– Рано или поздно ты посмотришь в зеркало и увидишь, как уродливая сущность Солнечного Эдема отражается в твоих глазах.
– Я в это не верю.
Смешок…
– Ты пока не поняла, но это место не нуждается в спасении. Оно безумно обожает себя таким, каким родилось. Каким стало. И ты либо умрешь, либо станешь его частью – такой же, как те, с кем пытаешься бороться…
Предупреждение, оказавшееся чистой истиной, прозвучало для меня слишком поздно. Позднее, чем я разглядела в этом мире отголоски добра и отделила их от всего остального, будто путеводный свет во тьме. Позднее, чем увидела в глазах угнетенных надежду, обзавелась глупой самонадеянностью и позволила себе любить…
Был ли у меня иной выбор?
Теперь, зная правду о том, кто я и зачем явилась сюда, все кажется глупостью, ошибкой. Но история, которая началась для меня посреди испепеленной солнцем пустыни, не закончена.
Я все еще хочу верить, что Вселенная не ошибается.
Никогда.
Пустые Земли
Максим
Чертовы риски…
Когда-нибудь они точно станут последними в моей карьере. Но я, как беспечный дурак, надеюсь, что не сегодня. Прежде мы никогда не заходили так далеко в пустыню, потому что каждому копателю известно, что в нехоженых местах легко сгинуть. Есть среди выходцев из нашей профессии даже такое выражение: «пустыня забрала», будто этот бесконечный океан желтого песка и бурой выжженной земли живой. Будто, оказываясь в его владениях, мы добровольно отдаем власть над своими жизнями чему-то незримому и жестокому.
В мире, где больше нет богов, человек все равно продолжает верить в силы, во власти которых обрывать судьбы или даровать милость…
Но вот мы здесь. Три сумасбродных идиота, решивших, что удача улыбается авантюристам.
Наш вездеход уже больше часа ползет по дну высохшего каньона, гремя ржавым кузовом, но ущелье все сильнее начинает казаться мне бесконечным лабиринтом, не желающим нас выпускать. Мой нахмуренный лоб болит от напряжения, а пальцы, сжимающие руль, уже давно побелели и начали неметь. Место совсем незнакомое. Чужое. Возможно, здесь вообще никто не бывал со времен Древней Войны. Или бывал, но исчез, как десятки других экспедиций. Первопроходцы часто заканчивают плохо. Но сегодня у меня нет выбора. А может быть, духа признать поражение и вовремя остановиться…
В пропасть все. Будь что будет…
Утром в пустыне жарко, но здесь, в тени возвышающихся с двух сторон щербатых скал, гуляет ветер, угрюмо и зловеще подвывая, словно скорбящая вдова. Вторые сутки за рулем дают о себе знать ноющим копчиком и затекшими ногами. Я мечтаю о возвращении в Порт, о холодном душе и плотном обеде, но упрямо держу ногу на педали акселератора, надеясь отыскать выход из этого проклятого ущелья. Дэн и Соня – двое моих друзей и соратников по профессии, сидят в кузове молча, но я почти кожей чувствую исходящую от них тревогу. Они согласились на эту безумную вылазку только потому, что доверяют мне, как старшему в команде. Вот только от этого не легче. Если с ними что-то случится, гореть мне в пекле чувства вины до конца своих дней…
– Может, повернем уже? – наконец не выдерживает сидящий рядом Дэн.
Я молчу.
– Серьезно, Макс. У нас топлива то хватит на обратную дорогу? – Парень беспокойно ерзает на сидении и настороженно озирается.
– Хватит. – Я стараюсь скрыть в голосе тревогу. – Плохо, если нас ждет впереди тупик. Здесь не развернуться, а ползти задним ходом ох как не хочется.
– Это не самая большая проблема, мальчики, – хмуро сообщает с заднего сидения Соня, уткнувшаяся глазами в экран навигационного модуля. – Я не нашла этот каньон ни на одной карте. Мы охренеть как далеко ушли. Макс, Дэн прав. Если не хотим тут сдохнуть, надо поворачивать.
