В поисках рая

Пролог, или Превращение

Однажды мне стало хуже; врач сказал, что мне осталось недолго. При этом я заметил, что доктор, разводя руками и вздыхая, делал это искренне; м-да, на предсмертном одре мы, люди, более внимательны, более наблюдательны, нежели в жизни. Впрочем…

Конечно, врач ругал меня: я виноват сам, запустил свою болезнь. Но как иначе? Кругом столько хлопот и забот, я как белка в колесе. Пятое-десятое, и всюду надо успеть. А это всё потому, что моя ответственность, моя безотказность выходит мне боком, ведь самые важные поручения доверяли лишь мне. Но теперь я слёг, и вот: уже почти не встаю.

После обеда меня навестили.

– Это ж надо было так умудриться! И физическое, и нервное истощение. – Услышал я недовольный шёпот одной из особ, коих я некогда считал близкими людьми. – Коронавирус, рак.… И всё это – в одном флаконе! Точнее, в теле.

Я сделал вид, что беспробудно сплю и ничего не слышу (и мне это удалось), а между тем, говоры лишь усилились. Я напряг свой слух.

– Вот кто теперь за нас это всё будет делать?! – Возмущались родные и коллеги. – Как же это всё не вовремя.

Вы не поверите, но мне так захотелось улыбнуться! Не укорить, не попрекнуть, а именно улыбнуться. Но я не смог. При всём своём желании…

Вскоре они ушли, покинули меня – и, слава Богу: я вздохнул с превеликим облегчением. Я до последнего считал, что мои предположения – это всего лишь предположения. Верхом бесстыдства было обсуждать меня в моей же палате, прямо возле моей кушетки, у изголовья – возможно, с их стороны было бы тактичней поднять эту тему хотя бы в коридоре. Но я был слишком слаб, чтобы поддаться горечи, и вскорости действительно заснул.

Когда вошла медсестра, я уже проснулся; о чём-то размышлял. Точно не припомню, о чём именно – но, скорее всего, это было либо что-то важное, либо что-то хорошее.

Я попросил медсестру помочь мне доковылять до окна, ибо средь опостылевших мне белых стен так мил был взору солнечный свет… Который через мгновение закрыли свинцовые тучи. Как назло. Хотя… Так всегда: когда надо мне, всё даётся с превеликим трудом, и далеко не сразу. Мне, как иным, с неба не падает.

– Могу я вам ещё чем-либо помочь? – Спросила сотрудница медучреждения, где я ныне пребывал.

Я напрягся.

– Вы так добры ко мне.

– Это моя работа. – Услышал я в ответ достаточно дежурную фразу.

На этом наш разговор был завершён. Медсестра помогла мне лечь, и удалилась восвояси. Вряд ли по своим делам, ибо у неё таких пациентов, как я, ещё воз и малая телега.

Оставшись наедине с самим собой, со своими мыслями, я задумался.

«Подводя итоги… Чем запомнится моё пребывание здесь? На этой планете. Совершил ли я хороших дел много больше, чем плохих? Вроде не крал, не убивал, не насиловал, не ломал чью-то жизнь. Иногда лгал – увы, но крайне редко, и не намеренно – так называемая «ложь во имя спасения». Я любил вкусно поесть, и не любил спорт. Может, я кого обидел?».

Мысли были самые разные, и в моей голове они смешались в кашу. То я вдруг вспомнил, как ещё юнцом подобрал на улице жалобно мяукающего бездомного котёнка с перебитой лапкой, и принёс его домой (за что получил изрядную трёпку и взбучку). То перед глазами промелькнула картина, как пару месяцев назад я в автобусе из вежливости и хорошего воспитания попытался уступить место одной пожилой женщине (лет восьмидесяти, наверное), но вместо благодарности меня обматерили с ног до головы и с обидой сказали, что «я ещё молода и тебя ещё переживу».

Та бабушка оказалась права: меня она переживёт, ибо не сегодня-завтра я покину этот мир.

Нет, вы не подумайте: смерти я не боялся. Мук, страданий – может быть. Более же всего для меня утомительно было тупое ожидание конца.

