Офисный пластиковый стаканчик с чаем был до отвращения безвкусным. Я сидела за своим столом, стараясь не смотреть на стеклянную стену кабинета Орлова. С тех пор как меня выписали из больницы, прошло три недели. Официально — я лечила «профессиональное выгорание». Неофициально — училась жить с какофонией в собственной голове.
Это было не так уж и громко. Скорее, как отдаленный шум города за окном, который замечаешь только в полной тишине. Осколки чужих воспоминаний, чувств, обрывки мыслей жертв «Мнемозины» тихо шелестели на задворках сознания. Я научилась не вслушиваться, отстраняться. Но они всегда были там. Фантомный хор, вечно напоминающий о цене моей силы.
Дверь кабинета Орлова открылась, и он вышел. Наши взгляды встретилмсь на секунду. В его глазах я прочитала привычную собранность, но также и тень чего-то нового — острого, настороженного внимания. Он видел то, что произошло в лаборатории. И хотя мы никогда об этом не говорили, между нами повисло знание, тяжелое и невысказанное.
— Лунина, — его голос прозвучал ровно, по-деловому. — Зайдите.
Я отпила последний глоток уже холодного чая и последовала за ним.
В его кабинете пахло кофе и старой бумагой. Он отодвинул от себя стопку архивных папок и указал на стул.
— Как самочувствие?
— Готова к работе, майор, — ответила я, садясь. Мой голос прозвучал уверенно. Я много тренировалась.
— Отлично. Потому что у нас странная смерть. — Он протянул мне тонкую папку. — Вчера вечером в собственном кабинете найден мертвым Сергей Ветров, владелец успешного IT-стартапа. Предварительная причина — остановка сердца. Ни следов насилия, ни борьбы.
Я открыла папку. На фотографии был запечатлен мужчина лет сорока, в дорогом костюме, лежащий за рабочим столом. На лице застыла маска удивления, но не страха. Ничего криминального.
— Почему это дело у нас? — спросила я.
— Потому что это третий случай за месяц, — Орлов откинулся на спинку кресла. — Трое успешных, здоровых мужчин в расцвете сил. У всех — внезапная остановка сердца. У всех — безупречная репутация, никаких врагов, долгов или вредных привычек. Слишком уж идеальная картина.
Я перелистнула страницу. Имена. Алексей Петров, архитектор. Дмитрий Семенов, хирург. И теперь — Сергей Ветров. Трое незнакомцев, объединенных лишь загадочной смертью.
И тут я почувствовала слабый, едва уловимый толчок где-то на задворках сознания. Тихий, испуганный шепот. Один из «осколков» в моей голове отозвался на одно из имен. Первого погибшего — Алексея Петрова.
Я не подала вида, продолжая изучать документы. Но внутри все замерло. Это было не просто совпадение. Это было странное ощущение причастности.
— Что-то нашли? — спросил Орлов. Его взгляд был пристальным. Он всегда улавливал малейшие изменения в моем поведении.
— Пока нет, — я закрыла папку. — Но стерильность — это тоже улика. Слишком идеально, чтобы быть правдой. Нужно копнуть глубже. В их прошлое.
Орлов кивнул.
— Семенов уже собирает информацию. Ваша задача — посмотреть на это своим, особенным взглядом.
Я вышла из кабинета, сжимая папку. Шепот в моей голове стал чуть настойчивее. Это был обрывок чужого страха, чужой боли, связанный с Алексеем Петровым. Один из «осколков» знал его. И боялся.
Вернувшись к своему столу, я закрыла глаза, позволив себе на секунду прислушаться. Я не полезла в память «осколка» напрямую — это было бы насилием. Я просто создала тишину внутри себя, позволив воспоминанию всплыть само.
Образы поплыли перед внутренним взором. Темная комната. Белые стены. Боль. И номер... номер 17. И чувство унижения. Глубокого, съедающего стыда.
Я открыла глаза, учащенно дыша. Это было не просто воспоминание. Это было место. Место, где сломали того, чей «осколок» теперь жил во мне.
