Вендетта для предательницы

Часть 1. Глава 1

- Далеко собралась? - Вера аккуратно прикрывает дверь нашей комнаты. Старые петли еле слышно скрипят, но мой сосредоточенный слух сейчас улавливает даже незначительные колебания звуков. Негромкое пение мамы в детской, сердитое бормотание отца в родительской спальне, кашель дедушки в самой дальней комнате. Распахнув глаза и приложив палец к губам, взглядом прошу сестру быть потише. - Ты ненормальная! Ты, что творишь? - шипит она мне прямо в лицо.

- Я ненадолго.

- Я тебя не отпущу! - перехватывает мое запястье.

- А я не собиралась спрашивать твоего разрешения.

- Надя, ты совсем обнаглела! Я больше не буду тебя прикрывать.

- Не прикрывай, - обиженно опускаю глаза в пол, дергаю плечом.

- Какая же ты дура, - качает головой она. - Он ведь поиграет с тобой как с куклой и бросит. Ты понимаешь, что только за эти вещи, - она тычет пальцем в узкие джинсы облегающие мои ноги, - отец с тебя шкуру спустит и с меня заодно.

- Он не узнает. И вообще, я скоро уйду из этого дома, - оторвав взгляд от пола, смотрю в глаза Веры. Сестра вздыхает и закатывает глаза.

- Куда ты уйдешь, дурочка?

- Ты знаешь куда. Мы скоро поженимся.

- Кто тебе сказал? Он тебе еще не таких сказок расскажет! - шепчет она раздражённо оттесняя меня к кровати. Вера с силой давит на мое плечо, заставляя сесть на жесткую кровать, все еще аккуратно заправленную грубым самотканым сукном не выбеленного грязно-серого цвета.

- Он обещал, - стою на своем.

- Мало ли, что он тебе обещал? Обещать - не значит жениться! - умничает Верка изображая из себя взрослую знающую жизнь тетку.

Иногда мне кажется, что между нами не полтора года, а минимум десять лет. Буквально три месяца назад, я шагу неосторожного ступить не смела и была такой же как она. Но теперь я знаю, что жизнь может быть другой. Что она может быть: разнообразной, яркой, беззаботной, веселой. Теперь я знаю, как это замечательно иметь возможность смешаться с толпой. Не быть инородным концентрированным серым пятном в массе людей, а быть такой же как все.

Поднимаюсь с кровати и под злобное шипение сестры направляюсь к окну.

- Я не позволю тебе снова выйти! - произносит полушепотом, но достаточно громко, чтобы понять, что сегодня она настроена серьезно.

- Что, сдашь меня? - оборачиваюсь, остановившись у окна.

- Придется сдать. Я не хочу этого, но ты меня вынуждаешь. Я скажу маме, а она пусть решает, говорить отцу или нет.

- Не скажешь, - с силой дергаю жирно выкрашенный шпингалет, запирающий распашные створки окна.

- Скажу! Ты нас всех в пропасть толкаешь!

Начинается… Сейчас Веру понесет.

Верхний шпингалет, как на зло не поддается, дергаю его сильней, но он словно приклеен намертво.

- Это ты сделала?

- Что? - Вера пятится назад, растерянно хлопая глазами.

- Раньше окно на раз-два открывалось!

- А я здесь при чем? Это ты у нас мастер по открыванию любых замков. Я к нему даже не подходила, - ее глаза бегают, и я понимаю, что она врет.

Слух улавливает скрип половиц за дверью, и Вера тут же гасит ночник на своей прикроватной тумбочке. За доли секунды мы обе оказываемся под одеялами. Я натягиваю одеяло до самого подбородка, и поворачиваюсь на бок, сверля взглядом балетки, сброшенные с ног секундой ранее. Глаза Верки блестят в темноте. Ее рука выскальзывает из-под одеяла и резко забрасывает брошенную посреди комнаты туфлю под кровать. Ее пара покоится под моей кроватью. Я слышала, как она глухо стукнулась об стену.