Повисает тишина, нарушаемая лишь звяканьем механизмов кузова. От меня ждут решения, но я не знаю, что ответить. Мы уже оставили позади два древних города, которые когда-то были настоящими сокровищницами, но теперь в них нет ровным счетом ничего. Копатели выпотрошили почти все в пределах знакомых территорий. Если бы нам удалось отыскать хоть что-то ценное, я бы никогда в это ущелье и носа не сунул. Но в нынешней вылазке мы до сих пор пусты, а вернуться с пустыми руками в Порт означает остаться без жалования. Всем плевать, по какой причине ты не смог найти то, что нужно столицам. Копатель на то и копатель, чтобы рисковать жизнью, выискивая в Пустых Землях ценные ресурсы, оставшиеся от погибшей цивилизации.
Стоят ли этого деньги? Да, если умеешь зарабатывать только таким способом…
От необходимости отвечать меня спасает пронзительный птичий крик. Мы вздрагиваем и дружно поднимаем головы. На скале неподалеку сидит пустынный гриф – крупная птица с массивным загнутым клювом и перепончатыми крыльями. Дэн тут же хватается за дробовик, но я останавливаю его:
– Не надо. Он живых не трогает. А вот лишний шум нам ни к чему.
Друг возвращает оружие на колени, я невольно ежусь. Эти жуткие птицы, слетающиеся на места кровавых побоищ, напоминают мне об уродливости мира. Они будто черви на мертвом теле Земли – свидетельство того, что мы живем на давно окаменевшем и высохшем трупе, которому никогда не стать цветущей планетой, сгубленной нашими предками.
И с каких пор я стал таким пессимистом?..
– Смотрите! – вдруг восклицает Соня и тычет пальцем куда-то прямо перед моими глазами.
Я вглядываюсь и чувствую, будто внизу живота развязывается тугой узел. Впереди, между скалами маячат блики света.
– Там выход! Будьте начеку! – командую я.
Ребята берут ружья. Я сбавляю ход и, когда перед нами расщелина обрывается широким проходом, останавливаю вездеход.
– Ну? Что я говорил? – ухмыляюсь, подбадривая скорее самого себя. Выбираюсь из кузова и, ощущая, как ноги и копчик благодарят меня за расставание с жестким креслом, шагаю к выходу из ущелья. За мной увязывается Дэн, держащий наготове дробовик, Соня остается в машине. Мы хорошо знаем протоколы Гильдии: никогда не бросать транспорт без присмотра и не соваться всей командой в неразведанные места.
Шагая по остывшему в тени песку, я не надеюсь увидеть что-то новое. Копатели веками бороздят Пустые Земли, роют карьеры, копошатся, точно муравьи, в останках древних городов. И везде одно и то же: мертвая испепеленная солнцем земля, свирепые мутанты и редкие поселения стервятников. Со Дня Опустошения прошло уже больше пятисот лет. Надежды обнаружить признаки сохранившейся природы или другие разумные остатки человечества исчезли в истории. Нам бы сейчас просто найти хоть крохотный городок. В нем можно отыскать древние компьютеры, технику, материалы для разработки новых сплавов, иногда оружие. Пусть даже он окажется давно ушедшим под землю, с помощью сканера грунта мы легко его обнаружим. Правда, придется вернуться в Порт за спецтехникой…
Пустые Земли, в пятидесяти километрах от Четвертого Порта
Елена
«Где я?..»
Палящее солнце слепит глаза и обжигает кожу. Сухой горячий воздух втекает в горло и с каждым вдохом беспощадно разжигает мучительную жажду, от которой все тело будто горит изнутри. Я заставляю тяжелые веки несколько раз моргнуть, чтобы мир перед глазами очистился от пелены, и вижу застланную пылью выжженную землю. Буро-рыжий океан, который тянется далеко за горизонт испещренной разломами и продырявленной скалами равниной.
Поворачиваю голову и уже знакомо осознаю, что сижу на заднем сидении в кабине какой-то тарахтящей рухляди на больших колесах. Позади меня в грузовом отсеке что-то гремит, накрытое брезентом, рядом со мной сидит хмурая девушка с рыжими волосами, а на других сидениях спереди расположились двое парней. У одного из них – того, что за рулем, волосы темные и кожа смуглая, другой, наоборот, блондин с непослушными соломенными прядями на макушке.
