним видно большой двухэтажный дом.

Громила сидящий впереди, выходит и идёт открывать ворота.

Внедорожник заезжает во двор дома. Асфальтированная площадка, единственное место, не заросшее сорняками в человеческий рост.

Волк выходит, обходит машину, открывает мою дверь.

- Выходи.

Я качаю головой. Он протягиваетруку и хватает меня за запястье, железной хваткой, без церемоний. Вытаскивает наружу.

Я спотыкаюсь на каблуках, ноги ноют, но он тащит внутрь дома. Дверь открывается бесшумно, внутри идеальный порядок, словно после тщательной уборки. Чистый пол без единой пылинки, мебель расставлена ровно, воздух свежий, с лёгким запахом дезинфицирующих средств.

Выбиваются только засохшие капли крови на паркете. Сердце сжимается.

Сюда притащили Евгения Викторовича? Снова били? Добили?

Волк шагает уверенно. Громилы за нами, молча, как тени.

Поднимаемся на второй этаж, коридоры освещены мягким светом, стены безупречно чистые. Он толкает дверь, за ней гостевая спальня. Кровать заправлена, шкаф закрыт, на окнах не видно решёток, но и ручек тоже нет. Заводит меня внутрь.

- Сиди здесь. Не выходи.

Дверь закрывается за ним с тихим щелчком. Шаги удаляются. Тишина накрывает.

Почему не запер? Уверен, что не посмею сбежать? Или знает, что громилы везде?

Сажусь на кровать, руки дрожат. Алёна просто взорвётся, если не вернусь. Марина скажет "я предупреждала". София заплачет. А я здесь, одна, как всегда.

В груди разливается знакомая пустота, которая преследовала меня годами в детдоме. Одиночество - мой старый враг. Но теперь оно смешивается со страхом и странным возбуждением.

Почему его властность будит во мне желание сдаться, довериться?

Я всегда пряталась за маской независимости, боялась предательства, но в глубине души жду кого-то, кто разобьёт эту стену.

А Волк... его холодный контроль пугает, но и манит, как обещание понять мою уязвимость без слов.

Аналитический ум подсказывает, он жесток, но умён.

Может, это шанс на любовь, настоящую, бурную? Или я обманываю себя, чтобы не сойти с ума от ужаса?

Послушаться, значит сдаться, стать его пешкой. Но выйти риск напроситься на ещё большие неприятности.

Проходит несколько минут, прислушиваюсь. Бежать надо сейчас, пока не поздно. Рука тянется к ручке, но внутри страх, а если ловушка?

Встаю, подхожу к двери, пальцы на ручке холодеют. Тяну, открывается бесшумно. Босиком крадусь по коридору, туфли в руках, ступни скользят по чистому паркету. Сердцеколотится, как ненормальное, Стараюсь дышать медленно. Каждый шаг отдаётся эхом в голове, страх сжимает горло.

Что, если меня поймают?

Внизу, громила у входной двери. Он поворачивает голову, на звук моих шагов, рычит:

- Иди к себе.

Я замираю, паника холодит спину. Волк выходит из тени.

- Я сказал, не выходить.

Легко закидывает на плечо, несёт обратно. Заносит и небрежно бросает спиной на мягкую кровать. Смотрит своим стальным взглядом. А внутри меня паника о того, что в комнате одни. И он может снова сделать со мной всё, что захочет.

Но он молча выходит. Дверь спальни захлопывается, на этот раз ключ поворачивается снаружи. Я подбегаю и стучу по ней ладонью.

- Откройте!

Сердце разрывается от отчаяния и злости на себя.

Почему я не могу просто подчиниться?

Моя независимость толкает на бунт, но страх оказаться под чужим контролем, душит.

А если он вернётся, чтобы наказать?

Тело дрожит от воспоминаний его рук, и внизу живота снова тянет, так стыдно.

Нет, это не любовь, это страх. Но почему тогда я представляю, как его стальные глаза смягчаются, видя мою уязвимость?

Глава 12

Катя.

Я сворачиваюсь на кровати в позе эмбриона, колени подтянуты к груди, руки обнимают ноги. Простыня холодит кожу, но я не могу заставить себя забраться под одеяло. Кажется, если я укроюсь, то окончательно сдамся, растворюсь в этом чужом доме, где всё пахнет им. Волком. Его запах, резкий, с нотами леса и металла, будто въелся в мои лёгкие.

Я чувствую себя грязной, липкой, несмотря на то, что он... не сделал всего, что мог. Его пальцы, его губы, его тело, прижимавшее меня к стене, я всё ещё чувствую их на коже. Как ожоги. Хочу смыть это, стереть с себя. Но в комнате нет ванной, только кровать, тумбочка, шкаф и стул. Да ещё окно без ручек. Ловушка.

Сердце стучит неровно, я прикусываю губу, чтобы не заплакать. Стул, который я подтащила к двери, упирается спинкой в ручку. Если кто-то войдёт, он упадёт, загремит. Хоть какая-то защита.

Но я знаю, если он захочет войти, никакой стул его не остановит. Его сила, она раздавит всё. Я видела, как он смотрел, как били Евгения Викторовича. Холодно, без жалости. А потом он смотрел на меня. И в его глазах был голод. Тот, что заставил моё тело предать меня, откликнуться, несмотря на страх.

Я ненавижу себя за это.

Как я могла? Он уголовник, а я таяла под его руками, как глупая девчонка из дешёвого романа.

Мои щёки горят от стыда, слёзы текут, но я вытираю их тыльной стороной ладони. Не хочу быть слабой. Я всегда боролась, всегда была одна, но выживала. В детдоме, в общаге, на лекциях, где все смотрят, будто я чужая. Но сейчас я не знаю, как бороться. Он запер меня здесь, в этом стерильном доме, где даже пыль боится осесть. И я не знаю, когда он вернётся, чтобы закончить начатое в клубе.

В груди тянет, одиночество накатывает волной. Алёна, Марина, София. Они ждут меня в общаге. Алёна, наверное, уже названивает, её браслеты звякают в голове, как эхо. Марина скажет: "Я же говорила, не лезь в этот клуб". София заплачет, уткнувшись в свою записную книжку.

А я здесь, одна, как всегда. Но теперь не просто одна, я в клетке. И этот Волк… его прикосновения, его голос, они не дают мне покоя.

Почему часть меня хочет, чтобы он вернулся? Не для того, чтобы снова пугать, а чтобы… чтобы что? Увидеть в его глазах что-то кроме голода? Нежность? Это глупо. Он не из тех, кто знает, что такое нежность.

Я сжимаюсь сильнее, волосы липнут к влажной шее. Хочу в душ, смыть его запах, его касания, но боюсь даже попытаться выйти.

Что, если громилы за дверью? Или он сам? Вдруг он ждёт, проверяет, ослушаюсь ли я снова?

Я вспоминаю его слова. "Ты моя теперь". Они звучат в голове, как приговор. Но почему-то от них в животе тянет, тепло разливается, и я злюсь на себя ещё сильнее.

Это не любовь, не влечение. Это страх, инстинкт, выживание. Но тогда почему я представляю его стальные глаза, смягчающиеся, когда он смотрит на меня? Почему в глубине души, где я прячу свои мечты, я хочу, чтобы он увидел меня настоящую?

Тишина давит, только моё дыхание нарушает её. Я не ложусь, не закрываю глаза. Боюсь, что, если усну, он вернётся, а я не услышу. Или хуже, увижу его во сне, его шрам, его руки. И проснусь ещё более грязной, чем сейчас.

Волк.

Горячая вода хлещет по плечам, пар обволакивает, но холодные струи контрастного душа тут же бьют по коже, как хлыст. Я стою в душевой кабине, просторной, с чёрной плиткой, блестящей под светом ламп. Джакузи в углу, я не в настроении для расслабления. Вода стекает по мышцам, напряжённым, как после боя. Семь лет в клетке, где каждый день, борьба за выживание, сделали тело машиной. Но разум всё ещё в том дне, когда всё пошло к чёрту.

Почему я не трахнул её? Привёз домой, запер в комнате, а сам стою здесь, под водой, вместо того, чтобы взять то, что хочу. Она была готова, тело дрожало, глаза блестели от слёз и чего-то ещё. Желания. Я видел это, чувствовал, как она таяла под моими руками, несмотря на страх. Её мягкая кожа, запах свежий, с ноткой дешёвого мыла, но такой чистый.

Она не из моего мира. Добрая хорошая девочка. Как она за этого предателя заступалась, хотя сама тряслась от ужаса. Давно мне никто слова поперёк не говорил. А поди ж ты, совсем девчонка осмелилась.

Я выключаю воду, прохладный воздух холодит кожу, но не остужает. Внутри всё кипит. Семь лет без женщины, без нормальной жизни, только стены, вонь и борьба.

А теперь эта девчонка, Катя, с её зелёными глазами и упрямо вздёрнутым подбородком. Она ударила меня подносом, чёрт возьми. Смелая. Безрассудно смелая. Но в её глазах было что-то, что цепляет. Не просто страх, а вызов.

Выхожу из душа, вытираюсь непривычно мягким полотенцем. Вижу в зеркале своё отражение, щетина, глаза холодные, как сталь. Надеваю чистую белую рубашку, тёмные брюки. Ткань приятно холодит кожу. В паху тянет, стояк не проходит, и я поправляю его через брюки, злюсь на себя. Семь лет я держал себя в узде, и вот теперь какая-то девчонка расшатывает контроль.

Иду в кабинет, деревянный стол блестит, как и всё в этом доме. Чистота - моя мания, остаток из тех времён, когда я не мог контролировать ничего, кроме своих мыслей. Сажусь в кресло, кожа скрипит под весом. Достаю телефон, набираю Андрея.

- Андрей, зайди ко мне в кабинет, - голос ровный, холодный. Никаких эмоций.

Через минуту он заходит. Андрей, Молот, с его татуировкой на предплечье и взглядом, как у бойцовского пса. Боксёрское прошлое сделало его из него машину для драк, но он знает своё место. Исполнительный. Надёжный.

- Разузнай всё о девчонке, - говорю я, откидываясь в кресле. - Начни с нашего предателя. Он её нанимал. Имя, адрес, связи. Всё, что сможешь.

- Сделаю, Дмитрий Юрьевич.

Он кивает, ни тени сомнения. Знает, когда можно обратиться менее официально, а когда нет. Хороший боец, ещё из прошлых времён, до этой отсидки.

Он уходит, дверь закрывается бесшумно. Я сижу, ловлю себя на том, что пальцы барабанят по столу. Стояк не отпускает, мысли о Кате лезут в голову. Её губы, мягкие, дрожащие под моими. Её тело, откликающееся, несмотря на слёзы. Я мог взять её там, в кабинете или здесь в спальне. Но не стал.

Глава 13

Я тону в темноте, но она тёплая, липкая, как смола. Его руки на мне, грубые, властные, прижимают к холодной стене клуба. Запах виски и пота витает в воздухе, смешиваясь с его запахом - лесным, диким, с ноткой металла.

Волк наклоняется, его дыхание обжигает шею, а пальцы скользят вниз по моему животу, медленно, уверенно. Ткань трусиков натягивается под его пальцами, и я вздрагиваю, чувствуя, как тепло разливается внизу, предательское, горячее. Он заводит руку под ткань и скользит пальцем по чувствительному бугорку. Мои бёдра подаются навстречу, против воли, и я задыхаюсь, тихий стон рвётся из груди. Его серые глаза, холодные, как сталь, но с огнём в глубине, держат меня, не отпускают. Я хочу вырваться, крикнуть, но тело тает, подчиняется, и в груди тянет, сладко, запретно…

Резко открываю глаза. Сердце колотится, как сумасшедшее, лоб мокрый от пота, капля стекает с виска прямо в глаз, щиплет его. Я лежу на боку, простыня смята подо мной, одна рука зажата между бёдер, и я чувствую влагу, горячую, стыдную. Щёки вспыхивают, дыхание сбивается. Я сжимаю бёдра сильнее, пытаясь подавить это чувство, но оно только усиливается, пульсирует, напоминая о сне.

Как я могла? Это он, монстр, который запер меня здесь. А я… я промокла, второй раз за день. И теперь даже не от его рук или от его взгляда. От одной мысли. Стыд душит, горло сжимается, и я сглатываю, пытаясь прогнать ком. Это не я. Это просто тело, инстинкты, выживание. Но почему тогда его лицо, его голос, его сила так въелись в меня, что даже во сне я не могу сопротивляться?