Секунды тянутся как вязкая патока. Кровь гулко стучит в висках. Дверь нашей комнаты приоткрывается.

- Девочки, спите уже? - тихий голос мамы наполняет пространство.

Не дождавшись ответа, она закрывает дверь. Скрип половиц от удаляющихся шагов раздражает слух как писк комара.

- Чуть не попались, - шепчет Верка.

- Ты все равно собиралась меня сдать, - произношу равнодушно.

- Ты же знаешь, что я не поступлю так с тобой, - бормочет Вера.

- Знаю.

- Ты бессовестная! Совсем страх потеряла. Даже кровать не привела в надлежащий вид… Заходите! Смотрите! Я спать даже не ложилась! - парадирует мой голос Вера.

- Но я же знаю, что ты сделаешь это за меня.

Вера мастерски укладывает подушки под одеялом таким образом, что только с близкого расстояния можно понять нахожусь я в постели или нет. А учитывая мою привычку спать накрывшись с головой одеялом, подлог обнаружить сложно, особенно если смотреть на кровать не отходя от двери.

- Надь, не ходи сегодня никуда. У меня плохое предчувствие.

- Не выдумывай, - я выбираюсь из-под одеяла и принимаюсь формировать на кровати свое поддельное спящее тело.

- Мама вчера чуть не нашла твою одежду, - продолжает нудить она.

- Ну не нашла же, - усмехаюсь, взбивая подушку.

Шарю рукой по письменному столу, стоящему впритык к изножью кровати. Нащупываю ножницы. Одной рукой расплетаю слабую косу, второй отыскиваю балетку под кроватью.

- Что ты делаешь? - пищит Верка и ахает.

Я отстригаю небольшой локон волос у затылка и небрежно бросаю его на подушку.

- Ты совсем спятила? - Вера задыхается от праведного гнева и соскочив с постели вырывает ножницы из моих рук.

- Что? - смотрю на нее улыбаясь и сажусь на кровать. - Мне показалась, что так будет еще правдоподобней, - подтыкаю срез под одеяло.

- Тебе показалось, - бормочет Вера. - Мама дура, по-твоему? Еще и за срезанные волосы получить хочешь?

- Если они узнают, срезанные волосы это последнее, о чем стоит волноваться.

Вера садится рядом со мной, подбирает ноги на кровать и натягивает на колени широкую сорочку.

- Наааадь, - толкает меня плечом.

- Что?

Вера медлит. Жует нижнюю губу.

- Ну, - тороплю сестру.

- Вы же целовались уже, да? - произносит приглушенным голосом, принимается грызть ноготь на большом пальце. Смотрит на меня не мигая.

Вот наивная! Эх, Верочка… Знала бы ты, что мы не только целовались, откусила бы себе не то что ноготь, полпальца бы отхватила.

Глава 2

Тремя месяцами ранее

Пристроив лыжи в угол переполненного вагона, подпираю плечом перегородку тамбура. Пальцы бегают по дисплею телефона набирая сообщение Тохе, глаза ищут ее. Она всегда садится в первый вагон, обычно выбирает место у окна. Наши взгляды пересекались много раз, но дальше переглядываний мы почему-то так и не зашли. Мы ездим одним и тем же маршрутом три недели. Вернее, я изучив ее расписание, подстроился под ее график. С понедельника по четверг она берет билет на восемнадцать двадцать, по пятницам - на шестнадцать сорок пять. Все вокруг недоумевают, с чего вдруг я полюбил железную дорогу, а я и сам толком объяснить это не могу.

Внимательно всматриваюсь в лица, в полумраке вагона пассажиры сливаются в единую безликую массу, но не она. Сегодня она одна, без подруги. А может это ее сестра, уж слишком схож их внешний вид, но вот лица второй девушки я так и не запомнил.

