Васильки для попаданки

Глава 1. Возвращение домой

Почти всю дорогу до дома я не выпускала из рук золотой диплом Соронской академии. Я стала лучшей на курсе бытовиков и имела право этим гордиться.

Хотя это, пожалуй, было не слишком вежливо по отношению к моей подруге Луизе Шатор, что ехала сейчас вместе со мной в почтовой карете. До последнего испытания мы шли с ней ноздря в ноздрю, и всё же мой блестящий ответ на экзамене по артефакторике оставил ее на втором месте.

Но я знала, что она не сердится на меня. Какие обиды могут быть между лучшими подругами? К тому же серебряный диплом самой престижной академии Илларии тоже был весьма почетен.

Я покосилась на задремавшую Луизу и улыбнулась. А она вдруг открыла глаза.

— Что тебя так развеселило, Даниэла?

Нет, про диплом я ей сказать не могла! А потому поспешила перевести разговор на другую тему.

— Я пытаюсь представить себе, каким стал Эмиль! Ведь с момента нашей последней с ним встречи прошел уже целый год!

Соронская академия находилась на другом конце страны, и мы с Лу приезжали домой только летом. А всё остальное время поддерживали друг друга задушевными разговорами и воспоминаниями о милых нашим сердцам местах и людях.

Луиза сразу зарделась, и я мысленно поругала себя за то, что снова выбрала не самую удачную для разговора тему. В отличие от меня, Лу не была ни с кем помолвлена, и это, должно быть, терзало ей сердце. Ведь ей, как и мне, было уже двадцать лет. А в этом возрасте в Илларии каждая барышня из благородного семейства должна была обзавестись если не мужем, то хотя бы женихом.

— Уверена, в этом сезоне непременно объявят и о твоей помолвке! — поторопилась я исправить свою оплошность.

Но, кажется, сделала только хуже, потому что Лу отвернулась от меня и стала смотреть в окно.

А ведь она была прехорошенькой, и мне было странно, что она до сих пор не нашла себе пару. Темные волнистые волосы, большие выразительные карие глаза, обрамленные длинными ресницами, изящный нос и пухлые губы. И куда только смотрели мужчины герцогства Данвиль?

К счастью, наша карета чуть подпрыгнула на очередном ухабе, и это подсказало мне абсолютно нейтральную тему для нашей с Лу беседы.

— Не понимаю, почему папенька не прислал за нами экипаж? — воскликнула я. — Путешествовать в наемной карете ужасно неудобно! Я нынче же вечером попеняю ему на это!

Впрочем, семь дней пути почти миновали, и мы уже подъезжали к стоящему в окружении яблоневого сада дому барона Шатор, отца Луизы. Когда экипаж остановился возле крыльца, мы с подругой обнялись, и она, выскочив на улицу, тут же попала в объятия своей семьи.

А я поехала дальше. До поместья моего отца, барона Лозена, было еще не меньше двух часов пути, так что дома я оказалась только глубокой ночью.

Окна комнат были темны, и я поняла, что родные, не дождавшись моего приезда, уже легли спать. Да я и сама устала настолько, что мечтала поскорее добраться до кровати и, наконец, выспаться. Что я и сделала с большим удовольствием.

А когда на следующий день я открыла глаза, то в окно уже вовсю светило солнце, и горничная, что принесла мне кувшин с водой для умывания, сообщила, что часы только что пробили полдень.

— Значит, папенька с маменькой уехали в церковь без меня? — ахнула я.

Был праздничный день, и я мечтала появиться на службе в своем новом, сшитом по последней моде платье. И ведь в церкви наверняка будет и граф Эмиль Ла-Гийон, мой жених!

— Они уже вот-вот должны вернуться, мадемуазель! — пролепетала горничная.

Она уложила мои волосы и помогла мне одеться. Хотя с одеждой я справилась бы и сама. В академии горничных у нас не было.

А как только я привела себя в порядок, дверь моей комнаты распахнулась, и я увидела на пороге матушку и ее младшую сестру, мою тетю Барбару. Я взвизгнула и кинулась к ним.

— Как вы могли не взять меня на службу? Досмотреть свои сны я смогла бы и после! Знали бы вы, как я торопилась приехать домой именно накануне праздника! И если бы папенька прислал за мной экипаж, то я наверняка была бы здесь еще вчера днем! Но он почему-то заставил меня тащиться через всю страну в почтовой карете!

Я укоризненно посмотрела на маму, а та вдруг отвела взгляд. И ответила мне не она, а тетушка. И то после странной паузы.

— Надеюсь, ты уже достаточно взрослая, Дани, чтобы спокойно встретить этот удар! — и она снова замолчала и переглянулась с матушкой. — Дело в том, что твой отец вынужден был продать один из двух экипажей. И большую часть лошадей. И Ашхенский лес.

— Что?! — я потрясенно опустилась на стоявшее у стены канапе. — Но почему?

— Мы разорены, Дани! — наконец, заговорила и мама. — Не спрашивай меня, как это получилось, я не смогу объяснить. Об этом тебе лучше поговорить с отцом. Но не сейчас, он и сам убит горем.

Я только сейчас заметила, что ее лицо было бледным, а глаза покраснели от слёз.

Я попыталась осознать то, что они сказали. Да, это было ужасно. И всё же это был отнюдь не конец света. Наверняка всё еще можно было исправить.

— Уверена, что всё наладится, мама! — я попыталась улыбнуться. — Не забывайте, что вот-вот будет объявлено о нашей с графом Ла-Гийоном помолвке. И когда я стану графиней, я непременно смогу вам помочь!

Глава 2. Бывший жених

Неужели сумасшествие было столь заразным, что матушка тоже его подхватила? Я переводила взгляд с нее на тетушку и обратно и не могла понять, как могли они говорить такую чушь?

Эмиль и Луиза? Да этого просто не могло быть! С чего бы графу Ла-Гийону объявлять о помолвке с моей подругой, если он уже был помолвлен со мной?

Должно быть, они ослышались! Да-да, именно так! И эту мысль я и поторопилась озвучить.

Но тетя Барбара покачала головой:

— Нет, дорогая, к сожалению, это не так! Хотя мы с Мелисой и хотели бы, чтобы ты оказалась права.

— Но Эмиль не может жениться на другой, раз он помолвлен со мной! — принялась я растолковывать им очевидные вещи.

— Милая! — матушка села рядом со мной на канапе и взяла меня за руку. — Прошу тебя, выслушай нас! Дело в том, что его сиятельство расторг вашу помолвку еще три месяца назад.

— Что? — теперь мне показалось, что ослышалась уже я сама. — Три месяца назад?

— Да, — подтвердила Барбара, — сразу же после того, как твой отец был вынужден заложить поместье и начать продажу имущества.

Я замотала головой, отчаянно борясь с подступающими слезами. Между этими фактами не могло быть никакой связи! Эмиль не мог бросить меня из-за того, что у папеньки теперь не было возможности дать за мной приданого! Граф был благородным человеком! Человеком слова!

— Но если это случилось три месяца назад, то почему вы сообщаете мне об этом только сейчас?

Да, герцогство Данвиль находилось на западе страны, а Соронская академия — на востоке. Но почтовая служба в Илларии работала исправно, и я получила бы письмо из дома уже через несколько дней.

— Мы не хотели тебя волновать, дорогая! — мягко сказала матушка. — Ты готовилась к экзаменам, а такие новости, как разорение нашей семьи или разрыв помолвки, не пошли бы тебе на пользу. Да и сообщать это в письме было бы неблагоразумно. В тот момент, когда ты узнаешь об этом, мне хотелось быть с тобой рядом.

В этом она была права. Узнай я об этом раньше, я не стала бы дожидаться экзаменов и сразу вернулась бы домой. И не получила бы диплом.

Но несмотря на всю разумность их действий, мне хотелось рыдать от обиды. Быть может, если бы я сразу же приехала домой, еще можно было что-то исправить? Мы с Эмилем поговорили бы и непременно смогли бы что-нибудь придумать!

— Он не мог так поступить со мной! — прошептала я. — Просто не мог!

— И тем не менее, он поступил, — безо всяких сантиментов сказала тетушка. — И мы не вправе осуждать его за это. На его месте любой принял бы это трудное и для него самого решение. Связывать себя узами брака с бесприданницей чистое безумие! Брак должен быть обоюдовыгодным союзом, а в этой ситуации ты не могла дать его сиятельству ровным счетом ничего.

Ничего? А как же мои чувства к нему? Разве они совсем ничего для него не значили?

Я была уверена, что мы влюбились друг в друга раз и навсегда — в тот самый день, когда впервые увиделись.

Тогда рухнул мост, что соединял берега реки, разделявшей наши имения, и настоящая Даниэла Лозен оказалась в воде. Она, бедняжка, совсем не умела плавать!

Вот только в воду упала одна девушка, а вынырнула из нее совсем другая, невесть как оказавшаяся в ее теле. И этой второй девушкой была я.

Я пришла в себя в тот самый момент, когда пошла ко дну, и сразу же стала работать руками и ногами, выталкивая себя на поверхность. В нашем мире я неплохо плавала, но длинное платье и пышные нижние юбки уже намокли и стали слишком тяжелыми. Поэтому помощь графа Ла-Гийона оказалась весьма кстати.

Впрочем, тогда я еще не знала его имени. И что он граф, тоже не знала. Я вообще еще ничего не знала об Илларии. И о семье Лозенов.

Я просто увидела красивое мужское лицо, обрамленное длинными светлыми локонами. И поняла, что снова тону. Только уже не в реке, а в его голубых глазах.

А поскольку я понятия не имела, где я оказалась, то благоразумно предпочла лишиться чувств, и Эмиль отвез меня домой.

Начинать всё сначала было непросто. Привыкать к новой семье, которая понятия не имела, что я не была их дочерью. К новому миру. К сословному обществу, где титулы значили больше, чем личные качества человека.

Но я вовсю старалась. А тот день, когда граф Ла-Гийон попросил моей руки, стал для меня одним из самых счастливых. И в Соронскую академию я уезжала с тяжелым сердцем, потому что мне не хотелось расставаться с женихом на целых десять месяцев.