Я достала свой служебный ноутбук и открыла базу данных. Запрос: «Алексей Петров. Госпитализация. Психиатрия.»
Система выдала несколько отсылок к платным клиникам. И одно упоминание о государственном учреждении — «Психо-неврологический диспансер № 17». Тот самый номер.
Я распечатала адрес. Диспансер находился на окраине города. Старое, заброшенное здание, официально закрытое несколько лет назад.
Сердце заколотилось чаще. Это не было совпадением. Смерти этих мужчин были связаны с «Мнемозиной». Кто-то уничтожал бывших подопытных? Стирал следы?
И я, сама того не желая, стала хранилищем этих следов. Единственной, кто мог услышать тихие голоса жертв и понять, что за ними идет охота.
Я посмотрела на стеклянный кабинет Орлова. Он смотрел на меня. Я подняла распечатку с адресом и показала ему. Его лицо стало серьезным. Он понял — тихий отпуск закончился. Охота началась снова. Но на этот раз я была не мишенью. Я была охотником. И моим оружием были призраки моего прошлого.
Заброшенный психоневрологический диспансер № 17 встретил нас молчаливым укором. Облупившаяся краска, выбитые окна, похожие на пустые глазницы, и тяжелый запах плесени, пыли и чего-то еще — чего-то горького и лекарственного, что въелось в стены навсегда.
Орлов припарковал служебную машину в стороне, за полуразрушенным гаражом. Мы вышли, и холодный ветер тут же залепил лица колючими снежинками.
— И что мы ищем здесь, Лунина? — спросил он, щурясь на мрачное здание. — Призраков?
— Что-то вроде того, — ответила я, натягивая перчатки. Внутри все сжималось. Тихие голоса в моей голове стали громче и встревоженнее. Они узнавали это место. — Официально диспансер закрыт. Но я думаю, для некоторых «пациентов» он никогда не закрывался.
Мы вошли через распахнутую дверь, с которой давно сняли замок. Внутри царил хаос разрушения и запустения. Оборванные провода свисали с потолка, штукатурка осыпалась под ногами. Но сквозь этот беспорядок я чувствовала четкий, знакомый энергетический след. Холодный, методичный, безжалостный. Тот же, что витал над телами погибших.
— Кто-то был здесь недавно, — тихо сказала я. — И не для того, чтобы искать металлолом.
Орлов кивнул, доставая фонарь. Луч света выхватил из мрака длинный коридор с рядами одинаковых дверей.
Мы двинулись внутрь. С каждым шагом шепот в моей голове становился навязчивее. Обрывки фраз, крики, плач — все это сливалось в жутковатую симфонию былых страданий. Я сжимала руки в кулаки, стараясь отгородиться, но это было как пытаться не дышать в задымленном помещении.
— Здесь, — я остановилась у одной из дверей в конце коридора. На ней не было номера, только выцветшая табличка с надписью «Кабинет 3Б». Дверь была заперта, но замок висел криво — его уже взламывали.
Орлов плечом легко выбил дверь. Она с скрипом отворилась, ударившись о стену и подняв облако пыли.
Помещение было небольшим, без окон. И оно кардинально отличалось от всего, что мы видели до этого. Здесь не было пыли и разрухи. Стены были голыми, бетонными, выкрашенными в серый цвет. В центре стоял один-единственный стул. А напротив — современный монитор на металлической подставке. Монитор был темным, но от него все еще тянулся слабый шнур питания к розетке.
— Что за черт? — пробормотал Орлов, проводя пальцем по поверхности стула. — Чисто. Кто-то содержал это место в порядке.
Я подошла к стулу и закрыла глаза, положив ладони на его спинку. Мне не нужно было прикасаться, чтобы почувствовать, но физический контакт усиливал сигнал.
И тогда меня накрыло волной.
