Великая месть Пигалицы

И в этот раз…

На этот раз я даже распознала размеренное поскрипывание экипажа, проезжающего мимо по улице. Старательно прислушалась к коридорной тишине за дверью… Никого.

Да, двигать под дверной порог сполна загруженный комод - занятие трудоемкое. Однако, и напрасное, скорей всего, судя по опыту двух прошлых моих начисто снесенных оборон. И как же я дошла до жизни такой?

Как-как! Легкой походкой до самого своего последнего тупика.

- О, это - да! – потянувшись, упала носом прямо в мягкую кровать. Перевернулась на спину, раскинув руки. С душой зевнула. Лизнула языком сухие от пыхтенья над комодом губы… Именно губы мои первыми за прошлые прорывы в обороне и поплатились. Нынешней своей припухлостью. А уж потом и шея пятнами варварского клейменья на ней и… уф-ф-ф...

Так как же дошла ты до подобной жизни, вечно циничная и до бескультурья умная Пигалица?.. Даже не знаю с чего начать рассказ. С причины собственной «великой мести»? С истоков прозвища, крепко пришпиленного на года? Или с того, как упустила зарождение бедлама под названьем «меня хотят убить»? Так не убили ведь…

Ладно! Но, начну сразу с третьей неудавшейся смертоубийственной попытки...

Глава 1

в которой

главная героиня залетает на каштан,

а все вокруг врут и прячутся от соседей…

Каюсь, заметить настойчивые поползновенья на собственную жизнь я удосужилась не сразу. Причем, не я одна, уж если честно отвечать! Висела себе поперек ветви каштана… висела, мерно покачиваясь под полуденно ленивым июльским ветерком. Откашливала из легких остатки въедливого взрывного дыма и…

- Хобья сила! Ситринг, кх-ху!

Ситринг, мой верный ассистент (о верности его отдельно) с выраженьем искреннейшей досады на безбородой гномьей физиономии застыл под тенью рослого каштана:

- Ведь цельную оконную раму собой вынесла.

- Что ты там под нос бубнишь?! – с нетерпеньем дрыгнув ногами, вновь покачнулась вместе с веткой я.

- Стекла с защитой от вандалов и эффектом отраженья, чтоб его.

- Да я тебя не слышу! Шум в ушах стоит до сей по-оры, - и удивленно распахнула вместе с глазами рот. – Кх-ху! Ситринг?!

- Что, самая неудачливая в Куполграде экспертисса? – очнулся мой дико скряжный ассистент.

Вот о скряжности его упомянуть самое время. И суть здесь в том, что «умной до бескультурья» я, Эрментруда Христманн, в номинале девица 27-ти полных годов, считаюсь лишь между берегов своей насыщенной экспертной практики. Для трудностей иного рода (читай: «житейского») я приспособлена умом едва ль и честно откупаюсь от них своими гонорарами. И, слава подлинникам всех богов, они теперь стабильны. Шесть лет учебного старанья и пять лет сколачивания репутации эксперта по художественным подлогам не зачахли даром на алтаре дамского счастья. Именно дамского, потому как лично для меня оно (в отличие от среднестатистических невест) – самодостаточность и право цельно жить. Впрочем, первое здесь подразумевает и второе… Куда вообще меня свернуло?.. А! Скряжный Ситринг! Несомненно, он послан мне судьбой. Хотя, назвать салон канцелярии «Считаем-пишем» «судьбой» горазд лишь сам его хозяин, да и то в удачливо торговый год. Ситринг Литрм же, вызывающе гладко выбритый, элегантно наряженный двадцатилетний гном одержимо носился по ладменской столице от «Считаем-пишем» простым торговым вояжёром. Им однажды семь лет назад он и свернул к моим гостеприимным двустворчатым дверям:

- Доброго дня! Я знаю, что вам злободневно нужно!

Мы с прежней своей горничной, тяжко беременной на тот момент, переглянулись:

- Мужа? – оптимистично-вкрадчиво предположила Люли.

- А мне бы, - оценивающе сузила я глаза сквозь линзы спецдиоприй, но…

- Счеты! – сообразительно скоро рявкнул Ситринг. – Каркас с костяшками из липы! На ребрах изысканные серебряные кружева и скидка за согласье на покупку в первый же миг!

- Зачем мне эти счеты? Мне бы…

- Размер поменьше в стиле «Ёмкий ридикюль»?

- Нет! – не сдержалась я.

- Я понял! – в озаренье просветлел лицом мой будущий подельник. – Вы, госпожа, навыками счетоводства не владеете? Я научу!

- О-о-о. Люли, неси в гостиную чай с бутербродами. Это надолго.

Так Ситринг Литрм у нас остался в доме насовсем. Считает на тех самых счетах, что мне втюхал, заведует бюджетом, ведет всю корреспонденцию и сделки, организует встречи, ругается с поставщиками и с гномьим сочным вдохновением клянет злой рок, но дальше пригорода к ночи не сбегает. Нет, Ситринг не пугливый. Что вы? Скряжный. Копит на скромный домик с видом на собственный золотоносный рудничок. А что я в сущности хотела тогда в первую нашу встречу у него спросить? Да просто - где гном купил свой черный котелок из фетра. Уж больно в моем стиле эта красота: мужские котелки, цилиндры с легкими вуалями в замену плоских женских шляп, обувь с устойчивыми каблуками, рубашки с рюшами, юбки (непременно!) с множеством карманов, корсеты из практичной кожи, жакеты в клетку и пальто с турнюром. Еще высокая резная трость. Да! Она, кстати, и украшенье и оборонное оружие. Мама моя (которая вместе с отцом уж много лет как греется на дипслужбе в солнечной Чидалии[1]), впервые разглядев такой воинственный визаж, вздохнула: «Это предсказуемо». Неправда! Подумаешь, рост мой всего 63 дюйма[2]! Да еще формы – мило округлые, глаза – небесно-голубые, пухлые губы, белокурые локоны и голос мерзко-звонкий, как у малолетней чтицы. «Пигалицей» я в узких кругах нашей большой столицы слыву по совсем иной причине. И чуть попозже ее непременно проясню. Ну, а сейчас все ж вернемся к старому каштану у разбитого окна:

- Кх-ху! Ситринг!

- Что, самая неудачливая в Куполграде экспертисса?

- Скажи, в том разжижителе, раскупоренном мною пару минут назад с целью…

Гном не дослушав, нервенно подпрыгнул:

- Да понял! Нет! Не может быть!

- Чего? – скривясь, заерзала я на ветке, пытаясь после кашля плодотворно глубоко вдохнуть, наконец.

- В составе взрывоопасных составляющих. Сей разжижитель от проверенного продавца и, - отработанно отбарабанил Ситринг, однако на последнем слове, вдруг, замер, выпучив глаза, не то от внезапного открытья мысли, не то от хондроза по причине задранной вверх головы.

Я, с высоты наблюдая за подобной метаморфозой, скуксилась:

- Ну, да, контора «Стальной Вайцхевич». Поставщик королевского двора и Прокурата[3]. Но, я до взрыва в мастерской лишь только и успела, что промокнУть тампон в том…

- Раз-жи-жи-жи…жи…

- Ситринг, да очнись! В наличии стойкое ощущение неучтенной ерунды. Где-то я знатно…

- Святой Генезий!

- … обглупилась, - и, заключив диагноз, пронаблюдала включенье в нашу «феерию со взрывом» трех новых действующих лиц.

Кстати, Святой Генезий... Он, вроде, покровитель театральных артистов? Неужто деятельная моя горничная Ивуся определилась с профилем своей будущей стези?

- Ах, Эрментруда! Как же так?! – возопила владетельница связки всех ключей, Галина, поспевшая на парадное крыльцо второй, вслед за Ивусей.

- Да это дерево развратное давно пора свалить втихую от городских властей! – а вот и третья - моя любимая кухарка. Теперь хоть митинг со своей ветки начинай – все домочадцы в сборе. – Детонька, ты как там? Может правда, спилим его на дрова под кровом ночи и вся проблема?

Глава 2

в которой

открывается исток прозвища "Пигалица",

и закрывается вход в Прокурат...

О, подлинники всех богов, то утро…

«То утро» 13-го июля, на следующий день после взрыва и моего залета на каштан сложилось замечательно-прекрасным. Тонкие шторы в настежь распахнутом кухонном окне безмятежно покачивались на ранней ветреной прохладе. Аромат садового жасмина густо мешался с запахом терпкого кофе и горячей сдобы. М-м-м… эта сдоба. Уж много лет Мезита в нашей местной булочной самый ранний и значит самый верный визитер. Традиция такая. Люблю традиции. Они, как якоря, удерживают в жизненные бури. А еще имеют свойство присваивать значенье даже мелочам. Я и сама их парочку внедрила в личное пользование и…

- Детонька, отложи, наконец, дрянь эту скабрезную.

Ну, да. Одна из моих традиций – газеты свежие на завтрак. Четыре года, как она сложилась. И изначально - в потворство собственному честолюбию. Дело в том, что именно тогда, во вьюжном декабре 2635-го я дебютировала, как «важная персона», в прессе и получила гордое прозванье «Пигалица». Оба этих факта связались воедино в одном из множества публичных заседаний Королевского суда.

В том вьюжном декабре рассматривалось дело скотовода из Медянска, решившего облагодетельствовать картиной баснословной по стоимости стену в кабинете управляющего филиалом столичного «Пилигрим-банка». Их и взяли парой (ценителя с дарителем) непосредственно у предмета взятки. Портрет «Муза в печали» из серии «Жизнь Музы» Альфонсо Пьёри стоял, приткнувшись задником к диванной спинке. Муза на нем, как и положено, печалилась. Эксперт, прибывший с прокуратской группой, разделил ее настрой (он в живописи хило разбирался). А мне же, напротив, крупно повезло – экспертом тем оказался мой бывший куполградский педагог… Я поминала всуе про свое «шестилетнее учебное старанье»?

