Вдовец моей мечты, или Ремонт соседской кармы

Глава 1. Оля

Жизнь дала крутой поворот, и теперь я там, где меньше всего хочется находиться.

В глуши.

Всему виной мои неудачные покатушки с другом на электросамокате, за которые расплачиваться теперь мне ссылкой в дедовскую развалюху. Адвокаты, конечно, все решат, но до тех пор — сидеть мне тут тише воды, ниже травы.

— Макс, не будь мудаком! — пытаюсь достучаться до брата, но ему плевать.

— Я долго терпел твои выходки, Олька. Тебе уже двадцать три. Пора начинать отвечать за свои поступки, — обдает он меня холодом своего тона и бездонных глаз.

Скотина!

— Здесь даже дышать нечем. Мыши вон единственный диван сгрызли, — имитирую приступ астмы, а Макс уже копается в своем мобильнике.

— Я купил тебе раскладушку, — отвечает отстраненно. — Прекращай давить на жалость. Чем быстрее ты распакуешь коробки, тем раньше поешь из новой посуды и ляжешь спать. Для ремонта все доставят через пару дней.

— Для какого ремонта? — хлопаю я ресницами.

— Для этого, — разводит он руками. — Или, думаешь, я привез тебя сюда в поисках твоей совести? Ее у тебя отродясь не было. Зато пригодится уйма твоего свободного времени. Чтобы ты тут окончательно умом не тронулась, займешься ремонтом. Хочу продать этот дом, пока с него можно хоть что-то поиметь.

— Макс, ты издеваешься?! — возмущаюсь я.

— А не надо было пешехода сбивать! — рявкает он, заставив меня насупиться.

Я прекрасно понимаю, что заслужила это наказание, но от одной мысли о том, что мне придется копаться в этом бардаке, меня бросает в дрожь. Я привыкла к дорогим бутикам и ночным клубам, а не к кистям и краскам. Но спорить с братом бесполезно. Он упрямый как осел, и если что-то решил, то переубедить его невозможно.

— Ладно. Некогда мне с тобой нянчиться, — подытоживает он свой приговор. — В машине, между прочим, моя жена с токсикозом мучится. Так что давай обживайся. Навещу тебя, как только смогу.

Макс уходит, а я обреченно оглядываюсь вокруг. Стены обшарпанные, обои местами отвалились, обнажая серые, потрескавшиеся доски. Запах затхлости и пыли проникает в легкие, вызывая приступ тошноты. Идеальное место для исправления грехов.

— Добро пожаловать в ад, Оленька, — шепчу я самой себе и шмыгаю носом, когда хлопает дверь внедорожника.

Брат уезжает, оставляя меня один на один с моей новой реальностью.

Скрежет ключа в замке, и я остаюсь в тишине. Не в той, городской, когда за окном слышен гул машин и разговоры прохожих. Здесь тишина давит, словно вакуум, поглощая все звуки. Кажется, слышно, как бьется собственное сердце.

По скрипучим ступенькам поднимаюсь на второй этаж и морщусь. Пыль въелась здесь в каждый угол, словно напоминая о бренности всего сущего. Паутина свисает с потолка, как траурные знамена, а скрип половиц звучит погребальным маршем.

Интересно, сколько времени понадобится, чтобы пыль просочилась сквозь мои брендовые леггинсы и захватила в плен мои безупречные волосы? Боюсь представить, во что превратятся мои руки после первого же столкновения с этой жуткой шпатлевкой. Наверное, потом придется обращаться к косметологу, чтобы восстановить их былое великолепие.

Пытаясь ни к чему не прикасаться, я осторожно пробираюсь в то, что когда-то было спальней. В потолке приветливо зияет огромная дыра, открывая вид на темный чердак.

Прекрасно!

Романтика деревенской жизни во всей красе.

Похоже, мне придется не только красить стены, но и учиться латать крыши. Ну что ж, зато смогу потом похвастаться перед Миланкой своими строительными навыками. Вот она обзавидуется!

Наверное, стоит сделать селфи на фоне этой разрухи и запостить в статус с подписью «#ДеревенскаяЖизнь #Трансформация #ЯВсеМогу». Хотя братец же строго-настрого запретил мне любые онлайн-движения. Разрешается только личная переписка с тщательной фильтрацией и пролистывание рилсов, если я где-то раздобуду нормальную связь.

Возвращаюсь вниз. С тоской смотрю на коробки, сваленные посреди гостиной, и думаю, неужели Макс в самом деле уверен, что после этого опыта единения с трудом и природой я стану гораздо лучше и мудрее? Я стану злее и грязнее!

С энтузиазмом, достойным лучшего применения, распаковываю первую коробку. И о, чудо! Раскладушка! Не сомневаюсь, что она станет моим уютным гнездышком на ближайшее время. Конечно, зачем сестре ортопедический матрас? Спать на жестком же полезно для позвоночника.

В следующей коробке обнаруживаю посуду. Обычная, белая, без всяких дизайнерских изысков. Хрен мне, а не дорогой сервиз, чтобы хоть как-то скрасить мои унылые трапезы в этом захолустье.

Разбираю остальные вещи. В основном, всякий хлам, который Макс считает мне лучшей заменой привычных ништячков. Постельное белье, какие-то книги без картинок, коврики, спирали от комаров и... садовый инвентарь? Он серьезно?! То есть в его понимании я всегда мечтала о таком досуге? Выкорчевывать сорняки на заднем дворе? Любопытно, что еще брат припас для моего «развития»? Может, учебник по выживанию в дикой природе? Или курс молодого плотника?

Вздыхаю. Как-то совсем не хочется познавать радости деревенского бытия.

Вдруг замечаю в углу коробку с надписью «Сюрприз для Ольки». Даже не верится, что Макс все-таки вспомнил о нашем родстве. Видимо, решил порадовать меня чем-то приятным. Может, новеньким айфоном последней модели, чтобы я могла хоть как-то вернуть себе вкус к жизни в этой дыре, или сертификат в лучший спа-салон города, чтобы потом я могла забыть о кошмаре, который переживаю сейчас? Затаив дыхание, открываю коробку и… нахожу там резиновые сапоги и рабочий комбинезон.

Глава 2. Тимур

Визг, резкий и пронзительный, словно кто-то живьем режет кошку, глушит меня, едва я расслабленно разваливаюсь на шезлонге с бокалом охлажденного просекко[1].