Я сижу на этом стуле. Передо мной на мониторе мелькают бессмысленные изображения — абстрактные фигуры, вспышки света. В ушах — оглушительный гул, проникающий прямо в мозг. Боль. Страх. Полная дезориентация. Я не понимаю, кто я, где я. Только боль. И голос... металлический, бездушный голос, повторяющий одно и то же: «Образец 247. Сопротивление бесполезно. Прими поток.»
Я резко отдернула руки, едва не потеряв равновесие. Орлов подхватил меня.
— Что случилось?
— Это была одна из лабораторий «Мнемозины», — выдохнула я, чувствуя, как подкашиваются ноги. — Полевой филиал. Они... они стирали здесь личность. Подготовка к ассимиляции. Алексей Петров был здесь. Он был «Образцом 247».
Орлов сжал мою руку. Его прикосновение было твердым и реальным, якорем в бушующем море чужих воспоминаний.
— Значит, мы на правильном пути. Убийца очищает все следы, связанные с этим местом.
— Не только место, — прошептала я, глядя на пустой стул. — Он убивает самих «образцов». Стирает живые свидетельства.
В этот момент снаружи донесся звук — тихий скрежет, как будто где-то упала щепотка штукатурки.
Орлов мгновенно погасил фонарь и прижал меня к стене.
— Тихо.
Мы замерли в полной темноте, прислушиваясь. Тишина была оглушительной. Но мои обостренные чувства уловили нечто, чего не мог слышать Орлов. Легкое, едва уловимое смещение энергии в конце коридора. Кто-то был там. Кто-то, чье присутствие было таким же холодным и безжалостным, как воспоминания, хранящиеся в этих стенах.
Орлов жестом приказал мне оставаться на месте и бесшумно, как тень, скользнул в коридор.
Я осталась одна в темноте, в комнате, где ломали человеческие души. Шепот в моей голове стал почти оглушительным, полным паники и предчувствия беды.
Охотник был здесь.
Я затаила дыхание, вжимаясь в шершавую бетонную стену. Темнота была абсолютной, но для моих новых чувств мир окрасился в оттенки энергии. Я видела холодное, безжизненное свечение стен, насквозь пропитанных болью. И я видела его — тусклый, стремительный силуэт в конце коридора. Его аура была странной — не живой, не мертвой, а словно состоящей из сплошной, целенаправленной воли, лишенной всяких эмоций.
Орлов двигался бесшумно, его собственная аура — сжатый, готовый к удару стальной клинок. Он был идеальным хищником в этой темноте.
Я почувствовала, как невидимая нить напряжения между ними натягивается до предела. И тогда все произошло за долю секунды.
Силуэт в конце коридора метнулся вперед с неестественной, почти кошачьей скоростью. Не для атаки. Для бегства. Орлов рванулся за ним.
— Стой! — его команда гулко отозвалась в пустых коридорах.
Я выскочила из комнаты и помчалась за ними, спотыкаясь о развалины в непроглядной тьме. Мне не нужен был свет. Я видела их аурные следы — стальную вспышку Орлова и ускользающую, как ртуть, тень преследуемого.
Они свернули за угол. Послышался сдавленный крик, глухой удар, звук борьбы. Я влетела в соседнее помещение — бывшую палату. В свете упавшего на пол фонаря Орлова двое мужчин сражались в смертельной схватке.
Наш преследователь был одет в темный, облегающий комбинезон без каких-либо опознавательных знаков. Его лицо скрывал капюшон и маска. Он дрался с безжалостной эффективностью, его движения были резкими и точными, лишенными всякой эмоциональной окраски. Орлов, более тяжелый и мощный, парировал удары, но противник был невероятно быстр.
Я замерла в дверях, пытаясь оценить ситуацию. И в этот момент незнакомец совершил ошибку. Вернее, его тело совершило ошибку. Один из его ударов пришелся по старой, ржавой батарее, торчавшей из стены. Раздался звон металла, и он на мгновение застыл, схватившись за руку. Из-под перчатки показалась кровь.
И в этот миг его защита — тот самый барьер безразличной воли — дрогнула. Всего на долю секунды. Но мне хватило и этого.
