Вася Красина и Замочная скважина

Для всех и особенно для тех, кто не читал первую часть

Всем привет! С рождения меня зовут Василиса. Вася, Васька, Васюта для близких друзей и родителей. Такое вот сказочное, старинное имя. Еще у меня есть классный бульдог, часто слюнявый настолько, что приходится за ним бегать с платком и собирать липкие слюни. Сама я работаю в Бюро изменения судеб, как бы глупо или фантастично это для вас ни звучало. Да-да, это не сказка, а объективная реальность, с которой мне посчастливилось недавно столкнуться.

Но давайте я обо всем расскажу!

Мой начальник, весьма неординарная личность, говорит, что Земля — один мир из многих. Она тоже хранит секреты, что всегда открыты для тех, кто знает основные ключи. Клиентам он помогает изменить жизнь, а нам, сотрудникам БИС, познать главную проблему человечества и отыскать путь к свободе.

Вот уже несколько дней мы занимаемся в тренировочной программе под названием «Замочная скважина». Где Буров ее достал — неизвестно, но шеф назвал эти занятия курсами повышения квалификации. Каждый день мы подглядываем за людьми. Настоящими. Живущими в разных городах, разных странах. Ищем решения их проблем и моделируем новую вероятность их жизни. Жаль, но программа носит исключительно демонстрационный характер, ведь вмешиваться без согласия людей в их судьбы никто из нас не имеет права.

А вмешиваемся мы в судьбы наших клиентов. Тех, кто обратился в бюро за помощью и готов в жизни что-то менять. Чаще всего мы решаем задачи простые, но иногда появляются люди, чьи поступки могут прямо влиять на судьбы многих людей.

— Василиса! Через пять минут начинаем! — крикнул Глеб из приемной, приглашая меня на занятие.

Я откинулась на спинку кресла и потянулась. Затекшие мышцы с благодарностью отозвались на движение и чуть заболели из-за притока крови, заставив меня от удовольствия слегка прикрыть глаза.

Радость проживания в настоящем моменте могут подчеркнуть только чувства. Когда не думаешь о прошлом, не тревожишься о предстоящем, а лишь отмечаешь аромат чайных роз, что оказались по случаю дня рождения в вазе, или яркий солнечный свет за окном, освежающий золотую листву, или яркий аквамарин безоблачного глубокого неба. Еще — шероховатость подлокотников, так разительно отличающуюся от гладкости полированного стола… Делаешь глубокий выдох, вдох, наполняя легкие воздухом. Быть в моменте — значит жить в гармонии с собой и Вселенной. А жить в гармонии — значит идти своим Путем. Так говорит мой начальник.

Взгляд упал на часы. Двадцать минут первого, а я еще и половины отчета не сделала. Загруженный рабочий график забирал все силы, но для Бурова подобный довод никогда не станет оправданием. Скорее наоборот. Его требовательность порой приводила в недоумение. Он будто получал удовольствие, глядя на то, как сотрудники работают на износ, и заваливал нас заданиями. Правда, и оплачивал хорошо, что компенсировало все неудобства.

В кабинете у шефа собрались еще не все. Настя копалась в новеньком смартфоне в ожидании остальных. Глеб настраивал со своего ноутбука большие экраны, висящие на стене. На них вот-вот появится видео из программы. Максим Козлов сидел с закрытыми глазами и безмятежным лицом. Наверняка, медитировал. Алена наливала себе чай в подсобке. Елизавета Андреевна в приемной стучала по клавишам своего моноблока. Чужие судьбы ее не интересовали (что неудивительно, когда собственных тараканов по горло), и Буров не возражал. Неинтересно было и нашей Ирине. Она всегда ссылалась на занятость. То нужно свести баланс, то подготовить к отправке отчет, то разнести документы… У бухгалтера всегда дела, и, пожалуй, для этого были свои основания. Бухгалтеры никогда не сидят без работы — это я знала из прошлого опыта.

Как только все разместились по привычным местам, Глеб приглушил освещение. Экран, показывающий эмоции новой «подопытной», засветился темно-синим, местами черным. На графике поплыла ломаная линия, показывающая высокий уровень тревоги.

