Громкий треск будильника впился в мозг с такой болью, словно кто-то с размаху вонзил мне в череп остро заточенный клинок реальности. Я вздрогнула, дернулась, запуталась в одеяле, свалилась с кровати и, впечатавшись лицом в пол, коротко простонала что-то явно нецензурное. Далеко не самое грациозное пробуждение, но, с другой стороны, иначе и быть не могло. Моя жизнь – это нескончаемая череда недосыпов, проклятых будильников и внезапных столкновений с жестокой правдой бытия, которая, как оказалось, сегодня звучала особенно издевательски.
Я рывком откатилась на спину, щурясь на солнечные блики, нагло пробившиеся через занавески. Какого черта в комнате так шумно? Ах да, общежитие. Мир, в котором понятие «тишина» существует лишь в фантазиях романтически настроенных первокурсников. Кто-то за стеной сушил волосы – и не феном, а, кажется, реактивным двигателем. В соседней комнате кто-то ронял тяжелые книги – подозреваю, с третьего этажа. Где-то внизу варили кофе, и, судя по аромату, это был либо элитный колумбийский сорт, либо угольки, добытые прямиком из Преисподней.
Я застонала, подползла к тумбочке, сдернула телефон, прищурилась. Часы безжалостно сигнализировали, что я снова опаздываю. Конечно. Кто бы сомневался. Мои отношения со временем можно было бы назвать токсичными – я его игнорировала, а оно мстило мне в самый неподходящий момент.
Вздыхаю, поднимаюсь, протираю лицо и делаю попытку выглядеть менее мертвой. В зеркале на меня смотрит кошмарная версия самой себя: волосы спутаны так, словно ночью на мне провели ритуальный шабаш, глаза опухшие, будто я вчера плакала над судьбой всех многострадальных студентов, а на щеке красуется чудесный отпечаток подушки в виде каких-то узоров – что ж, похоже, мой перст судьбы теперь навсегда будет выглядеть как геометрическая абстракция.
– Ну и ведьма из меня, – проворчала я себе под нос, пытаясь расчесать волосы пальцами, но быстро сдалась. – Даже просыпаться вовремя не умею.
Плевать. Все равно никто не заметит. Я просто очередная студентка, ничем не выделяющаяся из толпы. У меня нет идеальных причесок по утрам, нет легкости походки, как у героинь романтических книг, и уж точно нет времени стоять перед зеркалом, томно поправляя кудри. Зато у меня есть магия. Правда, никто об этом не знает, кроме моей подруги Ленки. И это прекрасно.
Быстро хватаю одежду, натягиваю первую попавшуюся футболку, накидываю джинсы. Закидываю в сумку тетради, впопыхах роняю одну, матерюсь, подбираю, вылетаю из комнаты. В коридоре уже кипит жизнь: кто-то торопливо мажет бутерброд прямо на ходу, кто-то пытается разобраться с конспектами, кто-то нервно поправляет юбку, надеясь, что преподаватель не заметит, как она выбежала на пару в пижаме.
Я врываюсь в столовую – тут царит своя мини-война. Студенты жадно хватают еду, кто-то прорывается за последним круассаном, а особо отчаянные уже обосновались за столами, отчаянно пялясь в конспекты. Мне плевать. Я хватаю кофе – горячий, спасительный, обжигающий язык, – запихиваю в карман бутерброд и, лавируя между голодными одногруппниками, несусь на лекцию.
Обычное утро. Обычный хаос. Обычная я. Только вот что-то мне подсказывает, что это утро – последнее нормальное утро в моей жизни.
В аудитории царил панический хаос, сравнимый разве что с картиной «Конец света глазами студента». Люди с дикими глазами судорожно листали конспекты, будто собирались не на экзамен по философии, а в эпицентр магической бури, где неправильно сформулированная мысль могла вызвать катастрофу вселенского масштаба. Воздух был пропитан смесью кофе, отчаяния и чистой, кристально-прозрачной безнадеги. Кто-то вслух заучивал определения, кто-то бормотал что-то вроде «Аристотель, спаси и помилуй», а один особо продвинутый первокурсник стоял перед зеркалом и пытался внушить себе: «Я – философ, я мыслю, значит, существую».