Мне на ум пришли строки из произведения Константина Никольского «А, может быть, разбить окно, и окунуться в мир иной – где солнечный рисуя свет, живёт художник и поэт…». То есть, предвосхитить события, и уйти пораньше, чтобы не было так больно. Очень жаль, конечно, что у нас запрещена эвтаназия – раз, и всё; и ты на небе. Чтобы не мучиться самому и не обрекать на это других – тех, кому ты небезразличен; кто со слезами на глазах и болью в сердце будет лицезреть последние твои деньки. А оно мне надо?

Никогда не хотел, чтобы обо мне плакали. Смерть – это всё же Божий дар; с другой стороны – избавление от проблем (причём, не только твоих, приятель).

Хуже, когда ты овощ, и ничего не можешь сделать. Всегда боялся быть обузой, чтобы меня жалели и нянчились, точно с малышом.

Теперь же, увидев (а, точнее, услышав) истинное лицо людей, окружающих меня – тех, кого я считал друзьями – мне, с одной стороны, стало даже легче. Выходит, они все использовали меня; каждый в своих целях. Наверное, так устроен этот мир… Интересно, а какова жизнь в других местах? Мирах, пространствах, измерениях. Она такая же, или хоть чуточку другая? Этот вопрос замучил, доконал меня, и я вновь провалился в сон, ругая себя за своё бессилие, за свою слабость.

Пока я дремал, в моей голове крутились слова из песни «Мрачные стены» питерского ВИА «Фронт»:

Тихо поплыли часы по стене

Глава 1. Водоём, у которого нет дна

– Что, по-твоему – рай? – Спросили у меня однажды.

– Рай – это то место, где тебе хорошо; хорошо всегда. – Не задумываясь, выпалил я.

Это было уже давно, а теперь я проснулся, и заковылял в неизвестном направлении, куда глаза глядят. Неизвестно, что меня ждёт…

Идти мне, мягко говоря, было тяжеловато и несколько неудобно, ведь на моём правом плече восседало его величество Маленькое Зло, которое мне ни уронить, ни спихнуть не удавалось. Вот что ты будешь с ним делать? Пристало ко мне, как банный лист.

– Ты не можешь идти рядом? – Не выдержал я после пары сотен метров своего лягушачьего шага, обращаясь к своему горе-попутчику. – Чай, не лёгкая ты ноша! Таскать тебя на себе… Я ж как-никак лягуш теперь, а не человек!

– Не такое уж я и тяжёлое! – Проворчало мне в ответ Маленькое Зло, предпочитая называть себя в среднем роде. – Сам-то, потише; чай, не дрова везёшь.

– Дал же Бог мне крест! Свалился на мою шею… – В сердцах воскликнул я, и двинулся дальше. «Если б меня превратили в кота – я бы съел эту мышатину; глазом бы не моргнул, и даже бы не подавился».

Местность – как местность; ничего сверхъестественного. Только я понятия не имел, откуда (и самое главное, куда) я шёл. Главное, я помнил, зачем – в поисках рая.

К счастью, со мной был рожок, в котором таилась потёртая карта. Я остановился, вытащил её, развернул и принялся внимательно рассматривать. Вот только ничего мне это не дало – во-первых, я был без очков (а у меня минус пять диоптрий); а во-вторых, карта была снабжена надписями и пометками на языке, которым я не владел. Я знал великий русский, ибо носитель языка; немного знал английский, ибо с пятого по одиннадцатый класс в средней школе и первые два года в университете я его изучал; немного знал казахский, ибо, к своему несчастью, меня угораздило там родиться; знал я и немецкий, ибо корни мои – от поволжских немцев, и я недавно доказал знание немецкого на уровень А1 в Центре немецкого языка при Институте имени Гёте. Также, я проявлял небольшой любительский интерес к испанскому и португальскому, а также к кельтским и скандинавским языкам (искра к первым двум являлись следствием моей детской привязанности к латиноамериканским телесериалам, за которыми я коротал иногда свои дни; остальные же были частью моей любви к старой Европе в целом и викингам в частности). Но грош цена такому увлечению, ибо я не знал на них (почти) ни слова (я мог поприветствовать кого-либо на них, но и только). Я продолжил бы свои изыскания и дальше, но тварь на моём плече снова чем-то недовольна.

– Не проще ли сделать привал и заодно основательней изучить карту? – Посоветовал мне мой зверёныш.

