В шаге от тебя

Глава 1. Моника

Глава 1. Моника

Я закрыла учебник и быстро встала, ощущая, как в груди поднимается прилив волнения. Остатки лекции еще гудели в голове, но мне нужно было успеть на работу. Время было слишком ценным, чтобы терять его на размышления.

Бежала по коридору, пробивая себе дорогу через студентов, спешащих по своим делам. В голове мелькали мысли — о предстоящем дне, о том, как быстро пролетает время, и о той пустоте, которая всегда сопровождает меня в такие моменты.

На улице уже было прохладно, легкий ветер трепал волосы, а в воздухе пахло дождем, который, кажется, вот-вот начнется. Я натянула капюшон и ускорила шаг, торопясь к кафе. Там меня ждала моя небольшая, но уютная смена — место, где я могу забыться, погрузиться в ритм работы и не думать о прошлом.

Пробираясь через толпу, я невольно задумалась о себе. Прошлое — оно было как тень, которая постоянно маячит где-то в уголке моего сознания. Воспоминания о тех тяжелых днях, когда все казалось безнадежным, не дает мне спокойно спать.

Я помню, как однажды, когда мне было всего шестнадцать, меня забрали из дома — из той маленькой квартиры, что я делила с родителями, которых уже давно не было. Тогда я впервые почувствовала, что означает быть полностью одной, без поддержки и защиты. В интернате я думала, что все наладится, что я найду свое место. Но жизнь быстро напомнила о себе.

Друзья исчезали, как тени. А я — становилась все более одинокой. В те дни я научилась скрывать свои чувства, держать внутри все то, что не должна показывать. Иногда казалось, что сердце вот-вот разорвется, когда я видела, как другие смеются, а я — остаюсь на обочине.

Но самое страшное — это было ощущение, что я не совсем одна. Что-то внутри меня напоминало о том, что я не должна доверять никому. И даже сейчас, когда я стою здесь в этом городе, полном жизни, я чувствую, как внутри что-то зашевелилось.

Может, это страх? Или просто усталость? Неважно. Время идти — и я знаю, что мне нужно быть сильной.

Я свернула за угол, и кафе уже было видно. Внутри — тепло, запах кофе и свежей выпечки. Там я найду свой маленький мир, хотя бы на несколько часов. И, может быть, там я смогу немного забыться.

Я быстро прошла к кассе, проверяя еще раз свой график — осталось минут пятнадцать до конца смены. В кафе было тихо, только тихий шум кофемашины и мягкая музыка создавали уютную атмосферу. Я уже представляла, как скоро смогу сбросить с себя униформу и уйти домой, где меня никто не тронет.

Когда я аккуратно протирала чашки, в дверь вошла компания. Они были необычно шумными для этого места — громко смеясь и разговаривая между собой. Я сразу почувствовала, что что-то не так.

Первым, заметным был их высокий мужчина с грязной кожаной курткой, он огляделся по сторонам и зашел дальше, за ним — еще двое. Один из них — молодой парень с татуировками на руках, другой — чуть постарше, с небритым лицом и пренебрежительным выражением.

— Эй, бариста! — крикнул один из них, громко и вызывающе. — Давай, налей нам по кофе, быстро! И еще, — он захохотал, — чтобы было крепко. Не хочешь — не ешь!

Я сделала шаг назад, чувствуя, как сердце забилось быстрее. Обычно такие компании не обращали на меня внимания, но сегодня что-то было не так. Их глаза блестели от возбуждения, а в голосе звучал вызов.

— Эй, ты, — продолжал тот парень, — не подыгрывай, давай, что у тебя есть!

Я старалась оставаться спокойной, хотя внутри меня уже начинался этот знакомый комок паники. Мышцы напряглись, дыхание стало чуть тяжелее. Мне хотелось просто уйти, спрятаться где-нибудь, убежать от этого ощущения, которое нарастало с каждой секундой.

Но мои руки словно приросли к прилавку, и я не могла сделать ни шага.

— Чего ты смотришь? — заорал один из них, поднимая руку, будто собирался что-то бросить. — Ну-ка, быстрее!

Я почувствовала, как в голове зазвенело, словно кто-то зажег внутри свет и тут же его погасил. Всё вокруг стало шуметь, и в ушах зазвучали нечеловеческие звуки. Мелькнула мысль — я не справлюсь, я не выдержу.

Паника охватила меня целиком. Я зажмурилась, пытаясь вытеснить этот ужас, и вдруг у меня словно всё задрожало внутри. Мысли перемешались, сердце забилось так сильно, что казалось, оно вот-вот выскочит наружу.

— Господи… — прошептала я, чувствуя, как страх заполняет всю мою грудь. — Прошу… помогите…

Я не знала, как долго это продолжалось, — ощущение, будто я оказалась в бездне, где нет выхода, где все мои страхи и раны стали реальностью. Внутри всё сжалось, и сердце билось так быстро, что я боялась потерять сознание.

Потом всё словно затихло. Я услышала голоса, которые казались далекими, и почувствовала, как кто-то осторожно коснулся моего плеча.

