В ритмах звенящего сердца. Книга вторая: Райская Гавань

ЧАСТЬ 3. EL PUERTO EN EL PARAĺSO (исп. РАЙСКАЯ ГАВАНЬ).

Дорогие друзья!

Так получилось, что вы сразу открыли третью часть саги под общим названием «В РИТМАХ ЗВЕНЯЩЕГО СЕРДЦА».

Те, кто попал в книгу впервые – с этого самого момента – не спешите ее закрывать. Особенно, это касается тех читателей, кого интересует, в первую очередь, отношения героев. Открою секрет, несмотря на уже довольно много написанных букоф, они (эти отношения) как раз только отсюда, в основном, и начинаются.

Просто я очень люблю детали, как в переживаниях людей так и в различных проявлениях нашего интереснейшего мира, которые, мне кажется, определенно, состоят нашего внимания. Поэтому кое-что очень хочется «посмаковать». Люблю покопаться в источниках и матчасти и стараюсь быть достоверной, насколько возможно. Отсюда и такой объем. Но, надеюсь, при всем этом я не слишком занудствую.

Краткое содержание предыдущих частей:

Манкий герой, родовитый аристократ и, как водится, раздолбай (в нашем времени таких еще зовут «мажорами») вследствие своего не слишком целомудренного поведения попадает в пренеприятнейшую историю: как-то раз, в не слишком прекрасный для себя день, насолив мимоходом одному довольно влиятельному и жесткосердному джентельмену, он вынужден бежать. Таким образом, из понятного, комфортного мира богатеньких буратин и распутных повес паренек неожиданно попадает в мир иной – суровый и обездоленный, далекий от привычной ему реальности. Так что главгерой у нас получается, практически, тот самый «попаданец»...

Так куда же он попадает, интересно? Да, правильно – в рабство, которое было распространено в те безбашенные времена повсеместно.

Получится ли у него выжить, сохранить достоинство и, главное, познать самого себя, об этом, в целом, и ведется повествование. Эта книга про развитие, на самом деле, про способность не сдаваться в любой ситуации. Жизненная стойкость – вот что мне импонирует в героях. Стойкость и умение выживать – в широком смысле этого слова. Кому такое нравится, также как и мне, добро пожаловать, присоединяйтесь.

«В ритмах звенящего сердца. Книга 1» тут:

https://litnet.com/ru/book/v-ritmah-zvenyashchego-serdca-b175320

Здесь введены новые герои и новые локации, так что, думаю, эту часть можно читать, как отдельную книгу.

Честно говоря, я давно хотела разделить эту историю на логические части, но у меня банально не было подходящей обложки. И тут – ву а ля! – Судьба подарила мне прекрасного художника, а с ней и чудесную обложку, так соответствующую моим представлениям о героях.

Вот здесь эту шикарнейшую картину можно рассмотреть поподробнее. Спасибо талантливому автору Александре Коломейцевой!

Предупреждаю сразу, дорогие читатели: книжка пишется не ради конца, а ради процесса, будет всякое, настройтесь на длительное путешествие.

Осторожнее! Антифиалковый рейтинг (описание всяких жестких, а так же откровенных сцен): может быть 9 из 10!

Этих сцен не завал, конечно, но где они необходимы для развития сюжета, то будут описаны по-честному. Попрошу это учесть, если собираетесь читать. Обещаю, что сильно смаковать не буду. По крайне мере, постараюсь))

Вообще-то, планируется не гольная чернуха, а даже такой своеобразный ФЛАФФ. Постараюсь перемежать...

Конечно скорость и – даже! – качество текста напрямую зависит от ваших ДОБРОЖЕЛАТЕЛЬНЫХ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ОТЗЫВОВ.

Согласитесь, автор старался для вас, искренне писал о том, что его волнует и, конечно, ждет в ответ адекватной реакции.

Если же вам не понравилось - я не обижусь, если вы молча пройдите мимо, может, это просто не ваше. Не надо портить автору настроение.

Пожалуйста, не стесняйтесь добавлять автора в избранные, а книгу – в библиотеку. А так же ставить лайки. Даже если вы по какой-либо причине не хотите оставлять отзыв, это вдохновляет.

В связи с тем, что добавились АНОНИМНЫЕ оценки за главы, большая к вам просьба, дорогие читатели, ставить ваши оценки НЕ ЗА СОДЕРЖАНИЕ ГЛАВЫ, а ЗА КАЧЕСТВО НАПИСАНИЯ. Иначе смысл оценок пропадает, потому что, мне кажется, вряд ли я пишу ниже, чем на 5. И все ваши 1, 2, 3 расцениваю как намеренные провокации. Зачем вам это все? Непонятно. Мы с вами в одной лодке, если вы хотите продолжать читать.

А если вы хотите так соригинальничать не от большого ума, например, то имейте в виду, автор создание хрупкое и ранимое, он может просто перестать писать. Либо продолжить писать без особого настроения, что тоже вряд ли вам понравится.

Таким образом, рекомендую все свои переживания по поводу содержания выражать с помощью отзывов. Ведь часто читатель становится соавтором, когда создает своим благожелательным участием необходимый настрой для автора.

Большое спасибо за понимание.

ГЛАВА 41.1. ДОНЬЯ

Вест-Индия, о. Эспаньола [1],
побережье Карибского моря к западу от г. Санто-Доминго [2],
асиенда Эль-Пуэрто-Эн-Эль-Параúсо [3],
август, 1725 год

Донья Каталина любила просыпаться на рассвете. Может, дело было в свежей легкости воздуха, текущего вместе с первыми лучами солнца сквозь приоткрытые створки решетчатых окон, который насыщал ее спальню пьянящими ароматами морского бриза, влажной тропической зелени и цветов.

Пестрые нотки запахов переливались ненавязчиво, вплетаясь в несмолкаемые трели птиц за окном, ласкали обоняние, а вместе с ним питали тихой радостью ее неспокойное сердце. Казалось, этим изысканным букетом можно наполнить бокал из муранского стекла [4] и пить, словно сок душистых плодов, которые в этих благодатных местах произрастали в изобилии.

А может, раннее пробуждение избавляло донью от нудного ритуала одевания, который предполагал затягивание ребер в душный корсет и долгую укладку своенравных прядей в высокую прическу, подобающую ее положению, с обязательной пейнетой и благонравной мантильей [5].

Не сказать, чтобы сеньора Коста Гальяно не любила помпезные приемы, красивые наряды и изысканные coiffures [6], но с некоторых пор Каталине гораздо отраднее было плеснуть в припухшие со сна глаза прохладной водой, которую чернокожая горничная Розетта оставляла ей накануне. А после, напевая нехитрый мотивчик, чиркнуть несколько раз по густым взъерошенным локонам черепаховым гребнем, на ходу заплетая их в незатейливую косу. На лишние изыски не было ни времени, ни нужды: девушка все равно старалась выскользнуть из дома незамеченной, дабы нанятая ей же самой дуэнья [7] Хуанита поменьше поджимала потом губы за завтраком.

Что ж, жалование старая матрона получает немалое лишь за то, чтобы служить надежным щитом от соседских сплетен и в тоже время помалкивать, когда ее вовсе не спрашивают! Пусть вон лучше направит свой праведный пыл хотя бы... на домашнее хозяйство, старая перечница.

Каталина мысленно подмигнула чопорной дуэнье, которая наверняка изволила еще почивать, и поспешила облачиться в непритязательные холщовые кюлоты и широкую рубаху мужского покроя, которые остались от ее безвременно почившего мужа – Дона Диего Фернандо Алварес де ла Серна, искусно переделанные портнихой под ее размер.

А теперь осталось только натянуть треуголку на глаза и бежать через сверкающий утренней росой сад, на конюшню, где наверняка уже переминается в предвкушении ежедневной прогулки оседланная доном Гуано быстроногая и изящная лошадка-паломино [8] с величавым именем Ля Эстрелла Дорада [9]. Ну или попросту – Эстела.

Кобыла аккуратно взяла теплыми губами морковку из хозяйских рук и радостно загорцевала, когда Каталина, подсаженная грумом, взлетела одним легким движением в привычное ей мужское седло.

– Ну, ну, девочка, легче, не горячись! Давай-ка шагом для начала!..

Донья похлопала грациозную шею своей любимицы, отливающую золотым лоском под лучами восходящего солнца, и после небольшой разминки пустила нетерпеливое создание резвым аллюром прямо по дороге, что за усадьбой еще недолго пролегала по высокому плато, а потом мягко соскальзывала вниз и сворачивала чуть влево, к тенистому перелеску, за которым в пойме реки расстилались обширные плантации асьенды...

Словно сорвавшаяся с тетивы стрела, красавица кобыла размашистой иноходью плавно понесла хозяйку над землей.

Огромный кобель той же золотистой масти заполошно вылетел им наперерез откуда-то из глубин двора. Каталина, привстав в стременах, залихватски присвистнула разогнавшейся псине и мотнула головой приглашающе: конечно, куда она без Мачо теперь. Пес с некоторых пор стал ее постоянным спутником в этих утренних выездах, что, кстати, позволяло ей не брать лишних людей для охраны, наслаждаясь таким благостным для нее одиночеством.

Впрочем, с Мачо изначально пришлось повозиться. Привезенный от сэра Уолтера пес наотрез отказывался от еды и никого к себе не подпускал. Категорически. Такое положение дел кого хочешь могло заставить опустить руки, но только не сеньору Коста Гальяно.

Для начала она выписала из столицы лучшего собачника Санта-Доминго, который долго обхаживал угасающего от тоски пса, перепробовав на нем все свои отработанные приемы: уговаривал, соблазнял, привязывал, совал еду насильно, давил авторитетом, запугивал, размахивая перед собакой хлыстом, и даже попробовал ударить. Кончилось все тем, что Мачо бросился на незадачливого собачника и даже успел вырвать добрый кусок плоти из ненароком подвернувшегося ему мягкого места, пока подбежавшие слуги не оттащили рассвирепевшего пса.

После этого посрамленный собачник уехал, а Мачо продолжил хиреть. Он лежал в углу своего вольера тощим скелетом и ни на что не реагировал, хотя перед носом его возвышалась целая миска кусочков нежнейшей телятины, обложенная сахарными косточками, которые уже вовсю обсиживали нахальные карибские мухи.

Каталина некоторое время смотрела на это безобразие, потом решительно подняла задвижку и вошла в загон.

Пес даже не поднял головы. Мухи ползали и по его телу тоже, но Мачо лишь вяло подрагивал заметно потускневшей шкурой. Он не был привязан, и Каталина вполне себе осознавала, чем может закончиться для нее этакое безрассудство. Но собаку было жаль, и поэтому она рискнула: подошла к животному и, обмахнув краем мантильи докучливых тварей, опустилась подле безутешного пса на колени.

ГЛАВА 41.2. ДОНЬЯ

Каталина чуть не скончалась тогда от жестокой меланхолии. Спасло ее только то, что унаследовала она от своей матери Селии недюжинную силу характера и выдержку, достойную истинной испанской матроны.

Мать ее и сама буквально пять лет назад потеряла мужа и двоих взрослых сыновей – любимых старших братьев Катарины и ее дорогого отца. Тогда-то девушка впервые узнала, что всему виной какое-то старое родовое проклятье. Мать показала ей семейную реликвию – ветхий свиток с предостерегающими письменами, написанный еще прадедом.

Верить ли в это или нет Каталина не представляла, но факт остается фактом – мужчины по материнскому роду умирали не своей смертью, да еще в довольно молодом возрасте.

И вот теперь она убедилась в результате собственной Великой Утраты – проклятье действительно существует!

Только оплакав одну невосполнимую потерю – отца и братьев, девушка безнадежно провалилась в другую. Прошло уже более трех лет, когда так ужасающе скоропостижно скончались ее любимые мальчики, а боль, хоть и притупилась, но не отпускала Каталину никогда. Впрочем, в силу врожденной гордости замуровав терзания глубоко в душе, она не давала им прорываться и старалась поначалу как-то дышать, а потом – и жить дальше.

В этом ей помогала одна страсть, которую донья получила в наследство от своего отца Фредерико Коста, идальго по происхождению [1]: папá выращивал виноград и производил в своем испанском поместье элитный херес, исключительный по своим вкусовым качествам. Но, надо заметить, вино это хорошо получалась дома, в Андалусии.

Здесь же, на тропических островах Вест-Индии, благодаря обширным плантациям сахарного тростника, самым популярным напитком являлся ром. Легко росли также кофе, какао, табак, хлопок, рис, бананы и апельсины, авокадо, манго, орехи акажу и множество других необычных плодов.

Да и вообще, в этом раю плодоносило, казалось бы, все на свете, кроме... винограда!

Как раз этот взыскательный плод в тропиках созревал с большим трудом – бытовало мнение, что терруар [2] неподходящий: должны были удачно сойтись умеренная влажность, подходящая земля и правильное расположение к солнцу. Впрочем, таковое здесь имелось на горных склонах, которых на Эспаньоле, на самом деле, было немало. Когда Каталина вышла замуж, у Диего Фернандо уже имелась на тот момент неплохая плантация винограда, посаженная, видимо, еще переселившимися когда-то в Новый Свет родителями мужа, отдавшими, таким образом, дань ностальгии по своим испанским корням.

Чтобы вырастить на склонах Эспаньолы что-то достойное хорошего вина, требовалось бесконечное терпение и та самая страсть, да еще недюжинный опыт, которого у Каталины, признаться, пока что было недостаточно. Хотя девушка с увлечением осваивала все тонкости. Благо, ей так удачно подвернулся Лавиньи, который, надо отметить, разбирался в искусстве виноделия столь же прекрасно, как и в обустройстве парков.

Впрочем, два года назад, спасаясь от меланхолии и гнетущих воспоминаний, Каталина совсем уже решила перебраться обратно в Кадис, в дом своей матери, которая в результате всех этих трагических событий даже пересекла океан, дабы в трудную минуту поддержать скорбящее дитя.

«Утешься, дорогая, – говорила донья Селия сломленной горем дочери. – Наш драгоценный Амадо теперь на небесах. Он в раю, и Сама Святая Мадонна гладит его златокудрую головку».

Про почившего зятя сеньора почему-то помалкивала.

Действительно, возвращение с матерью в родные пенаты, а потом и путешествие по Европе, которую безутешная вдова затеяла по совету доктора, на удивление позволили слегка сгладить терзавшее ее горе. Тем более, уже в Испании, на одном из приемов, Каталину познакомили со знатным англичанином, сэром Уолтером Пейном, который оказался ее соседом по Антильским островам и тоже отчего-то весьма интересовался производством вина на Карибах.

Это странное для тропиков увлечение довольно быстро сблизило молодых людей, позволило, путешествуя, проводить время вместе и, в конце концов, спустя год – по истечению траура – мистер Пейн сделал сеньоре Коста Гальяно официальное предложение.

Каталина благосклонно обещала подумать и в результате решила вернуться в Вест-Индию все же, хоть ей и не хотелось оставлять мать в одиночестве. Обратное плавание до Вест-Индии девушка опять же совершила в компании сэра Уолтера, который теперь везде представлял донью Каталину как свою невесту. Она благоразумно не возражала. Пейн был богат и знатен – как и донья, впрочем – так что ничего не мешало на благо обеим сторонам объединить свои капиталы.

Но по возвращении в собственный дом, где Каталина провела столько счастливых дней с Диего Фернандо, эйфория новизны пропала, интерес к переменам угас, и девушка поняла, что не слишком-то ее и тянет к спесивому, глуповатому Уолтеру. Честно говоря, он ей весьма поднадоел, и как бы она не стремилась убедить себя в том, что богатство и знатность это хорошо, а женское одиночество – плохо, но... ежедневное общение и обязательную постель ведь никто не отменял.

После ее дорогого мужа – донья откровенно признавалась себе в этом – она не готова была делить ложе с такой заурядностью, как Уолтер. Внешне англичанин был совершенно не в ее вкусе: рыхловат, низковат, с женственными бедрами, круглым животиком и пухлыми губами. И хотя, по иронии судьбы, такой экстерьер считался образцом мужской красоты в знатном испанском обществе, благодаря засилью всего французского при испанском дворе [3], но сама Каталина отнюдь не разделяла этаких взглядов.

ГЛАВА 41.3. ДОНЬЯ

Дорогие друзья, локации у нас сильно поменялись, поэтому еще немного помучаю вас коллажами)) Но, как говорится, личше один раз увидеть, чем сто раз прочитать...

Мачо, и правда, пúсать постеснялся, потому как внутри дом оказался так же роскошен, как и снаружи. Каталина для начала завела его в цветущий внутренний дворик – патио – с небольшим фонтаном посередине.

Большое пространство внутри, прохладные полы, вложенные каменными плитами, пес оценил: есть где размять затекшие кости. А еще много свежего воздуха вокруг, и на светлых стенах весело играют солнечные блики, на которые, кстати, не возбраняется звонко гавкнуть. Эх, давненько Мачо не позволял себе такие забавы!

Правда, зачем-то везде расставлены странные, никому не нужные предметы: вазы, скульптуры, какие-то горшки с растениями. Но это дело поправимое... Можно и свернуть парочку, прикинувшись неуклюжим увальнем. «Эх ты, скотина, такую красивую вазу укокошил!» – посокрушалась новая хозяйка, но ругать особо не стала: похоже, добрая... Вон, даже за ухом опять почесала! Наверное, тоже не нравится, когда что-то по дому бегать мешает.

Массивную мебель в гостиной из темного дерева, каменную резьбу и лепнину на стенах, разные кованые штучки-закорючки, оконные и дверные проемы, декорированные изразцовой плиткой, Мачо не успел особо ни разглядеть, ни обнюхать, потому как хозяйка отчего-то торопливо вывела его через боковой выход на солнечную, утопающую в душистой зелени террасу, с которой они вместе полюбовались роскошным видом на манящие морские дали, раскинувшиеся бирюзовым светом до самого горизонта. Красота!.. И правда, чего ж ему так убиваться по старому хозяину? Он еще и пожить-то по-настоящему не успел!..

В этой мысли Мачо окончательно утвердился, когда они с доньей спустились по ступенькам, вырубленным прямо в скале, на широкую полосу белого песчаного пляжа и погоняли там как следует. Вернее, это он погонял за той штукой, которую Каталина бросала для него прямо в воду. Ох, и весело же получалось – кидаться за деревяшкой в набегающую волну и потом радостно приносить ее новой хозяйке за ласковую похвалу!

