В Велесову ночь

В Велесову ночь

«Не ходи в проклятый лес в Велесову ночь, когда Сварог три двери миров открывает! Стирает бог грани, выпуская в явь души умерших, да нечисть с нежитью всякую».

Захворала у Игната-мельника уже не молодая мать, да так сильно, что дышать не могла и отхаркивалась кровью. Кашель душил бедную женщину и не давал покоя ни днем, ни ночью. Забыл Игнат, что такое сон вот уже как целый месяц, а ведь хотел в хату невесту привести, Марьянку — дочку самого главы хутора — селение пусть и не большое, но славившееся своими хлеборобными местами, да полями, что прилегали к окраине дремучего леса. В последнее время влюбленные почти не виделись. Ну, как влюбленные: до Марьянки Игнат любил самую прекрасную девицу на свете — Иринку, правда, та пропала без вести в проклятом лесу две весны назад прямо на Русалочьей неделе. Многие молодухи старались понравиться Игнату — бравому мельнику, что был статен и хорош собой. Его черные волосы напоминали воронье крыло, а очи — два больших темных омута, в которых была не прочь утонуть любая девка хутора.
После утраты любимой Игнат горевал недолго, а после сам не заметил, как с дочерью главы хутора завел тесную дружбу. А теперь некогда было молодому человеку любовь крутить, когда на мельнице полно работы, а дома матушка больная лежит. Марьяна, конечно, сильно обижалась на Игната, да грозилась выйти за другого, однако молодого человека это, кажется, совсем перестало волновать. Что обращать внимания на капризы девки, когда матери все хуже становится? Местные лекари да знахарки тоже ничего поделать не могли. Их заговоры с отварами и настоями мало чем помогали, поэтому оставалась у мельника последняя надежда на сильнейшую ведьму из соседней деревни. Правда, стара она была настолько, что, кажись, скорее шагнет в мир мертвых, нежели через порог хаты больной. Однако бабка Акулина, невзирая на дряхлость тела и дрожащие руки, крепко держала свой посох, который и служил ей хорошей опорой. Она медленно вошла в небогатый дом, сделанный из глины и соломы, прошла, постукивая своей палкой по деревянному полу и вскоре оказалась перед захворавшей, что лежала на запачканной кровью подушке и была темнее тучи. Лишь тусклый свет от огарка свечи немного освещал лицо женщины и ее жилище. Игнат тут же поставил деревянный табурет, на который аккуратно опустилась бабка Акулина. Знахарке одного взгляда хватило, чтобы определить хворь:
— Кровавую чахотку подложили!
— Как это? — удивился Игнат. — Кому понадобилось?
— Этого не скажу, скоро сам все узнаешь, — прокряхтела старая, наморщив сгорбленный нос, на котором красовалась огромная бородавка.
— И что же теперь делать? Ты ведь сможешь помочь? — в надежде пролепетал мельник.
— Смогу, ежели ты не струсишь и достанешь мне мертвое сердце самой мавки! — со скрипом прогоготала ведьма так, что у Игната по спине пронесся жуткий холодок. — Али побоишься в проклятый лес идти? — хитро прищурилась старая, блеснув бесцветными глазами. — Сегодня ночь Велесова. Именно в эту ночь лесные мавки водят осенний хоровод на костях мертвецов, — пуще прежнего заржала бабка Акулина, словно кляча, во весь свой беззубый рот. Обычно лесные мавки танцуют весной, чтобы послать урожай на поля, но в Велесову ночь они особенно кровожадны, потому что на зиму прячутся в замерзших прудах. — Воротишься на рассвете — твоей матери жить, а ежели нет — смерть обоим!..
Громко вздохнул молодой человек, да делать было нечего. Раз говорила бабка Акулина, что только так поможет умирающей матери, значит, страх свой нужно подальше гнать.
— Я не трус, а матушка самое дорогое, что осталось у меня после смерти отца!
— Вот и ладно, ежели к рассвету не вернешься, буду считать, что сгинул ты в проклятом лесу, — съехидничала ведьма.
