Встретил Васенька блондинку. У блондинки глазки-огоньки, пышные усы и хвост на зависть павлину. Коготки - цок-цок-цок - мимо.
Васенька ей джутовый мячик - не берёт. Букетик кошачьей мяты - лапкой дрыгает. Рыбку белую, рыбку красную... "Фырр! - кривится. - Гадость".
Тогда Васенька догадался: пригласил зазнобу на каток. Накинула красавица павловопосадский платок с маками и пошла плясать - снег из-под коньков так и летит. Запыхалась, раскраснелась, кричит: "Стреляй, Генрих, стреляй!"
Ой, простите... что это я?
В общем, не кричит, а говорит, этак с придыханием: "Вася, я ваша навеки!" Потом, правда, мороженого лизнула - остыла, слова пылкие назад забрала. Но позволила чмокнуть себя в мохнатую щёчку и до дому проводить.
На балкончик выглянула - тут ли ухажёр. Васенька - хвост трубой, хвать балалайку из сугроба и запел: "Моя Марусечка, моя ты куколка..." Она, сверху: "Не Марусечка, а Мусечка!" - и с прощальным "мяу" уронила ему в лапы платок. Не павловопосадский - батистовый, с кружавчиками.
Ночью Васеньке снились букеты из маков и кошачьей мяты, присыпанные то ли снегом, то ли сахарной пудрой, усатые Мусечкины щёчки и глазки-огоньки. Мимо под звуки фокстрота проплывали рыбки белые, рыбки красные, но Васенька ни одну не тронул - ему и так было хорошо.
Сел Васенька сам с собой чаёвничать. Думаете, скучно ему было плюшки да ватрушки в одиночку уплетать? А ни чуточки! Потому как парил Васенька в мечтах, витал в эмпиреях и прочих сферах небесных, а проще говоря, сидел и вспоминал, как они с Мусечкой знакомство свели.
Васенька в тот день на почту пошёл, и не просто так, а по делу. Хотел журнал о рыбалке выписать и ноты какие-нибудь "Книга-Почтой" заказать. Но как увидал на крыльце небесное создание в шубке белой, снегам окрестным под стать, враз обо всех делах позабыл.
Стройна, легка, полувоздушна и к Васеньке неравнодушна... То есть Васеньку она покамест знать не знала и даже в его сторону не глядела. Ну так сейчас поглядит!
Подлетел Вася к девушке аки лёгкий птах, хвост трубой, усы веером, лапу к сердцу приложил.
- Я вас узнал! - кричит. - Не отпирайтесь: вы знаменитая балерина!
Удивилась красавица, ресничками - хлоп-хлоп:
- С чего это вы взяли? Вовсе нет.
- Тогда, должно быть, кинозвезда.
Попятилась чаровница:
- Что за шутки!
- Ну, не знаю, - Васенька глаза закатил, будто припоминая. - Точно! Вы диктор с телевидения!
Вообще-то своего телевидения в Зверинске не водилось. Вот в Мухобойске - да. И телецентр был, и вышка, и дикторши хорошенькие. Васенька всех наперечёт знал и хвост мог дать на отсечение: белокурая незнакомка в десять раз краше.
- Да вы смеётесь, что ли? - блондинка сумку толстую на ремне Васе под нос сунула. - Письмоносица я.
- Не может быть, - сказал Вася. - Как же так вышло, что вы мне ни разу письмеца или посылочки не принесли? Да и от перевода я бы не отказался. Или, скажем, от извещения о наследстве.
Не хотела красавица, а улыбнулась.
- Вы на какой улице живёте? - спрашивает.
- На Заречной.
- А я на Запольную ношу.
Вася чуть не заплакал от такой несправедливости. У них-то, на Заречной, почтальонкой тётя Фрося. Поступь у неё тяжелая, шуба драная, облезлая, хвост куцый, голос зычный. Не то что у новой знакомицы - колокольчик хрустальный. А глазки какие! А хвост! А лапочки!
Тут Васе в голову и стукнуло:
- Так вы на Запольную пешком ходите? Этими вот лапками?
- А какими ещё? - смеётся красавица. - Чай, не княгиня. Лимузин не полагается.
Ахнул Вася:
- Так это ж какая даль! А давайте я вам помогу - сумку понесу.
От чистого сердца предложил. Нельзя же, чтобы этакая нимфа тяжесть неподъёмную на себе таскала! А она - улыбку прочь:
- Что вы. Там письма, я за них отвечаю.
- Так и отвечайте на здоровьице. Я под вашим присмотром понесу. Вы будете отвечать, а я нести.
- Не положено, - застрожилась девица.
- Ну, раз не положено, оставьте свою сумку себе. А я тогда вас понесу.
С этими словами подхватил Вася Мусечку на лапы - у всего честного народа на глазах. То есть он тогда не знал ещё, что её Мусечкой звать. Но мы-то знаем.
Красавица с испугу в крик:
- Поставьте меня на место! Сейчас же!
Вася в ответ:
- А не поставлю!
И пошёл, и пошёл гоголем, почти что полетел. Не кот, а сокол ясный! И поплыл, и поплыл - ветер в паруса. Не кот, а баркентина морская. Стремится вперёд горделивой поступью, будто и не тяжело ему вовсе. Не видит за своей прекрасной ношей, что мягкий снег под лапами кончился, а начался скользкий ледок.
Муся ему:
- Пустите меня!
Вася ей:
- Не пущу!
- Ах так, - рассердилась красавица и сумкой почтовой его по темени - хрясь!
Оступился Васенька, поскользнулся и - ой, мама! - полетел вверх тормашками. Темечком приложился, аж свет перед глазами померк. Стал из гоголя гоголь-моголь. Одна мысль на уме: как бы Мусю не уронить.
Удержал! Справился!
Только сумка почтовая у неё из лап выпала, письма разлетелись, будто голуби - по дорожке, по сугробам. Рядом детвора играла, все гурьбой набежали, стали конверты да открытки поднимать, в лапах вертеть, обнюхивать и друг дружке передавать. Интересно же!
Увидала Мусечка, что творится - и так бела, а тут и вовсе белей пороши свежей стала. Кинулась письма у ребят отнимать да из сугробов выуживать. Вася - следом:
- Не бойтесь, я соберу!
Лохматый, весь в снегу, на темени шишка.
Муся на него лапками замахала:
- Уйди, непутёвый! Не мешай!
Почту Вася, понятное дело, собрал. Не такой он мужчина, чтобы даму в беде оставить, даже если гонят его поганой метлой. А и гнали же, ох как гнали! Не желала Муся горе-помощника ни знать, ни видеть. "Спасибо" и то не сказала. Пришлось Васеньке тащиться на свою Заречную, поджав хвост.
Вот так.
А дальше вы знаете. Долго Вася ходил, прощения просил и всячески Мусю задабривал, пока до катка не додумался. А после катка поутру заявился к почте с санками:
- Как хотите, Муся, а всё ж таки вы княгиня, потому как вот он, ваш лимузин. Прошу, садитесь. Доставлю в целости.
И что вы думаете?
Села.
Вася её на санках через весь Зверинск провёз - у прохожих на виду. И нигде не упал, и писем никаких не рассыпал. А вы говорите: непутёвый.