Моя зеленоглазка почему-то печальна. Смотрит в окно, провожая взглядом убегающие деревья и телеграфные столбы. Тонкие кисти лежат на коленях, пальчики с коротко остриженными ногтями без лака скручивают ленту билета в тонкую плотную трубочку. Пшеничные волосы слегка выбились из-под пестрого павловопосадского платка, наброшенного на голову и повязанного вокруг шеи, единственного яркого пятна ее гардероба. Серое длинное пальто перехваченное поясом на талии, и черная юбка в пол полностью скрывающая ноги девушки, ее неизменное одеяние.

Она не похожа ни на кого вокруг, наверное, именно этим она меня и зацепила. Сначала я заметил ее стройный силуэт стоящий на платформе. Потом длинную толстую косу цвета вызревшей пшеницы, спускающуюся до поясницы вдоль узкой спины. А дальше я уже не мог оторвать от нее глаз. Изумрудные миндалевидные глаза, мягкий овал лица не тронутый косметикой, от природы пухлые губы, не девушка, а картинка. Любуюсь этой картинкой который день подряд, а подойти не решаюсь.

Усмехаюсь сам себе, пытаясь вспомнить времена, когда я отличался особой робостью в общении с девушками. Наверное, лет в четырнадцать и то, если девушки были прилично старше.

Похоже зеленоглазка вернула меня в период пубертата. Иначе своего идиотского поведения я объяснить не могу.

Замедляющийся перестук колес по рельсам, сигнализирует о том, что мы почти на месте. Скоро электричка остановится, и она выпорхнет из вагона так ни разу и не взглянув на меня. Жалея о том, что так и не подсел к ней, закидываю кофр за спину.

Бл…ть, чего сложного то? Подойди, познакомься… Более подходящего момента не найти.

Зеленоглазка словно опомнившись ото сна, резко подскакивает с пластикового сидения. Бросает взгляд по сторонам, встречается им со мной и тут же опускает глаза. Люди толпятся в проходе. Не поднимая глаз она семенит к выходу. Пропускаю толпу вперед не решаясь проскользнуть в тамбур. Пойду следом за ней. Сегодня я не упущу шанса с ней пообщаться. Провожу.

Девушка делает шаг на платформу. Еле заметно оборачивается назад. Останавливается и распрямляет в пальцах скрученный билет. Застыв на месте, смотрит на затертый штрихкод, который точно теперь не считает терминал, провожает взглядом толпу, направляющуюся к турникетам.

Поравнявшись с ней, едва успеваю открыть рот, чтобы предложить ей выйти со мной по моему билету, как она резко срывается с места, шагает совершенно в другом направлении. Я понимаю куда она идет, от этого сердце начинает грохотать как заведенное.

Сегодня определенно мой день! Улыбаюсь как дебил… Слегка отстав, следую за ней. Далеко впереди шагают еще несколько человек. Может зайцы, а может местные, не желающие тратить время на очереди у турникетов. Она держит небольшую дистанцию от впереди идущих людей, чем ближе они к спуску, тем медленнее становятся ее шаги. В конце концов я нагоняю ее и поравнявшись с ней иду просто рядом. Из-под подола ее длинной юбки мелькают носки черных сапожек. Снег хрустит под ногами. Девушка смотрит перед собой крепко сжимая ремешок сумки, перекинутый через плечо. Озябшая ладонь без перчатки отдает легкой синевой в свете луны. Тонкие голубые венки выделяются под прозрачной кожей, костяшки пальцев побелели.

Мелкий снег сыплет манной крупой, ощутимо щиплет кожу на лице. Мы одновременно подходим к крутому спуску с платформы, который помогает безбилетникам беспрепятственно покидать территорию вокзала, а заодно, время от времени, становится причиной гибели невнимательных, как правило нетрезвых пассажиров. Я молча спрыгиваю первым и подаю ей руку. Девушка смотрит на меня, широко распахнув глаза. Они у нее и правда зеленые. Очень красивые...

- Смелее, я помогу! - произношу, продолжая пялиться на нее.

Она несмело протягивает мне свою ладонь. Захватываю ее озябшую ладошку, получая ледяной ожег отпечатавшийся силуэтом ее кисти на моей руке. Второй рукой подхватываю ее под бедра. Чувствую, как она замирает и ахнув, касается второй рукой моей шеи, обжигая прикосновением ладони и ее тоже. Медленно опускаю девушку на землю. Считаю взмахи ее ресниц.

