Вагон второго класса. Том I

Часть I. Глава 1

– Леди Илона!

Страстный шепот сочится сквозь ночь в приоткрытую дверь балкона. В саду разливается чернильная тьма. Там, в темноте Дуглас, его горящие глаза, его улыбка…

– Илона! У тебя горит свеча, ты не спишь!

– Дуг, почти полночь!

– Любимая, я хочу тебя видеть, я не могу ждать!

Илона смеется:

– Нет, нет, и речи быть не может. Дуг, наберись терпения! Через неделю ты будешь видеть меня сколько угодно!

Но без пяти минут муж уговаривает… уговаривает… Илона спускается, цепляясь носками домашних туфель за выступы старого камня. Дуг ловит ее в объятья и увлекает подальше от окон, туда, где кусты и деревья надежно укрывают их от случайных взглядов. Вино льется из фляги в два бокала… Дуг говорит – "Золотой рассвет", напиток влюбленных из Айландии. Горчит… но она пьет до дна.

В голове шумит – от вина ли, от поцелуев? Все такое странное и удивительное. Звезды горят не над головой, а прямо перед глазами… Трава щекочет кожу… А Дуг везде, даже там, где ему еще не положено быть.

Мир кружится. Рука Дуга ложится ей на рот…

...Резко сев на кровати, Илона отбросила скомканное одеяло. С той майской ночи прошло четыре месяца, но эта ночь возвращалась во сне: рот наполнялся горечью, ладонь душила крик, и прошлое не отпускало. Да и как отпустить, если вот оно — руку положи, и почувствуешь.

Илона сделала несколько глубоких вдохов и выпила полстакана воды, пытаясь избавиться от вкуса горького вина, неловко сползла с кровати, подошла к окну и вдохнула соленый воздух. До моря было с десяток кварталов, но когда ветер дул с запада, в любом уголке Шинтона жители чуяли дыхание большой воды.

Прикрыв глаза, она подставила лицо ночной прохладе и медленно выдохнула. Мысли снова забегали по кругу, как заведенные: могла ли она повернуть жизнь по-другому?

Сморгнув слезы, Илона постаралась успокоиться. Все не так плохо. Матушка нашла самый разумный выход. И пусть семьи нет рядом, но леди и лорд Горналоны обеспечили ей сносную жизнь, а позже она вернется в Брютон.

В самом деле, что за блажь? Да она должна денно и нощно благодарить матушку и отца. Многие ли семьи рискнули бы скандалом, стараясь уберечь дочь от худшей участи? Благодарить нужно, что позаботились и определили ее жизнь, а не страдать, что ей эта жизнь, видите ли, не нравится. Хотелось, видите ли, самой что-то решать. Решила уже один раз – побежала в объятия мужчины в темноте, поправ все правила приличного круга!

Не удержавшись, Илона всхлипнула. Как бы все повернулось, если бы она отказалась спускаться к Дугу? К лучшему или к худшему? Что она могла поменять в своей жизни, чтобы не оказаться теперь здесь, в маленьком прибрежном городке, глядя в серую и тоскливую будущность?

Да счастье уже, что о ней заботятся, а не выставили вон, не отдали на потеху злословящему свету! Но все же… что она могла изменить?

Отошла от окна, села на смятую простынь и закрыла глаза.

В ту злосчастную майскую ночь Дуг привел ее в чувство, уверил в бесконечной любви, дал выпить чего-то бодрящего и подсадил на балкон. На неверных ногах она прокралась спальню.

Утром ей было невыносимо стыдно. Стыд сковывал грудь, будто старомодный корсет, стыд мешал дышать.

Надо бы встать…

Все казалось непривычным, нереальным, непрочным, даже пол грозил подломиться под ослабевшими ногами и разлететься осколками, оставив ее висеть в пустоте.

Где же туфли...

Одна нашлась в трех шагах от кровати, другая и вовсе под трюмо. Достав непослушными пальцами платок, Илона стерла с подошв травинки и комочки земли. Спохватившись, запрятала испорченный платок поглубже в комод и едва не опрокинула весь ящик дрожащими руками.

Заслышав шаги, Илона бросила туфли у кровати и забилась под одеяло.

Камеристка принесла чай, но в нерешительности остановилась посреди комнаты.

– Леди Илона, вы так бледны… Вам дурно? Я позову леди Горналон.

– Нет-нет, не нужно, помоги мне подняться.

Илона выпила полчашки чаю и, опираясь на руку служанки, кое-как встала.

– Леди Илона, у вас кровь! Вроде до женских дней еще полсрока...

Комната снова качнулась. Пытаясь придать голосу твердости, Илона проговорила:

– Невовремя, значит. То-то мне так дурно. Передай матушке, что на пикник не поеду.

Да, женские дни будут хорошей причиной провести этот день в кровати. Служанка ушла, но вернувшись, развела руками: лорд Горналон сообщил, что в полдень их навестят Биннерды. Странно… Впрочем, наверняка родители Дугласа и сам жених хотят обговорить что-то еще о предстоящем торжестве.

Внутри зашевелилось смутное беспокойство. Илона Горналон в свои двадцать лет привыкла доверять интуиции, которая, как ей объясняли учителя в пансионе, суть итоги неосознанной работы разума. Что-то было не так, неправильно. Верней, еще более неправильно, чем вчерашнее явление Дуга и его поспешное заявление прав на ее тело.

Против обыкновения она встретила Биннердов сдержанно, с легкой светской улыбкой. Последние полгода она порой допускала некоторое нарушение условностей, выбегая навстречу любимому. Но не теперь, не сегодня. Она не торопясь сошла по ступеням, остановилась возле родителей и вопросительно посмотрела на гостей, которые были чересчур серьезны.