Поморщившись, с презрением кошусь на заброшенный участок по соседству, который уже лет десять зарастает бурьяном и служит тихим пристанищем для ежей и бродячих собак.

Визг не прекращается. Скорее, даже усиливается, переходя в истерический плач. Я вздыхаю. Только бомжей мне по ту сторону забора не хватало.

Отставляю бокал, сую ноги в сланцы и отправляюсь в дом. Камеры у меня натыканы по всему периметру. Одна из них, установленная под самой крышей, дает отличный обзор на соседскую завалюху. Увеличиваю картинку на мониторе и слежу, как какая-то городская блондинистая курица прыгает на огромном муравейнике, машет крылышками и через крапиву лезет в туалет. Значит, не показалось, что хозяева приезжали. Одну даже забыли. А мне до зубовного скрежета не хочется, чтобы спокойствие моего тщательно выстроенного мира было нарушено. Придется провести ликбез у этой истерички в дизайнерских спортивных штанишках.

Надеваю джинсы и рубашку и выхожу из дома. Я вовсе не стеснительный. Мог бы предстать перед ней и в купальных плавках. Но не хочется и свою задницу крапивой обжечь.

Выхожу из своего ухоженного двора, сворачиваю, ногой толкаю старую калитку из сгнившего штакетника и оказываюсь на совершенно другой планете. Здесь все вплоть до воздуха вызывает отторжение, а ведь при жизни Сан Саныча эта земелька дышала и цвела. А сейчас цветет только вода в ржавой бочке.

Городская штучка выходит из туалета, кое-как сдерживая тошноту. Отмахивается от паутины и мух, пыхтит, почти хнычет. Чумазая, злая.

— Эй, фря! — обращаюсь к ней, не собираясь полдня ждать, пока она себя в порядок приведет. — Децибелы убавляй, когда срать ходишь. Не одна в деревне живешь.

Та не сразу соображает, что я в двух шагах от нее, и поворачивается к моему забору, видимо, решив, что с ней мой графитовый профлист разговаривает.

— А ты только из-за стены гавкать можешь? — огрызается, уперев руки в бока. — Цепь не позволяет от будки отойти?

Усмехаюсь. К счастью, брак, держащий меня на цепи, уже позади. Подхожу к ней со спины и говорю прямо над ухом:

— Да нет, цепь я давно зубами перегрыз.

Она вздрагивает и медленно поворачивает голову. Первым делом смотрит на мои губы. Изгибаю их в ухмылке. Она сглатывает.

В ее раскосых голубых глазах мелькает испуг, но быстро сменяется вызовом. Типичная избалованная бестия, привыкшая к острым ощущениям.

— И что дальше? — спрашивает, стараясь казаться смелее, чем есть на самом деле. — Хочешь напугать?

— Напугать? Да ты меня смешишь, — отвечаю, обводя взглядом ее перемазанное землей лицо. — Я просто хочу, чтобы ты знала правила игры. Здесь тебе не мегаполис, где можно орать во всю глотку и плевать на соседей. Здесь тишина — это святое.

Она фыркает:

— Святое? А мне казалось, святое — это свобода слова. Или у вас тут своя конституция?

— У нас тут свой вайб. И он не терпит громких звуков и непрошеных гостей.

— И что ты мне сделаешь? — усмехается, отчего ее заляпанные разводами щечки становятся полными, как у хомячка. — Позовешь на помощь своих деревенских друзей?

— Нет, — отвечаю, наклоняясь к ней. — Я сделаю кое-что поинтереснее. Я научу тебя ценить тишину. Но эти уроки не для слабонервных.

Ее глаза округляются. Кажется, до нее начинает доходить, что я не совсем адекватный. Что ж, это даже хорошо. Пусть боится. Страх — отличный мотиватор для обучения хорошим манерам. Не думала же она, что я стану размахивать кулаками или, боже упаси, звонить в полицию? Нет, я предпочитаю более утонченные методы убеждения.

— Уроки тишины? — переспрашивает, стараясь сохранить браваду. — И что в них входит? Медитация под звуки трактора?

Я смеюсь. Ее попытки иронизировать только подливают масла в огонь моего азарта.

— Нет, моя дорогая, медитация — это для хипстеров. У нас все гораздо интереснее. Мы будем слушать тишину земли. Тишину деревьев. Тишину… мертвых.

На ее лице отражается настоящий ужас. Вот и отлично. Пусть представит себе все самые жуткие картины, которые только может вообразить.

Я наблюдаю за ее реакцией с почти научным интересом. Как быстро сломается эта городская куколка? Как долго продержится ее самоуверенность?

Вижу, как по ее щечкам пробегает дрожь. Кажется, моя маленькая лекция о прелестях сельской тишины начинает приносить плоды.

Она пытается отступить, но я хватаю ее за запястье. Девчонка не худая. С пышной грудью и круглой задницей. Но рука у нее тонкая, хрупкая, фактически бессильная. Зато с татуировкой змеи до самого сгиба локтя.

— Пусти! — рявкает она, вырвавшись из захвата и буквально растоптав меня уничижительным взглядом.

Дерзкая, задиристая и, конечно же, не из пугливых. Отряхивает свою ладошку, словно я ее в грязи извозюкал, и смотрит на меня с нескрываемой ненавистью. А мне смешно. Она же еще не знает, насколько сама чумазая. Вот охренеет, когда в зеркало глянет.

— Знаешь что, деревенщина? — обращается ко мне ядовито. — А не пошел бы ты с моего участка?!

Глава 3. Оля

Твою ж мать! Вот же гад ползучий! Только я начала отдирать от себя эту липкую мерзость под названием паутина и собиралась морально подготовиться к возвращению в дом, как этот маньяк решил продемонстрировать чудеса телепортации. Он что, все это время под кустом сидел, выжидал?

Бр-р-р! Меня аж передергивает от воспоминания о его взгляде. Будто сканер какой-то. Раздевает, облизывает, препарирует. Фу!

Надо немедленно принять душ и отмыться от его ауры.

Но в доме меня ждет еще один «приятный» сюрприз.

Стоит мне переступить порог, как из разворошенной пачки чипсов в разные стороны разбегаются мыши. Целая колония огромных чудовищ, пищащих, шуршащих, скрежещущих. И вроде я не трусиха, но визжу так, что саму себя сильнее пугаю.

Выскакиваю обратно во двор в поисках какого-нибудь оружия, но нахожу лишь покосившуюся лавочку вдоль стены и бессильно падаю на нее.