— Эй, всё хорошо, всё нормально, — тихо сказал голос, спокойный и уверенный. — Спокойно, я здесь.

Это было что-то вроде тумана, который медленно рассеивался. Я открыла глаза, и передо мной стоял человек, которого я раньше никогда не видела. Он был в темной одежде, с холодным взглядом, и в его голосе слышалась твердость, которая вдруг дала мне силы.

Глава 2. Роман

Глава 2. Роман

Слишком рано для ярости. Но она уже была во мне.

Я проснулся в 5:45. Без будильника. Сон — роскошь, которую я себе редко позволял. Лёгкий душ, кофе без сахара, костюм от Brioni. Всё по привычке. Стабильность — моя зона комфорта. Хотя слово «комфорт» я уже давно забыл, как ощущение.

Пентхаус молчал. Чёрные стены, матовые панели, отражения города за стеклом. Здесь было тихо. Почти мёртво. Так, как я люблю.

К восьми я уже был в «Кальветти Плаза». Совещания с утра до вечера. Финансовый отчёт, недовольный поставщик, проблемы с легалами в Лос-Анджелесе. Всё по расписанию. Всё под контролем.

— Ты слишком жесткий, Ром, — сказал Марко, наш финансовый директор, после того как я выкинул из зала очередного клоуна, пытавшегося спорить со мной о распределении долей.
— Жесткий? — я посмотрел на него с лёгкой насмешкой. — Мы не семью ведем. Мы ведем империю. А в империях слабость убивают первой.

К часу дня у меня уже пульсировал висок. Ненавижу тянуть. Решения надо принимать быстро. Хирургически. Один раз — и без возврата. Именно так нас учил Дариан. Именно так я жил.

Вечером была назначена встреча. Псевдоделовая, скорее контрольная. Мелкая сошка из южной ветки хотела втереться в доверие. Место встречи — кафе рядом с университетом. Странно, но я не стал менять локацию. Что-то в этом районе вызывало у меня тревожное, почти болезненное любопытство.

Я пришёл заранее, как всегда. Сел у окна. Тень легла на меня удобно. Смотрел, как капли дождя рисуют абстракции на стекле. И тут…

Они вошли.

Трое. Таких я видел сотни. Смазливые рожи, дешёвые фразы, мнимая уверенность. Один в куртке, другой в рваной джинсе, третий вообще с цепью на шее, как у циркового пса. Но не они привлекли моё внимание.

А она.

Девушка за стойкой. Хрупкая. Светлая. Как будто не отсюда. Что-то в её лице было… сломанное. Её глаза. Блядь, эти глаза.

Они начали «игру». Подкаты, фразы, громкий смех. Один что-то кинул на стойку. Второй почти навис над ней.

И тогда я это увидел. Реакцию. Она не просто испугалась. Она застыла, как будто её вбили в пол. Губы дрогнули. Руки затряслись. Дыхание сбилось. Она была на грани. На грани панической атаки.

Я узнал это мгновенно. Потому что когда-то видел это каждый день.

У моей сестры.

Семь лет назад. После похорон родителей. Когда она просыпалась по ночам, крича, сжимая одеяло, как спасательный круг. Я держал её, пока она не переставала дрожать. Пока однажды не проснулся… а она уже не дышала. Передоз. Тревожность её убила. Просто не сразу.

Я встал. Медленно. Холод внутри сжался в точку. Не злился — замер. Всё внимание — на ней.

Один из уродов замахнулся рукой, будто хотел бросить что-то. Моя рука схватила его запястье раньше, чем он понял, что происходит.

— Отвали, придурок, ты кто вообще?.. — начал он, но замолчал, когда увидел мой взгляд.

Я наклонился ближе:

— Ещё одно слово — и ты будешь жевать зубы через трубочку. Понял?

Тишина. Они сникли. Смешно, как быстро теряется бравада, когда встречаешь настоящую угрозу. Они ретировались, как шавки.

А я остался. Повернулся к ней.

Она пыталась дышать. Лицо бледное, глаза стеклянные. Но боролась. Не плакала. Не просила. Просто… стояла. И я понял — она не слабая. Она выживает. И делает это каждый день.

Я подошёл ближе. Медленно, чтобы не напугать.

— Эй. — Голос вышел тихим, спокойным. — Всё хорошо. Они ушли. Я рядом.

Она дрожала. Но смотрела на меня. Глубоко. Словно увидела кого-то, кого ждала. Или… кого боялась.

Я хотел уйти. Сказать что-то дежурное, исчезнуть. Но не смог. Эта девочка зацепила меня сильнее, чем должна была.

Я знал, что это будет не конец. Только начало.

Глава 3. Моника

Глава 3. Моника

Сначала я слышала только шум. Всё слилось в один сплошной гул — как будто мир резко отдалился, как будто я тонула.

Но потом… среди этого грохота, вдруг появился голос. Низкий, спокойный. Ни крика, ни давления. Только ровное, почти хриплое:

— Всё хорошо. Они ушли. Я рядом.