После приличествующих приветствий старший лорд Биннерд взял слово:

– Лорд Горналон, леди Горналон! Поверьте, мне до крайности неловко начинать этот разговор. Но у нашей семьи есть некоторые основания подозревать, что леди Илона, забыв девичью скромность, отступила от правил нашего круга — и потому не может составить нашему сыну приличествующей партии.

Илона приподняла бровь и обвела всех троих удивленным взглядом. Мысленно она поблагодарила строгую леди Фрикуссак, директрису пансиона, за ее жесткие уроки, иначе ей нипочем бы не удержать лица. А вот у Дуга такой леди не было, и его глаза злорадно сверкнули.

Глава 2

Минуло два месяца с тех пор, как Биннерды почтили Горналонов своим присутствием в последний раз. Слухи стали утихать, хоть и не пропали совсем. Судьба подбросила новый повод для обсуждений: у правящей четы родился первенец, сын.

Много веков Риконбрия была единственным государством на острове, но двести лет назад королевство разделили, что нынче считалось самым глупым поступком самого глупого короля. Со временем Конбрия с Риконтией принялись враждовать, и семь лет назад заговорщики поставили остров на грань войны. Но свадьба Оливера Конбрийского и Азалии Риконтийской свела усилия “ястребов” на нет.

С заведением наследников медлили, ожидая объединения королевств в единую Риконбрию, чтобы не доставлять головной боли законникам, и вот – случилось. По сообщениям газет, и королева Азалия, и принц Эдмунд чувствовали себя превосходно.

Город праздновал рождение Его Высочества с размахом. Маги постарались и устроили в сумерках фейерверк с разноцветными огнями и огромным светящимся гербом Риконбрии над главной площадью Брютона, где сегодня, казалось, собралась добрая половина города. Оркестр огнеборцев наяривал бравурные марши под управлением дирижера-любителя, мага огня. Желающим разливали вино за счет магистрата. Строгие усатые капралы из городской стражи внимательно осматривали жаждущих угощения и порой одного или другого отводили в сторону, мол, тебе уже хватит.

Едва пригубив из захваченной с собой кружки, Илона сочла напиток кислым, а праздник слишком шумным. Матушка удивилась, но решила проводить дочь домой и посоветовала отправиться в кровать. Пожелав ей доброй ночи, уже в дверях матушка будто бы на всякий случай спросила про женские дни. Илона ответила, что все хорошо, даже лучше, чем раньше – легко и недолго. Матушка забеспокоилась.

Еще оставалась надежда, что обойдется, и леди Горналон принялась осторожно вызнавать про маглекарей в соседних городах. Но через неделю Илону начало мутить по утрам, и стало очевидно – матушкино зелье не подействовало.

Решать пришлось быстро. Травить плод, рискуя навсегда лишиться возможности материнства, Илона отказалась.

Обе леди повинились перед отцом. Лорда Горналона с трудом удалось убедить, что не стоит ехать вслед за Дугласом и устраивать скандал с вызовом на дуэль – в морских пиратах и то больше сострадания, чем в столичных сплетниках. Разрушенная репутация всей семьи будет слишком высокой ценой за наказание подлеца. Затем, немного придя в себя, родители взялись за дело.

Для начала лорд Горналон, страдая и мучаясь от своего морального падения, приобрел у знакомых мошенников документ достопочтенной вдовы из зажиточных горожан. Он сообщил дочери, что ей придется стать на два года старше и отныне носить фамилию Кларк.

– Кларков много, в каждом графстве найдутся тысячи Кларков. Никто не вздумает интересоваться, кому из них твой покойный муж приходится родственником, – рассудила матушка, и, подумав, прибавила. – Допустим, это был молодой, подающий надежды офицер, лейтенант Кларк… погиб, исполняя свой долг…

Следующую неделю родители подолгу что-то обсуждали в кабинете лорда Горналона, рассылали множество писем, и даже приняли некоего подозрительного, но шустрого на вид типа.

Илона же тем временем привыкала к новому имени и училась жить, как живут простые горожане: самостоятельно совершать утренний туалет и готовиться ко сну вечером, следить за одеждой, пришивать пуговицы и штопать чулки, в чем очень помогли уроки рукоделия в пансионе.

Пришлось отказаться от сложной прически с локонами, которую каждое утро укладывала камеристка; взамен она научила Илону собирать волосы в изящный узел на затылке.

Наконец Илону позвали в кабинет, и отец объявил:

– Ты поедешь в Шинтон. Это небольшой город в графстве Лимар, в южной части западного побережья. В Лимаре у нас нет ни родных, ни знакомых, и тебя никто не узнает.

– А добираться туда из Брютона вполне удобно, – матушка прочертила пальцем путь по карте на кофейном столике. – Всего ночь и полдня поездом до Крисанура, это большой порт к северу от Шинтона. Оттуда пять часов в дилижансе. Конечно же, я буду тебя навещать.

Для плана Горналонов тихий Шинтон подходил как нельзя лучше: небольшой, вполне уютный… Возможно, скучноватый. Это не Брютон, это сонная глухомань, где ничего не происходит, и единственная опасность – мигрень от скуки. Но именно такое тихое место и нужно женщине в тягости, не так ли?

Железная дорога обошла Шинтон стороной, зато есть порт, куда раз или два в неделю заходят пассажирские суда, а иногда и военные корабли становятся на рейд. Значит, приезжих не так много, чтобы в городе процветали игорные дома и питейные заведения, но и не так мало, чтобы прибытие Илоны привлекло излишнее внимание.

Илоне оставалось только согласиться, и вскоре слуги затягивали ремни вокруг дорожных сундуков на крыше кареты Горналонов.