Хотя учеба в академии неожиданно захватила меня целиком. Она оказалась столь увлекательной, что я с удовольствием ходила на лекции и занималась всевозможными научными экспериментами. Так Даниэла Лозен из отстающей, с трудом сдававшей экзамены студентки превратилась в лучшую выпускницу курса. И даже ректор Кастор, вручая мне диплом, позволил себе заметить, что «он никак не ожидал и был приятно удивлен».

И когда я ехала домой с золотым дипломом, я не сомневалась, что Эмиль будет гордиться мной. Ведь невозможно не гордиться такой умной и красивой женой!

— Дани! Дани!

Я вздрогнула и обнаружила, что матушка трясла меня за руку. А на пороге стояла горничная, появления которой я не заметила вовсе.

Глава 3. Я не мог поступить иначе!

Граф Ла-Гийон ждал меня в гостиной. Когда я вошла, он отошел от окна, подле которого стоял, и сделал шаг в мою сторону.

Он был таким же, как и прежде, и его внешнее очарование никуда не исчезло. Но теперь я сама смотрела на него по-другому и замечала то, чего не замечала прежде.

Что его белокурые локоны были тщательно уложены, а сшитый по последней моде камзол был столь идеально отглажен, что я не понимала, как его сиятельство добрался до нас, не сделав на своей одежде ни единой складочки.

Но то, чем раньше я восхищалась, сейчас вызывало у меня лишь недоумение.

— Мадемуазель Лозен! — он поклонился.

Да, он не назвал меня по имени. И это холодноватое «мадемуазель Лозен» яснее, чем все те слова, которые я услышала от матушки и тети Барбары, свидетельствовало о том, что в наших с ним отношениях поставлена точка.

А ведь до этого момента я еще надеялась, что произошла какая-то ошибка. Или это был дурацкий розыгрыш, в котором мы с Эмилем невольно приняли участие.

— Зачем вы приехали сюда, ваше сиятельство? — я попыталась говорить спокойно, но это у меня не получилось, и голос сорвался и задрожал. — Чтобы посмеяться надо мной?

В его взгляде промелькнуло что-то похожее на сожаление. Но этого явно было недостаточно, чтобы оправдать то, что случилось.

— Как вы могли такое подумать, Даниэла? — воскликнул он. — Я посчитал, что должен перед вами объясниться.

«Должен»! Это прозвучало так оскорбительно, что я отвернулась и закусила губу, не желая показывать ему свои слёзы.

— Объясниться? Но какой теперь в этом смысл? Вам так не терпелось сделать предложение другой, что вы не смогли дождаться даже моего возвращения домой, чтобы расторгнуть нашу помолвку, глядя мне прямо в глаза!

Слёзы вмиг высохли, и теперь я уже смотрела прямо на него. И если бы взглядом можно было испепелить, то граф Ла-Гийон уже превратился бы в кучку пепла.

— Вы должны понять меня, Даниэла!

— Должна? — изумилась я. — Вы ничего не перепутали, ваше сиятельство? Я теперь не должна вам ничего!

— Да-да, разумеется! — торопливо согласился он. — Но я прошу вас просто выслушать меня! Мне не хотелось бы, чтобы вы считали меня подлецом.

— А вы считаете, вы поступили благородно? — на сей раз с моих губ слетела усмешка. — Или, быть может, вы надеетесь убедить меня, что расторжение помолвки не было связано с изменившимся финансовым положением моей семьи?

Что бы он сейчас мне ни сказал, это не сможет черное сделать белым. Но я всё же решила выслушать его, но лишь для того, чтобы понять, как низко может пасть человек, который еще недавно стоял для меня столь высоко.

— Я обманул бы вас, если бы сказал, что два эти события не были связаны между собой, — признал он, пусть и не слишком охотно. — Но мною двигала забота не только о своем благополучии, но и о вашем.

Сейчас я посмотрела на него почти с восхищением. Было просто поразительно, как он изворачивался, чтобы оправдать то, что не имело оправдания!

— Да-да, Даниэла, это именно так! Простите, сейчас я вынужден буду сказать не слишком приятные слова о вашем отце, но я уверен, вы и сами понимаете, что именно он виновен в том, что случилось! Прояви он хоть каплю благоразумия, вы не оказались бы в такой ситуации.

Да, это я понимала. Отец сделал что-то, что разорило нас. И я не собиралась его оправдывать. Но расторжение помолвки было не его решением. А решением самого Ла-Гийона. И как бы он ни пытался переложить ответственность за это на другого человека, у него это получалось плохо.

— Я не хотела бы сейчас говорить о моем отце, — холодно прервала его я. — Но я уже поняла, что вам не нужна была жена-бесприданница, и как только наш дом оказался заложен, а имущество пошло с молотка, вы предпочли подыскать себе более выгодную невесту.

— Но дело не только в этом, Даниэла! — он сделал еще один шаг ко мне, но я ровно на такой же шаг отступила. — Дело в том, что мое собственное финансовое положение тоже нельзя назвать благополучным. И женись я на вас, я обрек бы вас на жалкое существование. Я не смог бы обеспечить вам те условия, к которым вы привыкли! Вы заслуживаете куда лучшего мужа! Того, кто сможет дарить вам меха и бриллианты. А я, увы, на это не способен. Сейчас я скажу вам то, чего не говорил еще никому — мое поместье тоже заложено. И я не могу позволить себе его лишиться.

Это было весьма неожиданное заявление. Но попытавшись оправдать себя в одном, он открыл для меня еще одну сторону своего бесстыдства.

— Значит ли это, сударь, что вы собирались жениться на мне не по любви, а лишь потому, что мой отец давал за мной хорошее приданое? Вы хотели поправить свое положение за счет денег моей семьи?

У меня бешено застучало сердце. Что бы он ни ответил мне сейчас, я уже поняла, что тот плот, за который я пыталась цепляться в этом, новом для меня мире, оказался просто миражом. И что в наших отношениях с этим человеком всё с самого начала было не так, как я себе воображала. Осознавать это было горько.

— Не говорите так, Даниэла! Я любил вас… И именно поэтому я сейчас с вами столь откровенен!

— А с Луизой? — быстро спросила я. — Со своей новой невестой вы тоже откровенны? Ей вы сказали, что она для вас лишь способ спасти ваше поместье?

Глава 4. Ты должна это сделать, Даниэла

— Всё совсем не так, Даниэла! — возразил он. — Наверно, мне стоило рассказать вам это раньше, но…

Он чуть замялся, и сейчас я увидела в нём не того мужчину, в которого однажды влюбилась, а инфантильного юношу, который не желает решать свои проблемы сам. Ведь куда проще использовать для этого влюбленных в него женщин.

— Я слушаю вас, сударь!

— Дело в том, что до встречи с вами я собирался связать себя узами брака с другой девушкой. Нет-нет, я не просил ее руки официально, но был готов это сделать.

Он снова сделал паузу. Ему словно приходилось выдавливать из себя каждое слово, и давалось ему это с большим трудом.

— И этой девушкой была мадемуазель Шатор? — догадалась я.

Я не могла поверить тому, что лучшая подруга могла столько времени скрывать это от меня. Что она никак не выдала своих чувств даже тогда, когда мужчина, который был ей небезразличен, решил на мне жениться!

— Да, именно так! — подтвердил его сиятельство. — Наши отцы были дружны, и я знал ее с детства. Этот брак представлялся разумным для обеих сторон, и он должен был случиться еще несколько месяцев назад. Но потом… Потом я встретил вас, и мои намерения изменились.

Наверно, это означало, что он влюбился в меня. Но я не понимала такой любви. Любви, которая исчезла сразу же, как только изменились финансовые обстоятельства. И если граф Ла-Гийон мог любить только так, то, возможно, мне следовало порадоваться тому, что я не стала его женой.

Правда, радоваться почему-то не получалось.

— Мое приданое оказалось больше, чем приданое Луизы? — предположила я.

Возможно, дело было именно в этом, но Эмиль стойко выдержал мой пристальный взгляд.

— Нет! Мои чувства к вам оказались сильнее долга перед своей семьей!

Он умел красиво говорить, но сейчас я уже знала цену его словам. Они не стоили почти ничего.

— И что же случилось с этим чувствами, ваше сиятельство? Они исчезли, как только вы поняли, что приданого у меня больше нет?

Ответить он не успел, потому что в комнату вошла тетя Барбара. Наверно, она слышала наш разговор от первого до последнего слова, и теперь решила, что я слишком груба с человеком, который стоял на социальной лестнице значительно выше нашей семьи, особенно в нынешних обстоятельствах.

Мой отец был всего лишь бароном, а Ла-Гийон графом. Он относился к высшему дворянству и в качестве друга был куда полезнее оскорбленного и оттого обиженного на нас бывшего жениха, Да, тетушка всегда была практична.

— Мадемуазель Бювар! — поприветствовал ее Эмиль. — Рад видеть вас!

Наверно, это было правдой. Ведь ее приход избавил его от необходимости объясняться со мной. И он посчитал свой долг выполненным — он принес мне свои извинения и снова мог считать себя человеком благородным — и поспешил откланяться.

И когда он вышел из гостиной, и звук его шагов растаял в дальнем конце коридора, тетушка посмотрела на меня и укоризненно покачала головой:

— Я понимаю твои чувства, Дани, но ты не должна была так с ним разговаривать. Возможно, твой отец вынужден будет обратиться к нему за помощью. В нашем положении гордость это роскошь, которую мы не можем себе позволить.

Слышать это было горько. Но, к сожалению, она была права. Вот только я не готова была с этим смириться.

— Отец настолько упал духом, что готов искать поддержки человека, который оскорбил его дочь?