- Как тебя зовут? - как завороженной смотрю на то, как на волосы, выбившиеся из-под платка падают мелкие ажурные снежинки.

- Надя, - морозный румянец на ее щеках становится еще ярче.

Глава 3

Мои шаги становятся быстрее. Когда до машины остается не больше двадцати метров, я перехожу на бег.

Давид всегда ждет меня снаружи. И всегда ловит меня в свои объятия. Отрывает от земли словно я пушинка и целует так, что я забываю, как дышать.

Расстояние сокращается за доли секунды и вот я уже вишу на его шее, оторванная от земли. Мы целуемся глубоко и страстно, его руки крепко стискивают мои ягодицы, а я нисколько не стесняясь, обвиваю его ногами.

С ума сойти! Три месяца! Мы вместе почти три месяца. И если в первые наши встречи я еще сомневалась стоит ли мне так рисковать, то сейчас я убеждена… стоит.

- Я думал, ты не придешь, - разорвав поцелуй, произносит он.

Его голос ласкает мой слух так же нежно как руки, скользящие по моей спине.

Становлюсь на носочки, не размыкая кольца рук вокруг его шеи. Сама тянусь к его губам и целую иначе… аккуратно и медленно. Словно хочу навсегда запечатлеть эти мгновенья в памяти. Выжечь их на подкорке, чтобы никогда не забыть, какого это целовать любимого.

- Разве я могла не прийти? - шепчу в его губы. - Вера решила, что с нее достаточно. Не хочет больше меня прикрывать.

- Может она права и нам стоит уже перестать скрывать наши отношения? - взгляд Давида становится серьезным. Мне не нравится, когда он такой.

- Ты не знаешь, о чем говоришь, - былая легкость рассеивается словно туман, я опускаю голову.

- Надь, - он ловит меня за подбородок, заглядывает в глаза. - Я хочу поговорить с твоим отцом.

- Нет! Ты все испортишь! - я отстраняюсь от него и обойдя машину, сажусь на пассажирское сидение, хлопаю дверцей. Давид усаживается за руль.

- Что испорчу? Не понимаю тебя! Ты собираешься прятаться вечно? Я люблю тебя и хочу нормальных здоровых отношений с тобой.

- Если ты пойдешь к моему отцу. Наши отношения закончатся в принципе.

- Почему? Тебя отправят в монастырь?

Молчу… Давид потирает переносицу пальцами, хмурится.

- Я говорила тебе уже, почему, - сложив руки на груди, смотрю в пол.

Настроение испорчено. Все, что Давиду следует знать о моей семье это то, что мои родители очень строгие религиозные люди. Мне не хочется посвящать его в подробности.

- И что ты предлагаешь? Будем и дальше встречаться по ночам и таиться ото всех?

- Пока, да, - поворачиваюсь к нему, смотрю в глаза.

Я солгала Вере о том, что Давид звал меня замуж. Вернее, не совсем солгала, он и правда пару раз говорил об этом как бы, между прочим. И я не знаю стоит ли воспринимать эти слова всерьез. Скорее всего нет. Потому что мы оба много чего говорим друг другу в порыве страсти. А я не могу ничего с собой поделать, меня тянет к нему как магнитом с того самого дня, когда пересеклись наши взгляды.

Мы слишком мало знаем друг друга. Похоже, что он не осознает до конца с кем связался и считает мое желание держать все в тайне некой блажью. А я боюсь посвящать его в лишние подробности уклада моей семьи. Почему боюсь? Потому что не уверена, что он захочет продолжать эти отношения, если познакомится с моей семьей поближе. Но одно я знаю точно. Я люблю его и постараюсь продлить нашу связь настолько, насколько это возможно. Иногда я малодушничаю, как сегодня, например. Осознанно создаю ситуации, в которых правда о нас может открыться, как бы случайно. В таком случае, обязательно произойдет грандиозный скандал, который может вылиться во все, что угодно. Что если отец откажется от меня и прогонит? Как Давид поведет себя в этом случае? Мне было бы не так страшно оторваться от семьи если бы я знала наверняка, что он не охладеет ко мне с приходом трудностей. Не то, чтобы я не верила в искренность его чувств, но рациональное зерно моего сознания нет-нет, да напоминает о себе прорастая тоненьким словно волосок ростком сомнения.