Экипаж тронулся, и через несколько минут родной дом скрылся за поворотом. Илона смотрела на знакомые с детства места и гадала, когда она снова увидит эту улицу, этот сквер, бульвар, театральную площадь, сам театр… Некий господин рисовал черной краской буквы поперек театральной афиши: о-т-м-е-н-я…

Отменяется.

Илона откинулась на спинку сиденья и прикрыла глаза. Отменяется – хорошее слово, точное. Счастливая семья с Дугласом? Отменяется. Новая, интересная жизнь в университете? Отменяется. Новый город, больше и интереснее Брютона? Отменяется. Колеса кареты будто выстукивали по брусчатке: отменяется, отменяется, отменяется… А впереди? Тихий скучный городок и… неизвестность.

– Жизнь не закончилась, – матушка, верно угадав ее настроение, выдернула Илону из печальных мыслей. – Поживешь в Шинтоне два, может быть, три года, и вернешься, когда никто не заметит, что дитя родилось в феврале, а не в июле. Приедешь домой вдовой с ребенком.

– Ты полагаешь, свет Брютона найдет такие объяснения достаточными? – Илона ничуть не сомневалась в матушкином даре убеждения, но разговор о возвращении отвлекал от прощания.

Глава 3

Около полудня на неровных камнях мостовой загрохотала телега с необъятной бочкой Следом появился дядюшка Фирц. Лишь заслышав стук колес, Илона встала, чтобы поскорее закрыть окно, пока не долетел необычный, ни на что больше не похожий запах.

– Свежий, самый лучший квакис! Берите квакис! Самый свежий, самый душистый в городе! – раздалось с улицы.

Со всех сторон к бочке бежали служанки с бутылями, кухарки с кувшинами, а некоторые жители квартала и сами выходили – вокруг дядюшки Фирца собирался кружок любительниц свежих новостей. Ловко наполняя сосуды, он успевал одарить почтенных горожанок старомодными комплиментами, пересказать свежие сплетни соседних кварталов, и – Илона в этом не сомневалась – запомнить всё то, о чем судачили дамы, ожидая своей очереди.

Квакис здесь пили все и всегда: на обед, на ужин, к мясу, к рыбе, к пирогам, на свадьбе, на похоронах, при болях в желудке, в голове или в коленках, в печали и в радости. Госпожа Эббот торжественно позвала Илону с матушкой поболтать за квакисом в первый же вечер после переезда.

Полупрозрачный желтоватый напиток пах подгнившими яблоками, сырым тестом, жареным луком и гвоздикой. Не иначе как госпожа Эббот по ошибке подала на стол слишком долго хранившийся кувшин. Илона стала соображать, как повести себя, чтобы не обидеть добрую женщину, но тут хозяйка поднесла к губам стакан, с наслаждением сделала два больших глотка и выжидательно посмотрела на своих гостий.

Илона малодушно сослалась на обычное для беременных недомогание; матушке же ничего не оставалось, как собрать все свое мужество и сделать небольшой глоток.

– Весьма, весьма… невероятный вкус! - произнесла она самым любезным тоном, сохраняя на лице вполне приятную улыбку.

Однако, стоило госпоже Эббот отвлечься на стук почтальона, матушка с несвойственной ей ранее прытью вылила часть своего стакана в стоявший поблизости горшок с фиалкой, точно отмерив между “вы-что-то-даже-не-попробовали” и “вы-почти-допили-не-угодно-ли-еще”.

С тех пор только положение беременной спасало Илону от повсеместных угощений, но ее не на шутку тревожило, что же делать после родов? Не придется ли бежать из города? Хорошо хоть, для приготовления чудесного напитка требовалось достаточно громоздкое оборудование и немного магии, поэтому его мало кто варил дома. Горожане покупали квакис у торговцев, которые назывались кваксерами. С утра и до позднего вечера кваксеры колесили по городу с телегами, тележками и повозками. Чего только они не придумывали в стремлении переманить к себе покупателей! Один украшал бочку лентами и цветами, другой запрягал в повозку премилую лошадку с белой гривой, которую обожали дети, третий звенел бубном и распевал песенки.

Но дядюшка Фирц был недосягаем. Никто не осмеливался оспорить его первенство. Он знал все местные новости и с удовольствием их пересказывал, щедро сдабривая деталями собственного сочинения. Было сложно понять, что из рассказанного правда, а что выдумка, но, видимо, горожан это не слишком волновало.

– Ох и горазд ты заливать, дядюшка Фирц! – то и дело говорили ему. – Ну где это видано, чтобы жена с любовницей десять лет друг про друга не знали?

– Чтоб мне на этом месте лопнуть! – уверял тот. – Десять лет и ни днем меньше жил старый Мастерсон на два дома, и каждая баба считала себя единственной законной женой! А на одиннадцатый год он, негодник этакий, перепутал подарки на Длинночь. Пояса для чулок им купил. Одна-то баба была толстая, а другая – тощая. Тут и слепая поймет, что… ну, сами понимаете… – и старик с самым благонравным видом замолкал под хохот слушателей.

Однажды Илона поймала его на пересказе эпизода из книжки господина Анри, только этой весной изданной в столице. Дядюшка Фирц подал историю под видом местной байки. Непрост был старичок.

Госпожу Эббот дядюшка Фирц выделял особо. По воскресеньям он непременно вручал ей букет поздних осенних цветов, а нацеживая квакис в поданный кувшин, многозначительно шевелил усами, прищуривал глаза и, конечно, беспрестанно говорил.

– Вы, дорогая госпожа Эббот, сегодня румяны, как наливной персик!