Старый хозяин, кстати, тоже так с ним играл, но получалось это совсем не часто. Вернее, очень, очень редко. Да... Всего лишь раза два или три, если быть честным. В основном, Мачо работал или сидел в тесном загоне. Правда, иногда они ездили в то место, где много-много людей, и там он дрался с другими собаками. Тоже было весело! Но совсем по-другому. Но потом, в результате, почему-то все долго болело...

После такой продолжительной прогулки Мачо, вернувшись в свой вольер, без разговоров слопал хорошую порцию мяса, изгрыз подчистую парочку костей и с этого момента начал поправляться. А через месяц вообще стал выглядеть матерым зверем, мощью и размерами с небольшого льва. Шерсть его снова лоснилась, а складки вокруг шеи свисали богатым воротником, который как раз напоминал львиную гриву.

Облаченный самóй Главной Госпожой особыми полномочиями по охране территории, Мачо чувствовал себя практически хозяином поместья. Он мог свободно бродить по усадьбе, где вздумается, и ретиво присматривал за порядком. Либо же таскался по пятам за хозяйкой, когда она перемещалась туда-сюда в своих домашних хлопотах. А часто просто валялся праздно у нее в ногах, если донья читала, писала или занималась рукоделием. Что ж, теперь он сам это решал, потому что его вольер был всегда открыт.

Многие из домочадцев сначала побаивались с непривычки этакую громадину, но потом перестали, поскольку пес вел себя со спокойным равнодушием. Хотя особо близко он никого не подпускал, а слушался, вообще, исключительно донью Каталину.

Ну ладно, еще ее грума – индейца Гуано, да и то только потому, что так велела почитаемая им хозяйка. Ну хорошо, еще и потому, что невозмутимый конюх псину кормил, поил, купал и не сильно с ней при этом сюсюкал. Пес чувствовал загривком, что индеец обладает той первозданной силой, которой невольно хочется подчиниться всякой животине, и Мачо делал это, но этакой с вальяжной ленцой, будто совершая великое одолжение разным недостойным плебеям. Пусть себе не думает тут...

Но больше всего Мачо любил, когда после своего ночного бдения за усадьбой, он, прямо как сейчас, отправлялся на утреннюю прогулку вослед за хозяйкой, летевшей стремительной птицей на своей легконогой лошади. Но он-то, Мачо, и не думал отставать! Чего захотели! Он еще и фору даст этой заносчивой воображале-кобылке.

– Чучо! Наперегонки до деревьев! – весело прокричала хозяйка, и они понеслись во весь опор.

Пес с наслаждением вбирал в себя силу этой жаркой земли, лихого простора, насыщенного солью близкого моря, и чувствовал, как каждая мышца ходит ходуном от радости движения. Так, что он сам готов был взлететь.

Вот и густые заросли, источающего такие вкусные испарения. Глаза разбегаются вместе с лапами: нужно быстрее все исследовать, обнюхать. Многое ли изменилось за день, прошедший с их прошлой прогулки? И необходимо сызнова пометить каждый подозрительный кусток. Обязательно. Пусть знают, что он, Мачо, здесь. И он начеку. Но, в то же время, одним глазом пес продолжает следить за сбавившей ход всадницей: нельзя потерять ее из виду, ведь теперь он – единственная защита хозяйки.

ГЛАВА 42.1. НЕЗНАКОМЕЦ (начало)

***

Незнакомец был белокожим, хоть и загоревшим до черноты.

Сначала Каталина подумала, что это какой-то пират-контрабандист, забредший сюда случайно с Западного Побережья. Эти бравые ребята обитали там, в малонаселенных бухтах, и Каталина время от времени вела с ними кое-какие дела по сбыту рома, вина, кофе, табака и прочей продукции своего большого хозяйства.

Ну а чего стесняться? Бизнес есть бизнес. Метрополия беспрестанно повышала пошлины на торговлю с колониями. Поэтому ее покойный муж не чурался пользоваться услугами флибустьеров, а после смерти Дона Диего эти ушлые парни вышли лично на нее...

Мера была вынужденной, на самом деле, а риск оправдан. Кроме всего прочего, это нелегальное сотрудничество помогало защитить поместье от случайного нападения со стороны всяческих проходимцев, коих в этих краях плодилось без счета. Пираты негласно и надежно покровительствовали выгодным поставщикам.

Издалека было видно плохо, но приглядевшись, Каталина поняла, что для контрабандиста парень был одет слишком уж затрапезно: практически el gualdrapero [1]. Измочаленные, давно потерявшие всякий цвет бриджи, серая груботканная рубаха навыпуск, широкие рукава, закатанные выше локтя. Ни обуви, ни шейного платка, насколько она смогла рассмотреть. Распущенные, песочного цвета волосы неопрятными космами рассыпаны по плечам.

Вряд ли господа контрабандисты позволили бы себе такое нищенское обличие – все ж таки деловые люди. «Может, какой-то новый надсмотрщик, нанятый недавно управляющими плантации? – терялась она в догадках. – Просто парень из бедных и не успел еще прибарахлиться?»

Донья уже готова была сбежать вниз и потребовать объяснений этакого бесцеремонного вторжения на ее территорию, но незнакомец торопливо сгреб что-то с большого валуна и, воровато оглянувшись, сунул это поглубже между камнями. Потом, на ходу ловко заплетая растрепанные волосы в тугую косицу, с легкостью горной козы запрыгал вверх по склону.

Насколько Каталина была в курсе, там, вдоль реки, шла едва заметная тропа, которая вела в противоположную от усадьбы сторону, к поселению этих самих надсмотрщиков. И там же, чуть дальше к лесу, стояли хижины наемных рабочих, а также рабов с плантаций.

Что ж, ее версия, кажется, не лишена основания...

Девушка благоразумно не стала окликать непрошеного визитёра, решив для начала разобраться самостоятельно. На всякий случай вытащив из ножен собственный стилет, Каталина быстро спустилась на пляж. Поручив Мачо охранять тропу со стороны рабского поселка, она залезла рукой под тот самый камень, куда мужчина спрятал свои вещи. Или вещь.

Пошарив немного, донья, действительно, выудила на свет то ли нож, то ли скребок, завернутый в ветхую тряпицу, с пятнами ржавчины на тусклом дешевом лезвии. Проведя осторожно ногтем по острию, она ощутила: сама железка, на удивление, заточена довольно хорошо.

Святая Дева! Похоже, этот неизвестный человек прячет здесь... оружие?! Тогда он точно не надсмотрщик! Иначе, зачем бездельнику скрывать свой арсенал? Значит, раб?! Господь! У нее в поместье назревает бунт! Вот это новости!

Каталина задумчиво посмотрела в ту сторону девственного леса, куда совсем недавно исчез загадочный субъект, и в груди у нее тревожно заныло.

Если это бунт, то подавлять его надо на корню, не дожидаясь, пока полыхнет неистово. По острову ходили слухи, как восставшие рабы сжигали целые поместья, вырезали благородные семьи. Правда, это происходило только на французской стороне острова. Пока.

В Санто-Доминго, надо отдать должное, такого еще не случалось. Может потому, что здесь к неграм и мулатам относились спокойно, без лишней кровожадности, даже называли их более «мягко»: пардо, морено [2]. Тёмный цвет кожи не был поводом для всяческих унижений, а уж у Каталины в поместье и подавно.

Но рабы, есть рабы! Недовольные всегда найдутся. Особенно, если почувствуют слабину, к которой сеньора Гальяно была склонна как раз. Да и чужой пример, как известно, заразителен.

«Что ж, – здраво размыслила донья, – для начала надо понаблюдать за этим местом, прежде чем поднимать панику. Похоже, нарушитель спокойствия вскоре намерен был вернуться, раз оставил здесь свой тайничок. Вот и посмотрим, что этот изменщик замышляет!..»

***

Назавтра Каталина встала пораньше и, не заезжая на плантации, направила Эстелу прямиком к водопаду. Почему-то ей представлялось, как там уже собралась вся эта подлая свора заговорщиков со своими тайными планами – поднять восстание в ее имении! Донья намеревалась подобраться незаметно, запомнить всех мятежников и, после, вывести мерзавцев на чистую воду. Если получиться, то своими силами, а, может, даже придется вызвать войска из гарнизона столицы.

Главное, действовать решительно и не сплоховать!

Хвала Господу, в заповедном месте пока никого не было, но донья не стала расслабляться. Она спустилась к воде и, в обнимку с заинтригованным Мачо, расположилась со всеми удобствами в зарослях кустов, за большим прибрежным камнем. Отсюда открывался отличный вид на пляж, который находился буквально в дюжине ярдов от взволнованных соглядатаев.

ГЛАВА 42.2. НЕЗНАКОМЕЦ (продолжение)

Пришелец тем временем закончил свои языческие песнопения, потом, опустившись на колени, пробубнил «Покаяние» и «Отче наш» тоже на английском, молитвенно сложив руки и склонив голову. Поцеловал крест на груди.

Донья, воспитанная в строгой католической вере, сокрушенно покачала головой.

Это же надо! Святотатство! Читать молитвы не на латыни, без единой иконы и Святой статуэтки, пребывая абсолютно голым посреди леса! Santa Madre de Dios! Что за каша у этих англичан в голове! Да проклянет навек Господь их нечистые души!

Она закрыла глаза и тоже, на всякий случай, проговорила про себя «Отче наш», но уже на латыни, вторя почти языческой молитве проклятого еретика, дабы милосердный и строгий Иисус не подумал, что она сама «впала в это самое, проклятое искушение».

Пусть хоть десять раздетых паразитов трясут тут своими причиндалами!

Кстати, о достоинствах!.. Закончив свой утренний молебен, англичанин повернулся к ней, так сказать, фасадом, и Каталина, не удержавшись, бросила туда осторожный взгляд…

Да что за дьявол-искуситель! Спереди мерзавец оказался сложен еще более приятственно.

Мощный разворот плеч, которые при его росте совсем не выглядели массивными, горделивая посадка головы над смелым разлетом ключиц, гармоничный рельеф груди и плоский живот, хорошенько подтянутый тугими мышцами, с аккуратной ямкой пупка в центре.

А под ним – Каталина невольно сглотнула – будто продолжая линию, которая отчетливо делила торс англичанина пополам, шла легкая поросль все еще темных от влаги волос, которые густо курчавились книзу, обрамляя солидных размеров мужской орган, обтянутый бархатистой кожей. Донья невольно залюбовалась открывшейся картиной.

Да уж, достоинство что надо! Хоть, правда, и скукожилось слегка от холодной воды...

Но впрочем, чего это она уставилась? Лукавый да не введет во искушение!.. Когда уже этот бесстыжий член соберет свои манатки и уберется восвояси, хватит уже тут красоваться ей назло!

Но парень не думал уходить и даже одеваться, кажется, не собирался! Наоборот, он по-хозяйски расположился на пляжике: сорвал пару орехов с соседнего куста и, пользуя в качестве мыла их ядра [1], перестирал свою нехитрую одежонку. Потом разложил тряпки сохнуть на горячем камне и занялся… гимнастикой! Кажется, так это называется?

Презрев всякий стыд, он носился по песку, с усилием крутил руками, ногами, торсом, наклонялся, приседал, накачивал мышцы живота, груди, отжимался от земли – до изнеможения. После, подобрав два массивных камня, принялся делать с ними упражнения, как самый настоящий греческий атлет. В конце концов, его движения приобрели некую связность, будто он выполнял сложный ритуальный танец, и каждый мускул его упруго перекатывался под кожей, создавая четкий рельеф, так соблазнительно ласкавший взор.

При этом от него исходило столько первобытной силы, что все нутро Каталины заходилось от невольного трепета, пока она пялилась на это действо, позабыв про все на свете.

Понятно, почему этот сученыш тогда так ловко спас ее от собаки! Не зная наверняка, все равно можно было без труда рассмотреть грацию воина в его отточенных движениях.

Сначала парень двигался на редкость плавно, с вальяжностью питона перетекая из одного положения в другое, потом постепенно ускорился, и в заключении взялся быстро и ловко скакать по большим камням на берегу, кувыркаясь между ними на песке и с ходу подхватываясь на ноги.

В результате, пробежав так два или три круга, он вытащил откуда-то палку, выточенную на манер меча либо сабли, и довольно долго упражнялся в фехтовании, избрав своим противником ближайший ствол. И в завершении, сняв с шеи какой-то предмет, висевший там на шнурке наряду с христианским крестом, зажал оный в кулаке и принялся виртуозно наносить удары в разные места того же несчастного дерева. Также очень слажено, кстати.

Похоже, она не ошиблась в предположениях! Солдат!

Хотя определить это было нетрудно – только слепой мог не заметить военной выправки, на которую у сеньоры Гальяно, как у всякой женщины, был наметан взгляд.

Забытое вожделение неожиданно затопило Каталину. Она поймала себя на мысли, что хочет поиметь этого человека.

Вот так, прямо здесь! Просто и грубо. Как это делают дикие животные, не обремененные условностями и всяческими никому не нужными церемониями. Сейчас, без особых затей выйти из своего укрытия, прижать паразита к стволу, с которым он так виртуозно сражается, и заставить стонать. А, может, и рычать!.. Но это уж как получится. А нечего быть тут таким… таким… таким бесстыжим! Тьфу! Изыди бесовское наваждение!..

Донья с силой стиснула ладонью между ног, пытаясь унять разгоравшуюся истому, и подумала, что сегодня ей все же придется позвать Лало, которого она уже давненько не изволила брать к себе в постель.

«Вот интересно, – следующая идея окатила Каталину горячей волной, – если этот белый парень тот самый англичанин, то выходит, он ее раб! А она... она ему хозяйка! Ведь она купила его месяц назад у Пейна! У нее и грамота на то есть! И это значит… что дерзкий дьяволенок просто обязан ее слушаться ! Ведь так? И тогда...»

ГЛАВА 42.3. НЕЗНАКОМЕЦ (окончание)

***

Она оказалась права – назавтра англичанин не появился. Не пришел паразит и на следующий день.

Порядком разочарованная, Каталина пыталась выбросить это незначительное событие из головы, загружая себя делами насущными, с новым рвением наведалась в винодельню Лавиньи, обсуждая с ним все тонкости процесса виноделия в этом году, а также модные идеи по благоустройству усадьбы.

Самое жаркое время дня сеньора предпочитала просиживать в прохладе домашней библиотеки.

Послеобеденный сон не приходил. Сняв с полки томик поэзии, донья наслаждалась любимыми стихотворцами: Луисом де Гонгора, Лопе де Вега, Гербертом, Мольером. Вновь умилялась, перечитывая трогательные места из «Дон Кихота» сеньора Сервантеса, где под шутливым повествованием скрывалась истинная мудрость и чистые помыслы благородного испанского сердца.

Блуждающий взгляд Каталины ненароком остановился на потертом золотистом переплете... Поколебавшись, она осторожно вытащила зачитанного до дыр Джона Донна, подаренного ей когда-то мужем, и погрузилась в теплые воспоминания. Со слезами на глазах...

«И зачем он ей сдался, этот непонятный англичанин? – решила сеньора в конце концов. Диего ей все равно никто не заменит. А так... Не все ли равно кто насытит ее аппетит, если вдруг приспичит? Лало вон превосходно исполняет свои обязанности».

Правда, отчего-то за последние несколько дней «приспичивало» Каталине довольно часто. Кажется, она буквально замучила паренька. А вчера, пытаясь выплеснуть накопившуюся досаду, даже как следует выпорола прохвоста.

Что ж, наверняка, этот хитрый жук, до и после порки ублаженный вниманием хозяйки по уши, не в обиде. И всегда готов ей руки лизать, рабское создание.

Но это было не то!.. Совсем не то, чего бы ей хотелось. Хотя... знать бы еще, чего такого особенного жаждала ее потерянная душа.

На третий день Каталина уже и не надеялась, что ее пропажа объявиться, и поехала к водопаду просто так, собираясь искупаться как всегда. Оставив Эстелу у начала тропы, она начала спуск в лощину и вдруг разглядела сквозь ветви деревьев, что на пляжике кто-то есть. Сердце ее растеряно трепыхнулось, а дыхание разом сбилось в комок.

Это определенно был он, ее безбашенный солдат-англичанин!

Донья побоялась спускаться дальше, чтобы не выдать себя случайным шорохом, а решила спрятаться за скальным выступом, где, оказалось, можно было отлично наблюдать за происходящим, хотя и не так близко, как у самой воды.

Парень сегодня оказался в штанах, к великому сожа... облегчению Каталины, но хотя бы с голым торсом – и на том... гхм...

Вот же бесстыжая морда!

Его смуглая, чуть красноватая кожа уже заметно лоснилась на солнце, выгодно оттеняя играющие мускулы рук и спины, когда он самозабвенно упражнялся со своим самодельным мечом: размашисто рубил, делал выпады, колол, отскакивал, переворачивался, снова атаковал. Невозмутимое дерево стоически терпело удары.

На каждый выпад англичанин с силой выкрикивал какие-то слова, затмевая своими громкими возгласами даже гул водопада. Каталина прислушалась и с крайним изумлением уловила знакомые строки:

– Ты нам велишь вставать? Что за причина?
Скажи, какого черта всем влюбленным
Жить по твоим придирчивым законам?
Прочь, прочь отсюда, старый дурачина!

Не может быть! Что за чудеса?

Донье показалось, что она просто ослышалась.

Откуда, интересно, простому солдату знать стихи Джона Донна? Это ведь ее любимое «К восходящему солнцу», которое Диего Фернандо впервые прочитал ей однажды, в минуту их сладостной близости, зарывшись длинным носом во влажные от испарины волосы жены!

Зачарованная моментом, Каталина зашептала, вторя воинственному ритму, с которым упоённо декламировал стих лихо скачущий перед деревом фехтовальщик, ну прямо что твой Дон Кихот перед мельницами-великанами:

– Ступай, детишек загоняй ты в школу!
Усаживай портного за работу!
Селян сутулых торопи на поле!
Напоминай придворным про охоту!
А у любви нет ни часов, ни дней!
И, право, нет нужды присматривать за ней!