- Ну что ты надулась? - он нежно прикасается к моей щеке. - Надюш, прекрати. Хочешь скрывать, давай будем скрывать пока, - он поворачивает мое лицо за подбородок.

Смотрю в его глаза, пытаясь заглянуть в душу. Что если его любовь не так крепка, как я считаю? Что если для него это и правда не навсегда. В своих чувствах я уверена, а в его…

Давид наклоняется ко мне и нежно касается моих губ своими. Гладит по щеке большим пальцем, обхватив ладонью мое лицо. Мне так хочется, чтобы эти мгновенья длились вечно. Я снова растворяюсь в нем и забываю обо всех страхах и сомнениях.

- Послезавтра я уезжаю в горы. Меня не будет до четверга, - продолжая гладить меня по щеке, говорит он. Напрягаюсь всем телом, он это чувствует. - Вот бы ты могла поехать со мной.

Опустив взгляд отрицательно качаю головой. Сердце начинает саднить как разбитая коленка, которую заливают зеленкой.

- Я буду очень скучать, - бормочу обнимая его.

- Я тоже. Может попробуем что-нибудь придумать. Давай организуем тебе практику где-нибудь в крае? Не станут же твои родители препятствовать учебе.

- Меня не отпустят, - произношу еле слышно. Знал бы он чего стоило маме уговорить отца отпустить нас с Верой учиться в город, не предлагал бы ничего подобного.

- Давай попробуем.

- Нет. Ничего не выйдет.

- Тогда завтра я украду тебя после третьей пары, - улыбается Давид, заправляя растрепанные волосы мне за ухо.

- Давай, после второй. Все равно на культурологии не отмечают.

***

Это так странно быть счастливой от того, что просто находишься с кем-то рядом. Совершенно не ведомое мне ранее чувство переполняет грудь, но блаженная улыбка сползает с горящих от поцелуев губ по мере того как я приближаюсь к дому. Замедляю шаг, почти крадучись подхожу к своему двору.

Аккуратно отворив калитку, проскальзываю во двор. Так же аккуратно запираю ее на засов и тихо, тихо обхожу Муху. Она смотрит на меня флегматично, не издав ни звука провожает до окна моей спальни. Забравшись на выступ фундамента, толкаю створки незапертого окна. Заржавевшие петли на деревянных рамах издают глухой скрежет. Всматриваюсь в темноту спальни и застываю на месте. Около моей кровати стоит мама, с ее руки свисает прядь моих срезанных волос. Вера сидит опираясь спиной на стену, всхлипывает.

Глава 4

- Вера, выйди, - сухо произносит мама.

Бросив на меня короткий взгляд сестра поднимается с кровати и натянув длинные рукава сорочки на кисти, ссутулившись и опустив голову, бредет к двери. Провожаю Веру взглядом, вытянувшись как струна, стою на носочках на узкой ленте фундамента. Мама смотрит на меня уставшим разочарованным взглядом. В тусклом свете ночника ее лицо выглядит серым и болезненным. Вера тихонько прикрывает дверь. Мама делает несколько шагов к окну. Распахивает вторую створку окна и кивком приглашает меня во внутрь.

За три месяца наших свиданий я научилась мастерски выскальзывать наружу и также ловко пробираться обратно. Сейчас же, мои конечности словно одеревенели, язык онемел, а затылок налился тяжелым свинцом.

Как легко быть смелой в мыслях. Не я ли, пару часов назад говорила Вере о том, что нисколько не боюсь разоблачения?

- Ну… - мамин взгляд обжигает, в то время как голос звучит холодно и строго. - Я жду, Надя. Сколько ты собираешься там стоять?