Сажусь на кровати, ноги дрожат, туфли валяются в углу, где я их бросила. Простыня холодит кожу, и я всё равно чувствую себя грязной. Пот, слёзы, его прикосновения, всё это липнет ко мне, как паутина. Хочу в душ, смыть это, вернуть себе контроль. И ещё я понимаю, что мне нужно в туалет. Желание настолько острое, что я морщусь, прижимая ладонь к животу.

Иду к двери, оттаскиваю стул, которым подпирала ручку. Его ножки скрипят по паркету, и я замираю, прислушиваясь. Тишина. Только моё дыхание, быстрое, неровное. Проверяю ручку, заперто. Конечно, он же закрыл меня на ключ. Злость вспыхивает, смешиваясь со стыдом. Я не животное, чтобы сидеть в клетке. Сжимаю кулак и колочу по двери ребром ладони, звук глухой, но настойчивый.

- Откройте! - кричу, голос дрожит, но я бью сильнее. - Откройте, я не шучу!

Через полминуты слышу приглушённые дверью шаги, тяжёлые, размеренные. Замок щёлкает, дверь распахивается. На пороге стоит громила, которого я раньше не видела. Тёмная свободная футболка, джинсы, такие же, как у Волка.

Я усмехаюсь про себя. Все они подстраиваются под него, как стая, следующая за вожаком. Его лицо, угловатое, с глубокими морщинами, смотрит на меня с явным неудовольствием. Глаза тёмные, усталые, но цепкие, как у сторожевого пса.

- Я писать хочу, - стараясь чтобы голос звучал уверенно, выпаливаю я, хотя щёки всё ещё горят от стыда.

Он окидывает меня взглядом, от макушки до босых ног. Его бровь чуть приподнимается, но он кивает.

- На первом этаже, - голос низкий, хриплый, как будто он только что проснулся или долго молчал.

Я делаю шаг вперёд, воодушевлённая его сговорчивостью. Он отходит, пропуская меня, и я добавляю:

- А душ?

Громила замирает, смотрит на меня тяжёлым взглядом, будто я попросила луну с неба.

- И душ на первом этаже, - цедит он, явно раздражённый.

- А… - начинаю я.

- Бэ! - рявкает он. - Пойдёшь или передумала уже?

- Иду-иду, - чувствуя, как давление в мочевом пузыре становится невыносимым, бормочу я. - А то написаю на пол, кому-то потом убирать.

Он хмыкает, но ничего не говорит, только кивает в сторону лестницы. Я иду за ним, босые ступни холодит паркет, и я невольно осматриваюсь. Дом выглядит обычным. Никакой роскоши, как я ожидала от главаря банды. Стены светлые, без украшений, пол чистый, пахнет дезинфицирующим средством, как в больнице. Всё стерильно, безлико, будто здесь никто не живёт. Только те пятна крови на первом этаже, которые я заметила вчера, напоминают, что это не пустой дом.

Спускаемся на первый этаж, и я вижу, что у входной двери никого нет.

Может, этот громила и есть тот, кто должен стоять на входе?

Я бросаю взгляд на дверь, тяжёлую, металлическую, но мысль о побеге тут же гаснет.

Куда я побегу? Без телефона, без денег, в чужом районе, ночью. И он знает про моих подруг, знает, где я живу. Его слова о том, что им "несдобровать", всё ещё звенят в голове.

- Туалет там, - громила кивает на одну из дверей в стене коридора.

Я киваю, ускоряю шаг, чувствуя, как от мыслей о нём, о Волке, давление внизу становится сильнее. Захожу в туалет, чистый, с белой плиткой и лёгким запахом хлорки. Закрываюсь, справляю нужду, и напряжение немного отпускает. Мою руки в раковине и выхожу, вытирая ладони о юбку, и чувствую себя чуть приободрённой. По крайней мере, одно дело сделано.

- А в душ можно? - глядя на громилу, спрашиваю я.

Он оглядывается в сторону выхода, и я ещё больше убеждаюсь, что он должен быть там, а не играть со мной в няньку. Его челюсть сжимается, но он отвечает:

- Можно. Следующая дверь.

- А полотенце есть? - чувствуя, как любопытство берёт верх, добавляю я.

Где границы? Что мне позволено?

Глава 14

Громила скрипит зубами, явно сдерживая раздражение.

- Там шкаф есть. Найдёшь, - цедит он и отворачивается, будто я его утомила.

Я киваю, но в голове крутится мысль.

Волк оставил инструкции. Они не просто так пускают меня в туалет, в душ. Они не боятся, что я сбегу. Почему? Уверены, что я не посмею? Или знают, что бежать некуда?

Я решаю проверить, где пределы этой "свободы". Может, если я пойму, что мне можно, я найду способ выбраться.

- А вам запретили подсматривать? - спрашиваю я, и громила багровеет от злости. - Всё-всё, уже иду.

Иду к двери душа, она рядом, тоже белая, безликая. Открываю, внутри просторная кабина с белой плиткой, в другом углу ванная. На входе большой шкаф, открываю, на полке стопка полотенец, аккуратно сложенных, пахнут свежестью. Беру одно, мягкое, белое, и сердце сжимается. Всё здесь слишком чистое, слишком идеальное, как будто он компенсирует годы грязи в тюрьме. Закрываюсь в душе, включаю воду, тёплые струи бьют по плечам, смывая пот, страх, его запах. Но не воспоминания. Его руки, его голос, его глаза, они всё ещё со мной, въелись в кожу, в мозг.

Я царапаю кожу ногтями до красноты, но стыд и не думает смываться. Сон, вс котором я таяла под его руками, всё ещё где-то на периферии мыслей.

Почему моё тело так реагирует? Он угрожал мне, запер здесь. А я представляю его лицо, фигуру, и внизу живота снова тянет. Это неправильно. Это не я. Я хочу нормальную жизнь, а не это всё. Не его.

Выхожу из душа, вытираюсь, полотенце мягкое, но холодит кожу. Волосы влажные, я обматываю их полотенцем, стягивая в тугой узел на затылке. Надеваю блузку и юбку, всё ещё влажные от пота, и морщусь. Хочу чистую одежду, но выбора нет. Выхожу в коридор, громила стоит у стены, скрестив руки. Его взгляд скользит по мне, но без интереса, только долг.

- Обратно, - кивая на лестницу, говорит он.

Я киваю, но медлю, осматриваясь. Коридор пустой, дверь на улицу закрыта.

Где Волк? Почему я думаю о нём? Он не мой спаситель, он мой тюремщик.

- Можно воды? - спрашиваю, голос твёрже, чем я ожидала.

Громила хмыкает, но кивает в сторону кухни.

- Там, - говорит он. - Но не дёргайся. Камеры везде.

Я замираю.

Камеры?

Я не видела их, но верю. Этот дом - Волчье логово, всё под контролем. Иду на кухню, громила за мной, шаги тяжёлые. Кухня такая же стерильная, белый мрамор, ни крошки, ни пятна. Открываю холодильник, он забит продуктами, нахожу бутылку воды, пью жадно, холод обжигает горло. Но мысли не отпускают.

Камеры. Он следит. Или кто-то следит за него? Что он хочет от меня? Держать, пока не убедится, что я не побегу в полицию? Или хуже?

Его слова, "ты моя теперь", звенят в голове, и я сжимаю бутылку сильнее, пластик хрустит под пальцами.

- Хватит, - говорит громила. - Наверх.

Я киваю, но в груди зреет что-то новое. Не только страх, но и упрямство. Я не хочу быть пешкой. Я всегда боролась, выживала, даже в детдоме, где никто не ждал, что я чего-то добьюсь. Может, это мой шанс узнать больше, понять, как выбраться? Или как справиться с ним?

Возвращаюсь в комнату, громила запирает дверь на ключ. Я сажусь на кровать, смотрю на окно без ручек. Ночь за стеклом холодная, как его глаза. И в груди тянет, смесь страха, стыда и чего-то ещё, чего я боюсь дать название.

Усталость накатывает волной, веки тяжелеют. Я не раздеваюсь, не снимаю полотенце с волос, просто падаю на кровать, сворачиваюсь калачиком и накрываюсь тонким одеялом. Глаза закрываются, и я проваливаюсь в темноту, надеясь, что сон не принесёт новых эротических переживаний.

Что-то касается моей ступни, и я в панике сажусь на кровати, подтягивая одеяло до шеи. Сердце колотится, как сумасшедшее. Дыхание сбивается, в груди холодеет.

Я забыла подпереть дверь! Как я могла так расслабиться?

Взгляд шарит по комнате, ожидая увидеть Волка, с его стальным взглядом. Но вместо него передо мной стоит женщина, лет пятидесяти, может старше. Чуть полноватая, с мягкими формами. Круглое лицо, с добрыми морщинками у глаз и рта. Щёки румяные, нос картошкой. Волосы, русые с проседью, собраны в хвост. В простой хлопковой блузке в клетку, тёмная юбка до колен, фартук с карманами. Смотрит на меня, как на ребёнка.

- Вы кто? - вырывается у меня, голос хриплый от сна и страха.

Она отвечает не сразу.

- Ешь, - говорит она, голос низкий, с хрипотцой, как будто она много курила в молодости. - Не дело голодной сидеть.

Кивает на тумбочку. На ней металлический поднос, который я не сразу замечаю. На нём тарелка с бутербродами, стакан с водой и яблоко.

Я моргаю, всё ещё прижимая одеяло к груди. Полотенце на голове съехало, волосы липнут к шее. Я поправляю его, чувствуя себя неловко под её взглядом.

Кто она? Ещё одна часть его мира? Домработница? Или что-то большее?

Её присутствие успокаивает, но лишь чуть-чуть. Она не похожа на громил, но всё равно немного пугает.

- А где… он? - стараясь, чтобы голос не дрожал, спрашиваю я.

Она прищуривается, полные губы сжимаются плотнее.

- Ешь и сиди тихо. Меньше проблем будет, - отрезает она.

Я сглатываю, горло пересохло. Её слова, как пощёчина, но в них нет угрозы. Она разворачивается, чтобы уйти, но я не могу молчать. Мой аналитический ум включается, несмотря на страх.

- Он велел вам меня кормить? - спрашиваю я. - Или это вы сами решили?

Она замирает, оборачивается, её цепкий взгляд буравит меня.

- Не лезь, куда не надо. Ешь, пей, сиди тихо. Всё, что от тебя требуется, - прищурившись, говорит она.

Уходит, дверь закрывается, ключ поворачивается в замке. Я сижу, всё ещё сжимая одеяло, сердце стучит. Поднос стоит на тумбочке, бутерброды с сыром и ветчиной пахнут аппетитно, но желудок сжимается в нервном спазме.

Кто она? Почему она здесь? И почему Волк не пришёл сам? Уехал? Или спит где-то в этом стерильном доме, готовясь к новому преступлению?

Глава 15

Я сползаю с кровати, снимаю полотенце с волос, бросаю его на стул, спутанные волосы падают на плечи. Желудок урчит, но есть не хочется. Я беру яблоко, твёрдое, блестящее, и верчу его в руках. Камеры. Она не упомянула их, но громила проболтался. Где-то под потолком, может быть в углу, следят за каждым моим движением.

Может, он смотрит прямо сейчас? Или кто-то другой?

Я откусываю яблоко, сладкий сок брызжет на подбородок. В груди смесь страха и упрямства.

Он запер меня, но еда, душ, это не просто тюрьма. Он хочет, чтобы я была в порядке? Для чего? Чтобы продолжить то, что начал в клубе? Или есть что-то ещё, что я не понимаю?

Мой ум цепляется за детали. Его дом, слишком чистый, как операционная. Его громилы, подчиняющиеся без слов. Эта женщина, строгая, но не жестокая. И его слова, "ты моя теперь". Они звенят в голове, и я ненавижу себя за то, что часть меня хочет узнать, что он имел в виду. Не просто страх, не просто угроза. Но это иллюзия. Он циничен, холоден, закалён тюрьмой. Я не могу доверять ему, не могу хотеть его.

Кладу надкусанное яблоко обратно на поднос. Встаю, подхожу к окну, прижимаюсь лбом к холодному стеклу. Утро за окном кажется чужим, далёким, как другая жизнь. Серое небо, мокрый асфальт, соседние коттеджи за высокими заборами. Где-то там мои подруги, общага, лекции, кафе с его привычным запахом кофе и выпечки. А я здесь, в этом стерильном доме, где всё кричит о контроле.

Желудок тянет, и я морщусь. Утро, организм требует своего. Надо в туалет, и это, кажется, единственный повод выбраться из этой комнаты. А ещё я надеюсь, что дверь открывать придёт женщина, которая принесла еду. Она не похожа на громил, в ней есть что-то человеческое, несмотря на её сухость.