Еще немного и донья уже готова была покинуть свой наблюдательный пост и выйти, чтобы… чтобы… э-э-э…

А что, собственно, она собирается сделать сейчас? Посреди леса? Одна! Без поддержки телохранителей, если не считать верного Мачо? Наедине с сильным и ловким мужчиной, опасным каторжником, который наверняка в данный момент пребывал не в слишком большом восторге из-за того, что взбалмошная испанка увезла его насильно с английских земель, где у парня был хоть какой-то шанс на свободу, несмотря на злобствующего Пейна. А сейчас, по сути, англичанин попал в рабский плен на враждебную его стране территорию. Хотя она и давала распоряжение его не обижать, но мало ли…

И вообще… Каталина окинула сомнительным взором свое затрапезное облачение.

Да-а… Сейчас она явно не готова для заявления своих прав на этого раба!

Донье вдруг захотелось выглядеть предельно достойно, чтобы этот негодяй сразу осознал свое жалкое положение и, вместе с тем, склонился перед ее неотразимым блеском.

ГЛАВА 43.1. MI AMA [1] (начало)

***

Такого убийственного разочарования лейтенант Генри Тейлор не испытывал уже очень давно. Почитай, с тех самых пор, когда его вот так, за здорово живешь, вместо обещанной африканским колдуном свободы, снова продали. Но теперь – в совсем уж безнадежное испанское рабство!

Полтора месяца назад его привезли на этот долбаный остров, из которых четыре чертовых недели лейтенант тщательно готовился к побегу.

И вот! Все его надежды можно засунуть теперь в задницу к дьяволу! Гребаный компот! Это надо же быть таким редкостным остолопом! Ничему-то его жизнь не учит, растяпу идиотского!

Голова Генри беспомощно моталась из стороны в сторону, пока чернявый надсмотрщик безжалостно наяривал кулаками, расквашивая в кисель его физиономию, при этом приправляя свои усилия темпераментной испанской тарабарщиной вперемешку со слюнями из вонючего рта. А он, Тейлор, честно силился постичь глубинный смысл всего этого фонтана негодующих воплей.

Нет, конечно, лейтенант разбирал уже довольно много испанских слов. Он ведь не бирюк какой-нибудь, общается, подикась с людьми! Но только Генри предпочитал, чтобы слова эти произносились медленно и членораздельно, а не так вот – с быстротой сорвавшейся в карьер лошади.

Хотя, надо сказать, – в силу сложившихся обстоятельств, не иначе – Тейлор продвинул свои познания именно в понимании испанской брани: úхо де пýта [2], например, он очень даже хорошо усвоил, так же как имбéфиль [3], бóво [4], каврóн [5], и, конечно же – эль бастáрдо сýфио [6], которыми без конца поливали рабов надсмотрщики. Спасало то, что большим разнообразием в этом плане испанский язык не отличался. Как и английский, впрочем.

Поэтому общую суть словесных излияний, которую сейчас обрушивал на него драйвер Санчо, лейтенант, конечно, уловил, не дурак! Чего тут особо догадываться, когда налетевшие вдруг соглядатаи шарахнули его чем-то по голове, скрутили и, пока Генри отпыхивался, целенаправленно распотрошили тайник, где был схоронен его мешок с припасами для побега: одеждой, сухарями, огнивом и картой.

Да еще откопали под камнем эту чертову бритву, будь она неладна!

Самое главное, мерзавцы нашли всё это без особого труда, будто знали заранее, где что припрятано. Какая-то паскуда наверняка проследила за Тейлором, а потом сдала его планы с потрохами.

Что ж, такова цена его потрясающей беспечности! Разве можно быть таким доверчивым, когда ты на враждебной территории? Вот и поделом!

А ведь Генри чувствовал, что последние несколько дней, будто кто-то наблюдает за ним прямо из джунглей. Ощущал чей-то внимательный взгляд. Даже как-то раз ему показалось, что... Но он отмахнулся тогда. Не внял голосу осторожности.

Единственное, на что хватило его охрененной предусмотрительности – это перестать бегать голышом по пляжу! Невероятно логичная реорганизация стратегических позиций, ага, достойная офицера королевских войск! Да лучше бы перепрятал свой мешок подальше в лес, ушлепок. Вот правда, имбецил недоделанный, прости Господи!..

Хотя, пожалуй, все дело было в том, что, он, Тейлор, отчего-то возомнил себя практически бессмертным, навеки облечённым божественной защитой! А как же иначе! Ведь, несмотря на непредвиденный кульбит с перепродажей, Генри продолжал надеяться все же, что это лишь досадное недоразумение, и судьба его, наконец-то, вывернет на «правильную» дорогу.

Поэтому лейтенант, как и было завещано Па Конте, каждое утро во весь голос возносил положенные восхваления оришам Ифа по всем туземным канонам. И своему родному Иисусу, конечно, не забывал отдавать должное короткими молитвами по нескольку раз в день.

Надо сказать, сия божественная каша в его голове вызывала у Генри серьезные опасения: не выглядят ли богохульством этакие религиозные метания. Но лейтенант всегда вспоминал Зафара, который, улыбаясь, возражал на все его сомнения: «Границы между верованиями не доходят до Неба, мэк. Богам все равно, как их называют здесь, на Земле. Они ждут от нас куда более важных дел...»

Впрочем, Тейлору с некоторого времени стало казаться, что отклик богов самым обидным образом не совпадает с теми его чаяниями, которые лейтенант неустанно возносит на Небеса. За примером далеко ходить не надо! И от этого душу англичанина начал грызть червячок недоверия.

Что ж, дурень! Ты, кажется, должен был усвоить, что Христос глух к твоим мольбам, а языческие боги коварны! Они только создают видимость удачи, чтобы дать человеку ложную надежду, а потом вероломно тыкают мордой в грязь. Забыл, как они любят развлекаться с такими самонадеянными болванами вроде тебя? Вот и вспомни!

Тяжелое копыто надсмотрщика прилетело прямиком в ребра. Генри охнул и неминуемо согнулся бы в три погибели, если бы его не удерживала за руки парочка вонючих мерзавцев. А один даже намотал его волосы на кулак.

Дьявол и все его бабушки! Не дернуться, не увернуться. Да еще и руки связаны!

С другой стороны, Тейлор сам виноват, конечно, нечего на Бога пенять! Понадеявшись на колдовские амулеты-заговоры, Тейлор преступно потерял всякую бдительность вместе с распоследними мозгами! Решил, раз уж Бабалаво провел ритуал, то чудесные силы мироздания теперь на его стороне, а все дороги, так или иначе, ведут к свободе. Почти перестал осторожничать.

И вот результат его легкомыслия!

ГЛАВА 43.2. MI AMA (продолжение)

***

На испанской земле, абсолютно не зная языка, Генри поначалу ощущал себя довольно беспомощно, пока не выучился, словно в розовом детстве выражать свою мысль лишь парочкой отчетливых звуков, дополняя их выразительной мимикой лица и жестами, которые на всех языках выглядели примерно одинаково.

«Хочу есть!» Ням-ням! – и показываешь пальцем на рот. Можно также красноречиво пожамкать челюстями.

«Куда идти?» Вопросительно поднимаешь брови и с коротким мычанием подкидываешь подбородок.

«Где это взять?» В дополнении к вышесказанному надо еще указать пальцем, про что именно идет речь.

«Без понятия, сеньор!» Пожимаешь плечами и глупо улыбаешься.

Ну и так далее. Делов-то!

В этот самый момент Тейлору почему-то приходила на ум популярная среди светской молодежи салонная игра в шарады, когда по кратким инсценировкам нужно было угадать задуманное слово. В общем, через пару недель мимические способности Генри так развились, что он мог бы, кажется, податься в комедианты и сыграть там немого сумасшедшего в каком-нибудь захудалом театре.

В обратную сторону с ним, естественно, вели разговоры таким же образом. Незнание языка обострило его догадливость, и англичанин наловчился не только в совершенстве расшифровывать смысл жестикуляций, но понимать целые фразы по паре опознанных слов и расклада ситуации в целом. Тем более испанцы – народ весьма темпераментный и, тараторя без остановки на своем языке, как раз таки много гримасничали и размахивали руками при этом.

Вот и теперь, когда лейтенант немного отошел от побоев Санчо, он вдруг осознал без всякого переводчика, что над ним собираются учинить эти чертовы бандиты. Вообще-то сложно не понять, когда их бригадир выразительно тычет пальцем в ближайшее дерево, ноги Тейлора крепко стягивают концом длинной веревки, а один из подонков бежит к ближайшим кустам, размахивая мачете.

Тем паче, благодаря разом обострившемуся чутью, в зловещих посулах ублюдков, явно обращенных в его, Тейлора, сторону, англичанин без труда различил слова: «el dolor» [1] и «el perro inglés» [2] «la muerte» [3].

«Ahora sabrás lo que significa el dolor, el perro inglés! La muerte al bastardo sucio!» [4]

Дерьмо!

Генри попытался вырваться, расслабить путы хотя бы на руках, но его, словно гигантского червяка бесславно потащили волоком прямо к дереву, забросили веревку на сук... Тейлор почувствовал, как ноги беспомощно задираются вверх, а тело отделяется от земли...

Лейтенант невольно затрепыхался в воздухе, как тот самый червяк, насаженный на крючок, закрутился отчаянно в бесплодных попытках обрести опору. Мельком заметил с досадой: прыткий мужичок, отправленный на заготовку, уже радостно спешит обратно с целой охапкой нарезанных прутьев.

ААА! Дерьмо два раза!

Лейтенант уже прикидывал, как ему стерпеть все отпущенные на его долю муки достойно и с честью умереть, как практически с небес, а точнее, с высокого каменистого уступа, раздался резкий возглас, который буквально накрыл поляну ледяным мороком.

– Así pues, señores! Alguno de ustedes puede aclarará, qué está ocurrido aquí?! [5]

В результате подонки остолбенели, и в тот же миг Генри почувствовал, что летит головой прямо в землю. Едва успев извернуться, дабы не сломать себе шею, он со всей мочи плашмя шлепнулся вниз. Благо, там оказалось довольно мягко. Лейтенант приподнял голову, силясь что-либо рассмотреть забитыми кровью и песком глазами.

Да что там за... ешь твою медь?!

К несказанному облегчению Тейлора, это оказалась бесподобная сеньора Коста Гальяно собственной персоной, каким-то невероятным чудом оказавшаяся в сём забытом Богом местечке.

КАК?

Далее Генри просто лежал под раскидистым деревом, смиренно связанный колбаской, и впечатлялся тому достоинству, с которым донна сошла на бренную землю. А также внимал тому сногсшибательному темпераменту, с которым благословенная госпожа принялась объяснять своим донельзя сконфуженным ублюдкам, насколько они неправы, – дьявол их всех четвертуй! – повелительно тыкая направо и налево обоюдоострым стилетом!

Похоже, это получалось эффектно не только со стороны, поскольку мужланы, которые определенно выглядели крепче и нахрапистее девицы, ретиво кланялись, ходили на полусогнутых и доказательно трясли перед ней тейлоровским мешком, вывалив неопровержимые улики побега прямо хозяйке под ноги.

Лейтенант даже слегка пожалел засранцев, с настороженным любопытством наблюдая весь этот спектакль прямо из первого ряда, а сеньора между тем сурово посматривала на незадачливого беглеца, истово прищурив свои полыхающие негодованием глазки.

Наконец, распатронив подчиненных и в хвост и в гриву, донна надменно велела им убираться. Вернее, с непреклонным выражением лица вскинула указующий перст в виде своего кинжала в сторону поселка и, вопреки испанскому многословию, кратко отрезала:

– Fuera!

Один из парней попытался ей что-то возразить, озабоченно поглядывая на недвижимого Тейлора, но госпожа так сверкнула на бедолагу свирепым взором, что тот попятился и, наверняка проклиная свою дерзость, предпочел спешно ретироваться вместе с остальными чертовыми cabríos.

ГЛАВА 43.3. MI AMA (окончание)

Веревка, наконец, поддалась, и донна величаво поднялась с колен. Песок водопадом посыпался с ее бархатистых юбок. Упруго склонившись, она приподняла подол и одним ловким движением всунула свой кинжал в ножны, крепленные к щиколотке. Потом разогнулась гибко и отряхнула ладони в тончайших перчатках друг об дружку.

– Цени мою щедрость, дурень!

– Да. Благодарю вас, сеньора! Вы чрезвычайно добры.

Тейлор смотрел на госпожу снизу вверх, собираясь с силами, чтобы подняться тоже. Все ж таки невежливо сидеть, когда женщина стоит. Но он чувствовал тошноту и предательскую дрожь во всех конечностях.

Как бы не завалиться в своих жалких попытках – вот будет убогое зрелище!

Но Каталина не дала ему шанс далее прохлаждаться.

– Может, все же соизволишь поднять свою бесстыжую задницу, раб? – поинтересовалась донна с хозяйским гонором. – Какого черта!..

Изо всех сил стараясь не качнуться, Генри – а куда ему деваться? – встал и нервно потер об штаны свои ладони. Они отчего-то резко вспотели. Дьявол! Полное ощущение, что лейтенант, провинившись в очередной раз, стоит перед полковым командиром в ожидании хорошей взбучки.

По инерции пытаясь привести себя в порядок, Тейлор тщательно расправил сбившуюся рубаху, зачесал пятерней назад многострадальную шевелюру, которую сегодня чуть не повыдергивали к дьяволу, и замер навытяжку, усердно отметая трусливые мысли о том, какая немыслимая кара теперь положена ему в качестве наказания за побег.

Генри робко надеялся, что его не сварят живьем в кипятке, как гласила одна из страшилок, вовсю гулявших средь рабов Пейна...

Кого-то там, видимо, варили в свое время. Хвала Иисусу, лейтенант не застал эти жуткие инциденты. А у испанцев, говорят, казни и того хуже. Еретиков они вон, вообще, сжигают сотнями. А еще ломают кости, оставляя умирать...

Эх... Судя, по крайне недоброжелательному виду сеньоры Гальяно, ему тоже сейчас устроят развеселую жизнь. Что ж, если расплаты не избежать, то он, Генри, хотя бы не станет унижать себя трусливыми оправданиями.

Шмыгнув, он утер рукавом кровь под носом, которая еще сочилась все же.

– Итак, раб, что ты тут делаешь по утрам, на моем озере? – задала донна совсем уж неожиданный вопрос.

– Ну... это... – лейтенант сразу даже не нашелся, что ответить, потому что готовился к вопросу от сообщниках.

Сообщников у Генри не было. Тут ему даже врать не придется. Он не хотел никого втягивать в свое сомнительное мероприятие, да и себя лишнему риску подвергать не стоило.

Мало ли, что за люди попадутся!.. Он никого здесь не знал так близко, чтобы довериться. И здесь, понятно, каждый сам за себя. Его итак вон сдали в два счета надсмотрщикам – даже безо всяческих сообщников.

– Ну что ты там мямлишь, дурында? Отвечай, когда спрашивают! – вид у донны был воистину королевский.

И Генри не удержался. От переизбытка чувств его понесло. Более-менее здоровый глаз нахально сузился, губы попытались скривиться в ухмылке, и лейтенант брякнул наобум, презрев всякий политес:

– Так это вы тут несколько дней за мной подглядываете, сеньора?

Наверное, Тейлор тут же пожалел о своей бесцеремонности, потому что донна вдруг осеклась, и весь апломб разом с нее слетел. Девушка растеряно захлопала глазами, а нежные щеки безудержно затопил яркий румянец.

«Боже великодушный, как же ей идет это милое смущение!» – с легкой долей раскаяния подумал лейтенант.

Некоторое время сеньора Гальяно беззвучно открывала рот, явно пытаясь взять себя в руки, и, наконец, выдохнула почти беззвучно:

– Да как ты смеешь?! Мерзкий раб! Да чтобы я!.. Вот еще! Свинтус ты неотесанный!

Господь, это точно!

Теперь покраснел Генри.

Поведение, недостойное офицера, а тем более... дворянина – так бессовестно конфузить даму. Фу ты... итишь! И, правда, плебей... Чурбан неотесанный!

– Простите, сеньора, – лейтенант тут же, сожалея, пошел на попятную. – Я не... В общем, сморозил глупость. Простите дурака.

С минуту Тейлор беспокойно отслеживал малейшие изменения на лице девушки. Та нервно покусывала губы, видимо, пытаясь справиться с собой, в глазах застыла... досада?

– Называй меня mi Ama, раб. В крайнем случае – донья [1]. Уяснил?

– Да, сеньора... то есть... mi Ama, – Генри сказал это предельно покладисто, стараясь загладить вопиющую неловкость, да еще и взгляд в землю уткнул, от греха... – Я понял. Простите.

– И что прикажешь с тобой делать, злодей? За побег ты заслужил хорошей вздрючки!

– Как скажете, mi Ama, – Тейлор снова сверкнул на хозяйку взглядом, далеким от рабской покорности.

– Кроме того, ведешь себя нагло, паразит! Уж больно ты смел, как я погляжу. Не боишься смерти, что ли?

Закусив удила от новой провокации, Генри пожал плечами:

– Кто ж ее не боится, mi Ama! Но и вы тоже не робкого десятка, как я погляжу, – он многозначительно обвел глазами пустынный пляж. – Негоже девушке быть одной наедине с... беглым каторжником. Донья!..

ГЛАВА 44.1. НОВЫЙ ДОГОВОР (начало)

***

За свою долгую двадцатичетырехлетнюю жизнь Генри довелось наблюдать немало телесных наказаний. И даже довольно часто испытывать оное на себе. Правда, это была практически безобидная домашняя порка, последствия которой переставали доставлять неудобства максимум на третий день. А то и гораздо раньше – в зависимости от тяжести проступка.

Впрочем, случалось пару раз и пожестче. Особенно, когда он с отроческой беспечностью подвергал опасности собственную жизнь. Так что Тейлор, положа руку на сердце, понимал: было за что...

Он бы, Генри, на месте отца вообще убил бы этакого охламона.

Ну и как водится, француз-воспитатель в розовом детстве Тейлора, а после и гувернантка мисс Грифон секли его с завидной регулярностью – все ж таки Генри всегда слыл знатным шалопаем – но лейтенант сейчас не припоминал, испытывал ли он в те горестные моменты что-либо еще, кроме плохо скрываемого страха и упрямого возмущения.

Впрочем, надо отдать должное, иногда это было, наоборот, облегчение, особенно, когда его мятущаяся душа искренне раскаивалась в содеянном.