Кое-как совладав с непослушным телом, подтягиваюсь на одеревеневших руках и перебираюсь в комнату. Мама устало окидывает меня тяжелым взглядом, когда я появляюсь перед ней в полный рост. Тонкая трикотажная кофточка под распахнутой ветровкой повторяет каждый изгиб моего тела. Мамин взгляд сразу приковывает вырез. На самом деле он вовсе не глубокий и не вульгарный, но тонкий трикотаж слишком отчетливо подчеркивает кружево белья, которого у меня не должно быть. Мама даже не смотрит на мои ноги, обтянутые синим денимом, с силой дергает вырез, слышится треск ниток, да наше дыхание… Мое - редкое словно заторможённое и ее - частое и рваное.

Мама смотрит на ажурное кружево, поднимает взгляд. Всматривается в мои сухие немигающие глаза. Мама прикрывает веки и тяжело вздыхает, пошатнувшись оседает на кровать, роняя лицо в ладони. Она ничего не говорит мне, просто беззвучно плачет. Ее плечи содрогаются от немых всхлипов, сгорбившаяся спина клонится ниже и ниже. Оседаю на пол у ее ног, пытаюсь отнять руки от ее лица.

- Мамочка, - бормочу себе под нос, пытаясь заглянуть в ее лицо. - Мама, прекрати…

- Ты должна мне все рассказать, - тихо произносит она спустя несколько минут.

- Что рассказать? - закутавшись в ветровку, смотрю на нее снизу-вверх.

- Все, Надя… Ты должна рассказать мне абсолютно все. С кем ты встречаешься? Как долго продолжается ваша связь? Как далеко она зашла? - с нажимом на последнем слове произносит она. - Где ты взяла деньги на одежду? Кто еще, кроме Веры в курсе твоей тайной жизни?

- Мам, - подтянув колени к груди и запахнув их полами куртки, смотрю на нее исподлобья.

- Надя, я жду, - произносит она, проглотив остатки немой истерики.

Я коротко пожимаю плечами и опускаю взгляд.

- Надя! - строго повторяет мама.

- Что? - вскидываю на нее взгляд. - Я не буду тебе ничего рассказывать. Это личное. Только мое, - произношу и роняю первую слезу.

- Не тяни. Я должна знать, куда ходит моя дочь по ночам.

- Зачем? Чтобы утром пересказать все отцу? Я не буду ничего рассказывать, потому что знаю, какой меня ждет исход, независимо от того, поделюсь я с тобой или сохраню все в секрете.

- Я не скажу отцу.

- Я тебе не верю.

- Дочка, ты заблудилась… сбилась с пути. Я прекрасно тебя понимаю. Мир вокруг полон соблазнов и искушений, - склонив голову набок, шепчет она.

Это не ее слова, это слова отца. Он постоянно твердит о соблазнах, преследующих нас по пятам и искушениях, встречающихся на каждом шагу.

- Блуд - это страшный грех. Ты ведь ходила к мужчине, так ведь?

Не поднимая взгляда, считаю редкую бахрому на покрывале.

- Ты не справилась со своими чувствами, но это поправимо, - она касается моей щеки шершавой ладонью. Отстраняюсь, прерывая эти касания, смотрю на нее исподлобья.

Если я сейчас соглашусь с ней и частично повинюсь в своих грехах, быть может еще не все потеряно. Быть может, спустя некоторое время я снова смогу возобновить встречи с ним.

- Я влюбилась, - поизношу сдавленным голосом. - Не называй мою любовь блудом.

- Дочка, ты же знаешь…

Не дав ей закончить, поднимаюсь на ноги и выпрямившись в полный рост смотрю на нее сверху вниз.

- Любовь - это не слабость, мама. Ты все равно меня не поймешь. Разве ты любишь отца? - эти слова даются мне не просто, но я не могу промолчать.

- Доченька, ты еще слишком молода и многого не понимаешь. Тебе кажется, что чувства, переполняющие тебя это некий дар, посланный тебе. На самом же деле, это тяжелое испытание. И от того, как ты пройдешь это испытание зависит твое будущее. Как далеко зашли ваши отношения? Между вами…, - мама медлит.

