Венера. Переплетая обрывки жизни

Глава 1 /Настоящее&Прошлое/

* * *

– Год рождения.

– 1990.

– В каком возрасте произошел первый половой акт?

Прежде чем дать ответ, я вся съеживаюсь от стыда.

– Я не… Я…девственница.

Оглушительная тишина на миг заставила болеть перепонки.

Гинеколог оторвался от истории болезни и поднял на меня глаза, красноречиво взглянув на обручальное кольцо.

– Это шутка?

– Вы думаете, я пришла сюда шутить? – раздраженно ответила я.

Он вскинул брови, но промолчал.

Меня смущало, что гинеколог – мужчина. Еще больше смущало, что он – армянин. Ну а верхом смущения являлось то, что он давний знакомый моей свекрови, которая и договорилась об осмотре. Я прошла все круги ада, пока сидела в очереди. В голову лезли непрошеные мысли о том, что скоро все узнают об отсутствии отношений между мной и…мужем. Ненавижу... Ненавижу его присутствие в моей жизни. Ненавижу всё, что с ним связано. Дикарь, тиран, недочеловек, испортивший моё существование.

– Подробно объясните мне, на что жалуетесь.

– У меня гипоталамическая дисфункция.

Снова воцарилось молчание. Он внимательно смотрел мне в глаза, недовольный тем, что слышит.

– Я не спрашивал, какой диагноз Вам поставили другие врачи.

– Жалуюсь на то, что мои месячные затянулись на длительный срок! – огрызнулась я, отвечая на его прямой вопрос.

– Насколько длительный? – допытывался он.

– Полтора месяца.

– Что?

Я опустила глаза.

– Вы в обмороки падали?

– Нет…но головокружения бывают часто, – нерешительно добавила я.

– Это естественно, – гинеколог тяжело вздохнул.

Пока его рука что–то быстро царапала на листе, я взглянула на бейджик. Михран Альбертович Аветисов. Как я могла забыть? Ведь сотню раз успела прочесть его имя на табличке двери кабинета.

– Девочка моя, ты почему так долго тянула с этим? – вдруг перешел он на «ты», немного расположив меня к себе этим доброжелательным обращением.

– Я не знаю. Думала, само пройдет…

Михран Альбертович зацокал языком и потер свою маленькую лысину.

– Повторялось ли это ранее? И чем еще сопровождается твоё состояние?

– Нет, такое впервые. Еще у меня руки трясутся. Мелко трясутся. Очень часто.

– Анализы, которые ты сдавала, ничего особенного у тебя не показали, кроме повышенного инсулина.

Я так устала в течение двух недель слушать одно и то же от врачей, что нетерпеливо выдала:

– Да, я знаю. Знаю, что это опасно, что должен был повыситься аппетит. Но этого нет! Знаю, что редкий случай. Знаю, что нет определенного лекарства. И что мне теперь делать?

Он ошарашено уставился на меня, не ожидая такого эмоционального взрыва. Конечно, гинеколог не виноват в моих бедах, но я была так взвинчена, что плевать хотела, что обо мне подумает мужчина.

– Твоя свекровь мне говорила, что ты уже обследовалась у нескольких врачей. Я понимаю твоё состояние, но не надо раньше времени впадать в панику. Полежишь в стационаре, пройдешь курс капельниц. Остановим кровотечение сейчас, а дальше – если ты не хочешь повторения – нужно действовать решительно.

Я ждала, пока он закончит свои записи и объяснит, что всё это значит. Гинеколог в очередной раз за эти несколько минут поднял свои голубые глаза и оглушил меня сказанным:

– Чтобы организм перестроился и стал функционировать иначе, тебе нужно родить. Я могу выписать тебе кучу различных лекарств. Могу советовать проходить курс капельниц. Но это ничем конкретным не поможет. Рецидив очень вероятен. И правильно тебе до этого говорили остальные врачи – редкий случай и определенного лечения нет. То, что я могу предложить, лишь поверхностно решит твою проблему. Ты понимаешь, что это серьёзные нарушения? Тебе грозит бесплодие, если за это не взяться.

