Верни нашу дочь, бывший!

Пролог

— Мне нужно поговорить с Шолоховым Романом Андреевичем! — возмущаюсь, когда охранник, схватив под локоть, вытаскивает меня из офисного здания.

— Вам запрещено сюда заходить. Вы в чёрном списке генерального.

И почему я даже не удивлена?

Бывший муж знатно постарался, а его отец, который даже во снах мечтал избавиться от неугодной снохи, поспособствовал, чтобы мы с Романом не смогли встретиться.

Чёрный список генерального…

Бывший свёкор не забыл обо мне даже после развода с мужем. Интересно, сам Рома знает, что я в каком-то там списке? Или он меня туда и внёс?

Однако я пришла сюда не для того, чтобы обелить себя и вытащить из их списка. Мне нужно поговорить с бывшим, и я сделаю это.

— Послушайте, это вопрос жизни и смерти! Я должна попасть к нему, — с мольбой в голосе пищу, глядя на мужчину.

— Приказы начальства не обсуждаются, — категорично отвечает мне здоровенный амбал, и тут я вижу ЕГО.

Широкая белоснежная улыбка моментально сползает с лица бывшего мужа, стоит только нашим взглядам встретиться. Он кривит уголки губ, с презрением разглядывая меня, а потом умело делает вид, что не заметил: возвращается к разговору со своими спутниками.

А меня всю трясёт, как безумную.

Выдёргиваю руку из цепких пальцев охранника, который и опомниться не успевает, когда я сбегаю по ступенькам и хватаю Шолохова за рукав дорогого пиджака, вынуждая мужчину остановиться.

Не просто так я пришла сюда, переступив через себя: ему придётся выслушать меня.

Шолохов смотрит на меня, и на мгновение я вижу человека, которого полюбила когда-то, но бывший муж быстро меняется в лице. Он стряхивает мою руку и кривит губы, словно соприкоснулся в эту секунду с чем-то омерзительным.

Впрочем, всё так.

Он ненавидит меня.

Презирает.

Я для него никто.

И он для меня тоже, но я пришла не ради себя.

— Что тебе нужно? Мне кажется, мы с тобой уже обсудили, что между нами не осталось ничего общего, — со злостью цедит сквозь зубы Шолохов.

Обсудили? Это, конечно, мягко сказано, потому что его обсуждения больше походили на монолог, слова, которые каждый хозяин вбивает себе в голову, выкидывая ненужного питомца на улицу. Так Рома поступил со мной тогда…

— Есть кое-что, — отвечаю и кошусь на мужчин, стоящих рядом с бывшим мужем. — Мы можем поговорить? Пожалуйста! — перехожу на писк, но тут же осекаюсь.

Покашливаю, чтобы прочистить горло.

Конечно, я не должна ползать перед таким ничтожеством на коленях, но что мне остаётся? Он один способен помочь вернуть нашу дочь. Дочь, которую он похоронил, даже не попытавшись разобраться во всём.

— Поговорить? Хочешь поговорить наедине со мной? О чём? — ухмыляется Шолохов.

— Это личное, — продолжаю тушеваться я.

Ну не могу я раскрыть душу перед всеми. Я больше чем уверена, что этот разговор должен оставаться между нами, пока мы не доберёмся до своего ребёнка, пока маленькая пуговка не окажется в родных руках. Шолохов ещё спасибо мне скажет за то, что не говорю об этом при всех, ведь чем больше людей знает правду, тем сложнее добиться справедливости.

Мурашки бегут по коже, а одежда прилипает к телу от мерзкого пота, пропитавшего её.

— Между нами не может быть ничего лично, — с пренебрежением отвечает бывший. — Впрочем, я могу уделить тебе минуту своего драгоценного времени. — Он отворачивается от меня и обращается к своим спутникам: — Обсудим всё после обеда. Вы можете идти.

Мужчины кивают и уходят, а мы с Шолоховым остаёмся одни. Если, конечно, не считать поток людей, которых я совсем не знаю, но те идут в здание по своим делам, поэтому вряд ли станут прислушиваться к разговору бывших мужа и жены.

Мне страшно.

Господи!

Как же сильно мне страшно.

Трясёт от его близости, но не из-за томительной дрожи, как это было раньше. Нет. Я боюсь этого человека. До чёртиков. До проклятого сумасшествия. Он отнял у меня всё, вырвал из сердца любовь и веру в людей.

— Что ты хотела? Говори быстрее, я не хочу остаться из-за тебя без обеда, а у меня назначена важная встреча через час.

И зачем он отчитывается?

Какая разница, что у него там назначено?

Мне просто следует собраться и взять себя в руки.

— Наша дочь жива, — едва слышно шепчу я, не решаясь посмотреть в глаза Шолохова. — Помоги мне вернуть её.

— Жива? — с усмешкой спрашивает мужчина и кряхтит, словно поперхнулся. — Ты врёшь! Наша дочь мертва. Ты не смогла уберечь её. Ты во всём виновата! — он переходит на рычание, и я вижу, как сжимаются его пальцы в кулаки.

Мне тоже есть что сказать бывшему, но я молчу. Ради дочери, которую могу вернуть только с его помощью. Я не могу плюнуть в лицо человеку, который всё это время верил всем вокруг, но не мне. Который вместо поддержки просто вышвырнул меня на улицу, не позволив объясниться, сказать хоть слово в своё оправдание. Он сделал свой выбор — это его право. Мне остаётся лишь плыть по течению без него. Только единожды его помощь необходима, а потом пусть катится на все четыре стороны.

Глава 1. Вероника

Сердце глухо ухает в груди, когда я трясущимися пальцами листаю в телефоне фотографии своей дочери.

Это она.

Моя малышка.

У меня нет никаких сомнений в этом.

Следовало видеть взгляд врача, когда он понял, что я рядом… что всё услышала. В то же мгновение он побледнел и велел мне убираться, а через полчаса меня уволили без объяснения причины. Врач лишь подтвердил догадки о том, что говорил о моём ребёнке. Он испугался. Видно было, как сильно он испугался, что правда раскрыта.

И как не стыдно было хвастаться, что продал ребёнка?

