В таких не влюбляются (полная версия)

Пролог. Предательство дышит в спину даже тогда, когда, кажется, уже нечем дышать

Дождь.

Непрестанный, назойливый, как зубная боль.

Он стекает по грязному стеклу моей съемной клетки на последнем этаже старого, дышащего на ладан дома.

Каждая капля — это секунда моей нынешней жизни: однообразная, серая, безликая, неизбежно стекающая вниз, в общую клоаку неблагополучного района.

«Крысиный угол», — мысленно окрестила я это место в первый же день.

Не улицы, а промозглые коридоры между каменными гробами домов, забытых городом и временем.

Выщербленная брусчатка, фонари, покрытые ржавой чешуей и мерцающие, как призраки в ночи, угрюмые деревья, шелестящие сплетнями на ветру.

Я выучила каждый сантиметр этого пейзажа отчаяния, каждую трещину в стенах, помнящих чужие драмы.

Я — его часть.

Невидимая.

Забытая.

Тень, бродящая среди других теней.

Здесь, в этой конуре с облупившимися обоями, пахнущей сыростью и старыми надеждами, одиночество — это не просто отсутствие людей.

Это физическая тяжесть, сжимающая грудную клетку.

Ледяная пустота в животе.

Звонкая тишина, в которой собственные мысли грохочут, как вагоны метро.

Это отсутствие себя.

Той Марины, что смеялась на кухне под музыку, что верила в «долго и счастливо», что чувствовала себя… полноценной, живой.

— Почему я? — вопрос, от которого сводит челюсти.

Он висит в воздухе, как проклятие.

Разум, эта предательская шкатулка, тут же подсовывает ответы-скорпионы:

Потому что недостаточно хороша.

Потому что наивна.

Потому что не смогла… удержать.

Последнее — особенно колкое жало.

Лена, моя единственная подруга и спасательный круг в этом офисе по продаже жалюзи, тактично намекала:

— Мужики, Марин, они… примитивны. Им подавай не только борщ, но и… мастер-класс в постели. А ты, душа моя, после Саши как монашка…

Ее слова, сказанные с благим намерением «встряхнуть», впились в незажившую рану.

Неужели правда?

Неужели ключ ко всему — в моей неопытности, в этой глупой детской робости под одеялом?

Саша никогда не жаловался…

Но он оказался подлецом.

Слава… Слава использовал меня как «запасной аэродром».

Значит, Лена права?

Значит, я функционально неполноценна для них?

Недо…любовница?

Обхватываю себя руками, пытаясь сдержать внутреннюю дрожь.

Не от холода — батарея плюется жаром.

От ледяного ветра предательства, что выдувает из души последнее тепло.

Обнимаю себя, как когда-то обнимала Сашу, ищу в этом жесте хоть каплю утешения.

Но это напрасно.

Душа — выжженное поле.

Как найти свет там, где царят пепел и холод?

Взгляд невольно скользит по комнате: дешевый ламинат, заляпанный пятнами неудачной уборки.

Книжная полка с пыльными корешками романов о любви (вот это ирония!).

Крошечный холодильник, гудящий натужно, как мое отчаяние.

На стене — единственное свидетельство прошлой жизни: фото с моря.

Мы с Сашкой, загорелые, счастливые, его рука на моей талии.

Теперь эта рука отобрала дом, машину, сбережения, выбросив меня в эту клетку с видом на помойку.

А его оправдание…

— У меня Лизонька беременна, нам нужнее. Ты одна, тебе легче…

Легче?

Когда сердце вырвано с корнем, а вместо души — пустота?

Когда каждое утро становится борьбой за то, чтобы всего лишь вновь открыть глаза?

Подхожу к окну, касаюсь лбом холодного стекла.

Дождь рисует на нем искаженные миражи прошлого.

Вот оно словно всплывает из глубин памяти, яркое и ядовитое, как вчера…

***

Аромат жареной утки с яблоками, мое фирменное блюдо, еще витал в воздухе, смешиваясь с терпковатым запахом дорогих свечей.