В наш просвещенный век образование – крайне востребованная ценность. Однако, специализация его географически разнится по торговому содружеству соседских стран. Из-за учебных парт Анкрима[1], например, выходят ценнейшие кораблестроители и моряки. Джингар[2] прославлен мастерами ткачества и ювелирами. Тинарра – аграрниками и горняками. Ладмения моя – вершина обывательского рынка магии и юриспруденции всех отраслей. А вот Чидалия… Чидалия давно морально испорчена искусством. Шальной чидалийский менталитет в том виноват иль одуряющее благоухание природы, Чидалия щедро раздаривает миру красоту и, соответственно, науке этого «даренья» непревзойденно учит. В одной столице ее, Виладжо две академии искусств. Я получила диплом с отличием по специалитету «Искусствоведение» в Первой. Ну а потом еще в родном Куполграде при Прокурате закончила судебно-экспертизный курс… Вы спросите: зачем сворачивать с протоптанного тракта каноничной красоты к ее туманным уголовным миражам? Ответы есть на то: первоначальное стеченье обстоятельств, исследовательский азарт, почти отсутствие достойной конкуренции и… будет время, доскажу. Вернемся к скотоводу из Медянска.

Господин Нимаил Мулевич попал весьма внушительно. Во-первых, из-за высокой стоимости работ маэстро Пьёри статья ответственности тоже намечалась знатной[3]. А во-вторых, после скандальной череды разоблачений столичных высокопоставленных мздоимцев, подобные процессы в ту зиму освещались ярче пустой степи в солнечный летний полдень – не сможешь утаить в тени и мелкий прыщ… Господин Мулевич вместе с его дорогущим адвокатом не смогли. Я же обошлась государственной казне всего в три сребеня. Оплачивал «консультантские расходы» Прокурат после ходатайства восьмой комтурии[4], уже успевшей на вираже «разоблачительной волны» и штат свой значительно расширить и бюджет, а ее немилосердный руководитель, старший рыцарь Гантер Кох по популярности обскакал саму нашу нескучную королевскую семью.

Такая вот, выражаясь литературно, «экспозиция[5]» сложилась перед моим личным виражом к профессиональной славе. И, чтоб не тратить времени и сил на его (этого виража) подробно-нудный пересказ, цитатой из статьи в «Ладмения. Будни» ограничусь: «Да, уважаемый обвинитель, вы правы, опытом государственной экспертной службы я не владею. Более того, на службе этой ни дня не числилась, но, приглашена сюда по вполне оправданной причине, к коей относится знакомство личное как с творчеством маэстро Пьёри, так и с ним самим. Дело в том, что, будучи студенткой виладжийской академии искусств, я посещала лекции этого гения художественной кисти и так уж вышло, что серию свою «Жизнь Музы» маэстро заканчивал как раз в тот самый срок. Что же касается причины сегодняшнего собранья, скажу как есть – Мария Дольче. Именно так зовут любимую натурщицу и Музу маэстро Пьёри. Да, характер взаимоотношений этой пары обсуждается традиционно часто в чидалийской прессе. Таков уж удел всех корифеев, живущих ярко. А Альфонсо Пьёри немилосердно ярок и вспыльчив, как сам огонь. И единственное, что оберегает его от регулярных потасовок - забота о своих бесценных пальцах. Ну, а Мария Дольче попросту прекрасна. И красота ее – непререкаемый публичный эталон. Ваша светлость, уважаемый судья, я не приемлю слухов. Они полезны лишь в период первоначального расследования. В суде же, как в конечной инстанции поднебесной справедливости, важны проверенные факты. Именно потому перед началом заседания суду были предоставлены проверенные прокуратской экспертизой письма Альфонсо Пьёри лично мне в количестве двух штук. Оба, естественно, с его согласья на содействие суду. Итак, итог… Картина, фигурирующая в данном деле – явная и весьма дешевая подделка. Я объясню свое заключенье, как только господин обвинитель закончит на меня кричать… Благодарю за меры, господин судья. Дело в том, что вся серия «Жизнь Музы» изначально была обречена на выброс. Факт этот известен совсем немногим, так как сам маэстро им не гордится: Альфонсо Пьёри в очередном пожаре страсти на каждой из семи серийных картин начертал крайне нелестные характеристики своей любимой. Время спустя, художник на счастье публики, эти оскорбления скрыл новыми слоями краски, но след их остался и в процессе магической экспертизы он четко виден. Наше же с вами полотно «Муза в печали» девственно чисто в этом плане. Спасибо за внимание».

Историко-географическая справка по данному миру

Планета Алантар была открыта древними алантами. Полубогами, ищущими новый дом взамен Земле. Они и потянули за собой великое число переселенцев: магов, простых людей и множество других разумных расс, страдающих от естественного вымирания, притеснений и гонений.

Государство Ладмения, расположенное на материке Бетан, ведет свое летоисчисление от появления своих первых жителей – алантов. На побережье моря Радуг они возвели белокаменный город Тайриль, построенный по подобию их родного земного города.

Известны имена первых аланских правителей – супругов Нэйи и Мираха: «Царствовали они рука об руку 175 лет и запомнились своими мудрыми законами и изречениями». Именно при Нэйе и Мирахе местные земли стали заселять иные существа, также гонимые судьбой.

Вглубь материка аланты не продвигались. Известно только, что самое северное алантское поселение, город Кубл, было расположено у южных границ Озерного края.

В 84 году от начала мира, аланты привели в эти земли первых магов из Вавилонии, Древнего Египта и Древней Греции. К этому же периоду относится первое письменное указание названия государства – Ладмен (в переводе с алантского – «обмен рукопожатиями»). Границы страны стали расширяться на север, отвоевывая у местной нечисти новые территории (остатки их популяций еще сохранились на Склочных болотах).

К этому же периоду относятся первые записи о смешанных между алантами и магами браках.

В период с 1103-го по1259-ый годы от начала мира население страны пополнили племена кентавров и единорогов.

Кентавры, будучи существами строптивыми и высокомерными(,) вскоре откочевали сначала на луга у западных склонов Рудных гор, а после расселения на соседних землях людей и магов ушли на запад, основав свое государство, Тинарру (по итогам «Алмазной» войны в 2305 году).

Единороги, ведущие замкнутый образ жизни и сторонящиеся магов из-за традиции последних использовать их кровь и рога в своих зельях, вначале жили в Озерном краю. Через 190 лет ушли на территорию нынешнего Лазурного леса, где живут и теперь под охраной государства в уединении.

С 1150-го по 1970-ый годы страну населяют эльфы, гномы и дриады.

Гномы занимают северо-восток страны – предгорья и склоны Рудных гор, богатые залежами руд и драгоценных металлов. В 1991-м году они основывают свою резиденцию – город Бадук.

Дриады расселяются по пустошам центральной части страны, образуя леса и рощи.

Эльфы - по южным лесам и побережью моря Радуг.

С 1848-го по 2010-ый годы в страну волнами переселяются люди, обвиняемые в колдовстве, и маги из Европы и России, преследуемые за свое ремесло.

В этот период государство обретает свои нынешние границы + современная территория Тинарры, и название «Ладмения». Столица из Тайриля переносится в Куполград (1950 год). Постепенно к управлению страной начинают допускаться маги, внесшие большой вклад в процветание Ладмении, но роль правителя, теперь короля, неизменно исполняет алант.

Последний алант-правитель – Самоний Четвертый. Правил с 1963 по 2053 год. Умер при загадочных обстоятельствах и был заменен на троне (ввиду отсутствия братьев и собственных детей) своей женой, магом Женевьевой Первой.

2301- 2304 годы – межрасовая «Алмазная» война.

Поводом стал подарок эльфов жене короля Василия Первого алмазной диадемы. Алмазы для диадемы были, якобы украдены в одной из шахт гномов.

Основная причина войны – конкурентная борьба в ювелирной области между эльфами и гномами. Гномы обратились к королю с требованием запретить эльфам заниматься ювелирной деятельностью. Этого бы им хватило, но король грубо отнесся к делегации гномов, продержав их под арестом неделю, что и спровоцировало военные действия.

Ход войны: на стороне эльфов выступили маги и часть алантов, на стороне гномов – люди, давно и безрезультатно стремящиеся к власти в стране. Война покатилась на юг, опустошая земли. Преимущество было у более развитых «эльфийских» частей, пока в драку не вмешались кентавры, вступившиеся за гномов, с которыми у них были крепкие торговые отношения.

Результаты войны:

- основание независимого эльфийского государства Эйфу (на юго-западе от Ладмении);

- признание независимости государства кентавров Тинарры (на северо-западе от Ладмении);

- подписание межрасового «Вечного закона».

Его основной смысл: двое дерутся, третий не лезет. При этом разрешались военные выяснения отношений внутри одной расы, без привлечения в качестве союзников других.

2306 – 2308 годы – война с Джингаром за побережные территории.

Повод - в пограничных водах Ладмении джингарскими военными фрегатами был атакован торговый корабль «Королева волн», который был, якобы, принят за шпиона. Корабль потопили, а команду взяли в плен. Позже, под пытками, капитан «Королевы» сознался, что вел разведывательную деятельность. После этого Джингар объявил Ладмении войну.

Причина – стремление Джингара расшириться за счет южной части Ладмении. Уверенности противнику придавал тот факт, что страна еще не успела оправиться после «Алмазной» войны.

Ход войны: Объединенные силы Ладмении (аланты, маги, люди и гномы) в двух морских битвах и одной сухопутной одержали полную победу в войне, но был почти уничтожен город Тайриль, который в течение нескольких десятков лет отстраивался заново (на деньги Джингара).

Результат войны:

- Контрибуция с Джингаром, на которую Ладмения полностью в кратчайшие сроки восстановилась после «Алмазной» войны;

- открытие для Ладмении свободных беспошлинных морских путей через территорию Джингара.