— Начинаем, — произнес за моей спиной Михаил, как всегда, появившийся вовремя. — Перед вами некая Катерина Д. Тридцать пять лет. Разведена. Муж ушел к другой. Одинока. Боится боли, но при этом с завидным постоянством попадает на травмы.

Сет 1. Погоня за травмой

Катерина всегда боялась боли. Наверное, ей стоило давно привыкнуть к ней, но всякий раз, когда случалось несчастье (а случались они очень часто), восприятие боли оставалось прежним. Сначала травма, отупение, затем — резкая вспышка, накатывающая волной, слабенькой или не очень, и разливающийся в сознании кошмар, временами доходящий до паники.

«У вас очень низкий болевой порог. Такова ваша особенность. Берегите себя», — так отвечал любой врач, которых Катерина на своем веку, пусть и недолгом, повидала достаточно.

Конечно. Беречь. Еще бы поделились рецептом, как не встревать в неприятности, чтобы надежно и без лишних вложений.

Новая терка для нарезки овощей длинными полосками была по-настоящему острой. Морковь легко скользила по пластиковому покрытию и еще быстрее — по лезвиям, превращаясь в будущий вкусный салат. Пальцы крепко держали уменьшающуюся морковь, и Катерина сосредоточилась. Нельзя пораниться. Она просто обязана быть крайне внимательной.

Особенность восприятия боли. Это совсем не та особенность, которую хотелось иметь. Люди вон добиваются каких-то успехов в карьере, в профессии за счет своих особенностей, а у нее такая, только что и завернуться в саван или запереться в комнате, оббитой поролоном и тканью.

Ай! Рука наклонилась вперед и с силой прошлась по лезвию. Холодный металл равнодушно отсек лоскут кожи вместе с мясом. Катерина отдернула руку, но поздно. Из рваного пореза быстро выступала кровь, пока не хлынула ручейком прямо на пол.

Затошнило, но Катерина взяла себя в руки. Бросилась к аптечке, схватила перекись, бинт, а когда управилась, медленно осела на пол. Мелкая дрожь била тело и не поддавалась контролю, заставляя чувствовать себя очень скверно.

Проклятье… Может, порча какая. Кому-то она так перешла дорогу, что мучениям не видно конца? Может, дура-соседка из-за вечных скандалов? Взгляд у нее черный, завистливый, как у старой ведьмы. За своих приблудных собак и кошек, которых подкармливает возле подъезда, готова всем глотки порвать. И вот же скоро обед, а у нее толком ничего не готово. Чем тогда кормить Саньку? Сейчас же со школы придет…

***

— Это больно — так порезаться!

Я поморщилась, отвлекаясь от застывшей картинки. Видео стояло на паузе. Бросила взгляд на соседний экран. Графики на мониторе пылали синими и красными оттенками, показывая уровень страха и раздражения Кати. Вероятно, боится, что истечет кровью или подхватит инфекцию, раздражена болью и тем, что сильно поранилась. Теперь ей не до обеда, пока не успокоится. Да и настроение безнадежно испорчено.

— Ваши варианты? — спросил Михаил. — Какой может быть причина того, что она постоянно себя травмирует?

Начальство стояло за спинами, лишая нас возможности видеть его глаза. В массивном кресле быстро не развернешься, постоянно выкручивать шею тоже мало приятного. Да, в общем-то, это и не нужно. Буров все равно не подскажет, а ответить можно и так.

— Прошлое воплощение? — предположила Настя. — Расплачивается по прошлым долгам?

— Не совсем, — прокомментировал Буров. — Любите вы всё валить на прошлые жизни. Какие еще варианты?

— Врожденная неуклюжесть? — выступил Глеб и развернул к нам свой планшет. На нем виднелась фигура в круге, похожая на многоугольную звезду, пересеченную множеством ломаных линий и точек. И еще несколько парных таблиц, заполненных мелким шрифтом. — Смотрю вот недавнее прошлое. Только в октябре Екатерина упала два раза, стукнулась локтем об дверь, нанесла себе раны ножом. Еще пару раз обожглась, пока готовила возле плиты. Пожалуй, она рекордсмен по несчастным случайностям.