Хотя покорным агнцем юный виконт не был никогда, и строгие наказания мало влияли на сей прискорбный факт. Наоборот, поруганная гордость заставляла его совершать в знак протеста еще более сумасбродные проступки. Тем более, в той среде городских сорванцов, где Тейлор старался считаться «своим», сочные следы после внушительной порки всегда пользовались особым почетом.

Но вот потом, в бытность свою корнетом, когда молодой офицер проживал в общих казармах, редкими вечерами на него накатывало странное томление. Порка от чопорной мисс Грифон вдруг всплывала в памяти Тейлора с какой-то весьма неожиданной стороны. Или, скорее, Генри проваливался с головой в грёзы о таком обстоятельном и... интимном ритуале, что совершала над ним каждый раз его суровая наставница.

И дело даже было не в том, что опытная мадам с отточенным годами мастерством никогда не переходила некую грань – все наказания были хоть и чрезвычайно болезненны, но, в то же время, вполне себе переносимы, – а, скорее, его будоражили воспоминания тех пленительных переживаний неизбежной покорности... Женщине?!

Да ну, бросьте! Чтобы ему, Тейлору, нравилось подчиняться?! Не может такого быть! Он всегда слыл великим строптивцем. Все это подтвердят!

И вот... эти сокровенные видения, оказывается, занозой сидели где-то в тайном уголке его души и... самое главное, не давали покоя чреслам! Но что это был за черт, Тейлор не представлял – да и не хотел разбираться особо, – тайно, под одеялом, помогая себе рукой избавиться от постыдного напряжения плоти.

Но позже, когда Генри стал постарше и нашел свое утешение во внимании множества хорошеньких пассий, его непотребные мысли и сие нелепое влечение как-то отпали сами собой. Стало просто некогда предаваться странным мечтаниям.

Хвала Великому Иисусу!

Так что прямо сейчас, склонившись по распоряжению хозяйки над поваленным деревом, лейтенант Генри Тейлор испытывал лишь злость. Злость от своего поруганного в очередной раз достоинства, от жгучей безнадежности, навалившейся так внезапно, от своей фатальной, горькой беспомощности во всей этой адски унизительной ситуации. От отчаяния разрушенных надежд...

До кончиков ногтей он полыхал той бессильной злостью, что пластала его изнутри хуже тысячи кровавых розог, заставляла пламенеть лицо и до хруста сжимать челюсти.

Краем глаза Тейлор видел, как противная девица замахнулась. Не сильно, но отрывисто, резко. Короткий свист, и – между лопатками обожгло! Хотя... надо признать, оказалось довольно терпимо. Тем более, лейтенант ожидал гора-аздо худшего и поэтому даже позволил себе не дернуться. Только резко втянул ноздрями воздух.

Внутри ему было куда как больнее, на самом деле.

– Говори, мерзавец!

И что он должен сказать, интересно?

– Какого черта ты делаешь на моем озере, оглоед?! Я действительно случайно видела один раз, как ты скачешь тут со своей палкой? Отвечай, зачем ты практикуешься в драке? Готовишь бунт?!

– Я?! Н-нет! Что вы! – Генри даже развернулся, не справившись с удивлением, и оторвал при этом руки от ствола.

– Стоять, раб! Руки! – тут же отчеканила донья.

Прямо не барышня, а полковой командир какой-то, ни больше ни меньше! Ох!..

Следующий удар показался бы Тейлору более чувствительным, если бы он не был так огорошен несправедливостью обвинения. А так... Генри лишь чуть поежился в результате и едва заметно пригнул голову.

– Я никогда не думал бунтовать, донья, – покладисто проговорил он, вполне отдавая себе отчет, что все его оправдания сейчас будут выглядеть убого. – Я же не идиот! Просто... так я приводил себя в порядок.

– Зачем «порядок» рабу? Я видела, как ты тут намываешься! У тебя... есть женщина?!

Свист – и новый удар обрушился на его плечи!

Акх! Чувствительно однако!

Генри скривился и закусил губу.

Черти! Больно же! Да ладно, солдат он или нет? Стерпит, в конце концов! И он не трус ей тут! Пусть эта чертова фурия забьет его хоть насмерть, Тейлор не покажет свою слабость. Только не перед ней!..

ГЛАВА 44.2. НОВЫЙ ДОГОВОР (продолжение)

***

Каталина, откровенно говоря, вовсе не понимала собственных чувств, которые, словно густое тесто для бисквита, замешанное пестрыми слоями яичных белков, марципана, шоколадной патоки, фруктового джема, меда и мелких цветных камешков-цукатов, поражали ее своим неожиданным многообразием.

В ее далеком детстве, когда мамита Селия по воскресеньям готовила сдобу к праздничному столу, маленькая Ката стояла рядом и любовалась, как упругий замес скручивался тягучими спиралями, перетекавшими одна в другую. Каждую минуту они создавали новую радужную картинку, наполненную каким-то необъяснимым волшебством.

Каталина всегда удивлялась этому диковинному таинству. Хорошо различимые на вид слои при всем желании уже не получилось бы отделить друг от друга, пока они, постепенно сливаясь вместе, не становились единым целым в печи – пышным, душистым. Занятно наблюдать.

Вот так и сейчас, стоящий перед ней парень вызывал целый круговорот путаных желаний. С одной стороны, она восторгалась его стойкостью и тем достоинством, с которым, несмотря ни на что, англичанин держался, а с другой – вдруг поймала себя на невероятной жажде сломать поганца, поставить на место, заставить себя уважать, хотя бы как хозяйку этого дома. Но, кажется, на данный момент она в этом мало преуспела...

В результате ее не слишком-то и усердной – да, прямо скажем, чисто церемониальной – порки, в синих глазах так и не появилось особого пиетета. Зато взгляд этот упрямо сверкал сейчас сквозь растрепанные пряди, желваки ходили ходуном, а болезненно припухший рот, густо измазанный кровью, был упрямо сжат.

Но не истязать же обормота вусмерть теперь!

Впрочем, что-то подсказывало сеньоре Гальяно, такой вариант окажется еще более провальным.

Бесспорно, он невероятно бесил, этот сумасбродный пижон и, в то же время, Каталине очень хотелось расхохотаться, на самом деле: ее просто распирали изнутри три тысячи смешинок от вида помятой физиономии, которая так и пыжилась казаться самоуверенной. Донья специально сдвинула брови, чтобы сохранить подобающе суровый вид.

А еще ей просто до смерти подмывало ему всыпать. Еще раз! Аж прямо руки чесались. Но, наряду с этим, хотелось защитить, уберечь, облегчить незавидную участь балбеса, который собственными дурацкими поступками эту участь благополучно усугублял.

Ох, ну что за... еж твою медь! Еще один бестолковый щенок на ее голову! Мало ей Мачо.

Ката с легким раздражением – на себя, не иначе – чувствовала, как ее собственнический долг вновь просыпается, поднимает голову, не давая беспечно отмахнуться от заморочек этого бедолаги.

Вызывал ли он в ней жалость? Скорее нет, чем да.

А еще Ката усвоила на горьком опыте: даже толику жалости рабам показывать нельзя, поскольку тогда вся воспитательная работа пойдет насмарку. Мошенник тут же сядет госпоже на шею, обнаглеет и... попадет в ощип, как происходило уже не раз, когда донья привязывалась и начинала жалеть. Она знала, все ее усилия сделать жизнь очередного раба приемлемой пропадут вместе с этим. Возьмем хотя бы Лало. Последнее время мальчишка стал хитрый, наглый – противный. Пришлось прогнать его от себя. Что хорошего?

Вот так вот: бесплатное не ценится, донья понимала это прекрасно. Поэтому Каталина решила воздержаться ото всяческого рода дурацких сюсюканий.

Обойдется! Не маленький вроде. Тем более, этот странный англичанин сам сказал: «он – солдат»! Правда, непонятно в итоге, что под этим подразумевалось, но в любом случае солдат должен понимать и строгость, и дисциплину.

Единственное, что она позволила себе все же – чисто в знак благоволения – протянуть обормоту собственный платок.

Пусть умоется и вытрется, а то вон – весь увозёкан до ушей, бравый вояка. Надо же, будто и вправду в лихом сражении побывал! Ну да, capataces надрали ему задницу знатно. А она... добавила.

Но парень взглянул на белоснежный надушенный кусочек шелка с великим сомнением:

– Спасибо, mi Ama. Но... обойдусь.

Ладно, посмотрим.

Каталина пожала плечами и не стала настаивать. Пока что...

Парень зашел по колено в прозрачную воду озерца, взялся за подол рубахи, потом осекся и посмотрел на хозяйку насторожено.

– Э-э-э... Не могли бы вы... отвернуться что ли, сеньора Гальяно?

Ох, ты! Даже так?! Какие мы вдруг стеснительные стали!.. А ничего, что совершенно недавно такие лихие пируэты здесь кое-кто выписывал с голой-то задницей!

Каталина с подчеркнутым безразличием развернулась к скромнику спиной. Ну ладно... боком. Потом не выдержала все же и незаметно скосила любопытные глаза. Англичанин, скинув рубашку на один из прибрежных камней, целомудренно плескался на мелководье прямо в штанах. Ополоснул лицо, натер своими мыльными орехами волосы... Потом ловко занырнул в глубину и через некоторое время выскочил пробкой далеко от берега, мотая головой и шумно отфыркиваясь.

Каталина мысленно закатила глаза.

Мужчины! Разрушение и хаос! Никакого тебе холеного изящества, прямо как бык в посудной лавке!

Хотя она и сама любила порой вот так, от души пофырчать, отринув все условности, но сейчас ей хотелось только чопорно поджимать губы. Наверное, изысканный ее туалет обязывал все же...

ГЛАВА 44.3. НОВЫЙ ДОГОВОР (окончание)

***

На коленях?! Серьезно?

Впрочем, преклонить колени – вернее, одно из них – никогда не было зазорно для лейтенанта Тейлора, особенно, когда в награду он получал благосклонность очередной пассии. Все эти хитрости дамского угодника у Генри были отработаны до мелочей.

Укромный уголок в душистом саду – цветочек с клумбы – потом на колено – ах, ах, вы прекрасны, сударыня, аки этот цветок – и его уже подпускают поцеловать ручку, потом ладонь, потом запястье...

А дальше – жаркий шепот, затуманенный взгляд, чуть помятое платье...

Генри, кстати, наловчился даже прическу своим курочкам не растрепать в результате. Да и помадка на лице тоже оставалась практически нетронутой. Вернее, она уже была и не нужна особо, потому что щечки красотки пылали безо всякой косметики, когда она, слегка пошатываясь, поднималась с теплой садовой скамейки. Идеально!

А сейчас-то что не так, Тейлор? Скольких мамзелек и миссис ты уложил на спину, не сосчитать. Ну и пусть эта – донна. Или донья – на ихний, испанский манер. Что с того? Она наверняка готова играть в те же самые игры. Давай, просто отыграй по известным тебе правилам. Делов-то!

Генри чувствовал на себе каленый взгляд жгучей испанской стервы, и все нутро его вставало на дыбы. Он заставил себя поднять-таки голову и смотреть на нее. Прямо в эти прищуренные серые глаза, преисполненные снисходительной издевкой.

«Проси прощения на коленях, раб!» – колотилось в его мозгу, и Генри чувствовал, как невидимые сети опутывают, не дают вздохнуть, да хотя бы дернуться в сторону.

Что ж, поделом! Это и правда было сродни самоубийству, позволять себе вот так пикироваться с госпожой. Нагло. Беспечно. Но он, Тейлор, упоенный горьким безрассудством, чувствовал себя почти свободным в этот миг. Равным надменной красотке. Такое забытое ощущение... За которое не жалко рискнуть жизнью?

Ну и что тебе не нравится, Тейлор? Твои чувства здесь никому не интересны. Это лишь долбаная куртуазность, которая, ты ведь знаешь, не есть унижение. Давай, преклонись! На колени!

Эх, ну почему это не работает?! Почему не сейчас? Дьявол!

Генри переминался, едва ощущая, как боль бьется в висках вместе с пылающим сердцем, а воздуха не хватает. Он бросил отчаянный взгляд на Мачо – ища поддержки? Нет, правда что ли? У собаки? И Тейлору вдруг показалось, что пес вроде как ухмыляется злорадно, при этом безразлично пялясь по сторонам, словно стыдится встретиться взглядом.

У-у-у, животное! Предатель!

А ведь он, Генри, помня обещание, данное Тито, пытался помочь. Сначала всячески уговаривая тоскующую собаку на корабле, просовывал еду прямо к сухому горячему носу, а потом, буквально в первую неделю после прибытия, пару раз в ночи пробирался к его вольеру на заднем дворе усадьбы и, наверняка подвергая себя риску всяческих репрессий, старался вывести пса из гибельной меланхолии. Но право, преуспел лишь в том, чтобы получать в ответ глухое раздраженное рычание, а один раз даже чуть без пальцев не остался.

Вон, до сих пор заживает!

Однако!.. Стерва все же приручила этого монстра! Как только удалось? И его, Тейлора тоже, несомненно, приручить помышляет! Посмотрим, что у тебя получится! Донья!..

Ноги будто окаменели и не собирались благоразумно подгибаться.

Черти разнеси! Да в чем же дело-то?

А не в том ли, Тейлор, что блистательная сеньора видела твое сокрушительное унижение в тот самый момент, когда треклятый Тито показательно порол тебя по заднице. Словно нерадивого школьника, Господь!

Генри опять жгуче покраснел только от одного воспоминания пристального взора красотки, который тогда вогнал его в ощущение великого позора с головой.

О, бравый лейтенант Тейлор! Нагнитесь и получите. Что ж, прекрасно! Сдается, это был худший день в его жизни. Хотя... сегодняшний определенно поспорил бы за это звание.

От этой мысли задницу запекло, и Генри чудом удержался, чтобы не потереть до сих пор зудящие места.

В таком случае, чего он, Тейлор, пытается доказать сейчас, рискуя никчемными останками своего жалкого существования? То, что его не до конца размазали в катастрофическом бесчестье? То, что его достоинство все еще при нем?

Что ж, можно поздравить: ты добился своего! От тебя просто хотят избавиться! Конечно, старайся дальше, мудель ты идиотский, продолжай в том же духе! И как, интересно, твое достоинство тебя спасет, на каменоломнях-то? Давно пора себе уяснить: чтобы выжить, надо как раз уметь обходиться без него!

Она молча смотрит на лейтенанта, эта чертова донья: презрительно, выжидающе... Кажется, вовсе не сомневается в том, что сейчас строптивый раб согнет колени.

Ну же, давай, Тейлор, сделай это! Чего тебе стоит?! Это же не по-настоящему! На самом деле лейтенант Генри Тейлор всерьез на колени не встанет никогда. Как там говорил Зафар? Дух человека свободен, пока он сам не решит иначе. Так что это всего лишь нелепый фарс! Маскарад.

ГЛАВА 45.1. ЛЬВИЦА И БАБОЧКА (начало)

***

Давно так не случалось, чтобы от одной и той же причины Генри обнаруживал в своей душе совершенно противоположные стремления, а точнее – полный раздрай. С одной стороны, ему хотелось рвать и метать от злости, топкого бессилия и жгучей ненависти к долбаной мымре.

Что он и сделал, благополучно покрошив с воплями пару дрынов о ближайший ствол и воображая себе при этом с каким-то плотоядным наслаждением, что это она, чертова адская стерва, корчится под ударами.

Но с другой... Тейлор чувствовал, что где-то глубоко внутри теплится странное, безотчетное желание увидеть проклятую деву еще раз, хотя бы одним глазком, почувствовать рядом ее живую плоть, ощутить еле уловимый запах... Ландыш и бергамот – так, кажется, называется в миру эта коварная магия.

Смятение. Вот что лейтенант испытывал сейчас, когда, катастрофически опаздывая, бежал по тропе к поселку. Что же такого притягивало его в этой чертовке, он совершенно не готов был определить. Этакая тонкая пряная нотка в водопаде помоев, блик на поверхности мрачного омута, послевкусие горькой оливки...

Право, когда Генри впервые попробовал эту испанскую гадость на каком-то очередном светском рауте, он вытаращил глаза и, чтобы не поиметь конфуза, осторожно выплюнул искомое в салфетку, а потом долго содрогался, вспоминая отвратный солоделый вкус.

Впрочем, в какой-то неожиданный момент молодой повеса вдруг распробовал сие блюдо и не представлял, как же можно было раньше не любить эту... прелесть?

Что же, в итоге, сподвигло его на этакую метаморфозу, он и сам не мог точно установить.

Вот такой вот и представлялась ему сеньора, если уж начать разбираться: совершеннейший коктейль противоположностей! Кинжал и роза. Львица и бабочка. Кипучая, жесткая и, вместе с тем, какая-то неуловимо... нежная. Яркая, пронзительная, хваткая и, в то же время – до чертиков хрупкая, ранимая. Генри ощущал это неким десятым чувством, верно, потому что где-то глубоко в душе и сам был уязвим.

Впрочем, время как следует поразмышлять об этом у него появилось только тогда, когда он, монотонно врубаясь в заросли тростника, изнемогал от бесконечного душного пекла, едкого пота, застилавшего глаза, от саднивших на все лады натруженных мышц, от голодных стонов пустого желудка – Тейлор едва успел ухватить кусок лепешки перед выходом в поле. И на удивление эти мысли даже благополучно отвлекали, делая сей адский труд не столь невыносимым. И то хлеб!

Подспудно Генри представлял, что испанская стервозина сейчас рядом, и от этого делалось как-то зябко даже, потому что по спине бежал холодок, тут же, впрочем, сменяющийся жарким потоком, от которого вся шерсть невольно вставала дыбом. А щеки... они, проклятые, огнем горели от постыдных мыслей.

Он не хотел думать, но не мог, возвращаясь к событиям этого утра снова и снова. Госпожа Гальяно высекла его – не больно – но именно из-за этого получилось вдвойне позорно. Словно щенка потыкали носом в лужу. Генри со стоном прикрывал глаза от этого воспоминания, терзаясь стыдом и заливаясь краской по уши. А после, чтобы выгнать приступ смущения, с еще большим рвением принимался рубить треклятый тростник.

«Да ладно, чего ты изводишься? – уговаривал его внутренний прохвост. – То ли никогда не получал?»

И в этот момент, положа руку на сердце, Генри должен был признать: от красивой высокородной дамы – никогда! Да и вообще, от дамы – никогда.

Черт! Конечно, если не считать гувернантки. Но ведь эта старая перечница вовсе вам не дама?.. Угу?