Разумом я понимал, что гадёныш прав, но признавать своё поражение не желал, злясь оттого, что мысль эта посетила Маленькое Зло раньше, нежели меня.

– А почему это ты мне помогаешь? – Взъерепенился я на этого чёртового грызуна, который ещё и говорить умел.

– Раз ты меня несёшь, то буду помогать. Иногда. – Так мне ответило то чудище. Последнее слово оно добавило после достаточно продолжительной паузы.

Сел я на землю, и начал высматривать, и чудо-юдо моё – тоже. Вместе со мной. Никогда не думал, что мне достанется такой спутник!

По географии я соображал довольно-таки неплохо, ещё со школы (чего стоит хотя бы первое место в районной олимпиаде), поэтому карта для меня не была всего лишь цветной картинкой. Только вот символы, коими она была напичкана, меня несколько смущали; причём «несколько» – это слабо сказано.

Промучившись над этими знаками, я пришёл к выводу, что вряд ли это Давидово письмо (и уж точно не арабские закорючки, не китайские иероглифы, не корейский хангыль, не руны скандинавов и не санскрит). Скорее всего, надписи на древнегреческом. Или нет? Просто если сравнивать их с современным греческим, то много сходств, и даже прочесть можно. Ну, вот здесь явно же слово «Атлантис»! Либо я действительно ничего не понимаю.

Атлантис, атлантис… Что это может быть? Атлантический океан? Но я не узрел на карте его очертаний. Атланты? Они если и были, то давно уж все вымерли. Атлантида? Ну, в ту же топку.

Карта была явно ручной работы – ну, конечно же, в те времена других и не существовало! Это была и Земля, и не Земля одновременно: что-то общее я находил, но было много и такого, которое меня сбивало с толку совершенно.

Карта была старая (если не сказать, древняя). Как она попала ко мне в руки – мне не ведомо. Ибо между тем, как я лежал при смерти в частной клинике (пережив клиническую смерть) и тем, как очнулся вот здесь, на поляне, лягушонком с Маленьким Злом на плече, был временный промежуток, который выпал из моей памяти напрочь. Я помню замечания, предписания врача; помню медсестру; помню визит моих родных и близких, и даже спор двух господ припоминаю – тех самых, благодаря которым я выздоровел, но был превращён ими в того, кем я теперь являюсь – кваклем-бродяклем. «К вашим услугам…». Бр-р-р.

Мне тут подумалось: если у меня в руках – карта древней Атлантиды, то, быть может, я уже сейчас там?

– Ну, это вряд ли. – Не согласилось со мной Маленькое Зло, будто читало мои мысли.

– Ты… Ты филин чёртов! – Раздосадовано вскрикнул я от неожиданности. – Всезнайка поганый. Вот точно: сова учёная из «Что? Где? Когда?», а не крыска (или кто ты там).

Глава 2. Атлантис, или 100 золотых ворот (часть 1-ая)

Мне показалось, что я падал бесконечно долго – после своего превращения я потерял счёт времени. С тех самых пор, как я стал кваклем, всё происходящее казалось мне какой-то пеленой, застилавшей мне глаза, но которую невозможно одёрнуть. Что же до прошлого, то оно и вовсе казалось каким-то призрачным – настолько, что им можно пренебречь и забыть. Это был я, и в то же время – не я; странное, дурацкое состояние. Наркотиками я не баловался никогда, но тот дурман, который отныне обволакивал меня, был реален, иначе невозможно объяснить всё то, что я чувствовал теперь.

Мне вспомнилось одно смешное (или не очень?) стихотворение из одной книги, которую я (местами) почитывал, листал в глубоком детстве (возможно, мне было лет восемь или чуть больше):

Пойду-ка домой, если я – это я

Меня не укусит собака моя

Она меня встретит, визжа у ворот

А если не я – на куски разорвёт

Примчалась старушка до дому чуть свет

Залаяла псина громко в ответ

Старушка присела сама не своя

И тихо сказала: «Ну, значит, не я…».

Та книга была пособием по математике – скорее всего, по геометрии; да, ибо там были и Архимед, и Эвклид. Очень интересная и занимательная (и это при том, что математику я органически не перевариваю, ибо гуманитарий до мозга костей). В игровой форме, доступно, доходчиво изложена – м-да, в советское время умели заинтересовать (те же юннаты, например – где они сейчас?).