Я не сразу поняла, что это мне. Что этот голос — реальный. Он, как якорь, вытянул меня из той воронки, в которую я так часто проваливалась.

Мои пальцы дрожали, сердце будто билось прямо в горле, но я уже могла дышать. Он стоял рядом. Высокий. Весь в чёрном. Взгляд — холодный, цепкий, но в нём не было угрозы. Только… осознание. Будто он видел таких, как я, раньше. Будто понимал.

Я даже не сразу поняла, как согласилась. Он предложил подвезти — и я кивнула. Просто… не хотелось быть одной. Не в этот вечер.

Я сняла фартук, машинально бросила его на крючок и вышла из-за стойки. Он подал руку, коснулся моего предплечья — лёгко, почти невесомо, — но всё во мне сжалось. Паника снова нахлынула, будто из глубины тела выстрелила реакция.

Я резко отпрянула. Сделала шаг назад, как будто меня ударили.

Он не удивился. Даже не дернулся. Просто убрал руку и посмотрел прямо в глаза.

— Прости, — тихо сказала я, чувствуя, как стыд скребёт внутри. — Я просто... не люблю, когда...

— Не нужно объяснять, — прервал он. Спокойно. Без осуждения. — Просто идём.

Его машина была припаркована в тени, чуть в стороне от кафе. Чёрный Mercedes-AMG S-класса. Огромный, гладкий, как пантера на охоте. Салон пах кожей и чем-то терпким — его парфюмом, дорогим, но не кричащим.

Я села на переднее сиденье, стараясь не смотреть в его сторону. Стеклопакеты затемнённые, внутри — уютно и глухо. Почти как в бункере. Безопасно.

— Куда тебя отвезти? — спросил он, включая двигатель. Его голос звучал особенно, когда вокруг была тишина. Будто он говорил не словами, а уверенностью.

— Бруклин... Шестая улица, недалеко от моста, — пробормотала я, опуская взгляд.

Он молча кивнул и выехал. Несколько минут мы ехали в полной тишине. Только звук дождя по крыше, да ровное урчание мотора.

— Ты хорошо держалась, — вдруг сказал он.

Я усмехнулась, скорее горько, чем весело:

— Если ты называешь «хорошо» то, как я чуть не упала в обморок… тогда да, просто шикарно.

— Паника — не слабость. Это результат боли. Организм бьёт тревогу, когда слишком много.

Я посмотрела на него. Он не отводил взгляд от дороги, но говорил так, будто знал. Не просто по книжкам, а потому что сам это чувствовал.

— Ты… — начала я, и замолчала.
— Я? — его бровь чуть приподнялась.
— Ты видел это раньше? У кого-то?

Он молчал с минуту. Потом сказал:

— У сестры. Она… не справилась.

Я сжала руки в коленях. Мне нечего было сказать. Только боль внутри отозвалась на его слова. Как будто мы на мгновение узнали друг друга без слов.

— Знаешь, — сказала я после паузы, — ты совсем не похож на тех, кто обычно заходит в такие кафе.

Он усмехнулся — уголок губ едва дрогнул:

— Я и не собирался. Просто… что-то потянуло. Видимо, не случайно.

Я отвела взгляд в окно. Улица мелькала за стеклом, как кадры из фильма. И вдруг мне стало немного… легче. Теплее. Как будто кто-то поставил невидимый барьер между мной и теми, кто ещё совсем недавно казался угрозой.

Когда он остановился у моего дома, я взялась за ручку двери.

— Спасибо. За всё. Правда.

— Не за всё, — ответил он. — За начало. Мы ещё не закончили.

Я повернулась к нему. И впервые — не с испугом, не с тревогой, а с осторожным, почти упрямым интересом.

— А ты всегда так говоришь странные вещи?

— Только когда знаю, что они — правда.

Я вышла, не оборачиваясь. Но сердце стучало по-другому.

И мне почему-то казалось, что он ещё вернётся.

Глава 4. Роман

Глава 4. Роман

Она сидела рядом. Такая тихая. Такая маленькая.

Белокурая девчушка с большими голубыми глазами, в которых — ни одного слова, но целая история. С губами, как бантик. С чуть приподнятым носиком и хрупким телом, которое будто вот-вот сломается от любого грубого прикосновения. Не больше 170 сантиметров. Худенькая. Воздушная. Как будто соткана из чего-то, что не предназначено для этого мира.

И всё же она была здесь. Сидела в моей машине, среди кожи и металла, и смотрела в окно, будто стараясь не соприкасаться с реальностью.

Я видел, как она напряглась, когда я дотронулся до неё. Этот порыв — как ток, как нож, который ранит случайно. Я не злился. Не на неё. На мир. На тех, кто довёл её до такого. На себя — за то, что не смог… не уберёг… кого-то другого.

Сестра.

Я даже не говорил её имя вслух уже несколько лет. Оно пульсировало где-то в глубине, будто прижато к ребрам. Но сейчас — всплыло. Стало огнём под кожей.