Впрочем, его приятели наверняка такие же. Не впишется паршивая овца в табун породистых лошадей, как ни крути.

Тяжело выдыхаю и улыбаюсь, глядя на девочку, которая больше напоминает игрушечного пупсика. Как красивая разодетая куколка она смотрит в камеру и тянет в ротик пальчик.

Крошка.

Такая маленькая и беспомощная.

Меня пронзает мысль, что я не смогу дать дочери те богатства, которые у неё есть сейчас: дорогие одежды, кровать… Да её детская наверняка стоит дороже моей квартиры, доставшейся от прабабушки.

Телефон звонит, и я устало гляжу на экран.

Мама.

Не могу пока говорить с ней. У мамы и без того скачет давление, а если я скажу, что нашла свою дочь, то она вообще сойдёт с ума. Мама всё равно не поможет мне подобраться к влиятельному человеку, в доме которого растёт моя малышка. Была надежда на Шолохова, но он отказался помогать. И теперь я не знаю, где искать спасение.

Может украсть ребёнка?

Сделать ДНК тест, а потом обнародовать информацию о том, что её у меня украли?

Вот только смогу ли я пробраться в дом, где она живёт?

Наверняка он охраняется так хорошо, что и комар без проверки документов не просочится.

Покачнув головой, пытаюсь отвлечься от мыслей, изъедающих душу.

Телефон перестаёт звонить, и я снова вижу яркое светящееся личико дочери.

На душе становится теплее.

Делаю глоток остывшего зелёного чая и морщусь от терпкости, которую приобрёл напиток, потому что я забыла вытащить пакетик. Во рту всё сводит, и я отставляю кружку, понимая, что пить «это» не смогу. Пишу маме сообщение, что у меня всё в порядке, но пока ответить на её звонок не могу — много работы. Она не знает, что меня уволили. Надеюсь, что и не узнает.

Кто-то зажимает дверной звонок, и противная трель врезается в уши, бьёт по барабанным перепонкам, тревожит душу.

Кому и что потребовалось?

Гостей у меня давненько не было, но почему-то думается, что это коллега с работы, откуда я вылетела со скоростью света. У нас с ней были хорошие отношения, и наверняка она решила пригубить со мной бутылочку вина, перемыть вместе косточки начальству… Вот только мне сейчас не до неё. Можно притвориться, что дома никого нет. Наверное, так будет даже правильнее, но мой гость не планирует отступать так просто и зажимает звонок.

Лениво поднявшись из-за стола, плетусь, чтобы открыть. Даже не спрашиваю «кто» и не смотрю в глазок, а просто открываю и ахаю, когда вижу ЕГО.

Шолохов взъерошен. Он тяжело сопит, смотрит на меня бешеным взглядом, точно хочет сказать что-то слишком важное, но не решается, а после кивает:

— Я пройду?

Пожимаю плечами и отхожу, пропуская его.

Хороший ли это знак?

Если Шолохов пришёл, значит, он готов услышать меня.

Быть может, смог узнать что-то о нашей дочери?

Сердце заходится в бешеном ритме, готовое проломить в груди дыру. Закрываю дверь и следую за бывшим мужем, успевшим плюхнуться за кухонный стол. Шолохов запускает пятерню в волосы, усиливая беспорядок на голове, а я отвожу взгляд, потому что не выдерживаю смотреть на него. Слишком многое в этих привычных движениях напоминает мне о прошлом. Прошлом, которое оборвалось чересчур болезненно. Я до сих пор вижу его в кошмарах, нашу счастливую семью, которой она могла бы быть. Теперь уже прошлое не вернуть.

К сожалению или счастью?..

— Зачем ты пришёл? Решил поверить мне? — спрашиваю я, глядя в окно.

— Поверить? Брось. Между нами больше нет места сантиментам. Я пришёл сказать, что помогу тебе. У меня есть ряд условий, но об этом позже.

— Если не поверил, то с чем будешь помогать? — выдыхаю, опасаясь сказать что-то лишнее.

Я пытаюсь понять, что заставило бывшего мужа явиться сюда.

Почему он вдруг пришёл?

Явно не для того, чтобы попросить у меня прощения за всё, что наговорил, как грубо обошёлся со мной перед разводом.

— Имел возможность поговорить с врачом, — отвечает Роман, кривя губы.

— Ты убил его? — испуганно ёжусь и обхватываю себя руками, скрестив их на груди.

Пусть этот человек и заслужил жестокое наказание, но мне страшно думать о смерти. Несколько месяцев я думала только о ней и желала встретиться с ней лицом к лицу. Ладони мгновенно потеют, а вдоль позвоночника скользит волна липкого пота. Я мечтала уйти из жизни, чтобы встретиться с дочерью, и я рада, что рядом были близкие люди, которые помогли выбраться. Если бы не мама… Страшно представить, что могло случиться.

Глава 2. Вероника

Стоя в полумраке душной гостиной, я смотрю в окно и пытаюсь мыслить позитивно, пусть ничего толком не получается, ведь про меня забыли. Усольцев передал через дворецкого, что забыл о встрече и постарается вернуться домой как можно быстрее, но прошло уже немало времени, а его всё нет. И это серьёзный человек? Мне даже чай не предложили, что было бы, как минимум, правилом хорошего тона. Конечно, мне этот чай даром не сдался, но мужчина словно испытывает меня, пытается проверить на прочность. Или просто хочет прогнать? Может, он решил, что я должна уйти сама? Ну какой человек в здравом уме будет сидеть и час ждать работодателя, который о нём «забыл»? Правильно… Люди ценят своё время. И если бы я искала работу, то уже давно бы ушла.

Ладони успели вспотеть за время ожидания. Икры на ногах жутко ноют от каблуков. Давненько я их не носила. Шолохов настоял на том, что я должна выглядеть идеально, заставить Усольцева с первого взгляда «захотеть меня». Фыркаю от последней мысли, которая противным чувством ползёт по венам. Я не продажная девка, в конце концов, чтобы вести себя таким образом.

Вздрогнув от детского смеха, медленно оборачиваюсь и застываю, потому что Виктор Дмитриевич входит с дочерью на руках.