Бросил Игнат последний взгляд на мать, показалась она ему еще хуже, чем прежде — гляди, к рассвету переступит грань между миром живых и миром мертвых, и вышел из хаты. Перед тем схватил горсть чеснока и положил в карман стеганого тулупа; во втором нащупал мешочек с заговоренной солью. Зашел в дровник, прихватил топор и в плотных сумерках, спустившихся на хутор, отправился прямиком к проклятому лесу. А пока шел, то видел, как в каждом доме на окнах загоралась свеча, служившая маяком, для путников-душ, что единожды, на переломе времен года, выходили из дверей мертвого мира и возвращались в Явь навестить своих родных. В эту ночь незнакомцев даже за калитку двора не приглашали, ведь под человеческим обликом могла скрываться любая нечисть. Да и сами жители хутора со двора ни ногой. Игнату было не до нечисти, когда впереди ждала встреча с самой лесной мавкой, что славилась своей злой сущностью и при виде молодого мужика еще больше зверела. А ежели этих тварей не одна, а несколько — то назад из проклятого леса не вернуться. Сжал Игнат крепче топор, ускорился.

Вот уже за полями показались черные верхушки елей. Они острыми макушками пронзали темное небо, на котором медленно вверх ползла полная луна. Манящая своей мистической красотой и немного пугающая. По одной зажигались редкие звезды, а белесый туман, что покрывал землю своим холодным полотном, под шагами Игната на миг разбегался в разные стороны. Было тихо, и это молчание природы угнетало и пугало. Глаза мужчины, привыкшие к темноте, вглядывались вдаль, а ватные ноги нехотя ступали по чуть подмерзшей земле и шелестели опавшими листьями. Вскоре молодой человек достиг окраины леса. Быстро шагнул в него по натоптанной мирянами дорожке и двинулся вглубь. Тут пока ему не было еще страшно, ведь начальный лес дарил грибы, ягоды и лечебные травы, а по зиме хворост с дровами. Проклятый же лес начинался дальше. Так его прозвали за то, что много веков назад жила там сильнейшая колдунья, которая не щадила ни старых, ни малых. Она вынимала из жертв сердца и кормила ими прирученную нечисть. До поры до времени бесчинствовала ведьма, а после исчезла в никуда, только вот после нее злые духи и нежить остались, да, совсем озверев, стали сами заманивать жертв. Деревенские чародейки создали некую стену-оберег, приграничье, через которое ни одна злющая тварь не могла переступить. Однако в голове Игната, как назло, появлялись мысли о том, что из проклятого леса еще никто назад не возвращался. Буквально на неделе хуторяне искали пропавшую молодую знахарку, что за осенней ягодой для своих отваров в лес пошла. Девицу так и не нашли. Кажись, только пастух Еремей целым и невредимым выходил из проклятого места. Видать не воспринимала нежить с нечистью пропитого насквозь человека. Ну очень любил Еремей употреблять огненную воду, а как выпьет, то и озеро ему по колено, да проклятый лес по плечо. В таком состоянии пастух никого не боялся, кроме… своей сварливой жены. Та была женщиной терпеливой, но так же как нечисть не переносила пьяного Еремея. Однажды по всему хутору гналась за ним, пытаясь насадить на вилы. В тот день хуторяне удивлялись, с какой прытью может бегать человек, заливший в себя целый бутыль дурманящей водицы. Правда, трёпки пастуху хватало ненадолго. Только в коровах Еремей находил отраду, а они в нем. Куда направит он стадо, туда и пойдет скотина, а ежели уснет в поле на тулупе, то буренки будут стоять как вкопанные и не шевелиться.
Усмехнулся Игнат этим мыслям, да и не заметил, как, вышагивая по тускло освещенной луной тропинке, оказался на границе с проклятым лесом.