Всё остальное было как в тумане. Он попросил меня пройти на кресло, чтобы провести осмотр. Я ничего не помню. Вплоть до того момента, пока я не вышла на улицу, мой мозг анализировал сказанное.

Родить ребенка? От него?.. Как, бога ради?! Я в его сторону даже смотреть не могу. Это он виноват в моём нынешнем плачевном состоянии. Именно из–за нервного срыва пошли какие–то отклонения, в результате чего мой организм предательски отказывается функционировать нормально. Наши отношения – если их так можно назвать – стали виной тому, что я даже чашку не могу донести, не обрызгав пол, – до того трясутся руки!

Родить ребенка?! Ха! Я имя его хочу забыть! Содрать кожу, к которой прикасались эти руки… Сжечь своё тело, на котором он оставил своё клеймо…

Я хочу стереть этого человека из своей памяти. Сбежать. Раствориться. Исчезнуть.

И забыть, как он появился в моей жизни, став причиной всех последовавших бед…

Глава 2 /Настоящее/

* * *

– Что сказал Аветисов? – на идеальном армянском сухо поинтересовалась моя свекровь.

Дома она предпочитала говорить исключительно на родном языке. Её красивое надменное лицо не выражало никаких эмоций. Сдохни я у её ног – она вот так же безэмоционально смотрела бы на моё бездыханное тело. Эта женщина просто терпеть меня не могла.

– После выходных я ложусь в стационар в эндокринологическое отделение больницы.

– Как–то иначе нельзя было решить этот вопрос?

– Видимо, нет.

Я стала подниматься наверх по лестнице.

– Я не представляю, кто будет носить тебе обеды. – Раздраженно бросила она мне вслед.

– Не беспокойтесь зря – там кормят. В противном случае я буду что–нибудь покупать в ближайшем магазине…

Последним, что я услышала перед тем, как скрыться в коридоре в направлении своей спальни, было её громкое демонстративное хмыканье.

Усталость взяла своё – сегодня мне даже думать о ней не хотелось. Я просто залетела в душ, на ходу стягивая одежду, чтобы насладиться теплыми успокаивающими струями. Затем вышла и открыла шкаф в поисках подходящей домашней одежды. Мой «скромный гардероб» занимал 1/10 часть. Остальное принадлежало мужу – оно и понятно, это была его комната, в общем–то. В ноздри сразу же ударил аромат его парфюма, исходивший от висевших в цветовой гамме рубашек. «Paco Rabanne 1 Million». Я даже себе не хотела признаваться, что он мне нравится. Но не удержалась и наклонилась ближе, чтобы вобрать запах как можно глубже в легкие.

А затем резко отпрянула, отгоняя от себя образ красивого смуглого мужчины… Забыв о том, что хотела переодеться, я прямо в банном халате улеглась на постель и уставилась на пушистый ковер бежевого цвета с невероятными узорами.

Эта шикарная комната стала моей клеткой. Её богатое убранство ежеминутно напоминало мне о том, что такой простушке здесь не место. Я – Никто. И звать меня Никак. И жизнь моя теперь никчемный отрезок времени…

Я с ностальгией вспоминала те дни, когда жила одна в любимой двухкомнатной квартире на окраине города. Дни, когда не знала, что такое ненависть…

Глава 3 /Прошлое/

* * *

Тщательно прожевывая кусочек осетинского пирога, я устремила взгляд в темноту, наблюдая за немногочисленными прохожими. Наслаждение, которое я получала от хорошей еды, нельзя было ни с чем сравнить. На аппетит жаловаться не приходилось, и после тренировок я с удовольствием уплетала что–нибудь вкусное. Что касается моей фигуры, о ней я не переживала. Интенсивный образ жизни не позволял толстеть.

Ароматный черный чай способствовал расслаблению. В такие минуты блаженства я даже была готова признаться, что счастлива. Проблемы, переживания, мучившие меня постоянно, сами собой отходили на второй план, дав моему сознанию немного отдохнуть.