Стол ломился — я выложилась по полной.

Надеялась, что этот вечер, наша годовщина, вернет хоть каплю того тепла, что утекало сквозь пальцы последние месяцы.

Саша...

Он стал чужим.

Отстраненным, резким.

Перестал звать «Мариночкой», говорил сквозь зубы, будто каждое слово — усилие.

Поэтому я отменила вечеринку с друзьями — боялась его срыва.

Решили отметить вдвоем.

Романтично.

Чтобы вернуть былую связь.

И я, как наивная дура, поверила в это.

Щелчок ключа в замке.

Сердце екнуло — глупая, предательская надежда?

Он вошел, не снимая мокрого пальто.

Лицо — каменная маска раздражения.

Я едва успела открыть рот, чтобы выдохнуть: «С годовщиной, любимый…» — как его голос, холодный, острый, как лезвие, разрезал тишину:

— Я устал. От тебя. Ты меня бесишь. Раздражаешь. Постоянно.

Я замерла.

Ложка с клюквенным соусом застыла у тарелки.

Воздух вдруг стал густым, словно сироп.

— Сашенька? — мой голос прозвучал неожиданно тонко и отчужденно. — Что… Что случилось?

Он сгреб пальто, швырнул на стул.

Даже не взглянул на меня.

— Я всё решил. Пора поставить точку. Мы расстаемся. Не волнуйся, заявление на развод я уже подал.

Мир рухнул.

И это не метафора — настоящий грохот обрушился внутри, как будто сломались все опоры.

Звук той хрустальной вазы, что мы купили в Праге… но теперь она разбилась на миллионы осколков у меня в груди.

Грохот.

Затем — оглушительная, давящая тишина.

И только тонкий, ледяной голос, мой собственный, пробился сквозь нее:

— П-почему?

Саша обернулся.

Его взгляд скользнул по мне.

Не просто безразличный — с откровенным, циничным презрением.

Глава 1. Чтобы перестать быть тенью, нужно признать, что ты болеешь

Депрессия — не просто грусть.

Это тяжелый, мокрый плащ из свинца, надетый на душу и тело.

Он душит, не дает дышать, двигаться, думать.

Каждое утро — подвиг.

Поднять голову с подушки.

Заставить ноги донести тело до ванной.

Посмотреть в зеркало на опухшее, серое лицо с синяками под глазами.

Позор.

Отчаяние.

Желание раствориться, исчезнуть.

Алкоголь стал единственным «другом».

Дешевое вино, водка — неважно.

Главное — оглушающая волна, которая на секунду смывала боль, заменяя ее ватной пустотой и тошнотой.

Потом — жуткое похмелье, еще больший стыд, и снова — бутылка, чтобы заглушить и это.

Замкнутый круг ада.

Я превращалась в ту самую «алкашку», которой меня, наверное, уже считали соседи.

Мысли о прыжке из окна становились не просто мыслями, а навязчивым, почти успокаивающим шепотом:

— Всё закончится. Просто шагни…

Шагнуть не получилось.

Помог случай.

Вернее, небывалый сюрприз от организма.

Температура под сорок, дикая слабость, кашель, рвущий легкие.

Вызвать врача меня заставил страх умереть в одиночестве.

В этой конуре, вонючей и неприкаянной.

Я боялась, что мое тело найдут не скоро.

Врач — немолодая женщина с умными, усталыми глазами за очками — осмотрела меня не как очередную пациентку, а как… человека.

Без осуждения, но с жесткой прямотой.

— Пневмония на фоне истощения и хронической интоксикации, — констатировала она, записывая что-то. — Но это только цветочки. У вас, на мой взгляд, милочка, классическая клиническая депрессия тяжелой степени. На фоне серьезной психотравмы, полагаю. И алкоголизм в зачатке, но уже довольно цепком.

Я молчала, уставившись в пол.

Стыд обжигал щеки.

— Лечиться будете? — спросила она просто. — Можно амбулаторно. Таблетки, раз в неделю ко мне. Или…

Она сделала паузу.