Деревья в этом месте казались ни живы, ни мертвы. Голые ветки зависали в воздухе и напоминали корявые ноги огромных пауков, что вот-вот схватят и замотают в кокон, а уж после высосут из тела всю кровушку. И воздух здесь был каким-то спертым: пахло сырой землей и плесенью. Вдруг где-то далеко завыл волк, заставив мужчину замереть и насторожиться. После совсем близко заухал филин, сверкнув желтым глазом, от чего сердце мельника пропустило удар. Птица пересекать опасную черту вовсе не собиралась, чего не скажешь об Игнате. Хочешь не хочешь, но идти надобно, ведь от мужества мельника теперь зависела жизнь женщины, которая в нем души не чаяла. Парень, больше не задумываясь о страхе, сделал несколько уверенных шагов и оказался за мрачной чертой. Он еще больше напряг очи, с опаской огляделся по сторонам, где черная ночь туманила взор, а затем, задрав голову кверху, мельник принялся разглядывать тусклые звезды, по которым стал двигаться дальше в самую чащобу.
«Теперь от других чудищ не пострадать бы», — подумалось ему. Игнат засунул руку в карман и достал оттуда головку чеснока. Откусил немного, да принялся ароматным соком намазывать одежду в надежде на то, что нечисть чеснок на дух не переносила. Да так натерся, что, того гляди, у самого очи повылазят. А после достал заговоренную соль и сжал ее в левом кулаке, а в правом железный топор. Приготовившись к самому худшему, мельник хотел было сделать шаг, но вдруг ощутил несильный толчок в спину, как будто невидимая рука подталкивала его поскорее идти вперед. От неожиданности его сердце чуть не выпрыгнуло из груди, по спине промчался целый табун холодных мурашек. Игнат огляделся, но в потемках никого не увидел. Возможно, почудилось?
Страх нарастал. Взяв себя в руки, Игнат все же двинулся дальше. Он высоко задирал ноги, стараясь не зацепиться за старые коряги, или же ветвистые корни, которые буграми выпирали из-под земли. И так шаг за шагом. Молодой человек старался прислушиваться к каждому звуку, но проклятый лес пока молчал. Да так молчал, что показалось Игнату: вроде как и само время остановилось, а он все еще топтался на одном месте. Вскоре нахлынула усталость. Идти становилось все труднее. Мельник то и дело рукавом тулупа смахивал испарину со лба, да все на небо глядел. Он двигался на север за самой яркой звездой, как ему бабка Акулина говорила, но над головой стали сгущаться тучи.
— Вот, злыдень! — выругался Игнат, думая, как в кромешной тьме вовсе не потерять путь, ежели луна за облаками скроется. Ночное светило пусть и тускло, но все же немного освещало, кое-где открывающееся места леса. — Этого еще не хватало, — продолжил вслух. И… небо будто услышало недовольство мельника, вновь открыв мужчине свое ясное полотно. — Вот чудно! — изрек Игнат, удивившись такому неожиданному повороту. Однако ликовать было рано: мельник услышал звук, походивший на шорох крыльев. Он с опаской огляделся. Шуршанье становилось громче и громче. Похоже, цела стая крылатых направлялась именно в его сторону. Летучие мыши? Но откуда им было тут взяться, когда пора бы уже уходить на зимний покой до самой весны. Мельник громко выдохнул, пар, вырвавшийся из его рта, говорил, что становилось все холоднее. Однако Игнату было на это наплевать. Он резко озирался по сторонам и в потемках, наконец, узрел тысячи красных огоньков-глаз, стремительно мчавшихся на него. На мгновенье мельник забыл, что такое дышать. Он лишь слышал, как от страха барабанило его сердце, громко отдаваясь в стучащих висках. Очнувшись, Игнат побежал куда глаза глядят сквозь колючие кустарники терновника, не замечая царапающих лицо веток. Он перепрыгивал через коряги, где-то спотыкался и падал, но поднимался и, сверкая пятками, бежал все дальше в лес. Игнат слышал навязчивый шорох все громче, ему казалось, что этот звук похож на некий шепот. Твари будто шипели: «— Мавки водят хоровод, этой ночью кто-то умрет!»