Моя жизнь была подобна замкнутому кругу – работа, дом, работа, дом. Меня никто не ждал, я жила одна уже очень давно. Брат забрал маму к себе, оставив квартиру в моем распоряжении. Наша семья когда–то была образцовой. Сейчас мало что от неё осталось, но мы очень любили друг друга и созванивались по несколько раз в день. Они были далеко, но я всегда чувствовала их поддержку. Им тоже нелегко, я это понимала.

Брату давно пора жениться, ему уже тридцать лет, но заботы захватили его настолько, что он даже не помышляет об этом. Мама очень переживает, сетуя, что дети загубили жизнь из–за собственных родителей. Но я всегда успокаивала её, обещая, что в скором времени что–нибудь изменится. Обычно в такие моменты она спрашивала, есть ли у меня ухажеры, а я смеялась и отвечала, что мне каждый день поют серенады под окнами.

– Венера! – строго одергивала мама. – Дай кому–нибудь шанс! Тебе 24 года, девочка моя! Я не хочу, чтобы ты осталась старой девой по вине своего отца!

Мне было так больно, когда она упоминала о папе, что я прикрывала рот ладонью, чтобы она не слышала моего прерывистого дыхания, отягощенного комом в горле.

– Вартан зарабатывает достаточно, чтобы он ни в чем не нуждался! Остановись! Хватит столько работать! Не высылай нам денег! Подумай немного о себе!

– Мама, перестань. Я всегда буду отправлять вам деньги. Обеспечьте папу всем необходимым, – возражала я ей.

Она в ответ тяжело вздыхала и жаловалась, что со мной невозможно разговаривать. Мы переходили на нейтральные темы, затем прощались до следующего дня.

Иногда я задумывалась, кто виноват в том, что наша жизнь сложилась именно таким образом? Возможно, я слишком драматизирую всё? Ведь люди живут намного хуже… Я должна быть благодарна хотя бы за то, что имею.

Мысли вихрем уносят меня в прошлое, в те дни, когда я была безгранично счастлива. Когда мой отец называл меня «Им пучур кянк» (моя маленькая жизнь), принося с собой после работы кучу сладостей. Его теплая улыбка придавала мне столько сил, что я готова была свернуть горы ради неё. Папина дочка – таков мой диагноз. Это не значит, что я любила маму меньше. Или, что отец любил меня больше брата. Просто у нас с ним была особенная связь, и многие говорили, что я на него очень похожа. Это честь для меня.

Быть вдали от него – невыносимая мука. Вот уже три года… Боль пронзает сердце при каждом воспоминании о нём. Я не осмеливаюсь поехать к нему. Я боюсь увидеть, во что он превратился. Меня окутывает страх, я дрожу от осознания того, насколько ничтожной дочерью оказалась в конечном итоге… Пламя самобичевания день за днем сжигает моё нутро. Я задыхаюсь от тяжести этой ломки.

Прости меня, папа. Но я не могу…

Я не заводила длительных знакомств со своими ученицами, ведь так было проще. То и дело кто–то из них мог потом узнать меня где–нибудь во время публичных выступлений, улучив во лжи. Ведь в танцевальной студии никто не знал, что у меня есть второе имя – Багира. А заказчики не знали моего настоящего имени – Венера. Схема достаточно запутанная и выглядит несколько сомнительно, но это спасало меня от лишних вопросов в течение этих лет, поэтому я продолжала жить так. Я понимала, что глупо скрывать своё имя, потому что я жила здесь с самого рождения, в этом городе у меня было и есть много родственников и знакомых, и любой совершенно случайно через пятые–десятые руки мог узнать, как меня зовут. Но так реально всегда было легче. Чем меньше распространяешься – тем в большей безопасности себя чувствуешь. Я всегда находилась в тени. Моя замкнутость была своеобразным щитом.

Я хотела скрыть от своих родственников и от семьи тот факт, что уже давно выступаю на публике. Об этом официально никто не знал. Может, кто–то и догадывался, но вслух никто не говорил. Все считали, что я только преподаю. Так оно и было. Но два года назад, поняв, что этих денег недостаточно, я стала брать заказы на выступления. И прятаться под вуалью, избегая лишних вопросов и сплетен.