Моей дочерью.

Трясусь всем телом, когда наши взгляды с малышкой пересекаются, и улыбаюсь ей. А она впивается зубами в прорезыватель и начинает что-то гукать на своём, детском, языке.

— Здравствуйте, — протягиваю я, заставляя себя оторвать взгляд от сокровища, которое уже никогда не надеялась увидеть, и смотрю на Усольцева.

— Добрый вечер. Простите, у меня из головы совсем вылетело, что назначил встречу с няней. Сейчас я отнесу Соню в детскую, и мы сможем поговорить.

Ком стягивает горло.

Мне хочется попросить мужчину не делать этого, позволить побыть ещё немного с дочерью в одной комнате, налюбоваться ею, но так будет лучше.

Все мысли теряются, когда я вижу её.

Даже теперь я не смогла ничего ответить на извинения мужчины и лишь кивнула болванчиком, а когда он вышел, ощутила навернувшиеся на глаза слёзы.

Плакать нельзя.

Важно держать себя в руках и не вызывать подозрений.

Усольцев возвращается быстро.

Детская где-то рядом?

Детский визг режет по сердцу, и я прикрываю глаза в попытке успокоиться.

— Всё в порядке? — спрашивает Усольцев, словно заметил моё напряжение.

— Да, — отвечаю лёгким кивком. — Всё хорошо, но у вас здесь душно. Детям нужен свежий воздух, больше свежего воздуха, а у вас…

— Душно, я понял. Я не планировал надолго задерживаться здесь. Ребёнок в гостиной практически не бывает. У неё есть детская комната и спальня. Это место я использую для деловых переговоров.

Я втягиваю побольше воздуха через нос и натягиваю на лицо фальшивую улыбку.

— Присаживайтесь. Думаю, нам следует познакомиться, Вероника Брониславовна.

Усольцев говорит мягким бархатистым голосом, и я на секунду начинаю сомневаться, что он такой жестокий, каким его описывал мой бывший муж. Возможно, мне бы удалось поговорить с ним и попытаться доказать, что Соня моя…

Вот только первое впечатление часто оказывается обманчивым.

Кто станет слушать мои нелепые оправдания вообще?

— Вы хорошо подготовились для человека, который забыл о встрече, — отвечаю я и делаю несколько шагов к креслу, на которое указал мужчина.

Оступаюсь и падаю, но крепкие мужские пальцы мгновенно обхватывают мою руку в районе локтя, позволяя удержаться на ногах.

Боже!

Как же неловко вышло!

Захочет ли Усольцев доверить свою дочь такой няньке-растяпе?

— Спасибо. Простите. Я сотню лет не ходила на каблуках, — оправдываюсь я. — Хотела снять их в прихожей, но ваш дворецкий сообщил, что обувь на первом этаже можно не снимать.

— Всё верно. Что-то случилось с тёплым полом в гостиной и коридоре, но эту проблему скоро устранят. Зачем вы выбрали каблуки? Вы ведь пришли на собеседование на роль няни?

Усольцев приподнимает правую бровь и с подозрением смотрит на меня, а я задыхаюсь. Вытаскиваю руку, которую продолжает удерживать мой собеседник, из его хватки, виновато улыбаюсь, теперь уже аккуратно дохожу до кресла и сажусь в него. Поправляю юбку, потому что она кажется мне чересчур короткой. Не следовало прислушиваться к советам бывшего. Не могу я нормально вести себя в таком одеянии.

Усольцев отходит и садится напротив меня.

Он смотрит с подозрением, словно пытается просканировать меня и прочесть все мои мысли.

— Я… — мямлю, даю себе мысленную оплеуху и снова улыбаюсь. — Я ведь шла в дом не простого человека. Я не знала, есть ли у вас какой-то дресс-код.

Господи, Ника, что за ерунду ты говоришь?

Дура!

Как есть дура!

Вот только время не отмотаешь и обратно не вернёшься.

Усольцев смеётся, и на его щеках появляются забавные ямочки, а в уголках глаз морщинки, похожие на гусиные лапки. Меня отчего-то завораживает это зрелище, но я быстро отвожу взгляд в сторону. Нельзя надолго задерживаться взглядом на его лице. В конце концов, он может быстро понять, что вся эта одежда — крик «посмотри на меня». Усольцев наверняка не дурак, и попытки Шолохова выставить меня опытной любовницей точно не увенчаются успехом.

Глава 3. Виктор

Смотрю на трясущуюся под моим пристальным взором молодую женщину и пытаюсь понять – почему она согласилась прийти в мой дом? Ей угрожали? Она не выглядит опытной соблазнительницей, коей должна быть, учитывая, зачем явилась в мой дом на самом деле.

Шолохов уже совсем слетел с катушек: нарушает все границы, отправляя девицу на роль няньки, но с необходимостью залезть в мою постель. И ведь я никому не мешаю, не перебегаю дорогу и не ставлю палки в колёса. Я просто работаю себе и никого не трогаю. А ведь давно могу раздавить своих конкурентов, раскрошив их панцири в мелкий песок. Неужели именно таких шагов от меня и ждут?

О том, что девчонка должна стать моей любовницей, я даже не сомневаюсь, ведь видно, как она вырядилась: так приходят на собеседование к боссу, чтобы подносить ему кофе и параллельно спать с ним, но не работать няней.

Будь я таким боссом, я бы непременно отреагировал на красивый фантик, и уже сегодня Вероника выполнила бы свою роль. Не до конца, конечно же. Ей бы не удалось подобраться к тому, зачем её отправили сюда. А зачем, собственно? Что она должна добыть для Шолохова? Если он рассчитывает, что я храню дома какую-то важную документацию, то сильно ошибается. У меня всё чисто, всё находится в открытом доступе.

Как быстро Вероника расколется?

И расколется ли она?

Девица явно крепкий орешек.

Слабачку Шолохов сюда засылать не стал бы.

Вот только почему она выглядит испуганной?