Но тетушка откликнулась с такой холодностью, что я поняла — она не готова меня поддержать меня в моей обиде:

— Твой отец всего лишь пытается исправить свои ошибки. Да, он допустил разорение поместья, но сейчас желает сохранить хотя бы то, что у нас осталось. И ты же понимаешь, что в первую очередь он должен позаботиться о добром имени нашей семьи. И ссора с графом Ла-Гийоном нам точно не нужна. Ибо его сиятельство может помочь твоему брату получить место при дворе в столице. К тому же, если мы будем вхожи в дом Ла-Гийонов, то нас станут принимать и в других домах Данвиля. Поэтому, я надеюсь, ты сохранишь хорошие отношения с будущей графиней Ла-Гийон.

Она предлагала мне продолжить дружбу с Луизой? С той, которая как минимум три месяца скрывала от меня то, что Эмиль был уже не моим, а ее женихом? Должно быть, втайне она смеялась надо мной. Над моими доверчивостью и наивностью.

А ведь я обсуждала с ней фасон свадебного платья! И список гостей на свадьбу. И мои чувства к жениху!

Я едва не застонала от досады! Как я сейчас ругала себя за подобную откровенность!

— Ты должна нанести визит своей подруге и поздравить ее с помолвкой!

— Что? — я посмотрела на Барбару с изумлением.

Она не могла требовать от меня такого унижения!

— Да, — без тени сомнения подтвердила тетушка, — ты должна это сделать, Даниэла!

Глава 5. Лучшая подруга

Должна? Должна делать вид, что ничего не случилось? И продолжать улыбаться тем, кто вытер об меня ноги?

Я вскинула голову. Но прежде, чем я успела что-то сказать, Барбара продолжила:

— Я велю заложить экипаж, Дани! Я понимаю, что это не доставит тебе удовольствия. Но ты должна сделать это ради своей семьи! Подумай о своем брате, о матушке! Нам нужно восстановить репутацию нашей семьи, а сделать это с поддержкой Ла-Гийонов будет куда проще.

— Зачем же ограничиваться поддержкой какого-то графа, тетушка? — усмехнулась я. — Почему бы вам не попытаться завязать знакомство с герцогом Данвилем?

Барбара хмыкнула и попеняла мне на то, что я над ней издеваюсь.

Хозяин этого герцогства уже несколько десятков лет не был в своих владениях. Поместьем его, стоявшим на высоком холме, занимался толковый управляющий, который каждый год исправно отправлял поступавшие подати его светлости — то в столицу, а то и дальше, за границу Илларии.

— И надень новое платье, Дани! — спохватилась тетушка. — Чтобы Шаторы не подумали, что мы стали совсем нищими. И будь с Луизой полюбезнее!

Сначала я хотела возмутиться и заявить, что никуда не поеду. Но потом подумала, что я должна и в самом деле нанести визит своей лучшей подруге.

Тетушка хочет, чтобы я поздравила Луизу с помолвкой? Ну, что же, я сделаю это! Мне есть что ей сказать.

И всю дорогу до поместья Шаторов я выстраивала наш разговор. И разговор этот в моих мыслях был совсем не таким, на какой надеялась Барбара.

Дворецкий Шаторов проводил меня не в гостиную, а на террасу, где с книгой в руках сидела Луиза. Тут был накрыт к чаю стол и открывался прелестный вид на небольшой, но красивый сад.

При моем появлении Лу отложила книгу, вскочила и застыла напротив меня. А в ее карих глазах застыло тревожное ожидание.

Она ждала от меня каких-то слов. Но я молчала. И это молчание так наэлектролизовало воздух, что, казалось, он вот-вот готов был вспыхнуть. Впрочем, о том, что такое электричество, в Илларии еще не имели понятия.

— Как я рада, что ты приехала, Дани! — так и не дождавшись от меня ни единого слова, сказала Луиза. — Я так боялась, что ты…

Тут она замялась, не зная, как тактично обозначить наши нынешние отношения. И на сей раз я пришла к ней на помощь.

— Ты боялась, что я не смогу простить тебя за то, что ты сделала? — спросила я, глядя ей прямо в лицо.

— Дани, пожалуйста…

Она попыталась коснуться моей руки, но я отступила на шаг.

— Мы делили с тобой комнату в Сороне. Мы каждый день ходили вместе на занятия в академию, готовились к экзаменам и бегали на рынок за жареными каштанами. И всё это время ты обманывала меня и смеялась надо мной за моей спиной!

Луиза протестующе взмахнула рукой, но я не дала ей сказать ни слова.

— Я рассказывала тебе о своем женихе, делилась сокровенными мечтами. А ты слушала это и ни словом мне не возражала. Хотя тогда ты ведь уже знала, что Ла-Гийон расторг помолвку со мной? Об этом, кажется, знали все, кроме меня!

— Я хотела тебе сказать, Дани! — прошептала Луиза. — Правда, хотела! Но я боялась, что ты бросишь академию. А ведь ты так хотела получить диплом!

На ее глазах выступили слёзы. Но это не могло меня растрогать.

— Какая трогательная забота! — восхитилась я. — А когда именно вы с его сиятельством уговорились о помолвке? Ты же все это время находилась в Сороне! Или он попросил твоей руки в письме, а ты также в письме ему ответила?

— Помнишь, два месяца назад ко мне в Сорону приезжал отец? Он приезжал не один, а вместе с графом.

Значит, Ла-Гийон был в Сороне и не нашел в себе смелости поговорить со мной лично? Как же я ненавидела его сейчас! И его, и свою бывшую подругу.

— Вы могли бы хотя бы не объявлять о помолвке столь скоро, — с горечью сказала я. — Или тебе так не терпится стать графиней Ла-Гийон?

По румянцу, что вспыхнул на ее щеках, я поняла — да, она хотела стать женой Ла-Гийона. И наверняка не только потому, что этот брак приносил ей высокий титул, но и потому, что она любила его. А в любви, как и на войне, все средства хороши.

— Прости, Дани! Того, что случилось, уже не изменить. Но разве это может помешать нам с тобой остаться в хороших отношениях? Мы дружили с детских лет и должны сохранить эту дружбу. Уверена, что ты тоже скоро встретишь достойного человека и выйдешь за него замуж.

Какая ирония! Она произнесла почти те же самые слова, что я сказала ей по дороге из Сороны домой. А может быть, она сделала это намеренно, желая уязвить меня еще сильней?

— Достойного человека? — переспросила я. — Уж не считаешь ли ты таковым своего жениха?

Луиза мягко улыбнулась:

— Я понимаю, Дани, ты уязвлена. Но наша дружба выдержит это испытание! Поверь мне, что однажды мы с тобой будем вспоминать об этом недоразумении с улыбкой на устах!

Недоразумение! Для нее это было лишь недоразумением!

Я отступила от нее еще на шаг. Нам не о чем больше было разговаривать.

Глава 6. Женщина не должна работать!

Тетушка уже ожидала меня, и не успела я переступить порог, как она кинулась ко мне с вопросом:

— Ну что, Дани? Ты поговорила с мадемуазель Шатор?

— Да, поговорила! — подтвердила я, изначально решив не раскрывать подробностей нашего разговора. — Мы прояснили все неловкие моменты. Так что вам с матушкой больше не нужно об этом беспокоиться.

Она облегченно вздохнула и сообщила мне, что меня желает видеть отец. Ну, что же, это было весьма кстати, я и сама хотела поговорить с бароном Лозеном.

Его милость Гюстав Лозен был человеком среднего роста, круглолицым и довольно пышнотелым. Прежде на щеках его всегда играл румянец, но сейчас они были на удивление бледны.

Да и в целом в его облике я заметила немало перемен. Он похудел, и плечи его, прежде гордо расправленные, были безвольно опущены.

Да и в кабинете, в котором мы находились, многое изменилось. Из него исчезли старинные напольные часы, что не один век оглашали своим боем особняк Лозенов, а также несколько пейзажей, которыми раньше были украшены стены. Не приходилось сомневаться, что эти вещи были проданы или переданы кому-то в счет оплаты долга.

— Прости, что не вышел тебя встретить, Даниэла! — хрипловатым голосом сказал барон.

Он встал из-за стола, за которым сидел, подошел ко мне, обнял и поцеловал меня в обе щеки. От него пахло спиртным, и я поняла, что его не слишком хороший вид объясняется еще и этим. Он пытался залить свое горе вином, но это не шло ему на пользу.

— Всё в порядке, папенька! Надеюсь, вы знаете, что я получила золотой диплом?

Для меня это было важным даже сейчас, но барон едва обратил на это внимание.

— Да-да, разумеется! — рассеянно подтвердил он. — Но я хотел поговорить с тобой совсем о другом.

Такое пренебрежение к моим успехам в учебе немного обидело меня. Я понимала, что сейчас у отца все мысли были заняты нашим печальным финансовым состоянием, но всё же он мог бы хотя бы похвалить меня. И ведь этот диплом давал мне возможность зарабатывать своим трудом хоть какие-то деньги.

— Слушаю вас, папенька!

Гюстав Лозен был неплохим отцом. Но большая часть его заботы о детях сводилась к тому, что он готов был оплачивать все их потребности — занятия с учителями, учебу в пансионе и академии, наряды и развлечения. И теперь, когда он уже не мог себе этого позволить, он просто не понимал, что ему надлежало делать.

Разговаривать по душам ни с сыном, ни с дочерью он не привык, предпочитая передоверять это жене и ее сестре. А проявление ласки он приравнивал к слабости и стыдился этого.

И хоть он и не был мне родным отцом, я относилась к нему с уважением и приязнью. И мне было искренне жаль, что он оказался в той ситуации, в которой находился теперь.

— Наверно, Мелиса уже рассказала тебе о том, что мы лишились большей части нашего состояния и вынуждены были продать часть семейных ценностей, чтобы заплатить по наиболее срочным счетам. Я не хочу ничего скрывать от тебя. Наше поместье заложено, и чтобы иметь надежду не потерять его, мы должны будем серьезно сократить расходы. Боюсь, я вынужден буду огранить и тебя в новых нарядах и выездах.

Я с трудом заставила себя не рассмеяться. Неужели он полагал, что я сейчас думала лишь о новых нарядах?

— Вам не стоит беспокоиться об этом, папенька! У меня довольно новых платьев.