В его сознание хлынула волна. Не воспоминаний. Чистого, нефильтрованного страха. Животного, всепоглощающего ужаса. И один-единственный, доведенный до автоматизма приказ: «Стереть. Уничтожить. Очистить.»
Это не был фанатик. Это был инструмент. Запрограммированный убийца.
— Орлов! — крикнула я. — Он не человек! Он... автомат!
Орлов, отбивая очередной удар, бросил на меня быстрый взгляд. Понимание мелькнуло в его глазах. Он изменил тактику. Вместо того чтобы пытаться скрутить, он нанес серию мощных, коротких ударов, предназначенных не вывести из строя, а оглушить, перегрузить систему.
Незнакомец, получив удар в голову, отлетел к стене, но тут же оттолкнулся, словно пружина. Его рука метнулась за спину.
— Оружие! — предупредила я, чувствуя холодную сталь его намерения.
Орлов рванулся вперед, но было поздно. В руке незнакомца вспыхнул не пистолет, а небольшой цилиндр. Ослепительная вспышка света и оглушительный звуковой импульс ударили по нам.
Я на мгновение ослепла и оглохла, почувствовав острую боль в висках. Когда зрение вернулось, я увидела, как темная фигура исчезает в проеме разбитого окна в конце палаты.
Орлов, шатаясь, поднялся на ноги.
— Черт... Светошумовая...
— Он ушел, — прошептала я, все еще оглушенная.
Орлов подошел к окну, выглянул и с силой выругался.
— Как призрак. Ни следа.
Он повернулся ко мне, его лицо в свете фонаря было искажено яростью и болью.
— Ты сказала... «не человек». Что это значит?
Я подошла к тому месту, где незнакомец прижался к стене. На сером бетоне осталось маленькое алое пятно. Его кровь.
— Он был одним из них, — сказала я, глядя на пятно. — Из «Мнемозины». Но не подопытным. Охранником. Надзирателем. Его... стерли. Выжгли всю личность и запрограммировали на одну задачу — уничтожать все, что связано с проектом. Включая бывших пациентов.
Я наклонилась и аккуратно, с помощью пинцета из своего набора, собрала образец крови в пробирку.
— Он не действует по своей воле. Он — орудие. И кто-то его запустил.
Орлов смотрел на пробирку с кровью, и в его глазах горел холодный огонь.
— Значит, у нас появилась зацепка. И мы знаем, что ищем. Не человека. А программу в человеческой оболочке.
Он был прав. Мы нашли не убийцу. Мы нашли симптом. Симптом болезни под названием «Мнемозина», которая все еще была жива и теперь пыталась избавиться от свидетелей. И этот «санитар» был лишь первым из многих.
Мы стояли в разгромленной палате, среди призраков прошлого, и понимали — охота только начинается. Но теперь мы знали, на кого охотимся. И у нас была его кровь.
Возвращение в отдел было похоже на возвращение в клетку после воли. Слишком яркий свет, слишком громкие голоса, слишком назойливый запах кофе из автомата. После гнетущей тишины заброшенного диспансера каждая мелочь била по нервам.
Я сидела за своим столом, вертя в руках результат анализа крови. Орлов ушел к себе, чтобы оформить доклад о «столкновении с неизвестным лицом при осмотре объекта». Ни слова о «Мнемозине» или запрограммированных убийцах. Официальная версия должна была оставаться чистой.
Я закрыла глаза, снова вызывая в памяти образ незнакомца. Его аура... в ней не было ничего человеческого. Ни страха, ни гнева, ни даже инстинкта самосохранения. Только холодный, безошибочный алгоритм: Обнаружена угроза целостности данных. Устранить. Устранить. Устранить.
Он был идеальным оружием. И кем-то запущен.
Результаты первичного анализа крови, которые я запустила через доверенного лаборанта из частной лаборатории, того, кто умел держать язык за зубами.