Я мог сразу отправить её подальше, в тот момент, когда мне сообщили, что она связана с моим главным конкурентом, но я решил проверить её. Конечно, о собеседовании я не забывал и рассчитывал, что она просто уйдёт. Девчонка оказалась настойчивой, и теперь мне интересно: насколько её хватит?

Отмечаю, что от неё приятно пахнет черёмухой. Странный выбор парфюмерии, ведь чаще всего девушки её возраста отдают предпочтение сладким, броским ароматам. Её запах напоминает мне детство, и, возможно, это единственное, почему она ещё не вылетела на улицу. Или всему виной игра, в которую меня невольно затянули? Мне интересно, чем всё это может закончиться. К чему приведёт.

— Вероника, вы слышите меня? — спрашиваю более настойчиво.

— Да. Простите. Вы правы — я что-то скрываю от вас.

Вероника смотрит на меня перепуганными глазёнками, и в этот момент хочется защитить её, укутать в тёплый плед и сказать, что всё будет хорошо. Вот только сантименты – последнее, в чём я нуждаюсь. От меня сбежала жена, и я остался с маленьким ребёнком на руках. Не сказать, что я страдаю, уверен, справлюсь со всем, но быть ласковым и нежным с женщинами желания нет. Хватило уже. Они только умело притворяются хрупкими и беззащитными, а на деле оказываются голодными львицами, готовыми разорвать на куски. Может, и я ошибаюсь, но тут только время покажет, кто был прав, а кто ошибался.

— И что же?

Из неё всё нужно клещами вытягивать?

Такими темпами надолго моей выдержки не хватит.

Она уже успела назвать меня деспотичным, а ведь сама явилась в этот дом отнюдь не из благих побуждений.

— Мне кажется, что у нас с вами совсем не складывается диалог. Я открыт для разговоров. Если вас что-то тревожит, вы можете поделиться со мной. Я могу обеспечить вам защиту, если посчитаю, что она требуется в вашем случае.

— Да, — уверенно кивает Вероника и шумно выдыхает. — Мы могли бы прогуляться в саду? Мне нужен свежий воздух, потому что я намерена рассказать вам всю правду.

Даже так?

Мне интересно: тянет она время, или всё-таки решит признаться, что подослана сюда господином Шолоховым, чтобы стать моей любовницей? Неужели он на самом деле рассчитывал, что я нуждаюсь в продажной девчонке, и она уже сегодня добудет ему нужную информацию? Или она не такая? Что же… Поглядим, что она там хочет рассказать мне. Вот только если начнёт завираться, выставлю сразу.

— Ладно. Если свежий воздух поможет вам раскрепоститься, я готов сделать экскурсию по саду. Времени у меня не так много, но я могу уделить полчаса. Простите, вставать на работу приходится рано, а мы с вами и без того долго ходим вокруг да около.

Скрестив руки на груди в защитной позе, Вероника кивает, и мы идём на улицу. Проходя мимо дворецкого, я киваю, что всё хорошо, и он может отправляться спать, а сам мучаюсь от предположений.

Давно внутри не полыхал так сильно азарт.

Мне хочется получить ответы на все вопросы, которые обжигают душу, и в то же мгновение я не готов раскрывать карты и говорить, что часть правды мне уже известна.

Хочу, чтобы она рассказала всё сама.

Свежий воздух мгновенно заполняет лёгкие, стоит нам только оказаться на улице. Аромат цветущей яблони щекочет носовые пазухи. Давненько я не выходил на улицу, чтобы просто насладиться вечерней прохладой и этими сводящими с ума ароматами. Кажется, что и не жил вовсе. Возможно, развод пойдёт мне только на пользу, тем более отношения с женой у нас были не самые идеальные, и о любви речь шла только в конфетно-букетный, когда я считал, что стал по-настоящему нужен кому-то. Долго это ощущение не продлилось, ведь деньги с моего расчётного счёта после свадьбы стали утекать слишком быстро, пусть эти суммы особого значения и не имеют, но я быстро понял, почему Алла стала моей женой.

Глава 4. Вероника

Он не оставил мне выбора…

Шолохов ничего не рассказал мне о человеке, с которым предстоит иметь дело, и теперь я висела на волоске от…

От чего?

Вряд ли Усольцев станет насиловать меня и принуждать к близости с ним, вот только его дыхание обжигает и пугает. Его губы, находящиеся на столь минимальном расстоянии от моих, настораживают, и мне хочется увеличить дистанцию.

Опасно…

Слишком опасно находиться в такой близи со столь властным мужчиной.

— Скажу. Я расскажу вас всю правду, если пообещаете выслушать меня, — пищу я в надежде, что он отпустит, и я придумаю в ближайшие секунды, как выкрутиться.

Пальцы Усольцева соскальзывают с моей руки, и мужчина делает шаг назад, недовольно поглядывая на меня. Он раздражён. И я понимаю его — всё это время он считал, что я вожу его за нос.

Он знает обо мне больше, чем я рассказала?

Как много ему известно?

Я могу рассказать немало, но должна пока молчать о дочери.

Что я скажу?

Простите, но у вас моя дочь?

Да за такое он прямо сейчас вышвырнет меня из дома, а потом увезёт малышку подальше, куда мы с Шолоховым уже не сможем пробраться. Да и Роме это не нужно: он предельно ясно выразился, когда поставил то отвратительное условие.

— Я слушаю очень внимательно, Вероника. С какой целью вы явились в мой дом?

— С целью заработать… Я на самом деле хотела стать няней для вашей дочери, но есть кое-что ещё.

Цепляюсь за заинтересованный взгляд и потираю запястье, кожа на котором неприятно зудит. Усольцев сжимал не так сильно, но всё равно неприятно. Вспоминаю, что он чуть было не поцеловал меня, и внутри закипает отвращение: мужчины вроде него привыкли брать всё деньгами или силой.

— Вот как? Я слушаю. Что ещё вам велел сделать господин Шолохов?

Шолохов…

Наверняка Усольцеву известно о нашей связи, поэтому скрывать что-то не имеет смысла. Как много он знает? Впрочем, вряд ли он догадается, что я пришла сюда за ребёнком. Рома пытался убедить меня, что Усольцев не узнает о нашем браке. Вот только, вероятно, он просчитался.