Может, я смогу разговорить её? Узнать хоть что-то. Кто она? Почему здесь? И почему здесь я?

Отхожу от окна. Подхожу к двери, забытый стул так и стоит рядом. Сглатываю, горло сухое, колочу по двери ребром ладони.

- Откройте! - стараясь, чтобы голос звучал увереннее, кричу я. - Мне надо в туалет!

Тишина. Секунды тянутся, и я уже думаю, что никто не придёт. Прижимаюсь к двери ухом и различаю тихие шаги. Замок щёлкает, дверь распахивается. На пороге стоит та же женщина. Она окидывает меня взглядом, задерживается на подносе с нетронутыми бутербродами.

- Не ешь? - спрашивает она, и в голосе слышится лёгкое неодобрение. - Зря. Силы тебе понадобятся.

Я прикусываю губу, чувствуя укол вины, хотя сама не знаю за что. Её забота, такая простая, почти материнская, бьёт по нервам. Я отвыкла от такого. В детдоме никто не заботился, ешь ты или нет.

- Мне в туалет надо, - говорю я, голос дрожит.

Она хмыкает, качает головой, но жестом показывает идти за ней. Я всё так же босиком шагаю следом. Паркет холодит ступни, и я невольно осматриваюсь.

Пока спускаемся по лестнице, я решаю попробовать. Надо хоть что-то узнать.

Она не громила, может с ней получится?

Я вдыхаю поглубже и начинаю, старательно изображая лёгкость, как будто я просто болтливая студентка.

- Меня зовут Катя, - улыбаясь, хотя улыбка выходит натянутой. - А вас?

Она не оборачивается, но отвечает, голос ровный, с хрипотцой:

- Зинаида Павловна.

Я киваю, будто это обычный разговор, будто я не в плену. Сердце стучит, но я продолжаю.

- Зинаида Павловна, а у вас случайно нет телефона? Мне бы подругам позвонить. Они, наверное, с ума сходят. Я вчера ночевать не вернулась.

Я пристально смотрю на неё, пока мы идём по коридору. Её спина прямая, шаг уверенный.

- Нет, девочка. Телефон у меня есть, но я его тебе не дам.

- Я недолго. Только скажу, что в порядке, и всё. И деньги могу отдать за звонок. Ну, когда доберусь до своих вещей.

Спустившись на первый этаж замечаю, что у входной двери стоит другой громила, не тот, что был ночью. Этот выше, шире в плечах, с татуировкой на шее, выглядывающей из-под воротника футболки. Он даже не смотрит в мою сторону, просто стоит, как статуя, сунув руки в карманы.

Мы доходим до двери туалета, и Зинаида Павловна останавливается, оборачивается. Её глаза, тёмные, с усталыми морщинками, смотрят прямо в мои. Улыбка на её лице мягкая, но в ней столько понимания, что я невольно тушуюсь.

- Не играй со мной в эти игры, девочка, - говорит она, и её голос тёплый, но твёрдый, как материнский. - А с ним даже не пытайся. Он этого не любит.

Мой хитрый план рушится, как карточный домик. Щёки горят, я опускаю взгляд, чувствуя себя пойманной. Она знает, что я пыталась выведать, проверить, и от этого стыдно.

- Я просто… - начинаю я, но она перебивает.

- Туалет там, - кивает на дверь. - Душ рядом, если нужно. В комнату вернёшься сама.

Я киваю, чувствуя, как паника смешивается с разочарованием. Она не враг, но и не союзник. Она часть его мира, подчиняется ему, как все здесь.

Захожу в туалет, закрываю дверь. Белая плитка, запах хлорки. Делаю свои дела. В зеркале над раковиной вижу своё лицо, бледное, с тёмными кругами под глазами. Волосы спутанные, глаза красные от недосыпа. Я выгляжу, как тень себя, но в груди всё ещё тлеет что-то упрямое. Умываюсь холодной водой, чтобы прогнать остатки сна и стыда.

Она сказала "в комнату вернёшься сама". Неужели меня не будут больше запирать?

Мне бы очень этого хотелось.

Глава 16

Я стою у раковины, холодная вода капает с пальцев. Смотрю на своё отражение в большом зеркале над умывальником. Глаза красные, веки опухшие, волосы висят сосульками. Блузка прилипает к спине, в подмышках тёмные пятна от пота, юбка смята, я же в ней спала.

Запах от одежды - смесь клуба, страха и моего собственного тела - бьёт в нос, и меня передёргивает. Хочу в душ. Смыть всё это, почувствовать себя хотя бы немного человеком. Но потом придётся снова надевать эту грязь. И мысль об этом давит, как камень на грудь.

Зинаида Павловна сказала: "В комнату вернёшься сама". Без "сейчас", без "немедленно". Просто вернёшься. А когда - не уточнила. Может, это лазейка? Может, я могу... просто пройтись? Узнать, где я, что здесь.

Сердце стучит быстрее, но я вытираю руки полотенцем и выхожу из туалета.

Коридор пустой. Громила у входной двери, руки в карманах, взгляд в пол. Он даже не шевельнулся, когда я вышла. Будто меня и нет. Я делаю шаг, потом ещё один. Паркет холодит босые ступни, и каждый звук кажется громче. Но охранник только бросает равнодушный взгляд. Я ускоряюсь, скольжу вдоль стены, и сердце колотится так, что отдаётся в ушах. Поворачиваю за угол.

Кухня. Большая, с белыми шкафами до потолка и длинным рабочим столом вдоль стены. Всё блестит, как в журнале. Ни крошки, ни пятнышка. Плита холодная, раковина сухая, на сушилке - ни одной тарелки. Выглядит всё так, как будто здесь не готовили никогда.

Я подхожу ближе, пальцы скользят по холодному мрамору столешницы. Открываю холодильник. Двухдверный, огромный. Внутри мясо в вакуумных упаковках, овощи в пакетах, молоко, сыр, яйца. Полуфабрикатов почти нет, только пара упаковок карбоната готового. Почти всё требует готовки. Я закрываю дверцу. И вздрагиваю.

Прямо за ней стоит Волк.

Он молча смотрит на меня. Влажные волосы прилизаны назад, капли воды ещё блестят на висках. От него резко пахнет гелем для душа, с ноткой хвои. Мускулистый торс обнажённый, кожа красноватая, распаренная. Вокруг бёдер обмотан большим белым полотенцем. Он только что из душа.

Я невольно представляю, как он стоит под струями, вода стекает по мышцам груди, по плечам, по кубикам пресс... И тут же краснею, отгоняя эту мысль.

Что со мной?

- Простите, я просто... - начинаю я, голос срывается.

Он молчит. Во взгляде сталь. Я сглатываю и решаюсь:

- Как долго я буду сидеть под замком?

Он чуть наклоняет голову, уголок рта дергается.

- Ты уже не под замком. А вполне себе спокойно разгуливаешь по моему дому.

Я оглядываюсь. Кухня. Стол. Холодильник. Да, я здесь. Сама пришла. Но это не свобода.

- Так значит, это всё же ваш дом? - голос дрожит, но я продолжаю. - Зачем я здесь? Зачем я вам? Отпустите меня! Я ничего вам не сделала, чтобы вы так со мной обращались.

В его глазах что-то мгновенно вспыхивает. Опасное. Как искра в темноте. Я замолкаю. Он делает шаг. Я отступаю. Ещё шаг, и моя спина упирается в край столешницы. Мрамор холодит через ткань. От неожиданности оглядываюсь. Стол длинный, пустой, только соль и перец в стеклянных баночках на краю. Возвращаю взгляд на него. Он уже вплотную. Его запах обволакивает, гель, тепло кожи, что-то ещё, мужское, резкое. Я вдыхаю и тут же жалею.

- Вы убили Евгения Викторовича? - вырывается у меня.

Он прищуривается. Голос низкий, вибрирующий, от него мурашки по спине.

- Ты же понимаешь, что своим любопытством себя закапываешь?

Я хочу ответить, но слова застревают. Он медленно поднимает руку. Тёплые, чуть шершавые пальцы касаются моего подбородка. Сжимают. Не больно, но крепко. Поворачивают голову влево, вправо.

Он разглядывает меня. Как вещь. Трофей. Его большой палец скользит по нижней губе, и я вздрагиваю. Губы сжимаются. Дыхание сбивается.

Я должна оттолкнуть. Ударить. Закричать. Но тело замирает. Только сердце колотится, как сумасшедшее. Его взгляд опускается ниже на шею. Я невольно опускаю взгляд следом. На расстёгнутую пуговицу блузки, на кружевной край лифчика, который виден в вырезе. Чувствую, как соски твердеют под тканью, и стыд заливает щёки. Он замечает. Уголок рта приподнимается.

- Возбудилась? - спрашивает он тихо.

Я мотаю головой, но он держит крепче. Пальцы скользят ниже, по шее, к ключице. Кожа горит под его касанием. Я вдыхаю резко, и запах его тела бьёт в голову. Я чувствую, как он возбуждённ. Везде. Полотенце с пугающей скоростью поднимается, обозначая угрожающий размер его члена.

- Я... - начинаю я, но голос тонет в его взгляде.

Он наклоняется. Губы почти касаются моего уха.

- Врушка, - шепчет он. - Я всё вижу.

Я закрываю глаза. Его дыхание обжигает. Рука скользит ниже, по блузке, останавливается на талии. Пальцы сжимают. Я вздрагиваю, но не отстраняюсь. Тело предаёт. Снова. Влага собирается между ног, и я сжимаю бёдра, стыдясь самой себя. Он чувствует. Усмехается тихо, почти неслышно.

- Хочешь знать зачем ты мне? - его голос вызывает трепет внутри. - Я покажу.

Глава 17

Его пальцы на моей талии сжимаются так, что я чувствую каждый сустав, каждую фалангу сквозь тонкую ткань блузки. Жар от его ладони просачивается в кожу, растекается по животу, и я невольно втягиваю воздух. Запах хвои от его геля, смешанный с теплом распаренного тела, капли воды ещё блестят на его плечах.

Сердце колотится так, что отдаётся в ушах, и я пытаюсь отстраниться, но спина уже упирается в холодный мрамор столешницы, гладкий, как лёд, от которого по позвоночнику бежит дрожь.

Он стоит вплотную, полотенце на бёдрах натянуто до предела. Я вижу, как оно топорщится, обозначая огромный размер его возбуждённого члена. Глаза Волка темнеют, зрачки расширяются, и в них отражается моё лицо: бледное, с расширенными глазами, губы плотно сжаты, дыхание прерывистое.

Нет, оттолкни его. Скажи что-нибудь. Я не вещь. Я выжила в детдоме, я не сдаюсь. Это несправедливо - он не имеет права.

Но ноги не слушаются. Паркет холодный под босыми ступнями, отполированный, скользкий, и я чувствую, как пальцы ног невольно сжимаются, цепляются за гладкую поверхность. А внизу живота тёплое, предательское напряжение, которое я ненавижу.

Почему? Он монстр. Запер меня. Угрожал подругам. Это манипуляция. Он использует моё одиночество. Семь лет без женщины. А я одна всю жизнь. Может, это и есть понимание?

Нет, стоп. Он контролирует, чтобы сломать.

Его большой палец скользит по краю блузки, задирает ткань, касается голой кожи живота - шершавый, горячий, оставляет след, как ожог, и мурашки бегут волной вверх, к груди, где соски уже напряжены, трутся о кружево лифчика. Я вздрагиваю, пытаюсь сжать бёдра, стараюсь дышать ровно.

- Хочешь знать, зачем ты мне? - шепчет он. Голос низкий, вибрирующий, почти рычание, от которого по спине бегут мурашки, будто кто-то провёл ногтями по коже. - Я покажу.

- Нет, - вырывается у меня, голос дрожит, но я упираюсь ладонями в его грудь - твёрдую, горячую, мышцы как камень под пальцами. - Отпустите. Это нечестно.

Он не слушает. Наклоняется ближе, губы почти касаются моих, дыхание горячее, обжигает кожу, с запахом хвои и чего-то мужского, резкого, с лёгкой горчинкой. Рука скользит выше, пальцы расстёгивают следующую пуговицу на блузке. Каждый звук громкий в тишине кухни, эхом отдаётся в ушах, ткань расходится, открывая кружевной лифчик, и я чувствую прохладу воздуха на коже груди, на ключицах. Соски твердеют ещё сильнее, и я краснею до корней волос, стыд жжёт щёки, горячие, как от пощёчины, и я знаю, что румянец виден, потому что кожа у меня светлая, почти прозрачная.

Соберись. Ты не жертва. Он хочет контроль - не давай.