Малышка. Та же хрупкость. Те же глаза — всегда полные страха и надежды одновременно. Я видел, как она билась с этим адом в своей голове. Как пыталась улыбаться, не дыша. Как просыпалась с криками. И как в последний раз… она просто больше не проснулась.

Паника. Я знаю, как она душит. Как становится частью тела. Как ломает человека, даже если он снаружи кажется сильным.

А Моника — она держалась. Её не вырвало изнутри. Она стояла. Даже благодарила. Хотела сбежать, но не бежала. Это... цепляет. Сильно. Больно.

И именно в этот момент меня накрыло.

Как цунами. В одно мгновение.

Я сжал руль сильнее, чем нужно. Кожа под пальцами натянулась. Агрессия вскипела, как будто под кожей прорвало клапан. Не обычная злость. Нет. Это было что-то глубже. Примитивнее. Ярость, смешанная с желанием… защитить.

Меня трясло. Молча. Внутри.

Она вышла. Поблагодарила. Улыбнулась почти невидимо. И пошла. Белая рубашка под дождём прилипла к тонкой спине. Ноги быстрые, шаги неровные. Такая доверчивая. Такая испуганная.

Моя челюсть сжалась.

Они не должны были к ней прикасаться. Даже смотреть на неё не имели права.

Я откинулся назад и закрыл глаза. Дышал тяжело, будто только что дрался. А может, и правда дрался — с собой.

Через минуту включил зажигание. Открыл телефон. Камера наружного наблюдения на фасаде кафе — я её заметил, когда заходил. Нужно будет достать запись. А потом — пробить по базе. Лица я запомнил. Достаточно одного — остальные найдутся.

Это было не по плану. Никакая логика не объясняла, почему я влезаю в это. Почему в голове уже выстраиваются варианты — где, когда, как. Почему внутри зудит один единственный инстинкт:

Уничтожить.

Я больше не хотел разбираться, кто они. Я просто хотел, чтобы они пожалели, что когда-либо ступили в ту кофейню. Чтобы пожалели, что вообще родились.

Но больше всего… я хотел одного:

Чтобы она больше никогда не смотрела так — с дрожащей губой, с паникой в груди, с глазами, полными страха.
Чтобы больше ни один ублюдок не смел приблизиться к ней.

И если для этого придётся выжечь полгорода — я это сделаю.

…Я почти выехал со стоянки, когда загорелся экран телефона:
Дариан.

Я нажал на громкую связь. Его голос прозвучал, как всегда — спокойно, с лёгкой насмешкой под поверхностью:

— Ну что, ты на месте? Эта встреча не должна была занять больше пятнадцати минут.

Я молчал пару секунд, сдерживая гул, который всё ещё нёсся по венам.

— Всё в порядке. — Голос вышел глухим.

Он мгновенно уловил это.

— Ты меня за кого держишь? — хмыкнул он. — Я тебя знаю двадцать лет, Ром. Это твое “в порядке” обычно означает, что ты на грани взрыва. Что случилось?

Я промолчал.

— Кто-то перешёл тебе дорогу? — продолжил он. — Или… — и тут в его голосе прозвучала ухмылка, — ты наконец-то посмотрел на кого-то не как на мешок с костями?

— Дариан, — прорычал я, — не начинай.

— О-о-о. Вот теперь интересно.

— Просто помог… – пробурчал я.

—Ты кого-то спас, да? Ты? Сам? Не для дела, не для интереса, а потому что почувствовал?

Я сжал руль. Он как будто копался пальцем в открытой ране.

— Просто… девочка. Случайность. — сказал я глухо.
— Конечно, — протянул он. — А Аделина — тоже была случайностью, пока я не понял, что убью за неё любого. Знаешь, с чего всё началось?

Я молчал. Он продолжал, уже тише:

— С того, что я впервые в жизни захотел, чтобы она больше никогда не боялась. И вот ты сейчас… звучишь точно так же.

— Отвали. — Я отключил звонок.

Но ехал уже молча. Потому что он был прав. Чёрт бы его побрал, он всегда чувствовал, когда я начинал трещать изнутри.

Дариан не стал обижаться. Уже через час он скинул мне сообщение:
«Я достал тебе запись. Отдай в IT, пусть пробьют по лицам. Их видно чётко.»

Я передал видео. Наши ребята из техотдела не задавали вопросов. Уже через два часа у меня были имена, адреса, соцсети. Один из них — Эдди Кросс — был уже на условке. Второй — Луис Мэйсон — работал вышибалой в каком-то клоповнике. Третий — подросток, 19 лет, уже с двумя приводами.

Я поехал без охраны. Без предупреждений. Холодно. Чётко.

Адрес — какой-то заброшенный ангар на окраине, где эти шавки, судя по камерам, собирались регулярно. Машину я оставил в квартале, подошёл пешком. Никто не ожидал. Они были там — все трое. Смеялись, пили из пластиковых стаканчиков, один из них курил на входе.

Он меня заметил, но даже не успел открыть рот.

Я ударил его первым. Под дых. Он сложился пополам.

— Ты же хотел шоу? — прошептал я, поднимая его за шиворот. — Вот тебе шоу.