— Вы сказали, что можете дать мне защиту, если посчитаете нужным. Защита мне на самом деле необходима. Шолохов мой бывший муж. — Глаза Усольцева широко распахиваются от удивления. Этого он не знал? Или не верил, что я буду откровенной почти до конца?

— Очень интересно, — хмыкает Усольцев, обхватив подбородок большим и указательным пальцами правой руки. — Продолжайте. Всё набирает крайне неожиданные повороты.

— В своё время Шолохов растоптал меня, вышвырнул на улицу, как ненужную вещь. Я была вынуждена не жить, а выживать. И тогда я решила, что наши пути больше никогда не пересекутся, но случай снова столкнул нас с ним.

Усольцев медленно проводит кончиком языка по верхней губе, и этот жест кажется соблазнительным, пусть воспоминания о бывшем муже тут же перечёркивают ощущения, превращая их в отвращение. Мне тяжело смотреть на мужчин после Шолохова, ведь каждый может поступить точно так же, как он. Как теперь раскрыться кому-то?

— Что за случай?

Мужской голос с лёгкой хрипотцой и низкими вибрациями пробуждает во мне нечто странное, волнующее. Я поднимаю взгляд и уверенно смотрю на своего собеседника. Раз уж начала, следует придумать что-то, чтобы выкрутиться. Главное, не завраться окончательно.

— Шолохов выкупил мои долги, и теперь, получается, что я должна ему крупную сумму. Когда я сообщила, что не зарабатываю столько, чтобы отдать ему всё и сразу, он предложил хорошую работу. Няней. Я помогала родным с маленькими детьми, кроме того, у меня педагогическое образование. Конечно, я зацепилась за это предложение, и согласилась встретиться с бывшим мужем, чтобы обсудить все детали работы.

Образование у меня неоконченное, но всё-таки я должна сочинять на ходу, чтобы не просто убедить Усольцева поверить мне, но и заставить его согласиться дать мне эту работу. Я до дрожи в конечностях хочу находиться рядом со своей малышкой, и больше не смогу отдалиться от неё, зная, что она жива и здорова. На секунду в голове мелькает мысль, что теперь у неё есть родители, которые нуждаются в ней точно так же, как и я, вот только я не должна никого не жалеть. Меня не жалели, когда отняли самое дорогое, что у меня было и нагло обманули, заставив похоронить своего ребёнка.

«Молодая. Родишь ещё!», — звучит в ушах голос медсестры, а её жалостливый взгляд до чёртиков омерзителен.

Она смотрела на меня, а мысленно хихикала и наверняка решала, куда потратит свою часть заработанной суммы с продажи ребёнка. Насколько бессердечными и жестокими бывают люди…

— Предложение показалось мне довольно интересным, ведь мне куда приятнее находиться рядом с маленькими детьми, чем работать официанткой и постоянно терпеть похотливые жалящие взгляды на себе. Как вы понимаете, взглядами дело не ограничивалось. Я согласилась. Человек моего бывшего мужа нарисовал те рекомендации, которые вы видели. Простите. Я согласилась участвовать во лжи, потому что на самом деле нуждалась в этой работе, как в глотке воздуха. Понимаю, что вы можете прямо сейчас прогнать меня, но я прошу дать мне хотя бы малейший шанс проявить себя. Если я не начну выплачивать долги Шолохову, он будет безжалостен ко мне.

Глава 5. Роман

Хруст костяшек от удара кулаком о стену, ломит болезненным спазмом, и я стискиваю зубы, шипя под нос ругательства. Впрочем, физическая боль совсем ничего не значит, когда на душе скребутся кошки. Сам загнал себя в ситуацию, из которой теперь не выбраться. И так всегда.

Ника практически ничего не объяснила мне, и я не понимаю, откуда взялись глупые «правила». Никто не уведомил меня о том, что она останется в доме Усольцева. Я планировал встретиться с ней и обсудить дальнейшие действия, а теперь мне обеспечена бессонная ночь. Я не смогу спать, не зная, что с ней происходит. Да, восемь месяцев я не интересовался жизнью бывшей жены, а теперь, когда снова столкнулся с ней, она прошлась ядом по венам, напомнила о себе, и я не знаю, как вытравить её.

Рухнув в кресло, откидываюсь на спинку и набираю номер человека, который подготавливал рекомендации для Ники. Он должен был знать правду об этих негласных правилах, и если промолчал… Я лишу его возможности говорить до конца дней.

— Семён, какого дьявола Нику оставили в доме Усольцева? Что за правила, о которых ты забыл предупредить меня? — спрашиваю, повысив голос, как только он отвечает.

— П-правила? Я ничего не слышал о таких правилах. Об-бычно Виктор Дм-митриевич всех отпускал. Я н-ничего не знаю.

Если бы этот перепуганный кролик стоял передо мной, то я схватил бы его за уши и оторвал их ему. Что происходит? И самое главное, почему я схожу с ума от мысли, что кто-то может навредить моей бывшей жене? Уж больнее, чем я, вряд ли кто-то сделает ей. И это далеко не повод для гордости.

— В-возмож-жно он заподоз-зрил что-то, — продолжает заикаться Семён.

Возможно.

Усольцев совсем не дурак. Он мог выяснить, что мы с Никой были женаты. Главное, чтобы не узнал, что эта девчонка до сих пор остаётся моей слабостью, и что, ложась в постель с другими, я представляю её одну. Вот только пока не нашёл даже жалкое подобие того, что у меня когда-то было.

Было, но я потерял.

— Как попасть в его дом? Есть уязвимые места в системах безопасности? Мне нужно добраться до Ники, если он решит причинить ей боль.

— Нет. Никаких прорех в системе безопасности нет, — отчеканивает Семён. — Не думаю, что есть повод для беспокойства. Усольцев монстр, но не убийца.

— Ясно.

Отключаю телефон.

Да откуда ему знать, есть там что-то или нет?

Возможно, просто никто не искал старательно.

Дверь в кабинет открывается, и я поднимаю голову.

— Открыл входную своим ключом, — пожимает плечами отец и заостряет внимание на сбитых костяшках моих пальцев. – Надеюсь, для этого был стоящий повод.