Тут Тейлор окончательно запутался, боясь вспомнить свою странную реакцию на заре туманной юности.

Впрочем, он был в курсе, что такие потребности существуют и даже некоторые блудницы за дополнительную плату оказывают некоторым ненормальным ублюдкам особые услуги в борделях.

Но, черт его побери, это ведь не про него?! Уж он-то никогда и ни за что не опустился бы до такой низости! Вот еще! Что за дурацкая блажь! Это как же надо себя презирать? Добровольно согласиться на то, чтобы тебя порола женщина! Ой-ей-ей, это даже подумать немыслимо!

И чего ты паришься, Тейлор? Ты добровольно не соглашался! Просто...

Ну что просто? Отчего тогда слабеют колени, дыхание останавливается, и тягучие томительные ручейки со всего тела так знакомо собираются прямо туда... к пакостному сосредоточию похоти? Что это такое, вообще?!

Генри воровато оглянулся и с силой сжал член в кулаке, благо вокруг был тростник выше человеческого роста.

Господь! Вот что значит, у него давно не было женщины! Он так давно не ощущал никаких прикосновений, что даже розги готов принимать за ласку! Кретин озабоченный, точно!

Пытаясь прогнать наваждение, Тейлор до боли стиснул подлый орган. Было бы возможно, вырвал бы его к чертям с такими-то бредовыми фантазиями, проклятого изменщика!

Презирая себя за этакую слабость, лейтенант уже не мог остановиться. Воображение подкидывало ему скабрезные картинки одну изощреннее другой, мозг отрешился от всяческой реальности, рука сама взяла нужный темп. Прикрыв глаза, Генри едва сдерживал всхлипы, задворками сознания понимая, что ему сейчас ну никак нельзя спалиться.

ГЛАВА 45.2. ЛЬВИЦА И БАБОЧКА (окончание)

***

С утра Генри решил наплевать на свой обычный моцион, – а чего она! – и прибыть в усадьбу в своем первозданном виде, как то: немытым, небритым, нечесаным. В результате этакого протестного настроения он практически проспал и прилетел к хозяйскому дому в последний момент, ко всему прочему – взмыленным, заспанным и голодным. Да еще с покорябаной физиономией, с которой едва начал спадать отек. Благо, глаз хоть открылся, но зато вовсю светил сливовым фонарем.

Искомую террасу, впрочем, найти было несложно, так как лейтенант изучил примерное расположение строений, когда рисковал пробираться к Мачо по ночам. Но в парадные ворота его, конечно, никто не запустил, поэтому пришлось долго идти перебежками в обход, к боковому входу, который вел на хозяйственный двор.

Терраса, кстати, оказалась как раз совсем недалеко оттуда, правда, почему-то справа от входа. Ну, разницы особо никакой – Генри сразу ее увидел, как только приблизился к дому.

Таким образом, когда лейтенант прибыл к назначенному месту, завтрак был в полном разгаре. Вернее – заканчивался, потому как лакей уже разливал кофе, аромат которого заставил глаза Тейлора заслезиться от вожделения. Он невольно сглотнул. Тем более, румяная сдоба на большом блюде, благоухала так аппетитно!

Генри подошел с поклоном и остановился чуть в отдалении так, чтобы его прибытие оказалось заметно хозяйке, если та соблаговолит. У ног Каталины – кто б сомневался – лежал огромный молосс.

При приближении Тейлора пес насторожено приподнял голову, но не вскочил – и на том спасибо! Некоторое время понаблюдав внимательно за нарушителем спокойствия, Мачо шумно вздохнул, уложил обратно морду на лапы и равнодушно сомкнул веки, вроде как расслабленно задремав. Но лейтенанту почему-то показалось, что такое деланное безразличие весьма обманчиво.

Донья сидела к нему лицом, и, очевидно, увидела англичанина, но сделала вид, что не замечает, очень заинтересовано беседуя в этот момент с круглолицым, плотного сложения человеком без парика, зато с великолепным в своей пышности жабо на обтянутом жаккардовым жилетом широкой груди. Генри уловил знакомый говор – французский!

Лысоватая, коротко стриженная голова мужчины согласно кивала в такт словам хозяйки, а полные губы, обрамленные аккуратной рыжеватой бородкой тепло улыбались. Человек этот, в отличие от своей собеседницы, бросил на Генри заинтересованный взгляд и вдруг улыбнулся еще шире, слегка кивнув.

Нет, правда?! Это он ему, Тейлору, что ли?

Лейтенант на всякий случай снова поклонился, но крепыш уже отвел глаза, с учтивым добродушием отвечая на вопрос сеньоры Коста Гальяно. Генри, конечно, особо не прислушивался... но разговор, похоже, шел про виноделие.

Гадство! Еще один чертов винодел! Да что ж они вьются возле ЕГО доньи-то, будто им тут медом намазано!

Нервно тиская в руках поля своей нелепой обтрепанной шляпы под названием «сомбреро», Тейлор стоял и, делая чертов вид, что пристойно потупил взор, позволил себе украдкой рассматривать трапезничавших господ все же.

Ну а в чем собственно дело? Должен же он как-то себя занимать, пока его так демонстративно игнорируют?

Сама хозяйка была одета просто, практически по-домашнему. Бумажное платье нежно-василькового цвета плотно облегало тугой корсет. Открытые по французской моде плечи были искусно задрапированы молочного цвета кружевным фишю [1], который, скорее, выгодно подчеркивал все женские прелести красотки, нежели скрывал их от заинтересованных глаз.

По всему лифу, в тон шейному платку, были искусно рассыпаны вышитые цветочки, делая этот непритязательный наряд, при всей своей милой простоте, дорогим и обворожительно изысканным. Генри оценил. Тем более, молочные жемчужины, матово мерцающие в изящных мочках, дополняли картину.

Почему-то Тейлору пришло в голову вообразить, как бы смотрелись в этих нежнейших ушках какие-нибудь другие драгоценные камни, если бы он, Генри, вздумал их когда-нибудь подарить...

А еще лейтенант будто бы вновь почувствовал этот запах нежной свежести с нотками аристократизма, приправленные благоуханием элегантности, которые со вчерашнего дня намертво засели в его мозгу. И с ужасом ощутил себя практически отстойной ямой.

Черти разнеси! Вот надо же ему было так недальновидно проспать из-за дурацкой вредности. Черт с ним, с лицом, но хотя бы смыл с себя весь вчерашний пот и полевую грязь, придурок идиотский! Сейчас бы не чувствовал себя как дерьмо перед сапфиром.

Хотя что теперь, собственно? Поздно уже дергаться.

Спиной к Тейлору восседала какая-то пожилая мадам, вернее сеньора, одетая, несмотря на жару, в глухое старомодное платье из того же жаккарда и укутанная сверху до низу в черную мантилью. Судя по тому, что сидела дамочка так прямо, будто ненароком проглотила трость, Генри отдал бы голову на отсечение, что по жизни эта жердь является настоящей занудой. Лейтенанту, за каким-то лядом, вдруг опять вспомнилась гувернантка мисс Грифон.

Тьфу ты, сгинь к своему черту, наваждение!

ГЛАВА 46.1. КОГДА ВСЕ, ДЬЯВОЛ, СЛИШКОМ ХОРОШО (начало)

***

При слове «хижина» Генри представлялся маленький хлипкий сарай, в который едва могло бы вместиться пара овец. Но он приятно ошибся. Хижина француза оказалась довольно большим сооружением, легким и прочным, стены которого были сплетены из тщательно подогнанных ивовых лозин, на манер туземных тропических жилищ.

Настоящий дом-бунгало [1], построенный основательно и красиво. Кроме того, его естественный вид на редкость гармонично вписывался в окружающий пейзаж. Широкие скаты соломенной крыши покрывали жилище с запасом, призванным, видимо, защищать от регулярных тропических ливней.

Вместе с собственным уютным двориком, украшенным цветниками, небольшим садиком и стильной беседкой, дом обосновался в глубине общего сада прямо на территории поместья.

Когда Генри, любезно приглашенный хозяином, вошел, то снова удивился, насколько внутри апартаменты оказались просторным, вполне себе европейскими, с большой гостиной в центре, из которой вели в разные стороны несколько дверных проемов, правда, без каких-либо дверей. Вероятнее всего, решил Тейлор, там были другие комнаты, если можно было так назвать огороженные ивовыми же переборками помещения.

Француз завел лейтенанта в одну из таких комнатушек и предложил располагаться, указав на настоящую кровать у стены, хотя бы и походного типа, но с хорошим соломенным тюфяком сверху. Генри, все еще ошарашенный случившимися событиями, молча кивнул, даже не зная, как выразить благодарность за такую роскошь.

– Не переживайте, Бастьен, – по пути к дому словоохотливый винодел уже успел выведать у Генри его имя – «К сожалению, нас не представили, любезный! Ведь не Бестией же вас зовут, в самом деле?» – и сразу же переиначил Себастьяна на свой, французский манер. – Я скажу Тибби, она вскоре придет и приберет здесь, застелет постель простынями, будет чисто и уютно, – Шарль слегка засуетился, смахивая подвернувшейся под руку тряпицей невидимую пыль с основательного деревянного комода. – Просто в этой комнатке отродясь никто не жил. Я ее планировал для личного слуги, но как-то не сложилось, знаете ли, а теперь обхожусь. Когда это необходимо, ко мне приходит горничная из поместья. Но если бы я знал, что мне придется принимать гостя, то побеспокоился бы заранее. А так, я не знал, простите.

ЧТО? О чем это он? Ах, да. Шарль, видать, по-своему истолковал его заторможенное молчание. Сдается, винодел, дьявол раздери, никогда не заглядывал в бараки для рабов.

– Господь, месье Шарль, вы не подумайте... Я просто... Я не смел о таком и мечтать! Спасибо! – Генри старался изо всех сил, чтобы голос его при этом не дрогнул от переизбытка сдерживаемых чувств. – Я... я...

Ладно, наверное, это будет уже слишком.

– Я... эээ... хотел спросить, месье, каковы будут мои обязанности здесь? Я бы хотел получить ваши распоряжения на сей счет. Сэр?

Не просто же так его притащили в сие обетованное местечко! Он будет личным слугой у этого шебутного коротышки? Да-а... Что ж, не слишком-то радужная перспектива! И вообще, если что... он на такое не подписывался! Хотя... кто ж его спросит теперь?..

– Мои распоряжения? – взгляд Шарля озарила легкая смешинка. – Что ж, извольте! Сейчас вы обустраивайтесь, отдыхайте, сходите на кухню – пообедайте, – француз явно не понял истиной сути вопроса, – покамест я решу все свои дела на винодельне. А после сиесты мы с вами, дорогой Бастьен, пройдемся по саду, я покажу, что там к чему, и каковы мои дальнейшие планы по разработке одного из участков. Ох, друг мой! Очень грандиозные, скажу я вам! Надеюсь, вам понравится. Я все мечтаю до него добраться, да руки никак не доходят. Поверьте, мне действительно нужен помощник – хотя бы обсудить! – и он заговорщически подмигнул.

Генри, который приготовился, как минимум, выкопать за сегодня какой-нибудь водоем исключительно собственными ладонями, опешил от такого вопиющего пренебрежения его рабским статусом.

Отдыхать?! Как это? Он не ослышался сейчас, нет? Да это что, вообще, за наплевательское отношение? Или этот французик думает, что он, Тейлор, тут ему какая-нибудь барышня субтильная?

– Простите, но я не устал, месье. Вы можете располагать мной, как считаете нужным. Я могу помочь вам на винодельне.

– О, да! Конечно, можете, Бастьен, конечно, можете! Но не сегодня. Осмотритесь тут, погуляйте... На здоровье. Вон там, – Шарль кивнул на противоположную от главного входа дверь, – выход к морю. А туда, – он указал на проем направо, – попадете на двор, в купальню. Там же и все удобства. Ну, вы понимаете, о чем я. Можете всем этим пользоваться без стеснения, – радушный хозяин привычно глянул на карманные часы. – Я сам бы с удовольствием показал вам дом, но сейчас уже полвосьмого, и я слегка опаздываю. Так что разрешите откланяться, месье. Я вернусь как раз к послеобеденной сиесте. Это где-то около часа пополудни. Надеюсь, вы найдете, чем заняться до этого времени, дружище, – и он опять подмигнул.

Ох, фу ты, ну ты! Сиеста еще! Просто другой мир! Быстро же он, Генри, привык к своему скотскому положению. Не прошло и четырех месяцев! Господь! Главное, благоразумно ли торопиться сейчас отвыкать? И кто он, Тейлор, тут вообще? Гость или все же слуга?

– Может, мне пока что прибраться, месье? – Тейлор по солдатской привычке вытянулся в струнку.

ГЛАВА 46.2. КОГДА ВСЕ, ДЬЯВОЛ, СЛИШКОМ ХОРОШО (продолжение)

Некоторое время лейтенант посвятил тому, что внимательно изучал содержимое леденящей душу коллекции. Особенно впечатлил Тейлора человеческий глаз, пучивший на него свой удивленный взгляд прямо из банки – Генри тоже старательно потаращил собственные глаза ему в ответ.

Рядом, в колбах побольше, обитали двухголовая змея и два малюсеньких существа, похожих на только родившихся человечков, которые срослись боками так, что получались три ноги на двоих. Таких уродцев Тейлор видел когда-то в цирке на ярмарке. Только живых и уже взрослых.

Да-а... вот кому-то не повезло так не повезло! Бедняги... Хорошо, что милосердный Господь вовремя этих прибрал.

Мимоходом изучив пару следующих шкафов – с книгами, свитками, засунутыми вплотную, и еще какими-то баночками с мистическим содержимым, – Генри продолжил любопытствовать далее...

Торцевая стена оказалась плотно увешана различными инструментами, расположенными в определенном порядке. Молотки, ножи, щипцы, ножницы, пилки разного калибра и еще какая-то хренотень матово поблескивали в тусклом свете занавешенного оконца. Подо всем этим добром стоял верстак, заваленный таким же примечательным хламом неизвестного предназначения. В больших тисках оказалась зажата занятная, явно незаконченная штуковина – отчего-то вся утыканная дырками.

Лейтенант, который, в связи с родом своих служебных занятий, научился забивать гвозди только будучи в неволе, даже не представлял предназначения многих железяк, но сейчас Тейлор ощутил, как его мужское естество невольно тянется в ту сторону, словно душа солдата – к стене с оружием. Зов первобытной крови, не иначе, поскольку милорд никогда не имел никаких дел с ремеслом, считая это ниже своего высокородного достоинства.

А вот француз, подишь-ка, не брезгует руками-то работать!

Обойдя комнату по кругу, Генри снова подошел к противоположному, более-менее свободному концу стола. Там стояло удивительное сооружение, слепленное из замутненных стеклянных пузырей, хорошенько подкопченных снизу и соединенных стеклянными же трубками. Рядом поблескивал латунными частями прибор, похожий на подзорную трубу, только обращенный носиком вниз.

Перегонный куб и микроскоп! Так, кажется, брат Стивен называл эти алхимические агрегаты там, в своей научной епархии.

Генри, недолго думая, подставил свой палец под носик микроскопа и с интересом заглянул в глазок, но... к великому разочарованию, абсолютно ничего не увидел! Какая-то серая муть расплылась перед его любопытствующим взором. Тейлор попробовал подкрутить окуляр по принципу той же подзорной трубы, но особого успеха это не принесло. Озадаченный, он осторожно повертел прибор в руках, с риском сломать подергал разные детали, покрутил какие-то колесики, потом заметил, что снизу под стеклянной площадочкой зачем-то приделано маленькое зеркальце.

«Наверное, нужно подсветить!» – после некоторого раздумья сообразил новоиспеченный исследователь. Потом вдруг вспомнил, что Стивен именно так и делал, давая тогда еще мелкому братишке рассматривать какой-то лепесток. Генри до сих пор не забыл свои восторги по поводу волшебного его преображения.

В общем, произведя несколько попыток, Тейлор добился-таки успеха, когда поднес прибор к самому окну и, засучив вверх шторку-циновку, настроил зеркальце так, чтобы солнечные лучи отражались в нем, подсвечивая стеклянную площадку. После он деловито подкрутил колесики для резкости, и чудо случилось!

Некоторое время лейтенант развлекался тем, что выкладывал на стеклышко то одну, то другую мелкую вещицу, с упоением изучая таинство превращения крошечных былинок в удивительных мохнатых монстров с хорошо различимыми деталями. В результате он провел тщательные изыскания среди множества попавшихся под руку шарушков: травинок, семян, ниточек, клочков бумаги, кристалликов и даже одной дохлой мухи, валявшейся тут же, на подоконнике. Все они оказались совсем на себя не похожими, волосатыми и, почитай, бесцветными.

После настала очередь живого паука, который, кстати, – то еще зрелище! – при увеличении выглядел жутким чудовищем. Потом в исследовательском азарте Тейлор даже сходил в гостиную, оторвал листик от цветка и с удивлением полюбовался мутноватыми точечками и прожилками на нем, обычно невидимыми невооруженным глазом.

Невероятно занимательная штука, однако, этот микроскоп!

Увлекшись не на шутку, Генри оторвался только тогда, когда услышал, как часы в гостиной пробили следующий час.

Что? Уже девять?! Как-то незаметно время пробежало! Черт, но как же лопать-то охота! Ведь с утра маковой росинки во рту не было. Что ж, спать надо меньше, бестолочь ленивая! Интересно, может, в буфете что завалялось?.. Или все же на кухню сходить, выпросить кусок, раз хозяйка разрешила? До обеда-то еще далеко.

Наслаждаясь исключительно «приятными» ощущениями в животе, – будто кишки друг друга едят, ей-Богу! – лейтенант в надежде порылся в ящиках буфета, и, к своему великому счастию, обнаружил там какой-то старый рогалик, о который впору зубы было сломать. Генри с наслаждением сунул его в рот.

Ладно, разгрызем, где наша не пропадала! Эх, еще бы воды!.. Или все же вина?.. Но негоже в первый же день грабить хозяина. Кто его знает, что это за вино? Может, какое-нибудь дорогущее.

ГЛАВА 46.3. КОГДА ВСЕ, ДЬЯВОЛ, СЛИШКОМ ХОРОШО (продолжение)

Перед (или во время чтения) желательно прослушать 3 часть скрипичного концерта Антонио Вивальди «Весна»: «Пастушеский танец / Танец нимф».