Сижу, значит, на этой лавочке, оплакиваю свою загубленную городскую жизнь и тут, как черт из табакерки, снова этот Юля. Влетает во двор, волосы назад, рубашка где-то потеряна, запыхавшийся, с бешеными глазами.

— Что опять стряслось? — спрашивает, сверля меня взглядом. — Пожар? Наводнение? Инопланетяне?

— Мыши! — воплю я, тыча пальцем в сторону дома. — Там целый рой мышей! Они хотят сожрать меня!

Он смотрит на меня с таким видом, будто я только что призналась в убийстве единорога. Потом кривится в усмешке, мол, вот она, городская неженка, мышей испугалась.

— Мыши, говоришь? Ну, это не самое страшное, что здесь может быть. Подожди до ночи, когда тараканы выползут. Вот тогда действительно будет весело.

Ненавижу его. Просто всей душой ненавижу. За эту самодовольную ухмылку, за этот снисходительный тон, за эту чертову самоуверенность.

— Знаешь что, колхозный Рэмбо? — цежу я язвительно. — Я сейчас вызову службу по отлову грызунов и попрошу, чтобы они заодно и тебе мышеловку в задницу поставили. Вот тогда действительно весело будет, — передразниваю его.

Он хохочет, откинув голову назад. Запустить мы в него чем-нибудь тяжелым, чтобы заткнуть эту глотку.

— Ладно, ладно, успокойся, городская амазонка, — говорит он, немного угомонившись. — Не буду тебя больше пугать. Сам мышей не люблю. Давай помогу? У меня есть несколько проверенных способов от них избавиться.

— А проверенных способов избавиться от непрошенных гостей-соседей у тебя нет?

— Без своего соседа ты здесь до завтра не дотянешь. Сиди не дергайся! — велит он с важным видом и уходит.

Смотрю ему вслед и думаю, может, все-таки не такой уж он и псих, этот Юля? Может, просто придурок?

Проходит несколько минут, и он возвращается, держа в руках какую-то грязную тряпку и старую жестяную банку.

— Что это? — спрашиваю я с подозрением, медленно поднимаясь с лавочки.

— Это, моя дорогая Ольга Сергеевна, оружие массового поражения, — объясняет он. — Смесь керосина и дегтя. Мыши не выносят этого запаха. Сейчас мы им устроим ароматерапию.

И он начинает методично промазывать этой вонючей смесью наружные углы дома. Запах действительно ужасный, от него не только мыши разбегутся, а вся деревня свалит.

— Э, ты че, и меня травануть решил?!

— Такую змеюку отравишь, — не стесняется он оскорблять меня. — Привыкай. Будешь потом вспоминать, как в русской избе жила, дегтем дышала. А то все эти ваши лавандовые диффузоры — ерунда полная. Вот это — настоящий деревенский шик!

Я закатываю глаза. Да от этого «шика» у меня уже голова раскалывается. И как вообще можно жить в такой вони? Ну да, конечно, ему-то хорошо, он сейчас помажет тут все своим «оружием», а потом у себя в джакузи будет нежиться.

— И долго мне этим дышать? — интересуюсь я с сарказмом. — Может, сразу противогаз надеть? Или вообще здесь не появляться, пока ты свою ароматерапию не закончишь?

— Да ладно тебе. Зато мышей не будет. А если и будут, то хотя бы благоухать станут, — не прекращает он издевательски надсмехаться. — Так, здесь мы разобрались. Теперь нужно то же самое проделать в подвале. Или в погребе. Где ты собираешься свои соленья-варенья хранить?

— Кого хранить? — не понимаю я.

— Кого — это я у себя храню, — устрашающим тоном отвечает он, дырявя меня своими карими глазищами. — Как-нибудь покажу. А сейчас надо с твоим подземельем разобраться.

Конечно, никаких «кого» он у себя не хранит… Или хранит?

Я пожимаю плечами. Понятия не имею, где здесь подвал. В том сарае, который домом гордо именуется, не то что о соленьях, о ночлеге подумать страшно.

— А должен быть? — спрашиваю я.

Он смотрит на меня, как на идиотку, которая только что провалила таблицу умножения.

— А где твой дед всю свою жизнь картошку хранил? Сало? Всякие там огурчики-помидорчики? Не в спальне же!

Я снова пожимаю плечами, чувствуя себя окончательно тупой и бесполезной. Ну откуда мне знать, где дед хранил все это?

— Ты хоть знаешь, что такое картошка? — спрашивает этот говнюк. — Ну, вспоминай. Фрукт такой, на деревьях растет.

Глава 4. Тимур

Черт!

А про ужин-то я ляпнул, не подумав!

Угораздило же меня ввязаться в это балаганное представление!

Рассчитывал, напугаю городскую штучку, поржу, а теперь возись с ней, идиот. Придется изображать гостеприимного хозяина, натягивая улыбку, как старый носок на ногу. А ведь так хотелось провести вечер в компании тишины и покоя.

Ну да ладно, не привыкать. Главное — не переборщить с радушным приемом, а то еще решит у меня поселиться. Наготовлю ей всякой фигатени, пусть давится. Зато потом будет что вспомнить.

Решаю не выпендриваться и пожарить рыбу на костре, нарубить салат из свежих овощей и вскрыть банку прошлогоднего вишневого компота. Просто, сытно и по-деревенски.

Чищу мангал, колю дрова, потрошу рыбу. Все, как обычно. За исключением мыслей. За что ни берусь, думаю о соседке. Неясно пока, зачем родственники ее сюда привезли, но ясно, что она от своего положения не кайфует, а я единственный, на ком можно злость сорвать. Вот она и кусается, брыкается, характер показывает.

Но чего она здесь ожидала? Романтики? Здесь тебе, Ольга Сергеевна, не соцсети, здесь жизнь настоящая, суровая. Здесь нужно уметь выживать, а не только селфи делать и показную чушь постить.

Разжигаю костер, подкидываю дрова. Пламя весело пляшет. Люблю смотреть на огонь: он успокаивает. Рыба шкварчит на решетке, разнося запах по округе. М-м-м, красота!

В восемь вечера, как штык, в калитку стучит соседка. И я чуть не роняю челюсть, встречая ее. На ней дорогое летнее платье, явно не предназначенное для сельской местности, туфли на каблуках и даже намек на макияж. Волосы аккуратно уложены, и она даже пахнет чем-то цветочным, а не дегтем и мышами. Ну дает!

