Венец печати

Книга Первая. Часть Первая. Глава 1: Языки пламени.

Донесение разведчиков Гильдии гласило:

«На следующий день после смерти юной леди Лейк в графстве Сассекс повсеместно стали погибать птицы. Они скатывались с крыш домов, падали с небес или же не взлетали после приземления, припав замертво к земле. В предрассветных сумерках слышались стоны умирающих. Голоса эти появлялись среди полей или на пустынных улицах. Порой в узких проходах между домами мерещились темные фигуры, внезапно престававшие пред взором и исчезавшие вмиг. Измученные жители графства поговаривали о темной силе, что бродит по землям Сассекса. Все это привело нас к поместью Уитфорт.

P.S. На момент написания письма никаких явных признаков существования темной силы не обнаружено. Однако обращают на себя внимание по-осеннему увядающие цветы, что не свойственно для этого времени года».

Уже смеркалось, когда три Всадника оказались в ближайшей к поместью деревне. Солнце приближалось к линии горизонта, ласково касаясь темных и местами обветшалых крыш домов. Кое-где вился дым из закоптелых дымоходов, а в окнах загорался огонь свечей.

Осмотреть местность прежде, чем сядет солнце, – одна из задач Всадников. Дело было вовсе не в том, что под покровом ночи оживали худшие людские страхи, а в том, насколько масштабным могло оказаться бедствие. Свидетели пали бы очередной жертвой того, что ожидало Всадников. Первое правило Гильдии гласило: «Спасению подлежит все, что наделено жизнью».

Приблизившись к поместью Уитфорт, Всадники увидели широкую подъездную дорогу, усыпанную гравием, с посаженными вдоль нее дубами. Могучие деревья раскинули кроны, приглашая найти покой под их ветвями. Вдали стояло величественное здание в стиле ампир с четырьмя белыми колонами, на которые опирался балкон второго этажа. Могло показаться, что здесь живут радушные люди, готовые принять уставшего путника. Однако Всадникам открывалось то страшное, что случилось: по мере приближения к дому дубы становились все более и более иссохшими. Разбитая перед домом клумба скорее навевала тоску: некогда яркие цветы загнивали. Парадная дверь дома вовсе отсутствовала. Сорванная с петель, она лежала на лестнице. Ни на крыльце, ни в окнах не горел свет. Будто сама жизнь покинула дом.

– Как думаете, сколько людей погибло? – Спросила Всадник с темно-синими глазами, в которых читалось беспокойство. Остальная часть ее лица была скрыта черной шелковой повязкой. Темный капюшон накрывал голову, пряча волосы.

Если бы судьбе было угодно столкнуть хозяев поместья с ней при более радостных обстоятельствах, то им бы и в голову не пришло, что эта девушка по праву рождения была Всадником. Охотником за теми, кто прячется в ночи. Защищая жителей Королевства, под покровом Морфея она сражалась с нечистью. Днем же, когда солнце освещало все, на что падали его лучи, она была юной леди – баронессой Стефани Шарлоттой Уилсон, третьей дочерью барона Уилсона. Двойственность ее натуры определила выбор собственного имени: в Гильдии ее знали как Золушку.

– Золушка, сколько воодушевленных нот слышно в твоем голосе, – иронизировала Вольтер. Еще одна Всадник, которая вела двойную игру, – герцогиня Изабель Грейс Гамильтон, примерная дочь герцога Гамильтона. Однако едва сумерки входили в свои законные владения и передавали власть ночи, бальные наряды и светские рауты переставали быть значимыми. На передний план выступали изумительное владение холодным оружием, храбрость духа и решимость, необходимая для того, чтобы стать щитом для невинных.

В отличие от подруг Изабель не суждено было по праву рождения стать Всадником: в ее родословной не было никого, кто был членом Гильдии. Все изменил случай, когда склонность сердца к обидам породила в ней ревность. Желая уличить подруг в измене их дружбе, она стала невольным свидетелем того, как Лу и Золушка выполняли очередное задание, уничтожая чудище. В чаще леса мерзкое зеленое существо с козлиными рогами, конечности которого были покрыты змеиной чешуей, бросилось на Лу. Изабель, испугавшись увиденного, вскрикнула настолько громко, насколько ее легкие смогли вместить воздуха. Будто по велению судьбы ее вмешательство на доли секунды привлекло внимание чудища, что помогло Золушке метнуть серебряный клинок в середину его туловища. Еще секунда – и из раны, подобно жгучей кислоте, начало сочиться нечто зловонное и такое же зеленое, как чудище. Монстр пал, не успев ранить Лу. Изабель била дрожь. Разум кричал, что увиденное невозможно. Она испуганно поглядывала то на одну подругу, то на другую. «Некоторым тайнам порой лучше оставаться нераскрытыми», – должна была думать Изабель. Однако что-то внутри нее говорило: «Нет, мне стоило об этом знать». Пусть и не по праву рождения, но по праву храбрости сердца, Изабель вступила в Гильдию. За три года безупречной работы в качестве Всадника она была принята в Совет. Теперь Вольтер не только исполняла приказы, но и принимала решения, разделяя ответственность наравне с остальными.

