Валькирия. Отблески Сириуса

Глава 1. Человек.

Вся боль и страдания —

Вот что делает тебя человеком.

В истекании кровью есть красота,

По крайней мере, ты что-то чувствуешь.

Three Days Grace — I Am Machine.

***

— Кто я, доктор Йегер? — Слова юноши, прошедшего десять генных модификаций эхом раздаются в палате медицинских испытаний программы особого назначения «Арктур», заставляя всех других ребят вмиг помрачнеть, а всех докторов и медсестёр украдкой перешёптываться. У главы программы ушло пару секунд на то, чтобы свериться с показателями и собраться с мыслями.

Доктор Флориан Йегер был приятным собеседником и каждый учёный, работающий под его началом, имел право гордиться этим фактом. Светило республиканской науки не был седым стариком или безумным изгоем: опрятный, миловидный молодой человек, создавший оружие, способное уничтожать псиоников. Йегер оторвался от голографического планшета и не глядя положил его на край кушетки, переведя свой взгляд на испытуемого, превзошедшего все ожидания.

— Ты — наша победа, Ричард. Ты — начало перемен; лучший представитель человечества. Под твоим началом мы начнём сиять ярче Волопаса. — Слова эти наполнены надеждой, смыслом всей программы бойцов специального назначения «Арктур». У людей должен быть шанс, пусть даже и такой иллюзорный, едва заметный и неуловимый шанс на победу в грядущей войне.

— Ради этого я должен был испытать эту боль? Ради этого нужно лишить всего человеческого? — Вновь голос юнца заставляет замолкнуть даже солдат по ту сторону бронестекла.

— Когда-нибудь ты поймёшь — отвечает ему Йегер — и я надеюсь, поймёшь правильно.

***

«Кто я?» — голос расходится громом в подсознании. Ричард так и не нашёл в себе сил ответить на этот вопрос. Воспоминания перемешались, заставляя забыть о прошлых страхах. Будто стена встала между ним и жизнью, которую он потерял. Из цельной и прекрасной картины, получились горящие лоскуты — обрывки прошлого и грядущего полотна, падающие на чёрную землю, как тлеющий пепел.

Многочисленные медицинские обследования прошли успешно. Физические тренировки давались слишком легко. На каждой голографической панели, после очередного изнурительно теста, в котором приходилось сгонять с себя десять потов, или же противостоять умелым псионикам, высвечивались цифры, превышающие стопроцентное значение с каждой новой проверкой: сто пятьдесят процентов, сто восемьдесят, двести, двести тридцать, двести семьдесят, триста сорок процентов успеваемости. Из него делали оружие, которым будет удобно убивать ненавистных псиоников-валькирианцев. «Я — солдат Республики. Я — боец Арктура» — отвечал юнец, чью судьбу, как ему казалось, уже предрешили.

***

Учёные изуродовали его тело. Они сделали из него машину, отрезанную от боли и страха. По их расчётам, всё должно быть именно так. Однако расчёты не всегда бывают точными.

«Кто я?» — спрашивает Ричард, глядя на своё отражение в зеркале казарменной уборной. Время было позднее, все его сослуживцы спали и только он, впервые пробудившийся из-за кошмара о гибели человеческой колыбели, стоял перед зеркалом, созерцая еще не до конца затянувшиеся шрамы, лишившие его покоя. До них хотелось дотронуться, расчесать и вскрыть, чтобы узнать, что такого в него напичкали? Что делает его особенным? Что учёные сделали не так?

Почему он продолжает чувствовать боль, хотя по заверениям Йегера, нейропилеты в позвонке должны были лишить его этого чувства? Почему он плачет по ночам, не в силах вспомнить лицо погибшей матери? Почему именно сейчас он вспомнил, как солдаты Валькирии уничтожили Землю, не оставив от неё и следа? Почему его шрамы выглядят как раны от топоров: его рубили, резали, в его тело вживили не просто наночипы, ему казалось, что в нём сотни штырей, делающих из него ходячего, бессмертного мертвеца? Его товарищи не стыдятся крови и её запаха, не чувствуют угрызения совести, когда убивают и заливают себя кровь с ног до головы. Они не видят в войне страха и ненависти, только цель и смыл своего проклятого существования.

«Я — ошибка» — отвечает юнец, на которого не подействовали нейропилеты, глушащие эмоции под ноль. Он чувствовал.

Боялся.

Сожалел.

***

«Кто я?» — спрашивает память, вернувшаяся спустя года, как назло, в день, перед роковой высадкой на планету Аргон-2. Простая задача: найти и уничтожить противника. Нет ничего, что могло бы осложнить это дело. Но память открыла иную картину. Стоило взглянуть на цветущую планету, как слова деда-егеря промелькнули и остались где-то под коркой, навсегда въевшись в изуродованную память.

