Великая Степь. Басжок.

От автора

Данная повесть не претендует на документальность. Все допущенные исторические неточности нарочны и не свидетельствуют о безграмотности автора. Так же все, или почти все, оккультные обряды, демонические сущности, аруахи и пере являются авторским вымыслом, имеющим в качестве референсов существ тюркской мифологии.

Автор не преследует цели оскорбить или принизить любую нацию, социальную прослойку и биологический пол населяющих бескрайние просторы Республики Казахстан людей. Не является эйджистом и шовинистом.

Посвящается моему сыну Богдану десяти лет от роду.

Все имена и события вымышлены. Любые совпадения случайны.

Глава первая

В морозном степном воздухе разносилось лошадиное ржание. Натужное, испуганное, а фоном- стук копыт о мёрзлую землю. Уставшие от нелёгкой ночной схватки воины двигались медленно, стараясь не перетрудить раненых по бабкам коней. Лошади старались отдалиться от идущего в центре шествия пленника. Косились на него и закладывали уши. Самые крепкие четыре воина – старшие сыновья легендарных батыров обнажившись по пояс и держали концы шерстяных ниток, которые опутывали паутиной сухощавого колченогого, косматого старика с чёрным обветренным лицом.

***

Красавица Ару была выдана замуж в десять лет. Четыре года не касался её Алан-Хан. В ночь, когда сошлись звёзды, наконец разделил владыка ложе со своей молодой женой, и та понесла. Гадатели прочили рождение мальчика.

Опираясь на посох, в быстро надвигающейся темноте шла согбенная старуха[1]. Женщина была закутана в чёрные войлочные полотнища, местами порванные и дырявые так, что сквозь прорехи было видно старческую сморщенную кожу. Волосы старухи выглядывали из-под наброшенного на манер капюшона отреза войлока и были иссиня-чёрными, что не вязалось со сморщенным старушечьим лицом. Маленькие колкие глазки прятались под нависшими веками, взгляд блуждал. Её никто не знал, но время от времени на стоянку Алан-хана заглядывали просители и жаждущие славы молодые джигиты. Кемпир прошла по центру стоянки к юрте ханской жены. У коновязи стоял белоснежный жеребец с голубыми глазами. Алакоз[2] – подарок хана своей молодой жене. Завидев старуху конь встал на дыбы и громко заржал.

В то время Ару сидела на круглой подушке перед зеркальным листом железа. Из-за большого живота девушке было тяжело ходить и стоять. Ребёнок был сегодня необыкновенно тихим, за день толкнулся всего несколько раз, хотя обычно пинал так, что будущая мама охала и сгибалась. Ару готовилась ко сну, распускала косы. Внезапно снаружи юрты послышалось испуганное ржание Алакоз. Ханша вздрогнула и тут её живот будто обручем стянула стальная хватка боли. Девушка задохнулась и не смогла даже вскрикнуть. Ребёнок начал метаться в животе и тут Ару завыла.

*

Баян чистила казан после ужина. Ей было всего шесть лет, когда престарелых родителей её сожрал мор. Сиротку взяли в услужение молодой Ханше. Ару искренне полюбила маленькую служанку. Играла с ней, будто та была её сестрёнкой, давала Баян работу полегче, спать укладывала рядом с собой. С молодой госпожой они мастерили приданное для будущего ребёнка. Ханша заплетала девочке косы, дарила игрушки и наряды. Однако, когда показался живот, лекарь запретил Баян спать с Ару в одной постели.

Когда в холодном воздухе раздалось громкое ржание, а затем женский протяжный и полный боли крик, девочка поняла, что кричит Ару. Баян выронила казан, расплескав грязную воду и запачкав подол своего платья. Она побежала к госпоже.

У коновязи бесновался Алакөз. Он рвал на себя привязанный к недоуздку аркан, закрывал крупом вход в юрту Ханши. Утробно ржал, вытянув шею куда-то в темноту, пускал струи пара из раздувшихся ноздрей. Поднимался на дыбы и бил копытами в мёрзлую землю. Прежде спокойный, словно телок, конь дыбил шерсть на загривке, было видно, как перекатываются под белоснежной шкурой напряженные мышцы.