Глеб Репнин — как всегда. Решил и на этот раз отточить свои навыки, запустив одну из специальных программ по вычислению вероятностей. Надо отдать должное, его инструменты и знания всегда хорошо помогали, заставляя меня каждый раз удивляться тому, как легко и просто считывать прошлое, настоящее и будущее с информационного поля Земли.

— Рассеянность? Устает, плохо спит? Ей надоела рутина?

Посыпались предположения, и я все-таки повернулась, чтобы увидеть лицо Михаила. Он отрицательно покачал головой. Вид у Бурова был откровенно скучающим, будто он и не ждал от нас большего, а наши тренировки воспринимал не иначе как детскую возню в песочнице. Впрочем, отчасти это было именно так.

— Что нам еще известно о ней?

— Молодая мать. Воспитывает десятилетнюю дочку. Работает кассиром в супермаркете, квартира досталась от бабушки.

— Прекрасно…

— Есть что-то по существу или обойдемся «прекрасно»?

Саркастичное замечание Бурова вдруг поставило на обсуждении точку. Все молчали, запас идей куда-то иссяк. То ли осенний день был таким слишком «зимним», что хотелось спать, а не думать, то ли мы и правда дружно тупили, все еще перебирая в уме обозначенные варианты. Как назло, ничего умного в голову не приходило.

Буров снял серый пиджак, бросил его на свое кресло и неспешно закатал рукава рубашки, давая нам время. Терпения ему не занимать, что нам с успехом и демонстрировалось.

— Может, и правда проклятье? — предположила я. — Или порча?

Михаил усмехнулся, остальные одарили меня скептичными взглядами. Но это меня не смутило.

Право на спасение и неприятная правда

Итак, Шурзин Тимур. Умный, мог быть успешным, счастливым мужчиной, если бы не одно «но». Он — абьюзер, и едва не довел беременную жену до самоубийства. Чуть не потерял двух детей, а когда жена от него все же сбежала, (не без помощи бюро, надо отметить), вступил на роковую ветку судьбы. Если ничего не исправить, то совсем скоро Тимур допустит грубейшую ошибку на службе, которая приведет к гибели более двухсот человек.

Прошло уже больше двух недель с момента, как Алия бросила мужа и переехала к маме, а мое желание предотвратить трагедию так и повисло в воздухе. Кивок Бурова — вот, пожалуй, и все, что удалось получить от начальства. Воодушевленные слова Глеба, что мы «будем решать», так и остались словами.

Сначала я молча ждала. Но когда увидела, что никому нет дела ни до Шурзина, ни до гибели лайнера, начала сомневаться в успехе выбранного курса. Даже молчаливое согласие Бурова виделось теперь не как твердое «да, мы этого так не оставим», а скорее как «да, оставим». Еще и тренинг этот… «Замочная скважина» — как дополнительный знак невмешательства.

— Михаил, у меня есть вопрос, — произнесла я, привлекая внимание. — Время идет. Совсем скоро Тимур допустит ошибку, а мы ничего не придумали.

— Шурзин все еще не наш клиент, — ответил Буров. — Почему мы должны ему помогать?

— Алия тоже не была нашей клиенткой. За нее попросила подруга.

— И заплатила за наши услуги. Но даже в этом случае мы влияли на Шурзину косвенно, подстраивая обстоятельства. Пока ты не вмешалась со своей правдой. Твоя попытка прямо повлиять на клиентку могла привести к непоправимому.

— Но не привела же!

— Не привела. Считай, тебе повезло.

Михаил пристально смотрел мне в глаза, я отвечала ему тем же. Упрямая и недовольная, надеялась, что смогу повлиять на начальство, вызвать в нем хоть немного сочувствия или стыда. Авиакатастрофа из-за ошибки Тимура разве не форс-мажор, вызванный исправлением судьбы его жены?