Его вторая рука ложится на моё бедро, сжимает - пальцы грубые, с мозолями, впиваются в кожу через юбку, ткань шуршит, приподнимается сантиметр за сантиметром, и я слышу этот звук, чувствую, как юбка скользит по бёдрам, холодит кожу. Кожа горит, я чувствую влагу между ног, но сжимаюсь сильнее, стараюсь не выдать, не дать ему увидеть.

Он не должен знать. Не должен видеть мою слабость. Я не вещь.

Но он знает. Глаза сверкают, он наклоняется ещё ближе, губы касаются мочки уха, зубы слегка прикусывают кожу, и я вздрагиваю от острой вспышки боли, смешанной с чем-то пугающим.

- Ты уже мокрая, - шепчет он, и от его слов внутри всё сжимается, волна жара накатывает, и я сглатываю, горло пересохло. - Я возьму тебя прямо здесь. На этом столе. Загну на него и войду так глубоко, что ты забудешь своё имя.

- Прекратите, - говорю твёрже, хотя голос срывается. - Я не ваша.

Нет. Это неправильно. Он использует тебя. Как вещь. Как в детдоме, когда старшие девочки забирали твои вещи, потому что могли. Ты не сдашься. Он голоден - семь лет. Но ты не еда.

Он тихо рычит, хватает меня за талию, приподнимает, сажает на стол - мрамор холодный под голыми бёдрами, юбка задирается до талии, открывая взгляду трусики. Его пальцы цепляют край ткани, тянут вниз, и я чувствую прохладу воздуха на промежности.

Полотенце соскальзывает на пол, и я вижу его член. Огромный, венозный, головка блестит от предэякулята, капля скатывается по стволу.

Нет. Бей. Кричи. Не позволяй использовать себя. Он же всё внутри разорвёт.

Его рука скользит между ног, пальцы касаются клитора, и я закусываю губу, чтобы не застонать. Боль помогает собраться. Он давит сильнее, круговыми движениями, и волна накатывает, но я сжимаю кулаки.

Не сдавайся. Ты сильнее.

Шаги - лёгкие, но уверенные, каблуки стучат по паркету. Я замираю, Волк не торопится остановиться, его рука на мне. Зинаида Павловна заходит на кухню. Останавливается, окидывает нас взглядом - меня, сидящую на столе с задранной юбкой. Его совершенно голого.

- Дмитрий, - говорит она спокойно, без удивления. - Что на завтрак приготовить? Яиц? Или кашу?

Я слышу, как он скрипит зубами. Звук громкий в тишине. Медленно убирает руку от меня, но не поворачивается к Зинаиде лицом. Стоит спиной к ней, член торчит в мою сторону. Но он не поворачивается. Только чуть отступает от стола.

Не хочет, чтобы она видела? Кто эта женщина? Не просто прислуга. Значит, у него есть слабость. Кто она для него?

- Иди в душ, - бросает он мне, голос хриплый, но твёрдый, дыхание тяжёлое.

Я соскальзываю со стола, юбка падает, шуршит, ноги дрожат, но я заставляю себя стоять прямо. Блузка расстёгнута, лифчик виден, кружево влажное от пота. Застёгиваю пуговицы дрожащими пальцами. Одна, вторая, третья.

Не показывай слабость.

- Наскучался по свежему мясу, Зинаида Павловна, - отвечает Волк, голос ровный, но с рычащими нотками, воздух вибрирует. Он смотрит на меня, уголок рта приподнимается в усмешке, плотоядной, голодной, глаза сверкают. - Сочному. С кровью.

Я краснею, но поднимаю подбородок, бегу из кухни, босые ноги шлёпают по холодному паркету.

Мясо. Я для него мясо. Но он не повернулся к ней. Значит, есть и в нём какая-то порядочность.

В душевой закрываю дверь, поворачиваю замок на двери. Он холодный под пальцами. Вот только такая хлипкая преграда Волка точно не остановит. Сдует, как домик из соломы.

Глава 18

Вода хлещет по плечам, горячая, почти обжигающая, пар клубится вокруг, застилая матовое стекло кабины. Я стою под струями, глаза закрыты, ладони упираются в холодную стену, и пытаюсь дышать ровно.

Мыло пенится в руках, скользит по коже, смывая пот, запах клуба, его запах, въевшийся в ноздри. Но не смывает воспоминаний. Его пальцы на моём теле, грубые, властные. Его член, огромный, венозный, головка блестящая от предэякулята. Полотенце, упавшее на пол.

Я царапаю кожу до красноты, ногти оставляют следы, и боль помогает собраться. Он маньяк. Семь лет в тюрьме. И теперь я его игрушка.

Но почему тогда в животе тянет, когда вспоминаю его глаза? Стальные, голодные, но в их глубине что-то ещё. Усталость? Боль? Нет, не может быть. Это я придумываю, чтобы не сойти с ума от страха.

Вода стекает по лицу, смешиваясь со слезами, которые я не замечаю. Одиночество душит, как всегда. В детдоме я была одна, в общаге одна среди подруг. А теперь? Заперта в его доме, как в клетке. Зачем? Чтобы сломать? Или потому что видит во мне что-то, чего я сама не вижу?

Глупости. Он хочет тела. Семь лет без женщины - и я попалась под руку. Чистая, добрая, как он сказал. Идеальная жертва.

Внешний мир давит. Подруги в общаге, наверное, уже полицию вызвали. Алёна с её браслетами, звенящими в голове, Марина с сарказмом, София со слезами на глазах. Они моя семья. А я здесь, в его доме, в его ловушке.

Он знает, где я живу. Знает про них. Если сбегу, наврежу им. Но если останусь... что он сделает? Закончит начатое? Возьмёт меня, как обещал, на столе?

Я выключаю воду, пар оседает на стекле. Тело дрожит, не от холода, а от напряжения. Хочу выбраться, но боюсь. Хочу сдаться, но ненавижу себя за это.

Почему я не кричу? Потому что часть меня хочет, чтобы он вернулся? Чтобы его руки уверенно прижали к себе? Чтобы заполнил пустоту, которую я ношу годами?

Стук в дверь ванной. Громкий, настойчивый. Я вздрагиваю, сердце ёкает, ладонь прижимается к груди.

- Кто там? - кричу я. Голос дрожит, выглядываю из-за матовой двери душевой кабины, прижимаюсь к стеклу боком, чтобы не видно было тела.

- Я тебе переодеться принесла, - голос Зинаиды Павловны, голос приглушённый дверью.

Облегчение на миг накатывает, но тут же сменяется смущением. Она видела нас на кухне. Меня с задранной юбкой, его голого. Щёки горят.

- Спасибо. У меня своя одежда есть, - прижимаясь к стеклу, бормочу я, вода капает с волос на пол.

Замок щёлкает, она открывает своим ключом. Дверь распахивается, и я ныряю за матовое стекло. Оно скрывает, но не полностью, только по шею. Щёки горят, тело обнажённое, мокрое, уязвимое.

- Тебе надо переодеться, - входя, говорит она спокойно. - Дима сказал, вы в город поедите. Не дело в таком виде гулять.

Она кивает на вешалку, где висит моя мятая блузка и юбка. Самая лучшая одежда, которая у меня есть. Юбка от Марины, блузка - инвестиция, как сказала Алёна. А теперь они выглядят жалко, помято, как я сама.

- Гулять? - удивляюсь я, голос эхом отдаётся в кабине. - Я не хочу гулять. Я хочу в своё общежитие. За меня там подруги переживают.

Зинаида вешает на вешалку чистую одежду. Простую рубашку в крупную клетку с длинными рукавами, длинную юбку, тёмную, практичную. Смотрит на меня скептически сквозь матовое стекло.

- Это ты с хозяином решай, - отвечает она скептически, брови сдвинуты. - Как он скажет, так и будет.

Я выглядываю чуть больше, вода капает с кончиков волос на пол.

- Его Дима зовут? - спрашиваю тихо. - Я слышала, его Волком называли.

Зинаида сдвигает брови, лицо становится строже.

- Волком его только другие волки называют, - цедит она. - Если жить хочешь, для тебя он Дмитрий Юрьевич.

- Как официально, - прикусывая губу, бормочу я. - А чья это одежда, тут есть другие? Ну, женщины?

Она слегка улыбается, уголки губ приподнимаются, глаза теплеют.

- А ты на Диму глаз положила? - спрашивает с лёгкой насмешкой.

Я высовываюсь из-за двери, возмущение вспыхивает, щёки пылают.

- Что-о? - выпаливаю я. - Как вы могли такое... даже подумать?

- Ладно, девочка, - машет она рукой. - Я тоже не первый год живу.

- Вы всё не так поняли, - протестую я, голос дрожит. - Он меня вообще-то похитил.

- Ага, - кивает она. - И поэтому в своём доме поселил. Хотя сам только вернулся. И полотенце с него само упало, когда он тебя зажимал? - добавляет со смешком.

Я вспыхиваю яростным возмущением, кулаки сжимаются за стеклом.

- Да что вы... - шиплю я. - Оно само упало. Я вообще не при чём!

- Конечно-конечно, - подмигивает она. - И к стояку его ты совсем никаким местом не причастна.

Краска заливает лицо до корней волос, жар накатывает волной.

- Никаким! - кричу почти. - Он вообще маньяк сексуальный!

Зинаида усмехается ехидно, глаза блестят.

- Значит всё-таки сексуальный? - переспрашивает она.

Я открываю рот, чтобы возразить, но слова застревают. Потому что дверь душа резко распахивается. Входит он, в чёрной футболке, облегающей рельеф груди, простых чёрных джинсах. Влажные волосы зачёсаны назад, капли ещё блестят на висках. Резкий хвойный запах бьёт в нос.

Я ныряю в угол кабины, вжимаюсь в стену изо всех сил, матовое стекло скрывает силуэт, но не полностью. Сердце колотится, дыхание сбивается.

Глава 19

Он не смотрит на меня. Проходит к раковине, берёт с полочки массивные часы. Неторопливо надевает на левую руку, застёгивает кожаный ремешок.

Оглядывается на Зинаиду, потом переводит взгляд на меня сквозь стекло. Я вжимаюсь сильнее, плитка холодит спину, вода капает с волос на плечи.

Наши взгляды встречаются сквозь узкую полоску прозрачной части двери. Его глаза - сталь, холодная, пронизывающая, и в них что-то, от чего живот сводит судорогой.

- У тебя десять минут, - говорит он спокойно, голос низкий, вибрирующий.

Выходит, дверь закрывается с мягким щелчком. Я выглядываю ему вслед, шок парализует, рот приоткрыт.

Почему он вошёл? Специально? Чтобы напомнить, кто здесь хозяин? Или просто забыл часы? Но Зинаида... она знала. Или нет?

Зинаида смотрит на меня внимательно, чуть краснея.

- Забыла дверь запереть, - бормочет она.

Возмущение вспыхивает, горячее, колючее, перекрывает стыд. Я выпрямляюсь, хотя тело дрожит, вода всё ещё капает с кончиков волос на пол, оставляя маленькие лужицы.

- Вы это специально сделали? - выпаливаю я, голос дрожит, но злость делает его громче.

Зинаида качает головой, брови поднимаются в удивлении.

- Конечно нет, - отвечает она спокойно. - Я же не знала, что он свои часы здесь забыл. Ты лучше не трать время. Давай я тебе помогу вытереться.

Я мотаю головой, мокрые пряди липнут к щекам, холодят кожу. Нет. Я не ребёнок, не кукла, которую одевают. В детдоме я сама всё делала, сама выживала. Никто не помогал. А здесь... здесь все решают за меня.

- Я сама могу это сделать, - цежу я сквозь зубы. - Не маленькая.

Зинаида хмыкает, но не спорит. Поворачивается к двери.

- Я сейчас фен принесу, - бросает она через плечо и уходит, прикрыв за собой дверь с мягким щелчком.

Я не жду. Быстро выскакиваю из кабины, босые ноги шлёпают по плитке, холодной, скользкой. Бегу к двери, поворачиваю замок на ручке, металл холодит пальцы. Щелчок громкий в тишине. Но внутри всё сжимается.

Глупо. У него наверняка есть ключи. Раз у домработницы есть - наверное, она домработница? - то у хозяина точно. Это не защита. Это иллюзия. Как моя независимость.

Я всегда одна, но сейчас это одиночество душит сильнее, чем раньше. Подруги далеко, а здесь он, с его взглядом, с его силой. И Зинаида, которая зовёт его Димой, но учит меня - Дмитрий Юрьевич. Кто она ему? Мать? Нет, не похожа. Сестра?