— Ну, что же, это хорошо! — мне показалось, он произнес это с некоторым удивлением. — И мне жаль, что твоя помолвка с графом Ла-Гийоном была расторгнута. Для тебя это была прекрасная партия.

— Давайте не будем говорить о его сиятельстве! — нахмурилась я. — Он этого не стоит!

— Нет-нет, девочка моя, ты не должна так говорить! — запротестовал барон. — Граф превосходный человек, и не его вина, что он вынужден был так поступить.

— Вот как? — возмутилась я. — Разве кто-то заставил его от меня отказаться? Или его привлекало во мне только то приданое, которое прежде вы готовы были за меня дать?

Гюстав Лозен горько усмехнулся:

— На его месте так поступили бы многие. Так что не будем его судить. Лучше обратим наши взоры на других достойных молодых людей.

Кажется, он был намерен выдать меня замуж хоть за кого-то. И его можно было понять. Если он сумеет переложить расходы на содержание молодой барышни на плечи ее мужа, это весьма благотворно скажется на семейном бюджете.

— Но я не хочу замуж! — воскликнула я. — Теперь, когда у меня есть диплом академии, я могу сама зарабатывать деньги! Я могу поехать в город и для начала наняться помощником артефактора. Я знаю устройство множества полезных для быта приспособлений…

Но тут барон Лозен прервал меня:

— Об этом не может быть и речи, дорогая! Моя дочь никогда не будет работать! Женщина не должна работать! Или ты хочешь стать позором нашей семьи?

— Но, папенька, зачем же тогда вы соглашались оплачивать мою учебу в академии? С какой целью я несколько лет провела в Сороне, если вы считаете, что мой диплом годен лишь на то, чтобы положить его в стол?

Я действительно не понимала этого, и мне хотелось получить ответы на свои вопросы.

Глава 7. Старая усадьба

Возможно, настоящей Даниэле такое предложение не показалось бы вопиюще возмутительным, но я была оскорблена до глубины души. Неужели сам барон не понимал, насколько он унижал этим и дочь, и самого себя?

— Согласны будут меня взять? — дрогнувшим голосом повторила я. — Вы предлагаете мне выйти замуж за первого встречного? Не испытывая к избраннику ни любви, ни даже хоть какого-то уважения?

— Любовь и уважение к мужу могут прийти потом! — не без раздражения ответил он. — А вот остаться старой девой будет куда хуже. А ведь такое вероятие есть. Как бы ни горько мне было это признавать, но ты сейчас почти бесприданница. Да, в этом виноват именно я, и я не пытаюсь оправдываться. Но что толку говорить о былых ошибках? Нужно подумать о том, что мы можем сделать для того, чтобы не лишиться того положения, которое было у нас в обществе. Боюсь, ты уже не можешь рассчитывать на то, чтобы стать графиней или маркизой. Следует удовольствоваться меньшим, дорогая!

Он даже не понимал, что мое возмущение вызвало вовсе не то, что из невесты графа он предлагал мне стать невестой шевалье или виконта. Дело было не в титулах, а в чувствах.

— Пока ты будешь воротить нос от тех, кто готов протянуть нам руку помощи, они могут подыскать себе других невест, и ты останешься ни с чем. Не забывай, что мы с матушкой должны заботиться не только о твоих интересах, но и об интересах твоего брата. Если ты составишь более-менее приличную партию, то это укрепит и его позиции. Хотя зачем я тебе всё это говорю? Уверен, ты всё понимаешь и сама!

— Я прекрасно вас понимаю, папенька, — подтвердила я, — но я не готова выходить замуж за человека, которого совсем не знаю и к которому не испытываю ни малейшего влечения.

— Вот как? — а теперь свое раздражение он уже даже и не пытался скрыть. — А к тому, что у тебя не будет возможности покупать новые платья и выезжать на балы, ты готова?

Он ожидал, что эта угроза возымеет на меня действие, но я лишь кивнула. Мне совсем не нужны были эти балы. За тот год, что я провела в теле Даниэлы Лозен, я так и не смогла понять, в чём заключалась их прелесть.

Пребывание в душном зале с парой сотен малознакомых людей вызывало у меня скуку. А необходимость разучивать па для всех этих полонезов и менуэтов приводила меня в бешенство.

Прежде с балами меня примиряло только одно — что я могла танцевать на них с Эмилем. Теперь же они лишились даже этого.

— Да, папенька, я не нахожу в этих балах ничего интересного, — подтвердила я. — А учитывая, что сейчас в светских салонах мы являемся, должно быть, главной темой для пересудов, я и вовсе предпочту сидеть дома.

Я ожидала, что он станет настаивать на своем, но он вдруг махнул рукой.

— Хорошо, пусть будет так. Но ты, Дани, можешь помочь своей семье и по-другому! Думаю, ты помнишь, что формально являешься хозяйкой старой усадьбы, которая досталась тебе от бабушки?

Я нахмурилась. Помнить об этом сама я, разумеется, не могла. Но даже в памяти настоящей Даниэлы этой информации, кажется, не было.

— Конечно, Мансфилд это не то поместье, которое может принести нам много денег, но сейчас, когда важна каждая медная монета, его продажа была бы весьма кстати.

Да, теперь, когда он произнес название этой усадьбы, память преподнесла мне некоторую информацию. Мансфилд отписала внучке ее бабушка по материнской линии после того, как рассорилась со своими дочерями Мелисой и Барбарой. Поместье было небольшим и еле сводило концы с концами.

Сама Даниэла его делами никогда не интересовалась, позволяя управлять ими своему отцу. Так что не удивительно, что я не сразу вспомнила об этом.

— Денег от его продажи хватит, чтобы погасить наши долги? — спросила я.

— Разумеется, нет! — сердито ответил отец. — Но это позволит нам сохранить тот образ жизни, к которому мы привыкли!

Это означало, что деньги от продажи бабушкиной усадьбы он намерен потратить на то, чтобы еще какое-то время пускать пыль в глаза местному обществу. Балы, приемы и прочая мишура, которая, по его мнению, является показателем статуса.

— Я хотела бы там побывать, — сказала я.

— Где побывать? — не понял барон. — В Мансфилде? Какая чушь! Что тебе там делать?

— Но ведь это же моя усадьба, правда? — заупрямилась я. — А я была там только в детстве. И прежде, чем ее продавать, я хотела бы убедиться, что она и в самом деле не может оказаться нам полезной.

— Убедиться? — изумился он. — И как ты собираешься это сделать? Если хочешь, я покажут тебе отчеты управляющего поместьем. Загляни в них, и ты сама поймешь, что оно приносит нам одни убытки. Впрочем, я не уверен, что в этих отчетах ты хоть что-нибудь поймешь. Я и сам мало что в них понимаю.

Вот в этом и была проблема барона Лозена. Он не пытался хоть сколько бы то ни было вникнуть в управление той собственностью, которая у него была. И уж тем более этого не пыталась сделать настоящая Даниэла.

— Одних отчетов будет недостаточно, папенька! Я хотела бы съездить в Мансфилд и поговорить с управляющим лично.

— Съездить в Мансфилд? — вдруг рассмеялся он. — Ничего нелепее я от тебя не слышал! Кто бы мог подумать, что диплом академии повлияет на тебя столь сильно? Поверь мне, управление поместьем это дело не женского ума. Просто подпиши доверенность, и я всё сделаю сам. И разумеется, часть денег от продажи я положу тебе на счет — это будет хорошая прибавка к твоему приданому.

Глава 8. Ты сошла с ума!

— Ты сошла с ума! — он схватился за голову. — Как я могу позволить тебе отправиться туда одной? Это будет нарушением всяческих правил приличий!

Он не произнес это вслух, но я поняла, куда он клонил — такое одиночное путешествие еще сильнее понизит мои шансы составить приличную партию.

— Я могу взять с собой любую из служанок, которые вы будете готовы мне дать, — сказала я.

Но по его хмурому лицу я поняла, что этот вариант тоже был не слишком подходящим. В целях экономии часть слуг была рассчитана, и остались только те, без кого Лозенам трудно было бы обойтись.

Но и отступать я была не намерена. Если бабушка оставила это поместье мне, то почему я должна была продавать его? Чтобы барон Лозен, который сам втянул семью в долги, продолжал делать вид обеспеченного дворянина? Чтобы брат Даниэлы мог найти себе более выгодную невесту?

— К чему это упрямство, дорогая? — примиряюще спросил отец. — Кому и что ты пытаешься доказать? Даже твоей матушке и Барбаре никогда не приходило в голову поехать в Мансфилд. А ведь это поместье их родной матери! Но они прекрасно понимают, что это несусветная глушь!

Возможно, именно поэтому бабушка и оставила его Даниэле.

— Но даже поместье в глуши может приносить доход, папенька!

— Вот как? — усмехнулся он. — Ты полагаешь, что понимаешь в этом больше, чем я? И чем управляющий?

— Я училась на бытовом факультете! — напомнила я. — И у нас были дисциплины, посвященные артефакторике в сельском хозяйстве!

— Ты хоть представляешь себе, сколько стоят такие артефакты? — он бросил на меня снисходительный взгляд. — Мы всё равно не можем их себе позволить. Так что хватит мечтать о невозможном, Дани! А если тебе так хочется применить свои знания в быту, то тебе тем более следует как можно скорее выйти замуж. Тогда ты сможешь заняться поместьем своего супруга — если, конечно, он не будет возражать. Не каждому понравится, что жена сует нос в его дела.

Слушать такое было довольно обидно. Но я не высказала своего недовольства. Барон всё равно не понял бы меня.

— И тем не менее, папенька, если вы хотите, чтобы я подписала доверенность на продажу поместья, то вам придется отпустить меня в Мансфилд. Я готова буду продать его только после того, как смогу убедиться в том, что он не приносит нам никакой пользы.