Литературу я любил всегда – в особенности, прозу; поэзия же для меня была страшной штукой – не любил я её. Трудно давалось учить наизусть, и чем длиннее стих – тем хуже я запоминал; даже если рассказывал на уроке – не без запинки. Проблемы у меня с памятью, и с возрастом это проявляется всё отчётливей. Можно ли говорить о раннем Альцгеймере, если тебе 31 – я не знаю. Отличник учёбы, призёр олимпиад, красный диплом… Инициативный, перспективный, креативный, но ленивый донельзя, и скучный (как всякий настоящий «ботаник»). Я знаю, что если бы я захотел – то свернул бы горы (и сворачивал их иногда).

Подперев подбородок ладонью, я тихо повторил про себя вышеупомянутое стихотворение, улыбнулся и пришёл к выводу, что я – это всё-таки я; как же иначе?

Сейчас же, отвлёкшись таки от своих дум, я чётко понимал, что нахожусь в каком-то чрезвычайно удивительном месте – где я не бывал никогда, и вряд ли буду ещё. На подсознательном уровне я догадался, где я – сердце подсказало, или ещё кто.

Как только я очутился в Атлантиде, мой нос тут же уловил удивительно чистый воздух – м-да, людям двадцать первого века такой воздух и не снился!

Любоваться природой мне помешало Маленькое Зло – после купания в ледяной воде Бездонного водоёма оно выглядело, точно мокрая курица: вся такая сердитая и крайне недовольная.

Оно толкало меня в спину изо всех своих сил – ибо, видите ли, я загораживал ей горизонт своим туловищем, не давая разглядеть новый мир (ведь после того, как мы провалились сюда через портал в виде озера без дна, меня швырнуло спиной на какой-то мягкий, мшистый валун, отчасти смягчивший моё падение, а Маленькое Зло оказалось где-то сзади, придавленное моим телом).

Спина ныла ужасно, но я отполз, дабы мой товарищ по несчастью смог выбраться на свет божий.

Мой напарник, это чёртово создание (при этом – порой удивительно милое) начало отряхаться, как собака, всем своим телом.

– Что уставился? – Буркнуло оно. – Карту-то посеял, да?

Я хлопнул себя по лбу: при мне её не было! Наверное, я потерял её, когда нырнул в то мутное озеро… Что ж теперь делать???

– Растяпа! – Отругало оно меня. И действительно: подобная рассеянность была мне несвойственна. Обычно я был собран, предельно серьёзен и всё такое.

И вот, сидим мы с Маленьким Злом, и взираем друг на друга; дуемся, точно дети малые… Как вдруг я краем уха услышал какой-то гул.

– Что за шум?

Я слыл начитанным ребёнком, а потому знал, что делать: я прислонил своё ухо прямо к земле. Как следопыт Арагорн.

– Едет кто-то. – Предположил я, ни к кому особо не обращаясь.

Только сейчас я заметил, что я и Маленькое Зло находились в кювете (как сказал бы человек двадцать первого века). За нами было какое-то бескрайнее поле, а перед нами – просёлочная дорога. Тропинка, если хотите. Дорога без твёрдого покрытия. Без кирпича, железобетонных плит либо асфальта. Просто проторенная, протоптанная кем-то тропа.

– Ясное дело, кем. – Выразил я свои мысли вслух. – Людьми, лошадьми.

Я не ошибся: сначала вдали показался небольшой столб пыли, а потом и повозка, запряжённая двумя ослами.

Повозкой управлял один-единственный человек. Проезжая мимо, он остановился и окликнул нас (ибо прятаться мы и не думали).

Мы подошли ближе.

Человек был средних лет. Крупный такой; загорелый, сильный. Наши бы сказали, что бодибилдер – накачанный, мускулистый. У него были карие глаза, аккуратно подстриженная кудрявая борода, закрывавшая шею, и волнистые, даже кучерявые волосы, на которых покоилось нечто вроде обруча. Нос с горбинкой. На ногах – уже стоптанные, но качественные, добротные, сандалии. Одет он был в какой-то то ли халат, то ли тунику лилового цвета. На руках (крепких, мощных, опытных) и даже на ногах – бронзовые браслеты, как если бы у нас напульсники. Мешали ли они ему при ходьбе – я без понятия.