Баян подумала, что жеребец учуял волка, но ханские борзые молчали, безмятежно дремля у овчарни. Девочка стала вглядываться в темноту пытаясь разглядеть, куда же направил свою ярость Алакөз. Никого не было видно. Баян прищурилась и увидела тёмную фигуру с мешковатой одежде. Девочка моргнула, и фигура растворилась в воздухе. Ару вновь подала голос, и Баян поспешила в юрту, прошмыгнув мимо перепуганного жеребца.

Малышка не могла видеть, как одна из сиреневых ленточек в её волосах подёрнулась серой ряской.

Войдя в юрту она застала Ару на четвереньках, с перекошенным болью и страхом багровым лицом. Перепугавшись, девочка прижала руки ко рту, застыла, но надсадно заржавший конь вернул её в реальность и Баян побежала собирать опытных уважаемых женщин общины, ведь время пришло – Ару рожала.

Женщины потянулись со всей стоянки в юрту к рожающей ханше. Они несли сладкий чак-чак, другие курт и баурсаки[3]. Завели приветственную песню, встречая новую жизнь. Чтобы облегчить роды начали открывать сундуки, мешки, раскурили дымы. Ару стояла на коленях под которые заботливые помощницы подложили подушки. С роженицы начали снимать браслеты и ленты, развязали шнурки на платье, распустили волосы. На решётчатую стену юрты привязали аркан и пропустили его под мышками девушки. Ару подвывала и кусала до крови бледные губы. Лицо покрылось испариной и мелкие пряди прилипли к щекам.

Часы тянулись мучительно долго. Сезим-ана кормилица Хана велела забить белого барашка, затем женщины развели огонь в очаге и поместили на него казан с мясом для тушения ритуального жаркого (куырдака).

Боль затмевала разум. Подушки и ковры были окроплены кровью. Ару дышала скоро и поверхностно. В юрте было холодно, от открытых настежь дверей, но ханше было душно, и она то и дело пыталась распахнуть платье. У посудгного ящика бесформенным кулём сидела старуха. Она сверлила роженицу глазами-бусинками и криво ухмылялась. Незнакомка куталась в чёрное, в полумраке юрты сложно было разглядеть во что именно та была одета. Вокруг крутились пожилые женщины. Кто-то стирал пот с лица Ару. Повитуха окуривала помещение можжевельником и поминутно прижимала ухо к животу ханши.

Шло время, а Ару всё не рожала. Силы покидали её. В казане мясо превратилось в угли. Встревоженные женщины сняли казан с огня, а в пламя добавили травы, чтобы отпугнуть злых духов, которые должно быть не давали младенцу выйти. Повитуха залезла под подол Ханше. Она читала заговор, призывая мать-Умай, чтобы та помогла: " Не моя рука, рука Биби Фатимы, Зухры, матери Умай, матери Камбар "[4]. Тут внезапно из промежности Ару хлынул мощный поток крови, залив всё вокруг и пропитав голубой шёлк одеяния владелицы. Ару стала пропускать вдохи. Побледневшая повитуха выбежала из юрты.

Глава вторая

В последние полгода родители только и делали, что скандалили, а пару месяцев назад исчезла мама. Ночью как обычно они с отцом ругались на кухне, но до находящегося в своей комнате на втором этаже мальчика долетали лишь бессмысленные обрывки. К тому же он играл в онлайн-игру и сидел в наушниках. Амир давно уже увлекался видеоиграми, но когда настал разлад в отношениях родителей он практически всё время проводил в фэнтезийных мирах, сбегая от неласковой теперь реальности.

И вот ночью скандал, а утром папа, бледный и пахнущий алкоголем отправил Амира в школу на такси. Забирать мальчика пришла бабушка Инжу. А маму стали искать на третьи сутки полицейские.