2597 – 2600 годы – нашествие Темного Дракона и репрессии против алантов.

Глава 3

которой,

к счастью Эрментруды, появляется один главный герой,

и к несчастью, вскоре другой...

Предложите гному спор, и вы узнаете почем нынче азарт. Гномы прекрасно разбираются в его расценках. Любимый дядя Ситринга по маме, например, имеет в нашем белокаменном Тайриле контору, живущую посредничеством в спорах. Называется она «Не доводитесь до суда» и в данный день весьма успешна. Остальные подобные заведения по всему Бетану также принадлежат гномьим диаспорам.

Однако, не менее любимый тайрильским дядей столичный племянник уж точно сейчас не понесется с ветром в ушах и шляпою подмышкой оформлять «Заявление на спор». Одна из причин тому заранее озвучена: «Тегом – моя неизлечимая болезнь». И дело всё в том, что знаю я о Тегоме больше седого профессора Финди, читающего в университете лекции о странах дальнего материка Сервея. Подробнее специалистов историко-географического общества «Тегом для вас», курсирующих с наспех собранными выставками по всем музеям нашего материка. Язык тегомийский с его мужской и женской азбукой и уровнями этикета (четырьмя!) я выучила еще за год до написания своего дипломного проекта по Тегому. А сам этот проект успешно защитила в присутствии и под контролем суровобрового тегомийского посла[1]. Что же касается их двухполюсарной живописи[2] и щедрого нательного искусства татуировок…

- Татуировка… Ситринг, ты со мной?

Нет, Ситринг вовсе не азартный. Просто в силу своих гномьих габаритов он иногда весьма горячо, горячо, но вынужденно работает локтями. Как мелкогабаритный каменный таран. Ну и я за ним:

- Эрми, поспевай!

- Тут дети, между прочим, а не тетки на развале в ярмарочный день. Мальчик, извини.

- Детки. Тетки. Если я близко от здешней метательной конструкции не закреплюсь, то не увижу главное. Его.

- Его татуировку. Точнее, их две на кистях обеих рук между большими и указательными пальцами. Но… это не совсем татуировки, Ситринг.

- Что?!

- Да не ори. Нет, девочка, мы без очереди выстреливать не лезем.

- Эрми, я не понял.

- Именно в данных стратегических местах возможны не простые татуировки-обереги, а лишь печати принадлежности. Только они.

- Он раб?!

- Чего? Ой!

- Эрми, вокруг твоей головы… летает.

- Не отвлекайся. И как можно тише глупости ори. Причем здесь рабство? Принадлежность роду у него там указана… была.

- Эрми, я ж с тобой, одержимой, не первый год и знаю, что тегомийские аристократы могут иметь принадлежность лишь к одному из их высоких родов. Это – по праву рождения в нем. А вот у того молодого челове…

- Печати две. Ой!

- Эрми, над тобой летает, говорю ж.

- Не отвлекайся. И только шепотом, как я. Так… Две печати рода на одном онсае. Причем их обе он припрятал под простые татуировки-обереги. То есть, под магические иллюзии… Иллюзии… Ситринг, такое возможно лишь в единственном случае, если…

- Осторожно, Эрми! Рукой не взмахивай.

- О-ой. Я-я… извините.

Он выглядел, как воплощение мечты. Бредни исследователя. Стоял так близко, что дух моментально захватило и… это - мне? Мне и, вдруг, такое… пособие. Наглядное! Наглядный рост гораздо выше среднего у нас, наглядное телосложение – лишнего жира ни унции по всей ширине немалых плеч, талии… ну что ж он близко-то так стоит, ведь ниже талии не разглядеть. Зато лицо и волосы! Волосы длинные, жесткие на вид, чернильно-черные с висков затянуты назад к затылку. Овал лица – идеальный. Высокий лоб, брови густые, нос прямой с явными для тегомийцев широкими ноздрями, а глаза… тегомийские под слегка нависающими веками со вздернутыми вверх уголками, вот только цвет их, нет, не чисто-карий, а с озорными искорками золотого солнца внутри. Солнца чарующе яркого и… затмевающего мой холодный исследовательский ум. Но, я ведь - Эрментруда Христманн! Ведущий специаискр… специасолнечный… специа… Да что он там зажал меж пальцев в аккурат у моего носа и тут же спрятал за спину?

- Вот это… это, - бульк! Про кружку у себя в руках забыла. Так. Еще раз. – Что это было?

- Всего лишь жало. Очень маленькое.

- Жало… пчелы? – сухо сглотнула я. И снова булькнула своей мелиссовой водой.

- Да.

Голос тегомийца оказался густым и низким. А слова при произношении растягивались так характерно певуче, что это его «да» представилось мне нотой «фа» на профубасе. Вот уж великий музыкальный инструмент, скрипка-гигант, поющая исключительно низами. И я еще успела про себя и повторить, и протянуть, пока вот это его «да-а-а» одухотворенно гудело в моей голове, но между нашим тегомо-ладменским дуэтом влез зануда гном:

- А я ведь предупреждал о летающей пчеле!

И тегомиец вмиг повернулся к этому зануде:

- Не стоит. Вы ведь здесь, чтоб пострелять?

- А я создаю впечатление взрослого дяди, недострелявшегося в детстве?

«А я – а я». Центр гномьего мирозданья у меня в помощниках. И лично «я» уже нетерпеливо распахнула рот, чтобы вернуть внимание объекта моего собственного параноидального интереса, как тот самый параноидальный, притягивающий, зовущий тайной с ароматами от дальних берегов, вдруг, резко выдохнул и… до моих ноздрей донесся запах. Ка-ра-мельки. Простой такой сливочной карамельки в розовой обертке размером с медень. Их нынче модно выставлять в вазочках по залам ожидания в некоторых пафосных конторах нашей столицы. Да даже в мраморно-суровом Прокурате (хотя логичнее было б именно в нем вместо карамелек завлекать посетителей халявными «пилюлями правдивости»). И сдался мне снова этот Прокурат? О, подлинники всех богов! Онсай тырит карамельки. Ну, смешно.

- Дяденька, очередь моя теперь в призы стрелять!

- Димулька, ты ужо стелял! Два аза!

- И что? И мимо ведь оба! Дя-день-ка!

О, да… Конопатый мальчик, щурясь на лучи полуденного солнца среди парковых теней, дергает за рукав мужчину рядом со мной. За белый, закатанный по локоть рукав его щеголеватой муслиновой рубахи. Чуть сбоку на основании рогатины легко качается под ветром небрежно брошенный туда полосатый шарф… наверняка из лучшего мужского салона, что на Ажурной. А эти мелкие пуговицы из серебра на твидовом жилете… так далеки от онсайского сурового пояса-оби. Не ближе оттуда и до салона на Ажурной…

Глава 4

в которой

мужчины столбенеют,

женщины скандалят,

а вывески из чугуна летают в штиль...

Вот если говорить об этом м-му… м-ме… да ну его! «Досадливом ухабе». На моем прямом, как луч и заданном душой пути, то мысль одна лишь бьется в лоб: «А ведь красиво сказано!». Ой! Не та… А! «Словивший колесо, досадливый ухаб». И это я о нем. О маге, старшем рыцаре сурово-мраморного Прокурата, Гантере Кохе.

Наше знакомство произошло давно и по служебному банально. После моего триумфального дебюта на суде. Вы дело скотовода из Медянска помните? Подделку «Музы в печали» без оригинального, замазанного слоями краски слова «cagna[1]»? Вот именно, тогда! Точнее, через день после вынесения судьей вердикта я и пришла сквозь снег и бурю в мрачный Прокурат. Зачем? Ну, мне казалось, по весьма уважительной причине – поставить роспись в ведомости о получении своих трех сребеней. Это сейчас подобные манипуляции проводятся да даже у себя в прихожей на подставленной спине курьера, а тогда… Тогда я слыла начинающим экспертом в паре с точно таким помощником в делах. Наивным и слегка чумным после статьи и славы. Вот и сидела в гулком холле Прокурата. Сидела, сидела, сидела. Целых два часа! Спрятав под юбку мокрые ботинки, разглядывала толпы местных визитеров. Вы знаете, как интересно визитеры открывают дверь в заветный кабинет? Одни прогибаются в спине из страха или уваженья. Другие – как к себе домой. Но, этих – меньшинство… Меньшинство. Так, о чем я? А! Руководитель восьмой комтурии, старший рыцарь Прокурата Гантер Кох сам дверь открыл в свой скромный серый кабинет.

На сером фоне в том унылом месте был серый стол со стулом, шкаф и плотные портьеры на окне. Правда, приборы для письма - из старой, серой в крапинку латуни. И только два «манка[2]» всполохом по глазам: портрет короля Василия VI на стене в золоченой раме и алые розы в длинном букете с белой лентой… Те розы мне и подарили. Да-а, внезапно. Но с официозом, будто бы выдали служебный пропуск. Я над подобной «аллегорией» потом довольно долго билась, пока не получила пропуски еще и к телу господина Коха, и в его служебное жилье.