Я открыла файл. Результаты были... тревожными. Высокий уровень нейротрансмиттеров, отвечающих за подавление страха и эмпатии. Следы синтетического психотропного препарата, незнакомого нашей базе. И самое главное — следы микроприборов в плазме. Нанороботы? Биологическое оружие?
Это подтверждало мою теорию. Наш «Санитар» был не просто зомби. Он был киборгом. Его психику и, возможно, тело, модифицировали, превратив в живой инструмент.
Дверь в общий кабинет открылась, и на пороге появилась Алена. В руках она держала стопку старых папок, а на ее лице сияла торжествующая улыбка.
— Варенька! Я нашла! — она подбежала к моему столу и с грохотом опустила папки передо мной. — Ты просила найти любые данные по диспансеру №17 и его «пациентам» после официального закрытия.
Я удивленно подняла бровь.
— И?
— И я нашла призрака, — ее глаза блестели от возбуждения. — После закрытия диспансера все архивы должны были быть уничтожены. Но! Через полгода некая частная фирма «Феникс-Сервис» выиграла тендер на «утилизацию оборудования и документов». И знаешь, что самое интересное? Эта фирма была зарегистрирована за неделю до тендера, а сразу после его выполнения — благополучно ликвидирована.
Я открыла верхнюю папку. Распечатки договоров, актов выполненных работ. Все выглядело на удивление легально. Слишком легально.
— «Феникс-Сервис», — прошептала я. — Восставший из пепла. Мило.
— Ага, — кивнула Алена. — И я покопала глубже. Учредитель фирмы — некий Петр Игнатьев. Человек-невидимка. Ни фотографий, ни кредитной истории, ни даже данных о рождении. Как будто его создали специально для этой одной задачи.
Петр Игнатьев. Еще одно имя-призрак. Но за ним должен был стоять кто-то реальный. Тот, кто отдавал приказы. Тот, кто запустил «Санитара».
— Спасибо, Алена, — я улыбнулась ей. — Ты не представляешь, насколько это важно.
— Все для тебя, детка, — она подмигнула и пошла к своему архиву, оставив меня наедине с папками.
Я взяла распечатку с данными о «Феникс-Сервис». Бумага была шершавой под пальцами. Это была ниточка. Пусть и тонкая, как паутина.
В этот момент мой телефон завибрировал. Сообщение от Орлова:
«Мой кабинет. Срочно.»
Я отложила папки и зашла к нему. Он сидел за столом, его лицо было мрачным. Перед ним лежал распечатанный снимок с камеры наружного наблюдения недалеко от диспансера. Качество было отвратительным, но на нем можно было разглядеть темный внедорожник без номеров.
— Смотри, — Орлов указал на время в углу снимка. — Машина появилась за десять минут до нашего приезда. И исчезла через пятнадцать после того, как мы уехали.
— Они следили за нами, — поняла я. — Или ждали.
— Ждали, — поправил Орлов. — Они знали, что мы придем. Возможно, это была провокация. Проверить нашу реакцию. Или... — он посмотрел на меня, — проверить тебя.
Холодная дрожь пробежала по спине. Он был прав. Столкновение в диспансере было слишком удобным. «Санитар» мог легко скрыться, не вступая в контакт. Но он этого не сделал. Он вступил в бой. Как будто... собирал данные.
— Они изучают нас, — тихо сказала я. — Как мы изучаем их. Только их методы куда менее гуманны.
Орлов откинулся на спинку кресла.
— Значит, мы имеем дело не с одиночкой. С организацией. У них есть ресурсы, технологии и четкий план. Они стирают старые следы «Мнемозины» и одновременно тестируют нас. — Он перевел на меня тяжелый взгляд. — И ты, Лунина, являешься их главным интересом.
Я посмотрела на пробирку с кровью, все еще зажатую в моей руке. Они послали к нам своего солдата. И мы получили его ДНК. Это была наша первая, маленькая победа. Но она же делала нас мишенями.