Сообразительный мальчишка не заговаривал с отцом о маме. Он очень скучал, но понимал, что и папе тоже не легко. Полицейские несколько раз приходили и опрашивали Амира о том вечере, когда исчезла мать. Но время шло, а никаких прояснений не было.

Настали летние каникулы. Бабуля Инжу в один день пришла в гости в воскресенье. Напоив сына и внука чаем с горячими баурсаками она отправила Амира гулять на задний двор, а сама долго о чём-то говорила с папой на кухне.

*

Белый внедорожник плёлся по грунтовке к небольшому, домов на десять - пятнадцать, аулу посреди бескрайних бахчей. Амир сидел хмурый и смотрел в окошко.

- Не дуйся,- сказал папа, глядя в зеркало заднего вида, чуть приспустив солнцезащитные очки. – Это же твой дедушка…

- Почему я раньше ничего о нём не знал? - перебил Амир. – Я уже не маленький, могу и сам дома посидеть!

- Целый день пялясь в телефон? Ну уж нет! Здесь хотя бы природа.

- Странный ты,- пробурчал мальчик в ответ. – С тех пор как мама…

Он осёкся, посмотрел на отца, затем вернулся к созерцанию пейзажа за окном.

Машина медленно подкатила к белёному одноэтажному домику, на крыльце которого сидел маленький, горбатый, сухой старичок в тюбетейке. Завидев внедорожник тот подскочил и припустил к обшарпанным голубым воротам из штакетника. Амир и папа вышли из внедорожника. Папа пошел к воротам первым.

- Ассалам-алейкум, Канат-ата, - поздоровался отец.

Он толкнул скрипучую калитку и вошел во двор. Дедушка пожал протянутую папой руку, не сводя взгляда с Амира. Глаза деда были серо-голубыми, окольцованными старческой дугой и затянутые мутью катаракты. Не понятно было видит ли старик хоть что-то, но немигающий взгляд его невольно заставил волосы не затылке мальчика зашевелиться.

- Здравствуйте,- поздоровался негромко Амир.

- Ась? - дед поднёс руку к уху и наклонился через шатающийся штакетник к мальчику.

Мальчик вошел в калитку, поздоровался громче и протянул деду[1] руку. Морщинистая дедушкина рука была горячей и мягкой. На тыльной стороне ладони виднелись коричневые старческие пятна.

Все трое двинулись в дом. Там дедушка достал из старого тарахтящего холодильника «Бирюса» большую деревянную ёмкость, поставил на низкий стол и разлил по фарфоровым пиалам пахнущий кислым кумыс.

- Ох, дедушка,- выдохнул папа усаживаясь на подушку около стола. – Нельзя же, за рулём я…

- Ничего не будет от одной пиалы,- отмахнулся дедушка. – Пей, пекло-то какое!

Амир поморщился, поднеся крупную, с миска для супа, пиалу к губам. Мальчик едва пригубил напиток и отставил в сторону. Дедушка с отцом завели разговор и Амир выскользнул из кухни в комнату.

Воздух в комнате пах старостью, обстановка была под стать: ковры на стенах и полу с замысловатым геометрическим узором. Над панцирной койкой приколочен плед с изображением двух благородных оленей. На самой же койке огромные пирамиды из подушек. У окна на небольшой тумбе стоял ламповый телевизор с антенной в виде длиннющих усов кузнечика. А по обе стороны от усатой антенны две стеклянные статуэтки – голубка и лошадка. Было тут и скрипучее продавленное кресло. Для мягкости сидение кресла было проложено поролоном в плюшевой наволочке, а по левую руку за спинкой стоял длинноногий торшер с зелёным тряпичным абажуром. На деревянном подлокотнике лежала газета. Амир аккуратно взял газету в руки. С кресла свалился тигровый футляр для очков из пластика, покатился деревянный, заточенный лезвием карандаш. Мальчик быстро поднял футляр с карандашом и положил на кресло, оглянувшись на дверной проём. В руках у Амира оказалась газета «Скандинавское поле», почти все клеточки на передовице были заполнены простым карандашом.