– Ах, что вы, господин Фирц! Давно прошли те годы, когда я была похожа на персик.

– Вы достаточно похожи, чтобы вас кто-нибудь захотел укусить!

– Ах, что вы такое говорите, господин Фирц! – смеялась госпожа Эббот и порой позволяла поцеловать себе руку, в самом деле заливаясь румянцем, как юная девушка.

Итак, бочка с квакисом и дядюшкой Фирцем прибыла. Илона, стараясь не нюхать воздух, уже взялась за створки окна, но тут с улицы донеслось:

– Да кто будет красть эти старые тряпки! Вы, право, сегодня не в ударе, дядюшка Фирц.

Слова то растворялись, то снова возникали в уличном шуме, но в конце концов Илона уловила, что у кого-то – кажется, у булочницы с соседней улицы – стащили нижнюю юбку. Неужели странные юноши приходили и в другие дома?

Кражи носовых платков из карманов в оживленных местах были делом обычным. Продав шелковый платок – лучше, конечно, если с вышивкой и кружевами – на вырученные деньги можно было неплохо пообедать в трактире. Пропажа Илоны была хоть и тонкого полотна, но безо всяких отделок, а уж лавочница и подавно не носила шелков.

Любопытство пересилило ужас перед запахом квакиса. Илона быстро привела в порядок волосы, надела перчатки и капор, прихватила сумочку, зонтик и надушенный платок, чтобы прикрывать нос. Однако, когда она толкнула калитку, на улице уже никого не было, только дядюшка Фирц удалялся в сторону набережной.

Вдруг он остановился, словно гончая, почуявшая добычу; кажется, он даже воздух понюхал, сделал резкий выпад в узкий переулок за булочной и кого-то окликнул. Из переулка вышла женская фигурка – даже издалека было заметно, что нехотя.

Приблизившись, Илона невольно уловила тенорок старика: а как поживает господин Диггингтон… а господин Сырнокс… а думаете ли вы о своем будущем, как-никак, вам придется нелегко… Ему отвечали с очевидной неохотой: уж не извольте волноваться, дядюшка Фирц, не пропадем.

Глава 4

Вскоре приехала матушка. Она проинспектировала апартаменты, Люси, саму Илону, и, судя по легкой улыбке, осталась довольна. Это, впрочем, не помешало леди Горналон учинить строгий допрос служанке, но больше для острастки – мол, есть кому проследить, хорошо ли она заботится о своей госпоже. Люси, разумеется, не первый год была в услужении и подход к суровым дамам знала, поэтому получила премию за труды.

– Ну что ж, все отлично устроилось, – заключила довольная матушка. – Я вижу, ты в надежных руках. Люси, пошлите мальчишку в булочную и узнайте у госпожи Эббот, присоединится ли она к нам за чаем.

С госпожой Эббот матушка вела себя осторожнее, помятуя, что квартирная хозяйка может как уронить репутацию Илоны, так ее и упрочить.

– Вы, без сомнения, знаете жизнь, госпожа Эббот. Ах, мир так несправедлив… Лейтенант Кларк был подающим надежды молодым офицером, и если бы не трагический случай, через десяток лет он сделал бы прекрасную карьеру, в этом нет никаких сомнений! Моя девочка жила бы с ним, как за каменной стеной, и заняла бы причитающееся ей положение. Но увы, Звезды решили иначе…

– Не падайте духом, госпожа Горнал, – отвечала Эббот, обращаясь к матушке так, как та представилась. – Звезды не посылают непосильных испытаний. Может статься, еще не все для нашей девочки потеряно.

Не знай Илона матушку столько лет, она бы не заметила, как у той дрогнули губы в удовлетворенной улыбке – госпожа Эббот записалась в добровольные помощницы по устройству Илониной жизни. Сама Илона могла лишь удрученно вздохнуть. С того злополучного вечера она будто ехала в вагоне поезда, куда ее посадили, не спросив согласия. Кто-то другой выбирал маршрут, кто-то другой водил пальцем по расписанию и в конце концов забрал в узком окошечке кассы тисненую картонку билета. Кто-то другой собрал ее багаж, довел до дверей вагона и нашел место в купе. Илоне осталось только расправить складки платья, устроиться на скамье и сохранять приятное выражение лица, согласно всем правилам приличного общества.

– Многие мужчины, госпожа Горнал, сочли бы за счастье жениться на такой милой женщине, как ваша Илона. А что ребеночек будет, тоже не беда – не пустоцвет, значит.

Столь откровенное суждение заставило матушку чуть заметно поморщиться, но она тут же овладела собой, добавила на лицо чопорности, сдобрила легкой печалью и продолжила:

– Ах, молодые люди нынче ветрены, они и своих детей заводить не стали бы, будь на то их воля. Что уж радеть о чужих.

– Вам и не нужен молодой. Искать надо кого постарше.

– Пожалуй, пожалуй, – матушка изобразила задумчивость. – С другой стороны, хорошо ли, когда мужчина в годах не женат? Причиной тому бывают страсть к вину или денежное неблагополучие. Конечно, есть вдовцы…

Несложно было понять, к чему клонит матушка: она решила заранее выяснить, есть ли в Шинтоне достойные женихи, и может быть, выдать Илону замуж здесь, на месте. Вероятно, матушка не хотела зря смущать умы брютонского света, если попадется возможность устроить все заранее, а может, успела перебрать брютонских женихов и обнаружила, что кроме вдовцов, ничего приличного не осталось. Так или иначе, но матушка хочет посмотреть на шинтонских кавалеров, вдруг найдется более удачная партия.

– Не только среди вдовцов есть хорошие люди, – веско ответила госпожа Эббот, явно намекая на кого-то ей знакомого.