– Бросьте обе. Уже неважно, сколько погибло. Нужно спасти остальных, – всякий раз рассудительной Лу приходилось влезать в их споры. Она была соединяющей огонь и лед, смягчающей взаимные колкости Золушки и Вольтер. Так было все годы их дружбы.

Потеряв родителей в юном возрасте, Лу рано узнала цену жизни. Будучи еще ребенком, юная графиня – Беатрис София Хант – избрала себе имя в честь Луи Пастера, желая приносить пользу людям. Она с детства безукоризненно служила Гильдии: десятки раз Лу была вынуждена выдавать себя за попрошайку или воришку, привлекая внимание важных господ, пока их тайные письма вынимали у них из-под носа. Не раз она становилась закинутой в омут удочкой для выманивания чудищ. На ее счету числились десятки успешно выполненных заданий: всякий раз она проявляла хладнокровие разума. За годы службы в рядах Гильдии члены Совета признали ее одной из равных себе.

Глава 2: Ветер перемен.

Глава 2: Ветер перемен

«Твоя любовь была спасением для моей затерявшейся во тьме души. Поверь же, отныне моя жизнь есть служение тебе. Коль надо – укрою от светила, чтобы тень принесла прохладу. Если вдруг бессонными окажутся ночи, меня сквозь мрак призови к себе. Чтобы вновь на лице засияла улыбка и на бледных щеках румянец взыграл, поведаю тебе о дальних берегах и диковинных жителях, что пришлось повидать. Когда невинно – по-детски – заснешь, набок голову склонив, укрою тебя от невзгод и холода. До утра у изголовья дубовой кровати сторожить твой покой буду я, не прося ни капли воды иль минуты поблажки, ведь служение тебе есть награда моя. Только об одном умоляю тебя: не проси никогда разлучиться любя. Минуты без тебя тяжелее оков и звона металла о каменный пол».

– «…минуты без тебя тяжелее оков...», – звонкий девичий смех разлетелся по комнате. – Ничего очаровательнее письма Джеймса мы сегодня не прочтем, – взгляд Ребекки следил за буквами, аккуратно выведенными на листе бумаги. Они летали то вверх, то вниз в зависимости от того, как двигались тонкая рука юной баронессы, зажавшая письмо.

– Верни, Ребекка! – Обиженно и настоятельно просила та, кому было адресовано нежное послание пылкого юноши.

Однако Ребекка, находясь на поводу у собственного упрямства, всякий раз поступала наперекор тому, о чем ее просили. «Если поймаешь», – лукаво заулыбалась девушка и бросилась бежать. Зашуршал подол платья. Всколыхнулись кружева на рукавах.

Ребекка, будучи младшей сестрой пятерых братьев, была крайне избалована. Однако, в противовес ее недостаткам были умение достигать желаемого и безупречные манеры, столько ценимые в высшем свете. Красоту Ребекки сложно было назвать очаровательной, хотя она обладала чувственными губами и аккуратным носиком. Взгляд ее миндалевидных глаз был циничным и расчетливым.

Вслед за Ребеккой застучали по начищенному паркету каблучки Стефани – той, которой было адресовано письмо. Светлые кудрявые волосы, большие ярко-синие глаза, розовые губы придавали изящества ее лицу. Тонкий девичий стан, туго затянутый корсетом, был легок и грациозен.

В гостиной, залитой светом, звенели веселье и смех – то, что звалось силой молодости. Подруги, сидевшие за столом с резными ножками, подбадривали криками и шутками поочередно то Ребекку, то Стефани. Ребекка, чувствуя, что вдоволь наигралась в пирата, крадущего чужие сокровища, неожиданно остановилась. Всколыхнулось платье, ударились каблуки друг об друга. Девушка медленным движением руки вручила любовное письмо адресату, а после вернулась к столу пить чай.

– Стеф, что ты хочешь ему ответить? – Спросила Ребекка как ни в чем не бывало.

Стефани спрятала в ладонях зардевшие щеки.

– О, дорогая, – Ребекка, которая еще минуту назад находила в себе силы лишь на то, чтобы колко подшутить над подругой, теперь почувствовала к ней снисхождение за наивность ее души.