Амир видел газеты только когда их закидывали в почтовый ящик, но уже года три никто не приносил газет. Вернув сканвордник на прежнее место мальчик продолжил осматривать комнату. Тут он заметил прислонённую к деревянной спинке кровати раскладушку.

Амир потрогал алюминиевые трубы складной кровати и обнаружил, что некоторые пружинки безнадёжно были оторваны от полотна лежака.

Мальчик достал из кармана смартфон, сфотографировал раскладушку и, хотел уже было выложить фото в соцсетях, но с тоской обнаружил, что в доме дедушки совсем не было связи.

- Амир, Амир, - послышалось из кухни.

Это папа стоял уже на пороге дома и звал сына. Мальчик подошел к отцу, тот потрепал сына по чернявой шевелюре, отдал деду сумку с сыновьими вещами и, попрощавшись, двинулся к своему внедорожнику.

Дедушка Канат положил горячую лёгкую руку внуку на плечо, и они вместе наблюдали как джип удаляется, оставляя за собой пыльное облако.

*

- Ай, балам, в кого такие тугие кудри? – Канат-ата наблюдал за тем, как Амир, отчаявшийся словить хоть какую-то сеть собирает в телефоне одинаковые по цвету кружочки в ряд.

Они сидели на кухне. Был уже вечер, дедушка заварил наваристый чай, выставил на стол конфетки и сушки.

- Так, у мамы же кудряшки,- удивился Амир, отрываясь от экрана.

- Точно! - хлопнул себя по лбу дедушка. – Айгуль!

Он улыбнулся, затем встал из-за стола и достал из холодильника литровую банку со сливками.

- Хочешь в чай добавить? - спросил дед, усаживаясь на своё место.

Глава третья

Пел бубен. Жара танцевал вокруг дымящего костра бормоча заклинания. По закопчённым стенам пещеры скакали тени призываемых душ. По всей Великой Степи шла слава об отшельствующем шамане. О невиданных чудесах, что творил он при помощи бубна и кобыза[1]. О том, как лечил лютые хвори, прогонял моровые поветрия и ставил на ноги даже умирающих больных. Жил Жара в подземной пещере, дорогу к которой найти было сложно даже опытному следопыту.

Измотанный танцем Жара рухнул на колени. Тени бросились на него со стен и вползли в его глаза. Перепуганный жертвенный козёл жалобно заблеял и попятился, натянув верёвку. Шаман затрясся в экстазе, затем вскочил на ноги и разорвал козла пополам. Духи владели телом, Жара кровью козла стал рисовать он на стенах знаки и рисунки.

Весь перепачканный в козлиной крови, терзаемый духами начал он прорицать будущее.

*

В рассветном тумане послышался топот копыт. Стены пещеры начали сотрясаться, посыпалась каменная крошка, Жара проснулся. От входа, завешанного медвежьей шкурой послышался грозный окрик, зовущий его по имени не данному шаману при рождении.

Жара перекатился с живота набок, потом встал на четвереньки. После ночных плясок с духами мужчину не держали ноги, во рту пересохло. Он услышал, как не дождавшись ответа не званые гости вошли в пещеру.

- Вставай, колдун,- голос принадлежал молодому человеку.

Жара поднял глаза и увидел, что над ним стоит черноусый воин в войлочной одежде. В одной руке он держал факел, а другой направлял остриё сабли в голову шаману. Позади него целясь в Жара стояли двое безусых лучников. Шаман зачмокал губами, пытаясь хоть как-то вызвать приток слюны. Воин понял, что мужчина хочет пить, снял с пояса мех с водой и протянул его шаману. Жара жадно припал к меху и в мгновение ока осушил его до последней капли.

- Зачем пришли? – отдуваясь спросил шаман.

Он отполз от света факела, прислонился спиной к приятно холодной стене и, оттолкнув половину головы козла стал искать кремень, чтобы зажечь очаг.

- Алан-хан зовёт! – фыркнул джигит и сам разжег очаг.

Ему явно было не приятно смотреть на покрытое коркой засохшей крови лицо Жара. Повсюду валялись козьи кишки, мыши с диким визгом делили в углу мёртвое ухо.