Память начинает понемногу просыпаться – лениво и тягуче. Я вспоминаю, что прихожу в себя в этой машине уже не первый раз, но ничего не меняется. Мы все время куда-то едем, а вокруг лишь пустыня.
– П-пить… – взмаливаюсь одними губами.
Меня слышит только девушка. Откуда-то я помню, что ее зовут Соня. Вроде бы мы уже разговаривали, но воспоминание об этом какое-то призрачное, будто в тумане. Она поворачивается ко мне. У нее круглое красивое лицо с широкими скулами, опущенные уголками вниз большие губы и серые глаза, в которых я читаю раздражение. Соня хмурится сильнее, затем закатывает зрачки к небу, и в ее руке появляется металлическая фляжка.
– На тебя воды не напасешься, подруга, – ворчит она, но все же подносит вожделенное горлышко к моему рту.
Реальность стирается, когда я касаюсь сухими губами прохладного и влажного металла. Вода, словно сама жизнь, втекает в пищевод, внутри все превращается в эйфорию, но ненадолго.
– Хватит, – говорит Соня, едва я успеваю сделать несколько глотков, и забирает фляжку. В этот момент я готова отгрызть ей руку.
Услышав нашу возню, парни оборачиваются. Машина сбавляет скорость и останавливается с жутким скрипом. Блондин усмехается:
– Очнулась? – В его голосе слышится веселье, а в глубоко посаженных глазах плещутся лукавые искорки. – На этот раз запомнила, как нас зовут? Или будем опять знакомиться?
Я напрягаю память, хаос в ней начинает превращаться в некое подобие хронологии.
Первое, что помню, как не хватает воздуха. Я широко открываю рот и не могу надышаться. Затем – яркий слепящий свет, холодный пол под кожей, и эти два парня целятся в меня фонарями и оружием. Я обнажена, растеряна, не понимаю, где нахожусь и как тут оказалась. Помню, как темноволосый что-то говорит, потом укутывает меня в свою рубаху, но в этот момент я проваливаюсь в вязкое забытье, которое сменяется редкими проблесками недолгих пробуждений.
– Дэн… – проговариваю хрипло и слабо, но все же слышно. – А ты – Максим.
Темноволосый тоже улыбается. Мне нравится его лицо: прямой строгий нос, слегка оттененная на загорелой коже тонкая линия губ, храбро выпирающие скулы и карие глаза. Оно мужественное, немного жесткое, но одновременно доброе.
– Помнишь что-то еще? Кроме того, как мы тебя нашли, – спрашивает он.
Пару мгновений я молчу, пытаясь вытряхнуть из памяти другие воспоминания, но она вдруг поворачивается ко мне бездонной пустой чернотой.
– Нет, – с трудом кручу головой, затем бросаю взгляд на себя.
Грубая длинная рубашка, темно-зеленая и заношенная, по-прежнему скрывает мое тело до середины бедер. Она застегнута. Кто-то об этом позаботился, и я мысленно благодарю почти незнакомых мне ребят за то, что обошлись со мной так. Ведь могло бы все обернуться иначе. Вокруг не видно никаких признаков других людей, я слаба и без одежды, а парни молоды и крепки. В их лицах, даже в веселом лице блондина, виднеются въедливые черты суровости. Такая появляется у людей, которые успели повидать многое. Она отпечатывается на сердце и отражается в глазах тенью прожитых передряг, делая многих черствыми и жестокими…
Хотя откуда мне знать?..
– Как себя чувствуешь? – спрашивает Максим. От его взгляда становится тепло и спокойно.
– Лучше. – Я отталкиваюсь локтями от сидения и отстраняюсь от спинки, шевелю пальцами. Тело слушается, хотя каждой клеткой все еще ощущает слабость.
– Есть хочешь? Ты проспала почти двое суток. Пару раз просыпалась, просила воды, но не ела.
Мысль о еде тотчас скручивает желудок в болезненном приступе. Я понимаю, что готова съесть все что угодно, если оно будет хоть мало-мальски съедобным.