Хватаю большое полотенце, мягкое, вытираюсь быстро, кожа краснеет от трения. Тру волосы, капли летят во все стороны.

Бельё своё, не свежее. Морщусь, но выбора нет. Чистого неоткуда взять.

Надеваю то, что Зинаида принесла. Рубашка в клетку, грубая ткань, но чистая, пахнет порошком. Рукава длинные, закатываю до локтей. Юбка длинная, до щиколоток, тёмная, практичная.

Чья? Бывшей? Сестры?

Мысль о другой женщине в его доме неожиданно вызывает укол внутри.

Я не ревную. Не имею права. Он похититель.

Стук в дверь. Лёгкий, но настойчивый.

Я уже одета, волосы мокрые, капли воды капают на рубашку. Подхожу, открываю. Зинаида с феном и расчёской в руках. Подталкивает меня к большому зеркалу над раковиной

- Надо тебя расчесать, - говорит она, голос мягкий, но требовательный.

Я пытаюсь забрать фен, пальцы тянутся, привычка - всё сама, всегда сама.

- Давайте, я сама, - бормочу я.

Зинаида хлопает меня по ладони плоской расчёской. Довольно больно. Отдаёт фен.

- Суши голову, - командует она. - Я расчёсывать буду.

Я включаю фен, горячий воздух бьёт по лицу, волосы развеваются. Зинаида стоит сзади, расчёска скользит по прядям, зубцы цепляются за узлы, больно, но терпимо. Её руки уверенные, материнские почти.

Я не привыкла. В детдоме никто не расчёсывал. Только воспоминание из детства. Мамины тёплые руки.

Почему она помогает? Жалеет? Или чтобы я выглядела прилично для него?

Он сказал десять минут, а я здесь, как кукла, которую наряжают. Куда поедем? Зачем?

Я должна сопротивляться. Сказать нет. Бежать.

Фен гудит, волосы высыхают, становятся мягкими, волнистыми. Зинаида проводит расчёской последний раз. Я выключаю фен.

- Готова, - говорит она. - Иди. Он не любит ждать.

Выхожу в коридор. Его нигде не видно.

Может быть он уже передумал или забыл про меня? Тройное "ха". Он меня сожрать готов был. Уж навряд ли так сразу забудет.

Бегу наверх в свою спальню. Босые ноги ещё чуть влажные, подошвы прилипают к полу. В спальне надеваю туфли. Где-то там в клубе остались мои любимые кроссовки. Вместе с остальными моими вещами. Там даже паспорт мой. Надо как-то вещи забрать. Сразу же, как только отделаюсь от загребущих лап этого "Дмитрия Юрьевича".

Глава 20

Дмитрий.

Я сижу на заднем сиденье внедорожника, кожа сиденья холодит через джинсы, несмотря на тёплый сентябрьский день за окном. Вадим за рулём, его руки уверенно лежат на баранке.

Взгляд в зеркало заднего вида иногда скользит по мне, но чаще по дороге.

На переднем сиденье один из бойцов. Лёха. Кирпич. Подходящее прозвище. Головой кирпичи на спор разбивает. При моих метр девяносто, он чуть выше.

Рядом со мной Катя, она прижимается к двери, как будто хочет слиться с ней, стать невидимой. Её ладони лежат на коленях. Она держит пальцы ровно, но я вижу, как сильно они прижаты к ногам.

Волосы волнами падают на плечи, и от них пахнет моим гелем. Резкий запах на мне, но на ней он кажется мягче. Я вдыхаю этот запах и держу себя в руках. Семь лет без женщины. Но даже ночной визит в бордель не снял напряжение. Скорее даже наоборот. Только разжёг аппетит.

Я смотрю вперёд, но боковым зрением ловлю её движения. Она поворачивается ко мне, губы сжимаются, потом разжимаются, как будто слова рвутся наружу, но она их глотает.

- Дмитрий Юрьевич, - наконец вырывается у неё, голос тихий, но упрямый. Она использует это официальное обращение, но в нём сквозит вызов. - Отпустите меня. Пожалуйста. Я ничего не скажу полиции. Клянусь. У меня подруги волнуются, на учёбу надо. Я просто хочу домой.

Я поворачиваю голову, смотрю на неё прямо. Её глаза карие, с золотистыми искрами, сейчас они стального блеска.

- Нет, - говорю я коротко, голос ровный, без эмоций.

Она сглатывает, пальцы сильнее вжимаются в мышцы бёдер.

- Почему? - спрашивает она, голос дрожит, но она не отводит взгляд. - Я вам ничего не сделала. Это несправедливо. Вы же не зверь какой-то.

Я усмехаюсь, уголок рта дергается. Несправедливо. Семь лет в камере, за то, чего не совершал. Вот где несправедливость.

Но что она может об этом знать? Ничего. Это её никоим боком не касается.

- Я взял тебя себе. Ты должна быть благодарна, - отвечаю я, откидываюсь на спинку сиденья. Кожа скрипит под моим весом.

Она морщится, как от боли, щёки слегка розовеют.

- Я не хочу быть благодарна за похищение. Хочу вернуться к своей обычной жизни.

Вадим поворачивает на трассу, машина набирает скорость, ветер шумит в приоткрытом окне. Я чувствую запах выхлопных газов. Он забивается в нос. Перебивает запах её молодого тела.

- Обычная жизнь кончилась, когда ты вошла в мой клуб, - говорю я. - Теперь ты со мной. Пока я не решу иначе.

Она открывает рот, чтобы возразить, глаза вспыхивают.

- Это похищение! - выпаливает она. - Вы не имеете права!

Чёрт. Это вообще что-то ненормальное. Член снова колом встаёт.

Поправляю его рукой через ткань джинсов. Она замирает, задерживает дыхание на секунду, грудь вздымается под рубашкой в клетку.

- Имею, - отвечаю я спокойно. - Теперь ты в моём мире. В нём я устанавливаю правила.

Она отворачивается к окну, губы сжимаются в тонкую линию. Плечи напряжены. Я вижу, как она борется внутри себя, но сдерживается.

Умница.

Машина въезжает в город, вечные пробки, люди на тротуарах. Этот город и не думает меняться. Вадим везёт нас к огромному торговому центру. Паркуется у входа, мотор тихо утробно тарахтит.

- Выходим, - говорю я, открываю дверь. Свежий воздух бьёт в лицо, с примесью выхлопов.

Вадим выходит и открывает дверь Кате. Она медлит. Но ловит на себе мой тяжёлый взгляд и выбирается из салона.

Вадим садится за руль и отъезжает.

Иду ко входу, Катя на полшага позади справа. Кирпич следует за нами. Его шаги тяжёлые, ботинки стучат по асфальту.

Моя походка мягкая, пружинящая. Катя цокает своими каблуками.

Внутри ТЦ шум, негромкая музыка, запахи еды от фудкорта, стойка с парфюмом недалеко от входа. Похоже какиее-то духи разлили, потому что аура запаха духов в радиусе нескольких метров. Резко выдыхаю, стараюсь избавить нос от въедающейся вони. Люди снуют, но расступаются, у меня на пути.

Видок у меня простой. Простая чёрная футболка, джинсы. Катя идёт рядом, её туфли цокают по плитке, она оглядывается, глаза бегают по сторонам.

Бутик женской одежды на втором этаже. Эскалатор везёт нас вверх, она стоит сзади меня, и я чувствую её напряжение. В магазине светло, вешалки с платьями, блузками, запах новой ткани.

Стоит мне зайти, две молодые сотрудницы, в облегающих платьях, сразу оживают. Одна подходит, улыбка до ушей, сходу строит глазки.

- Добрый день! Чем могу помочь? - щебечет она, взгляд скользит по мне, задерживается на руках.

Вторая подходит следом, чуть кокетливо поправляет каштановые волосы.

- У нас новое поступления осенней колекции. Прямо с недели мод в Милане, - добавляет вторая, голос приторно сладкий.

- Надо подобрать гардероб, - не обращая внимания на их приторно-сладкий тон, говорю я. - Несколько смен. На каждый день и на выход. Всё, что может понадобиться.

Катя замирает, глаза расширяются.

- Мне не надо, - бормочет она тихо, но я слышу.

Консультантки переглядываются, но улыбаются шире.

Кирпич стоит в стороне, руки в карманах, лицо каменное. Девушки посматривают на него с опаской, но возвращаются взглядами на меня.

- Надо, - придавливаю всех окружающих единственным словом.

Шатенка подхватывает Катю под локоток и ведёт вдоль рядов, что-то болтает о большом выборе. Предлагает варианты, снимая их с вешалок. Но продолжает бросать на меня быстрые взгляды.

- Хотите кофе? У нас отличная кофемашина, - спрашивает меня первая.

Эффектная блондинка, пухлые накрашенные губки. Блядский взгляд с поволокой. Знает чего хочет от жизни.

Небрежно осматриваюсь. На потолке камеры по углам. Наверняка весь зал просматривается. Возвращаю взгляд на блондинку.

- Могу тебе прямо здесь в рот дать, - глядя ей прямо в глаза, говорю я.

Она быстро опускает взгляд на мой пах, и поднимает обратно. Волоски у неё на руках встают дыбом.

Глава 21

Катя.

Я стою посреди бутика, пальцы теребят край шёлкового платья, которое шатенка-консультантка только что сняла с вешалки. Ткань скользит, как вода, холодная и невесомая.

Ценник болтается на тонкой ниточке прямо перед глазами. Семьдесят восемь тысяч. За одно платье. У меня за всю жизнь таких ценников на одежде не было.

- Оно идеально подчеркнёт вашу талию, - улыбаясь так широко, что я вижу её белоснежные зубы, щебечет шатенка. - И цвет такой нежный, молочный. К вашей коже - просто мечта.

Я киваю, не слушая.

Глаза сами ищут Дмитрия. Он стоит у входа, руки в карманах джинсов, смотрит куда-то в сторону. Потом делает шаг вперёд и выходит из бутика в общее пространство между магазинами.

Немного впереди него, оглядываясь через плечо, идёт блондинка-консультантка. Её платье обтягивает всё, что можно обтянуть, каблуки цокают, как метроном. Она улыбается ему. Он не улыбается в ответ, но неторопливо идёт следом.

В груди что-то остро колет.

Ревность? Глупость. Он похититель. Мне должно быть всё равно, с кем он там.

Но колет всё равно. Я сжимаю пальцы в кулак.

Хорошо. Пусть уходит. Хоть пять минут без него.

Но тут же вижуохранника. Он стоит в трёх метрах от меня, у колонны, руки сложены перед собой. Глаза - два чёрных буравчика. Следит. Не отводит взгляда ни на секунду.

Я делаю шаг влево - он следит взглядом. Шаг вправо - то же самое. Как приклеенный.

Шатенка суёт мне ещё одно платье. Чёрное, с глубоким вырезом на спине.

- А это на выход, - говорит она. - С таким разрезом ножки будут просто бесконечные.

- Угу, - не глядя на платье, бормочу я. В голове крутится одно: как избавиться от охранника.

Просто так не уйдёшь. Он выше меня на голову, и такой шире него в плечах только сам Дмитрий. Бежать? Он догонит за секунду. Кричать? В торговом центре полно людей, но он просто зажмёт рот и утащит в машину. Если начну кричать, охрана ТЦ может даже не успеть подойти.

Шатенка вешает платье обратно и тянет меня к следующей стойке.

- А давайте в примерочную? - предлагает она. - Я вам всё подберу, вы только примеряйте.

Примерочная. Отдельная кабинка. Зеркало во весь рост. Занавеска. Я киваю, стараясь не выдать дрожь в голосе.

- Да, конечно.

Она хватает целую охапку вещей и ведёт меня вглубь магазина. Охранник делает шаг следом. Я оборачиваюсь, делаю вид, что поправляю волосы.

- Это женский отдел, - говорю ему громко, чтобы услышал.

Он не отвечает. Просто останавливается. Шатенка смотрит на него, потом на меня, потом снова на него. Её улыбка чуть тускнеет.

- Всё нормально? - спрашивает она тихо.

- Всё отлично, - отвечаю я. Улыбаюсь так широко, что щекам больно. - Просто... телохранитель. Привыкла уже. Он вместо сумочки. Даже кошелёк мой у него.

Она кивает, но глаза бегают. Видно, что не верит. Но молчит. Ведёт меня к примерочным. Кабинки в ряд, тяжёлые бархатные шторы. Она отодвигает штору, вешает вещи на крючки внутри одной.

- Проходите. Я рядом, если что-то нужно поменять.