— Запомни, внучок. Мы люди, не должны забывать своих корней. Иначе, без памяти о прошлом, мы становимся хуже духов и зверей, а им, между прочим, не свойственно забывать о благодарности и обиде. — В те дни Рик скалился и недоумевал.

— Мы не призраки и не звери, дед. Мы покорили звёзды и даже псионику! Мы покорили силу, невиданную духам и зверям! — Как же сильно он ошибался.

Высадка на Аргон-2 не принесла его стае ничего хорошего. Его волчата озверели, им нужна была лишь кровь, которая согрела бы холодный снег. Ричард мчится вперед, позабыв обо всём. Он идёт убивать своих учеников, своих волчат. Для него нет ничего важнее алого следа в зимней чаще леса и раскалённой плазмы в магазине штурмовой винтовки. Зверь внутри просит свободы, он просит свежего мяса, молит о звуке плоти, разрезаемой ножом. Рвать, метать, убивать.

«Я — Волк Аргона-2» — отвечает вожак, мчащийся сквозь лес, в поисках битвы и смерти.

***

Глава 2. Движение

Audiomachine — Through the Darkness

***

Самое страшное в изведанной вселенной — потерять опору под ногами. Народ Аркана знал это как никто другой.

Вот уже пять сотен лет прошло с тех, как их родной мир, покрытый водой почти на семьдесят процентов, был уничтожен в пожаре древней галактической войны. Никто уже не помнит, с чего она началась. Но все помнят, чем закончилась. Аркан стал радиационной пустошью. Глубокие океаны были высушены до самого дна, а немногочисленные острова стёрты ударами планетарных дредноутов.

С тех пор, арканцы кочевали от одного конца галактики к другому, в поисках мира, столь же похожего на их милый Аркан.

Долгие годы боевые фрегаты, дредноуты и корабли фермы перестраивались под нужды многочисленных выживших. Женщины-арканки не могли рожать вне воды. Это было обусловлено физиологически, а так же традициями.

«Из воды мы пришли, вода нас и заберёт». — Эти слова слетали с губ каждого, кто застал рождение новой жизни. И даже когда их родной мир перестал быть таковым, арканцы продолжили следовать своим традициям. Они приспособились к жизни в космосе. Научились обустраивать капсулы, где дети их жили до пятого цикла.

Они пережили гибель своей колыбели и стали кочевниками. Они научились выживать, и вскоре Богиня вознаградила их. За столетия страдания, боли, унижений и гнетущих сомнений, им был подарен новой мир. Планета, ставшая для них домом.

***

Когда же галактика погрузилась в новую войну, когда Человечество лишилось своей колыбели, арканцы пришли на помощь первыми. Они не стали смотреть на страдание целого народа, лишённого крова. Они не остались в стороне и первыми привели корабли к голодающим станциям, что превратились в самые настоящие муравейники, готовые лопнуть от перенаселения.

Богиня наставила их на этот путь, ибо арканцы должны были быть благодарны за мир, подаренный им в час отчаяния. Они протянули руку помощи и увидели в глазах людей надежду.

Арканцы ждали молитвы, прошений. Но вместо этого увидели, как люди идут вперед, даже после такого страшного удара. Потеряв планету, они не стали скитаться. Люди терраформировали ближайшие системы. Их инженеры построили флот, учёные вывели новых солдат, и человечество отомстило за свой расколотый дом. Легионы Безымянных Охотников сдались перед злобой, мощью и отчаянием человечества, сплотившегося в самый отчаянный момент.

А когда победа пришла, они стали жить дальше. Принялись восстанавливать свою цивилизацию, оплакивать погибших, чтобы вскоре забыть это темное время.

Арканцы уважали Человечество. За непоколебимую волю к жизни. Но так же за то, что оно не стояло на месте. Пусть и они были столь разным, но были вещи, объединявшие их.

Что народ Аркана, что народ Земли — каждый шёл своим путём. Мирным или кровавым, лёгким или же тернистым, но никто не позволял себе застыть на месте и поддаться забвению во тьме космоса, где даже самый отчаянный крик не будет услышан.

Они двигались сквозь время, нещадно страшившее мир. Шли через огонь войны, мчались к звёздам, чтобы покорить новые горизонты.

Какими бы разными они ни были, они продолжали двигаться вперёд.

Глава 3. Лето

Темноты боятся скелеты в шкафу.

Рвется от нагрузки всемирная сеть.

Нам двоим достался один парашют.

Значит прыгнем вместе и будем лететь.

БИ-2 — Лайки

***

Каждый год лето приходится ждать чуть дольше, чем в прошлый раз. И каждый год, когда зима становится длиннее и холоднее, лето становится короче и жарче.