Лицо барона побагровело, и я испугалась, что его может хватить удар. Но после минутной паузы он вдруг кивнул:

— Ты хочешь убедиться в этом лично, глупая девчонка? Ну, что же, пусть будет так. Ты поедешь туда завтра же утром! В наемном экипаже. Потому что я не могу позволить тебе взять единственную оставшуюся у нас карету. Но хотел бы тебя предупредить, — тут он взял паузу и посмотрел на меня с прищуром, — что если ты вознамеришься задержаться там, то экипаж вернется без тебя. И тебе придется остаться там до тех пор, пока я не сочту возможным прислать за тобой нашу карету. Впрочем, если ты признаешь, что была не права и сочтешь извиниться в письме за свое упрямство, то я постараюсь сделать это как можно скорей.

Если он надеялся испугать меня этим, то он ошибся. В ответ на его слова я лишь кивнула.

Правда, после этого мне пришлось еще выдержать нападки матушки и тети Барбары, которые в унисон принялись мне рассказывать о Мансфилде то, что, по их мнению, могло бы заставить меня передумать.

— Там ужасные дороги, Дани! И если пойдут дожди, и экипаж застрянет, то тебе придется ждать, пока вам не поможет кто-то из проезжающих мимо! — заявила Мелиса Лозен.

— И тамошнее общество весьма скромное, — вторила ей Барбара. — Да, когда-то там было шумно и весело и собирался весь цвет провинции. Но с тех пор, как много лет назад герцог Данвиль покинул свое поместье, многие дворяне тоже предпочли продать свои тамошние имения. То же самое должна была сделать и наша матушка, но она была для этого слишком упряма. Впрочем, ее я хотя бы могу понять. Это был дом, в котором она родилась и выросла. А вот что тянет туда тебя?

— Может быть, ты не хочешь находиться здесь, боясь, что нас пригласят на свадьбу Ла-Гийона и Луизы? — предположила матушка. — Но уверяю тебя, даже если это и случится, тебе вовсе не обязательно ее посещать. Уверена, его сиятельство прекрасно тебя поймет.

Если они хотели думать именно так, то я предпочла оставить их в этом заблуждении. Впрочем, мне действительно было не по себе, когда я вспоминала о предательстве двух близких мне людей. Я и в самом деле предпочла бы быть на расстоянии, когда они вступят в брак.

Но куда сильнее меня заставляло двинуться в путь желание стать хозяйкой пусть маленького и бедного, но всё-таки своего поместья. Ведь с тех пор, как я попала сюда, я всё время вынуждена была играть по чьим-то правилам.

Я должна была быть похожей на Даниэлу и следовать устоявшимся тут нормам. Сначала быть послушной дочерью и скромной барышней, потом — любящей невестой, старающейся угодить жениху. И к чему это меня привело? К тому, что во мне видели лишь потенциальную жену какого-нибудь обедневшего аристократа. Бесплатное приложение к мужу, не имеющее права голоса.

А Мансфилд мог стать для меня местом, где я могла принимать свои собственные решения. Возможно, ошибочные, не слишком разумные, но свои. Потому что после того, как я так сильно ошиблась в Эмиле Ла-Гийоне, я уже не намерена была полагаться на мужчин.

Глава 9. Мансфилд

Я выехала на рассвете, чтобы добраться до Мансфилда к обеду. Я плохо представляла себе, как выглядит бабушкино поместье, но в мыслях рисовала себе самые пасторальные картинки. Красивый особняк на холме, золотые поля, засеянные пшеницей, рожью или овсом, зеленые луга с пасущимися на них лошадьми, коровами и козами. Река или озеро с прозрачной водой, в которой видно плавающую аж на самом дне рыбу. Пастушки в пышных платьицах и рыбаки на лодках.

Но представшая моему взору картина была очень далека от нарисованной.

Возница высадил меня у кованых ворот — проржавевших и наполовину перекошенных. Открыть их у нас не получилось. Мой дорожный саквояж он поставил на дорогу, и вот теперь-то я порадовалась тому, что папенька разрешил мне взять с собой столь немного вещей. Потому что этот саквояж мне придется тащить самой.

Но когда экипаж развернулся и покатил в обратную сторону, сердце мое тревожно сжалось. Быть может, барон Лозен был прав, и я приехала сюда зря.

Но сожалеть о принятом решении сейчас не было никакого смысла. Карета уехала, и даже вздумай я сейчас вернуться назад, сделать это у меня не получилось бы. Отец ясно дал понять, что отправит за мной экипаж только после того, как я признаю свою ошибку. А делать этого я пока не собиралась.

От ворот тянулась дорога — неровная, узкая, по обочинам заросшая высокой травой.

А чуть в стороне виднелась деревня. Даже с такого расстояния была видна царившая там бедность. Глиняные дома с потемневшими от времени и дождей соломенными крышами, часть из которых явно пустовали.

Я торопливо отвела взгляд, подхватила саквояж и затопала по дороге.

Сам хозяйский особняк действительно стоял на небольшом холме. Но здание оказалось отнюдь не столь величественным, как я себе воображала. Оно было трехэтажным, с высокой темной крышей, из которой торчали несколько труб. Его нельзя было назвать изящным, и замысливший его архитектор скорее предпочитал практичность, нежели красоту.

Впрочем, в прошлом столетии оно наверняка смотрелось неплохо, но сейчас штукатурка на некогда белоснежном фасаде потрескалась и местами облупилась, и в эти трещины пробрался зеленый мох. А по ступеням крыльца, по которым когда-то поднимались дамы в шелковых платьях, теперь ползли лишь корни плюща.

Поднялась по этим ступеням и я. Взялась за ручку тяжелых кованых дверей. Те подались с трудом и поприветствовали меня протяжным скрипом.

Изнутри особняк был таким же потрепанным, как и снаружи — затянутые паутиной потолки, роспись на которых видна была уже плохо, подернутая плесенью ткань на стенах, ветхая мебель. Портреты со стен смотрели на меня с немым укором, словно это я была виновата в их плачевном состоянии. Они, конечно, еще помнили те времена, когда в этих залах звучали музыка и смех.

На полах всё еще был паркет из разных пород дерева, только теперь он немилосердно скрипел. А на столах и каминах стояли тяжелые бронзовые и латунные канделябры, давно уже не знавшие свечей. Сквозь мутные стекла окон едва пробивался слабый свет.

Я подошла к стоявшему у стены клавесину с изящным корпусом и тонкими резными ножками. Его крышка была расписана нимфами, пастухами и золотыми облаками на голубом небе в стиле рококо. Краска уже поблекла, а поверхность была подернута тонкими трещинами — словно время оставило сеть морщин на этом музыкальном инструменте.

Но клавесин всё еще кажется живым. И он тоже наверняка помнит многое — и балы, и тихие семейные вечера. И те изящные женские руки, которые никогда больше не коснутся его клавиш.

Эта картинка была столь грустной, что я прослезилась. И когда я полезла за платком в бархатную сумочку, что на цепочке висела на моей руке, я услышала чьи-то шаги. Резко обернулась.

У дверей стояла женщина в грубом платье из выцветшей коричневой ткани и сером переднике, испачканном золой и мукой. Волосы ее были убраны под чепец, но из-под него выбивались несколько непослушных темных прядей. Лицо было бледным, с легким румянцем на скуластых щеках. Тонкие потрескавшиеся губы напряженно застыли. А во взгляде усталость смешивалась с удивлением.

— Сударыня…

Она не знала, как ко мне обратиться, и теперь ждала, что я назову себя.

— Я — Даниэла Лозен! — я не знала, скажет ли ей что-то это имя.

Но оно явно сказало. Потому что лицо ее просветлело, а губы растянулись в некоем подобии улыбки. Она изобразила не слишком умелый книксен и сказала:

— Добро пожаловать домой, мадемуазель!

И вот, что было странным — ее слова отнюдь не показались мне чем-то искусственным, напускным. Всё во мне вдруг отозвалось на них.

Мне и самой показалось, что я приехала домой. И пусть я никогда прежде не бывала здесь. И пусть на самом деле я вовсе не была Даниэлой Лозен. Всё это вдруг стало неважным.

А важным был лишь тот трепет, что я ощущала в груди. Потому что дом не всегда там, где ты родился и вырос. Он там, где твое сердце.

Дорогие читатели! Хочу рассказать вам еще об одной чудесной книге нашего литмоба - от Алены Цветковой

"Помещица"

https://litnet.com/shrt/jv6v

Глава 10. Приборка

— Я Селестин Шато, — продолжила она. — Можно сказать, что здешняя экономка. Хотя с тех пор, как в доме не осталось слуг, даже не знаю, могу ли я себя так называть. Теперь я скорее горничная.

— Рада с вами познакомиться! — вежливо откликнулась я.

Я была действительно рада. Потому что до того, как она появилась, я уже успела подумать о том, что этот дом давно стал нежилым.

— Простите за то, что вы нашли здесь такой беспорядок, — она обвела взглядом комнату. — Одна я не справляюсь с тем, что прежде делали десятки слуг. Да и господин барон не оставляет на содержание дома почти никаких денег. Но я пытаюсь поддерживать тут хоть какой-то порядок.

О, мне бы и в голову не пришло в чём-то ее обвинять! Я уже поняла, что папенька Даниэлы отнюдь не был рачительным хозяином и не умел распределять средства так, чтобы хватало на всё. А при таком хозяине от экономки мало что зависело.

— Не беспокойтесь, прошу вас! — сказала я. — Мне пока достаточно будет одной комнаты, в которой я смогла бы ночевать.

В ее взгляде снова мелькнуло удивление.

— Вы намерены остаться тут на ночь, мадемуазель?

Должно быть, она решила, что я приехали лишь проверить, как тут дела.

— И не на одну ночь, Селестин! — я улыбнулась. — Я уже отпустила экипаж.

— Но как же, мадемуазель? — совершенно растерялась она. — Вам вряд ли будет тут удобно. Конечно, я быстро приберусь в комнате хозяйки, но…

— Ничего более мне и не нужно, — заверила ее я. — Ах, нет! Еще я, пожалуй, не откажусь от травяного чаю и хотя бы легкого обеда. И уверяю вас, я вовсе не привередлива. Готовить для меня отдельно не нужно.

И чтобы не смущать ее еще больше, я вышла на улицу и направилась по тропинке вдоль дом. Мне хотелось посмотреть на особняк с другой, непарадной стороны. И, к сожалению, другая сторона оказалась именно такой, как я и думала. Штукатурки тут не было вовсе, а в щелях между камнями на стенах росла трава.