Я захожу. Штора за мной закрывается с мягким шорохом. Сердце колотится так, что отдаётся в ушах. Смотрю на себя в зеркало. Глаза огромные, зрачки чёрные. Волосы чуть растрепались. Выгляжу как школьница на выпускном, которую заставили надеть чужую одежду.

Снаружи слышу голоса. Шатенка что-то говорит другой консультантке. Потом шаги. Тяжёлые. Охранник. Он остановился прямо у примерочной. Я вижу его ботинки под шторой. Чёрные, на толстой подошве.

В кабинке есть только одно маленькое окошко под потолком. Слишком высоко. Даже если встать на пуфик, не достану. Двери нет, только штора. Если выскочу, он схватит за руку мгновенно.

Есть зеркало. Большое. Прикручено к стене. Я касаюсь края. Холодное. Крепкое. Не оторвать.

Шатенка возвращается, шуршит вещами.

- Я вам ещё кое-что принесла, - говорит она за шторой. - Можно?

- Да, - отвечаю я, голос чуть дрожит.

Она отодвигает штору сантиметров на тридцать, просовывает руку с новым платьем. Я вижу её запястье, тонкое, с браслетом. И вижу охранника. Он стоит в двух шагах, смотрит прямо на меня.

Я беру платье, пальцы дрожат. Шатенка убирает руку, штора закрывается.

Если я начну переодеваться, он будет стоять и ждать. Если выйду - то же самое. Но если...

Я делаю глубокий вдох. Снимаю рубашку через голову, медленно. Ткань цепляется за волосы. Потом юбку. Остаюсь в белье. Смотрю на себя в зеркало. Трусики простые, хлопковые. Лифчик тоже. Ничего особенного. Но грудь вздымается от быстрого дыхания.

Беру платье, которое она только что дала. Чёрное, с разрезом. Подношу к себе, надеваю. Потом тихо, почти шёпотом, говорю:

- Ой, а тут молния сзади застряла... - и добавляю громче. - Девушка, помогите, пожалуйста!

Шатенка тут же отодвигает штору. Заходит внутрь, чтобы застегнуть молнию. Я поворачиваюсь к ней спиной. Она наклоняется, пальцы возятся с замком.

- Сейчас, сейчас...

В этот момент я вижу в зеркале охранника. Он стоит недалеко от входа в примерочную, но смотрит не на нас, а в сторону. Он отвлёкся.

Я делаю шаг назад. Пяткой наступаю шатенке на ногу. Не сильно, но неожиданно. Она ахает, теряет равновесие, машет руками. Часть вещей вместе с вешалками падают на пол.

Глава 22

Всё происходит за секунду. Шатенка падает назад, прямо на охранника. Я внутренне молю всех богов, чтобы он её поймал, и она не пострадала.

Он инстинктивно ловит её за талию, чтобы не дать упасть. Его руки обхватывают её, и на миг он теряет равновесие.

- Простите! - кричу я девушке, и просто бегу.

Выскакиваю из примерочной, штора задевает плечо, отлетает в сторону. Ноги в туфлях скользят по гладкому полу бутика, но я не останавливаюсь. Сердце колотится так, что в ушах звенит. Впереди выход из магазина, светлый проём между витринами.

Слышу за спиной писк рамки на входе, крик шатенки, глухой мат охранника. Тяжёлый топот. Он уже бежит следом.

Но я уже в проходе между магазинами. Люди вокруг, кто-то с пакетами, кто-то с кофе в руке. Я ныряю в толпу, как в воду. Проскакиваю между ними, локти толкают в бока, но я не чувствую боли.

Только бы не упасть. Только бы не оглянуться.

Эскалатор вниз. Я прыгаю через три ступеньки сразу, чуть не цепляюсь каблуком за край. Рукой хватаюсь за перила, пальцы скользят по холодному пластику. Внизу фудкорт, запах жареного и сладкого. Люди сидят за столиками, кто-то смеётся.

Я бегу дальше, к выходу на улицу. Стеклянные двери автоматические, открываются медленно. Я протискиваюсь в щель, вырываюсь наружу.

Воздух бьёт в лицо, холодный, с запахом бензина и мокрого асфальта. Парковка огромная, машины стоят рядами. Я не знаю, где наша, но бегу как можно дальше от входа.

Ноги горят, каблуки стучат по асфальту. Юбка платья мешает, я приподнимаю её рукой. Волосы липнут к лицу, дыхание рвётся из груди.

Сзади слышу крик. Охранник уже на улице. Его голос грубый, злой.

Я ныряю между машинами. Пригибаюсь, чтобы не видел. Сердце колотится так, что кажется, сейчас выскочит. Прячусь за серебристым седаном, прижимаюсь к холодному металлу.

Дыхание сбивается. Смотрю из-под машины. Вижу его ботинки. Он идёт медленно, оглядывается.

Я зажимаю рот ладонью, чтобы не выдать себя дыханием.

Он проходит мимо. Ещё шаг. Ещё.

Я перебегаю дальше, между рядами. Только бы не поймал.

Куда? Куда бежать? Общага далеко. Полиция? Они спросят паспорт, а он в клубе. Подруги? Они не помогут, если он найдёт.

Но я бегу. Ноги сами несут вперёд. Туфли уже натёрли пятки до крови, но я не чувствую боли.

Поворачиваю за угол. Узкий переулок между домами. Останавливаюсь, прижимаюсь спиной к холодной кирпичной стене. Дышу ртом. Грудь болит. Пальцы дрожат.

Я свободна? Нет. Он найдёт.

Оглядываюсь. Никого. Только ветер шевелит мусор на асфальте. Я прижимаюсь сильнее к стене. Сердце стучит так, что отдаётся в висках.

Слишком тихо. Я делаю шаг в сторону, чтобы выйти из переулка.

Вдруг рука хватает меня за волосы. Рывок назад. Я вскрикиваю, падаю на колени. Асфальт жёсткий, больно. Охранник нависает надо мной, дышит тяжело.

- Куда собралась? - цедит он сквозь зубы.

Я пытаюсь вырваться, но он держит крепко. Волосы вырываются, больно до слёз.

- Помогите! - кричу я. Голос срывается. - Он меня похитил!

Охранник зажимает мне рот ладонью. Пахнет табаком и потом. Я кусаю его. Он отдёргивает руку, ругается.

- Сука!

Влепляет пощёчину. Для него наверняка лёгкую. Но у меня голова кружится. В ушах звон. Я падаю на бок, платье задирается до бёдер.

Но охранник хватает меня за руку, тянет вверх. Я упираюсь.

И тут слышу голос. Низкий, спокойный. От которого всё внутри холодеет.

- Отпусти её.

Дмитрий.

Он стоит в двух шагах. Руки в карманах. Глаза стальные. Охранник замирает. Рука на моём запястье ослабляет хватку.

- Дмитрий Юрьевич, она...

- Я знаю. Отпусти.

Охранник отпускает. Я падаю на колени, дыхание сбивается. Щека горит. Пряди волос, выбившиеся из хвоста, липнут к лицу. Я откидываю их дрожащей рукой.

Дмитрий подходит ближе. Приседает на корточки. Его лицо близко. Запах хвои. Глаза смотрят прямо в мои.

- Больно? - спрашивает он тихо.

Я киваю. Глаза жгут слёзы. Не от боли. От злости. От бессилия.

Он протягивает руку. Я отшатываюсь.

- Не трогайте меня.

Он не убирает руку. Ждёт. Я смотрю на его ладонь. Большую. С мозолями.

Я не берусь. Встаю сама. Ноги дрожат. Платье порвано на боку. Колено в крови. Я стою, держусь за стену.

Дмитрий встаёт. Поворачивается к охраннику.

- Ты её ударил.

Не вопрос. Утверждение.

Охранник бледнеет.

- Она побежала...

- Я всё видел, - голос Дмитрия спокойный. Но от него у меня мурашки. Охранник отступает на шаг.

Дмитрий поворачивается ко мне. Берёт за локоть. Не грубо. Но крепко.

В его взгляде усталость? Или я придумываю?

- Ты думаешь, всё так просто? - наконец говорит он. - Убежала и всё?

- Да! - вырывается у меня.

Он резко делает шаг ближе. Я упираюсь спиной в стену. Кирпич царапает лопатки через тонкую ткань платья. Он наклоняется. Его дыхание касается моей щеки. Запах хвои и чего-то резкого, мужского.

- Хочешь, чтобы я тебя прямо здесь, загнул и выебал?

Я замираю. В его взгляде нет жалости.

А у меня нет ни капли сомнения в том, что он может это сделать.

Глава 23

Я мотаю головой из стороны в сторону, пряди волос липнут к щеке, где ещё горит след от пощёчины. Глаза жгут слёзы, но я щурюсь, чтобы не дать им выкатиться.

От одного его тона внутри всё сжимается, колени слабеют, и я упираюсь спиной в кирпич стены сильнее, чтобы не сползти вниз.

Дмитрий не отводит взгляда. Стальные глаза придавливают, как пресс, и я чувствую, как воздух выходит из лёгких. Хочу сказать "нет", но слова застревают комом в горле. Только голова трясётся, отрицательно, быстро, как у куклы.

Мужской топот, тяжёлый, каблуки стучат по асфальту. Я оборачиваюсь через плечо. Охранник торгового центра, в чёрной униформе, с рацией на поясе, бежит к нам. Лицо красное, потное, глаза бегают. Он замедляется, останавливается в паре метров, окидывает нас взглядом - меня, прижатую к стене, Дмитрия вплотную, его охранника чуть в стороне.

- Вы не заплатили, - выдыхает он, голос хриплый после бега. Делает шаг ближе ко мне, рука тянется, хочет схватить за рукав.

Но дорогу ему преграждает охранник Дмитрия. Тот просто делает полшага в сторону, плечо к плечу, и охранник ТЦ замирает, рука повисает в воздухе.

Дмитрий поворачивает голову, медленно, как в замедленной съёмке. Смотрит на них пару секунд, не мигая. Потом спрашивает, голос ровный, без эмоций:

- Как звать?

- Олег, - сглатывая, отвечает охранник. - Надо оплатить.

Дмитрий чуть кивает, уголок рта едва дергается в подобии улыбки.

- Без вопросов, Олег. Иди впереди. Не люблю конвойный топот за спиной.

Олег окидывает нас взглядом. Меня, Дмитрия, его охранника. Плечи его чуть опускаются, он отступает на шаг, разворачивается и идёт медленно к входу в ТЦ, не оглядываясь.

Дмитрий мягко, но настойчиво подталкивает меня за локоть. Пальцы тёплые, крепкие, впиваются в кожу. Я шагаю, ноги дрожат, колено щиплет. Кровь сочится, тёплая, липкая, стекает по коже. Тихо шиплю сквозь зубы, боль отдаётся в бедре.

Он слышит, не останавливаясь, смотрит сбоку:

- И чего ты добилась своей выходкой? Или так нравится вид собственной крови?

Я прикусываю губу. Голос тихий, но упрямый:

- Женщины привычны к виду собственной крови.

Он хмыкает, коротко, как будто смеётся надо мной.

Мы заходим в двери ТЦ, стекло отражает нас. Олега впереди, нас с дмитрием, охранника сзади. Внутри шум, музыка, запахи еды. Мне максимально стыдно, щёки горят, я уверена, что все вокруг будут смотреть, тыкать пальцами, шептаться:

"Воровка, в порванном платье, получит по заслугам".

Хочу втянуть голову в плечи, стать меньше, незаметнее.

Но бросая взгляды по сторонам удивляюсь. Люди скользят по нам взглядами и отводят их. Кто-то с пакетами, кто-то с телефоном, максимум бросит взгляд на нас и займётся своими делами. Никто не тычет, не шепчется. Растерянность накатывает.

Почему им всё равно?

Проходим мимо аптеки на первом этаже. Дмитрий поворачивает голову, бросает охраннику:

- Купи всё, что нужно рану обработать.

Не ждёт ответа, продолжает идти, пальцы на моём локте не ослабляют хватку. Олег впереди, шаги ровные, внутри он явно чувствует себя увереннее.

Подходим к бутику. Мне настолько стыдно, что ноги прирастают к полу перед входом. Останавливаюсь, как вкопанная, опускаю голову, пряди волос щекочут лицо.

Дмитрий смотрит, усмехается уголком рта:

- Совесть мучает?

Голос тихий, но я киваю, не поднимая глаз:

- Очень.

- Сейчас всё решим, - говорит он, и подталкивает внутрь.

Заходим, консультантки стоят у кассы, смотрят пристально, возмущённо. Шатенка скрещивает руки, блондинка хмурится.

Дмитрий говорит так, чтобы они слышали:

- Девушки. Произошло недоразумение. Всё, что уже подобрали упакуйте, и другое такое же платье. Это не выдержало тест-драйва. С нас извинения и хорошие чаевые.