— Андромеда! — Вымолвил запыхавшийся Орион, поднимаясь на гору. Юный канцлер забыл, а на самом-то деле и не знал, каким душным может быть лето на родной планете его народа. Увы, он и его сестра родились на космической станции и родной планеты никогда не видели. Их мир был захвачен сепаратистами и лишь спустя долгие годы был отбит. Но столько всего нужно было сделать, чтобы восстановить утраченное и вернуть славу великим святыням. Это бремя упало на него слишком резко. Ориону хотелось побыть ребёнком.

Ещё он не знал, куда же подевалась его дорогая сестрица. А чем дальше уходила Андромеда, тем слабее становилась псионная связь брата и сестры, от чего терялись ощущения и поток мыслей.

— Святые Проповедники! — Воскликнул глава рода Фаргон, уперев ветку, служившую ему тростью, между камней, чтобы немного отдохнуть.

— Андромеда! Пошли домой, я устал! —

Иногда псионикам везло, и они становились Детьми Порядка — ранг, для которого искажение всех десяти волн было не проблемой. А иногда рождались такие пары, как Орион и Андромеда: первый искажал Рывок — волну, ускоряющую метаболизм и позволяющую телепортироваться на короткие дистанции. Его сестрица искажала Бросок — высшую форму телекинеза. Обычно псионики искажают по две волны, но если брат и сестра искажают парные волны, как Рывок и Бросок например, то их силы зависят от умения не одного, но сразу двух бойцов. Орион и Андромеда учились у лучшего псионика современности. У кузена-полукровки и героя войны — Райли Райдера, а потому мастерски владели сразу двумя волнами каждый.

Но война закончилась. Тела их родителей были преданы огню, как и полагается королю и его королеве, а Старая Валькирия стала частью Республики Единых Систем.

Вскоре Орион сыграет свадьбу с дочкой президента. Вскоре, как только закончится лето, жизнь изменится в очередной раз, чего юный канцлер боялся больше всего.

— Не вопи так. Я просто решила пробежаться. — Хохотнула сестрица, оказавшись за спиной. Орион исказил Рывок, метнулся в тоннель и телепортировался за спину сестры, схватив её со спины.

— Не шути надо мной так. Я старше тебя! Сильнее! И куда умнее, чем ты думаешь! — Усмехнувшись, он не заметил подлого удара локтём в бок. Благо Рывок усиливал мышцы и кости. Чуть пошатнувшись и получив подзатыльнику от сестры, Орион огляделся.

Лето на Глейроне было жарким. Там, внизу, у склона горы, сверкало на солнце чистейшее озеро, доступное только потомкам королей. Всюду цвели деревья с алой листвой, росшие на вершинах скалистых гор. Там, внизу, вместо чащ из деревьев, стоял каменный лес, из древних серых монолитов, поросших алым мхом. Это планета сплошь и рядом была заполнена лесами из каменных столпов, горами, верхушки которых красиво укрывались алой травой и алыми цветами. А что до тумана, царившего между верхушкой и низом…

Стоило побывать внизу, то туман тяжёлым полотном накрывал высокие горы, закрывая путь к ним для тех, в чьём сердце царил страх. Но стоило его преодолеть, как туман оказывался внизу, не давая разглядеть тропинки и дороги.

Как канцлер, Орион знал, что родной мир валькирианцев разграблен не полностью. Ещё не все ресурсы были выкачены из недр планеты руками Безымянных Охотников. Ещё столько предстояло сделать, чтобы восстановить былую славу народа. Орион страшился, что так и не сможет исполнить мечту отца. Ему ещё хотелось побыть ребёнком, что беззаботно пробегает всё лето, проведёт каждый выходной в речке или озере, а каждый вечер обязательно закончится костром и жаренным мясом.

Словно читая мысли брата, Андромеда улеглась на алой траве.

— Я тоже скучаю по отцу. И по маме. — Голос её стал тихим. Она закрыла ладонями своё красивое лицо и затихла, пытаясь не заплакать. Орион лёг рядом, глядя в чистое небо. Как же ему хотелось испросить совета у отца и поплакать на коленях матери. Ах, если бы мечты исполнялись так же легко, как приходит лето после осени!

— Я так не хочу принимать рясу канцлера. Я бы с радостью смотрел, как отец садится на трон, нежели сам принимал это проклятое бремя. — Ветер на горе был холодным, но от жары столь желанным и долгожданным. Он погнал облака за собой; Орион же провёл рукой по плечу сестры. Андромеда перевернулась со спины на бок и переплела свои пальцы с пальцами брата.

— Ты достоин этого как никто другой. Нет больше Фаргона, который бы мог занять престол. — Капли пота слетели с её щеки, упав на колосок красной травы. Орион закрыл глаза и прикоснулся своим лбом ко лбу сестрицы.