Оглядывает меня с головы до ног, а я стою перед ней в старых трениках, заляпанной футболке и сланцах. Контраст налицо.

Поведя бровями, она утыкается в свой телефон и спрашивает:

— Слушай, в деревне везде связь поганая? Я только звонить и эсэмэски писать могу. Как будто в прошлое попала.

Больше не обращая на меня внимания, входит во двор, тянет телефон вверх и ищет, где он сумеет интернет поймать.

— Здесь это нормально, — отвечаю я, закрывая за ней калитку. — Забудь про свои лайки и репосты.

Она фыркает, отключает телефон и осматривается по сторонам.

— О-о-о, — протягивает изумленно. — А у тебя неплохо.

Неплохо? Да у меня самый крутой особняк во всем районе!

— А чем это воняет? — принюхивается к дыму.

— Рыбой, надо полагать.

— Фу-у-у… Сгнила, что ли? — подчеркнуто зажимает нос пальчиками.

У меня дергается глаз. Сарказм так и рвется наружу, но я сдерживаюсь. Надо доиграть эту комедию до конца.

— Сгнил дом, из которого ты только что явилась. Но если тебе так сильно воняет, топай обратно, ешь свои деликатесы.

— Ой, какие мы ранимые, — язвит она. — Может, меня зацепила здешняя экзотика, прочувствовать, так сказать, ее хочу.

— Ну пойдем, — указываю на увитую виноградом беседку, — вместе чувствовать будем.

Ольга Сергеевна дефилирует в указанном направлении, цокая каблуками по брусчатке. Хорошенькая, зараза! Сочная, кругленькая. Как плюшевый мишка.

Пока любуюсь, как ветром колышет подол ее платьица, она входит в беседку и с приподнятой брезгливостью оглядывает накрытый стол. На грубой деревянной столешнице — огромная миска с крупно нарезанными помидорами и огурцами, щедро сдобренными луком и подсолнечным маслом. Рядом — дымящаяся рыба, источающая, на мой взгляд, вполне соблазнительный аромат, и початая банка компота. Никаких тебе скатертей, салфеток и прочих атрибутов ресторанного этикета.

— Оригинально, — тянет она, рассматривая сервировку. — Это у тебя такой вкус? Или просто лень заморачиваться?

— А ты ждала хрусталь и фарфор? — ухмыляюсь я. — Здесь все просто и честно. Как в старые добрые времена. Ешь, что дают, и радуйся.

Ольга Сергеевна закатывает глаза, но послушно опускается на скамейку. Видно, что ей не по себе. Слишком все это дико, непривычно. Однако она прекрасно понимает, что больше сегодня нигде и ничего не поест.

— И как это употреблять? Без соуса, без специй, без ничего? — ворчит она, беря вилку и нанизывая на нее дольку помидора.

Я с любопытством наблюдаю за ней, наливая компот в стаканы и садясь напротив.

Она с сомнением ковыряется в салате, будто боится, что он ее укусит. Потом отваживается и откусывает кусочек. Жует, морщится, но глотает.

— Ну и? — спрашиваю я, наблюдая за ее мучениями. — Съедобно?

— В принципе, да. Но… не хватает чего-то.

— Чего? Гламура? — усмехаюсь я. — Так ты сама вся такая гламурная. Компенсируй.

Она бросает на меня уничтожающий взгляд, но продолжает вяло молотить челюстями. Медленно, аккуратно, будто боится запачкаться. Постепенно втягивается.

Кладу ей на тарелку рыбешку. Ольга Сергеевна с отвращением снимает поджаристую кожицу, отковыривает вилкой кусок и отправляет в рот.

Глава 5. Оля

Едва этот тип представился, как меня осенило! Это же тот самый Тимур Шахов, про которого Макс что-то бормотал, пока организовывал мою депортацию. Оказывается, когда-то они в песочнице вместе куличики лепили. Я, конечно, слушала вполуха, но одно запомнила крепко: отношения у них остались приятельские. А Шахова я раскусила в два счета. Замкнутый, угрюмый, наверняка с тараканами в голове, а то и вовсе социопат. Любит тишину, как кот сметану, и терпеть не может, когда его дергают по пустякам. Вот и вызвался мне помочь — лишь бы я заткнулась и перестала издавать звуки за забором.

Ну и отлично! Раз Макса упрашивать — дело гиблое, я пойду другим путем. Доведу этого Шахова до ручки, и он сам организует мое возвращение домой.

Ждите меня, городские огни! Скоро вернусь, сверкая и искрясь!

Попытка хоть как-то привести себя в божеский вид в здешних условиях оказывается тем еще квестом, но у меня достаточно влажных салфеток, сухого шампуня и шмоток. Так что спустя час возни превращаюсь в золушку. Заставлю соседа поверить, что я просто прелесть, а потом как превращу его жизнь в кошмар! Буду дерзить, вести себя как змея, нервы ему мотать, испытывать его терпение. Он еще не знает, кого пытается под свои правила подмять. Я тихонечко сидеть и слушать птичек не собираюсь. А если ему что-то не нравится, пусть катится колбаской. Либо сам съезжает, либо звонит Максу и требует, чтобы тот меня свез. Уверена на все сто, он выберет второй вариант. И нам обоим будет счастье.

Аж ручки потираю, когда, напялив туфли, отправляюсь к нему на ужин. Правда, едва не ломаю ноги, пока вышагиваю по щебенке, но вроде до брусчатки перед его калиткой добираюсь с целыми конечностями.

Поправляю на себе новое платье, укладку, перевожу дух. Вижу звонок, но считаю, что это будет слишком смиренно для меня. Лучше я отбарабаню в его калитку так, чтобы у него уши в трубочку свернулись.

Он распахивает калитку, намереваясь, очевидно, устроить мне разнос и носом ткнуть в кнопку звонка, но внезапно замирает с отвисшей челюстью. Я, признаться, и сама офигеваю от его вида. Во что он вырядился? Мог бы хоть каким-нибудь фартуком с утятами скрыть эту обветшалую майку и трико с растянутыми коленями. Деревенщина!

Веду бровями и нарочито утыкаюсь в телефон, стараясь подчеркнуть, что общение с ним для меня не представляет никакого интереса. Ворчу насчет еды, отпускаю колкие замечания, изображаю из себя капризную особу. В общем, пытаюсь подражать своей подруге Миланке. У нее ведь как-то выходит мужиками вертеть. Вдруг и у меня получится.