Лена, моя лучшая подруга и по совместительству самый яркий представитель лагеря обреченных, схватила меня за руку с видом человека, который только что узнал дату своей неминуемой казни. Ее глаза напоминали две глубокие бездны отчаяния, а волосы – лохматое свидетельство бессонной ночи, посвященной борьбе с философскими трактатами.
– Я умру! – простонала она, сжимая мое запястье с силой, достойной боевого мага. – Нам конец! Остался один день! Как я запомню все эти термины? Я даже не понимаю, что они значат! Почему Кант такой зануда? Почему Сократ не мог говорить проще? А Платон вообще знал, что такое «лаконичность»?!
Я только фыркнула и, лениво развалившись на ближайшем стуле, отобрала у нее чашку с кофе. Глоток горячего напитка, обжигающего язык, но бодрящего душу, и я уже готова философствовать не хуже какого-нибудь Фуко.
– Ты все усложняешь, – я лениво махнула рукой, покачивая чашку, словно именно в ней было скрыто истинное знание мироздания. – Философия – это просто красиво бредить с умным видом. Чем больше пафоса, тем выше шанс сдать экзамен. Вот смотри: «Осознание субъективной реальности в рамках диалектического материализма обуславливает нашу способность к когнитивной интерпретации бытия».
Лена уставилась на меня так, будто я только что превратилась в демона и предложила ей душу в обмен на конспект.
– Это что было?! – прошептала она, вцепившись в край парты.
Я хмыкнула.
– Это? Это бессмысленный набор умных слов. Но звучит так, будто я прочитала всех философов мира, постигла истину бытия и теперь готова проповедовать.
– Ты гений! – Лена схватила ручку и принялась строчить в тетради. – Повтори еще раз!
Я довольно улыбнулась, наблюдая, как отчаяние сменяется надеждой. Но стоило мне сделать очередной глоток кофе, как до меня донесся тихий ужас ее шепота:
– Хотя это не поможет, ведь этот монстр… он всех ловит…
Я едва не поперхнулась.
– Кто?
Лена медленно, очень медленно подняла на меня наполненный первобытным страхом взгляд.
– Преподаватель, – прошептала она с интонацией, какой обычно говорят о древних демонах, пробуждающихся раз в тысячу лет, чтобы пожрать души смертных.
Я с интересом изогнула бровь.
– И что с ним не так?
– Он… – она сглотнула, понизила голос и обвела аудиторию тревожным взглядом, словно проверяя, не подслушивает ли кто. – Он ловит всех! Любую попытку списать. Любое вранье. Один взгляд – и ты забываешь все, что знал!
Я закатила глаза.
– Лена, это просто страшилки для первокурсников.
– Нет, ты не понимаешь! – она трясет меня за руку. – В прошлом году один парень пришел с мини-гарнитурой, думая, что сможет надиктовать ответы. Мы слышали, как он спокойно сидел, шептал в микрофон… а потом он вдруг заткнулся. Навсегда.
– В смысле «навсегда»?
– Он… – голос Лены дрогнул, – ушел в философию.
Я задумалась.
– То есть он ушел с факультета?
– Нет! – Она в ужасе замотала головой. – Он буквально ушел в философию! Он теперь ходит по университету и разговаривает загадками. Однажды я спросила у него, как пройти в библиотеку, а он посмотрел на меня и сказал: «Путь – это иллюзия. Мы уже там, где быть не должны».
Я прищурилась.
– Может, он просто переучился?
– Может. Но я больше ни за что не заговорю с ним.
Я лишь покачала головой, с сожалением глядя на сгибающихся над конспектами студентов. В аудитории витал дух обреченности, смешанный с запахом кофе и нервного пота. Люди отчаянно заучивали определения, будто это могло их спасти. Как будто запоминание чужих слов может помочь в момент, когда тебе задают вопросы о смысле существования и требуют ответа, который не звучит, как «фиг его знает».
Настроение в группе было однозначное – это конец. Великий, трагичный, неизбежный конец, и каждый из нас уже мысленно подбирал прощальные слова для своих будущих несуществующих дипломов.