— А если я не смогу? Что если я совершу столько ошибок, от которых после не оправиться? — Андромеда подняла веки и заглянула в глаза брата. Для неё не было такого прекрасного места, где бы она смогла найти покой. Лишь глаза горячо любимого братца могли утешить горечь поражение, успокоить пылающий в сердце гнев. Чтобы не собирался делать Орион, Андромеда была подле него. Каселия — их дражайшая матушка, погибшая во время войны, то и дело говорила, что дочка её даже в колыбельной не отпускала брата. И Андромеда была готова поклясться, что помнила часы пребывания малюткой и помнила, как жалась к брату во время грозы или дождя.

— Всё ты сможешь, дорогой мой. Ты — сын Авалона герат Фаргона, потомок великих королей. Наберись терпения, братец и всё у нас получится. — Она поцеловала её в щёку и раскраснелась. Иногда её посещали мысли, за которые Святые Проповедники на том свете лишили бы её всяких прав на место подле отца и матери, сидящих на небесах. Нельзя ей было думать о брате, как о мужчине, которому она могла принадлежать. Андромеда не могла позволить этой позорной мечте сбыться. Это время для них не было обыденным летом, которое могло позволить себе спрятать шалости, глупости и даже безумие любви, от которой можно было сойти с ума.

Глава 4. Бегство

Беги, парень, беги! Этот мир для тебя не создан.

Беги, парень, беги! Они пытаются поймать тебя.

Беги, парень, беги! Бег — это победа.

Беги, парень, беги! За холмами простирается такая красота.

Run, boy, run — Woodkid

***

Райли мчался сквозь густой лес неизвестной ему планеты. Как жаль, что всё это был не сон. Ему бы хотелось, чтобы всё это оказалось кошмаром, чтобы его разбудил сигнал казарменного подъёма, а не вой гончих собак и солдат «Квазара».

Всё чаще ему хотелось в один день оказаться простым человеком. Не одним из Детей Порядка, что подчиняли себе все десять псионных волн, а простым парнем с такими же простыми проблемами. Судьба, однако, злая сука.

Райли продолжал бежать. Не как солдат, поднятый в бой бравым командиром, не как марафонец, увидавший финишную черту. Его ноги были стёрты в кровь: стопы, посиневшие от холода и синяков, больше не могли так называться; от крепкой и ороговевшей кожи остались лишь воспоминания; на смену ей пришло кровавое месиво и вырванные ногти. Но Райли бежал, потому что силы ещё не иссякли.

Что же значит: «быть в числе Детей Порядка?». Страшная участь, от которой многие бегут. Так бы сказал Райли, если бы сам не был причислен к высшему рангу псиоников. Обладать неимоверной силой, что позволял по щелчку пальца зажигать океаны и замедлять процесс старения любого живого существа во вселенной. Необъятный океан самых разных возможностей, что позволят стать Мессией или же Антихристом. Так ответит Райли, чей треклятый путь пролегал сквозь боль и страх. У него был лишь один способ спастись и каким бы позорным он не был… бегство оказалось по-настоящему действенным.

Деформация и Регуляция — две псионные волны: атака и защита, что спасли жизни не одной сотне бойцов. Ах, если бы у Райдера-младшего были силы на малейшее искажение деформационной волны, он бы справился с отрядом преследователей и стал бы не добычей, но самым безжалостным охотником. Но сил хватало только на Рывок: волну телепортации и поддержания жизни.

Райли бежал, от безумных учёных, от пролитой крови и от самого себя. Он не просил этой силы, он не хотел повелевать законами, что были дарованы миру извне. Он продолжался свой путь, уже не понимая, когда последний раз останавливался.

Всё его детство — бегство. От Безымянных Охотников, от убийц и пиратов, от солдат республики, от отца и матери. Всю свою жизни Райли провёл в бегах и каждую ночь, что ему удавалось проспать, он оглядывался назад. На тысячи ошибки и ненужных слов, на собственный страх, от которого желание бежать только усиливалось. Неважно куда, неважно зачем. Райли должен был бежать.

Убегать через лес, преследуемый собаками и охотниками. Кубарем слетать с холма, ломая кости. Сдирать кожу вместе с тканью смирительной рубашки. Мчаться куда глаза глядят, в надежде найти в конце обрыв, куда он прыгнет и наконец-то прекратит тот треклятый марафон.

С каждым преодолённым километром кровь из малых царапин и ран сочилась всё сильнее и сильнее. В голове повторялось одно, в конец осточертевшее слово: «Беги». Райли хотел бы сразиться. Хотел бы отомстить за полтора года пыток и бесчеловечных экспериментов. В его тело врезались сотни штырей, в глаза, день за днём, впивались иглы. Скальпеля резали кожу от пальцев и до шеи, оставляя шрамы, что будут зудеть каждый божий день.

Бежать сломя голову, не останавливаться. Плакать, кричать, но падать на сырую землю. Райли не стыдился горьких, болезненных слёз. Не боялся кричать имя матери, веря, что она придёт за ним. Арерра!