Но держать лицо она умела намного хуже матушки: Илона разглядела сомнения. Очевидно, горемыка-холостяк, бывший на уме у хозяйки, не слишком котировался среди местных невест, даром что не вдовец. Чего ожидать? Скучен, как счетоводческий словарь? Невезуч и нуждается скорее в няньке, чем в жене? Или совсем нехорош собой?

Во всяком случае, очень скоро Илону спровадили подышать свежим воздухом. Старшие дамы, очевидно, собирались обсудить ее будущее.

Илона устроилась на заднем дворе с видом на те кусты, откуда недавно сняла половину похищенных панталон. Правду говорят, что женщины в тягости чуть что, сразу плачут. Едва Илона успела утереть одну слезинку, как побежала другая. Звезды пресветлые, как же это несправедливо! Мерзавец Дуглас готовится принять дела баронства, а матушка с квартирной хозяйкой договариваются, к кому бы ее пристроить, словно доставшийся по наследству ненужный, громоздкий старомодный шкаф: много за него не выручишь, и места много занимает, но выкинуть вроде как жалко, дедушка его любил…

Будто из ниоткуда возникла Люси и подала Илоне платок.

– Вы, госпожа, не плачьте, матушка у вас хорошая, в беде не бросит. А то, знаете ли, всякое бывает, – убедительно говорила она. – Есть у нас сосед-жестянщик, он лавку с мелочевкой держит, а жена помогает, то заказы разносит, то еще чего сделает, дети тут же вертятся. Он ее брюхатую взял. Была она дочерью торговца одного, богатый торговец, платья шелковые носила и ручки не утруждала. А только припозднилась она как-то раз, когда от подруги шла. Компаньонку ее по голове стукнули, ей самой руку на рот, и обеих в кусты. Она б и не рассказала ничего, да понесла с той ночи. Родители, как узнали, выставили ее за порог, мол, нет больше у нас никакой дочери. Она и молила их, и плакала, мол, невиноватая она, да только те и слышать ничего не хотели. Раз допустила такое, то виновата, и всё тут.

Люси покачала головой, осуждая торговца с супругой, и продолжила рассказ:

– Пошла бедняжка, куда глаза глядят, добрела до ломбарда – серьги заложить, чтоб хоть какие серебряки выручить, а там или в работный дом, или служанкой в трактир. Думала про то и ревела в голос. Сами знаете, что бывает, коль молодая девка одна остается. А в ломбарде жестянщик забирал вещицы подешевше, какие не выкупили, чтоб почистить, подлатать да продать с выгодой. Увидел ее. Она и сейчас красавица, а тогда еще краше была. Так он сразу к себе женой позвал, чтоб честь по чести. Она и согласилась. Все лучше, чем… – Люси осеклась, – а человек он добрый, хоть и неученый. Повезло ей с жестянщиком. Первенца ее как своего растит, разницы не делает, все детки одно едят и одно носят. Да, разок-другой на неделе в кабак заглядывает, так ведь не буйный, домой дойдет и спит, только сапоги с него снять надо. А вам-то не жестянщика присмотрят, вам что получше найдут. Так что, вы, госпожа, не переживайте. Матушка у вас хорошая, и все наладится. И ребятеночка не волнуйте, чтоб здоровенький был.

Глава 5

В последний день матушка повела Илону к модистке – наметанным глазом леди Горналон оценила, что еще пара недель, и понадобятся новые платья. Даже нижнее белье уже исчерпало запас ширины, и сколько ни распускай тесемки, а рано или поздно придется покупать новый корсет.

– Ах, дорогая, как тебе повезло, – говорила матушка. – В мою молодость корсетов для дам в тяжести делали мало. Неприлично, мол, свое положение напоказ выставлять. А во времена твоей бабушки таких корсетов и вовсе не было. Кто поглупее, утягивался обыкновенным. Кто поумнее, оставались дома. Бывало, по полгода за порог не выходили, только в садик посидеть под зонтиком, и назад! Когда я носила Алека, твоя бабушка прислала мне письмо с тремя страницами наставлений.

– Каких же?

– О… нехорошо так говорить о той, что дала мне жизнь, но времена были не чета нашим. Полагалось, что половину срока нужно затягивать талию, будто никакого ребенка и нет.

Илона округлила глаза в удивлении: она перестала утягиваться уже на втором месяце, а с четвертого носила платье намного свободнее:

– Но… как? И что будет с ребенком?

– Не думай об этом, те времена позади, – матушка поморщилась, раздосадованная, что дочь заговорила на неприятную тему, от которой в ее положении стоит держаться подальше. Илона поняла ее и не стала настаивать. – Мне в свое время пришлось обойти четверых модисток, пока одна не взялась сшить корсет под фигуру с большим животом. Оказывается, в Шалпии такие уже двадцать лет как носили, а у нас только госпожа Сизор во всем городе могла такое изготовить. Теперь-то никого не удивишь. И пояс для чулок тебе новый нужен. Старый скоро не сойдется, а уже холодает… Ах, да, не забыть докупить шерстяных чулок.

У модистки Илона отчего-то растерялась, оставшись в нижней рубахе, но бойкая девушка, ничуть не смущаясь, обмерила ее со всех сторон и, задумавшись, спросила:

– У маглекаря были? Не сказал еще, мальчик или девочка?

Удивившись бесцеремонному вопросу, Илона покачала головой: у лекаря, который ее смотрел, не хватило дара, чтоб распознать такие подробности.

– Мне кажется, мальчик, – задумчиво проговорила модистка, разглядывая живот. – Вперед торчит. – И сделала несколько пометок.