Хотя, оставаясь собой, я пищала бы от восторга. Дом у него, чего уж там, и правда впечатляет. Два этажа, мансарда, балкончик, бассейн, беседка, баня, гараж, идеально подстриженный газон, клумбы с цветами, ухоженный сад. Если делать селфи на их фоне, никто и не подумает, что особняк расположен в такой дыре. Решат, что я где-то в престижном коттеджном поселке.

Однако, как я ни провоцирую его прогнать меня, он лишь забавляется. Продолжает невозмутимо поглощать свою костлявую, но аппетитную рыбу, еле заметно усмехается и периодически бросает на меня хитрые взгляды. Что ж, тогда придется вконец обнаглеть. Под надуманным предлогом сходить в туалет я решаю остаться у него на ночь. В спальню, разумеется, не вторгаюсь. Быстро осматриваю первый этаж, интерьер которого ничуть не уступает особняку моего брата, бесцеремонно располагаюсь на диване и ожидаю, когда владелец дома соблаговолит проверить, не унесло ли меня потоком в канализацию. А он, тормоз, совсем не торопится.

Лежу, болтаю ногой, вздыхаю, зеваю, меняю позы. Даже разбрасываю волосы по подушке и приподнимаю подол платья, оголив колено. Наконец, когда я уже реально засыпать начинаю, Шахов входит в дом. Закрываю глаза, замедляю дыхание, жду.

Подходит ко мне и стоит.

Чего стоит? Ждет, пока высплюсь? Или размышляет, как от меня избавиться?

Неожиданно разворачивается и уходит.

Разлепляю глаза, смотрю ему вслед. Он поднимается на второй этаж и скрывается за дверью одной из комнат.

До меня вдруг доходит, что все это время я дразнила совершенно незнакомого мне мужика. А вдруг он охотник, и у него там ружье? Или того хуже: вдруг он мазохист, и у него там арсенал для БДСМ-игрищ?

По моей спине ползет мороз. Лихорадочно вспоминаю уроки самообороны, на которые меня записал Макс, и которые я систематически прогуливала.

Так, Олька, соберись! Вспоминай, что там тренер твердил про колено, пах, глаза… Но вспоминать некогда, потому что Шахов возвращается.

Снова закрываю глаза и на этот раз совсем перестаю дышать. Меня парализует от паники. Вдруг он сейчас накинется. А у меня из оружия только зубы. К счастью, накидывается на меня только мягкий-мягкий плед. А Шахов опять встает совсем близко и пялится. Вот бесит-то! Чтобы напомнить ему, что я не витрина с пирожными, пинаю его по коленке и бормочу какую-то «буль-буль кабуль», продолжая играть роль спящей принцессы.

Шахов молча усмехается, задергивает на всех окнах шторы, включает ночник и уходит.

Он что, серьезно, оставит меня, незнакомую истеричку, у себя на всю ночь?

Совсем больной?

Лежу под пледом, как мышь в норке, прислушиваюсь и опять жду.

Его долго нет. Неужели что-то замышляет? Топор точит? Веревку мылом натирает?

Глава 6. Тимур

Посреди ночи просыпаюсь от невыносимого писка. Сначала решаю, что это комар решил поквитаться за всех своих убиенных собратьев, но писк не прекращается.

Открываю глаза, прислушиваюсь. Звук тянется снизу.

Потерев морду, натягиваю трусы на задницу и выхожу из комнаты. Торможу на лестнице, увидев, как моя гостья, сидя на диване, тычет пальцем в свой телефон. Экран горит ярче северного сияния, а динамик истерит заунывной трелью.

— Ты совсем, что ли? — рычу сонно, пытаясь продрать глаза. — Выключи это немедленно!

Ольга Сергеевна даже лица не поднимает.

— Пардон, — отвечает лениво. — Не хотела тебя разбудить. Просто я случайно нашла у тебя роутер, на котором написан пароль. Хотя… получается, что я хотела тебя разбудить.

Я в шоке смотрю на это исчадие ада. Вот же фурия! Чувствую, как во мне закипает кровь. Так и отшлепал бы мерзавку.

Спускаюсь по лестнице и шиплю:

— Слушай, ты, интернет-зависимая! У тебя вообще есть хоть капля совести? Я тебя приютил, накормил, спать уложил…

— Спать я сама уложилась, — перебивает она, все-таки оторвавшись от телефона и взглянув на меня без тени раскаяния. — Я просто хотела проверить почту. И потом, ты сам виноват. Зачем врал, что у тебя нет раздачи?

Я стискиваю зубы. Начинаю понимать, почему ее родственники сюда сослали.

— Сейчас же выключи звук! — рявкаю, теряя остатки самообладания.

— Или что? Выбросишь мой телефон в окно?

— Тебя выброшу!

Ольга Сергеевна вздыхает, закатывает глаза и нехотя отключает звук.

— Вот и славно, — говорю я, пытаясь успокоиться.

— Кстати, мог бы хоть прикрыться чем-нибудь приличным, — отмечает она, указав на мои удобные семейные трусы. — Это что за ретро-стиль? У тебя, наверное, вся одежда из бабушкиного сундука.

Ее язвительность окончательно выводит меня из себя.

— А что, завидуешь? Зато натуральный хлопок, а не твоя синтетика, в которой все преет. И вообще, какое тебе дело? Я у себя дома, что хочу, то и ношу. Не нравится — вали в свою онлайн-реальность.

Ольга Сергеевна фыркает и снова погружается в экран телефона. Я с трудом сдерживаю желание вырвать у нее этот гаджет и разбить о ближайшую стену.

— Ладно, — говорю я, делая глубокий вдох. — Извиняюсь, что обманул тебя. Просто надеялся, что нам удастся пообщаться…

— Тш-ш-ш, — вяло отмахивается она. — Мне тут одно сообщение важное пришло.

Я врастаю в пол, оглушенный ее равнодушием. Чувствую себя полным идиотом. Какое общение, о чем я вообще думал? Эта девка живет в другом измерении, где пустые уведомления значат больше, чем реальные люди и живые эмоции.

Разворачиваюсь и плетусь обратно в спальню, проклиная ту минуту, когда пригласил на ужин это недоразумение.