Валькирианское наречие громом заставляло могучие вековые деревья дрожать, а камни, покрытые мхом, раскалываться. Райли двигался вперёд не как солдат, готовый отдать жизнь во имя победы. Он спасался как самый настоящий трус, что трясся и беспокоился только о своей шкуре.

Его преследователи были близко. Слишком близко, чтобы сбавить шаг. Полтора года он терпел боль. Пятьсот сорок семь с половиной дней выживал во время экспериментов. Тринадцать тысяч сто сорок часов ненавидел запах пенициллина и медицинских наркотиков. Семьсот восемьдесят восемь тысяч четыреста минут терпел запёкшуюся на руках кровь: не только свою, но и кровь девушки, что всё это время помогала ему. «Ты такой же, как они». — не придумали ещё наказания хуже, чем увидеть в глаза любимого человека боль и немое слово, режущее больнее раскалённой стали. «Предатель». Четыре миллиона семьсот тридцать тысяч четыреста секунд он ждал этого момента.

Вдали виднелся рассвет. Два золотых светила поднималась над лесистыми холмами, а преследователи уже стреляли ему в спину. Всего-то нужно было шагнуть в тоннель из звёзд, позволить злобе стать скоростью, что понесёт тело вдаль. Райли ухватился за точку в пространстве и позволил потоку Рывка унести себя за собой.

Один миг, продлившийся вечность, перенёс его далеко. Казалось, в другой мир. Но нет. Обернувшись, он увидел, что перемахнул через долину. В предрассветной тьме виднелись фонаре вдалеке, и вой собак предвещал, что погоня только началась.

Райли побрёл вперед.

Ему нужно было бежать и как можно скорее.

Придёт в его жизни час, когда дороги к бегству не будет. Когда не будет иного выхода, кроме как принять бой.

Но сейчас он должен был бежать. Спасаться.

Глава 5. Мечта

Ла-ла-ла, все будет хорошо,

Ла-ла-ла, куда бы ты ни шел.

Направо — трудный бой, налево — мир пустой,

Но будь самим собой и все будет хорошо.

Митя Фомин — Всё будет хорошо

***

У Митчелла Деймона Маклауда была одна сокровенная мечта, о которой никто не подозревал. Сварщик шестого разряда грезил не только о полуавтоматическом сварочном аппарате с системой подачи кислорода. И даже не о том, чтобы каждый вечер проводить с вкусной, сочной шаурмой после тяжёлой рабочей смены. Нет, Митч тщательно скрывал эту тайну на протяжении долгих лет работы на производственном фронте корпорации «Оникс». Ни его коллеги по бригаде, ни старые друзья-десантники, ни тем более лучший друг псионик Райли Райдер (будь он трижды проклят за то, что умеет читать мысли) не знали о самой потаённой мечте самого скромного человека в мире.

Нет, это был не легализованный торрент, откуда он мог скачивать игры и фильмы, надеясь, что ему не придётся в очередной раз платить символический штраф в сотню кредитов только за то, чтобы не переплачивать за билет в кино!

И нет, это был даже не новый боевой рефлекторный щит модели «Страж-3», с новой батареей, позволяющей ему работать дольше своего предшественника. Неа! Это даже не новое личное оружие, купленное за баснословные деньги из кармана короля Авалона герат Фаргона.

Митчелл позаботился о том, чтобы ни одна живая душа, кроме самого близкого, самого верного и дорогого человека, не узнала об этом. Никто не должен был знать об его главном принципе, что приносил удачу в исполнении любого желания.

Помнится ему, будучи совсем маленьким, Митчелл мечтал о том, чтобы мама обратила на него внимание. Затем ему хотелось, чтобы родители забыли о нём, ведь мама с папой были хозяевами корпорация «Ария Хайтек Технолоджис» и стоило их сыну заинтересоваться делами компании, как тут же его выделили кабинет и сформировали рабочий график по починке малого родительского оборудования, по всей видимости, подготавливая мальчишку к ещё большей заднице корпоративного бизнеса.

Когда Митч подрос, он долго время мечтал о том, чтобы все, надоевшие по самое «не могу» родственники получили малый разряд тока пониже спины. А ведь он уже подготовил для каждого мягкое кресло с сюрпризом.

Но позже началась Первая Валькирианская Война, и Митч исполнил ещё одну мечту. Он съехал от родителей и стал космическим пехотинцем со специальностью — боевой инженер. Да, не квартира размером с планету, но койка есть и самое главное — своя! Без олигархов пап и мам с юридическим образованием.

После трёх лет войны исполнилась ещё одна мечта. Война закончилась. Все те долгие годы, что он чинил танки, механизированных роботов, дронов и тяжёлую броню своей прекрасной сослуживицы Александры Мартинес, Митчелл мечтал о том, чтобы весь этот ужас закончился; чтобы его перестали мучать кошмары о падающих на планеты дредноутах, о телах погибших Охотников и космопехов, разорванных на куски.

А ведь действительно — все его мечты исполнялись.