Уверенность в том, что это бюро где-то допустило ошибку, крепла с каждой минутой. Мы должны были сработать как-то иначе, изменив ситуацию. У нас ведь есть знания и опыт. А раз уж случился форс-мажор, то мы должны сделать все, чтобы ошибку исправить.

Но Буров, кажется, думал иначе. А еще понимал, какие мысли неслись табунами в моей рыжей головушке. Потому что вдруг улыбнулся и махнул рукой, приглашая присесть. Дождавшись, когда я сяду в кресло, он разместился напротив и продолжил спокойнее, чем прежде:

— Послушай, Василиса. Ты должна понимать, что есть действия, направленные на изменение реальности. А есть действия, направленные на изменение человека. Мы можем косвенно влиять как на реальность, так и на человека. А можем влиять прямо, меняя реальность или человека. Но в каком случае бюро имеет право прямо влиять на человека, руководствуясь принципом свободы выбора? И вообще, зачем существует бюро?

Уел. На эти два вопроса нельзя ответить неправильно.

Буров ждал. Ждали мои коллеги, что не успели уйти, а теперь внимательно следили за нашей беседой.

— Мы можем прямо влиять на человека, если у нас есть его согласие, — ответила я на первый вопрос. Пришлось ответить и на второй: — Бюро работает с теми, кто хочет меняться.

— Верно. Или с теми, за кого платят. Но в этом случае мы ограничены. Мы можем попытаться изменить реальность, прямо или косвенно влияя на нее, или косвенно повлиять на человека, чтобы изменить его Путь. Так было с Алией до твоего прямого вмешательства. Так было с Петей Филиным, пока он и его мать не дали прямое согласие. Ты работаешь в бюро не так долго, но я надеюсь, этот разговор больше не повторится.

— Как можно быть таким… меркантильным? — Я не желала сдаваться. — Речь сейчас не только о Тимуре, но и о пассажирах лайнера, который в будущем разобьется! Если мы об этом узнали, может, это от Вселенной нам знак, что нужно все изменить?

— Может, знак. А, может, и нет. Меняя настоящее, ты меняешь будущее. Пространство вариантов огромно. В новых обстоятельствах Тимур допустит ошибку. Но, если бы Алия и дети погибли, Тимур мог точно так же ошибиться, испытывая уже другие эмоции. Можешь ли ты утверждать, что этого никогда не произошло бы?

— Нам уже не узнать, как развивались бы события после гибели Алии и детей. А люди в лайнере не виноваты! — Я уперто стояла на своем.

— И у них будет свой выбор и обстоятельства. Уж, поверь. Погибнет тот, кому пора уйти.

Этот разговор с Буровым хоть и прояснил основные моменты, но, в сущности, для меня ничего не решил. Смирения не наступало. Ну не могла я принять с миром то, что мой шеф подписал приговор Тимуру, который наверняка сядет в тюрьму, когда выяснится причина аварии, а еще — сотням простых людей. Взрослых и детей, что сядут в тот злосчастный день в самолет и полетят в отпуск. Или домой. Или в командировку.

Да. Согласия от Тимура на вмешательство в его судьбу не было. Мы не знакомы, а если даже познакомимся, то вряд ли Шурзин поверит мне. А то и поднимет на смех. Вспомнить только, как отвратительно он поступил с Алией, уничтожив визитку бюро.

Вот так я и зашла в тупик, из которого не видела выхода. Часть меня внутри уже горевала от неспособности повлиять на реальность. Часть надеялась, что, как только в программе Глеба сформируется точная дата события, у меня появится план.

Вернуть нельзя отпустить

Алия не успела отложить мобильный после разговора с Василисой, как во входную дверь позвонили. Мелодия разлетелась по дому, рассыпавшись хрустальным бисером по закуткам, и через мгновение все стихло.

В холле послышались шаги мамы, спешащей встретить пришедшего, скрежет дверного замка, звуки мужского голоса, прерываемого недовольным женским. Гостю были не рады, его не ждали и пытались отправить восвояси.

Алия думала об этом с усмешкой. Не меняется мама, не любит случайных гостей.

Затем голоса смолкли, но раздались шаги, и дверь кабинета открылась.