***

Когда Генри продрал глаза, сначала даже не понял, где находится. Потом огляделся и облегченно уронил голову обратно на гамак. Чудесный сон продолжался! Яркое солнце уже слегка клонилось к западу, тень сместилась, и голые колени лейтенанта основательно припекало.

Он вспомнил, что даже не стал одеваться после купания, просто бросил на чресла свою истрепанную одёжу, отдавая дань целомудрию, да так и уснул.

Смело! Но кто ж его увидит тут, на абсолютно пустынном пляже? Разве что француз, когда вернется...

Француз! Где он, кстати? Обещал вернуться к часу, а сейчас, по его, Тейлора, прикидкам, где-то три пополудни.

Генри уже внимательно осмотрел пляж: тишина и благодать вокруг...

Черт! И никто его не будит, никто работать не велит. Как-то даже не по себе, будто вот-вот должно что-то случиться. Нехорошее. Эх, насколько же он, Генри, привык, что его постоянно долбают! А тут... прям какое-то зловещее небрежение. Ладно, разберемся!..

Тейлор выкарабкался из провисшего гамака и, не удержавшись, первым делом вновь поплелся к морю – освежиться. Прямо так, в чем мать родила. Чего уж теперь?.. Кожу неприятно стянуло и слегка саднило, видимо, от морской соли, а затекшее скрюченное тело требовало движений. Песок, кстати, все так же оставался на удивление прохладным, хотя солнце уже давно перевалило свой полуденный пик.

Но какая же приятная эта вода! Изумительно прозрачная!

Генри, разгоряченному после сна, она показалась чуть стылой, но все же при этом восхитительно теплой. Не чета северному морю. Он забрел медленно по самые бедра, потом остановился и набрал полную горсть, наслаждаясь неведомыми доселе ощущениями.

Темза в районе лондонского порта казалось такой же солоноватой, но очень мутной, к тому же вечно воняла гнилой рыбой и нечистотами. Хотя им, непритязательным мальчишкам, было, конечно, все равно: другой воды они отродясь не видели. А в солидном шестнадцатилетнем возрасте корнет Генри Тейлор уже не позволял себе заниматься всякими глупостями вроде купания. Ну почти...

Лейтенант умылся осторожно, чтобы не бередить вчерашние раны, потом с наслаждением занырнул в глубь набегающей волны, словно какой-нибудь дельфин. Плавать и нырять у него хорошо получалось с детства. Нередко он выигрывал состязания по нырянию с пирса даже среди самой отпетой шантрапы.

Внизу вода была настолько чистой, что, открыв глаза, Генри увидел настоящий подводный мир. Солнечные лучи пронзали это царство умиротворенного покоя, отсвечивая в глубине бирюзовым светом. И в этих таинственных лучах шныряли туда-сюда разноцветные, причудливой формы обитатели. Они резвились или плыли величаво, либо суетливо тыкались в невиданные растения, которые, будто волосы морских дев, задумчиво струились, колышимые подводным течением.

Там же, на мохнатых нагромождениях камней Тейлор различил какие-то дивные красочные наросты, похожие на разлапистые деревья или же на громадные цветы, а, может, на изысканные веера из перьев, коими дамы неспешно обмахивались на светских балах.

Да-а... много чего интересного можно увидеть, оказывается, если просто поплавать попой кверху, сунув голову под воду. Хоть ненадолго. Еще бы уметь дышать под водой!

Генри почувствовал, что ему не хватает воздуха, и быстрее вынырнул на поверхность, фырча и отпыхиваясь.

Бросив мимолетный взгляд в сторону дома, лейтенант внезапно увидел Шарля. Тот стоял на своей террасе так же, как Генри давеча, и, облокотившись о перила, попивал что-то из глиняной кружки. Заметив, что англичанин на него смотрит, хозяин хижины помахал ему рукой.

Эх, ну вот, накаркал. Закончилась его праздная жизнь! Не прошло и дня. Видно, месье француз придумал, наконец, чем его загрузить. Ах, да, он, Тейлор, обязан идти смотреть какой-то там чертов участок в распрекрасном саду патрона!..

Не особо стесняясь своей наготы, – с некоторых пор лейтенант стал относиться к этому проще – Генри вышел на берег и резво натянул свои ветхие штаны. Потом, вытираясь на ходу рубашкой, поспешил к новому начальству.

Хоть Шарль якобы не собирался делать из него слугу, но ведь зависимого положения Тейлора никто не отменял! И кто знает, на что способен француз, если вдруг вывести его из себя. Не буди лихо, как говорится... Да и глупо с ходу портить отношения с владельцем этакого рая.

Это Генри вполне способен был понять.

– Хэй, Бастьен! – хозяин хижины встретил его на редкость доброжелательным возгласом. – Накупались, дружище? Как водичка?

– Отлично, месье. Вы меня искали, наверное? Прошу простить, я тут увлекся...

– Да я особо не искал вовсе, не переживайте. Увидел, что вы отдыхаете, и ушел, чтобы вам не мешать. У меня там дела были... в мастерской. Хочу доделать кое-что – к приему по случаю именин нашей хозяйки. Если все получится, это будет феерично! Хотите покажу?

– Я уже посмотрел там в доме, месье... заглянул одним глазком... в общем. Вы же мне разрешали?

ГЛАВА 46.4. КОГДА ВСЕ, ДЬЯВОЛ, СЛИШКОМ ХОРОШО (окончание)

– МЫ ПРИГЛАШЕНЫ?! – Тейлор так и остался стоять с открытым ртом. – МЫ?! И к кому это, можно узнать... месье?

– Узнаешь, не волнуйся, – француз загадочно ухмыльнулся. – Кстати, можешь звать меня Шарлем, дружище. И давай уже на «ты» – без всех этих занудливых церемоний!

– Э-э-э... ладно, как скажете... скажешь... Шарль.

– Слушай, Бастьен, время сейчас поджимает, наверное, займемся фонтаном завтра. Нам еще надо привести себя в божеский вид перед ужином. Помыться, побриться и прочее. Идем-ка, друг мой, обратно в хижину.

Генри послушно кивнул и повернул вместе с французом к своему новому дому, но вдруг лейтенанта осенила потрясающая мысль, от которой в горле мигом пересохло.

– Послушай, а ваше... гм-м... твое имя случайно не виконт де Лерак?

– С чего ты так решил, парень? – собеседник посмотрел на него с полным недоумением во взгляде.

– Ну просто, у меня был... вернее, есть друг по имени Зафар. Когда-то, кажется, где-то в этих краях, он потерял при кораблекрушении дорогого ему человека, очень близкого друга – француза тоже, как и ты. И, главное, звали того также – Шарль. Виконт де Лерак, если уж точнее. Ну да, ты наверняка не он... Просто совпадение, – буркнул, потухнув, Тейлор, потому что заметил, что озадаченность на лице француза не проходит.

– Да какой я тебе виконт, парень! Что ты! Ах да, черт, я ж не представился. Гхм... мое упущение. Просто тут каждая собака меня знает, и я как-то не подумал, прости! Моя фамилия всего лишь Лавиньи, дружище. Прошу любить и жаловать!

Француз сбавил шаг и поклонился в сторону Тейлора, прижав руку к груди.

– Рад знакомству, месье Лавиньи, – в свою очередь, учтиво склонил голову Генри.

– И я, Бастьен! Весьма, весьма рад. А фамилия твоя как? А то я, болван, только имя твое утром и спросил!

– Пасс. Себастьян Пасс, месье.

– Прекрасно, сударь. Вот и познакомились, – и француз, недолго думая, протянул Генри широкую крепкую ладонь, которую лейтенант с удовольствием пожал, ощутив ее трудовую загрубелость.

– А что касается виконта, Пасс... Что ж! Моя мать хоть и была мелкопоместной дворянкой, но мой отец – простой мастеровой из Марселя. Эх, скажу я тебе, что за мужик был! Всем мужикам – мужик! Такой рукастый – черт! Думаешь, кто меня всему научил?!

– Полагаю, отец, – улыбнулся Генри, хотя самого кольнуло что-то весьма похожее на зависть – своего отца он чаще всего видел, когда получал очередной нагоняй.

– Как в воду глядишь, дружище! А еще он никогда не унывал, мой папá. Все шутил, бывало, что бы ни случалось. И, представь, хоть выглядел он, как неказистый лесной тролль, но мамá вмиг при встрече влюбилась в моего старика за один только нрав. Весельчак потому что был и балагур! Обходительный с дамами, чертяка. И заметь, папаша всегда добивался своего, не побоюсь этого утверждения. Уж очень он любил рассказывать, как мою маман ублажал, но она – та еще бестия! – хоть, в целом, и не прочь была, но до-олго кочевряжилась. Хах, чисто для форсу! Еще бы! Аристократка же... С ними вообще не соскучишься, с моими родителями.

Тейлор смотрел на француза и дивился. Надо же, разве так бывает, чтобы простолюдин так нахально взял в жены родовитую особу? Но Шарль был очень убедителен, впрочем.

– Конечно, поначалу, все, как водится, языками-то чесали, но с моим папá разве поспоришь! В обиду он своих домашних никогда не давал. Кулаки-то у него были ого-го! – Шарль с сомнением посмотрел на свою увесистую кисть. – Не чета моим! Маман всегда говорила: за моим Пьетро хоть на край света! Потому что любовь у них была, Бастьен, такая, что в нашей деревеньке все завидовали! – Лавиньи тут внезапно прервался и посмотрел на Тейлора внимательно. – А что за друг у тебя? Живет в рабском поселке что ли?

– Нет, – нехотя ответил Генри, потому как вдруг понял, что его не особо тянет распространяться на эту тему, – он остался там... у Пейна. Ну... где хозяйка меня купила. На Антигуа. Имя его Зафар. Он очень хороший человек, – воспоминания о волофе до сих пор причиняли боль, но ведь Генри сам начал об этом разговор, если что...

– Ты его любишь? – задал француз совсем уж неожиданный вопрос.

– Конечно! Этого парня сложно не любить. Он, почитай, спас меня от смерти и с тех пор никогда не подводил. Только благодаря ему я еще жив. Или что ты имеешь в виду? – Генри вдруг осекся, нахмурившись, когда вспомнил мерзкие подначки Боба Тито.

– Да просто спросил... Прости. Я не хотел лезть в твою личную жизнь.

– Да никакой личной жизни нет! Мы просто друзья! – Тейлор почувствовал, как внутри забурлило, а вены на лбу набрякли.

– Хорошо, Бастьен. Конечно. Я ничего такого не имел в виду... – Лавиньи примирительно поднял руки ладонями в верх. – Если я оскорбил тебя, прости. Я не должен был спрашивать... Так, к слову пришлось.

Ничего себе, к слову!

Лейтенант изо всех сил пытался взять себя в руки, но никак не получалось. Такие разговоры напрочь выбивали его из колеи.

Дьявол! И почему двум парням нельзя быть просто друзьями? Обязательно какие-то долбаные намеки!

– Согласен, Бастьен... – француз, казалось, не заметил его раздрая, – друзья это прекрасно! Знаешь... у меня тоже был друг. Очень хороший. Но... он погиб на моих глазах, пытаясь защитить своих людей, когда чертовы рабы учинили беспорядки там, на Гаити, – острые глаза Шарля подернулись поволокой, а плечи заметно поникли. – К сожалению, я ничего не мог сделать, видел лишь, как дьявольские отродья забили его мотыгами. Мне чудом удалось скрыться тогда и... бежать в Санто-Доминго. Мадам Каталина приютила меня здесь, в своей «Райской Гавани», я ей очень благодарен за это. Но, я скучаю.... и иногда... иногда жалею, что не погиб вместе с Франсуа.

ГЛАВА 47.1. ЧТО ТАКОЕ БУМЕРАНГ (начало)

***

Лавиньи, чертов подлец, как ни в чем не бывало, шагнул вперед и учтиво склонился, терпеливо поджидая, пока опомнившаяся хозяйка представит гостям своего знаменитого «мастера на все руки».

Уж наверняка появление француза ни для кого не стало неожиданностью. Ведь это он как раз-таки и был приглашен к ужину. В отличие от Генри...

– Знакомьтесь, сеньоры! Небезызвестный вам шевалье Лавиньи, – донья из любезности к своему маэстро перешла с испанского на французский. – Мой парковый архитектор, декоратор, инженер... и, вообще, великий умелец. Посмотрите вокруг: благодаря этому изобретательному человеку, вы можете лицезреть сию необычайную красоту, – Каталина обвела грациозным жестом причудливо украшенную цветочными каскадами террасу. – А также обратите внимание на этот тонкий букет, возделанный на моих собственных виноградниках. Не правда ли, невероятно изысканно? – хозяйка качнула винным бокалом перед своим точеным носиком, как бы с великим наслаждением вдыхая аромат. – Уже два года как, под началом месье Шарля, на моей винодельне создается это бесподобное вино под названием «Эль-Пуэрто-Эн-Эль-Параúсо». Маэстро весьма сведущ в этих делах тоже...

– Неужели? – подал голос осанистый мужчина в полковничьем мундире. – Создать приличное вино в наших краях? Да вы волшебник, шевалье Лавиньи!

– О, сеньор... – Лавиньи многозначительно приподнял брови «С кем имею честь?..» – Благодарю покорно...

– Полковник Альберто Пинарио де Ховеманос, к вашим услугам, господа! – дон Альберто обращался явно к обоим вошедшим. – А это моя дорогая женушка, сеньора Элена Рубио Фуентес. И два моих оболтуса... Берто-младший и малыш Бенитто, лейтенанты. Вы не в претензии, дорогая Каталина, что я взял за труд представиться сам? Давайте будем по-простому. Мы же вовсе не чужие друг другу... надеюсь...

При этих его словах, – Генри заметил – лицо Каталины вдруг закаменело, и она натянула на свои хорошенькие губки чрезвычайно любезную улыбку, скорее, походившую на нервную гримасу.

– Сеньоры!.. – Лавиньи, прерывая напряженную паузу, вновь поклонился, впрочем, как и Тейлор.

Два молодых Пинарио с бесцветными лицами невнятно кивнули им в ответ. Потом все гости с немым вопросом перевели взгляды на Генри, который, кажется, уже успел взять себя в руки. Ну, более-менее...

Что задумал Лавиньи, лейтенант не представлял, но, в конце концов, держаться в любом, даже самом высокопоставленном обществе, Тейлор – виконт и офицер – бесспорно, умел всегда. Вряд ли он может опозориться здесь, если на то пошло. Хотя... ситуация слегка раздражала.

Похоже, его хотят выставить дураком? Или что это вообще?

Но, судя по реакции госпожи на внезапное появление непонятного невольника на фешенебельном обеде, в дураках себя чувствовал не только он.

Интересно, как все это сойдет с рук самому французу?

Наконец, донья Каталина отмерла:

– А это... гм-м... – повисла небольшая пауза, поскольку хозяйка застолья еще явно не придумала, что, в итоге, можно сказать про это, так некстати свалившегося ей на голову недоразумение, но ушлый француз тут же ловко вклинился:

– Позвольте представить вам, господа, кузена нашей достославной доньи, и, так случилось, моего лучшего друга, ученика и помощника... Себастьяна Пасса! Сеньор Пасс очень перспективный молодой кабальеро, а также талантливый изобретатель. Приехал сюда на стажировку из сáмого Лондона, – проговорил француз, ненавязчиво пропуская ошарашенного Тейлора вперед и, при этом, мягко подталкивая его в спину ладонью. – Прошу любить и жаловать!

И в тот самый миг, когда Генри, слегка огорошенный, проходил мимо, Шарль вдруг склонился и быстро шепнул своему подопечному, усмехнувшись с каким-то веселым удовлетворением: «Наслаждайтесь, дорогой мой Бастьен! Не благодарите!»

Лейтенант, пребывая в порядочном шоке от происходящего все же, заметил лишь, как Каталина при словах француза об его, Тейлора, с ней родстве, прошептала одними губами: «Кузена?!!», а затем хозяйка поперхнулась вином и как следует покраснела. Впрочем, яростный румянец на ее щеках украсил и без того блистательную донью изумительно. Генри оценил.

Испанка же буквально прожигала бедного Лавиньи взглядом. Насквозь.

При этом сам француз, как ни в чем не бывало, подошел со своей сердечной улыбкой облобызать ручку сеньоры Гальяно. Потом наступил черед миловидной доньи Элены, и после – старой мымры-дуэньи, сквасившей в ответ презрительную мину. В заключение, приветливо кивнув по очереди каждому из мужчин, маэстро дождался, пока слуги принесут еще один прибор для Бастиена и со спокойным достоинством уселся на заранее приготовленное ему место.

В результате пойти по рукам пришлось бы и Тейлору, если бы лейтенанта внезапно не выбило из колеи ощущение шелковистой нежности ручки испанской сеньоры в своей загрубевшей трудовой ладони.

А этот аромат ее кожи напрочь дурманящий мозг!.. Как же смочь оторваться вовремя и не расцеловать каждый изящный пальчик и... дьявольски восхитительный ноготок!.. Раз уж все равно он, Генри, тут в качестве законного кузена. Может себе позволить!..

– Ну, Басти, сколько ж можно? Прекрати сейчас же дурачиться, бестолочь! – что-то мягкое хлопнуло Тейлора по затылку. – Давай уже, садись за стол. Мы все тут голодные! А вас не дождешься!

ГЛАВА 47.2. ЧТО ТАКОЕ БУМЕРАНГ (продолжение)

– Кстати, ребята, еще один анекдот... – Тейлор сделал царственный знак лакею, и тот поспешил подложить лейтенанту на тарелку очередной ломтик ветчины, а виночерпий подлил вина, которое Генри тут же как следует распробовал, сладостно причмокнув. – Так вот, анекдот, друзья мои! Заходит Хосе в лавку и спрашивает: «У вас мыло есть, сеньор?», а лавочник такой: «Есть, только яичное». «Жалко, – говорит наш Хосе, – а я-то хотел весь помыться!» Гы-гы-гы!..

Лейтенант с мстительным удовлетворением увидел, как обе пожилые сеньоры густо покраснели, но сама Каталина повела себя довольно неожиданно. Она слегка приподняла брови, а потом губы ее – нет, правда? – тронула мимолетная усмешка.

Зато старшие мужчины, не сдержавшись, сдержанно фыркнули все же. То ли оценили анекдот, то ли Тейлор смеялся очень уж заразительно. А юнцы, вообще, откровенно заржали и теперь смотрели на раздухарившегося англичанина со всё возрастающим уважением.

