Райнер Вельд просыпался без удовольствия. Не потому, что не высыпался — просто не видел смысла встречать утро бодро. Световая панель включалась автоматически в 07:00. Он обычно открывал глаза минутой раньше, не из-за точности, а от бессонницы, скопившейся за годы.
Квартира была стандартной, съёмной, с нейтральной мебелью: линолеум, стол из композита, кровать с прямоугольной рамой. Холодильник — почти пустой, за исключением коробки яиц, бутылки дешёвого крепкого и тоника. На подоконнике — стеклянная пепельница, в ней вчерашние окурки. Курить в доме было не рекомендовано, но ему было безразлично. Он предпочитал открытое окно и мелкий штраф, чем вечер без никотина.
Райнеру было тридцать пять. Худощав, носил тёмную рубашку навыпуск, не глаженую, но чистую. Волосы короткие, с проседью у висков. Говорил быстро, недружелюбно, преподавал этику в университете и не особенно верил в предмет, который вёл. Читал курс под названием «Границы выбора: от логики к последствиям», хотя сам давно жил за пределами этих границ.
— Этика, — говорил он на лекциях, — это рационализация трусости. Все эти принципы, нормы, мораль — просто вежливый способ объяснить, почему вы боитесь последствий. Всё остальное — лирика.
Студенты не спорили. Кто-то записывал, кто-то делал вид. Он их не запоминал. Важны были только часы — чтобы досидеть, дочитать, дописать, уйти. Вечером — бар или дом. Иногда — оба варианта, в случайной последовательности.
Он был неженат, не разведен, просто никогда не вступал в брак. Не из принципа — из равнодушия. Отношения, как и многое другое, казались ему формой делового соглашения без смысла.
Среди документов Райнера, как у всех, был Вектор. Вот уже как двадцать лет в государстве действовал вычислительный узел, получивший со временем имя СИНОПС — Сингулярный Оператор Прогностических Судеб. В определённый момент жизни, обычно при получении паспорта, каждому человеку выдавали Вектор — документ, запечатанный в конверт, с описанием ключевых событий будущего этого человека. Не пророчество в мистическом смысле, а скорее отчёт — составленный на основе анализа данных. Какие именно данные использовались в качестве исходных, никто не знал. Бумажный экземпляр Райнера валялся в коробке с бумагами, где-то между налоговыми извещениями и сертификатом о прохождении курсов адаптивного мышления. Электронную копию он даже не открывал. Не из страха — ему казалось, что это глупо. Люди, читавшие Вектор, вызывали у него скуку: кто-то пытался следовать дословно, как инструкции по сборке мебели, кто-то пытался идти наперекор, считая себя героем. И те и другие выглядели одинаково предсказуемо.
Райнер считал, что единственно адекватное поведение — это ничего не делать с Вектором вообще. Пусть себе лежит. Государство не запрещало. Не настаивало. Просто выдавали — как паспорт, как другие документы. Никто не объяснял, зачем. И никто особенно не спрашивал.
Утро было ничем не примечательное, но по-весеннему приятно-прохладное. Райнер выпил кофе без сахара, покурил у окна, сбросил пепел прямо на подоконник, потом вытер его рукавом. Вышел в 07:40. До университета было пятнадцать минут пешком.
По пути он отметил: тот же транспорт, те же лица, те же пустые взгляды. Системы распознавания лиц на перекрёстках, конечно, работали — но он давно перестал их замечать. Всё в городе было ровным, приличным и лишённым поводов для беспокойства.
На факультете его ждал журнал, электронная отметка и аудитория с двадцатью двумя слушателями. Райнер вошёл, не поздоровавшись. Сел за кафедру, включил проектор. На экране висела вчерашняя тема: «Определённость как иллюзия выбора».
Райнер сделал паузу.
— Сегодня поговорим об обратном, — сказал он. — Что, если выбор — это иллюзия определённости?
Некоторые приподняли головы. Кто-то начал записывать.
— Что, если выбор — это иллюзия определённости? — повторил Райнер, оглядывая аудиторию. — Не то, что вы выбираете, а то, что вам кажется, будто вы что-то выбираете.
Пауза.
— Например, — продолжил он, — вы идёте на юрфак, думаете: «Я решил». Но ваши родители — юристы. Ваши оценки — подходящие. Деньги — есть. Где тут решение?
Рука в третьем ряду.
— А если кто-то идёт против очевидного? — спросила рыжеволосая девушка. — Разворачивается, поступает на литературу, уезжает в другой город?
— Против чего именно? — прищурился Райнер. — Против «предсказуемости»? Против вежливого ожидания? Это не выбор, а реакция. Иначе говоря — рефлекс. Бунт против шаблона — тоже шаблон, просто в другой обёртке.
— Но ведь есть те, кто не читает Вектор и всё равно... живут по-другому, — вмешался парень со второго ряда справа. — Значит, можно выйти за пределы.
Райнер усмехнулся.
— Если ты не читал Вектор — откуда знаешь, что вышел за пределы?
Смех в аудитории. Не добродушный — нервный.
— Люди любят думать, что идут своим путём. Особенно если не знают, куда идут, — добавил он. — Но даже если вы случайно попали в «правильную» точку, как отличить это от следования траектории?
— То есть, вы считаете, всё предрешено? — спросила та же студентка.
— Нет. Я считаю, что вопрос не имеет смысла. Это как спрашивать, свободна ли частица, которая уже подчиняется законам. Всё зависит от системы отсчёта.
Он замолчал, обвёл аудиторию взглядом.
— Ладно, — сказал он, — давайте проще. Поднимите руки те, кто читал свой Вектор.
Пауза. Трое медленно подняли руку.
— Хорошо. А теперь — те, кто не читал, но собирается.
Пять-шесть рук.
— Остальные? — Он чуть приподнял брови. — Коллективное воздержание?
Молчание. Кто-то неловко поправил капюшон. Угрюмая девушка в первом ряду уставилась в стол.
Райнер откинулся на спинку стула.
— Вот и всё, что вам нужно знать о свободе воли. Люди даже не могут решить, стоит ли прочитать один документ, который касается только их.
Он выключил проектор.
— Лекция окончена. Остальное — в виде домашнего заблуждения… Ой, простите, задания.