Когда–то мой отец был очень уважаемым и известным человеком среди нашей диаспоры. Бизнес его расцветал, он никому и никогда не отказывал в помощи. Но всё хорошее когда–нибудь заканчивается, как нам внушают. И с ним случилось то же, что и с сотнями тысяч предпринимателей, не сумевших выкарабкаться после девяностых. Жизнь поставила моего отца на колени. И он больше не смог подняться на ноги.

Я не оправдываю себя. Но танец – единственное, что я умела на тот момент. И только он мог помочь мне заработать. Я не жалею и не стыжусь того, что делала.

Но это не имеет отношения к тому, что я пыталась скрыть свою личность. Эта необходимость была продиктована, скорее, желанием не опозорить семью. Ведь именно позором это и являлось, по мнению большинства. Армянка и танец живота. Если бы папа знал, чем занимается его дочь, демонстрируя своё тело перед другими…

Глава 4 /Настоящее/

* * *

За две недели, что я пролежала в этом отделении, в моём сознании произошло много изменений. Может, это было как раз то, что сейчас нужно было для принятия основных решений?.. Не знаю, но толчок был довольно весомый.

В палате нас было четыре человека – у каждой стенки по две кровати с прилегающими к ним тумбочками. Туда обычно складывали «передачки», приносимые родными, – фрукты, соки, супчики и прочее.

Среди нас была только одна женщина, которой нечего было туда складывать. Я часто наблюдала за ней, и в такие минуты моё сердце сжималось от сострадания … По сути, мы были с ней в равном положении – и к ней, и ко мне никто из семьи не приходил. Но пару раз ко мне с короткими визитами заскакивала Роза, живот которой уже мешал ей ходить. Больше никто.

Нас было две армянки и две русские пациентки. Вторая армянка, тётя Рита, была уже в возрасте, любила заводить разговоры о своих детях и внуках. Она никогда не оставалась на ночь. Вечером после процедур её забирал сын, а утром, до забора крови из пальца, женщину привозил муж, который работал водителем маршрутки. У неё был диабет, но она была такой жизнерадостной, что я испытывала к ней белую зависть…

Моя соседка слева – тоже взрослая женщина, Таисия Андреевна, была медработником и очень многое успела рассказать из своей профессиональной карьеры. Мы все слушали её с содроганием, до того страшные вещи ей приходилось видеть… К ней постоянно приходили родные, подружки и коллеги. На неё я тоже часто поглядывала с завистью, но в моих мыслях никогда не было ничего плохого.

На самой дальней от меня кровати лежала четвертая женщина, Марина. Она была моложе двух других пациенток, но намного старше меня. Вот её история как раз и потрясла моё сознание. Марина была настолько одинока, что у неё даже не было подруг, которые могли бы к ней прийти. Ей никто никогда не звонил – телефон всегда лежал на тумбочке, словно в ожидании чего–то, но это «что–то» никак не происходило. Когда к Таисии Андреевне и тёте Рите приходили посетители, я краем глаза замечала тоскливый взгляд Марины, обращенный в сторону небольшой толпы. В нём читался голод по человеческому общению, некое сожаление – возможно, о прошлых ошибках.

Женщина была немногословной и редко вступала в контакт с нами. Утром мы все вместе спускались на скудный завтрак, состоящий из небольшой тарелки с кашей, кусочка черного хлеба с маслом и половины апельсина. Я съедала максимум две ложки, а потом бралась за апельсин. Меня всё время грозило вывернуть наизнанку от этого противного столовского запаха. А сил на то, чтобы сходить в магазин, который находился в десяти метрах от отделения, у меня просто не хватало. Да и потом, мы должны были соблюдать некую диету. Свой кусочек хлеба я всегда оставляла на столе, предлагая его своим «друзьям по палате». В конечном итоге он всегда доставался Марине, которая смущенно забирала тарелку с собой в палату (нам это разрешалось, если посуда была нашей). А вечером возвращала мне её уже помытой.