– Хм! Что ж, – все еще взволнованная скабрёзностями Тейлора дуэнья Хуанита педагогично поджала губы. – Следуя вашей логике, сеньор Пасс, розовым мылом нужно мыть розы, а кокосовым – кокосы?

– А почему бы и нет, дорогая сеньора? – синие глаза лейтенанта уставились на чопорную даму с нежным простодушием. – Едим же мы бисквиты, фрукты и устрицы разными вилками.

– Боже! Какие глупости вы говорите, сеньор!..

– О, знали бы вы как это иногда приятно – сказать глупость! Попробуйте! – и Тейлор обезоруживающе улыбнулся суровой донье. – Анекдот в тему, сеньоры! «Вчера женился на гувернантке» – говорит Хосе приятелю. «Ну и как?» «Ну как... Ложимся в постель, а она мне – не сопи, когда целуешься. Не чмокай языком! Держи спину ровно! Не крути бедрами! Увеличивай темп! О, ДА-А! Все, спасибо. Ложись. «Удовлетворительно!»».

Дуэнья долго открывала и закрывала рот в крайнем негодовании, потом, наконец, выплюнула:

– Я вам тут не гувернантка, сударь!

– Да я разве про вас, миледи? Так... к слову пришлось. Вы не подумайте – ничего личного!

«...я уверен, что в постели вы великолепны!» – хотел добавить лейтенант, но испугался, что старушку тогда хватит удар. Она вон и так вся покраснела, словно лобстер в кипятке. А Каталина, вообще, смотрит на Тейлора как-то уж слишком зловеще.

– Ну, не берите в голову, дорогая сеньора Хуанита, – проговорила хозяйка, буравя Генри пронзительным взором, от которого, признаться, буквально холодело под ложечкой, – просто у нашего кузена, сдается, никогда не было гувернантки...

– Нет, почему же, милая кузина, было и много! Просто они все сбегали максимум через месяц. Хотя... в среднем где-то через неделю... Да...

– Оно и заметно, дорогой кузен.

– Что заметно, милая кузина?

Генри любовался на Каталину сейчас: глаза ее сверкали неистово, а губы хищно улыбались.

Боже, Боже, какая фурия!

– Заметно, что вас ни одна женщина долго рядом не потерпит!

– Это еще почему же?!

– Потому что вашими желаниями вместо головы управляет совсем другое место...

– Да? А что ж тут такого?!.. Разве это не плюс? Вот вы, донья Элена. Поведайте нам, какого бы мужчину вы выбрали? Горячего и пылкого или вяленую треску не первой свежести?

– О, сеньор Пасс, – все еще смущенная Элена ласково улыбнулась, – уверяю вас, мой муж меня полностью во всем устраивает.

– Ву а ля! Таковы уж мы, мужчины, как вы сами изволили недавно выразиться, донья Каталина! – Тейлор вперился в хозяйку так, что, казалось, схлестнулись два клинка. – Их истинные желания всегда от любви к женщине. Так ведь, полковник? Вот, кстати – не обессудьте! – еще один анекдот, сеньоры. Поймал Хосе в озере русалку. А она ему и говорит: «Отпусти меня, добрый человек, а я тебе три желания исполню». А Хосе ей: «Что ж, ладно. Но желание у меня одно, милочка, а исполнишь ты его три раза!» – Генри поднял очередной бокал, буквально слившись глазами со стальным взглядом Каталины. – Так, выпьем же за любовь, господа!

– Конечно, сеньоры, давайте за любовь! – пылко подхватил раскрасневшийся от вина Бенитто. – За истинную любовь, которую воплощает здесь хозяйка этого гостеприимного дома, очаровательная донья Каталина. Вы положительно околдовали наши сердца, милая сеньора!

– Осторожнее, юный Бенитто! – Тейлор гадко улыбнулся через стол порыву юноши. – Вы знаете, сударь, в чем разница между колдуньей и ведьмой?

– В чем же, дон Себастьян? – неискушенный паренек явно не почуял подвоха.

Генри склонился ближе к собеседнику, доверительно понизив голос:

– Пять лет брака! – он бросил многозначительный взгляд на чету Пинарио, с удовлетворением отметив, как теперь уже вспыхнул в негодовании пожилой испанец.

– Еще хоть одно невежливое слово в присутствии моей жены, Пасс, и я вас убью! – не меняя позы, невозмутимо проговорил он, и, несмотря на внешнее спокойствие, от этого человека повеяло истинной угрозой.

Лейтенант вдруг понял, что полковник не шутит. И, вопреки здравому смыслу, все в Тейлоре забурлило от радости.

Погибнуть с честью! Не об этом ли он, дьявол, мечтал все это время! Да пусть хотя бы это будет долбаная дуэль! Не все ли равно! И тогда – конец треклятому рабству!

ГЛАВА 47.3. ЧТО ТАКОЕ БУМЕРАНГ (окончание)

***

Генри пришел в себя на берегу вечного океана. Ласковые волны, как водиться, нескончаемо шуршали по древнему шелковистому песку. Занимался благословенный рассвет. Щедрое солнце, неутомимо восходя где-то за островом, лучезарно золотило розовый небосвод, подкрадываясь к лейтенанту со своим нежным приветливым лобзанием.

– Отстань!

Тейлор повернулся на бок, тщетно завернув голову в руки. И застонал. Подлая черепушка стрельнула болью прямо в виски. Его замутило. Кроме того, какой-то гадостный червяк вдруг проснулся и теперь вовсю топтался по его душе своими грязными лапками, возвещая, что случилось кое-что чертовски паршивое.

«И чего это я, к дьяволу, так надрался?» – была его вторая здравая мысль, а потом лейтенант все вспомнил. И его захолонуло.

Генри со стоном поднял голову, обвел тусклым взглядом пустой пляж, и, далее, – тягучие воды рассветного океана...

Может, пойти сразу утопиться, все равно ведь прибьют. И наверняка эта процедура будет довольно мучительна... А он, Тейлор, и так... и так... уже... О-О-О!..

Лейтенант едва успел свеситься с лежанки, на которой – под хлипким навесом из пальмовых листьев – безжизненно валялась его полумертвая тушка. И в тот самый миг значительная часть его плотного вчерашнего ужина оказалась на песке. В весьма неприглядном виде.

Господи!.. Дьявол! Да какого... какого же черта!

Несколько минут его знатно так выворачивало. Потом Генри опять с жалобным выдохом откинулся на лежак и затих, боясь пошевелиться. «Боже! Зачем же я так нажрался-то, идиот? – задался он вновь закономерным вопросом, зыбко маячившим сквозь вязкую дрему где-то на задворках гаснущего сознания. – Чтобы еще раз!.. Да никогда в жизни!»

Некоторое время лейтенант собирался с силами, чтоб хотя бы просто открыть глаза. Потом почувствовал, как во рту, кроме едкого омерзительного привкуса, образовалась липкая сушь, такая, что невозможно стало разодрать скованные жаждой челюсти.

«Господи! – подумал Тейлор, ощущая себя на редкость беспомощно. – Где все эти чертовы слуги, которые сейчас так нужны?»

Вчера пройдохи скакали вокруг пирующих сеньоров козликами, справедливо полагая, что все недоеденные вкусности и выпивка достанутся им, в результате.

Сейчас весь свой жалкий остаток никчемной жизни лейтенант готов был отдать за глоток холодной воды. Воды, которой рядом с хижиной француза текла целая река...

М-м-м... Там, в верхнем водопадике она такая ледяная, аж зубы ломит!

Проклятая речка соблазнительно мерещилась Тейлору сквозь сомкнутые веки, коварно будоража своим сверкающим нутром.

Да ладно, на худой конец, полный, запотевший от холода стакан подойдет...

Невыносимая жажда все же заставила его предпринять попытки к телодвижению, хотя... было нелегко. Но надо же что-то делать! Генри поднапрягся и... открыл глаза, потом громадным усилием воли перекатил голову на бок. Что-то яркое, солнечное замаячило перед его расфокусированным взором.

Нет, не может быть! Видать, ему чудится от переутомления!..

На табурете, рядом с его лежанкой стоял стеклянный графин, почти до верху наполненный животворной оранжевой жидкостью. И тут же – довольно большой стакан, тоже налитый до краев, с трубочкой и кусочком какого-то спелого фрукта, красиво насаженным на кромку.

Господи, Христос милосердный! НЕУЖЕЛИ СОК?! Это кто же о нем, Тейлоре, так рачительно позаботился? Лавиньи?

Дай же Бог мерзавцу всяческого счастья!

Впрочем, лейтенанту было не до выяснений личности неизвестного благодетеля. Он, потея от слабости всем своим дрожащим телом, потянулся к вожделенному стакану, едва не выронив драгоценный напиток, потом выкинул дурацкую трубочку к дьяволу, донес до пересохшего рта и... буквально в три глотка осушил емкость. Если честно, даже не почувствовав никакого вкуса.

В конечном итоге, Генри, ничуть неутоленный, заграбастал весь графин и, особо не утруждая себя лишними переливаниями, сразу, не отрываясь, выпил половину. По мере насыщения он начал ощущать вкус, все же, – кисло-сладкий, освежающий, душистый, с терпкой горчинкой и явными нотками чего-то... алкогольного?

Чертов Лавиньи!

От навязчивого запаха спиртного желудок вновь затрепыхался, но лейтенант прицыкнул на поганца, помня по своему прежнему богатому опыту, что надо как-то переждать и... Чудо случилось! Гадкий мир вновь расцвел красками. Мозг прояснился, а тело воспрянуло, будто растение, которое ненароком засохло на корню, но напитавшись соками земли, вновь расправило свои пожухшие листья, наливаясь новой жизнью. В общем, ему, телу, несомненно, захорошело!

ГЛАВА 48.1. МУДОДЕНЬ СЛУЧАЕТСЯ (начало)

***

С того памятного момента жизнь Генри Тейлора круто изменилась. Не сказать, чтобы всё так изумительно наладилось, и он стал расхаживать празднующим гоголем там, где ему вздумается, и попивать себе коктейли на пляже. Но, право, он бы мог. Потому что никто за англичанином теперь особо не надзирал... Кроме собственной совести, впрочем.

Фактически он оставался рабом. Но практически месье Лавиньи действовал так деликатно, что лейтенант вроде как и не чувствовал своего унизительного статуса. В первую очередь, это выражалось в отношении. С ним, Тейлором, считались. К его мнению прислушивались, спрашивали его советов и пожеланий, ни намеком не демонстрируя истинного положения вещей. А это дорогого стоило.

Во вторых, ему подспудно предоставили выбор. Генри мог отказаться, не объясняя причин; мог пойти, куда хочется; мог даже отдохнуть, если устал. И это казалось сейчас чертовски необычным лейтенанту, давно привыкшему к хлысту и окрикам.

Другое дело: когда его неуемный новый патрон трудился в поте лица, то как-то неловко было Тейлору бесстыдно прохлаждаться.

Но, самое главное, с французом было безумно интересно, на самом деле. Прямо-таки захватывающе! Так, что Генри даже не замечал, как летят его рабские дни. Этим маэстро напоминал лейтенанту незабвенного Луиса Мюррея, пусть честный шотландец вечно царствует в раю!

Вот и Лавиньи, увлеченный, казалось бы, всем на свете, невольно заражал любопытством других. В частности его, Генри Тейлора. Лейтенант ощущал, как волнующе пробуждается в нем интерес ко всему вокруг, усиленный тем, что он постоянно слышал от маэстро одни лишь похвалы и восхищение своими «невероятно замечательными талантами».

Ой, да бросьте!..

Таким образом, Генри под чутким патронажем француза расслабился и вздохнул свободнее, почти чувствуя себя человеком.

Что ж, при таком раскладе год можно и протянуть... Вернее, теперь уже одиннадцать месяцев, если верить госпоже Гальяно. Но не могла же такая родовитая особа обманывать!

Обычно до донышка сам верный своему слову, Тейлор не допускал даже мысли о том, что кто-то может и не быть.

С хозяйкой, впрочем, он почти не сталкивался, предпочитая держаться от непредсказуемой испанки подальше. Хотя... работая иногда по просьбе Лавиньи в саду, он мельком замечал ее летящую фигуру, напитанную врожденной грацией, когда донья, в сопровождении каких-нибудь гостей или своего смазливого мулата-раба, держащего над ней солнечный зонтик, прогуливалась по тенистым дорожкам парка. Вопреки своему вполне объяснимому неприятию, Тейлор следил украдкой за госпожой, а нутро его отчего-то сладостно екало. И тогда лейтенант спешил отвести жадный взгляд, чтобы избавиться от нелепого наваждения.

Сама работа по саду, грех жаловаться, выглядела несложно. Так... если только Тейлору приходилось подстричь кусты, либо скосить газон, либо перекопать не более полуара [1] рыхлой уже земли под бесконечные цветники француза. Даже выполоть сорную траву англичанину более не поручали, потому что Генри не способен был отличить зерна от плевел и однажды выдергал вместе с бурьяном что-то весьма ценное.

Лавиньи явно расстроился, правда, виду не подал, а лейтенант, удрученный промашкой, тайком достал из шкафа один из его гигантских фолиантов по ботанике и даже честно полистал. Но так ничегошеньки и не понял.

Все растения с их листьями и цветочками на рисунках тоже, к дьяволу, выглядели на одно лицо, да еще и подписи эти витиеватые. На чертовой латыни!..

Но, в целом, если сравнивать его нынешний труд с той сумасшедшей пахотой на плантациях под палящим тропическим солнцем, когда Тейлор, голодный до колик, стоял по щиколотки в едкой болотной жиже, тщетно отмахиваясь от оголтелых насекомых и сжимаясь под придирчивыми взглядами надсмотрщиков, то сейчас все эти поручения выглядели так... одним баловством!

Хотя и такие садовые работы случались нечасто, потому как напарники, в основном, до обеда пропадали на винодельне, где француз обучал своего подопечного всем тонкостям производства. Кое-что Тейлор уже откуда-то знал, но некоторые вещи становились для него открытием. И любознательный англичанин впитывал все сведения, истинно, как пересохшая губка.

А потом, после непродолжительной сиесты – или даже во время нее – мужчины шли в мастерскую и там возились до самого вечера: разрабатывали разные хитрые прилады, делали керамические детали к обещанному водоводу или же доводили до ума механизм танцующего фонтана.

Конечно, все эти невероятные штуки придумывал Лавиньи. Но и Тейлор, по мере своего понимания, участвовал в обсуждении. И иногда, представьте, у него получалось удивить собственной свежей мыслью не только маэстро, но и самого себя. Впрочем, добродушный француз не переставал восхищаться даже тем, как подопечный прекрасно вымешивает глину, и какие же ровные у лейтенанта получаются заготовки для водопроводных труб.

Ну так-то да, если не считать пару тех десятков, которые он, Генри, перед этим безбожно запортил.

Оставалось только непонятным, когда спал сам Лавиньи, поскольку, перед тем, как утомленный насыщенным днем Тейлор доползал до кровати и начисто отрубался, француз скрывался в своей лаборатории со словами: «Ты иди, мой любезный друг... Мне тут пришла в голову одна занимательная идея... Я, с твоего разрешения, еще немного поколдую».

А когда Генри просыпался утром, то Лавиньи уже – или же еще! – что-то химичил в своей епархии, приветствуя англичанина уставшей рассеянной улыбкой.

ГЛАВА 48.2. МУДОДЕНЬ СЛУЧАЕТСЯ (продолжение)

***

Так прошло чуть более декады, которые по насыщенности показались Генри едва ли не месяцем.

Да уж, предприимчивый Шарль не привык зря время терять!..

– Послушай, Бастьен, друг мой, – сказал Лавиньи как-то за ужином. – Завтра мне понадобится твоя помощь, а то я не совсем успеваю. Хоть прям разорвись, ей Богу! Совершенно безотлагательные дела в Санта-Доминго: должны прибыть виноградные саженцы совиньон с кораблем из Кадиса. А до приема по случаю именин сеньоры у нас остается совсем немного времени. Саму чашу фонтана мы почти оформили, остается подвести воду. Возьмешься ли ты за это, дружище? Там ничего сложного, на самом деле. Нужно прокопать траншею глубиной примерное по колено и шириной в пару футов – от речки, которая течет наверху за беседкой, до той площадки, где мы установили механизм фонтана. В мастерской на столе – план. Найдешь? Я там все нарисовал, как нужно. Работы где-то часа на три-четыре, не больше. Думаю, до вечера ты легко управишься, друг мой. Кстати, сам можешь сильно не утруждаться. Возьми пару крепких парней, пусть копают, а ты проследи. Хорошо?

– Да не вопрос, месье. А где берут таких парней?

– Спроси управляющего. Скажи, я велел. Сделаешь, мун кер [1], а? Я буду чрезвычайно благодарен.

– Ладно, – пожал плечами Генри: «И правда, что тут сложного?» – Не переживай, Шарль. Все будет в порядке.

– Там в плане увидишь: копать нужно справа от беседки. Слева сеньора Гальяно взращивает черенки невероятно ценных сортовых азалий. Она даже мне не доверяет их трогать, говорит, не так дыхну на них и, ах!.. Все пропало! – Лавиньи хмыкнул, довольный своей шуткой. – Не перепутаешь, м?

– Конечно, нет, купер [2]! – Генри с наслаждением запихал в рот кусочек сочной индейки. – Что я право от лево не отличу, что ли? Это первое, чему учат в армии. Все будет в лучшем виде, месье капитан, не переживайте!

– Ну вот и славно! – Шарль поднял за ножку бокал вина и полюбовался его рубиновым нутром на заходящее солнце. – Тогда я, несомненно, буду спокоен, дружище.

***

Сложности начались с самого утра, когда Генри разыскал управляющего и вежливо передал ему просьбу Лавиньи.

– Да ты с ума сошел, парень! – рявкнул тот недовольно. – Где я тебе сейчас свободные руки найду? Все при делах. Если хочешь, иди в рабский поселок и ищи там своих парней. А у меня в поместье все заняты!

Понятно.

Такого поворота Тейлор, правда, не ожидал. Идти в поселок и разговаривать с тамошними надсмотрщиками – себе дороже. Но лейтенант, как водится, перед трудностями отступать не привык и, прикинув, решил, что справится своими силами.