Война вышла на новый уровень. Из тихой охоты она превращалась в открытое противостояние. И теперь нам предстояло выяснить, кто стоит за «Феникс-Сервис» и его хозяином-призраком, Петром Игнатьевым. Прежде чем они решат, что пора перейти от разведки к уничтожению.
Кабинет Орлова напоминал штаб перед штурмом. На маркерной доске — фотографии жертв, снимок темного внедорожника и схема диспансера №17. Рядом с нами, стараясь не проронить ни слова, стоял новый сотрудник — стажер Анатолий Сладков. Молодой, лет двадцати пяти, с горящими глазами и аккуратно уложенной челкой. Его аура искрилась любопытством и рвением, как у щенка, впервые попавшего на службу.
Семенов, исполняя роль наставника, похлопал Сладкова по плечу.
— Не робей, Толя. У нас тут работа интересная. Иногда даже слишком.
Орлов, игнорируя стажера, уткнулся в планшет.
— Петров, архитектор. Его последний проект — жилой комплекс «Вершина». Сдан полгода назад.
Я почувствовала, как в висках застучало. Осколки в памяти зашевелились, выталкивая обрывок фразы: «...не место для живых... только наблюдение...»
— Майор, — я подошла к карте на экране. — Диспансер №17. Что вокруг него сейчас?
Орлов увеличил масштаб. Старый промышленный район, заброшенные заводы... и новый, футуристический жилой комплекс «Вершина». Построен вплотную к территории бывшего диспансера.
— Он строил прямо на костях, — прошептала я. — Диспансер не снесли. Его встроили в комплекс.
Сладков, не выдержав, робко поднял руку.
— Разрешите вопрос? Я проверял архивные кадастровые планы. Территория диспансера формально не входит в состав «Вершины». Но... доступ к ней возможен только через главные ворота комплекса.
Все посмотрели на стажера. Он покраснел под вниманием.
— Я... я просто подумал, что это странно.
— Это не странно, Сладков, — поправил его Орлов. — Это законспирировано. Кто владелец «Вершины»?
Семенов уже листал базу.
— ООО «Дельта-Инвест». Учредитель... — он замолчал. — Петр Игнатьев.
Имя призрака прозвучало снова. Теперь оно было связано с элитной недвижимостью.
— Они не скрываются, — сказала я, глядя на карту. — Они прячутся на виду. «Вершина» — это не просто жилье. Это новая лаборатория.
Орлов схватил ключи.
— Поехали. Смотрим на место. Семенов, Сладков — с нами. Лунина, вам виднее, куда смотреть.
Стажер Сладков едва сдерживал восторг, занимая место на заднем сиденье служебной машины рядом с Семеновым.
***
«Вершина» поражала. Стеклянные башни, идеальный ландшафт, полное отсутствие случайных людей. На фоне этого блеска мрачное здание диспансера за забором с колючкой смотрелось как чужеродный организм.
— Камеры каждые двадцать метров, — тихо сказал Сладков, с восторгом первокурсника отмечая систему безопасности. — Радиодатчики на заборе. Биометрический контроль на въезде. Это же уровень ядерного объекта!
— Только жильцы-то думают, что это для их безопасности, — мрачно бросил Семенов.
Я закрыла глаза. Энергетика места была мертвенно-ровной, как после сеанса массового гипноза. Но под этим гладким фасадом пульсировала гигантская машина по сбору данных. Я чувствовала знакомый гул серверов и десятки каналов, по которым стекалась биометрика жильцов.
Мы подъехали к управляющей компании. Охранник на въезде — мужчина с пустым взглядом и серой, безжизненной аурой — пропустил нас после демонстрации удостоверения.
В стерильном белом холле за стойкой сидела женщина с застывшей улыбкой. Ее аура была такой же ровной.
Пока Орлов и Семенов общались с администратором, Сладков, сгорая от любопытства, шептал мне:
— Варвара Александровна, а вы чувствуете? Здесь же... здесь вообще никто не нервничает. Как будто все под транквилизаторами.
Я кивнула, не в силах объяснить, что это хуже, чем транквилизаторы. Это — полный контроль.