Но, это месяца через четыре было. Сначала мы гуляли по трущобам и лесам. Просто у старшего рыцаря канон: «Успешно совмещать работу с прочей жаждой жизни». А я была не против. Мне всё казалось крайне интересным. И что меня считали «своей в проверенной команде», и что глядели, как на умную весьма. Я самоутверждалась как специалист. А сколько мы за те четыре месяца раскрыли уголовных прецедентов! Мммм. В общем, в конце концов, я скверно простудилась. Нещадно вымоталась на госблаго и слегла. А Гантер Кох затормозил в своей нешуточной борьбе со злом и… первый раз мы прямо в лазарете. Оой… Это было крайне зря! Но, понимание того пришло гораздо позже. Через три с половиной года! И не потому, что до меня так медленно дошло. А просто было некогда - мы оба были заняты делами. Каждый своими и встречались, как могли. Вплоть до обеда двадцать первого июня… Этого, кстати, года. Да, совсем немного времени прошло… И в той кофейне старомодной так же каждый день готовят лучшие в столице пончики в ореховом сиропе…

Я никогда не читала книжек о любви. Они казались жутко скучными. И не имела опыта вздохо-страдательных свиданий. Не знала ревности. Ну, кроме той, что в детстве к родителям. И потому не поняла причин: отчего мне стало так немилосердно больно. Тогда, в кофейне «Тихий перекресток» мне стало очень-очень больно в момент, когда в окно увидела идущего по улице его. С благожелательной улыбкой на лице (что само по себе уже подобно грому в ясном небе) и с женщиной тесно под ручку. Вполне себе приятной и молодой. Они на пару шли, друг другу улыбаясь, и взгляд мужчины, до того принадлежащий спутнице, вдруг, отстраненно так скользнул по окну кофейни. А потом он замер. И мужчина, и взгляд его, через окно прикованный ко мне. У господина Коха, видите ли, есть особенность при медленности проявлений всех эмоций от их внезапной смены столбенеть. Всего на несколько секунд, но женщина прекрасно поняла причину данному остолбененью. И вот ее эмоции едва не выбили тогда собой оконное стекло.

- Скажите, а-а с какого возраста ваш магический потенциал…

- Почти иссяк? – и надо непременно нарочито бодро хмыкнуть.

Но, вопросивший меня аналитик из бюро, пожалуй, даже удивился:

- Ну-у, я бы не сказал так. Судя по ауре и показаниям на индивид-шкале 1,3 из 10. Но, видимо, он раньше был у вас гораздо выше?

- Да. До одиннадцати с половиной лет мой личный уровень был 7,7. А потом… болезнь «степная лихоманка[3]» и… сейчас не важно. Точно.

И вот о чём мы в этом месте срочно собрались и нудно говорим? Зачем так быстро поднимались с Ситрингом от выхода из Парка вдохновения на старый Холм Приспешников? А с этого холма почти неслись по выщербленному тротуару, перегоняя городские экипажи? И в здание это двухэтажное влетели, едва не оборвав сигнальный колокольчик на двери. О чем мы говорим теперь? Зачем?.. И с кем?

Напротив меня, умостившейся на бархатной подушке в кресле, сидел, опершись локтем на длинный стол, тот самый логик-аналитик. Так этого симпатичного молодого мага представил сам Пафнутий Иль. Они вдвоем подвалом[4] с состязаний в парке и вернулись. Правда, слегка пораньше нас. Хозяин «Розы» лишь успел заменить сырой торжественный костюм на повседневно-строгий (однако, с позолоченной каймой), а встретивший нас на входе третий местный служащий – подать нам с гномом вожделенный чай со льдом.

И молодой аналитик, и открывший дверь мужчина средних лет обозначены нам были только именами. И, не факт, что паспортными настоящими. Да ну и пусть! Пусть они будут с этих пор: аналитик Тоббиус со взъерошенными ветром волосами и откровенным взглядом детских чистых глаз и низкорослый заместитель Иля, Винирикис. Который, стопроцентно, коренной тинаррец (видно по темным волосам, почти без переносицы прямому носу и взгляду с характерной поволокой глаз). Он, в отличие от Тоббиуса и самого хозяина бюро, весь разговор стоял эллинской статуей у косяка высокого окна. Не задал ни вопроса. И постепенно вовсе будто бы исчез - не до него мне стало. Я, наплевав на время (давно обеденное, кстати!) и на стыд, откровенно и максимально собранно вводила присутствующих в суть своей убийственной беды. Так вот зачем и с кем мы в этом помпезном и интимно тихом месте собрались…

Глава 5

в которой
неожиданно картины оживают
и гости неожиданные ходят по ночам...

Иногда случаются такие дни, когда смурное настроение с утра в дуэте с пасмурной погодой, будто шепчут: «Отдыхай. Отдых-ха-ай. Заберись под одеяло с головой. Устрой себе сны на заказ».

- Ох, ты ж! - и подскочила на кровати. Проехалась ночной сорочкой по шелку простыни и босиком рванула по ковру до цели. - Хобья сила, - хотя уместней выразиться: «Матерь ты моя!».

Семь лет назад перед отъездом на дипслужбу в далекую Чидалию она (моя родительница), в девичьем прошлом не последний артефактор, вручила мне подарок памятный – погодник. С виду – обычная картина в скромной раме. На ней - высокая аллея с перспективой в горизонт. Пейзаж, который как погодный артефакт обязан постоянно изменяться, отражая измененья в окружающей среде. День – ночь, дождь – солнце ясно светит, деревья голые – листва густая в капельках росы. В общем, погодная романтика. Которую я, ностальгируя по маме, перетащила со стены в гостиной на стену в свою спальню. И… нет, не грустила уж давно. Вздыхаю только иногда. Но, хобья сила!

Вчера, перед полуночью в картине этой, вдруг, возникли чуждые ей измененья - в глубине аллеи проявился странный силуэт. Но, это ведь погодник, да? Должен был быть типичнейший погодник.

- Вы встали, Эрментруда? Можно мне зайти?

- Ага.

С шикарным коконом на напомаженной макушке Галина открыла дверь, вошла. Я лишь скосилась на нее. И то, на краткий миг, вновь вернув всё свое внимание картине:

- Вы это видели?

Вообще, вопрос мой именно к Галине о погоднике вполне себе логичен, ведь именно она занимается его обслуживанием, меняя раз в полгода магнакопитель в заднем пазе и банально смахивая с полотна и рамы пыль. И не то чтоб мы с Ивусей для этого благого дела рож… физиономиями своими конкурс не прошли, а просто Галина ей (моей родительнице), якобы, твердо обещала: «Сама!»… Да ради подлинников всех богов!

- Н-да. Вижу, дорогая Эрментруда, - Галина пристальней еще прищурилась, разглядывая полотно: аллею, густо скрытую сегодняшним сырым туманом и силуэт с едва очерченными контурами в нем. – А это что еще?

- А это? – хмуро выдохнула я. – Появилось уже с утра. Как будто бы полоска алая. Или узкая веревка. Но, яркость ее цвета съедена туманом. И она, виляя по дорожке, видите, ведет от той фигуры и…

- До самого края полотна, - Галина резко отпрянула от этого самого, отмеченного края, с секунду побуравила меня (отчего-то!) менторски-строгим выраженьем глаз и выдала. – Пожалуй, мне пора.

- Аааа.., - развернулась я, провожая экономку до двери недоуменным взглядом. – По какому поводу вы заходили?

Женщина, не оборачиваясь, замерла у косяка:

- Предупредить.

- О чем?

- О моем отъезде в… Тайриль.

- Ааа.., - вот это новость знатная. И неожиданная.

- На две седмицы отдыхать, дорогая Эрментруда. За два последних года. И уезжаю уже сегодня. Сейчас от вас сразу домой. А дела, все те, которые в процессе еще, Мезите отдаю.

Закончила, распрямила спину и ушла… Ну-ну. Вот и «под одеяло с головой», «сны на заказ» тебе, лихая умница в быту.

За завтраком мы с Ситрингом, ответственно жуя омлет, попытались легонько так развить и углубить тему отъезда экономки. Но, Мезита мало поддерживала наш лёгкий светский разговор - она, уж если и вступала в обсужденье, то сразу со всей своей душой и прытью. А тут… отсутствие информации. Полное! Удар под дых моей кухарке. К тому ж Ивуся ее окончательно добила – от господина Коха не поступил очередной (восьмой) букет из алых роз… Утро не ладилось у нас. И это было очевидно.

Зато, когда мы всем коллективом местным к калитке вышли Галину провожать, заодно увидели и встретили троих специалистов «Розы». Вполне знакомый аналитик Тоббиус с открытым детским любопытством всех нас рассмотрел и быстро с традиционной незатейливостью представил… О! Одного из них я точно помню. Высокий коренастый специалист по охране Бум с глазами хмурыми и словно бы приклеенной к губам скептической ухмылкой. Он от бюро участвовал вчера в показательном забеге. И… в общем, точно с такой ухмылкой очень бурно свои мысли выражал. А раз мы с гномом развлекались чтеньем по губам, эту ухмылку я запомнила. Прекрасно.

- Сударыня! – ого, какой басок!

Бум неожиданно галантно подал Галине руку у коляски. Та, взмахнув вверх по подножке, милостиво оценила. Мы дружно помахали ей вослед. И так же дружно все уставились на третьего пришельца от конторы.

- Это – Жэко. Он - следователь. И надеюсь, Эрментруда, для него и Бума с настоящего момента будет доступен весь ваш дом. Что же касается остальных двух мест, мы только что оттуда. Кофейню и переулок Верхний, дом 17 осмотрели.

- Ааа.., - пожалуй, нынче это – мой любимый звук. – Хорошо, Тоббиус. Моя кухарка Мезита и горничная Ивуся вам во всем помогут.

Правда, узнать бы еще – в чём именно помогут. Но, проявлять гостеприимство, дружелюбие необходимо круглый год. Так в справочнике «Я – хорошая хозяйка» написано, который мне припёрла тетка еще лет пять тому назад… Ой, чур меня! Не поминать ее при свете дня и ночью. Ночью особенно.

О чём вообще я размышляю в одиночестве на собственном крыльце?

- Госпожа Эрментруда, вы идете?

- Хо… мамочка моя, - и этот оказался магом! – Бум, проявитесь, будьте так добры. И ко мне возможно обращаться просто «Эрментруда».

Работать в мастерской мне нынче так же было не с руки. И зря я радовалась этой возможности из-за скорого завершения ремонта. Ведь нет больше ни трещинки на стенах, ни копоти на потолке, ни…

- О-ох, а рама-то не та теперь! И говорил ведь я…

- Изыди, демон Ситринг!