Семь лет покоя сменились новой войной и потехой под руководством Райли. А ведь Митч пожелал, чтобы в его размеренной бригадирской жизни появилась хоть какая-нибудь шутка. Дошутился, ептеть.

Ну, так вот: в жизни Митчелла вернулся Райли — лучший друг, который позже сошёлся с лучшей подругой Митча — Эммой Бейкер. (Они кстати поженились, и Митч стал крёстным их сына). Началась война, закончившаяся одной битвой. Благодаря Райли население планеты в почти десять миллионов получило пси-способности и Республика смогла подняться с колен. Сам же Митч вернулся к маме с папой и занял их место, став главой корпорации. Повеселился и хватит.

Мало кто знал, что Митчелл был так называемым Древним. В его разуме содержались знания обо всех прожитых им жизнях. Именно поэтому он был выдающимся инженером. Он успел прожить жизни всех разумных рас и понять, что чувство юмора досталось ему от человеческих предков, что уже хорошо.

Но лучше всего было то, что Митч, именно в эту секунду, находясь в полном одиночестве, на сто сорок втором этаже высотки, наблюдая за закатом ярко оранжевого солнца над многомиллионным городом, что занял четверть от всей планеты, смог исполнить очередную мечту, что долгое время лишала его покоя, сна и нормальной жизни.

Первым делом он подошёл к большому, просторному окну и, вдохнув полной грудью, поднёс ко рту пончик с шоколадной глазурью. Смакуя каждую секунду это прекрасного момента, Митчелл откусил половину, а затем и вовсе съел произведение кондитерского искусства: сладкое, мягкое, тающее во рту.

В дверь его кабинета постучали, и Митчелл что-то брякнул, не до конца прожевав первый пончик.

Верная подруга и телохранительница со времён службы на флоте — Александра Мартинес, статная, высокая, смуглая красавица, прямо как съеденный Митчеллом пончик, лёгкой и непринуждённой походкой, прошла до мягкого, имеющего автоподогрев кресла, и уселась в него, как королева.

— Опять жрёшь без конца? Я же тебе три пакета принесла! — Возмутилась десантница, обиженно думая, что Митч уже всё съел.

— Для тебя, солнце моё, я всегда оставлю вкусняшки. Тем более, я только начал! — Митч указал в сторону угла, где расположилась барная стойка с красной светодиодной подсветкой. Там виднелись и пакеты со сладостями.

— Я за ними пять часов ездила. Твоя мечта исполнена? — Спросила Мартинес.

— Я бы ещё помечтал увидеть тебя голой. — Митч улыбнулся и услышал знакомый звук шелеста картона о картон. Витражный карты нынче хрен найдёшь!

— Исполнить эту мечту, мой ненаглядный шеф, тебе поможет только честная партия в блек-джек. — Митч обернулся и увидел самую коварную в мире улыбку. И это улыбка принадлежала женщине с краплёными картами.

Глава 6. Чувство

А ты по-настоящему сама

Любила ли как боги, не сходящие с ума?

Но в этом ли их есть вина?

И любовь всему божественному противоестественна.

pyrokinesis — Легенда о Богине Гроз.

***

Мир заключил в своих циклах беспощадную злобу. Круговорот из смерти и жалких попыток исправить ошибки, совершённые в прошлой жизни, стал веретеном, чьи спицы меняются, когда время неумолимо движется вперед. Однако он не всегда был таким. По крайней мере, в годы философии и мира, технологии и гуманизма, мир не был столь испачкан в крови и мраке.

За долгие века жизни на лазурном псионическом берегу, Ад-Лар успел вспомнить каждую секунду своей первой жизни. Он выискивал в воспоминаниях былых дней, не омрачённых войной вселенского масштаба, причину из-за которой его мир погрузился в омут боли и страха, где нескончаемо горел пожар, выжигающий планеты до самого ядра.

Ад-Лар не слушал звук прибоя, сидя на горячем, золотом песке загробного мира. Не созерцал небо, где время старило и рожало новые галактики. Он успел насмотреться на покой, пройдя сквозь вихри из красного и синего дыма.

Ад-Лар был героем своего народа. Молодые цивилизации называют их Древними. По всей видимости, из-за того, что их раса стала самой развитой в галактике за последние пару миллионов лет. Но в его годы были храмы более старших живых существо. «Древние» не построили своё государство с нуля: они переняли опыт тех рас, что увяли во тьме космоса, оставив после себя немногочисленные базы и святыни, спрятанные в самых отдалённых уголках известного пространства. Древние избежали ошибок своих предшественников. Они не набивали оскомин в изучении псионики, не страдали от извечных междоусобиц разных наций на территории родного мира. Всё, чтобы было даровано им, позволило покорить космос и выстроить идеальный мир. Любой другой народ падал под натиском идеальных солдат; всякая религия рушилась, стоило Древним начать говорить о Пути и Цели, и каждый позор, приносимый единицами общества, что поддались порокам низших рас, вычёркивался из анналов истории, без права упоминать его даже в назидательных целях.