– Хочу!
Парни переглядываются, затем многозначительно смотрят на Соню.
– Что?! – возмущенно восклицает та. – Это мое пирожное! Вы ее нашли, вы ее и кормите! И я не виновата, что вы свои пайки уже съели!
Максим хмурится, не сводя с девушки глаз, его губы строго сжимаются.
– Мы скоро вернемся. Я куплю тебе новое.
Соня фыркает и сдается:
Солнечный Эдем, Криетрон
Кейра
Она никогда не говорила с ними. И не знала никого, кто говорил. Лишь единожды в детстве видела издалека долговязые фигуры, облаченные в черные мантии и металлические маски в виде одинаковых безглазых лиц бронзового цвета. Эти маски вызывали у многих благоговейный страх, но Кейра всегда думала, что в них нет ничего страшного. Ей хотелось хотя бы одним глазком заглянуть под них, узнать, человеческие ли под ними лица. Так же, как и хотелось узнать, что скрывается за непреступными стенами загадочного Великого Оазиса.
Папа часто говорил, что мечты могут сбыться, если сильно чего-то желать. Кейра в свои двадцать восемь достигла многих целей, но никогда даже не предполагала, что судьба действительно сблизит ее с Неприкосновенными настолько, насколько это вообще возможно…
Она отрывает взгляд от бумажного листа, исчерченного линиями текста с оттиском печати внизу, и смотрит на отца. Он сидит за большим письменным столом из криетронского красного дерева, одетый в свой неизменный бежевый пиджак в клеточку, черный галстук-бабочку на воротнике белой рубашки, старинные часы, которые одним небесам известно, как еще работают, и очки с большими круглыми линзами. Отец улыбается. Его прищуренные глаза искрятся теплом, в уголках глаз озорно собираются морщинки, и эта улыбка вместе с его густыми кудрявыми волосами, едва тронутыми сединой, вдруг делают Первого Министра Всевлада Тарна похожим на спрятавшегося дома у камина пенсионера. Не хватает только сменить костюм на махровый халат, а туфли на домашние тапочки.
– Папа, это не розыгрыш? – спрашивает Кейра недоверчиво, хотя прекрасно знает, что такими вещами не шутят.
– Нет, дорогая. Ты теперь – новый Поверенный.
Девушка нервно сглатывает комок волнения.
– Почему я?
– Ты выдающийся дипломат. Криетрон достиг многих выгодных соглашений с другими столицами благодаря твоему умению договариваться. Это как раз то, что нужно, ведь так?
Она молчит, снова вчитываясь в строчки на листе бумаги. Внутри зарождается странное чувство, будто ей выпала почти невероятная возможность – будоражащая, вдохновляющая, но эта возможность может изменить жизнь до неузнаваемости. Кейра, привыкшая к большой ответственности, к сложным решениям, впервые не уверена, готова ли принять такой вызов судьбы.
– Присядь. – Первый Министр Тарн указывает рукой на пустой стул, стоящий по другую сторону стола – изящный, из дерева с узорной резьбой, красной мягкой обивкой и высокой спинкой. В кабинете отца всегда уютно, как дома. Он любит мебель из живых материалов старого мира, аналоги которых производят только в Криетроне, и теплый свет ламп, прячущихся под светлыми абажурами. А еще любит древнюю музыку, но сегодня его старинный патефон, уснувший на краю стола, молчит, что говорит об особой важности встречи.
Кейра поправляет черное деловое платье, облегающее ее стройную невысокую фигуру от плеч до голеней, и аккуратно приземляется на стул.
– Я должен с тобой кое-что обсудить. – Всевлад деловито кладет руки на безупречно гладкую столешницу. – Последний Турнир прошел десять лет назад. Тогда ты еще училась в школе, а когда заняла должность в Министерстве, отношения между столицами имели исключительно мирный характер. – Он глухо кашляет в кулак, и Кейра вдруг понимает, что отец взволнован не меньше нее. – Да, ты заключила много выгодных сделок по поставкам продовольствия, оборудования, эксплуатации Портов, но это – совсем не то, что тебя ждет в Консульстве Поверенных.