— Клиника. Специализированная. Там и тело подлатают, и с психикой помогут. Интенсивно. Рекомендую второе. Сами выкарабкаться… — она покачала головой, — сил уже нет, верно?

В ее глазах не было жалости.

Было понимание.

И профессионализм.

Это странным образом придало мне каплю мужества.

Я кивнула, едва сдерживая слезы.

В голове звучало одно слово: «Клиника».

***

Клиника не была тюрьмой.

Это был странный, отстраненный мир.

Белые стены.

Тихие голоса.

Распорядок.

Лекарства, от которых мир терял резкие углы, а боль притуплялась до терпимой тяжести.

Группы.

Где люди с разбитыми судьбами учились… говорить.

Говорить о своей боли, не боясь осуждения.

Слушать чужую.

Видеть, что ты не один в этом аду.

Психотерапевт — спокойный мужчина с седеющими висками — не давал советов.

Он задавал вопросы.

Заставлял смотреть в лицо демонам: предательству Саши, пережитому унижению, ненависти к себе, страху будущего.

Это было мучительно.

Как ковырять рану.

Но постепенно из нее начал вытекать гной.

Там я впервые за долгие месяцы проспала ночь без кошмаров.

Там я впервые почувствовала… не надежду.

Облегчение.

Возможность дышать чуть глубже.

Я поняла главное: я не хочу умирать.

Я хочу жить.

Даже если это будет другая жизнь.

Без Саши.

Без любви.

Без иллюзий.

Глава 2. Я поверила в любовь. А оказалась всего лишь «временным пристанищем»

Выход из клиники был похож на выход из аквариума в океан.

Слишком громко, слишком ярко, слишком много всего.

Но я держалась.

Работа в бухгалтерии небольшой фирмы по продаже жалюзи стала моим новым якорем.

Цифры, отчеты, счета — они были предсказуемы.

В них не было предательства.

Только логика.

И там я встретила Оксану.

Оксана была глотком свежего воздуха.

Практичная, резкая на язык, с острым чувством юмора и нулевым терпением к глупости.

Она не лезла с расспросами, но ее поддержка была ненавязчивой и твердой: чашка кофе утром, дельный совет по работе, жесткое: «Возьми себя в руки, дурёха!» в минуты моей слабости.

Она стала моим буфером между мной и окружающим миром.

Старое хобби — готовка — превратилось в терапию.

Я не могла есть много сама.

Но я могла готовить для других.

Нашла через Оксану адресок небольшого центра помощи бездомным.

Каждые выходные я проводила на кухне.

Месила тесто, тушила мясо, варила супы.

Ароматы специй, шипение масла, ритм ножа по доске — это успокаивало.

Это возвращало ощущение контроля.

И когда волонтеры увозили термобоксы, а я читала их короткие смс «Спасибо, Марина, люди довольны!», во мне теплилось что-то похожее на… удовлетворение.

Я кому-то нужна.

Пусть не так, как мечталось.

Но нужна.

Я могу дарить что-то хорошее.

Пусть и просто еду.

Но это было начало.

***

Офис был маленьким, почти семейным.

И в него пришел он.

Вячеслав.

Слава.

Молодой, слишком молодой для меня стажер, но с обаянием щенка и умными, проницательными глазами.

В его взгляде не было привычного мне после Саши снисходительного оценивания или жалости.

Было… любопытство?

Искренний интерес?

Он не лез с пошлыми комплиментами.

Он задавал вопросы.

О работе.

О городе.

Неожиданно оказалось, что мы любим одни и те же книги.

Что оба обожаем старые черно-белые фильмы.

Что он, оказывается, тоже неплохо готовит.

Его внимание было ненавязчивым, но постоянным.

Кофе с печеньем «просто потому что сварил лишнего».

Помощь с отчетом, который у меня не клеился.

Смешная картинка в мессенджере, чтобы поднять настроение.

После Сашиной жестокости и ледяного одиночества его теплота была как солнечный луч в подвале.

Я, словно мотылек, потянулась к этому свету.