Ад-Лар скучал по временам, когда мир был подвластен его народу, когда всё было просто и понятно. Но всё это было так давно, и их наследие было осквернено тьмой, болью и запахом страха. Всему виной его треклятая ошибка.

Единственное, чему Древние так и не смогли научиться у останков прошлого, так это чувству меры.

Эпоха философии и процветания подходила к своему концу. Их империя рушилась изнутри. Новые поколения предпочитали отдаваться изучению псионики, погружая разум в омут могущества и силы, что сводила с ума похлеще войны и любви. И чем больше они узнавали, чем больше создавали страшных артефактов, чаще всего причинявших боль носителю, тем быстрее их мир катился в преисподнюю. Всё это было безумием, которое они не могли остановить. Ад-Лар был бессилен. Он и сам увлёкся этой манящей идеей — создать устройство, что позволит продлить жизнь до момента, когда последняя звезда исчезнет. Но в какой момент эта идея стала целью его жизни? Ведь изначально Ад-Лар хотел сделать то, что даже Древним не было под силу — вернуть любимых из мертвых.

Отец семейства, потерявший детей от псионной лихорадки. Величайший боец всей расы был отцом для детей, которые не могли искажать пси-волны без вреда для своего здоровья. Ему пришлось похоронить дочерей и сыновей, вопреки всем традициями и усилиям медицины, Ад-Лар стал первым, кто собственноручно обустроил могилу на вершине холма, под деревом с синей листвой.

Однако подле него была и жена, лишённая рассудка и чувств. Нельзя было винить мать, потерявшую детей в злобе на мир. Но Ад-Лар выставил всё так, что именно Мелл-Дара стала виновницей войны.

Его супруга была краснодымницей — псиоником с повреждённой психической системой. Это делало Дым — побочное явление псионики, красным. Знак безумия и смерти.

Их раса погрязла в попытке вернуть погибших отпрысков великого Ад-Лара. Ведь не только он потерял детей. Каждый родитель обезумел, потеряв новорождённого. Всему виной было время и болезни. Они позволили времени смутить их разум, разрешили себе опрометчивый шаг в сторону кибернетизации тела, лишив себя репродуктивной функции, на пять поколений вперед. В итоге мир захлестнула волна боли и смерти.

Ад-Лар понял свою ошибку только в ту секунду, когда дорогая Мелл-Дара попыталась убить его. Он чувствовал, что заслужил подобную участь, но в то же время знал, что ещё не всё сделал. Он не чувствовал черты, на которой можно было закрыть глаза и сказать: «Всё. Конец».

Что Ад-Лар, что Мелл-Дара — оба были сумасшедшими идиотами, решившимися спасти свой народ. Ад-Лар хотел оставить после себя хоть что-то; направить псионическую силу и надеется, что знания найдут своего приемника. Знания без эмоций и чувств. Эдакая база данных, что предостережёт потомков от самой страшной ошибки. Мелл-Дара же возжелала жить вечно. Паразитировать в телах приемников, уничтожая их разум, занимая их место, с одной лишь целью.

Уничтожить Ад-Лара, любимого мужа.

То были последние годы войны. Их империя распалась на разрозненные куски и вся галактика погрязла в пучине войны. Отрезанные друг от друга, они разгромили свои дома и крепости, раскололи планеты и сожгли все возможные пути к спасению.

Ад-Лар проиграл. Попытался создать машину, что уничтожила бы Пустоту — место, откуда явилась псионика. Но ничего у него не получилось. Всё что он сделал оказалось лишь попыткой забыться, убежать от надвигающееся судьбы.

Уже неважно было, на какой планете будет принят последний бой. Ад-Лар шёл не один, его братья и сёстры, шедшие за ним с первого дня войны, уже были готовы к последнему закату их народа.

Глава 7. Улица

Ну все, мне пора

Между завтра и вчера

Море иллюзий

Сорвав якоря

Начинаем жить с нуля

Верим и любим

Чужие в новых странах

Свои на старых картах

Религия обмана

Огни большого города

Митя Фомин — Огни большого города.

***

Этот день был аномально жарким, необычайно долгим и до ужаса противным, с самого утра и до момента, когда солнце начало уходить за горизонт — каждая секунда оказалось полной хернёй. Митчеллу казалось, что этот ужас никогда не закончится но, стоило рабочему будильнику прозвенеть, ознаменовывая конец мучений Маклауда, как Митч сорвался с рабочего места, схватив лишь куртку.

Да, он должен был подавать Ориону и Андромеде пример сдержанного, умного и интеллигентного человека, но зачем, спрашивается, делать это, когда в шаурмечной за пять километров от королевской резиденции появились скидки на большую шаурму с курицей? Стоило ли говорить, что Орион и Андромеда следовали за Митчеллом как за светилом весёлой жизни, ведь в кой-то веки они могли вкусить пищу уличных богов, а не жить на диете из дефицитной еды родного мира.