От одного взгляда на Тимура, который закрыл собой большую часть дверного проема, у Алии все внутри всколыхнулось, задрожало, растеклось жгучей обидой, что нисколько не уменьшилась за прошедшие дни. Боль обострилась, налилась тяжестью в мышцах и тисками сковала их.

Тимур. Ее муж девятнадцать дней не появлялся, не звонил, и вот… Стоит, высокий, красивый, одетый с иголочки… В форме, в белой служебной рубашке, даже совсем не уставший. Буравит пристальным взглядом из-под прямого разлета чуть сведенных бровей. В темных глазах до сих пор плещется ночь, что когда-то так восхищала ее и заставляла раз за разом прощать в надежде на перемены.

Что ж… Доверчивой дурой была.

— Алия, — голос мамы из-за спины мужа показался слегка виноватым, — не смогла остановить. Требует встречи с детьми. С тобой хочет поговорить.

С чем пришел? Что хочет? Может, все осознал? Неуместная здесь и сейчас надежда внезапно робко засветилась под горечью потери, но Алия не разрешила себе расклеиться, как и не захотела ответить.

Стояла молча, собиралась с силами, выжидала. Ну точно маленький звереныш в кустах, следящий за тем, как мимо крадется хищник. В надежде, что не заметит, не учует ее настроение, а то и передумает в последний момент. А еще лучше — развернется, сбежит.

Нет, для слабости не место, не время. Она будет — обязана быть! — хоть немного сильнее! Хотя бы сейчас. Перетерпит и позже поплачет.

— Алия?

Настороженный, даже заботливый тон мужа — и короткая пауза. Шаг Тимура к ней, и Алия отшатнулась, показывая, что лучше ему оставаться на месте. Бросаться к нему в объятья или просить остановиться не было никакого желания. Приказать бы уйти, но не послушает. Будет только хуже, если Тимур разъярится. Она не вынесет грубой ссоры. Совсем.

Дрожь растеклась по телу, память заботливо подсказала моменты, о которых хотелось забыть. Оскорбленная, растоптанная предательством, Алия почувствовала в горле комок и быстро отвернулась к окну. Взгляд упал на мокрый коричневый куст, на нем почти не было листьев. Ветер нещадно трепал оставшиеся золотые полоски, грозясь их вот-вот оторвать.

Эти полоски — как ее любовь к Тимуру. Когда-то ее было много. Когда-то она сама, Алия, цвела, сияла, радовалась мужскому вниманию и верила в его любовь. И что же случилось потом? Ссоры на пустом месте, скандалы, обвинения и угрозы, ругательства беспощадно срывали с веточек ее нежности все, что давало надежду на счастье.

Сейчас Алие очень хотелось сбежать, но тогда придется пройти мимо мужа…

— Алия, долго это будет продолжаться?

Тимур был недоволен. Раздражение мужа Алия почувствовала сразу же, как и внезапно навалившуюся усталость от своей реакции на него, от его плохо скрываемой злости. Привык командовать, привык, что всё всегда по его. В душе поднялся протест, и снова на вопрос не ответила. Просто стояла, перебирая пальцами четки с отцовского стола, что так удачно попались под руку. Они чуть-чуть успокаивали.

— Алия, давай поговорим.

— Нам не о чем разговаривать, — на удивление сухо прозвучал ее голос.

— Я хочу отвезти детей к маме. Мои родители их почти месяц не видели.

— В другой раз.

— Мама давно просила. Что я ей скажу?

— Скажи, что мы гостим у моей мамы.

— Сколько можно гостить? Пора возвращаться домой.

— Домой?

И тут Алия засмеялась. С горечью и от души. Все лучше, чем плакать. За это время у нее многое получилось обдумать. Например, что отношения с Тимуром давно зашли в тупик. Он столько времени мучил ее, обижал за то, что она просто любила и старалась сохранить тепло в семейном очаге, родила ему дочерей. Сейчас вот беременна третьей. В награду он ее предал. За все время отсутствия Тимур даже не вспоминал о них, развлекался с любовницей и думает, что она стерпит. Не стерпит! И не простит! Будет плакать, зубами грызть ночами подушку, лишь бы не допустить примирения.