Осторожно.

Со страхом.

Но потянулась.

Наши обеды становились дольше, прогулки после работы — регулярными.

Мы говорили обо всем: о глупых клиентах, о мечтах (его — карьера, мои — тихий дом где-нибудь у леса), о книгах, о еде.

Он слушал.

По-настоящему слушал.

И в его глазах я начала видеть что-то теплое.

Что-то, что заставляло мое израненное сердце биться чаще, вопреки всевозможным предостережениям разума.

Однажды, провожая меня почти до дома (я тогда уже сняла крошечную, но свою комнатку в приличном районе), он смущенно признался:

— Марин, у меня тут… форс-мажор. С родителями разругался в хлам. По-взрослому. Сказал, что съезжаю. А жилье… — он развел руками, — как назло, ничего путного. Вещи уже собраны, чемоданы стоят… а ехать некуда.

Он посмотрел на меня своими честными глазами.

— Мы же… уже несколько месяцев встречаемся? И мне… очень хорошо с тобой. Не просто хорошо. Ты… особенная. Может… — он запнулся, покраснел. — Может, рискнем? Перееду к тебе? Хотя бы на время, пока не найду что-то? Хочу… хочу быть ближе к тебе. Чтобы строить что-то… настоящее.

Его слова, его смущение, его надежда…

Они сломали последние барьеры осторожности.

Внутри что-то ёкнуло — страх?

Но сильнее было желание поверить.

Поверить, что это шанс.

Что я могу быть не «кашеваркой» и не «запасным аэродромом», а… любимой.

Я увидела в его глазах не расчет, а искреннее желание.

И кивнула.

— Окей.

***

Первые недели были… волшебными.

Просыпаться не одной.

Видеть его сонную улыбку.

Готовить завтрак вдвоем, смеясь над подгоревшими блинчиками.

Вечера с документалками или старыми комедиями, под треск «камина» на экране плазмы (его находка).

Его рука на моих плечах.

Совместные походы в магазин, превращавшиеся в маленькие приключения.

Воскресные пикники в парке, где он угощал меня своим фирменным салатом, а я его — домашним лимонадом.

Он вкладывался.

Вниманием.

Временем.

Небольшими сюрпризами (моя любимая шоколадка, смешной брелок для ключей).

Он познакомил меня со своими родителями — солидными, немного строгими людьми, которые приняли меня тепло, расспрашивали о работе, о планах.

— Наконец-то Славочка с умной девушкой! — сказала его мама, и от этих слов у меня внутри распускался цветок надежды.

Я начала позволять себе мечтать.

О будущем.

Вместе.

Я поверила в это.

Стирала его рубашки, гладила брюки, старалась, чтобы ему было уютно, вкусно, хорошо.

Я отдавала ему без остатка всё, что осталось от моего разбитого сердца.

И мне казалось, он отвечает тем же.

Мне казалось, что это… настоящая любовь.

***

Укус змеи оказался тихим и неожиданным.

Я обнаружила эсэмэску.

Не на его телефоне — он всегда носил его с собой.

На планшете, который он забыл дома, с синхронизирующимися сообщениями в шторке уведомлений.

От «Олеси»: «Славочка, когда же ты, наконец, выгонишь эту дуру из своей квартиры? Мое терпение на исходе! Хочу уже переехать к тебе! Вечером жду на нашем месте!»

«Своей квартиры»?

«Выгонишь эту дуру»?

Мир перевернулся.

Глава 3. Пора учиться правилам игры, в которой меня всегда обыгрывали

Собирать вещи было унизительно.

Он наблюдал, опершись о косяк, с лицом, выражающим лишь нетерпение.

«Запасной аэродром» закрывался.

Обратно в конуру.

Обратно в одиночество.

Но это было еще не самое страшное.

Самое страшное — это работа.

Мы остались в одной фирме.

В одном отделе.

Сталкиваться с ним каждый день.

Видеть его ухмылки, его перешептывания с коллегами, его нарочито нежные смс Олесе.