На следующий день, удостоверившись, что все идет заведенным порядком, матушка отбыла домой. Вскоре доставили первую партию новых вещей. Люси помогла Илоне справиться с завязками на обновках и довольно поцокала языком.

Через некоторое время молодой Боскет прислал приглашение, написанное чрезвычайно напыщенным слогом, со множеством завитушек и ажурным росчерком после подписи. С неуклюжей торжественностью он звал госпожу Кларк выпить чашку чаю и прогуляться по городу. Поразмыслив, Илона согласилась, горячо попросив Звезды отвадить госпожу Боскет от их компании.

Наверное, госпожа Боскет побоялась спугнуть удачу неосторожными действиями, а может быть – даже наверняка! – матушка Илоны со свойственными ей изяществом и настойчивостью дала матери Леопольда несколько ценных советов. Так или иначе, но молодой Боскет явился на свидание один.

Они зашли в кафе. Официантка проводила их к столику у окна, откуда можно было следить за моросящим дождем и желтыми листьями на мостовой. Без надзора госпожи Боскет спутник Илоны оказался не так уж и плох; вприкуску с пирожными его вполне можно было выносить. Действительно, год в университете оставил у него живейшие воспоминания. Илоне стало понятно, что после оранжерейного воспитания под крылом у матери и пожилого домашнего учителя Леопольд не справился с водоворотом студенческой жизни. Выпорхнув на свободу после заточения в семейном гнезде, он не рассчитал силы, каковых на учебу в конце концов не осталось, и не сумел сдать экзамен в конце весеннего семестра. Ему дали последний шанс осенью, перед началом учебного года, но наверстать за лето не удалось, и молодой Боскет вернулся в Шинтон.

Стараясь избегать неудобных вопросов, Илона вызнавала о самом университете. Слушая рассказы Леопольда, она тихо вздыхала. Хоть бы на денек попасть туда!!

– Признаться, я до сих пор питаю страсть к несвойственным нашему кругу книгам, – говорил Леопольд, по-видимому, и впрямь испытывающий неловкость по этому поводу. – Конечно, от них нет никакой практической пользы… Да-да, я знаю, матушка тоже непрестанно повторяет, что чтение – занятие для бездельников. Но увы! Иногда не могу удержаться.

Илона была согласна поговорить про книги и без практической пользы. Закончив с пирожными, они отправились в книжную лавку через улицу.

Надо отдать ему должное, Леопольд был отлично воспитан. Он раскрыл зонт еще до того, как Илона вышла из-под козырька кафе, и галантно подставил ей локоть. Взмахом руки остановив кэб, молодой Боскет перевел Илону через улицу. Он придерживал спутницу под руку, когда та перешагивала через потоки воды – рискованное занятие с ее-то животом, но кавалер показал себя твердой опорой и ничуть не торопил. Привык, наверное, гулять с пожилой матерью. Илоне стало жаль его, как было жаль молодого охотничьего пса, которого недалекий господин Кристис пытался приспособить как комнатную собачку, выводя совсем ненадолго на улицу и запрещая бегать. К счастью, изрядно погрызенные ножки мебели убедили Кристиса отдать собаку другу, обладателю загородного имения и любителю походить по лесу с арбалетом.

Мягкому Леопольду “грызть мебель” было нечем, и бедняга маялся в роли домашнего сыночка с надеждой на женитьбу как на спасение. Илоне было неловко думать о том, что женись Леопольд на ней – попадет из одной клетки в другую. Леди и лорд Горналон, конечно, не станут обращаться с ним, как со скудоумным юнцом, но и с привязи не спустят.

Хвала Звездам, университет не прошел для Леопольда даром. Над его тягой к образованию матушка имела мало власти. В книжной лавке Леопольд оживился, его глаза загорелись, и он сразу повел Илону в ту часть, где располагались книги признанных мыслителей, записки путешественников о странах за океаном и новых колониях. Венчала это досточтимое собрание полка учебников, названия которых Илоне мало что говорили. Она открыла одну книгу и воззрилась на картинку, где шар сходился с извилистой плитой, а длинные строки значков рядом описывали их взаимодействие.

Глава 6

– Люси, помоги с сапожками.

Если раньше Илона еще как-то управлялась со шнурками, то теперь приходилось признать, что без помощи Люси ей из дома не выйти. Значит, придется выслушивать новые нотации. И точно.

– Куда это вы направились, госпожа?

– Люси, не начинай этот разговор снова. Еще месяц, и буду гулять только по дорожке позади дома, дюжину шагов туда, дюжину сюда.

Люси с ворчанием опустилась на колени и завязала аккуратные бантики на полусапожках с раструбами по верху голенища и маленькими каблучками. Илона в очередной раз с завистью посмотрела на плоские боты служанки. Увы, сама она, хоть и представляется горожанкой неблагородного сословия, а все же не может выглядеть прислугой, лавочницей или прачкой.

Не успела Илона отойти от дома, как к ней кинулся уличный мальчишка… Илона присмотрелась. Нет, не уличный.

– Тим?

– Тетя, госпожа, Звездами молю, пойдемте к нам! Отец просит вас, может, найдете того, кто эту штуку обронил у вас в саду, узнаете, как чары эти снять. Через две недели Барк женится, и что же это, ни он сам, ни отец на свадьбе ни капли в рот не возьмут? Этак нас за нелюдей посчитают. Пожалуйста, госпожа, помогите!

Пришлось нанимать кэб и ехать в лавку.

Антиквар зачастил теми же словами, которые Илона уже выслушала от Тима – видимо, тот повторял за отцом.

– Госпожа! Звездами молю!!! Как же это, чтоб на свадьбе, и ни-ни… Возьмите Барка, поездите с ним, авось увидите того растяпу, что у вас амулет этот выронил!