Естественно, утром просыпаюсь разбитый и злой. Иду на кухню варить кофе, надеясь, что хоть он немного взбодрит меня. А эта красавица безмятежно спит, выпятив кверху свою сочную задницу.

Решаю с ней не церемониться и гремлю кофейником. Плевать, что за сны она там видит о женоподобных мальчиках в кожаных стрингах. Пусть знает, что мое утро, как в рекламе, начинается с бодрящего аромата свежесваренного кофе. Правда, от одной мысли о том, что придется завтракать в ее компании, аппетит пропадает напрочь.

— М-м-м, — стонет она недовольно, засовывая голову под подушку.

Видимо, ей тоже не очень-то нравятся мои методы пробуждения.

Хмыкнув, наливаю себе чашку крепкого кофе и выхожу на террасу. Утренний воздух свеж и прохладен, солнце только начинает пробиваться сквозь листву сада. Красота. Три года здесь живу и ни дня не пожалел, что переехал. По крайней мере, до вчера не жалел.

Допиваю кофе, возвращаюсь в дом и застаю Ольгу Сергеевну сидящей на диване с телефоном в руках. Как и ожидалось. На лице ни тени сожаления за ночной инцидент. Зато помятая, глаза воспаленные. Кутается в плед и зевает.

— Доброе утро, — говорю я, стараясь сохранить нейтральный тон.

— Угу, — отвечает она, не отрываясь от экрана.

— Как спалось?

— Нормально, — бурчит Ольга Сергеевна, продолжая что-то скролить. — Только здесь не очень тихо. Слышно, как ты гремел посудой.

— Ну извини, у меня свои утренние ритуалы, — резюмирую я. — И вообще, если бы ты не сидела всю ночь в телефоне, может быть, и выспалась бы. Ты, кстати, за хлебом пойдешь?

Ольга Сергеевна отрывается от телефона и смотрит на меня с недоумением.

— За каким хлебом? Ты о чем вообще?

— За самым обычным. В семь утра в магазин привозят свежий хлеб, и его разбирают моментально. Если хочешь нормальных булок к завтраку, то вставать надо рано.

Она передергивает плечами.

— Не хочу я никаких булок. И вставать рано тоже не хочу.

Вот же лентяйка!

— Как хочешь, — говорю я, застегивая ремень на джинсах. — А я пошел за хлебом. И, знаешь что, Ольга Сергеевна? Мне кажется, тебе пора домой.

Глава 7. Оля

В голове гудит, перед глазами мелькают звезды.

Вот ведь, угораздило! И ради чего? Скидки на первое посещение в салоне тайского массажа!

Теперь лежу между табуретом и ведром, раскинув руки и ноги и щурясь от солнца, которое заслоняет огромным затмением.

— Жива? — спрашивает это затмение, явно стараясь не заржать.

— Не дождешься! — ворчу я.

— Помочь?

— Сама доковыляю! — пытаюсь подняться на ноги, но лодыжку пронзает острой болью.

Шахов приседает рядом и заглядывает мне в глаза. В его лице читается смесь издевки и беспокойства.

— Заткнись, — шиплю я, пока он не начал язвить.

— Не кипятись, — лыбится, осматривая мою ногу. — Похоже на вывих. Сейчас посмотрим.

Я пытаюсь отдернуть ногу, но он слишком крепко ее держит.

— Не дергайся, хуже будет! — Шахов осторожно ощупывает лодыжку, и я невольно вздрагиваю от боли. — Надеюсь, оно того стоило?

— А ты че, опять подглядывал?

— Сдалась ты мне! Да, точно вывих. Сейчас вправлю.

Я испуганно смотрю на него.

— Ты это умеешь?

— Пришлось научиться. Когда живешь в селе, надо уметь все.

Он берет мою ногу обеими руками и делает резкое движение. Я не успеваю даже вздохнуть, как чувствую хруст.

— А-а-а!!! — ору во всю глотку, ногтями впившись в его твердые плечи.

Блин, из чего он сделан? Это сплав какой-то?

Боль немного стихает, и я медленно выдыхаю.

Шахов морщится от моего крика и рекомендует:

— Теперь надо приложить лед.

— Откуда у меня лед?

— Ну, можно замороженную курицу или овощи.

Я кошусь за дедовскую хибару, и Шахов следит за моим взглядом. Улыбается уголком губ, опомнившись, что приложить здесь к ноге я могу только поганку или истерику.

— Чудненько, — сдается он, поднимаясь. — Пошли ко мне. Так и быть. Подлечим твою ногу. И вообще, тебе надо отлежаться.

Но встать я не могу. Даже пальцами пошевелить не в силах. Такое ощущение, будто у меня вся стопа отвалилась.

Тяжело вздохнув, сосед молча подхватывает меня на руки, словно пушинку, и несет к своему дому. Обвиваю его шею и чувствую, что краснею от смущения. С чего бы вдруг? Он же мужлан! Хоть и заботливый…

В доме он усаживает меня на диван и приносит пакет замороженных овощей. Прикладываю его к ноге, и холод немного успокаивает боль. Шахов суетится рядом, предлагая чай и обезболивающее. Смотрю на него и не могу понять, что у него на уме. То он язвит и надсмехается, то вдруг на руках меня носит. Кого-то напоминает мне своим поведением, но не могу понять, кого именно… Как будто прощупывает меня.

— Может, вызвать врача? — спрашиваю неуверенно.

— Зачем? — не понимает он. — Я же говорю, вывих несложный. Отлежишься пару дней и как новенькая будешь скакать.

— Я уверена, что у меня перелом, — настаиваю я, надеясь, что врач обязательно назначит круглосуточный уход, и Максу придется забрать меня из этой дыры.

Месяца два поделаю вид, что смертельно больна, а к тому времени все проблемы сами собой рассосутся.

— Вот только не надо мне спектакли устраивать, — грозно предупреждает Шахов. — Лежать и молчать. Сейчас принесу эластичный бинт и зафиксирую ногу.

Он исчезает на несколько минут и возвращается с рулоном. Аккуратно обматывает мою лодыжку, стараясь не причинить боль.

Чувствую себя неловко и немного виновато. Все-таки он обо мне печется, несмотря на мое хамство.

— Спасибо, — тихо говорю я, когда он заканчивает.

— Не за что. Спать будешь здесь, — указывает мне на диван, разворачивается и уходит на кухню.