— НЕТ! Уж точно не я! — обессилев, прокричал Игнат и, резко остановившись, стал разбрасывать вокруг себя заговоренную от нечисти соль. В мгновенье все стихло. Мельник судорожно оглядывался и заметил, что деревья в этом месте странно растут. Стволы были перевернуты так, будто кто-то нарочно закрутил их громадными тисками. Мужчина в очередной раз глянул на небо, однако темные кроны причудливых растений практически скрывали его. Сбившись с пути, Игнат обреченно выдохнул, теперь-то он точно заблудился, потеряв ориентир. Оглядевшись, он сунул топор за пояс и медленно, но уверенно стал двигаться туда, где ему почудился просвет, обходя назойливые ветки, которые то и дело норовили выколоть глаза. Наконец, Игнат достиг своей цели и вышел на поляну, где его взору открылось ясное небо да полная луна, что освещала большой участок леса. Однако тут его звезды подвели. Они словно издевались над мельником, кружа над головой в незамысловатом хороводе, сбивая того с пути. Больше он не видел той самой путеводной точки, что указывала дорогу к мавкам. Мужчина расстроился. Он совсем не понимал, где находился и куда ему идти дальше. Вдруг краем глаза Игнат увидел мелькнувшее за деревьями белое пятно. Он резко обернулся и ахнул:
— ИРИНКА!
Его любимая стояла в ночных сумерках ни жива, ни мертва и за толстый ствол векового дуба пряталась. Протер Игнат очи, веками поморгал. Думал поначалу, что это проклятый лес на него морок наводит, а нет! Впрочем, любимый стан он узнал бы и днем, и ночью. Иринка все еще стояла неподалеку и тоненькими ручками звала к себе удивленного мельника. Игнат позабыл все наказы бабки Акулины не верить своим очам. Со всех ног он бросился к любимой, радуясь этой безумной встрече.
— Иринка, где же ты так долго пропадала! — лепетал он, когда перед ним предстало бледное лицо девушки. Она была в рваной, некогда белой сорочке, что достигала пят, и дрожала всем телом. Игнат быстро стянул с себя стеганный тулуп и трепетно набросил его на хрупкие девичьи плечи. Он укутал Иринку, а затем крепко прижал ее к себе и стал ласково поглаживать длинные запутанные волосы. — Чего же ты молчишь, любимая? Али не рада нашей встрече? Отчего же домой не воротилась? Скажи же: что с тобой случилось? — сыпал вопросами Игнат. — Я же ведь искал тебя целый год. К твоему неродному отцу да к матери часто захаживал, думал, авось ты вернулась. Но благих вестей так и не дождался, — будто оправдывался мельник за связь с Марьяной.
Иринка как услышала о неродном отце да матери, так еще пуще затряслась.
— У… уходить тебе отсюда надобно, любимый, — тоненьким дрожащим голосом молвила Иринка, да курносый нос и гладкий лоб морщила так, будто запах тулупа ей причинял нестерпимое неудобство. — Сейчас на поляне появятся мавки, да будут последний перед зимой хоровод водить, а ежели увидят тебя, то порвут плоть на части.
— А мне уже все равно, Иринка, — радостно изрек мельник. — Без тебя никуда не пойду! Либо уходим вместе, либо остаемся, выбирай!
— Уже поздно делать выбор, Игнатушка, когда мавки вокруг! — испуганно глядела девица на любимого ясными очами с замученного лица, что, казалось, белее снега будет.
Мужчина разглядел под глазами у Иринки синие круги, да так ему жалко стало любимую, что хоть волком вой. За что же с ней так поступила судьба?
Осмотрелся Игнат по сторонам и узрел, как обнаженные мавки, одна краше другой, на поляне собирались. Их прекрасные тела серебром отливали под лунным светом, правда, лиц Игнат рассмотреть не смог, их закрывали кудлатые, забитые зеленым мхом волосы.
— Они прекрасны, правда? — с восторгом вдруг выдала Иринка.
— Да что же ты такое говоришь, любимая? Они же нежить, чудища! — тревожно ответил Игнат. — Это ты у меня самая прекрасная! — продолжил с восторгом, как вдруг почувствовал под ногами шевеление. То корни мертвых деревьев оживать стали под чарами мавок, чтобы пленить единственного мужчину, который оказался в Велесову ночь в проклятом лесу.