Он проходит, садится на кожаный диван, стоящий у стены, и закидывает одну ногу на другую, после чего достаёт сигарету и закуривает, покашливая, потому что поспешил и хватанул слишком много яда.

— Что случилось? Выглядишь неважно, — отец выпускает едкие кольца дыма из лёгких и стряхивает пепел в чашку от кофе, стоящую на подлокотнике.

— Усольцев запер Нику в своём доме. Она сказала, что должна оставаться там. Существуют какие-то правила, и прислуге запрещено покидать обидеть дьявола. Это в корне неправильно. Он их там силой удерживает.

— Если твоя Ника так хороша, как ты думал, то она довольно скоро получит ключик не только от сердца Усольцева. Надеюсь, у неё хватит ума ублажить Виктора так, чтобы он на всё был готов пойти ради неё. Тебя же окрутила в своё время.

Руки непроизвольно сжимаются в кулаки, а внутри закипает ярость. Желваки передёргиваются, и я чувствую, как сильно натягивается кожа на скулах. Отец говорит о Веронике, как о продажной девке.

Всегда так говорил.

А от его слов о том, что она «ублажит» Виктора, кровь в жилах бурлит ещё сильнее. Я ревную свою бывшую жену и не хочу, чтобы она принадлежала кому-то кроме меня.

— Ника выполнит условие нашей сделки только в том случае, если окажется, что ребёнок не наш с ней, — цежу сквозь стиснутые зубы.

— Когда окажется. Ты ведь не поверил, что эта зависимая на самом деле смогла родить здорового ребёнка? Ваш малыш погиб ещё в её утробе, до того как появился на свет… Тебе дали все доказательства. Что ты ещё хочешь?

Пот проступает на лбу, и я стараюсь расслабиться, чтобы не выдать себя раньше времени.

Да.

Я начал копать под собственного отца, потому что подозреваю — это всё его козни.

Он убедил меня в том, что Вероника подсела на какую-то дрянь и не уберегла нашего ребёнка. Слишком удачно на меня вышел дилер, который поставлял ей всю эту отраву…

Якобы поставлял.

Пусть на своих ногах уйти он уже не смог, да и вряд ли когда-то встанет на них, но многое тогда слишком удачно сошлось. У меня не было времени подумать.

Из-за своей треклятой импульсивности я бросил женщину, которую любил до умопомрачения, а что у меня есть теперь?

Расшатанные в хлам нервы, отсутствие нормальной психики и желание отомстить виновнику.

Если мой отец на самом деле замешан во всём, говорить мы с ним будем отнюдь не на тёплых дружелюбных нотках.

Глава 6. Вероника

Всё утро у меня раскалывалась голова от боли. Я слишком переволновалась вчера, когда поддалась на провокацию бывшего мужа, назвавшего Усольцева ужасным человеком. Я на самом деле подумала, что тот будет пытать меня, когда кто-то стал настойчиво ломиться в ванную, но стоило только открыть и столкнуться с побледневшей Натальей, как многое встало на свои места.

— Простите! Я подумала, что вы решили уехать, а в ванной стало дурно Анне, у неё случаются скачки давления от горячей воды, — принялась извиняться женщина.

— Всё в порядке. Я не собираюсь сдаваться. Условия господина Усольцева более чем устроили меня. Доброй ночи, Наталья.

Только теперь понимаю, что следовало спросить — быть может, Анне нужна помощь? Я с ней не сталкивалась, но если женщина в возрасте, то за ней необходимо приглядывать. Или?..

— Вероника, вы не ответили на мой вопрос — почему вы решили работать няней? — спрашивает психолог, на беседу с которым меня отправили после прохождения медицинского обследования.

Вздрагиваю и отвлекаюсь от воспоминаний разговора с Натальей.

— Вам ответить честно? — задаю вопрос, пристально глядя в глаза молодого, но, кажется, слишком опытного молодого мужчины, читающего меня как открытую книгу.

Он задал уже так много вопросов, что я устала отвечать на них. Не понимаю — ну зачем так много? Неужели нельзя было ограничиться каким-то лёгким тестированием?

— Максимально, — кивает он в ответ и продолжает крутить в пальцах ручку — как же раздражает этот отвлекающий приём.

— Ладно. Я чувствую, что нужна этой малышке. Я смогу подарить ей материнскую любовь и заботу. Конечно, я понимаю, что не стану ей матерью, но няня должна отдаваться без остатка и служить примером маленькому человечку, который впоследствии вырастет взрослой личностью. Я не думаю, что правильно будет вести себя, как преподаватель. Важно подарить самое главное — любовь, научить ребёнка любить окружающих. Возможно, в этой ситуации я не могу мыслить, как няня, поэтому говорю правду, понимая, что он всё равно поймёт – лгу я или нет.

— Я вас услышал, — хмурится психолог. — Думаю, на этом мы можем закончить наш разговор. Я сообщу о результатах Виктору Дмитриевичу.

— То есть мне сказать ответ вы не готовы?

Я закипаю, но стараюсь сдержать чувства в себе. Меня бесит ощущение, словно меня просто использовали. Внутри всё кипит от ярости, которую умело прячу за натянутой на лице улыбкой.

— Простите, но я не должен давать какой-то ответ вам. Я доложу клиенту свои выводы, решение принимать будет только он.

— Прекрасно.

Встаю с чересчур неудобного кресла и спешно выхожу из кабинета. Почему-то мне кажется, что психолог ничего хорошего Усольцеву не скажет.

Наверное, ему не понравилось то, что я заговорила о любви, но я сказала правду, до которой этот человек в любом случае планировал докопаться.

И что будет дальше?

Усольцев отправит меня подальше и не подпустит к дочери?

Сердце начинает биться чаще, стоит мне подумать о маленькой девочке, которую мельком удалось увидеть вчера.

Не успеваю даже пикнуть, когда кто-то хватает за руку и затаскивает меня в процедурную. И только оказавшись там, понимаю, что это бывший.