Остальные двое сорвались, но запоздало. Второго я ударил ногой в колено — оно хрустнуло. Третий успел добежать до двери, но я догнал его и врезал лбом в стену.

Это не была драка. Это была казнь. Я бил точно, методично. Не убивал — но сделал так, чтобы запомнили.

Глава 5. Моника

Глава 5. Моника

Прошла неделя.

А я всё ещё думала о нём.

Звучит глупо, наверное. Я даже не знаю его имени. Он не представился, я не спросила. Просто стояла тогда, трясущаяся, с болью в груди и комом в горле — и не выдавила ни одного нормального слова.

Но его лицо… будто выгравировано в памяти.

Высокий. Нет, не просто высокий — внушительный. Сложен, как будто создан руками скульптора, который одержим совершенством. Его движения — точные, сдержанные, как у хищника. И голос… тот самый голос, что вытащил меня из ада.

Черные как смоль волосы. Ровные, гладкие, чуть растрёпанные от дождя. И глаза — боже, эти глаза. Карие, но не простые. В них были крапинки, оттенки — золото, янтарь, медь. Глубокие, почти пугающие. Когда он смотрел — казалось, что ты больше не можешь лгать. Даже себе.

Я не знала его. Но уже не могла забыть.

Сегодня у меня было окно между лекциями, и я устроилась на заднем дворе кампуса. Здесь всегда было тихо. Я достала альбом, карандаши и начала штриховать. Рисовала вслепую — по памяти, по ощущению. Сначала просто черты — лицо, острый скуловой контур, прямой нос. Потом — волосы, слегка падающие на лоб. Потом — глаза. Я пыталась поймать этот взгляд… и каждый раз срывалась, перечеркивала, начинала заново.

Рисование — мой единственный способ хоть как-то справляться с тревогой. С того самого дня, когда всё пошло под откос. Мне было шестнадцать. Мы с мамой и папой ехали домой с вечеринки. Папа рассказывал очередную дурацкую историю, мама смеялась, а я злилась, что они не купили мне мольберт. Это была последняя наша ссора.

Я даже не помню сам момент аварии. Только сирены. Кровь. И потом — тишина. Такая, которая давит на уши, как под водой.

После — интернатная семья. Четырнадцать детей. Чужой дом. Чужие люди. Я тогда думала, что обрела шанс на вторую семью. Что, может, боль утихнет, если вокруг будут братья, сёстры, забота.

Но это оказался ад.

Я пока не готова вспоминать детали. Просто… не готова. Всё, что я вынесла из тех лет — это страх перед прикосновениями и привычку прятать настоящие эмоции глубже, подальше от чужих глаз.

И ещё — любовь к карандашу. Потому что бумага не трогает. Не вредит. И позволяет сказать то, что словами не скажешь.

Я провела пальцем по готовому портрету. Он получился холодным. Сильным. Но в глазах — как и тогда — не было злости. Только… боль. Та, что знакома. Та, которую я вижу каждое утро в зеркале.

Я улыбнулась слабо. Словно внутри потеплело от того, что я наконец дала этому образу форму.

Почему-то мне хотелось верить, что мы ещё встретимся. Что я смогу поблагодарить по-настоящему. Что смогу сказать:

"Я вас вижу. И больше не боюсь."

И, может быть… узнать, как его зовут.

К вечеру я пришла на работу. Кафе было почти пустое. Смена у меня начиналась через пятнадцать минут. Я переоделась в подсобке, привычно завязала фартук, надела резинку на волосы и вышла за стойку.

И замерла.

На барной стойке стоял букет. Скромный, но очень красивый: белые розы, немного эвкалипта, лавандовые веточки — пахло тонко, мягко, как лето перед дождём.

Я оглянулась. Никого.

На одном из лепестков покоилась записка, сложенная пополам. Я взяла её осторожно. Бумага была плотная, чистая. Почерк — мужской. Ровный, строгий, с твёрдыми линиями.

"Не знаю, как ты отреагируешь на меня сейчас.
Но я надеюсь, тебе уже лучше."

Ни имени. Ни подписи.

Но я знала, от кого это.

Мурашки побежали по спине, будто кто-то прошёл сквозь меня. Я снова оглянулась. Пусто.

Но сердце застучало. Не от страха. От чего-то другого.

Что-то во мне… ожило.

Глава 6. Роман

Глава 6. Роман

Я не забыл.
И не смог отпустить.

Прошла неделя, как я отвёз её домой. Неделя, как она шагнула за дверь моего автомобиля и исчезла в темноте.
Но её образ остался. Он въелся. В голос. В руки. В мысли.

Я сказал себе, что просто хочу удостовериться, что она в порядке. Это же просто проверка. Просто — чтобы быть уверенным.

Но всё оказалось не просто.

Сначала я узнал её имя. Моника Грейс.
Университет. Второй курс. Дизайн. Снимает квартиру в Бруклине. Работает баристой — ту смену она брала добровольно, чтобы подменить коллегу. И если бы не это… мы бы не встретились.