Хрупкие плечи Стефани медленно опустились. Она не знала, как лучше поступить: ответить на нежное и одновременно пылающее чувствами письмо, тем самым принимая признание отправителя, или же молчать, и дальше срывая от самой себя желание бежать навстречу тому, что может быть меж двух влюбленных сердец. Каждому хоть раз в жизни приходилось выбирать между молчанием и откровением, между гордостью и любовью, между общественным одобрением и собственным счастьем. Только спустя время становилось ясно, что то или иное решение было предопределено обстоятельствами. Пока Стефани казалось, что этот выбор – самое неразрешимое противоречие в ее жизни.

Тишину, повисшую в воздухе, нарушили шаги. К одиноко стоящей фигуре приблизился дворецкий, который нес на серебряном подносе запечатанный конверт:

– Леди Стефани, вам письмо.

Украдкой глянув на то, как аккуратно выведены буквы ее имени, она узнала отправителя. Это Джеймс, не получив ответа, вновь написал ей. Сердце стучало в ритме, столь знакомом тому, кто хоть раз искренне любил. Дыхание, казалось, остановилось, и время застыло. Только сердце упорно стучало в висках, требуя скорее узнать содержание письма. Все ее движения были наполнены грацией и легкостью: Стефани одним движением забрала письмо, пронеслась вниз по лестнице и через заднюю дверь кухни вылетела в сад, раскинувшийся во внутреннем дворе дома. Легкий ветерок, коснувшийся ее лица, не принес прохлады. Но разве может что-то в целом мир остудить пыл влюбленного сердца?

«Солнце, заходя за одеяло горизонта, обещает вновь засиять, пробуждая все сущее к жизни. Луна, одинокая среди звезд, озаряет своим светом путнику дорогу во тьме ночной. Коль Луна и Солнце благосклонны к человеку, чем же я не заслужил ответа на свое признание, Царица моего сердца?»

Снова и снова глаза Стефани пробегали по закругленным буквам. От письма шел тонкий аромат ее любимых лилий. Джеймс, нежно относящийся ко всему, что мило ее сердцу, жаждал ответа. Уединение Стефани было прервано тихим шелестом платья. Ей не нужно было оборачиваться, чтобы узнать кто это. Нежная ладонь подруги коснулась ее спины.

– Беатрис, – с мольбой в голосе обратилась Стефани, словно ее чувства были чем-то постыдным, – прости меня.

– В этой жизни можно просить прощение за что угодно, но не за любовь, – голос Беатрис был теплым и ласковым. – Она есть сила чистая и абсолютная, – девушка была той, кто умел найти дорогу к заблудшим душам, истерзанным сердцам и истощенному сомнениями рассудку. – Если ты хочешь ответить на чувства моего влюбленного братца, то знай, что я не против, – Беатрис подмигнула, желая подбодрить подругу.

Глава 3: Земля людей.

Главное здание Гильдии располагалось на Чаринг-Кросс, и его окна выходили на вечно шумную улицу. Снаружи оно ничем не отличалось от своих соседей: пять этажей в неоготическом стиле привлекали столько внимания, сколько было необходимо. В маленьком магазинчике на первом этаже любой желающий мог приобрести чай и десерты.

Всякий приглашенный вступить в ряды Гильдии не сразу узнавал о существовании этой организации. Прежде ему требовалось пройти испытание – прийти на чашечку чая в стенах уютного магазинчика. Этот «чай» изготавливался из корня гималайской мандрагоры и цветка черной орхидеи и по своей сути был зельем истины. Он побуждал любого рассказать свои потаенные мысли, обнажить прошлое и поведать о заветных мечтах.

Все лондонцы знали, что на верхних этажах этого здания находится обширная библиотека закрытого клуба, основанного виконтом Дженкинсоном. Однако истина вновь была сокрыта от обывателей. Там также имелись госпиталь для членов Гильдии и химические лаборатории по изготовлению ядов и противоядий, зелий и антидотов к ним. На подземных этажах располагались тайные ходы к ключевым политическим и военным сооружениям города, зал заседаний Совета и экспериментариум, где разрабатывалось новое оружие против нечисти.

Здание Гильдии было защищено древней магией как изнутри, так и снаружи. Ни демоны, ни чудища, ни монстры не могли одолеть его. Барьеры не только защищали от физического вреда, но и отсеивали тех, кто был не способен на самопожертвование ради другого. Каждый, кто с достоинством выдерживал испытание зельем истины, делился каплей крови и получал возможность проходить через защитные барьеры. И только члены Совета знали истинное значение ритуала. Древняя магия обладала памятью: она пробуждала воспоминания перерожденного Всадника, когда темные силы грозили опасностью миру. Так создавался нерушимый центральный барьер Гильдии: организация существовала до тех пор, пока перерождались души тех, кто служил в ее рядах. Для того, чтобы уничтожить Гильдию, было необходимо истребить каждую перерожденную душу.