— Шолохов, ты в своём уме? — шёпотом пытаюсь накричать на бывшего мужа я. — Тут камеры повсюду. Усольцев и без того не доверяет мне. Что ты творишь? Зачем?

— Тише, — шепчет Роман, прижимая меня к стене.

Он скользит руками по моей талии, отчего пробирает, но не волнительной дрожью, как это было раньше.

Нет…

Мне становится противно.

Я чувствовала себя точно так же, когда в заведении, где работала официанткой, меня пытались лапать незнакомые мужики.

— Оставь меня! — рычу я и отталкиваю Шолохова от себя. — Больше не смей ко мне прикасаться. Ты мне противен.

Шолохов отшатывается после моих слов, будто получил пощёчину.

Пока он молчит, я испуганным взглядом пробегаю по очертаниям его лица и отмечаю, что бывший муж и Усольцев чем-то похожи: светлые пшеничные волосы, высокий рост, широкие плечи и властный характер. Если бы не знала, что они конкуренты, подумала бы, что родственники. Впрочем, кто мешает родственникам быть конкурентами и наоборот?.. Вдруг, мне что-то неизвестно об их связях и этой непонятной взаимной неприязни друг к другу?

— Что ты здесь делаешь? Усольцев может узнать, что мы встречались. Я и без того вишу на волоске. Этот проклятый психолог…

— Плевать на психолога. Я хочу, чтобы ты бросила эту затею. Ника, тебе не нужно находиться в доме Усольцева. Он будет использовать тебя, чтобы насолить мне.

Нервный смешок слетает с губ раньше, чем я успеваю сообразить, что происходит. Шолохов изображает из себя заботливого бывшего мужа? Как-то поздновато для такого. Или?..

— Я делаю это ради своего ребёнка. Если ты забыл об истинной цели моего нахождения там… Шолохов, только у меня начинает что-то получаться, и появляешься ты. Если Усольцев узнает об этой встрече…

Думаю, что сказать Виктору Дмитриевичу, если ему станет известно, что я общалась с бывшим мужем. Могу сказать, что Шолохов шантажирует меня. Вряд ли Усольцев поверит, что бывший решил сдать и требует от меня отказаться от всего.

Глава 7. Виктор

Глядя на Веронику, я не мог понять, что именно опечалило её. Вроде бы она мечтала получить эту работу, но как только я положительно ответил, мгновенно помрачнела. Неужели, рассчитывала, что я откажу? Или сказала мне не всю правду? Покоя не даёт и мысль, что Шолохов делал в медицинском центре?.. Могла ли Ника сообщить ему, что будет там и назначить встречу?

После того, что случилось в моей жизни, я не могу всецело доверять кому-то. Больше уже я не стану открывать кому-то душу. Хватит. Горький опыт научил, что всем вокруг плевать на твоё распахнутое сердце.

— Вероника, всё в порядке? — спрашиваю я, а она вздрагивает и кивает.

— Я надеюсь, что оправдаю ваше доверие.

Наказание или дар, но я слишком тонко чувствую людей. Сейчас я вижу, что Вероника подавляет внутри какие-то страхи. Она пытается быть откровенной со мной, но в то же мгновение мне кажется, что скрывает самое главное. Именно это отягощает её душу, мучает, рвёт изнутри. Вот только что это? Я был уверен, что она говорит правду о своём отношении к Шолохову и связи с ним.

— Мне тоже хотелось бы верить в это. Меня слишком часто предавали в этой жизни. Не хотелось бы в очередной раз получить неожиданный удар по голове.

Вероника приоткрывает рот и тут же закрывает его. Она хватает вилку и приступает к еде, а я всё думаю — почему я оставил её? После заверений психолога, что такая женщина точно не подойдёт на роль няньки моей дочери, я должен был сразу отказать, но не смог. Внутри подсказывало что-то, что я делаю верный шаг.

Телефон звонит, и я напрягаюсь, видя на экране имя бывшей жены.

Алла.

Хочу сбросить, но не могу этого сделать. Возможно, она звонит, чтобы обсудить детали нашей сделки. Мне нельзя держать её на расстоянии сейчас. К сожалению, от этого зависит будущее маленького человечка.

— Простите, Вероника. Я должен отлучиться ненадолго.

Встаю из-за стола, нажимаю на кнопку ответа и спешу выйти из кафе.

— Витя, дорогой, как твои дела? С дочкой справляешься? Не устаёшь с ней? — щебечет Алла, а в её голосе звучит ехидство.

— Ты ведь не ради этого звонишь, правда? Сомневаюсь, что тебя на самом деле интересуют мои дела.

Мне сложно говорить с бывшей спокойно, потому что наше расставание нельзя назвать дружеским: она предала меня.

— Ты сама проницательность. Я хочу поговорить с тобой о нашей сделке. Мне кажется, что ты предложил слишком низкую цену за дочь… Пятикомнатная квартира в центре и машина класса люкс отнюдь не предел моих мечтаний. Я хочу больше, Витя…

Я сжимаю трубку, и пластик скрипит от силы, которую мне сложно рассчитать в этот момент. Хмурюсь и стараюсь вдохнуть побольше воздуха в лёгкие. Нервничать мне точно нельзя. Алла пытается заставить меня слететь с катушек, но у неё ничего не получится. Если будет сходить с ума, нам придётся судиться.

— А не слишком ли велики твои запросы? — спрашиваю злым голосом я.

— А ты думаешь, что ребёнок стоит так мало? Ты хотя бы знаешь, что я испытала, когда рожала её? Когда вынашивала и лишала себя многих удовольствий? Ну нет, Витенька, я тебе за такую подачку дочь не отдам. Я хочу пакет акций в твоей компании. Пятьдесят процентов. Ты подумай, я не прошу давать ответ сразу, но слишком уж не затягивай, ведь я в любой момент могу приехать и забрать у тебя Соньку. Всё, мне пора. Не люблю, но целую. К этому ты уже привык, правда?

Алла сбрасывает, а я стою как вкопанный и продолжаю прижимать телефон к уху. Я слишком сильно устал, чтобы сейчас спорить, но как же мне хочется поставить эту дрянь на место. Вот только у неё все козыри в рукаве, а у меня… У меня дочь, укравшая сердце с самого первого взгляда. Дочь, которую Алла может забрать у меня из-за одного небольшого секрета.