- Куда изыдить-то? Они ж втроем везде. В моем кабинете даже вон счётами бренчали. Жэко этот, улыбчивый, да наглый. И, главное, ритм-то бренчал он такой знакомый. Только я вспомнить…

Глава 6

в которой
онсаи надевают диоптрии,
но, обнажают свои тайны…

- Что зде-е… - голос сорвался. – здесь у меня в мастерской, простите, происходит? Хотя почему «простите»? Точней, «за что»? И вслух… зачем?.. Погодите. Я сейчас.

Обошла по дуге лежащего на досках пола мужчину и села рядом с Бумом на диван. Поправила полы халата своего просторного. Не по раз-змеру! (не нервничать!) Сложила на коленях руки. И, наконец-то, смело вскинула глаза. В аккурат на стоящего напротив тегомийца. Но, первым отозвался на мое явление совсем не он:

- Ммы-ыы-ы. Мы-мы?

- Это вопрос сейчас был? Уже ко мне?

Онсай, с вниманием глядящий на меня, вдруг, улыбнулся, правда, лишь одним намёком. А потом опустил взгляд на пол. И связанного тут же нервно передернуло. Вот это мощь убеждения!

- Вы понимаете, Эрментруда, - размеренно словно ребенку произнес, следя за тегомийцем, Бум. – Он, этот… человек пришел сюда, чтоб вас ограбить.

- Не убить? – от удивления пропищала я сильней обычного. – Какая новость… знатная, - и с новым интересом уже осмотрела хлопающего глазами кляпоносца: мне незнаком, среднего возраста, комплекция весьма крепка. – Значит, ограбить. И, скорей всего, вчерашний, точнее, позавчерашний мой заказ его так приманил.

- Ммы-мы-ээ-мы-мы мы-ыы!

- Заткнись, - и снова быстрый взгляд от Бума на онсая.

Да что же это за абстракция? Да мне бы… ух ты… ой-ёй-ёй. Та-ак. Надо думать хорошо! Онсай молчит. При воре он расшаркиваться в этикете представления не станет, ясно видно. Ну, а куда вора потащит после задержанья Бум?.. Да в Прокурат, к авгуру не ходи! И вот там уж на снятии показаний с Бума и допросе вора…

- Господа, можно вас в коридор на пару слов?

Господа, опять переглянувшись, вышли, пропустив меня вперед. И вор вслед спохватился, будто и его на откровенья за компанию позвали. Ага, давай-давай. Червячком, подлец! Из-за тебя ведь… и знакомая магпаутина в дверном проеме едва не зацепилась мне за нос. Сеть тишины. Ну-ну. В собственном доме!

- Госпожа Христманн, за несогласованные меры и бескультурье извините.

Ох, ты ж!.. И быстро спрятать вспыхнувший в глазах азарт. Ведь он! Ведь именно сейчас! Ритуальные наклоны головы, движенья рук, они же отработаны у тегомийцев с рожденья самого, а этот лишь на миг всего рукой замешкался… и еще сказал мне что-то… что-то. Точно!

- А-а, пожалуй, - и зверскую улыбку свою спрячь! И соберись! А то в голове в последние минуты одни: «ёй-ёй», «ох ты ж», «ух ты» и восклицательные знаки.

- Тогда я представлюсь вам - Нэо.

- Наш специалист по диверсиям и антидиверсионным операциям, - со странной похвальбой добавил Бум. – Лучший в Тинарре за последние года. Он нынче грабителя и взял.

- В Тинарре? – только лишь это я для себя и уточнила. Да и не то, чтоб сильно удивленно, однако, тегомиец чётко произнес:

- Я из Бередни. Соседнего с Тинаррой государства. Жил там, но переехал.

Ну надо же! И ведь вполне возможно, он не врет. Здесь смысл весь в сроке «проживания» в Бередне.

- Я поняла, вы из Бередни, Нэо. А меня зовите Эрментрудой, - и руку протянула, предвкушая эмпирический ответ. Как он поступит?..Нэо равнодушно и легко, нет, не пожал ее, а опустив глаза… поцеловал. – И-и вот теперь нам надо договориться с вами. Но, изначально я знать должна: как вы вором этим распорядитесь.

Бум хмуро хмыкнул:

- В Прокурат его. У нас договоренность стандартная для всех бюро. Осмотр помещения мы уже составили. Так что сгребу и подвалом утащу.

- Ну и попутного ветра ему до прокуратского шлагбаума, - вот же, хобья сила!

Охранник, прицельно глядя на меня, поскреб свой нос:

- Эрментруда, да не переживайте вы. Бюро по моим будущим показаниям здесь находилось только для охраны дома от воров. А если они договор о сотрудничестве затребуют, напишем и подпишем новый. А после внесем его отдельным пунктом в прежний, действующий. Прецеденты бывали!

- Спасибо, - быть может, вот теперь и пронесет.

- Ну, если всё…

- Идите, Бум.

- А я останусь с вами.

- Насколько? - развернулась я к онсаю. И что за вопрос задала дурацкий?

Мужчина же со сцепленными за спиной руками, надо мной склонился:

- Здесь в рифму было б: «Эрментруда, насовсем».

И ведь ни грамма интереса мужского при всём при этом, хобья сила!

Я глянула в ответ в онсайские холодные глаза:

- Вы подрываете авторитет своей конторы, Нэо.

Всю жизнь оберегать клиента от проблем?

Я приглашаю вас со мною выпить чая, Нэо.

И давайте в будущем мы избежим подобных тем…

Чтоб ненароком не поскользнуться на гладко-пёстреньком ковре тщеславия, постараюсь объективной быть именно сейчас… Чем я отличаюсь от типичного эксперта Прокурата? Базой знаний. У меня она огромна: от разновидностей худшкол всех стран до химсоставов красок, лаков, грунта, тканевых полотен и других основ. Вот именно первого моим коллегам не хватает! Они без всяких затруднений могут разложить на составляющие масляную краску, например. По этому составу сделать вывод, что она довольно стара. Или молода, наоборот. И кракелюр[1] на полотне искусственно состарен. А рама перекрашена сто раз. И всё. Сплошная химия! А я? А я еще и художественный историк. А если быть точней – искусствовед…

- Искусствовед я, а не джингарская мартышка! Ну, Ситринг, ты достал!

- Да это я тебя достал? Да это разве я?

Да, мы с ассистентом спорили в мастерской уже давно. Нэо со скрещенными на груди руками просто стоял и молча наблюдал. А этот гном как только глазоньки продрал с утра, так будто бы не с той ноги с кровати спрыгнул! И знаю – почему. Такое ведь веселье ночью мимо! Ага! Веселье. А некоторые, скажем я, вообще не сомкнули за ночь глаз. А через два часа сдавать отчет и возвращать картину. И не кому то, а… подписывала ведь бумажку о неразглашенье.

- Всё. Хватит, Ситринг. Позже к этой теме. А теперь продолжай писать отчет:

Глава 7

в которой
творится садовое членовредительство,
а на столичных улицах сплошная дружеская благодать…

Да когда же этот день расправится своим логическим концом? Таким, чтоб с теплой ванной, после кремом смазать тело. И чтоб обязательно рядом со взбитой подушкой на тумбочке стояла моя любимая фарфоровая чашка с молоком. Лава-андовым. Мммм… Его Мезита всегда впрок для меня готовит… Что?! Я тут пытаюсь отвлечься, успокоиться, а они…

Мезита с горничной торчали обе за кустом сирени. А сверху - черенок от швабры. Тряпкой вверх! Ивусин «боевой штандарт». А ведь я сама же надоумила ее.

- Куда ты смотришь? Эрментруда?.. Ясно. Пройдем в беседку. Там и попробуем, наконец, поговорить.

Ну надо же, как раскомандовался господин «Ну, очень важный, но кобель». Хотя попробовать поговорить, действительно, необходимо. Я ведь вполне самостоятельная и отвечающая за решения личность. Ага! Поэтому и тащусь сейчас за руку по тропинке в сад. Пока вот так перемещались, оглянулась: да мало мне кухарки с горничной в кустах! У дома на хозяйственном крыльце еще и Ситринг с Бумом. Стоят на пару в горделивых позах. Называются такие позы: «Мужчины грозно бдят». Н-да. Галина укатила, однако число цирковых артистов неизменно.

За этими подсчетами и размышлениями я не заметила, как в почти танцевальном развороте… о-оп.

- Гантер, а ну-ка, отпусти, - но, меня еще сильней прижали грудью к твердому мужскому торсу. А ведь когда-то я считала хамство подобное «смелою игрой». И, кстати, поощряемой весьма. Но, это лишь «когда-то». – Гантер!

- Я по тебе скучал.

О-о! Ну надо же, какой эмоцией он овладел! Наверное, тренировался перед зеркалом. Есть у него одно большое в спальне… В спальне. Что он, вообще, такое ртом своим со мной творит?

- Фу-ух. Гантер! – и, изловчившись, стратегически уперлась левым локтем в его солнечную чакру. Пробить не пробью, но больно ткну. И надо было трость с собою взять. И, в конце концов, где Ивуся со своей штандартной шваброй? – Ты ведь хотел поговорить со мной?

- Хотел, - мужчина тоже с толком изловчился. Так, что я оказалась вновь прижатой, но теперь к нему спиной. – Ты жажда моя. Жажда нескончаемая, Эрментруда.

- Хватит. Я ритуальные эти песнопенья больше слушать не хочу. И-и… Гантер.., - шея моя при его стараньях быстро оголилась, правая рука моя сама собою потянулась вверх, легко прошлась по его шевелюре, частью сбритой и… с душой рванула за волосы. – Если ты сейчас же не прекратишь, я позову сюда охрану.

- Эрми, я понял. Отпусти.