Слышать, как он рассказывает новым сотрудникам похабные анекдоты, в которых легко угадывалась я — «дура, которая поверила».

Он не просто разорвал со мной отношения.

Он методично уничтожал мою репутацию.

Пускал грязные сплетни: что я сама к нему пристала, что я склочная, что «ничего не умею» (имея в виду не только кухню), что я выжила его из квартиры.

Я ловила сочувствующие, любопытные, а чаще — ехидные взгляды.

Каждый смешок в курилке казался направленным на меня.

Каждый шепот — обсуждением моих провалов.

Моя паранойя, загнанная в угол лечением, вернулась с удвоенной силой.

Я чувствовала себя выставленной на всеобщее обозрение.

Голой.

Опозоренной.

Опять.

Однажды, пробираясь к своему столу мимо группы коллег, я услышала обрывок фразы:

— …да она просто конченная неудачница, кому такая сдалась…

Чей-то смешок.

Мой взгляд встретился со взглядом Славы.

Он усмехнулся.

Злорадно.

Победно.

И кивнул в мою сторону, как бы подтверждая: «Вот она, ваша неудачница».

Это был последний гвоздь в крышку гроба.

Я не могла больше.

Не могла дышать этим воздухом, пропитанным ложью и презрением.

Не могла видеть его самодовольную рожу.

Не могла терпеть жалость Оксаны и ее праведный гнев:

— Я же говорила, что он мудак!

***

Я подала заявление об уходе.

Без объяснений.

Начальник, человек неглупый, посмотрел на меня, на атмосферу в отделе, вздохнул и подписал.

— Удачи, Марина.

Удачи.

Смешное слово.

Где ее взять, эту удачу?

Но я уже не была той сломленной тенью из не столь давнего прошлого.

Пепел еще стучал в висках, боль от предательства Славы была острой и свежей, но под ним тлел уголек.

Уголек злости.

Не саморазрушающей, а… бунтарской.

Я не заслужила этого.

Ни Сашиного грабежа под соусом беременности, ни Славиного использования как «перевалочного пункта» и «стабильности для родителей».

Я не «неудачница».

Я — человек, которому дважды воткнули нож в спину.

И я выжила.

Выкарабкалась из клиники.

Нашла работу.

Нашла Оксану.

Лену.

Кормила бездомных.

Я стояла перед зеркалом в своей скромной, но чистой комнатке в новом районе.

Глядела на свое отражение.

Все еще бледное.

Все еще с тенями под глазами.

Но глаза…

В них больше не было пустоты отчаяния.

Был огонь.

Огонь обиды.

Огонь вопроса: «ПОЧЕМУ?».

И огонь… желания разобраться.

Докопаться.

Подруга была права в одном.

Мир мужчин — джунгли.

А я в них — наивная туристка с картой «розовых пони».

Саша и Слава доказали: одной «кашеварки» и доброты мало.

Нужно… оружие.

Знание.

Умение.

Тот самый пресловутый «мастер-класс в постели»?

Может быть.

Но не только.

Умение понимать.

Умение владеть ситуацией.

Умение не быть удобной и полезной, а быть… желанной.

На равных.

Взяла телефон.

Зашла в меню приложений.

Открыла вкладку: «Общение».

Первым в списке выплыло «Мамба».

Я посмотрела на значок.

На розово-сиреневый фон.

Название звучало как вызов.

Как новая, опасная игра.

— Практика, — вспомнились слова Лены. — Не любовь. Практика.

Открыла.

Сердце бешено колотилось.

Страшно.

Унизительно.

Но… необходимо.

Пора учиться правилам игры, в которой меня дважды жестоко обыграли.

Пора перестать быть жертвой.

Моя новая работа, на которой я прочно обосновалась, ждала меня завтра.

Компания «Солнечный Жалюзинск».

Да-да.

Жалюзи, рулонные шторы, сопутствующие товары.

Символично, что именно там я отважилась начать новый этап своей жизни.

А что?

Пора приспустить жалюзи на прошлое.

И поднять новые — на будущее.

Каким бы оно ни было.