***
Я сидела на кровати, окруженная россыпью книг, конспектов и каким-то подозрительным количеством исписанных листков, на которых я тщетно пыталась свести воедино философские измышления древних и современных мучителей студенческого сознания. Весь этот интеллектуальный хаос вокруг меня напоминал поле битвы, где уже давно пролилась кровь… в виде пролитого кофе, чернильных пятен и растерзанной нервной системы. Я была уверена, что если еще хоть раз увижу слова «онтология», «гносеология» и «диалектический материализм», то совершу акт философского насилия над ближайшей философской книгой.
– Эльвира, просто вызубри! – простонала Лена, безвольно повалившись на подушку и уставившись в потолок взглядом, полным тоски и осознания собственной обреченности. – Мы уже на грани! Одна ошибка – и нас не будет! Все, мы провалимся! Конец!
Я задумчиво пожевала кончик ручки, обдумывая, какой именно метод спасения выбрать: истерику, слезы или что-то поинтереснее.
– Ты недооцениваешь человеческие возможности, – наконец заявила я, отбрасывая в сторону бесполезный конспект, скомканный и униженный моими попытками выжать из него смысл. – Человек всегда найдет выход. Особенно, если он ведьма.
Лена с подозрением приподнялась на локтях.
– Мне не нравится, куда ты клонишь.
Я улыбнулась. Так, как улыбается человек, придумавший план. Опасный. Неопробованный. Гениальный.
– Моя бабушка рассказывала про одно заклинание, – заговорщицки прошептала я, нагибаясь к ней, будто мы обсуждали государственную тайну. – Оно называется «ясность ума». По идее, оно усиливает восприятие, делает мышление четким, логичным. Оно помогает понимать сложные вещи.
Лена сузила глаза.
– Так. И как это работает?
– Обычный ритуал, ничего сложного, – я пожала плечами. – В полночь читаешь заговор, концентрируешься, представляешь, как твой разум проясняется… ну, и все! А наутро ты уже не просто студентка, а ходячая энциклопедия.
Лена смотрела на меня, как на психа.
– Звучит как очередная авантюра.
– Это звучит как шанс! – поправила я. – Единственная реальная возможность сдать экзамен и не умереть позорной смертью философского невежды!
– Единственная реальная возможность превратиться в огурец или, не знаю, открыть портал в бездну! – выпалила Лена, вскакивая с кровати. – Эльвира, ради всего святого, просто вызубри билеты!
Я хмыкнула.
– Это не научный подход.
– А твой – научный?!
– Конечно. Это же магия.
Лена схватилась за голову и громко застонала, очевидно, переживая серьезный внутренний конфликт.
– Слушай, ты же помнишь, чем кончился твой прошлый «гениальный» ритуал?
Я попыталась вспомнить.
– Ну… с легкими ожогами я справилась. И комната уже не пахнет гарью.
– ДА НЕ В ЭТОМ ДЕЛО! – взорвалась Лена. – Ты тогда просто пыталась сделать приворот на чашку чая! А что было?!
Я усмехнулась.
– Чай ожил.
– ЧАЙ. ОЖИЛ. – повторила она зловещим тоном. – И попытался сбежать! И да, мне плевать, что он был с жасмином! Магия – это не игрушка!
Я закатила глаза.
– Я учла прошлые ошибки. В этот раз все будет идеально.
– Угу, конечно. Сколько раз я это уже слышала?
– Лена, это философия. Мы же не знаем точно, как все устроено. Возможно, я просто расширю сознание и открою новые горизонты разума.
Она зарычала и впечаталась лицом в подушку.
– Убейте меня.
Я встала и с гордым видом вытянулась в полный рост.
– В полночь я проведу ритуал. Я совершу скачок в эволюции разума и сдам экзамен лучше всех!
Лена повернула голову, глядя на меня, как на безумца, решившего спрыгнуть с крыши с пакетом вместо парашюта.
– Что может пойти не так?
В воздухе зазвучала зловещая тишина. Лена прикрыла глаза.