Что он вам какую-то канаву не выкопает?! В бытность у Пейна он, Генри, гораздо больше земли перелопатил!

Тейлор раздобыл у кладовщика мотыгу с лопатой , но на полпути к месту дислокации вдруг понял, что забыл план.

Дьявол!

Тащиться сызнова через весь сад, теряя время и силы, не хотелось. Генри решил, что сначала сориентируется прямо на месте, что к чему, а там будет видно. Если что – сбегает.

Впрочем, понять все и без плана оказалось не так уж сложно. Правда, с обоих сторон беседки находились одинаковые, по сути, поляны, которые были густо заполонены какой-то непонятной растительностью, но ведь Лавиньи четко сказал – копать справа. Кстати, с правой стороны прокладывать водовод, очевидно, получалось куда как удобнее – расстояние короче и уклон чуть круче. А еще земля как-то мягче копалась – камней поменьше. Вернее, на поверхности их почти и не было.

Ну, Лавиньи-то ведь смышленый малый – знает, как все правильно распланировать!

Генри рьяно взялся за дело. Правда, часть пути пришлось прорубаться сквозь заросли кустов, которые окружали речушку, а так же корчевать корни и гигантские камни, попадающиеся в глубине, под землей. Поэтому Тейлор, словно крот, перемазался с ног до головы, спина и плечи с непривычки ныли, а на ладонях сызнова набухли волдыри – давненько, прямо скажем, он не орудовал мотыгой!

Но зато лейтенант был доволен сам собой как никогда: задание Лавиньи выполнено вовремя и с блеском.

Он, Генри, не оплошал! Не подвел своего патрона. К вечеру, когда жаркое солнце, наконец, смягчило свой пыл, ров был почти полностью готов – шириной в два фута и глубиной по колено, как того и требовалось. Осталось пройти каких-нибудь полдюжины ярдов, чтобы попасть непосредственно к фонтану и... ву а ля!

Он склонился в свою канаву, пытаясь извлечь очередной камень, когда внезапно сзади раздался придушенный вскрик. Будто ахнула женщина, а потом ей внезапно заткнули рот. Генри, с утра привыкший к тишине, вздрогнул и обернулся. На него смотрели огромные глаза сеньоры Гальяно. Полные ужаса. Рот красотки при этом был стиснут ее собственной ладонью.

Ну что еще за дьявол?!

Тейлор разогнулся и, учтиво поклонившись хозяйке, замер. Некоторое время они так пялились друг на друга, и лейтенант, как ни старался, никак не мог догадаться о причине столь бурной реакции Каталины. Хотя он честно перебирал варианты.

ГЛАВА 48.3. МУДОДЕНЬ СЛУЧАЕТСЯ (окончание)

***

Плавясь от стыда и предстоящего позора, Тейлор надменно вздернул подбородок и прошествовал туда, куда его послали. То есть, на конюшню. Осторожно заглянул в ее уютный запашистый полумрак... Молоденький негр неподалеку от входа старательно чистил золотистую красавицу-кобылу.

– Эй, послушай, приятель... – проклиная все на свете, вполголоса позвал Генри.

Малец обернулся и, увидев перед собой белого человека, испуганно вытаращил глаза.

– Ты это... чико... слышь...– как поведать о деликатной цели своего визита, Генри не представлял.

Не подскажешь ли, где найти человека, который сможет меня высечь? Так что ли? О, Господь Всемогущий! Дай мне сил!

Мальчишка уставился на внушительного белокурого господина еще более испуганно.

– Что вам угодно, сеньор? – пискнул он сдавлено.

– Мне нужен человек, который исполняет у вас наказания, – наконец, деловым тоном осведомился Тейлор, решив представить все дело так, будто не для себя он этого человека ищет.

Мальчишка посерел. Видимо, решив, что для него.

– Ты мне можешь сказать, где он? – Генри требовательно повысил голос, потому как паренек, похоже, обратился в соляной столп. – Донья Каталина там... велела... позвать.

Мальчонка, икнув, указал скребком во глубину конюшни, откуда доносились хриплые покашливания и другие звуки чьего-то громоздкого присутствия.

– Дон Гуано там, сеньор, – вдобавок к своему жесту пробормотал паренек – для пущей убедительности, и тощая ручонка его в этот момент взволнованно подрагивала.

Важно кивнув мальчишке, Генри незаметно сглотнул и, поднырнув под развязку лошади, пошел дальше. Искомый Гуано, невозмутимый, словно индейский вождь, находился в одном из пустых стойл, откуда он выгребал соломенную подстилку вместе с навозными катышами. Вилы размеренно летали в его мощных руках.

Генри остановился, не зная, что теперь говорить.

Не могли бы вы выпороть меня, сэр? Звучит как-то не очень, право...

Верно, почувствовав спиной присутствие постороннего, Гуано неторопливо развернулся.

– Чего тебе, бледнолицый? – окинув Тейлора непроницаемым взором, осведомился «вождь».

Дерьмище!

– Я... это...

– Ну, чего жмешься? Говори, чего надо, англичанин, или проваливай.

– Я... гхм... госпожа... она...

Лейтенант почувствовал, как в следствии такого немыслимого конфуза, его накрывает волна бесконтрольного жара. До слез. Гуано, спокойный, как скала, смотрел на него в ожидании, пока Тейлор, наконец, разродится, и помогать непонятному пришельцу, очевидно, не собирался.

Ну чего, сам что ли не видишь, зачем я пришел, истукан бесчувственный?!

– ...она эта... велела... наказать... – еле вымолвил Генри, чувствуя, как гадко сводит челюсть.

– Понятно, – спокойно выдал Гуано, обстоятельно втыкая вилы в кучу навоза. – За что велели выпороть?

– Не твоего ума дело! – буркнул лейтенант необдуманно, потому как в этот момент просто изнемогал от неловкости.

– Знаешь, белая задница, как раз моего. Поскольку от этого зависит чем и сколько.

– Ну... эта... ладно... – Тейлор практически хрипел. – Я позволил себе разговаривать с госпожой... непочтительно.

ОЧЕНЬ непочтительно, если уж быть до конца честным.

– И эта... перепутал, в общем... какие-то там цветы не те... испортил. Но я не специально!..

Гуано покачал головой, будто королевский слон снизошел до шкодливой мухи.

– Оно и видно – ты совсем идиот. Нашу добрую госпожу еще надо умудриться довести, чтобы она выпороть велела. За последние пару месяцев ты – второй.

Добрую?! Это он сейчас про ту ведьму что ли?

– Ты собираешься разговоры разговаривать или все же делом займешься? – Тейлор из-за нервов решил не уточнять, чего ж такого сделал первый, хотя было любопытно вообще-то.

– Мне сейчас недосуг. Приходи часа через два, бледнолицый, – величественно отрезал конюх, вновь берясь за чертовы вилы.

Что?! Ждать наказания такую хреновую уйму времени. Да он совсем ополоумел, ублюдок! Хочет, чтобы он, Тейлор, окончательно извелся в ожидании?!

– Госпожа велела срочно! А потом прийти к ней – показать!.. – на ходу соврал Генри, не зная, что тут можно еще предпринять.

Грум посмотрел на него даже с некоторым интересом, потом хмыкнул недоверчиво и снова аккуратно вонзил свои вилы в навоз.

– Ладно. Идем, – коротко буркнул этот бесстрастный перец и повел Генри вдоль стойл, в конец конюшни – к амуничнику.

– Снимай штаны и ложись, – вполне себе буднично заявил Гуано, кивнув на мешки, которые удобной кучей были наставлены у стены и пахли очень вкусно – каким-то зерном.

– Че сразу штаны-то?! – зашелся в негодовании Тейлор, и так взвинченный под завязку. – По спине нельзя что ли?

ГЛАВА 49. ДРЕБЕДЕНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

***

Сумрачный лондонский день. Тишина. Мертвый штиль вокруг, но, кажется, собирается дождь... Генри стоит на Кинг-стрит, что в Ричмонде, перед фамильным особняком графов Дерби. И млеет – до слез!

Он дома, наконец-то! После стольких злоключений и тягот. Неужели это правда?! Его мечты сбылись!

Вне себя от сладостного счастья блудный сын собирается взлететь по ступеням, чтобы обнять родимую матушку. И сестру!..

Сейчас...

Но дом почему-то кажется обветшалым, тусклым – нежилым. Генри без особого удивления отмечает это. Мутные проемы окон безжизненно глядят на чужака. Не блестят внутри огоньки свечей, нет теплой домашней суеты. И никаких тебе фешенебельных занавесок!.. Но какая разница – Тейлор вовсе не предает этому значения.

Он дома! Сейчас... он войдет, и все будет хорошо! Там его ждут!

Генри в радостном нетерпении стучит молоточком в дверь, но никто не открывает отчего-то – в доме глухая тишина.

Сейчас...

Лейтенант долбит уже отчаянно – кулаком, и тяжелая дверь вдруг поддается с тоскливым скрипом, а за ней – неприютная пустота. Смутное ощущение тревоги заставляет Тейлора похолодеть. Вялой рукой толкает он тяжелую дверь и медленно ступает внутрь.

Пахнет сыростью, плесенью, старым деревом... Неухоженный паркет скрипит под ногами, гулкое эхо шагов раздается по стылому дому. Хотя... в старом запущенном камине почему-то горит огонь, будто кто-то ушел отсюда совсем недавно. Ушел специально, чтобы не встретиться с ним, Генри Тейлором.

Но чу! Сзади слышится осторожный топоток. Некто крадется за его спиной...

Лейтенант оборачивается, в надежде найти того, кто здесь обитает, и вдруг понимает, что каким-то образом уже находиться не в собственном доме, а в хорошо знакомой ему тесной каморке.

Да! Той самой поганой комнатушке, безо всякого выхода, где так долго держал его проклятый герцог Бедфорд, как раз перед тем, как продать в ужасное рабство! Вон и платок подлого ублюдка с вензелями валяется в углу...

Но Тейлору мниться отчего-то, что страшная темница герцога находится как раз в подвале его собственного дома – на Кинг-стрит.

Генри до мурашек чувствует беспросветную гибельность этого каменного мешка. Он понимает, что должен срочно сделать что-то сейчас! Может быть, в корне изменить этот важный момент, чтобы с ним не случилось непоправимого...

Конечно! Он знает как! Просто надо найти выход отсюда! Ведь его родные совсем рядом!.. Нужно позвать на помощь, и его непременно освободят! Его не бросят здесь умирать!

И Генри отчаянно кричит, срывая голос... Скребет каменные стены, срывая ногти до крови, судорожно колотит в глухую дверь.

Но никто не приходит. Никто не слышит его!

И в этот миг Тейлор понимает с жуткой безнадегой: про него забыли. Навсегда.

И тут он ощущает, что стены каморки начинают съезжаться, а тьма вокруг еще больше густеет. Генри оказывается в пыльном чулане, посаженный мисс Грифон за какую-то провинность. Вокруг шуршат огромные крысы. Они приближаются, пищат и, кажется, это они, мерзкие твари, так больно кусают его за задницу. Еще немного, и адские создания – Генри цепенеет от ужаса! – обглодают его нежные кости. Как это случилось с тысячами непослушных мальчиков до него!

– Матушка! – рыдает он в голос. – Матушка! Помоги!

И она приходит. Она – рядом! Тейлор чувствует ее нежное присутствие, но... никак не может различить лица. Ему кажется... она сейчас действительно протягивает к нему руки? Генри тоже тянется к благословенному образу изо всех сил... Потому что от этого – совершенно точно! – зависит его спасение. Но плечи закаменели, будто какие-то оковы не дают им пошевелиться.

– Матушка, помоги... – шепчет Генри, задыхаясь от слез.

«Не бойся, братец, – почему-то говорит мать голосом сестренки Китти. – Крысы всегда бегут с тонущего корабля... Сейчас... сейчас их смоет. Из-за дождя море вышло из берегов...»

Не осознавая зачем, Генри смотрит под ноги и замечает, как тесную комнатушку быстро заполняет вода. Грязная, вонючая, топкая – совсем как в корабельном трюме. Генри наблюдает с беспечным интересом: его щиколотки исчезают в мутной клубящейся жиже, потом вода поглощает его колени, бедра, грудь....

Стены кладовки, между тем, сужаются еще больше, стискивая со всех сторон. Генри становиться тяжело дышать, невозможно шевелиться. И тут он с диким ужасом понимает, что это... гроб! Он заперт в железном гробу! И Тейлор, барахтаясь, кричит из последних сил – дико, безнадежно. Чувствуя, как неумолимая вода заливается рот, надсадно открытый для последнего вздоха...

И вдруг какая-то теплая мягкая рыбина настоятельно тыркается в его плечо.

– Басти... Басти... Чш-ш-ш... Тихо, мун кер... это сон. Всего лишь сон...

Судорожно вздохнув, Генри выныривает из топкого сновидения и с трудом приоткрывает заплывшие веки. На него – в свете трепещущей свечи – смотрят участливые глаза.

Ах да!.. Это Шарль.

ГЛАВА 50.1. ПРОГУЛКА (начало)

***

Генри очнулся от того, что докучливые мухи щекотно прыгали по его голым пяткам, и – ко всему прочему – отвратно зудели в уши. Этот несносный казус как назло прилагался к тому бесспорному факту, что общее состояние лейтенанта оставляло желать лучшего...

Гребаный компот! Да что там говорить, было так муторно, что хоть в петлю.

Тейлор еще некоторое время безуспешно боролся с наглыми тварями, неистово дергая ногами, что твой арлекин на веревочках, потом замычал беспомощно, со скрипом повернулся на спину и окончательно пришел в себя. Ожидаемо, самочувствия это отнюдь не улучшило, потому что воспоминания о вчерашнем непотребстве с радостным оживлением полезли в его пробудившийся мозг.

Ситуация с Лавиньи, хоть и пульсировала болью в сердце, но уже не казалось такой катастрофичной. В конце концов, переспав с этим, Генри понял, что будет держаться от чертова содомита подальше, чем бы для него, Тейлора, это не обернулось.

Пока ведь никто ни к чему не принуждает, хвала Иисусу! А далее – если что – сразу в глаз!

Вряд ли гребаный француз побежит жаловаться, ибо в его интересах избегать скандала. Да и не похоже, чтобы Шарль стал откровенно домогаться, не давая Генри прохода.

В общем, дьявол с ним! Поживем – увидим...

Впрочем, хотя все это и выглядело чрезвычайно мерзостно, но, кажется, не только сей гадостный червяк исподволь донимал Тейлора. Что-то еще терзало его, не давало покоя.

Конечно! Как он мог забыть! Каталина! Он ей вчера такого кошмара наговорил! Сгоряча, несомненно... Но сути это не меняло.

Генри сглотнул, ощущая в желудке холодок непоправимости.

Бог ты мой! Какой же он беспросветный мудель все же! Офицер называется... Да он просто жалкая недоросль! Тявкал на хозяйку как дурной невоспитанный щенок. Господь! И чего это вообще на него нашло?! Обычно к женщинам он, Тейлор, всегда испытывал определенный пиетет. Зачем же он вчера так выделывался?

В результате обидел девушку, которая, по сути, ничего плохого ему не сделала! Наоборот, спасла от кровожадной расправы Пейна, да и от надсмотрщиков своих, кстати.

Конечно, кто спорит, донья совсем не подарок... Вздорная, как тысяча валькирий – этих доблестных воительниц из скандинавских сказок. Но, коли на то пошло, такое своенравие получается лишь преимуществом на его, Тейлора, искушенный вкус. Лейтенанту по жизни, право слово, надоели покладистые штучки, которые с готовностью раздвигают ноги после первого же заинтересованного взгляда с его стороны.

Дьявол! И что ему теперь делать со всем этим? Назад-то не воротишь!

Некоторое время в голове вертелась здравая мысль о том, что каким-то образом нужно найти донью и хотя бы извиниться что ли. Но очередное перемещение бренного тела на жесткой лавке отозвалось глухим нытьем в побитых местах, а также жгучим уколом прямо в его поруганное достоинство, заставившие Генри резко поменять планы.

Да пошла она! Стерва!! Вчера он и так расплатился сполна за свой несдержанный язык. Собственной задницей, между прочим! И вообще, нечего было его донимать. Сама виновата! Хотела кусануть побольнее? Вот и получила!

Осторожно покрутившись несколько минут и сладостно муссируя собственную обиду, Тейлор так и не придумал ничего более очевидного, чем пойти заняться делом все же. Вчерашнее ротозейство, по-хорошему, надо было исправлять.

Что там говорил Лавиньи пред тем, как?.. Тьфу! Вспомнить противно... Ага! Чертовы азалии следует просто пересадить в другое место. И для этого нужно перекопать слев... с другой стороны от беседки, в общем.

Кроме того, Генри уже знал по собственному опыту: тяжкая монотонная работа хорошо прочищает мысли от всякого ненужного хлама и помогает успокоиться. Потому он встал, грустно вспомнил про ломоть душистого хлеба с молоком, которые – как обычно, по утру – наверняка дожидались его на столе в гостиной, заботливо прикрытые тряпицей, и решительно потопал в сторону чертовой беседки.

Лопата оставалась там, где он вчера с гонором воткнул ее в кучу земли. Тут же валялась и мотыга.

Конечно, кто б их убирал? Не донья же! Да и Лавиньи вчера, похоже, получалось не до того. Несколько ящиков со спасенными растениями аккуратно стояли на скамейках беседки, и гадкие цветочки, из-за которых разгорелся весь сыр-бор, выглядели – Хвала Иисусу! – даже вполне себе сносно.

Каталина – можно надеяться – все же сменит гнев на милость... когда-нибудь.

Тейлор внезапно осознал, что последнее время почему-то позволяет себе называть хозяйку просто Каталиной. В собственных мыслях, конечно. Ни госпожой, ни сеньорой, ни доньей, как она велела, а, именно, так – по имени – недопустимо фамильярно! Хотя Генри и знаком-то с испанкой всего ничего, а общается – и того меньше. И в большинстве своем – сцепившись в каких-то дурацких перепалках.

Черт! Для джентльмена называть малоизвестную даму по имени не слишком-то прилично, а для его рабского положения, вообще – немыслимая вольность. Вот как бы не ляпнуть невзначай! Иначе распнут его на жарком тропическом солнышке – позагорать. Пока кожа не обгорит до мяса! Такую расправу над несчастными рабами он пару раз наблюдал у треклятого Пейна...