Я отпустила. А мужчина вмиг преобразился: сюртук свой форменный расправил, головой поводил туда-сюда и взгляд у него, вдруг, сделался такой… такой воспитательно-отцовский. Хотя мой папа такого себе никогда не позволял.

- Давай поговорим, - произнес он с трагичным вздохом.

- Давай! – а вот у меня получилось, как всегда, пискляво, даже истерично.

- Да-авай! По поводу твоей охраны.

Не прокатило, значит. Чуяла моя душа!

- А что? А у-у… У меня постоянно редкие работы по заказам. И вот, как раз вчера, да, именно вчера один из них…

- Я это тоже знаю, Эрментруда. Про «именно вчера» мне ночью минувшей как раз и доложили.

- И почему, позволь узнать? – ага, самое время возмутиться. – Какое я имею отношение к комтурии, занимающейся взятками и казнокрадством?

- Никакого. Но, ты имеешь… отношение ко мне.

- Имела, Гантер! И даже если б не в прошедшем времени, кто дал тебе такое право? Право принимать обо мне доклады. Быть может, у тебя и папка с моим именем где-нибудь… лежит, - и по стремительно опущенному взгляду господина Коха… - Я поняла! Так вот откуда у нее такие знания обо мне. О моей болезни. Подлец! Какой же ты подлец. А я думала, что только лишь кобель.

- Эрми, эта «папка», как ты говоришь, заведена еще когда ты начала работать в нашей группе. Стандартная проверка.

- Предположим. И она у тебя с тех пор валяется… а где?

- Нигде! Убрана в мой сейф.

- О-о, знаешь, разбирайтесь сами. И я даже знать не хочу, кто эта дама есть, - ага, особенно после того, как мне о ней, ну… тоже доложили.

- Мне ясно.

- И отлично!

- Эрментруда, я тебя прошу: ответь на один вопрос.

- Ну и?

- Ты за последний год во мне изменения заметила? В моем отношении к тебе?

- Что?!.. А, знаешь, я поняла, к чему этот вопрос. Ты и она вы вместе… целый год уже?

- Да, - кивнул мужчина, словно дал клятву страшную. – И я на ней женюсь.

- О, хобья сила, - мне стало и смешно, и захотелось разрыдаться. И я не поняла, как оказалась, вдруг, сидящей на сырой скамье.

А он, этот подлец-кобель, присев напротив, задушевно так, произнес:

- А ты бы, Эрментруда, вышла за меня? Когда еще не знала о моей невесте? Вышла?.. По твоему растерянному виду вижу – нет. Вот то-то и оно. И я б на тебе не женился. А знаешь, почему? Мы из одной с тобой команды и тебя… ну да, люблю я. А жена – это обычный крепкий тыл. И обязательно наследники. А ты б ради меня смогла забросить всю свою «святую экспертизу»? Просто скучно жить одним лишь мной, нашими детьми и домом? Эрми, жажда моя, я тебя знаю. И ты ответила бы «нет».

- Ты меня знаешь, да? Хорошо. Но ты ничего не смыслишь в нашей женской сути. Невесту себе выбрал караулить дом. Ну, а вторая должна просто так с тобой встречаться. Любить тебя, единомышленницей быть, подругой и в постели, как огонь. Да?

- Да-а, - ответили мне весьма уверенно, но с небольшой заминкой.

- Да? Хорошо, тогда сообрази и мне ответь: почему твоя невеста закатила мне сцену ревности и по какой причине я, при наших вольных отношениях, была тебе верна? Мы – тоже собственницы, Гантер. А ты, видно, совсем подобный факт не оценил. И, знаешь, я больше на тебя не злюсь. Станешь женатым, жизнь сама тебя обязательно накажет. И у нее побольше и потолще будет швабра.

- Какая швабра, Эрми?

Глава 8

в которой
платья бенефисные подвергаются сомненьям,
а вот прекрасный облик юных дам наоборот…

Лидия фон Гарон в знающих столичных кругах слыла личностью неординарной. В нашем мире, мире былых переселенцев, где шанс быть собой оплачивался национальной самобытностью (Тегом в данном плане не в счет), эта хрупкая женщина с дурными привычками умудрилась, таки сохранить свои старые корни:

- Земля наша осталась за дверьми алантов, но приставку[1] от нее мы, все-таки, с собою прихватили, - так вещала она со стариковским высокопарным придыханием, правда, иногда заменяя слово «прихватили» на другое, гораздо ядренее (и прихваченное оттуда же, с Земли).

Но, собиранием коллекции предтечного[2] антиквариата, архивных исходников[3] и нацбиблиотеки заботы этой деятельной дамы отнюдь не ограничивались. И вы это вообразите… вот нынче в среде нашей аристократии очень модно пристраивать друг другу отмытых беспризорных кошек и собак. А госпожа фон Гарон, состоя на службе в Седом театре главным костюмером, уж много лет как регулярно пристраивает на «хорошие места» своих «сородичей по крови». Да, она такая. Ответственная, добрая, и периодически наивная. Но, слава подлинникам всех богов, наивная пока слегка.

- О, Трудочка! О, Ситринг! О, о-о! - подслеповатость подслеповатостью, однако внешние данные и по-городскому модный вид нашего с Ситрингом «проводника» Лидия Карловна прекрасно оценила. – А, познакомь нас, Трудочка. И, Лизи, милая, у меня там на стеллаже налево коробочка с пирожными стоит, господин Бюжо принес. А чай мы с девочками уже сами заварили!

Приятельница моя, Элизабет, у которой в гимназии из-за ног длинных и огромных серых глаз имелась кличка «стрекоза», так вот, та самая Элизабет Богун, встретившая наше трио еще на входе в тихом вестибюле, в местных, заполненных костюмами и тканями складах и просторной швейной мастерской ориентировалась превосходно. Она вообще любимицей Лидии Карловны здесь числилась. И пользовалась этим. Впрочем, как и я. Но, не о том сейчас!

Трое «девочек» - подчиненные главного костюмера (пара портних смешливых и вечно хмурая закройщица), по возрасту от своего начальства мало отличались, но очень скоро расчистили от обрезков тканей и тонких деревянных лекал длинный раскройный стол. И как могли его накрыли к чаю. Но, здесь имелась местная особенность для чаепитий – стол был весьма высок. А стулья – обычные скрипучие. Так что, на своем специальном кресле всегда за столом восседала лишь хозяйка, а остальные дружненько торчали стоя, как гимназисты у доски.

- Так вот! Почему я написала и отправила тебе вчера записку, Трудочка! - до этих слов, сказанных довольно громко и под сопровожденье брякнувшей о блюдце чашки, мы все уже успели поболтать. В особенности госпожа главный костюмер и Нэо о корнях. Ее, конечно же, сильно заинтересовали именно корни тегомийца, но после его лаконичного: «Я – друг Эрми из Бередни», дама свернула тему в сторону своих, наглядно признанных корней. – Так вот!.. Традиционно перед отъездом на гастроли у нас в театре проводится очередной юбилейный бенефис. В этом году чествуется наша ведущая актриса, Софочка Милецгаузер. И-и… - Лидия Карловна, вдруг, замешкалась, нервно собрав в комок длинными пальцами салфетку на столе. –И-и… - глубоко вздохнула, будто с обреченностью. – Да, я, как и положено, вчера проверяла все наряды нашей бенефициантки. У нас есть помещение для особо дорогих из них. И там… оно, это платье, хранилось на специальном манекене, который регулирует температуру, влажность, постоянные потоки воздуха. Бешеные деньги стоит эта магрегулирующая ху… хренотень. Простите, Нэо, мой мальчик. Я заволновалась что-то.

- Это ничего. Вы продолжайте, уважаемая госпожа.

О-о… Если б мне таким же голосом, с точно такой улыбкой разик хоть… И, вдруг, оказалось, я далеко не в одиночестве в ответ застыла… Эй! А, как же платье?!

- Кх-ху! Прошу прощение!

- Продолжаю, - и опять страдальческий глубокий вздох. – Реальное платье графини Пион для финала в «Свадьбе судеб» наш театр выкупил у ее прямых потомков за неприличного размера сумму. А, всё, что от него осталось… вот.

Ох, и любят в этом здании, в каком бы помещении ты здесь внутри не находился, показушные эффекты. А иначе зачем закройщица с совершенно гробовым выражением на лице, с точно таким же грохотом вкатила в мастерскую, скрытый черным покрывалом манекен? И разве что не поклонилась трем благодарным зрителям в нашем лице, находящимся под впечатленьем. А потом покрывало дернулось в сторону и полетело вниз… О-о-о. Эффект достигнут, и я первой зачарованно качнулась к манекену:

- Лидия Карловна, дорогая, а почему вы говорите: «всё, что от него осталось»?

Ведь на мой первый взгляд, всё платье это было. Да просто было оно всё в наличии и в собранном составе: лиф из тончайшего гафрированного газа, а розы крупные на месте рукавов и юбка-клеш из матового легкого атласа… Вот только лишь…

- О, да, моя девочка!

- О, да…

На никогда не унывающую госпожу фон Гарон нам было тяжело смотреть: ссутулилась, осунулась и старческие пальчики трясутся:

- Камни! Джингарские алмазы сорок девять штук. Они были украшениями вышивок по лифу и цветам на юбке. Все до одного пропали!

- Ага, - перевела я взгляд с Лидии Карловны на виды за окном. – Лишь ниточки одни торчат.

Мой гном с другой стороны от манекена хмуро хмыкнул:

- Это – состоянье, - и, кажется, принялся подсчитывать в уме: что, как, за сколько всей столичной немецкой диаспоре придется распродать.

А моя приятельница Элизабет в этот момент считала самое главное - капли валериановой настойки:

- Вот. Примите, Лидия Карловна. И не кривитесь, я воды побольше долила.

- Побольше… Элизабет?

- Что, Эрми? – отозвалась та, обернувшись от старушки.