— Они почуяли тебя, Игнат! БЕЖИМ! — выкрикнула Иринка и дернула мельника за руку. Однако бежать уже было некуда. Впереди нежить лютовала от запаха человечины, а позади стеной сгустился проклятый лес. Его ветки и корни устремились прямо к мужчине. Игнат на миг растерялся, а вот его только что найденная невеста нет, она схватила мужчину за рукав рубахи и потянула в сторону за собой. Мельник опомнился, да резко вытянул из-за пояса топор. Он завел Иринку за свою спину и принялся рубить все, что попадалось ему на пути. Острое лезвие резало древесину как по маслу, и проклятый лес заревел, будто раненый зверь. Этот громкий звук оглушил Игната. Но укрыться он не мог: в одной руке топор, а в другой холодная Иринкина ладошка.
— Потерпи чуток, любимая! Скоро выберемся отсюда, — кричал Игнат, и махом срубил очередной корень, что напоминал гадюку.
Мельник волновался о невесте, он думал, что девушка мало того что боялась, так еще и напрочь замерзла. Но он ошибался. На Иринке больше не было его тулупа. Уж очень он ей был в тягость, пришлось сбросить, чтобы ускориться. Игнат вымотался, устал рубить живой лес, который пытался схватить их и отдать на растерзание мавкам. Сил у него уже не было воевать с вековыми деревьями, к тому же мельник обнаружил, что они с Иринкой ходили по кругу той самой поляны, где нежить под звездами обрядный хоровод водила да шипела, чувствуя мужскую плоть.
— ХВАТИТ! — проорал Игнат, совсем обессилев. — Ежели я вам нужен, то и возьмите! Только Иринку домой отпустите, она-то тут вовсе не при чем! — обреченно вздохнул мельник, понимая, что обоим из проклятого леса не выбраться. Как вдруг в одночасье все стихло, словно нежить дала добро на этот договор. Развернулся мельник к Иринке, коснулся ладонью девичьей бледной щеки, да вымолвил: — Беги отсюда, любимая, а про меня забудь!
— А как же твоя больная матушка? — неожиданно выдала Иринка. — Ведь ты ради нее к мавкам пришел, верно? Надеясь получить мертвое сердце нежити?
— О… откуда тебе это известно? — вопросом на вопрос ответил Игнат и пронзительно глянул в очи любимой, что стали наливаться молоком, а после вовсе стали бесцветными.
Громко расхохоталась Иринка. Мельнику показался ее смех неестественным, утробным, словно живой труп бессовестно ржал ему прямо в лицо. Резко отпрянул Игнат от Иринки, осознав, что перед ним стояла… МАВКА. Потом все снова завертелось. Поднялся пронзительный ветер, который закрутил в воздухе опалую листву и сухой мох. Деревья вновь ожили, зашевелили своими кронами и корнями. Мавки на поляне встрепенулись, закрутились волчками, сверкая спинами без кожи. Опешил мельник от нарастающего ужаса. Говорила ему бабка Акулина в проклятом лесу не верить своим очам, а он, поддавшись радостным чувствам, потерял осмотрительность.
Ураган становился все сильнее. Пытался Игнат устоять на своих двоих, да не тут-то было. Порывистый ветер сбивал его с ног, а змеи-корни буквально ставили ему подлые подножки. В один миг из его рук корягой выбило топор, поранив мужчине запястье. Из раны просочилась алая кровь, от запаха которой нежить и вовсе с ума сошла — выла, как зверь, ржала, как старая кляча, да мычала громче любой коровы так, что сердце Игната замирало в груди от страха. В этой кутерьме, в малых просветах, видел Игнат разных чудищ, что собирались на поляне. То были высокие твари с рогами до небес и копытами. Еще узрел меленьких зубастых злыдней с горящими очами, да клыкастых упырей, что пускали на землю вязкие слюни. Приготовился мельник к неминуемой гибели. Крепко зажмурил веки и вспомнил, как две весны назад надевал золотое колечко на палец прекрасной и живой Иринке. Как сияли тогда счастьем глаза любимой, и от этого трепетно стучало его сердце. Здоровой была и матушка, да благословила влюбленных на брачный обряд, а после…
— Я покажу тебе, что было после! — отдаленно прозвучал голос Иринки в сознании Игната.