Полночь. Тот час, когда все живые и мертвые существа, живущие в этом доме, погружаются в тишину, оставляя пространство для чего-то иного, чего-то древнего и магического, что уже давно не нуждается в словах. Я стояла в темноте, поглощенная этим мистическим моментом, когда тень переходила в ночь, а ночь превращалась в туман, ползущий по углам комнаты, заполняющий ее своим смутным, неопределенным дыханием. Вся общага спала – я это точно знала, потому что в эту самую минуту только мне было позволено нарушить мирный покой вселенной. Только мне. Я быстро закрыла за собой дверь, уверенная, что никто не заглянет, и никто не услышит, как я нарушаю законы природы и поднимаю их из мрака прошлого.
Я поставила свечи. Их было не так много, всего шесть. Каждая по два рубля с обугленным основанием и каким-то особенным запахом старого воска, который, наверное, всю жизнь хранил в себе десятки тайн. Они не выглядели как свечи из готического магазина – с черепами и черной парафином. Нет, эти были простые, будто забытые где-то в старом доме.
Я выложила их в круг. И вот, с этим внутренним трепетом, с искренней надеждой на магическую искру, я включила пламя. Сначала оно колебалось, как будто не веря в свое существование, как зажигалка в старом автомобиле, который сопротивляется запуску. Я стояла в полумраке, ощущая, как в комнате сгущается воздух, как будто пространство вокруг меня становится тяжелым и вязким. Пламя свечей танцевало, едва дыша, но каждый его взмах казался мне волнующим и невероятным, как начало чего-то великого и невозможного. Мое сердце слегка учащенно забилось, когда я открыла книгу, медленно листая страницы, наполненные старинным текстом, который я выучила наизусть, так как не доверяла своим силам в полумраке. Слова были четкими, но в голове они прыгали, как разорвавшиеся искры, как если бы сами они были древними силами, забытыми во времени. Я встала на колени и начала читать вслух.
Процесс был не таким, как в книгах. Тут не было глубоких темных фраз с мрачными предсказаниями – нет. Тут было нечто гораздо более простое. Заклинание на ясность ума. Оно должно было быть несложным, но все-таки меня охватывало что-то странное, когда я произносила каждое слово. Древнее, но не чуждое. Словно я начинала вскрывать секреты бытия, открывать что-то, что не лежало в обычной реальности. И я почувствовала, как воздух в комнате становится вязким, как будто кто-то невидимый, невиданный, залезал в пространство, создавая неведомое напряжение, которое я не могла игнорировать. Я замолчала, и воздух будто замер, а пламя свечей наклонилось, как если бы его кто-то вытягивал, притягивал к себе. Я продолжила читать, не видя этого, но ощущая каждое слово. И тут… что-то пошло не так. Как будто за пределы правил скользнула тень, нарушившая всю магическую гармонию. Свет свечей вдруг вспыхнул. Не сильно, но ярко. Словно кто-то невидимый дунул в них огненным дыханием. Пламя начало расти, неестественно сильное, едва не вырываясь из свечей. Я замерла, не зная, что делать. Оно стало желтым, почти золотым, и мне показалось, что оно горит внутри меня, разрывая каждую мысль. Я попыталась закрыть книгу, но почувствовала, как пол начинает дрожать. Легкое вибрирование в воздухе. Потом пол стал вибрировать сильнее, как будто сама земля подо мной была неустойчива, как в шторме, и я почувствовала, как мне становится трудно стоять. Я сглотнула, держа книгу в руках. Что происходит? Так и должно быть? Я не была уверена, но уже поздно. Затмение захватило комнату, пламя свечей поглотило тьму, и в этот момент я поняла: я больше не контролирую происходящее.
Температура в комнате рухнула так стремительно, что у меня на коже мгновенно вздулись мурашки, а дыхание превратилось в облачко пара. Казалось, что невидимый великан вдохнул весь жар этого мира и оставил меня в безмолвном, ледяном вакууме. Окна со звоном пошли трещинами, словно кто-то снаружи провел по стеклу когтями, и в воздухе зазвучал низкий рокочущий смех. Он вибрировал в пространстве, перекатываясь глухими, зловещими волнами, пробирался под кожу, окутывал, заставляя сердце сжаться в предвкушении чего-то необратимого. Это был не просто смех — это была сама тьма, лениво растекающаяся в уголках комнаты, проникающая в каждый закоулок сознания, намекая, что все, что ты знала о страхе, было лишь жалкой иллюзией.