Те вечер, ночь и утро, когда приехала мама, Алия помнила в мельчайших подробностях. Если бы не тот зонт, не звонок, могло случиться что-то страшное. Но вот что? Алия не имела понятия. Просто чувствовала, садясь в такси, будто родилась заново. Будто ее решение попробовать жить без Тимура, найти в себе силы для этого, открыло какую-то дверь. Тогда был сделан такой важный шаг, что развернуться нельзя. Нельзя по-старому, можно только по-новому. А мужу Алия больше не верила. Любила по-прежнему и до сих пор плакала оттого, что Тимур все испортил.

И вот он — Тимур. Стоит и смотрит на нее испытующе, зовет домой, как ни в чем не бывало.

— Разве можно назвать домом тот, где протухла семья? Будто гнилая рыбешка?

Долгожданная встреча

Несмотря на то, что моя встреча с Алией была делом исключительно добровольным, практически дружеским, она не прошла мимо внимания Бурова. Шила в мешке не утаишь, тем более в кабинете начальника, поэтому, едва закончился разговор с Алией, Михаил задумчиво меня осмотрел, а затем произнес: «Иди, если хочешь, но помни, что бегать с добром за людьми никогда до добра не доводит». На что я со всей ответственностью важно кивнула.

Аллеи в парке были сплошь усыпаны желтыми и красными осенними листьями. Яркий ковер, заботливо сотканный природой, придавал красок ноябрю, волшебно смахивал с настроения тоску и уныние. Запах мокрой земли и стылый воздух заставляли задумываться о приближающейся зиме, что принесет с собой белый снег и приготовления к Новому году, новым планам и желаниям.

Я шла по дорожке в предвкушении встречи с Алией. Не терпелось расспросить ее о делах, узнать, чем она занимается, об отношениях с мужем. Отчетливо понимала одно: я должна быть очень тактичной. Именно Шурзина сейчас была связующей нитью с Тимуром и возможностью изменить будущее. Мне так хотелось надеяться.

Еще немного жалела, что мой любимый Бракс вынужден сидеть в квартире в такой прекрасный солнечный день. Уж он бы повеселился здесь, гоняя опавшие листья. Пообещала себе, что в субботу выведу его погулять на природу. Поедем с ним за город, к речке. Ни поводка, ни намордника, — ничего, что помешает собачьей свободе, и несколько часов мы вдвоем. Возьму с собой рюкзак с бутербродами, в термосе горячий чай с имбирем, лимоном и медом…

— Василиса, привет!

Радостный голос Алии раздался из-за спины, и моего плеча коснулись рукой. Мягко, но в то же время уверенно. Я повернула голову и удивилась легкой перемене во взгляде молодой женщины, в котором не так давно плескались тоска и безжизненность. Теперь в нем был интерес, а еще как будто надежда. Я пытливо всмотрелась в симпатичное лицо, не терпелось все выяснить.

— Привет. Ну, как ты?

— Хорошо. Знаешь… — Алия чуть помедлила и выпалила как на духу: — Я ведь ушла от Тимура!

— Давно?

— Девятнадцать дней назад.

Я отметила точный временной интервал, показавший, что Алия считает дни, а еще — актуальность темы, с которой Шурзина начала нашу беседу. Впрочем, зачем мне звонить, будь это иначе?

— И как ощущения?

— Непонятно. Думала, стану счастливее, но не стала. Мне больно. Скучаю по Тимуру, семье. Вернее, по тем временам, когда у нас было все хорошо. Мне кажется... иногда… что надо его простить. Мужчины ведь полигамны. А девочкам нужен отец. Он ведь их очень любит.

Я задумалась. Начать отговаривать Алию от прощения, сказать, что она ошибается? Нельзя. Сразу начнется поиск оправданий, доводов в защиту Тимура. В этом исходе меня убедили сомнения Шурзиной. Она нестабильна, болеет душой, мечется от обиды на мужа к желанию его вернуть, что в ее положении абсолютно нормально. Поэтому лучше всего согласиться.