- Нет, - отрезаю я.

- Ты лжешь?

- Не лгу, - произношу твердо и уверенно.

- Тем лучше для тебя, - произносит мама, поднимаясь с постели.

Я могла бы признаться и наивно надеяться на то, что рассвирепевший отец обязательно отыщет Давида и потребует, чтобы он женился на мне. Но беда в том, что мой отец даже разговаривать с ним не станет. Человек из мира никогда не войдет в семью не приняв нашей веры. Меня просто заточат дома, навешают на меня тяжелой работы и всю оставшуюся жизнь меня будут клеймить взглядом, заставляя помнить о своем грехопадении и каяться каждый день. Возможно, лет через десять - пятнадцать меня выдадут замуж за какого-нибудь вдовца, жена которого умерла рожая десятого или двенадцатого ребенка и искупать свой грех, я буду уже в другой семье погрязнув в готовке, стирке, уборке, параллельно обрабатывая огромный огород, взяв на себя заботу еще и о скотном дворе.

Но есть еще кое-что, почему я никогда не открою маме своей тайны. Меньше всего на свете, я бы хотела, чтобы он был вынужден взять ответственность за меня. Именно вынужден, а не захотел этого сам. Но при этом, я ни о чем не жалею, хоть и страшно боюсь завтрашнего дня.

- Завтра останешься дома. Вера скажет, что ты приболела.

Не могу не усмехнуться маминым словам, но делаю это глубоко в душе. Мое лицо смиренная, непроницаемая маска.

Глава 5

Считаю секунды ожидая пока дверь моей комнаты распахнется снова. Нет, это не Вера. Вера скорее всего не придет до утра. Мама возвращается меньше чем через минуту. Молча протягивает мне руку, и я вкладываю в нее свой простенький кнопочный телефон. Мы понимаем друг друга без слов. Слишком велик мой проступок, чтобы пререкаться и пытаться отстоять свои права. Я не хочу, чтобы отец узнал о случившемся. По крайней мере не сейчас. Не время еще.

Так же молча, мама покидает спальню. Тишина в комнате становится слишком громкой, от напряжения зажмуриваюсь и закрываю ладонями уши с силой надавливая на них, чтобы заглушить этот протяжный невыносимый звон. Перед глазами кружатся кадры наших с Давидом свиданий. Его улыбка и голос осыпающий меня комплементами, от которых загораются щеки и пересыхает в горле. От ярких картинок начинает кружиться голова, острый спазм перехватывает дыхание, из груди вырывается протяжный стон. Едва успеваю погасить его в подушке, которая тут же намокает от первой порции слез, вырвавшихся наружу. Сердце саднит и ноет, до крови закусываю щеку, чтобы сместить спектр боли. Лучше чувствовать боль от прокушенной щеки, чем страдать от боли на сердце. Ничего не меняется, боль душевную не заглушить физическими страданиями.

Я ненавижу себя за слабость. Сколько раз я собиралась открыть ему все. Признаться, что у наших отношений нет будущего, в душе надеясь, что он предложит мне уйти из дома. Позовет с собой, захочет, чтобы я всегда была рядом. Я представляла, как он забирает меня, как приводит в свой дом. Как начинается наша новая жизнь. Не моя, а наша… общая.

Кто из парней сейчас женится в двадцать два? А кто женится на девушке, с которой знаком три месяца? Два месяца я готовилась к важному разговору. В мыслях репетировала свою речь. Даже письмо ему написала, правда порвала его сразу же на мелкие кусочки, а потом пожалела, что не сожгла. Тряслась целый день, волнуясь, что кто-то из домашних сложит обрывки листа словно пазлы и узнает мой секрет. Никто не узнал. А потом совершенно спонтанно, не только для меня, но и для него тоже, случилась наша близость. Момент, который нельзя отмотать назад. Момент, который заставил даже мысли мои замолчать. Ведь назад дороги нет. Я не переживу если он порвет со мной, осознав, что мы не пара, и что нам больше не по пути.