Митчелл вёл своих подопечных украдкой, покидая резиденцию, будто военную базу. Миновав охрану у входа и преодолев большую часть пути к парковке, троица встретилась с Танвилидой — учительницей этики и танцев. Старая валькирианка прожгла принца и принцессу взглядом своих больших синих глаз и перевела его на Митчелла. Увы, сбить с спесь с Митчелла и заставить его расколоться у вредной старухи не получилось. Его мечта: показать улицы Фронтира-12 Ориону и Андромеде, а так же поесть шаурмы за полцены, была куда сильнее, нежели желание Танвилиды не пускать наследников короля Авалона куда-то за границы безопасной резиденции.

— Улицы нынче опасны, венмар (на валькирианском — уважительное обращение к мужчине наставнику) Маклауд и я надеюсь вы предпримите все меры предосторожности, что сберегут наших учеников, иначе… — Начала было Танвилида, но Митчелл закончил её излюбленную страшилку:

— Вы меня со свету сживёте и останки Безымянным Охотникам продадите, да-да, в пятый раз слышу. Ученикам, между прочим, синяки и шишки набивать жизненно необходимо. Подумаешь, шаурму поедят… — Валькирианка нахмурилась, но уступила, наблюдая за тем, как Орион и Андромеда, прячась за спиной Митчелла, покидают родной дом в поисках очередных приключений. Танвилида покачала головой и тяжко выдохнула, молясь Святым Проповедникам.

***

Митчелл, сколько себя помнил, старался держаться подальше от витиеватых и путанных улиц больших городов. Детство его прошло в уютном особняке богатой семьи, а молодость в боях с Безымянными Охотниками. В первый годы войны бои шли вне крупных городов и колоний, но стоило республиканским войскам начать отвоёвывать планету за планетой, как бои перекинулись из военных баз на разрушенные улицы мегаполисов.

Иногда Митчелл вспоминал о том времени. Отделение двигалось быстро и ползком. Всюду шли стычки и попасть под перекрёстный огонь — самое страшное, что только могло случиться с бригадой. Лупят из всего, что есть и со всех возможных сторон. Порой доходило до того, что проходя мимо ещё целой высотки, республиканская пехота встречалась с отрядами противника, который открывали огонь со стороны улицы и со стороны окон, то шанс остаться в живых сводился к несчастным пяти процентам, стремительно приближаясь к проклятому нулю.

Митч редко выходил в рейды или патрули. Он боевой инженер и на войне занимался починкой всего, что было связна с боевой техникой и связью между отделением и штабом. Ему, как к примеру Эмме и Райли, не приходилось ползком преодолевать пару километров, чтобы удостовериться, что теперь можно идти гуськом. Улица для Митча была слишком тесным местом; слишком большим и одновременно узким, где развернуться можно только в ещё целом, не разрушенным взрывом доме.

Улицы Фронтира-12 были разными. Корпоративные районы вычищались дочиста, а вот жилые, построенные в стиле старой земной архитектуры, унаследовали чёрный асфальт, лавочки, и сотни маленьких забегаловок абсолютно повсюду. Митчеллу, стоило тишине и покою окутать его, тут же чудились давно минувшие битвы, долги дни, проведённые в окопах или же заброшенных домах, где в окне установили пулемётную точку. Как один лишь взгляд на спокойную улицу, где поток мирных, вечно занятых граждан плыл против его направления? Почему одно воспоминание могло вернуть в страшные времена, которые человек запретил себе вспоминать?

Кто-то бы назвал это панической атакой, посттравматическим синдромом и они будут правы. Но Митч назвал бы это жизнью. Так или иначе, всё в этом мире живёт и меняется. И годы, проведённые им в боях на улицах разрушенных мегаполисов сменились мирными временами на улицах, где жизнь била ключом, где людям не приходилось ютиться около огня или же ночевать подвалах, надеясь, что очередной снаряд не разрубит и без того хрупкую нитку жизни. Улица, на которой идут бои или же мирная без признаков ненависти и страха, была живой клеткой города. В первом случае она была вынуждена терпеть паразитов, что медленно сжигали её, а во втором: клетка жила, развивалась, расширялась.

Митч хотел бы забыть в своей жизни много чего, правда. Он бы с радостью вычеркнул бои за десятки улицы, что он пережил. Он бы с радостью забыл, когда на одной из улицы наткнулся на тело убитой арканки, закрывающей руками недавно родившегося ребёнка… и во имя всего святого, он отдал бы всё, лишь бы забыть улицу, на которой впервые убил. Но жить после этого ему было бы скучно. Столько анекдотов забудется… потеря потерь для союза галактических юмористов! Да, потеря.