Здесь не надо ставить вопрос о гордости, к ней ведь действительно никто не приходил, то есть, питаться ей в основное время было нечем, поэтому, я так подозреваю, она даже немного голодала. Кормили нас не очень щедро и совсем безвкусно – обеды и ужины состояли из бесцветных супчиков и диетических каш. Те два раза, что Роза приходила ко мне, моя тумбочка наполнялась всевозможными фруктами и соками. Я их почти не ела и большую часть просто раздавала остальным. Часто старалась на тарелке Марины оставлять в два раза больше. Она это понимала и просто благодарно улыбалась.

Когда в палате делали кварцевание, мы накидывали верхнюю одежду и выходили прогуляться по территории больницы. Молчали обычно только мы с Мариной. Что я могла рассказать? Что против своей воли вышла замуж за человека, который любит меня мучить? Что моя семья далеко и думает, я счастлива в браке? А у меня не хватает смелости рассказать им правду и униженно просить забрать отсюда? Нет уж, увольте. Я не хочу, чтобы меня жалели. Достаточно сочувственных взглядов Розы.

Как оказалось позже, Марине есть, что рассказать, но она неохотно этим делится с посторонними, как и я. Может быть, женщина увидела во мне родственную душу, поэтому в одну из ночей, когда мы остались одни, завела этот странный разговор. Таисии Андреевны тоже не было, поскольку она отпросилась на день рождения дочери, ну а тётю Риту, как всегда, забрал сын.

– Тебе тоже по ночам не спится, красавица? – услышала я тихий голос.

– Не спится, тёть Марин.

Я приподнялась на локтях и уставилась на неё. В ярком свете уличного фонаря она казалось какой–то обожествленной, светилась по–особенному.

– Думаешь о муже, который не приходит к тебе?

– Как раз о нём я и вовсе не думаю, – честно призналась я, свесив ноги и принимая сидячее положение.

Последовал тяжелый вздох, и она, качая головой, проговорила:

– Опомнись, девочка. Тебе же нужно родить.

Меня просто убили её слова. Конечно, каждый из нас знал, кто и с каким диагнозом лежал в палате. Наш врач открыто обсуждал всё во время обходов. Но о моих шансах забеременеть вслух не говорилось. Откуда эта женщина могла знать, что творится в моей душе?!

– Посмотри на меня. Хочешь закончить так же? Мне 41 год, даже собаки нет, которая бы по мне скучала.

Я не понимала, зачем она вдруг стала мне это рассказывать. И даже язык не поворачивался от шока, чтобы задать вопрос.

Глава 5 /Прошлое/

* * *

Роза пропустила меня внутрь и зашла следом, закрыв за собой тяжелую дверь.

– Проходи, так встала, как будто первый раз у меня дома!

Я в нерешительности указала ей на мужские сапоги, подумав, что они принадлежат её отцу, с которым мне ещё не довелось познакомиться, отчего и появилось закономерное стеснение.

– А, это брат. Он иногда заглядывает проведать своих любимых сестричек. Я надеюсь, ты не собираешься из–за него скромничать? – щебетала Роза, расстёгивая свои ботфорты. – Хотя, он и красавчик.

Я немного расслабилась и взялась за пуговки пальто.

– Это ваш двоюродный брат? – поинтересовалась я, зная, что их в семье три сестры.

– Нет…родной, точнее, сводный, – выпрямилась она, взглянув мне в глаза, – забыла тебе рассказать об этом пункте своей биографии.

Ничего себе, подумала я. А потом тут же себя одернула, вспомнив о том, что я сама еще много чего «забыла» рассказать ей.

Через минутку мы обе зашли в гостиную, приветствуя сидящих там маму Розы – тётю Эльзу, и двух младших сестер – Мариам и Рипсиме. Четвертый человек в это время стоял у дальнего окна спиной к нам, беседуя по телефону. Я изначально не обратила на него внимания, да и не привыкла прислушиваться к чужому разговору. После нескольких вежливых фраз «Как дела», «Что нового», которыми мы успели перекинуться с семьей Розы, она вдруг потянула меня на выход, на ходу бросая своим:

– Мы умираем с голоду после тренировки. А я ощущаю этот божественный запах мяса и больше не могу терпеть! Кто голодный – идите к нам.