Весь задний двор тоже зарос травой, и я поспешила вернуться к главному входу. Тут, возле крыльца, еще было некое подобие клумб, на которых росли цветы. Наверно когда-то здесь было очень красиво, но из-за отсутствия садовника кусты сильно разрослись и теперь выглядели почти пугающе.

— Госпожа, прошу вас к столу! — позвала меня Селестин.

Я была готова обедать прямо на кухне, но экономка, похоже, считала это совершенно недопустимым. Поэтому она провела меня на балкон, где на небольшом столике были расставлены те яства, что она сумела собрать.

Тут были свежий хлеб, мёд, отварные яйца и чай, аромат которого я почувствовала еще издалека.

— Простите за то, что могу предложить вам только это, — на ее щеках полыхнули красные пятна.

Но я с таким аппетитом набросилась на эту простую, но вкусную еду, что напряжение Селестин сразу спало, и теперь она смотрела на меня с явным удовольствием. А когда я провела кончиком языка по губам, слизывая с них остатки мёда, она и вовсе рассмеялась.

А мне за эти несколько месяцев, что я провела в Илларии, так надоело следовать многочисленным правилам и вести себя так, как подобает барышне из хорошей семьи, что я была счастлива, что здесь могла пренебречь некоторыми требованиями этикета.

С балкона открывался превосходный вид на парк и луга. Конечно, сейчас всё, что окружало особняк, выглядело совершенно неухоженным, но когда-то, должно быть, это было одно из красивейших поместий нашего герцогства. И мне было жаль, что сейчас можно было лишь догадываться о его былом великолепии.

Селестин собрала посуду со стола и сказала, что подготовит комнату для меня за пару часов.

— Я с удовольствием помогу вам! Вдвоем мы управимся куда быстрее.

Она посмотрела на меня с ужасом, как будто я предложила что-то немыслимое. Но я настояла на своем и вместе с ней отправилась в ту комнату, в которой когда-то жила бабушка Даниэлы.

Комната оказалась просторной и светлой, несмотря на то что на мебели и на полу лежал заметный слой пыли. И пока Селестин снимала с окон тяжелые занавеси, я вооружилась шваброй и принялась бороться с паутинами под потолком.

А потом вооружилась тазом с водой и тряпкой и стала мыть стекла.

— Вы только испачкаетесь, мадемуазель! — женщина пыталась воззвать к моему благоразумию, но безуспешно.

О, прекрасно умела мыть окна! И в течение следующего часа она смогла в этом убедиться. Стекла были отполированы до блеска, и даже самая взыскательная домоправительница не нашла бы, к чему тут придраться.

— Если об этом узнает господин барон, он меня уволит, — вздохнула Селестин.

Но в глазах ее прыгали веселые искорки. За то время, пока я занималась окнами, она успела вымести пыль, помыть поверхности стола и комода, а также снять чехлы с мягкой мебели. И я вышла в коридор, чтобы дать ей возможность вымыть полы.

Нет, комната не стала уютной, но хотя бы приобрела чистый и ухоженный вид. А когда кровать была застелена свежим бельем, что экономка явно достала из какого-то старинного сундука, помещение превратилось во вполне пригодное для жилья.

И я поняла, что настало время поговорить не только об особняке, но и о поместье в целом. Меня сильно интересовало, почему оно не приносило доход.

Глава 11. Земли Мансфилда

Глава 12. Барышня-крестьянка

— Заложено? — дрогнувшим голосом переспросила я.

— Именно так, госпожа! — подтвердил управляющий. — Оно было заложено еще два года назад, когда скончалась ваша бабушка. Господин барон еще задолго до этого предлагал ей продать Мансфилд, но она любила это поместье и хотела, чтобы оно осталось в семье. Полагаю, если бы поместье перешло вашей матери, оно бы уже было продано, но госпожа Эдит оставила его вам. А ваш отец, хоть и имел право до вашего совершеннолетия управлять Мансфилдом от вашего имени, продать его не мог. Насколько я понимаю, он ждал вашего возвращения из академии, чтобы решить этот вопрос.

Да, именно этого он и ждал. И как только я вернулась, он тут же захотел его обсудить.

— Но если поместье заложено, то даже если мы его продадим, то после выплаты залога у нас мало что останется.

Какую же сумму папенька собирался добавить к моему приданому?

— Боюсь, что так, мадемуазель, — печально согласился месье Браун.

Так почему же отец прямо не сказал мне об этом? Или в своем нынешнем положении он готов радоваться даже столь скромным деньгам?

— Насколько я понял, госпожа, вы как раз приехали решить вопрос с продажей, — отвлек меня от размышлений управляющий. — Но если так, то вам вряд ли удастся найти тут покупателя. Местные землевладельцы давно покинули свои поместья, продав их каким-то столичным дельцам. А те позволяют им ветшать, надеясь, что в будущем кто-то решится восстановить плотину и осушить затопленные земли. Тогда цена на них тут же бы выросла.

Восстановить плотину? Да, пожалуй, можно заняться и этим. Но, разумеется, не в одиночку. Следует выяснить, кому теперь принадлежат соседние имения и попытаться договориться с их новыми хозяевами. Вместе мы наверняка смогли бы решить эту проблему.

— Вы ошибаетесь, месье Браун! — сказала я. — Я приехала не продавать Мансфилд, а попытаться вернуть ему былое величие.

Я понимала, что это прозвучало слишком высокопарно. Но мне нужны были союзники в этом непростом деле, и сейчас я хотела заручиться поддержкой экономки и управляющего.

Но пока они лишь скептически переглянулись. Я была не похожа на человека, который может разбираться в вопросах управления убыточным поместьем. И вряд ли мой диплом академии имел для них хоть какое-то значение.

— Как вам будет угодно, мадемуазель, — тактично сказал месье Браун, не решаясь в открытую мне возразить.

Вообще-то к его работе у меня тоже было немало вопросов. Даже если плодородные поля были затоплены, неужели в имении не больше ничего, что могло бы приносить доход? Или он просто настолько привык полагаться на продажу зерна, что и не пытался искать другие источники пополнения бюджета?

Впрочем, критиковать его сейчас я вовсе не собиралась. Другого управляющего у меня всё равно не было, и ссориться с ним было бы неблагоразумно.

— У нас есть лошади, месье? — спросила я.

— Из всех лошадей, госпожа, остался только мой конь и еще пара старых рабочих лошадей, на которых мы иногда доезжаем до ближайшего города, чтобы продать на ярмарке плоды из здешних садов.

— Плоды из садов? — сразу встрепенулась я.

— Да, яблоки, груши, абрикосы. Но такой товар не пользуется большим спросом, ибо эти деревья растут повсюду. Но этих денег хватает хотя бы на то, чтобы иногда подлатать крышу да заплатить тем немногочисленным слугам, что у нас остались.

— Слуги? Но мадам Шато сказала, что их тут нет.

— В доме да, мадемуазель! — вмешалась в разговор сама экономка. — Тут со всем управляюсь я одна. Но у нас есть скотник, который присматривает за оставшимися лошадьми и коровами, а также егерь, который охраняет лесные угодья. Но если вы намерены остаться в Мансфилде на какое-то время, нам нужно будет нанять хотя бы одну горничную. А еще кухарку, ибо мои скромные кулинарные способности вас вряд ли удовлетворят.

Они снова переглянулись. Мое возвращение не давало им надежду на улучшение ситуации, но вызывало кучу дополнительных проблем. Ведь присутствие в имении хозяйки, по их разумению, означало обеспечение совсем другого уровня комфорта. А наем даже одной дополнительной служанки требовал дополнительных денег.

— Я подумаю над этим, — сказала я. — А пока я хотела бы проехаться по поместью. К сожалению, я совсем не помню его.

— Еще бы вы его помнили, мадемуазель! — улыбнулась экономка. — Вы были тут в последний раз совсем маленькой девочкой. Госпожа Эдит тогда так радовалась, что вас к ней привезли! Она очень хотела, чтобы вы приезжали сюда чаще, но ваш отец не считал нужным тратить деньги на такие путешествия.

Месье Браун бросил на нее выразительный взгляд, и она прикусила язык. Критиковать хозяев было дурным тоном, даже если эти хозяева давали для этого немало поводов.

— Но у нас нет подходящего экипажа, мадемуазель! — сказал месье Браун. — Карета старой госпожи уже не пригодна для использования, а на ярмарку мы ездим в обычной телеге.

— Ничего, — кивнула я, — телега тоже вполне подойдет.

— Но вы испачкаете свой наряд! — запротестовала мадам Шато. — К тому же, это просто неприлично!

Должно быть, я казалась им сумасшедшей. А папенька и вовсе пришел бы в ужас, узнай он, что я разъезжаю в телеге как простая крестьянка. Но мне на это было наплевать.

Глава 13. Луга и поля

Я действительно надела самое простое платье. Но оно всё равно не сделало меня похожей на крестьянку, и когда мы отправились на телеге обозревать окрестности, каждый встречный смотрел на меня, открыв рот.

Месье Брауну все кланялись и, должно быть, удивлялись, почему столь важный господин не едет верхом, а тащится в крестьянской повозке.

И сам управляющий от этого чувствовал себя неловко. Но протестовать он не осмелился. Ведь в этой же телеге ехала и я сама.

— Если доходы поместья упали, то, наверно, то же самое случилось и у здешних крестьян. За счет чего живут они?

— Да, они тоже сильно потеряли в доходах, — кивнул он. — Но того, что они выращивают на своих небольших, расположенных на возвышенностях участках, им хватает, чтобы кормить свои семьи. А вот того, что они прежде зарабатывали в господском поместье, они действительно лишились.

Мы как раз ехали по узкой деревенской улице, и в близи низенькие, покосившиеся домики выглядели еще более удручающе. В окнах не было ни стекол, ни даже слюды или бычьего пузыря. Просто в плохую погоду они закрывались ставнями.