Я просмотрел архивные записи. Сначала подумал, что панические атаки — результат смерти родителей. Обычная картина. Такая же, как у моей сестры. Потеря, страх, нестабильность — всё ясно.

Но кое-что не сходилось.

Смерть родителей — авария. Всё чисто. Машина влетела в отбойник, водитель (отец) погиб на месте, мать — позже в больнице. Она выжила. Монике тогда было шестнадцать. Несовершеннолетняя. По всем протоколам — опека, приёмная семья.
И она действительно попала туда.

Фамилия приёмного отца — Роберт Хейл. Бизнесмен средней руки, трое собственных детей, плюс ещё одиннадцать приёмных — интернатная семья, как они это называли. Я видел фотографии. Внешне — почти идеальная витрина. А внутри?

Внутри что-то было не так. Я это чувствовал.

Когда Монике исполнилось восемнадцать, её "семья" официально исключила её из состава опеки. Резко. Без объяснений. Без конфликта в документах. Просто — отчуждение. Всё.

В период с 16 до 18 лет она проживала в комнате общежития. Адрес был оформлен через ту же самую семью. Платил — Хейл. Регулярные банковские переводы. Скромная сумма, но стабильная. А потом — всё. Переводы прекратились в день её совершеннолетия. Как будто её существование вычеркнули. Отрезали.

И что-то в этом не давало мне покоя.

Я поручил Тони из IT пробить всю доступную информацию о Хейле. Никаких жалоб. Никаких дел. Ни одного зафиксированного сигнала. Всё чисто. Слишком чисто.

Но я хорошо помнил её реакцию на прикосновение.
Тот резкий отскок, как будто моя рука обожгла ей кожу. Не просто испуг. Это был телесный отклик, зафиксированный где-то в мышцах, в памяти.
Так не реагируют на просто стресс. Так реагируют на травму. Глубокую. Неизлечимую.

Я сидел в машине через дорогу от её кафе. Видел, как она приходит с рюкзаком, с которым не расстаётся. Как достаёт карандаши. Как уходит в свои рисунки — будто прячется от мира в линии и штрихи.
И я видел, как она нашла букет, что я оставил.

Как прочитала записку. Как прижала её к груди. И как осторожно… улыбнулась.

Меня это сжало изнутри.

Я говорил себе, что это всё — просто наблюдение. Просто логика. Просто подозрение.

Но на самом деле — я врал.

Я уже не был объективен. Не мог быть. Я хотел знать её прошлое не из профессионального интереса.
Я хотел знать, что она скрывает за тишиной. Кто сломал её доверие. Почему она никого не подпускает. Почему именно мне удалось пробиться — хоть на миг.

Я не верю в случайности. Если её боль совпала с моей — это не просто совпадение.

Это знак.

В офисе было, как всегда, безупречно.

Мой кабинет на последнем этаже «Кальветти Плаза» напоминал больше стратегический штаб, чем рабочее пространство. Панорамные окна, чёрные панели, гладкий мраморный стол, на котором всегда только самое нужное: ноутбук, документы, пистолет в ящике — на всякий случай. Всё под контролем.

Я провёл три встречи подряд: поставщики, менеджмент, аналитики. Работал чётко. Сухо. Без ошибок. Они смотрели на меня, боялись дышать громче. И всё равно, внутри я кипел.

Её лицо не выходило из головы.

В тот момент в дверь без стука зашёл Дариан.

Точнее, как всегда — вломился, с тем самым спокойствием человека, который знает, что его никто не выгонит.

— Ты выглядишь, как будто собираешься кого-то похоронить, — произнёс он с усмешкой, подходя ближе. — Хотя, зная тебя, скорее всего — уже похоронил.

— Только троих, — буркнул я, откидываясь в кресле.

Он сел напротив, раскинув руки по подлокотникам, как дома.
— Что у тебя?

— Работа. Как у всех. — Я перевернул очередной лист с финансовым отчётом. — Ты чего пришёл? По делу?

— По братски, — усмехнулся он. — Мне стало скучно, и я решил посмотреть, как живёт мёртвый изнутри.

Я закатил глаза.

— Ладно, — он наклонился вперёд. — Хватит корчить из себя глыбу. Говори. Что с той девчонкой?

Я застыл.

Он уловил это и только кивнул:
— Ага. Значит, всё-таки что-то есть.

Я не ответил сразу. Внутри — будто что-то защемило. Я развернул кресло к окну. И заговорил.

— Я узнал всё, что мог. Её зовут Моника. Родители погибли, когда ей было шестнадцать. Потом — интернатная семья. Роберт Хейл. Тринадцать других детей, и всё — как по учебнику. Только когда ей исполнилось восемнадцать, её просто выкинули. Без объяснений. Переводы прекратились, общение прекратилось. Всё обнулилось.

— Ты думаешь, это неспроста? — спросил он осторожно.

— Думаю, что за этой историей — что-то ещё. Она боится мужчин, Дар. Я наблюдал. Она ходит с соседкой, учится в группе с девчонками, держится ближе к женщинам. Но рядом с мужчинами — как под током. Ты бы видел, как она отреагировала на моё прикосновение.