Хихикая, мы вошли в кухню, и я принялась помогать подруге сервировать стол. Спустя минут пять, когда мы уже уплетали вкусное блюдо, что–то параллельно обсуждая, к нам вошёл её сводный брат.

Да, это мог бы быть всего лишь её сводный брат.

Но нет…

Скажите, Небеса, почему среди сотен тысяч жителей нашего города именно вот этот человек должен был оказаться сводным братом Розы? Ради всего святого, как?

– Приятного аппетита, девочки. Привет, мелочь, – он склонился к ней и поцеловал в полную от еды щёку.

А затем перевел взгляд на меня. Я перестала дышать. Я думала, сейчас произойдет нечто катастрофическое. Но, к моему счастью, мужчина не задержался на моём лице, посчитав, видимо, недостаточно интересным.

Он меня не узнал – ликовала я.

– Здравствуйте.

– С каких это пор у тебя такие скромные подружки, Роза?

Роза подмигнула мне, продолжая жевать. Видимо, вопрос был риторический, ибо остался он без ответа. Мне думается, Роза была настолько голодна, что не хотела разговаривать, и даже не вспомнила о том, что нас следует познакомить.

Мужчина отодвинул стул и сел, положив одну ладонь на стол. И начал бесшумно постукивать пальцами, словно загипнотизировав меня этим движением на короткий миг.

Я боялась взглянуть ему в лицо. Готова была смотреть куда угодно, но не на него. И даже этот издевательский намек на то, что я слишком скромная, не сподвиг меня на разговор с ним.

– Кажется, нам надо чаще видеться. У тебя новая красивая подружка. А я об этом ничего не знаю. Странно, правда? – он взглянул на меня. – Она всегда так молчит? Ты меня боишься?

Последний вопрос был адресован мне. Я с трудом подняла глаза и встретилась с уже знакомыми жгуче–черными глазами.

– А бояться стоит! Венера, перед тобой породистый прокурор нашего прекрасного города. Уже в каком поколении, напомни, братик? – посмеивалась Роза, посчитав нужным ответить за меня.

– Я сбился со счета. Обязательно спрошу у деда, когда увижусь с ним. – Он подхватил её игру.

– Такая сложная и опасная работа даёт о себе знать! К 32 годам уже проблемы с памятью… Ай–ай–ай.

– Я вот тебе язык оторву, мелочь, узнаешь, как со старшим братом разговаривать!

Его полугрозный–полушутливый тон лишь вызвал искреннюю улыбку Розы. Было видно, что между братом и сестрой царит безграничная любовь.

И для меня это было непостижимо. Я с трудом верила, что это воплощение всего демонического на земле может быть таким…хорошим.

– Ты ничего не съела! – вдруг объявила строго Роза, чем привлекла внимание присутствующих к моей тарелке.

– У меня нет аппетита, – тихо ответила я несвойственным мне писклявым голосом.

– Ещё чего выдумала. Ешь, давай. Я пока чайник поставлю.

Я взяла в руки вилку и стала ковырять ею блюдо под внимательный взгляд мужчины.

– Феликс, ты будешь? – обратилась к нему Роза.

И я, наконец, узнала, как звали моего мучителя…

У моей бессонницы теперь было имя. Редкое и очень волнующее. Феликс. Он так красив. Встреться мы первый раз вот так, за столом, как сегодня, я бы точно влюбилась. Банально. Так и есть. Но!.. Я знаю другое его лицо, о котором, скорее всего, не подозревает та же Роза.

Его руки были первыми мужскими руками, которые посмели прикоснуться ко мне. Его губы говорили мне такие низости, которые нормальный человек не стал бы говорить незнакомой девушке, что бы она ни делала, чем бы ни занималась по жизни. Феликс судил беспощадно, совершенно не интересуясь, прав он или нет. Этот человек позволял себе унижать меня с особым старанием, пытаясь задеть глубже мою гордость. И неоднократно.

Глава 6 /Настоящее/

* * *

Я стояла на улице перед зданием больницы и мысленно ругала Розу за её опрометчивый поступок. Из–за неё теперь приходится ждать Феликса, который должен забрать меня домой. Зачем вдруг такая забота? Или это просто выполнение просьбы любимой сестры?..