Лица их расплываются в нервных, дежурных улыбках. Я поднимаю взгляд, искренне бормочу:

- Извините.

Шатенка кивает, уже мягче, блондинка отводит взгляд от меня, но продолжает буравить Дмитрия.

Дмитрий отпускает мой локоть, достаёт бумажник, толстый, чёрный. Кладёт на прилавок так, что видно пачку оранжевых купюр внутри.

Девушки переглядываются.

Я стою, колено ноет. Стыд пылает внутри, но и облегчение - никто не кричит, не вызывает полицию. Дмитрий подталкивает меня к примерочной.

- Надо ногу обработать, - говорит он.

- У нас есть аптечка, - встревает блондинка.

- Кирпич сейчас всё принесёт, - не обращая на её слова внимания, говорит мне Дмитрий.

Охранник возвращается с пакетом из аптеки, протягивает Дмитрию. Тот берёт, заводит меня в примерочную, задёргивает штору.

- Садись, - командует, кивает на пуфик.

Сажусь, ткань платья скользит по ногам, колено в крови. Он приседает, открывает пакет: антисептик, вата, пластырь. Пальцы его тёплые, когда касается кожи, я вздрагиваю.

Он мажет антисептиком, жжёт, я шиплю. Заклеивает пластырем, аккуратно.

- Зачем побежала? - голос низкий, и от этого ещё больше пробирающий до костей.

- Хотела домой, - шепчу я.

Он встаёт, смотрит сверху вниз.

- В следующий раз думай головой, - говорит тихо. - Я не отпущу.

Глава 24

Штора примерочной ещё дрожит от его ухода, когда я приоткрываю её пальцами на два сантиметра. Голос Дмитрия раздаётся в зале, спокойный и холодный:

- Продолжайте подбирать. Всё, что девушке понравится, возьмём.

Он проходит мимо своего охранника, не глядя на него, но слова падают, как свинцовые гири:

- Повторится, завалю.

Охранник стоит, будто кол проглотил. Лицо серое. Я не знаю, что именно "повторится": пощёчина мне или то, что я убежала. Но от звука этих двух слов внутри всё стягивается в ледяной комок. Он сказал это так просто, будто речь о чём-то обыденном.

Шатенка уже рядом, в руках новая партия платьев.

- Как нога? - спрашивает она тихо, заглядывая в кабинку.

- Спасибо… ещё раз извините, - шепчу я, щёки горят. - Вы не ушиблись?

Она пожимает плечами, уголки губ чуть поднимаются.

- Я здесь работаю уже четыре года. И похлеще видела. Извинения приняты.

Я выдыхаю. Хоть кто-то в этом кошмаре ведёт себя по-человечески.

Штора закрывается. Я остаюсь одна. Смотрю на несколько вешалок с платьями, потом на своё отражение. Порванное чёрное платье, на колене пластырь, волосы растрёпаны.

Если он серьёзно сказал про "завалю", значит, бежать больше нельзя. Не сейчас точно. Значит, у меня нет вариантов?

Шатенка снова чуть отодвигает штору, просовывает ещё пару вещей. Я успеваю краем глаза увидеть, как Дмитрий выходит из бутика. Один. Блондинка осталась в зале, болтает с какой-то посетительницей. Сердце делает странный толчок, будто я проверяла, не ушёл ли он с ней. Глупо. Мне должно быть всё равно.

Закрываю штору. Беру первое платье, молочного цвета, шёлк прохладный. Надеваю через голову. Ткань ложится идеально, талия на месте, грудь приподнята, длина чуть выше колена. В зеркале я выгляжу чужой. Красивой, но чужой. Никогда я не могла себе такого позволить.

И сейчас не могу. Это не мои деньги. Это его деньги. Его метка на мне.

Разглаживаю несуществующие складки. Пальцы дрожат. Потом резко стягиваю платье через голову, вешаю обратно. Остальные даже не трогаю. Натягиваю свою клетчатую рубашку и длинную юбку, которую утром принесла Зинаида. Ткань грубая, но я уже начала к ним привыкать. Сажусь на пуфик, обхватываю колени руками и просто сижу. Жду.

За шторой шорохи, голоса. Шатенка возвращается.

- Ну как? Что-нибудь понравилось?

- Ничего, - говорю я тихо. - Извините.

Она отодвигает штору, просовывает ещё несколько вещей.

- Может, другие цвета? Или фасон?

- Нет, правда, - качаю головой. - Я… не буду ничего брать.

Она удивлённо поднимает брови, но не спорит. Берёт платья обратно.

- Ладно. Если передумаете, скажите.

- Можно я просто посижу минутку? - спрашиваю почти шёпотом.

- Конечно.

Штора закрывается. Тишина. Я прижимаю ладони к лицу. В голове крутится одно: как жить дальше, если бежать нельзя, а оставаться - значит сдаться.

Не знаю, сколько сижу тут в прострации. Но явно не пару минут. Шатенка не беспокоит. И я ей очень признательна за это.

Слышу мягкие шаги. Уверенные, но не тяжёлые. По спине пробегает дрожь. Даже не видя кто там, понимаю. Он вернулся.

Отодвигаю штору и выхожу.

В трёх шагах от примерочной спиной ко мне стоит широкоплечий мужчина в тёмно-синем костюме. Пиджак сидит идеально, подчёркивает плечи и узкую талию. Воротничок белой рубашки едва виден.

Он оборачивается на звук отодвинутой шторки.

У меня челюсть чуть не падает на пол. Это не тот Дмитрий в чёрной футболке и джинсах, к которому я начала привыкать. Это совсем другой человек. Строгий, дорогой, опасный по-другому. Глаза всё те же, стальные. И в них всё та же насмешка уверенного хищника.

Он окидывает меня взглядом сверху вниз.

- Ничего не понравилось? - спрашивает он тихим рокочущим голосом так, что внутри всё замирает. - Или выёб… из принципа не выбрала?

Я сглатываю. Во рту пересыхает. Голос хриплый.

- Из принципа.

Он делает шаг ближе. Запах дорогого одеколона, лёгкий, с древесными нотами. Совсем другой, но всё равно его.

- Гордая, - произносит он, будто пробует слово на вкус. - Гордость бывает разная.

Я не отвожу взгляд. Хотя хочется спрятаться.

- Это не моё. Я этого не просила и не хотела. Всё, что я хочу, это вернуться к своей привычной жизни.

Он чуть наклоняет голову. Делает шаг. Теперь между нами меньше полуметра. Его рука поднимается, пальцы касаются моей щеки, там, где ещё горит след от пощёчины. Лёгкое, почти невесомое прикосновение, но я вздрагиваю.

- Посмотрим, - шепчет он.

И отводит руку. Поворачивается к консультанткам.

- Всё, что подбирали. Упакуйте.

Шатенка кивает, глаза горят. Блондинка тоже. Они бросаются к вешалкам.

Я стою, как вкопанная. Внутри всё кипит. Гордость, страх, злость, и ещё что-то.

Он снова смотрит на меня.

- Я решаю быстро и порой жестоко. Тебе стоит к этому привыкать. Красная шапочка.

Дорогие друзья!

Кто ещё не видел новинку, самое время начать читать.

Заноза в сердце полковника

18+

Глава 25

Дмитрий стоит у кассы спиной ко мне, разговаривает с блондинкой. Та быстро складывает вещи в большие пакеты с золотыми логотипами. Его охранник стоит в двух шагах, руки за спиной, взглядом следит одновременно за примерочной и выходом.

Дмитрий поворачивается. Глаза сразу находят меня. Скользят по клетчатой рубашке, по длинной юбке. Ни тени улыбки.

- Переоденься, - говорит спокойно. - В новое чёрное платье.

Я открываю рот, но он отворачивается. Для него всё решено. Шатенка протягивает мне такое же платье, только целое.

- Вот, - шепчет она, - я взяла точно такой же размер.

Пальцы дрожат у нас обеих. Но мои сильнее. Возвращаюсь за штору, закрываю до конца. Переодеваюсь.

Чёрный шёлк скользит по коже, как вода. Поворачиваюсь к зеркалу боком, платье облегает, будто сшито по мне. Грудь выглядит выше, талия уже, бёдра и попа… я даже не знала, что они могут так выглядеть.

В зеркале привлекательная девушка. Привлекательная и страшно чужая.

Аккуратно складываю рубашку и юбку. Привычка бережно относиться к вещам неистребима ещё с детского дома. Беру их с собой и выхожу.

Дмитрий смотрит. Долго. Оценивающе. Во взгляде на миг мелькает его голод. У меня от его взгляда мурашки бегут по спине. А руки покрываются гусиной кожей.

Он наверняка это замечает. Но не говорит ни слова, только коротко кивает.

- Пойдём.

Он идёт первым. Я за ним. Охранник подхватывает все пакеты. Торговый центр кажется бесконечным. Люди оборачиваются. Я чувствую взгляды на попе, на ногах, на декольте.

Поворачиваем в другой бутик. Вывеска тонкими золотыми буквами. Нижнее бельё. Я замираю в дверях.

Дмитрий даже не оборачивается, просто заходит.

- Девочки, - привлекает внимание двух женщин-консультанток. - У меня мало времени. Всё самое лучшее на мою спутницу. Несколько комплектов. У вас двадцать минут. Максимум.

У меня щёки горят от такого отношения.

Меня уводят в большую примерочную, с мягким светом и бархатным пуфиком. Всё происходит быстро. Руки продавщиц ловкие, профессиональные. Чёрное кружево, телесный шёлк, бордовый атлас. Поднимаю руки, поворачиваюсь, когда скажут. В зеркале мелькают чужие женщины с моим лицом. Одна в комплекте, который почти ничего не скрывает, другая - в таком, от которого дыхание перехватывает.

- Это под платье, - шепчет брюнетка, поправляя бретельку. - А это, когда захотите его поразить.

Я не отвечаю. Только киваю.

Через пятнадцать минут выходим. Ещё два пакета в руках охранника. Под платьем - новый комплект. Он ощущается на коже постоянно. Напоминание.

К внедорожнику идём молча. Водитель открывает заднюю дверь. Я сажусь. Дмитрий садится рядом. Дверь захлопывается. Охранник сгружает пакеты в багажник и садится на переднее сиденье.

- В «Логово», - коротко бросает Дмитрий.

Машина плавно трогается. Я смотрю в окно. Ладони лежат на бёдрах. Когда стояла, платье выглядело длиннее. Теперь же край подтянулся выше, и я подтягиваю его к коленкам. Стараюсь их прикрыть от взгляда Дмитрия.

Девочки наверняка меня уже ищут. Готова поспорить, что они начали именно с клуба. Алёна, наверное, всех на уши поставила. София тихонько плачет. Марина звонит куда только можно.

А я еду туда в платье, которое стоит больше, чем я зарабатывала за месяц, и в белье, которое стоит ещё дороже.

Горло перехватывает. Хочу сказать хоть что-то, но язык прилипает к нёбу.

Дмитрий сидит рядом, молчит, смотрит вперёд.

Я тоже молчу.

Только пальцы сильнее впиваются в ткань.

Подъезжаем к служебному входу.

Незнакомый охранник напрягается и уважительно открывает перед Дмитрием дверь, даже не смотрит в мою сторону.

Внутри пахнет моющим средством и слабым запахом алкоголя.

Дмитрий идёт в кабинет. Всё уже прибрано. Никаких следов на полу. Даже крови нет. Только слабый запах алкоголя висит в воздухе, смешанный с запахом моющего средства.

Дмитрий заходит первым.

- У тебя тут вещи были? - не глядя на меня, спаршивает он. - Забери. И возвращайся сюда.

Я киваю. Иду по коридору в раздевалку. Дверь скрипит. Мой шкафчик. Джинсы, кроссовки, старая серая футболка. Всё аккуратно сложено, как и привыкла. Сгребаю всё в рюкзак. Пальцы дрожат. Бежать нельзя. Я в ловушке.

Возвращаюсь в кабинет. Останавливаюсь у двери, рюкзак держу в руке. Не захожу дальше порога.

Дмитрий сидит в кресле, откинувшись. Пальцы переплетены на животе. Смотрит на меня.

- Как давно ты работаешь в моём клубе?

Голос тихий, но от него холод пробирает до костей.

Я сглатываю.

- Это была только первая смена.

Он кивает. Медленно. Молчит.

- Когда шла сюда в первый раз, что думала про это место?

- Я думала просто клуб. Хорошие деньги на учёбу. Алёна сказала…

Он чуть наклоняет голову. Глаза не отпускают.