Моя грудь сжалась.

— Это не просто шок. Это инстинкт. Как будто тело её знает, что прикосновение — это угроза. И меня это… — я поднял глаза на Дариана, — это выбивает из равновесия, чёрт побери!

Я встал резко, прошёлся по комнате. Голос сорвался.
— Я не знаю, что с ней было! Я не знаю, что с ней делали! И это сжирает меня! Потому что я хочу… хочу, чтоб она больше не боялась!

Глава 7. Моника

Глава 7. Моника

Прошла ещё одна неделя.
Семь дней. Сто двадцать восемь часов. Больше семи тысяч минут.

Я пыталась жить. По расписанию. Как всегда.
Учёба — работа — комната — тишина. И снова по кругу.

Моя соседка Лора что-то постоянно рассказывала — про учёбу, про сериал, про то, как кто-то с химфака позвал её на свидание. Я кивала, смеялась в нужных местах. Делала вид, что всё в порядке. Что всё как раньше.

Но внутри меня что-то сдвинулось. С того самого вечера, как он появился.

Этот мужчина — чёрный силуэт, стоящий между мной и паникой. Холодный взгляд и тёплый голос. Грубая защита, в которой я чувствовала себя… не в ловушке, а в безопасности.

Я рисовала его. Ещё раз. И ещё. Альбом наполнился его глазами, его скулами, тенями на щеке, нервной линией губ. Я не знала его имени, но лицо помнила слишком чётко.

На работе всё было ровно. Уроды больше не появлялись. И слава Богу. Я ловила себя на том, что невольно оглядываюсь на дверь каждый раз, когда она открывается. Думая, надеясь... ожидая.

Он не пришёл.

Но однажды вечером — всё изменилось.

Я сидела на подоконнике в своей комнате. Плед, чашка чая, открытый альбом на коленях. На улице моросил дождь, в окне мерцали фонари. Мягкая музыка играла в наушнике — в одном, второе ухо я всегда оставляла свободным. На всякий случай.

Экран телефона загорелся.

Номер не сохранён. Не подписан.

Сообщение:

"Ты, наверное, не ждала. И, может быть, не хочешь слышать.
Но я просто хотел узнать… тебе уже лучше?"

Мир как будто остановился.

Я перечитала строчку три раза. Сердце застучало. Медленно. Но громко. И в груди — знакомый жар. Не страх. Нет. Ожидание.

Это был он. Я знала. Чувствовала. Каждой клеткой.

Пальцы дрожали, но я не отвела глаз от экрана. Он нашёл меня. Он помнил.

А я — впервые за долгое время — не хотела убежать.

Я смотрела на экран, пока внутри всё не зашевелилось. Что-то старое, пыльное, давно забытое — вдруг проснулось. Любопытство? Возможно.
Но больше — тепло.

Я провела пальцем по тексту. Потом медленно набрала ответ:

«Если у тебя есть мой номер, значит, ты и так знаешь, как меня зовут.»

Секунда. Две. Пять.
Ответ пришёл почти сразу, будто он ждал, выдохнув:

«Моника. Красивое имя.»

Я прикусила губу, чувствуя, как уголки губ сами поднимаются. Он писал коротко, без лишнего. Но в этих словах было что-то… настоящее.

Я ответила:

«Тогда будет справедливо, если теперь я узнаю твоё.»

Пауза. Гораздо длиннее, чем в первый раз. Я успела сделать глоток чая, перевернуть страницу альбома, снова посмотреть на его портрет.
Наконец — экран мигнул:

«Роман.»

Имя. Просто. Но оно будто стало якорем.

Я смотрела на сообщение с его именем.

Роман.

И почему-то… стало легче. Как будто во мне было нечто подвешенное, незавершённое — и теперь оно встало на место.

Я медленно набрала:

«Роман. Серьёзно. Глубоко звучит. Подходит тебе.»

Ответ пришёл почти сразу:

«А ты представляешь, как оно звучит, когда его выкрикивают в панике?»

Я улыбнулась, почти рассмеявшись вслух. Он был резкий. Прямой. Но в этом что-то подкупало.

«Думаю, я пока не готова кричать твоё имя в панике.»

«Это хорошо. Я бы предпочёл, чтобы ты никогда больше не паниковала.»

Эти слова попали в самое сердце.

Я замерла, потом тихо ответила:

«Ты меня тогда действительно вытащил.»

«Ты сама держалась. Я просто подошёл ближе всех.»

Молча прочитала. Медленно. Он не геройствовал. Не приклеивал себе медали. Но он всё видел. Понял. Чувствовал.

Я напечатала:

«Но ты всё ещё следишь за мной, да? Ты знал, где я, как зовут. Даже номер нашёл.»

Пауза. И честный ответ:

«Да.»

«Почему?»

Небольшая пауза — и затем:

«Потому что ты была слишком напугана. А потом — стала слишком важной.»

Я сглотнула. Пальцы дрожали. В груди — странное, колючее тепло.