Когда ко мне вплотную подъехал черный затонированный внедорожник, я уже была абсолютно спокойна.

Усевшись на заднее сидение подальше от него, я тихо поздоровалась и спросила:

– Зачем ты отвлекся от своих дел? Не стоило ради меня. Я не знала, что Роза говорила с тобой.

– Венера, я слишком устал, чтобы и сегодня продолжать нашу войну. Просто помолчим.

Его голос действительно был странным, и я прикусила язык.

Что ж, я не спрашиваю, почему мой «муж» за две недели ни разу не позвонил мне. Что там говорить об отсутствии встреч… И не думаю о том, почему ему так плевать на меня и на моё здоровье. Это ведь всё так естественно. Кто я, чтобы он еще беспокоился обо мне?.. Да и мне это не нужно. Всё пустое.

Исподтишка наблюдаю за его плавными движениями на дороге. Пальцы такие длинные, красивые, так завораживают… Рабочая форма ему очень идет, отмечаю про себя в очередной раз, кинув мимолетный взгляд на его лицо. Какой у него мощный профиль, Боже…

Я с трудом оторвалась от лицезрения собственного демона. Этот мужчина действует на меня гипнотически каждый раз, когда я его вижу. Как–то мгновенно на второй план отходят все его ужасные поступки по отношению ко мне… Это тот человеческий тип, который хочется рассматривать и рассматривать, поражаясь безукоризненным штрихам, что Создатель использовал в его внешности.

В последнее время я всё больше и больше обнаруживаю нотки лояльности к нему на своем предательском подсознательном уровне.

Это неправильно. Ненормально. Я ведь ненавижу его. Не–на–ви–жу!

Мы остановились у шикарного двухэтажного дома, ставшего моей тюрьмой несколько месяцев назад. До сих пор не могу забыть, как я ступила в него невесткой. Он тащил меня за волосы… Это послужило причиной тому, что следующим днем я отправилась в парикмахерскую и состригла их, выбрав прическу «под мальчика». Таким образом я хотела наказать себя за то, что позволила так с собой обращаться. Больше он не притронется ко мне – пообещала я.

Не дожидаясь Феликса, я вошла и положила небольшую спортивную сумку с вещами у своих ног, принявшись стягивать куртку. Через минуту вошёл и он. И тут же, словно по мановению волшебной палочки, появилась его мамочка.

– Сын, ты сегодня рано! Ах, – увидев меня, вскинула она брови в удивлении, – тебя выписали! Как ты себя чувствуешь? Кровотечение остановили?

На секунду я прикрыла глаза от бессилия перед поведением этой женщины, перед её вопиющей бестактностью, а потом подняла веки и медленно повернулась к ней.

– Спасибо за беспокойство…да, остановили.

– Что–то не очень похоже, чтобы тебе стало лучше. Одни кости остались.

– Это от счастливой жизни, – промямлила я, поднимаясь к себе.

– Оставь её в покое, мама, – донеслось до моего слуха.

Я поразилась твердости, сквозившей в тоне Феликса. Не помню, чтобы он когда–либо так разговаривал со своей матерью. Даже не верится, что это было сказано с целью защитить меня.

Муж зашёл следом за мной и схватил за руку, добиваясь, чтобы я повернулась к нему. Я повиновалась.

– Венера, я разговаривал с Аветисовым. Я всё знаю. Но не представляю, чем могу помочь тебе.

– Феликс, не говори глупостей. Я не оценю твоих порывов сейчас. Понимаешь?

Черные глаза наполняются гневом, и взгляд из мягкого превращается в жесткий:

– Ты никогда не прекратишь винить меня во всём?

– А мне больше некого…

– Есть! – он встряхнул меня. – Есть, Венера! Себя и только себя! За то, что позволяла с самого начала заблуждаться! И…твою же мать! Что я пытаюсь доказать тебе, верно?!

Феликс резко выпустил мои локти и пулей вылетел из спальни, оставляя меня теряться в догадках, что это за эмоциональное проявление было с его стороны…