— Можно и простить, если сможешь потом с этим жить и не думать о его пассиях, не ревновать, когда он будет задерживаться даже по работе. Снова поверить ему. Ты готова?

Алия не ответила. Да и что могла рассказать преданная и оскорбленная в доверии женщина? Видно же, какие страдания ей причинил Тимур. Можно долго делать вид перед собой и людьми, что у тебя все в порядке, уговаривать себя, искать веские «доводы», возрождать раз за разом надежду, но иногда достаточно простого вопроса, чтобы вылезла неприглядная правда. Один вопрос — как холодный душ голове и эмоциям. Что и произошло.

Мы шли по дорожке. Долго шли. Шелестели под ногами листья, и вдруг в кустах поблизости так свистнула птица, что мы обе оглянулись на звук. Она будто заставила Алию встрепенуться и вспомнить о цели встречи. Ведь ей хотелось поговорить, излить душу, услышать нужные слова. Мне хотелось надеяться, что и почувствовать поддержку. Пусть не сразу, а немного позже, когда разум возьмет верх над печалью.

— Он сегодня приехал к маме, — неожиданно рассказала Шурзина. — Хотел увидеть детей. Его не интересовало, как мы жили все это время. И вдруг как снег на голову свалился. Красивый такой. Наглый и сильный.

Ну, насчет силы Тимура я бы поспорила. Физически развитый — может быть. Но для меня сильный человек уж точно не тот, кто пытается самоутвердиться над более слабыми через насилие. А романтизация мужа — совсем дурной знак после всего произошедшего, показывающий зависимость женщины. Она была и три недели назад, и вряд ли сейчас уменьшилась.

— И что? Как прошла встреча?

— Как узнал, что я иду на прогулку одна, устроил мне сцену ревности.

— Оскорблял тебя?

Алия поморщилась, снова ничего не ответила. Я вздохнула. Противоречивость Шурзиной мне не нравилась. Если Тимур начнет ее «возвращать», то не пройдет и месяца, как все продолжится. И на этот раз неизвестно, чем закончится. Говорят, от судьбы не уйдешь, но мне хотелось верить, что люди в состоянии сделать нужный выбор и этим нарушить рок.

— Люди, увы, не меняются, — начала я, — если не хотят этого. А даже если хотят, то процесс этот — не быстрый. Нужны месяцы, даже годы. И желание что-то менять. Вернешься к нему — он снова сорвется. Вероятность огромная. Времени прошло мало.

Алия лишь кивнула, и я поняла, что озвучила ее мысли. К счастью, она понимала, что волшебство вряд ли случится в одночасье. Столько раз обжигалась, столько раз верила, и чем все закончилось?

Старая новая подопечная

Еще с вечера Буров знал, чем закончится встреча Василисы и Шурзиной. Не нужно никаких сверхспособностей, когда знаешь психологию жертвы и той, кто хочет ее спасти. Своим добровольным участием в судьбе Шурзиных и желанием не допустить катастрофы Красина показала высокий уровень эмпатии, самоуверенности и веры в чудо.

Если Шурзина готова идти до конца, решив вырваться из лап абьюза, то получит в лице Василисы прекрасную наставницу (не без его помощи, разумеется). Если сдастся на полпути, спасовав перед трудностями, когда понадобится сила духа и воля, то Василиса получит урок. Оба варианта неплохи для развития в дуальной матрице, и до конца неизвестно, какой из них станет лучшим.

Потому, когда в офисе открылась дверь, а робкий женский голос спросил о помощи, Буров понял, что время пришло. Он смотрел из подсобки, где наливал себе кофе, на уже знакомую ему миловидную девушку с восточными чертами лица. Алие потребовалась ночь, чтобы принять решение и найти дорогу в бюро.

Определенно удачно из кабинета вышла Алена, она же и встретила гостью, опередив на миг Елизавету Андреевну. Та попыталась грузно подняться со стула, но за бесполезностью вернулась обратно.

— Шурзина Алия, верно? — с улыбкой спросила Петровиченко.