- А теперь, что думаешь? - уголки его губ ползут вверх. - Плохие деньги?

Я молчу. Потому что да. "Плохие деньги". И от этого внутри всё леденеет.

- Теперь ты от меня никуда не денешься. И не пытайся больше бежать, - говорит спокойно. - Я найду. Везде.

Я киваю. Внешне изображаю покорность, которой он от меня ждёт. Но внутри мозг лихорадочно ищет варианты. Как выбраться невредимой из этой ситуации.

Глава 26

Дмитрий.

Я откидываюсь в кресле и смотрю на неё, не тороплюсь.

Она сидит на стуле, спина прямая, как у школьницы на экзамене, но плечи чуть дрожат. Чёрное платье маняще обтягивает грудь при каждом вдохе, подол задрался выше колен. Она это замечает и тут же тянет ткань вниз, кладёт сверху свой видавший виды рюкзак. Взгляд вниз, щёки чуть бледные, губы сжаты.

Я даю тишине повисеть. Пусть почувствует, что теперь всё по моим правилам.

- Рассказывай, - говорю наконец. Голос низкий, спокойный. - С самого начала. Кто ты. Откуда. Родители. Детский дом. Учёба. Всё по порядку. И не ври. Я проверю узнаю, и накажу.

Она вздрагивает, будто я её ударил. Поднимает глаза, в них вспыхивает злость, но тут же тонет в других эмоциях.

- Зачем вам это? - голос хриплый.

- Потому что ты теперь со мной. А я не держу рядом тех, о ком ничего не знаю. Говори.

Она сглатывает. Пальцы сильнее впиваются в рюкзак.

- Меня зовут Екатерина Смирнова, - начинает она едва слышно. - Двадцать один год. С пяти лет в детском доме № 14. Родители погибли. Мне сказали, авария на трассе. Машина сгорела.

Она замолкает. Грудь вздымается чаще. Губы дрожат.

- Продолжай.

- В детском доме… обычное всё. Подъём в семь. Завтрак - каша с комками. Уроки. Домашка. Очереди в душ. Постоянно доказывать, что ты не хуже других. Что тебя можно взять в семью. До десяти лет я ещё ждала. Потом перестала. Поняла - никто не возьмёт ребёнка, которому уже не три года и не пять.

Голос срывается. Она быстро моргает, отгоняя слёзы.

- Потом выпустили. Сдала экзамены. Поступила на психологию, заочно. Днём учусь. Вечерами работаю... работала в кафе. Училась два года бесплатно. По программе господдержки. Но это на бумажках всё хорошо и везде обязаны помочь. А на деле всё совсем не так. В этом году пришлось согласиться на платное обучение.

Последние слова она почти выплевывает. Глаза вспыхивают. И тут же гаснут.

- Подруги?

- Алёна нашла это место, - голос дрожит. - Она всегда всё решает за всех. София… она художница, мечтательница. Марина - холодная, но если надо, горой встанет. Они сейчас… наверное, уже полицию вызвали. Они не бросят. Никогда.

Я киваю. Молчу. Пусть выговорится до конца.

- В детском доме я научилась не высовываться., - продолжает она тише. - Не плакать громко. Потому что если плачешь - тебя бьют. Если высовываешься - тебя бьют ещё сильнее. Я научилась молчать. Даже когда больно.

Она поднимает на меня глаза. В них стоят слёзы, но не текут. Упрямо сжимает зубы. Хотя вижу. Держится из последних сил.

- Парень был?

Она резко поднимает голову. Глаза вспыхивают.

- Нет. И не нужен.

Я почти улыбаюсь. Почти.

- Почему?

- Потому что я… не умею. И не хочу учиться на своих ошибках. Лучше одна.

Я молчу. Внутри что-то царапает. Всё знакомое. Слишком знакомое.

- Мечта?

Она долго молчит. Потом отвечает тихо:

- Своя квартира. Чтобы никто не врывался ночью. Чтобы закрыть дверь и знать. Всё. Я дома.

Голос дрожит. Она кусает губу до крови.

Я не успеваю спросить дальше. Стук в дверь. Один короткий удар. Никто кроме своих не стучит один раз. Люди привыкли стучать несколько раз.

Андрей. В тёмной рубашке, рукава закатаны. В руке серая пластиковая папка. Катя замирает. Узнаёт его. Помнит ту ночь, когда он "убеждал" Евгения.

- Дмитрий Юрьевич.

Вот чем мне нравится Андрей, он всегда знает, как повести себя в различных ситуациях.

Подходит, кладёт папку на стол. Отходит на шаг. Руки за спиной.

Я подтягиваю папку к себе.

- Есть что-то интересное?

Он бросает быстрый взгляд на Катю - она сидит, не дыша. Потом смотрит на меня. Кивает.

- Родители.

Я поднимаю бровь. Не ожидал такого поворота.

- Говори.

- Это лучше увидеть самому.

Я киваю.

- Хорошо. Иди в зал. Если кто-то из персонала забыл, кто настоящий хозяин - напомни. Спокойно. И без лишнего шума.

- Понял.

Андрей уходит. Дверь закрывается.

Я открываю папку.

На фото молодые мужчина и женщина. Он высокий, тёмные волосы, резкие черты, взгляд жёсткий. Она - светлая, улыбка мягкая. На обороте дата: 2003 год.

Обоих узнаю сразу же. С первого взгляда.

Держу себя в руках. Смотрю дальше.

Выписка из уголовного дела. Авария на дороге. Двое взрослых, трупы обгоревшие до неузнаваемости. Девочка, пять лет, найдена рядом на обочине дороги, жива, сильный шок.

Протокол осмотра места происшествия. Официально - несчастный случай. Неофициально - заказное убийство.

Протокол допроса свидетеля. Водитель проезжавшей машины.

Показания исполнителя. Назвал имена. Те, что я похоронил двадцать лет назад.

Приговор. Исполнитель пятнадцать лет. Дал явку с повинной. Несчастный случай во время отсидки. Погиб.

Заказчик - не установлен.

Я листаю дальше.

Только теперь понимаю. Глаза ведь показались смутно знакомыми.

Внутри всё леденеет.

Я давно не верю в такие совпадения.

Это моё прошлое вернулось.

Я закрываю папку. Медленно. Кладу её на стол между нами.

Поднимаю глаза.

Она сидит, вцепившись в рюкзак. Губы бескровные. Ждёт.

- Что ты помнишь о жизни до детского дома?

Чтобы убедиться.

Она морщится, как от боли.

- Ничего, - шепчет она. - Я маленькая была. Когда они… когда их не стало.

- А о смерти родителей?

Она сжимает зубы. Желваки ходят. Глаза вспыхивают яростью.

- Авария, - цедит она. - Машина сгорела вместе с ними. Всё, что знаю.

- Хочешь знать правду? - мой голос звучит глухо. - Из-за чего они погибли? И кто это сделал?

Глава 27

Катя.

В кабинете тихо, только бас глухо стучит за стеной и где-то далеко звенит посуда. Дмитрий смотрит на меня. Глаза стальные, непроницаемые. В руке папка. Он кладёт её на стол между нами, как приговор.

- Что ты помнишь о жизни до детского дома?

Голос у него глухой. Я морщусь, будто от удара.

- Ничего, - шепчу я. Горло давно пересохло. - Я маленькая была. Когда они… когда их не стало.

- А о смерти родителей?

Зубы сами собой сжимаются.

- Авария, - цежу сквозь зубы. - Машина сгорела вместе с ними. Всё, что знаю.

Он молчит. Долго. Потом спрашивает:

- Хочешь знать правду? Из-за чего они погибли? И кто это сделал?

От этого вопроса внутри всё обрывается. Я киваю. Едва заметно. Грудь сдавливает так, что дышать больно.

Дмитрий берёт телефон, набирает номер коротко, одним движением.

- Андрей, - голос ровный, без эмоций. - Бармена пришли ко мне. Виски и два стакана.

Кладёт трубку. Не объясняет. Просто ждёт.

Я тоже жду. Секунды тянутся, как смола. В голове крутится одно: правда. Наконец-то правда. Всю жизнь я жила с ложью, которую мне вбивали воспитатели, соцработники, все. "Несчастный случай". А теперь он скажет. И я не знаю, хочу ли слышать.

Стук в дверь. Входит Вадим. В руках поднос, на нём бутылка виски и два тяжёлых стакана. Он делает шаг, видит меня, и замирает. Глаза округляются. Стаканы скользят по подносу, чуть не падают. Вадим успевает второй рукой поймать, но стекло звякает громко.

- Дмитрий Юрьевич, - выдавливает он, голос дрожит. - Вот… как просили.

Подходит, ставит поднос на стол перед Дмитрием. Руки у него тоже дрожат. Я вижу, как он косится на меня. Удивление, страх, любопытство. Всё вместе.

- Что-нибудь ещё нужно? - спрашивает он, старается смотреть только на Дмитрия.

- Закажи на кухне что-нибудь быстрое, закусить, - отвечает тот, не поднимая глаз.

Вадим кивает, чуть ли не кланяется, и выходит. Дверь закрывается тихо.

Я не выдерживаю.

- Говорите уже, - голос срывается. - Пожалуйста.

Дмитрий открывает бутылку, наливает в два стакана. Немного. Закручивает пробку. Один стакан толкает ко мне. Я не притрагиваюсь.

Он берёт свой, делает глоток. Ставит обратно.

- Твоих родителей убили, - говорит спокойно. - Это не была авария. Заказное убийство.

Внутри всё рушится. Воздуха не хватает.

- Я… искала в интернете, - шепчу я. - Виновного посадили. Пятнадцать лет. Он уже, наверное, вышел...

Дмитрий смотрит прямо в глаза. Взгляд тяжёлый, пробирающий до самого нутра.

- Не вышел, - Молчание. Я жду. Сердце колотится так, что отдаётся в ушах. - Я свернул ему шею. За их убийство.

Стакан в его руке не дрожит. Голос ровный. Он говорит это так же спокойно, как заказывал бы кофе.

У меня перехватывает дыхание. Я открываю рот, но звука нет. В голове пустота. Только его слова в мыслях.

- Ты убил человека?

- Да, - отвечает он уверенно.

- За моих родителей? - я не верю, что спрашиваю такое напрямик. Алёна бы мной гордилась.

- Да, - короткий ответ.

Голова кружится. Я хватаюсь за край стола.

- Откуда ты их знал?

Он откидывается в кресле. Голос ровный, но я слышу тень старой боли.

- Мне был двадцать один, когда всё случилось. Две тысячи девятый. Я уже работал на одного человека. Твой отец… ему было тридцать пять. Мы пересекались. Он не лез в криминал глубоко, но уважали его все. Пару раз прикрывал меня, когда я влипал. Один раз вытащил из ментовки. Сказал: "Хватка у тебя волчья, соответствует прозвищу. Но не лезь в это дерьмо. У тебя ещё есть шанс". Показал фото - ты маленькая, на руках у мамы. Смеёшься. Сказал: "Вот ради этого я живу".

Дмитрий делает паузу. Смотрит на стакан в руке.

- Я тогда посмеялся. Думал, шутит.

Я не дышу.

- А через полгода их не стало. Официально авария. Я сразу понял, что нет. В нашей среде слухи ходили разные. Да и у бизнеса сразу новый владелец появился. Но я тогда ещё не имел веса. Ничего не мог сделать. Только запомнил.

Слёзы текут сами. Я не вытираю. Просто не могу поднять руки.

Потом хватаю стакан с виски и одним махов вливаю себе в рот. Кашляю, когда пары спирта бьют в нос. Отхожу на пару шагов от стола.

Дмитрий тоже встаёт. Но без спешки.

- Ты. Вы, - я путаюсь в том, как к нему обратиться. - Когда ты узнал? Ты поэтому меня похитил? - выпаливаю, потому что не могу остановиться. - Поэтому все эти тряпки?!

Роняю на пол рюкзак и тянусь руками за спину, чтобы расстегнуть платье. Снять и кинуть ему под ноги.

- А ну стоять! - рявкает он негромко, но у меня от этого звенит в ушах. - Прекратила, - добавляет уже спокойнее.

Я отступаю назад, пока не упираюсь спиной в стену. Сползаю по ней вниз, сижу на корточках, спрятав лицо в ладонях.

Ну почему я не отказала Алёне? Почему согласилась на эту работу? Ведь могла всего этого не знать. Всё могло остаться, как прежде. Привычно.

Он подходит почти вплотную, наклоняется и сжимает мои локти своими большими ладонями. Буквально вздёргивает на ноги. Но даже так он нависает, давит своими размерами. И моим пониманием того, что он способен на убийство.