Но мне показалось, что управляющий воспринимал это как должное. А вот я содрогалась всякий раз, когда видела на очередном грязном дворе худеньких бледных детишек, которые явно не доедали. Мне ужасно хотелось им помочь, и теперь я уже была намерена настаивать на своем предложении не только ради себя, но и ради тех людей, которые во многом зависели от хозяев Мансфилда.

— А здешние дворяне? — спросила я. — Неужели все они действительно уехали в столицу?

— Нет, не все. Усадьбы сейчас стоят слишком мало, чтобы этих денег хватило на то, чтобы купить дом не только в Вудворте, но и в любом другом крупном городе. Так что здесь остались те, чьих доходов не хватило на то, чтобы покорить столицу. Но если вы хотите знать мое мнение, мадемуазель, то я бы посоветовал вам продать Мансфилд за любую сумму. Вы всё равно потеряете его, не сумев выплатить залог. А так получите хоть что-то.

Он уже не первый раз говорил мне об этом. Возможно, он надеялся, что новый хозяин поместья окажется более состоятельным и станет платить ему более высокое жалованье. Потому что барон Лозен вряд ли мог щедро вознаградить его преданность.

Но я предпочла сделать вид, что не услышала его слов. Тем более, что мы как раз подъехали к берегу Соммы — той реки, что на расстоянии дня пути отсюда сбегала с гор, а потом, миновав Мансфилд, несла свои воды через весь Данвиль.

И я увидела затопленные поля. Река разлилась так широко, что никакой мост теперь не смог бы соединить ее берега в этом месте. А ведь когда-то мост тут был, потому что неподалеку от того места, где мы остановились, я увидела его полуразрушенное основание.

— А что, если обратиться к самому королю? — спросила я. — Если герцог так долго не появлялся в Данвиле, и никто не знает, где он сейчас находится, то не является ли это основанием для того, чтобы его величество вмешался в эту ситуацию? Ведь то, что происходит сейчас, наносит вред очень многим помещикам. Король мог бы издать указ, который даст право перевести отдельные земли из одной категории в другую. Разумеется, это будет разовое решение, но скольким людям оно поможет! В конце концов герцог сам виноват, что столь мало интересуется своими владениями.

Браун чуть покраснел. Наверно, мои слова относительно герцога Данвиля показались ему слишком дерзкими. Он явно не привык критиковать власть имущих и теперь чувствовал себя неловко.

— Поверьте, мадемуазель, такое обращение было. Но его величество справедливо ответил, что законы герцогства определяются его хозяином, и вмешиваться в это он не желает.

Я разочарованно вздохнула. Я могла понять, почему его величество не хотел ссориться с сильным феодалом, и всё же это показалось мне не слишком правильным. Уверена, герцог не имел бы ничего против такого вмешательства. И это пошло бы на пользу не только герцогству, но и всей стране. В Илларии снова выращивалось бы достаточно пшеницы, чтобы не было необходимости покупать ее за границей.

Мы развернулись и покатили в сторону леса. Здесь я уже стала присматриваться к лугам, по которым мы проезжали, куда более внимательно.

Не могло быть и речи о том, чтобы распахать те участки, что находились на открытых местах в непосредственной близости от усадьбы. А вот луга, скрытые от чужих глаз дубравой, вряд ли привлекли бы чье-то внимание. Так почему бы нам не превратить их в поля?

— Вы с ума сошли, мадемуазель! — побелел от страха месье Браун. — Я уже говорил вам, к чему всё это может привести. Но если это вас не убедило, то позвольте еще сказать вам, что это потребует дополнительных средств и рабочей силы. Не так-то просто распахать ту землю, которая никогда не пахалась.

— Но разве у нас мало крестьян? — удивилась я. — Не думаю, что они откажутся поработать в обмен на обещание зерна с будущего урожая.

— Даже если и так, мадемуазель, то подумали ли вы, что мы будем сеять? Мы не сеяли пшеницу уже несколько лет, и тот запас семян, что у нас когда-то был, уже не может быть использован. А купить новое зерно мы не сможем.

— Вы говорили, что крестьяне всё-таки засевают свои поля. Что, если мы возьмем зерно у них в долг? Урожай на целинных землях будет не в пример больше, чем на тех участках, которые принадлежат им. А значит, мы постараемся обеспечить пшеницей и их тоже.

Глава 14. Первые шаги

Я хотела проехаться по деревням, чтобы поговорить со всеми нашими крестьянами. Но месье Браун сказал, что так не делается.

— Негоже, госпожа, хозяйке имения приезжать к тем, кто живет на ее земле. Это им надобно прибыть к вам, чтобы выразить свое почтение. И разговаривать следует не со всеми, а только со старостами. А уж они передадут ваши слова остальным.

Мне хотелось как можно скорее обсудить мою затею с теми, кто должен был принять во всём этом непосредственное участие. Но всё же я предпочла положиться на мнение управляющего. Он лучше знал здешние порядки, и я совсем не хотела сделать что-то, что дало бы повод местным жителям меня не уважать.

Деревень в Мансфилде было три — одна большая, в не одну сотню дворов, и две куда более скромные по размеру. Месье Браун лично объехал их все и сообщил мне, что старосты прибудут в господский дом спустя два дня.

Ну а поскольку до этого момента сделать я всё равно ничего не могла, я предпочла сосредоточиться на других делах.

Селестин уже привела в порядок гостиную и столовую залу. Да, мебель в них осталась всё той же, а выцветшие обивка стен и ковры на паркетных полах не стали ярче. Но в этих комнатах хотя бы стало чисто, а хрустальные люстры и бронзовые канделябры были начищены до блеска.

Экономка трудилась как пчела, занимаясь не только наведением чистоты, но и приготовлением еды на кухне. А ведь это тоже было делом не простым. Принести дрова, затопить печь, а потом, после трапезы, помыть посуду.

Я несколько раз предлагала ей свою помощь, но от такого предложения она только приходила в ужас.

— Вы не должны так поступать, мадемуазель! — убеждала она меня. — Если кто-то из наших соседей или крестьян увидит вас за работой, то что они подумают о вас? Простите, что говорю об этом, но вы еще не замужем, и вам надлежит заботиться о своей репутации.

Хорошо, что в Мансфилде не знали о том, что однажды я уже помолвлена и жених бросил меня. А то они непременно увязали бы это с моим неподобающим поведением.

Но и сидеть без дела я не могла. А потому я решила заняться артефакторикой.

Когда я только-только попала в Илларию и впервые оказалась в Соронской академии, именно артефакторика заинтересовала меня больше других учебных дисциплин. Правда, первоначально я думала, что она подразумевает исследование чего-то, что связано с магией. Но нет, под артефактами здесь понимали любой механизм — часы, музыкальные шкатулки, оптический телеграф и даже молниеотвод. То есть то, действие чего было трудно объяснить несведущему человеку. И для простых людей такие артефакты действительно представлялись чем-то магическим.

Эту дисциплину для изучения в рамках академического курса выбирали преимущественно мужчины, поэтому когда я изъявила желание ее изучать, декан бытового факультета пытался меня отговорить. Он уверял меня, что мне будет трудно постичь природу столь сложных предметов. Но я была настойчива, и мое заявление он подписал.

На самом же деле мне изучать артефакторику мне было гораздо проще, чем моим однокурсникам. Ведь там, откуда я попала в Илларию, таких механизмов было изобретено куда больше, чем здесь. И в школе, и в моем первом университете я изучала и физику, и механику, и даже сопромат. Так что я легко могла и сделать, и прочесть чертеж, а также понимала принципы работы тех устройств, что уже применялись в этом времени.

Сейчас меня интересовали артефакты, которые могли использоваться в сельском хозяйстве — прежде всего, конные сеялки, бороны, грабли. А еще более современные металлические плуги, ибо в Мансфилде, как я успела заметить, применялись только деревянные.

Позволить себе купить что-то из этого перечня мы не могли. Но это и не требовалось! Если в одной из наших деревень найдется хороший кузнец, то мы сможем изготовить некоторые орудия прямо в Мансфилде. А там, кто знает, быть может, у нас получится их продавать.

Поэтому я, ничего не говоря Селестин, навела чистоту в маленьком кабинете, который тут был, и засела там с чернилами и бумагой. Рисовала я не слишком хорошо, но надеялась, что моих способностей хватит для того, чтобы кузнец получил общее представление о том, что именно мы должны сделать.

Я так увлеклась этим процессом, что не заметила, как к дому подъехал всадник, и узнала о его прибытии только от экономки.

— Вам письмо, госпожа! — сообщила она, держа конверт в руках, с которых скатывалась мыльная пена.

Ох, а ведь она вынуждена была еще и стирать белье! И как я не подумала про это?

Я забрала у нее письмо и положила его на стол. Я прочитаю его чуть позже. А сейчас мне нужно было решить другой вопрос.

— Мадам Шато! — окликнула я экономку, которая уже собралась оставить меня одну. — Нам нужно нанять еще нескольких слуг! Как минимум кухарку и прачку. Вы не можете делать эту работу в одиночку.

— Но, мадемуазель! — запротестовала она. — Вы слишком хорошо знаете, что мы не можем себе этого позволить!

Да, я это знала. Но и эксплуатировать ее с раннего утра и до позднего вечера мне решительно не позволяла совесть. А значит, нужно было найти деньги на жалованье для дополнительных слуг.

— Быть может, на чердаке или в подвалах есть что-то, что мы могли бы продать? — спросила я. — Конечно, мы не выручим за это много денег, но…

Глава 15. Письмо от отца

«Дорогая дочь!

Надеюсь, мое письмо застанет тебя в добром здравии, и ты не сочтешь обременительным на него ответить.

Полагаю, ты уже довольно нагостилась в Мансфилде и испытываешь желание вернуться домой. Если так, то сразу же по получению ответного письма я отправлю за тобой экипаж.

Всё хорошо в меру, Дани, и свой характер ты уже вполне сумела проявить. Не думай, что я осуждаю тебя за это. Я понимаю, как нелегко тебе было смириться с тем, что его сиятельство поступил с тобой столь неблагородно. Тебе нужно было время, чтобы с этим свыкнуться, и смена обстановки могла пойти тебе на пользу».