Пламя свечей взметнулось вверх, как если бы невидимая рука ухватилась за сами языки огня и вытянула их в небо. Огонь рванулся к потолку, извиваясь, как живое существо, ломая границы реальности. Воздух наполнился запахом гари, серы, раскаленного металла и чего-то более глубокого, древнего, сладко-пряного, как порок, вплетенный в ткань мироздания. Громыхнуло. Не просто обычный раскат грома, а будто сама вселенная хохотнула, отбрасывая всполохи молний прямо в пол моей комнаты. Тени закружились по стенам в диком танце, пространство содрогнулось, и я, прижавшись к стене, судорожно пыталась сообразить, где именно в этом адском спектакле моя ошибка.
И вот он.
Высокий, властный, сотканный из тьмы и насмешки, он возник в самом сердце бушующего огня, неторопливо выходя из клубящегося мрака. Шаг — и пламя расступается перед ним, склоняется, подчиняется, словно само зло расчищает дорогу своему хозяину. На нем безупречный черный костюм, сидящий так идеально, будто его сшили не портные, а силы хаоса. Сорочка черная, узел галстука затянут в точности, но небрежно, будто подчеркивая, что ему абсолютно плевать на условности. Рога, как же без них. Лицо — резкие, породистые черты, уголки губ изогнуты в насмешке, глаза темные, глубже, чем ночь перед концом света, и в этих глазах — сила, бесконечная, жуткая, затягивающая, как омут, в который можно прыгнуть и уже не вернуться.
Лениво оглядывая комнату, он останавливает взгляд на мне, чуть склонив голову, будто оценивая уровень моего морального потрясения, и, судя по едва заметному блеску удовольствия в его взгляде, он абсолютно доволен увиденным.
— Ну, наконец-то, — голос бархатный, с хрипотцой, с ленцой хищника, который играет с добычей, зная, что победа у него в руках. — Кто звал меня на этот убогий ведьмовский шабаш?
Я сглотнула, прислонившись к стене, а потом, отчаянно не желая звучать как паникер, выдала первое, что пришло в голову:
— Эээ… Я точно не заказывала люксового демона. У вас, наверное, ошибка.
Его улыбка стала шире.
Я дернулась назад, пятясь, как загнанный зверь, но, разумеется, именно в этот момент предательский ковер решил исполнить свою темную миссию — зацепил меня за ногу, и я едва не впечаталась затылком в книжный шкаф. Кое-как удержав равновесие, я вцепилась пальцами в край стола, сердце бешено колотилось, а разум отчаянно пытался придумать логическое объяснение происходящему. Нет, ну правда, ну какого черта?! Я всего лишь хотела чуть-чуть магии для прояснения ума! Хотела всего-то не облажаться на экзамене! Хотела проснуться гением, а не… НЕ ВЫЗВАТЬ САМОГО ЛЮЦИФЕРА!
— Ты… кто? — мой голос дрогнул, но я старательно выдавила на лицо выражение абсолютного спокойствия. Вернее, попыталась. Получилось что-то среднее между "я сейчас обмочусь" и "может, я уже умерла?".
Демон, которого я определенно не заказывала, медленно, словно смакуя момент, сделал шаг вперед. Его сапоги мягко ступили на мой многострадальный ковер, и я почти физически почувствовала, как ткань пожирает магия, будто самой материи теперь поклониться захотелось. Губы незваного гостя тронула ухмылка, такая ленивая, беззастенчиво самодовольная, что захотелось немедленно чем-нибудь в него запустить. Например, креслом. Или холодильником. Или всем зданием общежития.
— Люцифер, — произнес он с той интонацией, с какой, наверное, представлялся король ада на официальных приемах. Легко, небрежно, с оттенком "да, я самый лучший, и ты с этим ничего не поделаешь". — Главный по грехам и душам, если коротко.