— Данные о жильцах — коммерческая тайна, — сладким голосом произнесла администратор. — Официальный запрос ждем в установленном порядке.
Мы вышли. Солнце светило, но от «Вершины» веяло ледяным склепом.
— Они не скрывают наблюдение, — сказал Орлов. — Они этим хвастаются. Реклама называет это «умной средой для высокоэффективных людей».
— Среда для подопытных, — поправила я. — Добровольных и платящих за это.
Сладков смотрел на сверкающие башни с новым, не мальчишеским, а серьезным пониманием.
— Значит... мы ничего не можем сделать? Юридически все чисто.
— Пока чисто, — согласился Орлов. — Но мы теперь знаем, где искать. И знаем, что их система не идеальна. — Он посмотрел на Сладкова. — Вы хорошо работаете с архивами. Покопайте глубже «Дельта-Инвест». Найдите любую зацепку. Крошечную нестыковку.
— Есть! — лицо стажера загорелось азартом.
Мы уезжали из «Вершины». Я чувствовала на себе тяжелый, безразличный взгляд десятков камер. Они не просто знали о нашем визите. Они его записали, проанализировали и занесли в досье. Мы стали частью их эксперимента.
Но теперь у нас был свой козырь — юный, голодный до дела стажер, который видел не только блеск фасадов, но и щели в системе. И иногда одной такой щели бывает достаточно, чтобы обрушить всю стену.
признала я.
— Да, — согласился Орлов, но его тон был язвительным. — Жаль, что для такой продуктивной работы ему требовалось отвлекать моего штатного психолога лирическими беседами и кофе с сердечками.
Я не смогла сдержать улыбку.
— Ревнуете, майор?
Он откинулся на спинку кресла, и его губы тронула та самая, редкая, почти невидимая улыбка.
— Констатирую факт, Лунина. В отделе и так не хватает дисциплины без того, чтобы стажеры устраивали салонные приемы.
— Не волнуйтесь, — парировала я. — Мои вкусы слишком изысканны для капучино. Я предпочитаю... более терпкие и сложные ароматы.
Наши взгляды встретились, и в воздухе снова повисло то самое, невысказанное напряжение, что было в ночном клубе. Обоюдное, опасное и бесконечно притягательное.
Орлов первым отвел взгляд, снова став серьезным.
— Хватит игр. Этот фонд «Прогресс» — наша новая цель. Сладков будет копать дальше. А вы... постарайтесь не отвлекать его от работы. Вашими... методами.
— Будет исполнено, — кивнула я и вышла, чувствуя легкое головокружение.
Сладков сидел за своим столом, сгорбившись над бумагами. Его аура была смятенной и немного обиженной. Молодость. Он еще не научился скрывать свои чувства.
Я подошла к нему.
— Анатолий, вы хорошо поработали. Это важная находка.
Он поднял на меня глаза, и в них снова вспыхнула надежда.
— Правда?
— Правда. Так что продолжайте в том же духе. — Я сделала паузу, выбирая слова. — И, Анатолий... давайте сохраним чисто рабочие отношения. Это будет лучше для всех.
Его лицо снова вытянулось. Он кивнул, не в силах ничего сказать.
Я вернулась на свое место. Щель в системе «Вершины» была найдена. И щель в сердце молодого стажера — заделана. Пусть и ценой небольшой обиды. Но на войне, даже такой тихой, как наша, нельзя позволять себе лишних привязанностей. Особенно когда твоим настоящим партнером был человек, чье молчание значило куда больше, чем все слова в мире.
Вечер. Пустой спортзал пахнет старым деревом, потом и честностью. Здесь не до игр и двусмысленных взглядов. Здесь есть только ты, мат и противник, который не станет щадить.
Григорий Семенович, мой тренер, человек-скала, смотрит на меня, скрестив руки на груди. Его седая щетина и пронзительные голубые глаза видят все.