Противоречия разрывают мне душу. Как же тяжело выбирать между семьей и любимым, особенно если не знаешь, нужна ли ты будешь любимому, когда твой отец прочтет ему проповедь.

Голова словно дикий улей. Мысли роятся в ней, доводя до слуховых галлюцинаций и странных видений. Я словно сжатая пружина, лежу закутавшись в грубое покрывало и тихо плачу. Не хочу размыкать глаз, крепко, крепко до боли сжимаю веки…

На утро я просыпаюсь больной и разбитой. Сон сморивший меня под утро показался спасением, но первый крик петуха заставил пробудиться мгновенно. У нас не принято вылеживаться в постели. Мы поднимаемся с восходом солнца и каждый принимается за свою работу. Мне и Вере как старшим, поручено приготовление пищи. Мы готовим завтрак на всю семью и заготовки к обеду. Мама с раннего утра работает в огороде. И только зимой и в непогожие дождливые дни присоединяется к нам, даруя нам легкое послабление. Так заведено еще с старших классов. До школы мы должны были переделать массу дел, сейчас вставать нужно еще раньше, путь до колледжа занимает больше времени.

Младшие просыпаются не позже половины седьмого. Их домашние заботы тоже не обходят стороной. Поддержание чистоты в общих комнатах и в своей спальне - забота Любы, ей двенадцать. Семен и Степа в свои семь и девять, тоже при делах. Отец всем находит работу, братья большую часть времени проводят в мастерской. И только самые младшие Коля и Миша, спят мирно в своих кроватках и даже не подозревают, что их детство закончится так же рано, как и у их старших братьев. Они не скоро узнают о супергероях, вероятнее всего им не светит прокатиться на аттракционах, словно дикие зверьки они будут смотреть на мальчишек, хвастающихся новыми гаджетами и завидовать им. Именно завидовать. Потому что я все это уже проходила.

Я знаю, что такое терпеть насмешки окружающих, из-за старомодной одежды. Знаю, что такое искоса подглядывать в новый смартфон одноклассницы. Провожать равнодушным взглядом красивое модное платье. Мечтать нарисовать на своих губах улыбку алой помадой, подстричь челку, купить себе духи и туфли на каблуках.

Когда мне было двенадцать, а Вере четырнадцать, наши одноклассницы уже во всю упражнялись в искусстве макияжа, носили капроновые колготки и коротенькие юбки, они кучковались в небольшие компашки, строили глазки симпатичным мальчишкам и высмеивали не симпатичных. А мы с Верой всегда наблюдали за этим со стороны, как правило с задней парты. Наверное, отправить нас в один класс не смотря на разницу в возрасте было самым верным решением мамы. Отец и вовсе не приветствовал школу. Считал, что среднее образование можно получить и дистанционно. Его переубедил только аргумент мамы, что старшим детям школа необходима, хотя бы потому, что со временем они начнут помогать с младшими. Даже в педколледж, который мы с Верой оканчиваем в следующем году мы попали по этой же самой причине.

Так случилось, что в год, когда Вера должна была пойти в первый класс, она заболела корью. Она тяжело болела и заразила меня и маму. Позже подслушивая разговор родителей мы узнали, что мама тогда потеряла ребенка и до рождения Любаши, еще двоих. Не смори тогда нас тяжелая болезнь, наша семья была бы еще больше.

Поднимаю тяжелое обмякшее тело с постели. На руках словно пудовые гири. С болью в каждой мышце бреду к шкафу. Развожу плечики и задерживаю взгляд на зияющей пустоте места где была припрятана коробка из-под зимних сапог, в которой хранились так необходимые мне вещи. Мне жаль одежду, но гораздо больше я жалею тушь и губную помаду, пробник потрясающих духов, аромат которых я ощущаю фантомно. Однажды мама уловила его на мне. Пришлось соврать, что одна одногрупница была надушена слишком сильно, а я целую пару сидела с ней бок о бок.