Живот в области солнечного сплетения невольно напрягается, однако девушка, по привычке пряча страх, лишь вопросительно приподнимает брови.
– Ты будешь фактически на войне, – поясняет Первый Министр. Его теплый взгляд заволакивают тучи тревоги, а тон становится строгим, но даже сквозь него слышится отцовская забота. – Когда Турнир завершается, для столиц устанавливаются правила мирного сосуществования на следующие десять лет. Но каждый новый Турнир может полностью изменить положение вещей. Это единственное событие, в котором у всех развязаны руки. Поэтому ты должна быть готова к самым непредсказуемым сценариям.
Кейра нервно сглатывает, раздумывая, что ответить. Сказать формально: «Да, господин Первый Министр, я не подведу» – легко. Так она говорит на официальных собраниях, получая очередные задачи, но сейчас любые обещания кажутся глупыми и самонадеянными. Потому что Всевлад прав. Турнир – это обнуление сложившегося порядка и создание нового. Смерть прежнего Эдема и его возрождение из пепла в ином обличии…
– Папа, – вырывается из ее уст совсем не в деловом тоне. – Разве нет для этой должности кого-то более опытного? Я ведь буду соплячкой там. Меня никто даже всерьез не…
– В столицах знают, кто такая Кейра Тарн, – строго и с гордостью отрезает отец, однако в следующую секунду в уголках его глаз вновь собираются теплые морщинки-лучики. – У нас нет никого, кто мог бы делать эту работу лучше. Это правда. Прежний Поверенный – Димитр – умер. Огромная ответственность теперь на наших с тобой плечах. И мы должны сделать все, чтобы сохранить процветание города.
– Я… не подведу, – выдавливает девушка.
Через несколько минут она уже идет по узкому тротуару, не помня, как покинула отцовский кабинет и здание Министерства. Оно возвышается за спиной всего на два этажа – в Криетроне нет высоких построек, потому что большая часть города, несмотря на двухсотлетнее освоение территорий поверхности, все еще находится под землей. Однако здесь, под бескрайним небом, все же намного красивее. Каменные дома, цветом неотличимые от вечных эдемовских песков, приземистые, сбившиеся в маленькие квартальчики с узкими улочками, приветливо лучатся отражениями солнца в прямоугольных окнах, украшенных декоративной кладкой. Крохотные парки, засаженные деревьями, когда-то выведенными криетронскими селекционерами для суровых условий пустыни, ютятся между домами. Люди, одетые строго и просто, гуляют по тротуарам…
Солнечный Эдем, Четвертый Порт
Елена
В этот раз пробуждение наступает резко. Мои веки распахнуты, перед глазами застыл бледно-красный бугристый потолок маленькой комнаты с тонкими сплетениями паутины в углах. Кажется, я уже видела его, на редкие мгновения вырываясь из бессознательного мрака, в котором мелькали тусклые картины сновидений. Мой мозг все еще пытается цепляться за их отголоски, будто надеясь нащупать что-то важное, но с каждой секундой реальность становится все более реальной, а ощущения блекнут, как отзвучавшее эхо. Затея вспомнить что-либо о себе и своем прошлом вновь заканчивается ничем, напоминая попытку силой мысли сдвинуть десятитонную бетонную плиту. Я раздражена и едва слышно ругаюсь.
Чертовы провалы в забытие, как же они меня достали… Всякий раз, просыпаясь, мне приходится выуживать из памяти последний клочок воспоминаний и наспех разбираться, где я оказалась. Это начинает изрядно действовать на нервы, но теперь появляется ощущение, что все закончилось. Мое тело… В нем что-то изменилось. Будто все время с момента первого пробуждения организм отчаянно пытался вновь научиться управлять собой, и ему, наконец, это удалось.
Я приподнимаю голову и осматриваю себя. Вижу серую застиранную сорочку, подол которой тянется ниже моих колен. Она великовата мне, и я подтягиваю лямку на плече, стараясь сильнее прикрыть грудь. Затем оглядываюсь.