- А давай попробуем? Моих силенок вряд ли хватит на всё. Значит, с тебя двойник наряда и его увеличенная расчлененка, а я уже обследую ее по всем составляющим частям: ткань, фурнитура, нитки, украшенья.

Глава 9

в которой
в сумерках одни идут на дело,
а другие хорошо развлекаются и днем…

Мне кажется, сверчки в моем саду весьма умело подражают пенью птиц. Но, из-за трусоватости своей мелкой натуры, распеваются они лишь в сумерках по вечерам. Вот и сейчас в цветах жасмина тянется сплошной стрекочущий поток, а справа в зарослях на месте клумб отдельный хор задорно возвышает ноты. От «до» до «соль» и выше, а потом… обрыв и временная тишина. И эта тишина… она, как будто пологом накрыв, вас оглушает… Ну?.. Что же вы, сверчки?.. И вновь сплошной стрекочущий поток.

- Завтра с утра пойду и выдеру сама все заросли на этих хобьих клумбах.

- Значит, вернуть садовника на место службы ты уже не надеешься? – уточнил, таящийся вместе со мною в кустах сирени гном.

Я посмотрела на него, ну… сверху вниз (все ж разница в росте три с половиной дюйма это позволяет). Потом, решительно оттянув, прошлась рукой по помочи[1] рабочих брюк, хотя назвать так вечно забрызганные красками и реагентами мои широкие штаны возможно лишь… да, в глубоких сумерках и будучи подслеповатым или сильно пьяным. Следом я застегнула наглухо простеганную куртку. И, напоследок, проверила еще раз наличие отцовской кепки у себя на спрятанном хвосте (просто она мне велика и из-за помпона все время сползает набок). Гном же, в отличие от меня, выглядел гораздо элегантней. Да он просто напялил на себя свой прошлогодний, вышедший из моды кашемировый костюм! Тоже мне, подельник-прошлогодний модник. На дело ведь идем.

- То есть, мы с тобой сейчас идем, чтобы садовника уговорить и.., – перейдя на воодушевленный писк, я вмиг прихлопнула ко рту ладонь. Так что пришлось большой вопрос в конце заменять ошалелым взглядом.

Гном проникся:

- Да ладно. Я же… это…

- Дипломат?

- Не-ет. Реалист. И никого не собираюсь убеждать. Только вот…

- Запугивать я буду самолично.

- Ага.

Ситринг вздохнул, скосился на увесистую трость в моей руке и только рот свой открыл, чтоб кое-что добавить, как из распахнутого в сумеречный сад окна второго этажа над нами театрально громко голосом Ивуси разнеслось:

- Приятных вам сновидений, госпожа! Я чашечку пустую забираю! Одеялко вам поправила! И дверь сейчас закрою! Хорошо!

- Она еще забыла про ночной горшок всем рассказать, - прислушиваясь к ответно разразившемуся лаю чьей-то псины, буркнул гном.

И хорошо, что сумерки вместе со штанами еще и мой румянец помидорный скрыли:

- Нет у меня горшка. И, Ситринг, нам пора.

И нам, действительно, пора было смываться по калитке через сад. Ивуся выполнила оговоренную роль. И Бум, заменивший Нэо днем в бюро, сейчас уже сидит на пуфе в коридоре.

А наш, самобытно замаскированный дуэт уже вовсю несется в сторону рабочего квартала. Как мысль затребовать у садовника сворованные им камни мне в голову пришла? Ну, если честно, я не знаю. Наверное, голова моя на тот момент только такие мысли принимала (от переизбытка умных и для разнообразья) или привычка, вдруг, взыграла доводить всё начатое до конца. Но, Ситринга я убедила очень быстро… А ведь семь лет назад он был еще благоразумным и весьма продуманным снобом. Однако, сноб он и теперь. Не до конца еще закончено мной гномье воспитание…

Не отвлекаемся! Несемся скудно подсвеченными улицами, только помпон бьет по моей ошалелой голове. О, я адрес господина Хонстейна помнила прекрасно: переулок Молокомучной, дом 5, квартира 3. Там за два дома раньше знаменитая пекарня «Колос» находилась. Но, в наши времена от нее, увы, остались лишь полузабытые склады, да еще особая порода крыс, в еде предпочитающих муку. Их, кстати, даже боевая магия не сносит. Говорят, из-за того, что в пекарне той вместо дрожжей использовали исключительно травку Дивновей. А вы о ней не слышали?.. Не надо.

- Матерь Божья!

И я успела лишь подумать, что у гномов вовсе нет богов, когда, выбегая вслед за Ситрингом из переулка, тоже резко встала. А почему? Да прямо перед нами, в квадрате света от распахнутой в ночную тьму двери, протащили сильно побитого, еле живого…

- Это ведь он?

- Ага. Диди Хонст… тьфу. Эрми, быстро пятимся.

- А вы откуда?! Кто такие?

И пятиться, и прятаться нам сразу стало очень поздно. Парочка, тащившая моего садовника, тоже заинтересованно застыла в паре ярдов от распахнутой двери. Диди Хонстейн, растянутый меж ними в позе «Сельский плуг при исполнении», легонько дернул левой пяткой. Не думаю, что и ему, вдруг, стало интересно кто мы, поэтому он через миг снова обмяк между мужчин… И что же я занятного в нем углядела? Стою и отрешенно пялюсь. А всю дорогу, пока сюда бежала (и не добежала всего квартал), готовила восхитительную речь. С чего она там начиналась?..

- Хобье рыло, верни обратно то, что не твое. Ой!

Третий из шайки, что стоял всё это время на крыльце и задавал нам наводящие вопросы, громогласно хмыкнул:

- Это ты, малец, вон про того туфтолога? – легкий кивок на Диди, едва различный в обрисовке лишь силуэта между косяков. Потом наклон головы к плечу и, вдруг, такое вкра-адчивое – А, может вы все трое дело это тупенькое и сплели? Грандик! Остальные! Выйдите-ка! Не всех отпестовали!

- Чего?! – мой собственный противный визг саму себя и напугал. Я неожиданно шарахнулась и боком налетела на стоящего с открытым ртом подельника. И мысль мелькнула: «Не остолбенел ли?», но Ситринг от моего наскока вмиг ожил, расправил плечи и даже по-жеребячьи дерзко фыркнул:

- Я задержу их, а ты беги. И если что, тростью своей отмашешься.

О, точно! Трость же!

- Сам беги.

В инструкции к моему оборонному оружию не было сказано: как пользоваться им в состоянии накрывшего шального куража. А, Кох, принесший самолично эту трость, всё очень быстро показал тогда, подлец. Но, я, конечно, за ним даже дважды повторила… и где та борозда под набалдашником… хо-хобья сила. Да где ж она?!

Внезапно вылетевший из наконечника разряд с колючим треском и зигзагами от мостовой прошел по одному из волокущих Диди бандюганов. Тот громко охнул и ушел в полет куда-то в темноту. Я потрясенно вскинула в ночное небо наконечник своей трости, выкручивая набалдашник из режима «самострел»:

Глава 10

в которой
описан обычный будний день «столичной шпильки»:
легенды, сплетни и слежка друг за другом из окна…

Древние горы под дымкой чисто белых рваных облаков. Тихий залив с усеянными домиками островками. А город там, на берегу внизу, среди густых деревьев очень стар и мудр. Нет, просто стар. И всё это – картинный задний план. А впереди крутой обрыв и буйная растительность: трава, кусты и пышные цветы фримозы… Какая скука - этот «Летний день» от канонического чидалийского художника Со Лейто. И главное, он – подлинник. Хотя надо еще проверить. Вдруг?!

- Нет ничего прекрасней, чем с утра перемешать белила и художественный лак!

- Ситринг, ты – поэт. Сарказмист.

- Органист.

- Оргазмист… Чего?

И оба недоумевающе посмотрели друг на друга. Подумали пару секунд и по новой развернулись пялиться в окно. Там, внизу у известного каштана, сейчас происходило… нечто. Странное. Точнее, необычное для обывателей, подобных нам. А называлось оно: «Испытание следящего через кого-то там устройства». Участвовали в испытании Жэко, из-за явного азарта улыбчивый сверх меры, и Нэо в обычной своей маске безразличного покоя на лице. Ну, и вы уже конечно догадались, за кем с большим энтузиазмом устройство данное, похожее на детскую летучую юлу, подорвется вскорости следить. А еще, предупреждать и уберегать от мало-мальской и средней тяжести угрозы. Все эти впечатляющие новости мне втолковал недавно прибежавший в мастерскую Ситринг. О, счастье! Мой раненый боец внезапно вспомнил обо мне. О той самой, что «с утра готова без передышки мешать белила и художественный лак». А, ведь действительно! И палочка в руке вновь застучала по лабораторной чашке:

- Пора. Скоро из художественной галереи приедут за картиной и отчетом. Садись его писать, ну, а последний пункт я быстренько сейчас закончу… И так… И так!.. Ситринг, от окна отойди. Вот дело сделаем и ладно уж… отпущу тебя с ребятами гулять.

- Точно отпустишь? - хмыкнув, подхватил репризу улыбающийся гном.

Я важно покивала ему в ответ и натянула на глаза любимые диоптрии:

- А как же! И даже новости на дорожку прочитаю с выражением.

- Записку от Лидии Карловны. Ага. Я сам ее тебе от театрального посыльного занес. Ну, хорошо. Диктуй отчет…

А что тут диктовать? Объемная персональная выставка Со Лейто собрала картины со всего Бетана. Говорят, долго списывались с самим их автором, приглашали событие торжественно открыть, но, данный смуглый муж, увы – большой затворник. Хотя, мне кажется, в его лачуге на восточном побережье Моря радуг затворов на дверях в помине нет. Такой вот он, чрезвычайно скромный, но талантливый эстет, чьи канонические (то есть жутко яркие по-чидалийски) полотна достойны баснословных гонораров. Вы спросите: «А деньги-то затворнику зачем?» По слухам – на детей. Своих родных, которых, как и авторских пейзажей состряпано довольно много… И тут опять из памяти всплывает факт: затворов на лачуге легендарного Со Лейто нет… Вот, хобья сила! И почему меня сегодня сносит куда угодно, только от отчета в даль?