Он добавил:

«Я не знал, как подойти. Думал — пугаю тебя. А может… ты просто боишься всех мужчин.»

Я задумалась. Это была правда. Отчасти.

Я медленно напечатала:

«Не всех. Но... я часто чувствую угрозу. Даже там, где её нет. Это... просто часть меня.»

Он не спрашивал «почему». Не лез вглубь. Просто написал:

«Я не хочу быть угрозой для тебя. Никогда. По правде говоря думал ты забыла меня»

И тогда я открыла альбом. Сделала снимок портрета. И добавила:

«Ты думаешь, я тебя уже не помню. Но я помню. Извини, если не всё передала. Просто… это то, как я тебя вижу.»

Отправила.

А потом... замерла. Ждала ответа.

Глава 8. Роман

Глава 8. Роман

Я мог бы соврать себе, что работал.

Что неделя прошла под знаком встреч, контрактов, звонков с Лос-Анджелесом, чёртовых цифр и поставок. Я мог бы сказать, что был поглощён проектом, выездом в Чикаго, конфликтом с таможней.

Но это всё было фоном.

Истинная суть моих дней — наблюдение.

Я знал, когда она выходит из дома. Сколько времени тратит на дорогу. В какие часы сидит на заднем дворе кампуса с альбомом. Я не приближался. Ни разу. Не потому что боялся — я не из таких. А потому что... не хотел разрушить то, что видел издалека.

Внутри было ощущение, что если я появлюсь рядом — она исчезнет. Растворится, как тень. Я не мог позволить себе это.

IT-отдел помог быстро. Они даже не спросили, зачем мне нужен удалённый доступ к камерам в кофейне. Просто настроили — и кивнули. Контроль. Мне нужно было видеть, что с ней всё хорошо. Что она жива. Целая. Спокойная.

Работа? Да, я работал. Подписывал, давил, наезжал. Но всё это — машинально. Даже Дариан заметил:

— Ты на автопилоте, брат. Первый раз вижу, чтобы ты был в комнате, но мыслями не в ней.

Он был прав.

Каждый вечер я смотрел на экран. Ждал. Думая, написать или нет. И каждый раз — не писал.
Потому что думал, что, возможно, она уже обо мне и не вспомнит.

Но сегодня... всё изменилось.

Я всё же решился.

Сел за стол. Телефон в руке дрожал, как будто я не держал оружие, а стеклянный куб, который вот-вот разобьётся. Пальцы скользили — ладони потели так, будто у меня гипергидроз ладоней. Смешно. Роман Марчелли, правая рука Кальветти, контролирует миллионы, людей, смерть — и не может нажать «отправить».

Но я отправил. Коротко.

Ты, наверное, не ждала. И, может быть, не хочешь слышать.
Но я просто хотел узнать… тебе уже лучше?

И пошло.

Ответы — быстрые. Острые. Улыбка, когда она написала про имя. Лёгкая дрожь, когда она написала "тебе подходит". Я не улыбался. Но внутренне — что-то сместилось.

И потом…

Фото.

Я не был готов.

Портрет. Мой. Нарисованный её рукой. Чёрно-белый. Строгий. Линии уверенные. Взгляд — мой. Она увидела меня точно. Даже слишком.

Вдох сбился. Как будто в живот ударили.

Я смотрел на экран. Долго. Ничего не отвечал. Может, минуту. Может, час.

А потом набрал:

Ты говоришь, что не передала всего. Но, чёрт возьми, ты передала больше, чем когда-либо видел я сам в себе.

Она не ответила сразу.

Я дописал:

Я думал, ты обо мне не вспоминаешь.
Теперь понимаю, что сам забыть тебя — не могу.

Ещё секунда. Тишина.
И снова — сообщение.

Ты же сам сказал: ты подошёл ближе всех.
После такого не забывают.

И в этот момент я понял: Я уже внутри. И выхода отсюда нет.

Я всё ещё держал в руке телефон, хотя переписка закончилась.

Пальцы медленно теряли чувствительность, а голова гудела, как после боя.
Как будто каждый её ответ — не просто текст, а удар. Но не разрушительный.
Живой.

Я не знал, что делать. Что дальше. Я никогда не не знал.

Контроль — моя религия. Чёткая логика, чёткий план. А сейчас — ничего.

Она была тишиной, которая звенела в голове. Тенью, к которой я тянулся.

Я смотрел на её портрет снова и снова. Она видела меня. Настоящего. Без громких слов, без внешнего фасада.

Я колебался.

Боялся не отказа. Не молчания. Боялся, что если увижу её снова — назад пути не будет.

Секунда. Глубокий вдох. И я начал печатать.

«Я не хочу давить на тебя. Но если… если ты не против — может, мы увидимся? Ненадолго. Где тебе будет комфортно. Ты решаешь, когда и где. И если ты захочешь уйти — Я просто уйду первым. Без вопросов. Ты держишь контроль. Только ты.»

Я отправил. Сердце билось глухо. Как перед выстрелом. Но я знал — по-другому не могу.

Теперь — всё за ней.