— Ну, Варюха, — его бас гулко разносится под сводами. — Снова несешь на себе всех чертей города? Вид у тебя, как у кошки, которую пнули, а она еще и мышей ловить должна.
— Что-то вроде того, Григорий Семенович, — скидываю я куртку. Под ней — старые штаны и футболка. Браслеты с камнями лежат в сумке. Здесь они не нужны. Здесь важны только мышцы, дыхание и воля.
Мы начинаем с разминки. Плавные, выверенные движения, растяжка. Я чувствую, как зажатые за день нервы понемногу отпускают. Потом переходим к работе в парке. Григорий Семенович — идеальный противник. Он не просто атакует — он моделирует угрозы. Резкие захваты, удары из слепых зон, попытки обездвижить.
Сначала я иду на чистой технике. Блок, уход, бросок. Но сегодня что-то не так. Образы лезут в голову. Пустое лицо «Санитара». Холодные глаза администратора из «Вершины». Сладков с его наивным капучино. И черные, пронзительные глаза Орлова.
— Голова не в зале! — рявкает Григорий Семенович, легко парируя мое вялое движение. — На ковре нет майоров, нет стажеров, нет призраков! Есть только я и ты! Соберись!
Он идет в настоящую атаку. Жесткую, быструю, без скидок. Я отступаю, парирую, падаю и снова поднимаюсь. Адреналин выжигает из меня всю шелуху — сомнения, обиды, навязчивые мысли. Остается только чистое действие.
В очередной раз, пропустив меня в клинч, он пытается провести бросок через бедро. И в этот момент я не думаю. Я чувствую. Чувствую смещение его энергии, едва заметный импульс, прежде чем его мышцы приходят в движение. Я не уворачиваюсь. Я вкладываюсь в бросок, иду ему навстречу, усиливая его же инерцию.
Раздается глухой удар. Григорий Семенович, к своему явному удивлению, оказывается на спине. Я стою над ним, тяжело дыша.
Он лежит секунду, потом хрипло смеется.
— Вот это да, Варя... Не ожидал. Чувствуешь поток. Наконец-то.
Я помогаю ему подняться. Он отряхивается, смотря на меня с новым, оценивающим взглядом.
— Раньше ты предсказывала мои движения. Теперь... ты чувствуешь их намерение. Раньше. Это уже не интуиция. Это что-то другое.
— Это вы научили меня доверять телу, — уклончиво говорю я, вытирая пот со лба.
— Телу — да, — он хмурится. — Но ты доверяешь чему-то большему. Тому, что стоит за телом. — Он подходит ближе, и его голос становится тише. — Сила растет. Я это вижу. Ты учишься ею пользоваться не только тут. Но помни, дочка... любая сила — это обоюдоострое оружие. Чем острее лезвие, тем легче им порезаться. И тем страшнее рана.
Мы еще полчаса отрабатываем приемы. Я чувствую себя очищенной. Словно тяжелый, липкий налет чужих эмоций и собственных сомнений остался на потном мате.
Переодеваясь в раздевалке, я смотрю на свое отражение в потрепанном зеркале. Я выгляжу уставшей, но собранной. Сильной. И все же в глазах осталась тень. Тень той цены, которую приходится платить за эту силу.
Выхожу на улицу. Вечерний воздух холоден и свеж. Я достаю телефон. Одно непрочитанное сообщение. От Орлова.
«Завтра в 8. У меня. Новые данные по фонду.»
Коротко. Деловито. Без единого лишнего слова. Но он написал. Не через Семенова. Не через служебный чат. Лично.
Я отвечаю так же кратко:
«Буду.»
Иду к дому, и по спине снова бегут мурашки. Но на этот раз не от страха. От предвкушения. Завтра нас ждет новое дело. Новая загадка. И мы будем разгадывать ее вместе. Скептик и провидец. И где-то в глубине, под всеми этими масками, — мужчина и женщина, связанные нитями, которые прочнее любого служебного устава.
Тренировка закончена. Но главная битва — за контроль над своей силой и над своим сердцем — только продолжается.