Как и саму работу «Летний день» отнесло от сроков и маршрута доставленья. Это и есть – причины для проверки подлинности полотна. И пока сомнений в этой подлинности нет. Я, наконец, через ассистента описала наличие на ребре подрамника характерной Со Лейто волнистой линии (как подписи) и относительную свежесть (сырость) красок, ведь автор завершил эту работу год назад. Теперь остался лишь последний пункт - белила. А почему же именно они? Всё просто! Белила по своему назначению - не краска, а, скорее, разбавитель. Они на любой картине есть почти во всех намешанных цветах. Но, я нашла белила чистыми на ярко-сочном «Летнем дне»! О, да! И, сняв с работы раму, сковырнула чуть-чуть совсем за видимой ее границей. С той самой «дымки чисто белых рваных облаков».

- Пиши! В меле, входящем в состав белил, характерно отсутствует примесь зерен кварца, что подтверждает факт изготовления их самолично господином Со Лейто из имеющихся на местности исходников. То есть, меловых залежей вблизи залива Тизжале. Он сам, кстати, неоднократно этим хвастался. Последнее там не пиши-и-и.., - и, стянув свои диоптрии, со всей душою в развороте потянулась: голову вверх, руки навскидку, спину мастерски прогнуть. – И-и, хобья сила. Это что еще за…

Юла, ну, та, которая при исполнении должна за мной следить, висящая сейчас с той стороны окна ровно по центру, я голову на облысение отдам, чисто по-человечески склонилась набок (будто голова к плечу) и брови (у нее есть брови!) вскинула не то от удивления большого, а не то в восторге.

- Это ж подло! – мой ассистент, чуть не поскуливая, рванул из своего любимого угла к окну.

Там мы на пару с ним и встретились всего через мгновенье, но… юла уже кружила над каштаном, удивляя собою местных птиц, а стоящие внизу у парадного крыльца Жэко и Нэо мирно беседовали… интересно знать, о чем.

- Это… это вот так за мной теперь следить.., - и не пищать! – Кх-ху! Следить за мной вот так теперь вот будут?

- Ой, не знаю, - подельник мой, не отрываясь наблюдал за траекторией юлы. Взглядом кота на мельтешащих голубей. Только коты, к сожалению, не умеют в голове просчитывать все прибыли в эквиваленте денег. – Но, я бы, на их месте, слежку после нашей вылазки ночной усилил.

- Это было в одномоментном порыве, - возмутилась я. Гном, не отвлекаясь, саркастично хмыкнул:

- Подействовали уверения онсая? Ага. Красиво он тебе сказал. Как в дамской книжке про любовь.

- А ты читал такие книжки? – теперь и у меня непроизвольно брови поползли на лоб. Я даже развернулась от окна и скрестила руки на груди.

Мой гном же в ответ на миг всего смутился:

- Неа. Что ты? Сестры.

- Сестры?.. А хочешь, я тоже расскажу историю? Только из научной книжки? И там - легенда о зарождении онсаев.

- Ну, давай.

«Смирение и экономия» – девиз работы среднестатистического гнома!

Глава 11

в которой
ветра дуют, героиня бегает,
но ее обязательно ловят в объятья…

А что я знаю о погодниках? Они описывают нам состоянье окружающей среды. Статичной! То есть без передвижения в пространстве. Небо, растения и водоемы. Всё! Но, подлинники всех богов, Он – что? Точнее, кто? Вот проявился на аллее и стоит. И нить эта алая, запущенная от Него, ни хоба не статична. Она уже натянута. Она уже не вьется змейкой по тропе до края скромной рамы…

- Чистый цирк. Ну ладно, - и угрожающе прищурилась. – Постой еще. А у меня.., - глянула на вытянутые перед глазами пальцы. – Уф-ф. Дела. Сплошное тягомотье и безделье.

По плану дня «тягомотье» намечалось до обеда. И предполагало посещение дамского салона «Благодать». Место у нас в столице пафосное и крайне дорогое, но Олишка. Моя магиня по ногтям! И даже если бы Олишка из центра перебралась со всеми своими причиндалами в криминальные трущобы, я б и туда за нею понеслась. Она бесценна, потому как (по секретному семейному рецепту) обрабатывает и покрывает ногти так, что не страшны им ни реагенты, ни разжижители и ни лаки всех мастей. О, это – ода, а не мастер. И руки мои (после ночного собирания фальшивок и вчерашней яростной прополки клумб) так и поют о скорой встрече с ней.

Тем более, в 16.30 намечается уже «безделье». Открытие выставки работ Со Лейто. Там тоже надо непременно быть. И не затем, чтоб выразительно пройтись и с умным видом замереть среди элиты у пары-тройки канонических пейзажей. Нет! Процессы «замираний» (причем, совершенно искренних) остались у меня еще во временах студенчества. А теперь практичный интерес – музейные альбомы и каталоги из аукционов. Ведь только тут, на выставках, в этих притонах живописи и тщеславия обитает по укромным уголкам всё типографски-новое, даже из самых нищенских музеев и провинциальных галерей. Поэтому и сумочка моя парадная… ну да, внушительна в размерах. Только не знаю, стоит ли кое-что сказать еще… Ее мне раньше всегда по выставкам носил порочный Гантер Кох…

Сегодняшнее утро, сырое, серое и ветреное нас подгоняло с Бумом до самого проспекта Королей. Но, не одних, в компании. Летали мимо непонятными путями оторванные лепестки цветов, трава, обильно скошенная на газонах, кружила в сумасшедших вальсах, носились даже чьи-то шляпы между фонарей. Им тут раздолье нынче, на гладком и широком «поле в камне» всех ладменских Королей. И даже, шустро заскочив в резную дверь под громогласный колокольчик, вслед нам прилетело… А что именно?

- О, это – третья лента за сегодня. Вы, господин, не оборотень ли из Анкрима[1]? Нет?

- Не-ет, - хмыкнув, протянула, оглядываясь по зеркальным сторонам моя охрана. Девица романтическая, по службе встретившая нас, будто расстроилась, однако Бум таким её оскалом одарил, что я бы про анкримских оборотней забыла. – Здравствуйте, дева. Я посижу у вас тут в кресле?

- Да, конечно! Вам чаю, кофе принести?

Ну, развлекайтесь. И я даже охране своей живо подмигнула, через секунду, вдруг, почувствовав дуновенье ветерка мимо своей щеки. Ну, надо же! Не отнесло его ветрами до канала. Сам «Юлапыт» в режиме невидимки! И мне вот опять чрезвычайно интересно: кто же с помощью его за мной сейчас следит.

Олишка всегда работала в большом высоком зале, разбитом светлыми занавесями и массивными горшками с флорой на персональные закутки для мастериц. И я, совершенно сразу от его дверей, вдохнула знакомые местные благоуханья: лаванда, кедр, пачули и лимон. Полезные для рук эфирные масла… Ммм… А, сколько мне придется ждать? И кто ж знал, что ветер так старательно в дороге нас подгонит? Я уже развернулась к зеркальным столикам с расставленными креслами, как, вдруг:

- Госпожа Эрментруда Христманн!

- Доброго дня, госпожа Иль и…

- Тиккина Кьёт, моя младшая сестра.

- Ой, меня можно просто Тикки. А то какой-то моветон.

- Тикки, ты хотела сказать «официоз».

- Рози, вот что хотела, то сказала…

Я улыбалась и в пол уха слушала щебетанье этих, приближенных к бюро, активных дам. Таких пёстро-нарядных и похожих друг на друга глазами серыми, слишком внимательными, и поджатыми губами. Но, основное сестринское сходство углядела в том, что обе они суетятся свыше меры. Как будто детки-дебютантки на большом балу. И всё это смотрелось бы умильно, если б не… сор в темно русых волосах у Розалинды. Травинка, ветром занесенная. Но, пропустить ее глазами Тикки не смогла б… Да, роли странные у этих двух сестер. Что же касалось отношения ко мне, то здесь оно разнилось - старшая выражала интерес (слегка), а младшая… да вдохновенно мерилась. Только вот чем? Не ростом, точно. Локонами? Нет (мои короче). Округлостями!.. Ну уж, Тикки, извините. И хоть прогните грудь свою тележным колесом, «что родилось, то родилось» (высказывание от Мезиты).

Всё изменилось враз, когда в распахнутые двери вошла она… Баронесса Самайра Чалз. Красавица с восточным носом и закалкой «ледяной кремень». Остановилась, скинула с плеча пушистое манто (она все время мерзла, так как родом из горячей Тахвалы[2]) и улыбнулась совершенно искренне:

- Ветра нынче такие, что кого только не прибивает к этой двери.

- Да, истинная госпожа[3], - пришлось привстать из кресла в шуточном поклоне.

В ответ мне радостно воскликнули:

- Вот всегда бы так!

- Соглашаться с вами или ждать ветра, чтобы к этой двери прибиваться?

Мы тоже с баронессой долго в мяч из слов играть могли. Так что не зря обе сестры сейчас сидели и смотрели в оба пораженных глаза. Самайра Чалз в приемах словоблудья хороша. И убедительна. Особенно в судах. Мы там с ней однажды и познакомились пять с половиной лет назад. Она – недавно схоронила мужа, а я – была полна надежд на гонорары за экспертные дела. В общем-то, баронесса Чалз мою надежду и свершила. Неожиданно для нас обеих, как участвующих в исследовании сторон… А вам не кажется, что и меня в разливы словоблудья понесло?.. Заразно это, хобья сила…