Я остаюсь одна, прислушиваясь к звукам. Звякает посуда, шумит вода. Пока Шахов невесть чем занимается, осматриваю себя. Рука покарябана, платье сбоку порвано, в волосах какое-то сено. Не удивлюсь, если я опять чумазая.

Включаю на телефоне фронтальную камеру и замечаю, что защитное стекло пошло паутиной. Я даже его умудрилась раздолбать! Как вообще жива осталась? Еще и зависает теперь, зараза. Ни одно приложение нормально не грузится.

Шахов возвращается с тарелкой горячего супа и ложкой в тот момент, когда я отчаянно пытаюсь открыть мессенджер. Садится рядом со мной, ждет, пока отложу телефон, и протягивает мне еду.

— Ешь, — говорит он. — Надо подкрепиться.

Сейчас я не в том положении, чтобы драконить его. В дедовском доме ноль условий для нормального проживания, а теперь еще и связь у меня под вопросом. Поэтому принимаю тарелку и начинаю молча есть. Суп оказывается очень вкусным, наваристым и ароматным. Почти забываю о своей обиде на Макса и просто наслаждаюсь едой.

— Ну что, полегчало? — спрашивает Шахов, забирая пустую тарелку.

Соображаю, что нельзя, чтобы мне легчало. Поэтому слабо киваю, изображая умирающего лебедя.

Глава 8. Тимур

Как же нелепо она пытается меня разжалобить, лишь бы сбежать отсюда. Если еще вчера я считал ее просто плохо воспитанной, то теперь уверен, что она нарочно бесит меня. Градов привез ее сюда силком и на ее слезные мольбы о помиловании явно не реагирует. Вот она и решила через меня заполучить амнистию. Только Ольга Сергеевна не знает, что у меня исключительное терпение, серьезная репутация, и я тоже умею манипулировать. Сама того не заметит, как все ее попытки доконать меня обернутся против нее самой.

Но соседка соседкой, а мне надо готовиться к важной онлайн-конференции с зарубежными партнерами. Пусть я и переехал в деревню, но по-прежнему руковожу фирмой, где некоторые дела требуют моего непосредственного вмешательства.

Беру ноутбук, выхожу на террасу и устраиваюсь за столом. Увы, но сосредоточиться на работе не выходит из-за стонов, которые становятся все жалобнее и громче. Не знал бы, что она ногу повредила, решил бы, что онанизмом занимается.

— Тимур, мне так плохо! — доносится из дома ее приглушенный голос. — Голова кружится, тошнит…

Откладываю бумаги, выхожу из программы и иду проведать симулянтку. Она лежит на диване, закрыв глаза, и театрально хнычет.

— Что опять? — спрашиваю я, стараясь сохранять спокойствие.

— Мне очень плохо, — повторяет она, не открывая глаз. — Вызови врача… или скорую… У меня давление…

— Сейчас померяем, — говорю я и достаю из аптечки тонометр.

А, не ожидала, что люди моего возраста уже имеют в арсенале и такие приборы?

Пучит свои глазищи, кривится, но протягивает руку.

Молча измеряю, наблюдая, как она безмолвно молится, чтобы показатели были хоть немного повышены или понижены.

— Давление как у космонавта, — констатирую я.

Она на секунду задумывается, а потом согласно кивает.

Я возвращаюсь на террасу и снова открываю ноутбук. Стараюсь не обращать внимания на ее стоны и погружаюсь в работу. Она временами поскуливает, но в целом ведет себя тихо. Я даже начинаю думать, что ей действительно стало хуже.

Смотрю время. Пора подключаться. Проверяю звук и видео, застегиваю рубашку, ладонью приглаживаю волосы и подключаюсь. На экране приветливо кивают коллеги из-за рубежа. Через несколько минут начинаю доклад, внимательно следя за графиками и статистикой. И тут, в самый ответственный момент, когда я говорю о перспективах развития, в кадр врывается Ольга Сергеевна. Вернее, не врывается, а заползает. На четвереньках.

Растрепанная, в помятом платье, ползет через порог на террасу и спрашивает:

— Тимур, где пульт от телевизора?

Я охреневаю, а коллеги по ту сторону экрана начинают перешептываться.

Чувствую, как меня изнутри на куски дерет. Всячески пытаюсь сохранить невозмутимый вид и жестом показываю этой дуре вернуться в дом.

— Пульт в гостиной, — шиплю ей.

Она, не утруждаясь встать, улыбается мне и заглядывает в экран.

— А с кем ты разговариваешь? Ой, здравствуйте! — лепечет почти смущенно. — Простите, что помешала.

Я задыхаюсь от ярости. Мои партнеры хихикают, а эта коза продолжает улыбаться.

Встаю, хватаю ее под руку, поднимаю с пола и тащу в дом, где толкаю ее на диван и туда же швыряю пульт.

— Сиди тихо! — приказываю грозно и выхожу, пока не дал ей затрещину. — Прошу прощения, коллеги, — говорю, садясь на место. — Небольшие технические неполадки.

Быстро заканчиваю доклад, сворачиваю конференцию и захлопываю ноутбук. Вскакиваю из-за стола и возвращаюсь в дом, готовый высказать Ольге Сергеевне все, что о ней думаю.

— Ты хоть понимаешь, что натворила?! — рычу, ворвавшись в гостиную.

Но она не реагирует, а мирно спит с пультом в руке.

Злость мгновенно улетучивается, сменяясь растерянностью. Подхожу ближе, наклоняюсь над ней и прислушиваюсь к дыханию. Спит крепко, ровно. Лицо спокойное, без следов притворства. На всякий случай трогаю лоб. Жара нет.

Осторожно вытаскиваю пульт из ее руки и укрываю пледом. Надо же, как ребенок сопит. И ведь красивая чертовка! Если бы не ее стервозный характер, можно было бы даже залюбоваться.

Иду на кухню, достаю из холодильника бутылку холодной воды и делаю несколько больших глотков. В голове кавардак. С одной стороны, раздражает ее наглое поведение и постоянные попытки раздразнить меня. С другой — не могу отделаться от чувства вины. Все-таки она у меня тут травмированная лежит, а я на нее ору.

Надо отвлечься.

Переодеваюсь в футболку и майку и отправляюсь в сад. Беру шланг и принимаюсь поливать цветы. Красные, желтые, белые — радуга на клумбе. Вода журчит, земля насыщается влагой, птицы щебечут. Но даже эта идиллия не может снять с меня напряжение. А когда в доме раздается грохот, меня обуревает желание прикопать эту психопатку под каким-нибудь кустом.