Как Илона ни отнекивалась, как ни объясняла, что в ее положении бегать по городу тяжко и опасно, но семейство антиквара не отступалось:

– А я двуколку у свояка возьму, и бегать не придется. Барк с вами поедет, я его прилично одену, будто он слуга ваш, да и покатаетесь туда-сюда.

Илона сдалась:

– Хорошо. Три дня! Не больше! Если что, с Люси сами объяснитесь, – добавила она на всякий случай.

И, подумав, от тряской двуколки отказалась. Возницам кэба она доверяла больше, чем Барку. Для нее это гроши, а здоровье дороже.

По дороге домой Илона повторяла про себя: жизнь сошла с ума. Вторжение в сад, странный амулет, пропажи вещей, внезапные матримониальные планы матушки, еще более внезапно появившиеся в ее жизни науки, и теперь еще спасение семьи антиквара – голова кругом…

Но, как вскоре выяснилось, это были еще цветочки, а на улице перед домом ждали ягодки. Прямо под окнами Илоны красовалась бочка дядюшки Фирца. Ее смущенный хозяин, мявший в руках мокрую шляпу, топтался перед калиткой.

– Госпожа Кларк, там по вашу душу самый главный дознаватель явился.

– Дознаватель? Но зачем?

Илона оглянулась на дом и в окне гостиной увидела госпожу Эббот, которая показывала на нее, Илону, некоему суровому усатому субъекту.

– Вы намедни с дамочкой одной около моей бочки беседовали.

– Да… С Айси.

Сердце ухнуло в пятки. Только сейчас Илона подумала: ведь Айси известно ее настоящее имя. Но стража?.. Неужели узнали, что она живет под чужим именем, по поддельным документам?.. Да нет же, Айси ведь не знает всей истории, давно уехала из Брютона, и верней всего, дело в другом.

– Дамочку эту, госпожу Лангин, арестовали.

– Что?! – Илона воззрилась на дядюшку Фирца, пытаясь вникнуть в смысл его слов, но это казалось невозможным. Айси? Арестовали? – Но за что?

Чуть склонившись к ней и понизив голос, дядюшка Фирц ответил:

– За убийство.

Темный камень мостовой куда-то поехал под ногами Илоны. Она услышала вопль Люси, которая, казалось, проскочила сквозь закрытую дверь; четыре руки подхватили Илону и усадили прямо на мокрый фундамент ограды.

– Сейчас, сейчас… Вот, выпейте! – добрый дядюшка Фирц услужливо совал ей стакан. – При волнениях лучше квакиса ничего нет!

Илона шарахнулась от стакана, как испуганная лошадь. Впрочем, квакис сработал не хуже нюхательных солей, которые дают сомлевшим барышням: отстранив госпожу Эббот, которая присоединилась к прочей компании, Илона потребовала немедленно объяснить, что произошло, и на каком основании Айси обвиняют в убийстве, иначе она немедленно упадет в настоящий обморок. Дядюшка Фирц шагнул в сторону, женщины разошлись и пропустили офицера стражи, чрезвычайно напоминающего фонарный столб в синем мундире с золотыми пуговицами. Роль светильника исполняла начищенная до блеска кокарда на фуражке. При виде Илоны офицер оживился, и нависнув над ней, щелкнул каблуками и гаркнул:

– Майор Томпсон, начальник службы розыска городской стражи. Предварительное следствие по делу господина Диггингтона. Госпожа Кларк, я полагаю?

Голос у него был, как у парохода. Новомодные корабли на паровых двигателях всего года три-четыре как начали заходить в доки Шинтона, и, по словам госпожи Эббот, поначалу при звуке гудка все думали, что наступает конец света. Илона тоже подумала, что наступает конец света, но совсем по другой причине.

– Стража?.. Чем обязана? Я не знаю никакого Диггингтона.

– Этот господин, – дознаватель ткнул пальцем в сторону дядюшки Фирца, который весь обратился в одно большое ухо, – сообщил, что вас видели в компании госпожи Айседоры Лангин. Вчера. На этой улице, – веско сообщил дознаватель с таким видом, словно речь шла о каком-нибудь притоне. – Это правда? Вы ее знаете?

– Да, мы были соседками по комнате в пансионе.

– В таком случае пройдемте в дом, я должен задать вам несколько вопросов.

– Я не сдвинусь с места, пока вы не объясните мне, что случилось!

– Госпожа Лангин обвиняется в убийстве господина Диггингтона, у которого она работала лечсестрой. Пройдемте внутрь, госпожа Кларк.

– Этого не может быть! Айси никого не убивала!

– Пройдемте в дом, – офицер начинал терять терпение.

– Немедленно расскажите мне, что произошло! – сжав кулаки, потребовала Илона. Требовать что-то, глядя снизу вверх на усы дознавателя, было неловко, но тревога за Айси не оставила Илоне иного выбора.

Глава 7

С утра под причитания Люси и попытки госпожи Эббот оттеснить ее от дверей Илона все же вырвалась из дома. Ей пришлось выдержать не менее четверти часа увещеваний, и, когда она уже была готова выйти с незавязанными шнурками, Люси, не прекращая ворчания, выполнила-таки свои обязанности.

Илона дошла до конца квартала и села в кэб. Ночью был дождь, с моря дул сырой воздух, деревья наполовину облетели, и бурые останки листьев на мостовой никак не украшали пейзаж. Конец октября в Шинтоне был намного теплей, чем в Брютоне, но и здесь осень постепенно превращалась из радостной, желто-оранжевой с красными вкраплениями кленов в мрачную темно-серую, дождливо-угрюмую, с порывистыми солеными ветрами и быстрыми низкими тучами. За завтраком Люси недовольно глянула на небо и проворчала, мол, начинается. Еще две-три недели, и дожди зарядят без перерыва, сбивая наземь остатки листвы. Тем более Илоне нужно ухватить последние деньки, чтоб погулять по городу!