- Хан…- протянул шаман. – И чего он хочет?

- Его жена не может родить,- презрительно ответил воин. – Сейчас она в горячечном сне, лекари ничего не могут сделать. Ночью вынесли два ковра, все насквозь пропитаны кровью.

- Хм,- задумчиво протянул Жара, почёсывая перепачканную скудную бороду. – А повивальная бабка?

Джигит опустил глаза, немного помолчал, глядя в огонь и ответил шепотом:

- Марту…

Жара подался вперёд. Он явно был заинтересован.

- Она уверена?

- Несколько часов мы били железом у юрты, повитуха пыталась прогнать демона саблей Барыс-батыра,- гость подбросил в очаг хвороста. – Ару-хан едва не умерла… - тут воин резко озлобился и закричал: - Ты теряешь время, колдун!

- Я жду,- спокойно ответил шаман.

- Чего?!- джигит схватился за саблю снова.

- Посула награды…

Торги длились не долго. Алан сулил всё, чего захочет шаман. Тот же в свою очередь недолго думая запросил сотню скакунов. Под закатное марево Жара с провожатыми въехали на стоянку. У юрты ханши курили дымы, сыпали соль. Женщины попеременно заходили внутрь с мисками ледяной воды и колотым льдом. Джигиты, сменяя друг друга вставали у открытых дверей и били саблями по щитам. Маленькая юркая девчонка путалась под ногами у женщин. Видно было, что она хочет помочь, но малышку отгоняли и ругали.

Жара, всё ещё вымотанный после ночных камланий, сполз с коня. Он потянулся, хрустнув позвонками, снял с луки бубен и поковылял к юрте Ханши. Девочка случайно налетела на Жара, опрокинулась на спину и застыла, в испуге глядя на косматого пришельца.

*

Баян лежала на покрытой ледяной коркой земле. Над ней высился мохнатый старик с большим бубном в руках. Лицо его было обветренным, чёрным, в редкой бороде запутались кусочки чего-то бурого. Сам незнакомец производил впечатление безумца и пугал малышку Баян, но куда страшнее было то, что виднелось за его спиной:

Из-за худых плеч выглядывали чьи-то белёсые глаза. Волосы незнакомца, скатавшиеся в отвратительного вида колтуны будто живые ползали по плечам и издавали тихое мычание, будто кто напевает вполголоса.

Незнакомец нагнулся к девчонке, придвинул лицо почти вплотную к её личику, прищурился, а затем спросил:

- Видишь?

Голос его звучал глухо, будто из глубины живота. Баян поджала под себя ноги и кивнула.

- А видела? - он кивнул в сторону юрты.

Баян немного помялась, потом тихо ответила:

- Там в темноте…

Незнакомец перебил её, жестом приказав замолчать. Затем схватил Баян за шиворот, заглянул в горловину платья, потянул носом, будто охотничий пёс. Он ухватил девочку за косу и вытянул ленту, которая из лиловой стала грязно-серой. Уткнувшись в ленту носом старик распрямился, вдохнул запах поглубже. Затем глаза его закатились, он выгнулся назад почти до самой земли.

Баян могла видеть, как движениями незнакомца управляет чёрный морок, усыпанный белёсыми глазами-бусинками.

*

Вокруг Ару кружили женщины. Они обтирали её, мучимую лихорадкой, холодной водой и кусочками колотого льда. От дымов и запаха трав перехватывало дыхание, слезились глаза. Ханша едва дышала, поминутно повитуха проверяла зеркалом дыхание роженицы.

Низ живота обложили сыромятной кожей умерщвлённого для жаркого барашка и водрузили сверху рунный камень. Сезим-ана поила Ару отваром лекарственных трав, поддерживая её голову на весу.

[1] Кобыз - казахский национальный смычковый инструмент, популярен у шаманов в качестве ритуального орудия. В корпусе инструмента размещалась отполированная до зеркального блеска металлическая пластина или зеркало и колокольчики для отваживания нечисти.