Тридцать две свечи освещали зал Совета. Заседания в нем проходили дважды в неделю, если не возникало иных причин для срочных сборов. Каждую среду и субботу вокруг черного мраморного стола рассаживались четырнадцать человек. Два места всегда пустовало: Учитель и Цыган не могли присутствовать на собраниях. Их основной задачей было обучение новых Всадников.

– В поместье Уитфорт было чисто, – докладывала Лу, – никаких следов магии не обнаружено. Возможно, кто-то до нас побывал там и изъял все, что могло указывать на виновного. Никого не удалось спасти. Когда мы прибыли на место, люди и почти весь скот были мертвы.

– Вы не успели спасти или они умерли до вашего прихода? – Спросил Старейшина Галилей.

– Хозяева поместья и слуги скончались за несколько часов до нашего прихода, – пояснила Вольтер. – Чудище было задержано поголовьем скота, которым оно... лакомилось.

– Возможно, ему нужна свежая кровь, – добавила Золушка. – На месте укусов оставался черный след, будто яд растекался по жилам, – Всадник закрыла лицо руками, желая отогнать непрошенный образ – стоящего среди кровавых туш ребенка, рот которого походил на пасть.

– Караваджо, – обратился Галилей к одному из членов Совета, – есть ли вести от Северного ветра?

– Нет, Старейшина. Осмелюсь предположить, что и не будет. Кто бы ни начал эту игру, событие произошло в Англии. Не думаю, что виновник успел покинуть страну и пересечь пол-Европы.

– Надежды питают слабости, – отчеканил Цезарь, глядя в глаза брату. Двое мужчин не переставали соперничать даже в Гильдии. – Если это соревнование, то нам нужно действовать на опережение.

– Караваджо! Цезарь! – Вмешался Галилей, – оставьте свои пререкания. Караваджо, Коперник, подготовьтесь ко встрече с мэром Бадли. Цезарь, узнай о новых донесениях Всадников. Возможно, нас ожидает череда сражений.

Двое мужчин, готовых выполнить приказы Старейшины, кивнули в знак согласия. В разные годы Гильдии приходилось иметь дело с различными трудностями. Однако обращение детей в чудищ всегда было отягощающим фактором и неизменно вело к худшему развитию событий.

Издалека виднелась красная кирпичная кладка церкви. Ее высокий шпиль тянулся к небу. Витражные окна впускали настолько мало солнечных лучей в дом божий, что человек, будучи внутри, задумывался, куда исчезает свет. Калитка церкви, как всегда, скрипела. Сколько ни смазывали петли, прихожане слышали один и тот же звук. Может, в этом было некое очарование. Стоило открыть дверь, как теплый аромат сандала и горящих свеч окутывал подобно кокону.

Сегодня воскресная служба шла на удивление дольше обычного. Тут и там слышался жалобный детский шепот: «Мама», «Мамочка, когда мы пойдем домой?», «Я хочу есть».

– Помните! – Преподобный грозно приподнял палец. – Помните! Только молитва убережет вас от влияния Дьявола! – Ряса колыхалась из стороны в сторону в такт движениям мужчины. Это был старик в летах с жидкими седыми волосами, который любил заканчивать каждую проповедь этими словами, словно напоминая людям, что для защиты достаточно одной лишь молитвы. Будто она могла уберечь от слабости воли или рассудка.

Мне нравилось приходить в эту церковь. Сам не знаю почему. Быть может, потому что калитка постоянно скрипела. Или оттого, что здесь витал аромат не только сандала, но и масла розы – священник явно любил его использовать. Нет, кого я обманываю? Прожив столько лет в одиночестве, я все также отрицаю любые намеки на привязанность к людям. Хотя, должен признать, я начал посещать это место, когда увидел Изабель среди прихожан. Ее искусное ведение двойной жизни подстегивало мою увлеченность: днем – послушная дочь одинокого герцога и радушная хозяйка огромного поместья, под покровом ночи – храбрый и самоотверженный защитник покоя людей. Ее светлая кожа контрастировала с темно-каштановыми волосами и темно-карими глазами. Это было очередным противоречием в ее жизни. Как, собственно, и в моей. Если бы она и другие участники Совета однажды узнали, что их добрый юный Макиавелли – застрявший в этом мире демон, что бы с ними стало? Что бы случилось со всеми прихожанами, узнай они, что сама тьма защищает их? «Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». Спасибо, Гёте, более точного описания собственной сути я бы и за сотню лет не подобрал.