Бросаю шланг и несусь в дом, уверенный, что она мне половину гостиной разнесла. Нет, всего лишь окно. С корнем выдрала ручку. И ведь не стоит в шоке, а пытается назад ее впихнуть. Кусает губы, кряхтит, силится.

— Какого черта ты творишь? — не выдерживаю я.

Глава 9. Оля

В спешке забрав свой разбитый и севший телефон, я мчусь на улицу. Про больную ногу даже не думаю. Опять я связалась с малознакомым типом, который оказывается с «сюрпризом». Ничему меня жизнь не учит. Каждый раз все по пройденному сценарию. С чего я взяла, что здесь и сейчас будет иначе? Ко мне же магнитом тянет всяких психов!

Выскользнув за калитку, я облегченно выдыхаю. Ночь обступает меня со всех сторон. Не разбирая дороги, передвигаю ногами в свою родную, хоть и обветшалую, избушку.

Дом, естественно, погружен в зловещую тьму, а мне даже посветить перед собой нечем. Чего и следовало ожидать, я обо что-то запинаюсь, ударяю мизинец здоровой ноги, задеваю лбом дверной косяк, на ощупь добираюсь до раскладушки и ложусь. Постепенно глаза привыкают к темноте, и я уже вижу какие-то очертания благодаря тем каплям света, что попадают сюда с соседнего участка.

Поеденные молью шторы только усиливают эффект зловещей заброшенности. Появляются какие-то посторонние звуки: скрип половиц, завывание ветра в дымоходе, шорох в стенах. Каждый из них кажется предвестником чего-то ужасного. Еще и нога начинает невыносимо ныть. Травма напоминает о себе с каждой минутой все сильнее. Надо было прихватить у соседа обезболивающее.

Залезаю под тонкое одеяло, пытаясь согреться от непонятного холода, но он, кажется, пронизывает до костей. Как же я скучаю по привычному комфорту! Да, мы с Миланкой живем на съемной квартире, потому что под одной крышей с братцем я не уживусь. Но даже те сорок квадратов, что мы с ней обиходили, роднее этого дедовского дома, куда меня ссылали каждое лето в детстве.

Закрываю глаза, но уснуть не получается. Думаю о прошлой жизни. Клубы, вечеринки, друзья. А сейчас — мрак, одиночество и озабоченный сосед.

Страх сковывает тело, и я начинаю слышать каждый звук в доме. Кажется, что кто-то скребется в дверь, а из подпола доносится приглушенное бормотание. В голове всплывают кадры из фильмов ужасов, где в старых домах всегда водится нечисть. Может, мне лучше выйти? Но на улице еще страшнее.

Наконец, здравый смысл берет верх. Это всего лишь мое разыгравшееся воображение, оголенные нервы и больная нога. Надо просто постараться уснуть.

Снова закрываю глаза и считаю овец, но вместо пушистых животных вижу похотливое лицо Шахова. От этой картины становится совсем тошно. Его улыбка никак не выходит из головы. А эти поблескивающие глаза…

С трудом засыпаю, но сон не приносит облегчения. Мне снится огромный дом, в котором я одна. Блуждаю по темным коридорам, зову на помощь, но никто не откликается. Потом появляется Шахов, тянет ко мне руки и шепчет: «Ты моя».

Просыпаюсь в холодном поту, сердце колотится как бешеное. Где-то за окном кукарекают петухи. Щурюсь от рассвета, проникающего в окна, и потираю глаза.

Голова раскалывается, нога распухла, шея хрустит, во рту помойка, еще и в животе урчит. Жесть, а не жизнь.

С трудом сажусь на раскладушке, чувствуя, как все тело отзывается ноющей болью. Кутаюсь в одеяло и даю себе пять минут на пробуждение.

Потом стягиваю с ноги бинт и округляю глаза. Лодыжка не только вдвое увеличилась, а приобрела багрово-синюшный оттенок.

Слезы сами собой наворачиваются на глаза. Бессилие, обида и жалость к себе захлестывают с головой. Как же я устала от всего этого! От этой дыры, от этой боли, от соседа, от равнодушия Макса. Хочется просто, чтобы кто-нибудь обнял, пожалел, сказал, что все будет хорошо. Но вокруг никого. Я одна в этой глуши, хромая и… голодная...

— Так! — беру себя в руки. — Не реветь!

Без телефона я как без рук. Но сейчас мне нужны не соцсети, а во что бы то ни стало связаться с цивилизацией. С трудом добираюсь до сумки, выуживаю оттуда зарядное устройство и, прихрамывая, направляюсь к розетке. Втыкаю вилку, подсоединяю к телефону, но чуда не происходит. Индикатор предательски молчит. Неужели нет электричества? Проверяю выключатель — лампочки не реагируют.

Отлично!

Просто замечательно!

Ругаюсь сквозь зубы, представляя, как долго я протяну без связи, без света, с больной ногой и пустой тарелкой. Вспоминаю что-то там про хлеб в семь утра, но понятия не имею, сколько сейчас время: пять или все десять часов. Даже узнать негде. Но какой у меня еще выбор?

Беру телефон, зарядное и карточку Макса, которую он обещал пополнять, чтобы я «ни в чем не нуждалась», и превозмогая боль, ковыляю на улицу. Приходится обуться в сланцы, потому что другая обувь на больную ногу не налезает. Каждый шаг отзывается острой пульсацией в лодыжке. Кажется, что кости сейчас просто раскрошатся.

С мыслью о еде и с надеждой зарядить телефон в магазине, начинаю свой крестный ход по деревенской дороге. Пыль противно забивается промеж пальцев. Я чувствую каждый камешек щебня. Еще какие-то мошки лезут в глаза. Хр-р-р!!! Бесят!!!

Невольно кошусь на соседский особняк. Хозяина не видно, не слышно. С облегчением прохожу мимо, стараясь больше туда не смотреть.

Наконец-то вдалеке показывается знакомая вывеска магазина. Радостно ускоряю шаг, хотя это и причиняет адскую боль. Захожу внутрь и с удивлением обнаруживаю, что он уже полон народу. Бабульки обсуждают последние новости, мужики запасаются сигаретами, а дети крутятся возле стеллажа со сладостями. Запах свежего хлеба смешивается с ароматом копченой колбасы и почему-то стирального порошка. Я морщусь, но не сбегаю. Есть-то хочется.