О том, что она собирается вовсе не гулять, а помочь антикварам и навестить Айси, Люси знать было не обязательно. Может быть, удастся как-то ее поддержать. Все же оказаться в ее положении и в таком… положении… Илона передернула плечами. Хоть матушка и пытается устроить жизнь Илоны вовсе не так, как мечталось, но ей не приходится зарабатывать гроши непростым трудом, не имея никого за спиной.

Барк быстро выбежал из лавки и прыгнул к Илоне в кэб. Илона чуть скривилась – о приличиях эта семья не слышала. Она-то думала, что Барк устроится возле возницы, как положено “слуге”, но что уж поделать, не гнать же теперь. И она решила махнуть рукой – если кто заметит, она как-нибудь объяснится. Только попросила Барка отсесть подальше, мол, ему самому не надобно, чтобы невеста вопросы задавала.

Проехались по кварталам с лавками. Илона всматривалась в лица всех встреченных мужчин, но никого не узнала. Прошлись возле центральной площади, даже мимо порта проехали. Илона считала дело гиблым, но раз уж обещала, пришлось потратить время, все равно других занятий у нее нет. Покатавшись туда-сюда часа два Илона приказала завернуть к городской тюрьме. Раз уж Барк с ней, пусть сопровождает.

* * *

Илону провели мимо набитых людьми клеток, где плакали, ругались, пели, кто-то даже пытался драться, но тюремщик гаркнул – откуда такой голос в субтильном юноше? – и две замызганные оборванные тетки отпрянули друг от друга, злобно зыркая на Илону с провожатым. Мужчин, к счастью, содержали на другом этаже. Илона успела с ужасом подумать, как Айси, девушка пусть из разорившейся, но все же приличной семьи, сидит вместе со скопищем сброда, но тюремщик провел ее дальше, где в коридор выходили двери отдельных камер.

– Подруга ваша в тяжести, так мы ее отдельно держим. – Шепотом объяснил юноша. – У начальника нашего жена третьего носит. Узнала бы, что мы брюхатую к ворью и непристойным девкам определили, сожрала бы его с потрохами. Да он и сам бы злобствовать не стал. Видно же, что не из этих, – он мотнул головой в сторону общих клеток и вставил ключ в замок.

Айси сидела на койке, забравшись туда с ногами. Она обхватила руками живот и завернулась в куцее одеяло, будто пытаясь уберечь ребенка от надвигающейся беды. Лицо ее было бледно, скулы заострились, но в глазах по-прежнему горел огонь, а на губах играла всё та же дерзкая улыбка – вот, мол, вам всем. Илона растерялась, забыв разом все, что хотела сказать.

– Звезды пресветлые, а я и не подумала тебе плед принести, – пробормотала она. – Я завтра принесу, и чулки теплые, и... Айси, слушай. Давай сразу: это ты?

– Нет, конечно, – фыркнула та. – Как я могла его убить? И зачем? Да я и не знала ни о каком завещании! Он мне столько денег принес, и приносил бы еще… то есть… Словом, зачем мне его убивать?

– Денег? Ты работала у него лечсестрой?

– А? Да, вроде того. Не круглый день, я приходила на час или два. Я сперва училась в школе лечсестер, потом бросила. Меня одна добрая женщина научила делать специальный массаж ног или рук, если плохо работают. Я эти новомодные тонкие зелья втираю особым образом. Так я сразу работать начала, деньги зарабатывать! А методика хорошая, больным легче становится. Диггингтон ходил едва-едва, пока я разминать не стала. Лекари помочь не могут, и магов звали, ничего не помогает, только один маглекарь посоветовал разминать с тонкомагической настойкой. Вот я и хожу к нему. Ходила. Знаешь, у меня еще трое таких. Какие-никакие деньги шли. А наследство… не знала я ни про какое наследство, и сейчас даже не знаю, сколько там! Что он за глупость придумал, зачем мне его деньги!

Быстро, много, нехорошо говорит. Забалтывает. Значит, что-то скрывает.

Илона забормотала что-то про поиск хорошего законника, но осеклась, сообразив, что денег у Айси нет, а тех, которые выделила матушка, может и не хватить. Что делать, что делать…

– Скажи мне честно. Ты была там?

– Нет! Правда нет! Они мне не верят! - с жаром произнесла Айси. Вот теперь Илона хорошо видела, что она говорит правду. – Постучал мальчик, беспризорник какой-то, принес записку: госпожа Лангин, приходите сегодня на два часа позже, брат нездоров. Подпись: Нинель Диггингтон. А я и рада, меня последнее время все в сон клонит, прилегла поспать… Еле проснулась. Прихожу к особняку, а там уже стражи, как налетели: ага, вернулась, говорят. А я удивляюсь: почему вернулась, меня со вчерашнего дня тут не было! А они говорят: тебя видели. А я им: кто это мог меня видеть, я же была дома, мне записку прислали! Они записку отобрали, и говорят: могла бы и поумней чего придумать… Мальчишку, что ее принес, даже искать не стали… Что теперь будет, Илона? Что?!

Напускная бодрость Айси иссякла, и теперь она выглядела страшно: отчаянные, наполненные ужасом глаза и дурацкая улыбка, словно приклеенная к посеревшему лицу.

– А кто, по-твоему, мог его убить?

– Ума не приложу. Тихий, безобидный человек... сидит себе в кресле, смотрит на волны, вспоминает прошлое. Кому он мог помешать?