Я отвлеклась от чтения и хмыкнула. Барон Лозен всё сводил исключительно к расторгнутой помолвке, не желая брать на себя даже части ответственности за то, что случилось.

Он не понимал, что до тех пор, пока он не переменит свое отношение к ситуации, ничего не изменится в лучшую сторону.

Я отхлебнула из стоявшей передо мной на столе чашки уже почти остывший травяной чай и вернулась к письму.

«Маменька и тетушка передают тебе поклоны и тоже надеются на твое скорое возвращение. Решение относительно Мансфилда нужно принять как можно скорее, пока еще есть возможность найти на него покупателей.

Думаю, ты и сама уже убедилась, что поместье это способно приносить только убытки, и его продажа всем нам пойдет на пользу.

Свадьба графа Ла-Гийона и мадемуазель Шатор состоится через месяц, и мы с твоей матерью и тетей искренне убеждены, что ты должна на ней присутствовать. Там соберется всё высшее общество нашего герцогства, и тебе необходимо показать, что ты перенесла ваш разрыв с его сиятельством достойно и идешь дальше с гордо поднятой головой.

К тому же на этом празднике будет много достойных кавалеров, внимание которых ты могла бы привлечь. Мы были бы рады, если бы вскоре за этой свадьбой последовала и другая — уже твоя».

Как они могли просить меня о таком? Прийти на свадьбу моего бывшего жениха и моей бывшей лучшей подруги! И улыбаться, и делать вид, что это совсем не трогает меня? Но ведь в это всё равно никто не поверит.

Я представила, как все гости будут шушукаться за моей спиной и искать на моем лице отражение моих переживаний, и содрогнулась.

Нет, скорая свадьба Луизы это еще одна причина задержаться в Мансфилде. Так что папенька своим письмом достиг цели, прямо противоположной той, на которую явно рассчитывал.

Я отставила в сторону чашку и взялась за перо и бумагу. Конечно, мой ответ разочарует барона. Но еще больше я опасалась, что он побудит его самого приехать в Мансфилд. А этого мне бы совсем не хотелось.

Поэтому я осторожно написала, что хочу задержаться в поместье еще на несколько дней. И что непременно сообщу, как только мне потребуется карета.

Рассказывать родителям и тете о делах поместья я не посчитала нужным — если они не интересовали их прежде, то вряд ли заинтересовали бы и сейчас. Тем более, что не обо всех делах можно было рассказывать в принципе.

Я не решилась передать поздравления будущим молодоженам, подумав, что это насторожит отца. Пусть он пребывает в уверенности, что я вернусь домой до церемонии.

Запечатав письмо, я вручила его ожидавшему ответ курьеру.

— В добром ли здравии пребывают господин барон, госпожа баронесса и мадемуазель Бювар? — спросила Селестин, когда я пришла к ней на кухню.

— Да, благодарю вас! — откликнулась я. — А теперь, быть может, вы отведете меня на чердак? Нам нужно найти что-то более-менее ценное для продажи.

Она сокрушенно вздохнула, но всё же вытерла о передник руки и повела меня сначала к парадной лестнице на верхние этажи, а после и к узкой лестнице, что вела на чердак.

— Там очень пыльно, мадемуазель! — предупредила она, оглянувшись. — Вы же понимаете, мне было некогда заниматься еще и чердаком.

Неужели она думала, что я упрекну ее за это? И я заверила ее, что всё прекрасно понимаю.

Она распахнула дверь, и мы обе поморщились от скрипа петель, которые давным-давно никто не смазывал.

Мы взяли с собой масляную лампу, но ее света была явно недостаточно, чтобы осветить всё помещение. Впрочем, вблизи хоть и узких, но довольно высоких окон было светло. И именно с этих мест я и решила начать.

Но стоило нам сделать всего несколько шагов, как я чихнула — раз, другой, третий.

— Всё это от пыли, мадемуазель! — разволновалась Селестин. — Давайте я сначала попробую навести здесь порядок!

Но взваливать на нее еще и эту работу было бы несправедливо. Она и так исполняла слишком много обязанностей за слишком небольшую плату.

— Ничего, Селестин, я сейчас привыкну!

И действительно, вскоре я перестала чихать. Аллергии на пыль у меня никогда не было, и я порадовалась, что ее не было и у настоящей Даниэлы Лозен.

Мы начали с большого сундука, что стоял у окна, выходившего на задний двор. В нём было много шуб и прочей теплой одежды. Когда-то наверняка эти наряды были верхом роскоши, но сейчас, слежавшиеся и изъеденные молью, они представляли собой весьма жалкое зрелище.

— Я выкину всё это, мадемуазель! — заверила меня экономка. — Вернее, вынесу на улицу и сожгу.

Глава 16. Встреча со старостами

Старосты, как и обещал месье Браун, прибыли в Мансфилд через два дня. Их было трое, и я еще до того, как управляющий их представил, поняла, кто из них был старостой самой большой деревни.

Месье Том Тасьен, староста деревни Валанже, и был одет, и держался совсем по-другому. Явно новый сюртук из хорошего материала, блестящие кожаные сапоги и пенсне на мясистом носу. Причем со зрением, кажется, у него было всё в порядке, а очки нужны ему были лишь для того, чтобы подчеркнуть, что у него хватает на них денег.

Ему было лет сорок, и он был среднего роста, полноватый, с гладким, лоснящимся от пота лицом.

И поклонился он мне не так низко, как двое других, сразу обозначив свое более высокое по сравнению с ними положение.

А мне стало интересно, как изменился его доход за то время, что Мансфилд нес убытки.

Питер Кулон, староста деревни Ганьяк, был уже пожилым человеком, с седыми волосами и бородой. Он смотрел на меня настороженно и, кажется, сам еще не понял, рад он моему приезду сюда или нет.

А вот третий староста, из деревни Ла-Понс, был не старше тридцати лет, и его приятное, идеально выбритое лицо было озарено приветливой улыбкой.

— Я Ноэн Чизар, госпожа, и я счастлив, что в Мансфилде вновь появилась хозяйка!

Он единственный поприветствовал меня столь дружелюбно, и я улыбнулась ему в ответ.

Я сама хотела рассказать им о своей идее распахать луга и засеять их пшеницей, но месье Браун, кажется, всё-таки проговорился. Потому что как только я начала рассказ, то сразу поняла, что всё это им уже известно.

Нет, я не была разочарована болтливостью управляющего. Может быть, даже хорошо, что он начал этот разговор с ними раньше, и у них было время над этим подумать.

Но я была разочарована их реакцией на мои слова. Теперь их лица выражали столь явное сомнение, что у меня опустились руки. Если они не верили мне сейчас, то какой смысл был начинать это дело. Без их помощи я не справлюсь. И если они не захотят участвовать в этом проекте, то сама я встать за плуг или соху не смогу.

— Простите, госпожа, но это невозможно! — сказал Тасьен, когда я замолчала. — И я полагаю, вы сами понимаете это.

Они с Брауном переглянулись, и это послужило дополнительным подтверждением того, что эту тему они уже обсудили.

— Что именно кажется вам невозможным? — холодно уточнила я.

— Это незаконно, госпожа! — сказал он то, что я действительно знала и сама. — До тех пор, пока герцог Данвиль не разрешит нам распахать луга и превратить их в поля, мы не можем этого делать.

Да, это было записано в законе герцогства Данвиль. Но в нынешних условиях такой запрет казался абсурдным.

— Не сомневаюсь, что герцог Данвиль охотно разрешил бы нам это, — с трудом сохраняя спокойствие, возразила я. — Ведь узнай он о том, что плодородные земли оказались затопленными, он и сам захотел бы их чем-то заменить. Но проблема в том, что мы не знаем, где находится его светлость и не можем получить его разрешение.

— Именно так, госпожа, — согласился Тасьен. — Поэтому нам надлежит отказаться от этой затеи и ожидать возвращения герцога.

— А если он не вернется? — воскликнула я. — Что будет с этой провинцией, если она не восстановит свои пшеничные поля? Насколько я понимаю, кроме как зерном, торговать нам особо нечем?

На глазах у меня появились слёзы, а губы задрожали. И заметив это, месье Браун поспешил вмешаться в разговор:

— Мы заботимся, прежде всего, о вас, мадемуазель Лозен! Ведь именно вас обвинят в том, что вы нарушили закон. И всё может закончиться тем, что у вас отберут поместье.

Да, я понимала и это. Впрочем, даже если мы решим придерживаться закона, это всё равно не позволит нам сохранить поместье. Папеньке нечем будет расплачиваться по закладной, и Мансфилд перейдет к банку или другим кредиторам.

— Тогда что предлагаете вы сами? — спросила я управляющего. — Как еще мы можем заработать денег? Может быть, на этих роскошных лугах можно пасти коров и лошадей, которыми мы потом тоже могли бы торговать? Или продавать лес?

Он посмотрел на меня как на неразумного ребенка, и я почувствовала, что краснею.

— Простите, мадемуазель, но это тоже невозможно, — и для убедительности он даже покачал головой. — Мы всегда продавали только зерно и неплохо на этом зарабатывали. А чтобы разводить коров или лошадей, их нужно сначала закупить. Это можно было бы сделать несколько лет назад, но сейчас на это у нас уже нет средств. Что же касается леса, то в Данвиле и соседних провинциях этот лес есть в каждом поместье, и тут его никто не станет покупать. А отправлять его на другой конец страны слишком накладно.

Он так и не ответил толком на мой вопрос. Похоже, своих предложений у него просто не было.

Я посмотрела на Питера Кулона. Он был старшим из них, и к его словам наверняка прислушались бы и другие. Но он тоже покачал головой, давая понять, что не на моей стороне.

Я была близка к тому, чтобы расплакаться, когда заговорил Ноэн Чизар.

— А я готов рискнуть, госпожа! Народ у меня в деревне беднеет всё больше и больше, и любой мужчина с радостью станет делать то, что вы велите, если будет знать, что сможет на этом заработать.

Глава 17. Ярмарка