— Да… — Произошла небольшая заминка. — А как вы узнали?

— Мы же Бюро изменения судеб. Должны показывать хоть какие-то чудеса. Вам нужны наши услуги?

— Да. Мне Василиса контакты дала. Мы встречались вчера вечером. В парке. Гуляли. Общались, — сбивчиво заговорила Алия, вытащила визитку бюро и показала Алене. — Но я не позвонила ей почему-то. Наверное, надо было предупредить о визите. А я почему-то решила… что сама…

Пальцы Шурзиной подрагивали, да и сама она выглядела очень взволнованной, чем напомнила Бурову лань, готовую в миг сорваться и унести ноги подобру-поздорову. Лань, напуганную шорохом зайца.

Побега допускать не хотелось. Порой безрассудная мелочь может поставить крест на свершениях и увести не туда. Сейчас был тот самый случай. Михаил понял это наверняка и тут же стремительно вышел из своего импровизированного укрытия.

— А вы проходите ко мне в кабинет! — уверенно, как радушный хозяин, пригласил он, показывая на открытую дверь. — Мы поговорим, вы мне все и расскажете. Кофе будете?

— Кофе? Нет-нет, спасибо.

Алия смутилась, кротко взглянув на Алену. Петровиченко кивнула с улыбкой, предлагая сделать то, что только что попросил шеф.

В кабинете Буров смотрел за тем, как клиентка устраивается в кресле. Видел он многих, все вели себя по-разному, но не настолько, чтобы не повторяться. Люди думают, что они уникальны. На самом деле это так и не так.

Алия была робкой, нервозной, совершала множество мелких движений. Ерзала, мяла в руках сумочку, не знала, куда деть глаза. Волос не касалась, не одергивала одежду, не поправляла складки на платье. Понравиться не пыталась, скорее, чувствовала себя не в своей тарелке. Определенно чего-то боялась и почти сожалела о своем появлении тут, что вполне объяснимо. Так всегда выглядит неуверенность, один из многих ее ликов.

Поведение Шурзиной для Бурова было… привычным. Он разместился напротив женщины и положил руки на стол, показывая готовность общаться, открытость и искренность.

— Меня зовут Михаил, а вы, значит, Алия Шурзина. Вы волнуетесь, но вы здесь. Обычно к нам приходят в случае крайней нужды. Итак, чего вы хотите?

— Разлюбить.

Алия вскинула на него свои карие глаза. Наконец он увидел ее взгляд, а в нем — решительность. Это не могло не порадовать. Шурзина настроена воевать, что уже очень неплохо.

И все же мысль надлежало проверить.

— Разлюбить кого?

— Мужа.

— Почему вы этого так хотите?

Алия медлила. Думала, собралась с мыслями. Буров ей не мешал. Чем четче будет ответ, тем лучше прояснятся мотивы человека, намеренного изменить жизнь.

Бывают, конечно, другие. Те, кто просто ноют и жалуются, они этим питают аяты. Обычные жертвы-вампиры. Но таким в бюро ход заказан. Они не видят пути, им не попадется реклама, никто не подскажет, где искать. Михаил ценил свое время и не распылялся по пустякам.

— Он хороший отец… — заговорила Алия. — Девочек любит, балует. Но со мной Тимур ведет себя как тиран. Он плохо со мной обращается. А ведь я ничего плохого ему не желаю.

— Вы хотите разлюбить того, кого не любите. Такой вот парадокс.

— Почему это не люблю?

Шурзина опешила. Она явно не ожидала такого утверждения, пребывая в растрепанных чувствах. Буров этому не удивился хотя бы потому, что жертвы всегда путают любовь с жалостью к себе и получением вторичных выгод.

— И себя вы не любите тоже.

— Почему?

— Потому что зависимы. Терпите плохое к себе отношение и потом сильно страдаете. Жалеете себя. Угадал?

Буров следил за эмоциями на лице Шурзиной и довольно отметил, что попал в яблочко. Недовольство и одновременно растерянность мелькнули в женских глазах, но Алия не нашлась что ответить. Возможно, она и не поняла до конца, что он имел в виду.