В комнате нет ничего, кроме кровати и единственного дверного проема, из которого доносится плеск воды и озорное позвякивание. Стены неровные, цвета глины. Пол застелен цветастым ковром. Воздух пыльный и слегка отдает затхлостью.
Я осторожно поднимаюсь с постели. Тело слушается хорошо, и усталость больше не чувствуется. Опускаю ноги на ковер, грубые ворсинки впиваются в кожу, словно тонкие иглы, однако это ощущение приятно. Выхожу из комнаты.
Снаружи помещение побольше. Оно заставлено и завешано по всему периметру простенькими шкафчиками, которые, очевидно, когда-то были белыми, но сейчас пожелтели от времени. Пол, стены и потолок того же бледно-красного оттенка. В центре стоит небольшой стол, под него задвинуты несколько табуретов, а на нем взгромоздился большой железный таз с мыльной водой, в которой энергично полощет посуду женщина.
С виду ей лет тридцать пять – сорок. Волосы темно-русые и густые собраны в хвост. Лицо красивое, но взгляд суровый и как будто измученный, черствый, как корка залежавшегося хлеба, и дикий, как у зверя, ждущего прихода охотников. Тело незнакомки худое, но в предплечьях, торчащих из рукавов бежевого платья, играют развитые сплетения крепких мышц. Вся ее внешность смотрится строго и холодно, от чего я невольно напрягаюсь.
– Проснулась? – спрашивает она. Голос звучит грубо и громко, а глаза оценивающе осматривают меня с ног до головы.
Я молчу в нерешительности, чувствуя смущение. Кажется, женщина не очень рада моему присутствию.
– Не стой как статуя, проходи. – Она вновь роняет взгляд в таз и, продолжая бодро работать руками, представляется: – Меня зовут Аггай. Я врач. Работаю в местном госпитале. А ты вроде бы Елена?
Сделав пару шагов к столу, останавливаюсь и киваю:
– Да.
– Фамилия есть?
– Нет… Не помню…
– Прекрасно. – Аггай вынимает руки из воды, обтирает их небольшой серой тряпкой. Затем в ее пальцах появляется и вспыхивает желтоватым светом маленький фонарик. – Присядь-ка. Тебя привезли ко мне без сознания и в бреду, который длился почти двенадцать часов. Вероятнее всего, это результат теплового удара или инфекции. Я вколола тебе антибиотики и солевой раствор, но лучше исключить повреждение головного мозга.
Осторожно вытянув из-под стола табурет и не говоря ни слова, я присаживаюсь. Ослепляющий луч света тут же устремляется мне в глаза. Грубые сырые руки, пахнущие каким-то химическим средством, бесцеремонно хватают меня за подбородок и слегка поворачивают голову в разные стороны.
– Как себя чувствуешь?
– Нормально… Вроде бы…
– Головокружение? Тошнота? – Блеклые глаза хозяйки внимательно и хмуро буравят меня.
– Нет.
– Хорошо. – Женщина убирает фонарик в карман, пришитый спереди к платью, и в этот момент что-то происходит. Ее губы вдруг трогает едва заметная улыбка, моментально превращая черствость на лице в теплоту. – Тебе повезло. Максим и его друзья хорошие ребята. Другие бы вряд ли стали возиться…
– Максим… – вырывается у меня тихо. – Они где-то здесь? – Я озираюсь, запоздало понимая, что выгляжу глупо. В этой комнатке можно было разве что спрятаться в хлипких кухонных шкафчиках.
– Они были здесь до утра, потом уехали в пустыню, – поясняет Аггай. Ее взгляд все еще пристален. После секундной заминки она спрашивает: – Ты что-нибудь вспомнила? Кто ты? Откуда?
Умоляя память дать мне хоть кроху информации, я морщу лоб, затем раздосадованно закусываю губу.
– Нет… Помню только, как очнулась… Там, где меня нашли... Помню, что долго ехали сюда…
– Да. Ребята мне все рассказали. – Женщина хватает таз с посудой и переставляет его на один из шкафчиков, затем выдвигает табуретку и садится за стол напротив меня. – Эр сетхир ман тэй. Что это значит?