Выйдя из кафе, какой-то мужик толкает меня плечом и фыркает сквозь зубы, чтобы я не загораживал проход, а у меня даже сил, чтобы поставить его на место, нет. Вот только я вспоминаю о Веронике, дожидающейся меня в кафе, и спешу вернуться туда.

— Всё в порядке? — спрашивает женщина и делает несколько глотков воды, взволнованно глядя на меня.

— Да. Всё хорошо. Появились кое-какие личные проблемы, но к вам они не имеют совершенно никакого отношения. Как только вы закончите с обедом, поедем за вашими вещами. Сегодня я могу пропустить работу, чтобы убедиться, что вы действительно справляетесь с ролью няни.

— Я могу ехать прямо сейчас.

Вероника косится на недоеденную порцию рыбы в тарелке, и я понимаю, что аппетита в это мгновение нет не только у меня. Видимо, девчонка испугалась, что мне позвонили из медицинского центра. Ей есть что скрывать от меня? Щурюсь, глядя на женщину, а она уже мечтательно улыбается и смотрит в окно.

— Тогда поехали. К чему тратить столь драгоценное время?

Оплачиваю счёт, и мы едем к дому Вероники. По пути я пытаюсь успокоиться и придумать хотя бы какую-то управу. Как мне поставить бывшую жену на место, а самое главное — защитить себя от повышения её аппетита, который, как говорится, приходит во время еды. Алла наверняка выдвинула не первое требование. Решила оставить меня без ничего? А что, если она работает на кого-то из моих конкурентов?

— Виктор, — Вероника кладёт руку мне на колено, но мгновенно одёргивает её и краснеет, стоит мне повернуться и мимолётом взглянуть на неё.

Глава 8. Вероника

Я не знаю, с какой стороны подойти к крохе, но когда Наталья отступает от малышки, делаю всё правильно: беру Соню, и девочка улыбается мне.

Это невероятное ощущение, разливающееся эйфорией по всему телу. Сознание мутнеет от радости, что мы с дочерью воссоединились.

Могла ли я представить, что однажды смогу прижать её к себе?

Конечно, нет.

Меня ловко убедили в том, что девочка умерла во время родов. Уверена, что бумеранг судьбы однажды настигнет человека, который сделал это. Вряд ли врач самостоятельно провернул всё: он знал, что я жена Шолохова, а это имя звучит в городе довольно часто. Никто не стал бы просто так продавать ребёнка известного человека, подменив его мёртвым. Впрочем, если выбирать между Шолоховым и Усольцевым… Тут выбор был очевиден, но наверняка в тот день были и другие роженицы, почему не их малыш? Нет… Это не случайность. Всё словно так и было задумано с самого начала.

— Вы понравились моей дочери, — слышу на фоне размытый голос Усольцева, но не обращаю на него никакого внимания.

Я готова расплакаться, уткнувшись носом в такого родного малыша.

Моя девочка.

Живая.

Сердце матери не обманешь: это моя дочь.

Только моя, и если весь мир будет против, мы всё равно больше не расстанемся.

Никому не позволю отнять её у меня.

Будут вгрызаться в глотки, но не позволю разлучить нас и отнять самое дорогое сокровище, подаренное мне небесами.

— Будем знакомиться? — спрашиваю я. — Меня зовут Ника.

«Мама», — хочется сказать, но я молчу, едва сдерживая в себе этот порыв.

— Ня! — произносит малышка звонким голосом.

Она уже такая большая…

Через несколько дней ей исполнится восемь месяцев — это срок, в течение которого мы не виделись. В течение которого я медленно умирала, считая, что моя дочь мертва.

Проглатываю солёный ком, вставший в горле, и выдавливаю улыбку.

Всё ведь хорошо.

Ну к чему плакать теперь?

— Соня, — зовёт Усольцев, и внутри всё взрывается от нестерпимой ревности.

Мне хочется как можно быстрее забрать дочь, спрятать её ото всех.

— Ты маленькое солнышко, — ласково шепчу я и покачиваю дочку.

«Моё солнышко»…

— Вероника, мне придётся отлучиться по делам. Наталья поможет вам и сообщит мне, как вы справляетесь со своей работой. Надеюсь, что всё будет хорошо, и мы подпишем договор, как только я вернусь.

Я киваю.

Усольцев уходит, а я поглядываю на Наталью, понимая, что не должна вызывать подозрений. Следует вести себя как обычная няня. Так просто, но в то же время невероятно сложно. Ну как изображать из себя чужого человека, если на деле всё совершенно иначе?

— Сонечка уже сидит, но не стоит позволять ей делать это долго. Всё-таки нагрузка на позвоночник пока не рекомендована. Я сажала её в мягкие подушки, хоть эта егоза пытается усесться и самостоятельно, — инструктирует меня Наталья с важным видом.

— Конечно, — киваю я, продолжая вдыхать аромат родного ребёнка.

Соня на самом деле похожа на маленькую принцессу. Мне жаль лишать её роскоши, в которой сейчас растёт дочь.

Девочка начинает хныкать и тянуть ручки в сторону двери, а моё сердце сжимается.

Я понимаю истоки её реакции, и от этого очень больно.

— У неё с папой слишком тонкая связь. Когда Виктор Дмитриевич уезжает, Соня чувствует это и тоскует по нему, — подтверждает мои догадки Наталья.

Киваю в ответ на её слова и думаю, каково это — разлучить отца с дочерью. Пусть и неродных, но так крепко связанных друг с другом. Я не смогу так поступить с ними обоими, мне очень больно думать о том, что будет. Конечно, пока я ещё не передала Шолохову материал ДНК Сони для проведения экспертизы, но это всего лишь вопрос времени. Что будет, когда я сделаю это? Как мне повести себя с Виктором? Мужчиной, который так сильно любит малышку? И с ней… Ей будет не хватать папочки. И Шолохов никогда не сможет стать тем.

Телефон вибрирует в кармане, но мне нет до него совершенно никакого дела. Кто бы там ни пытался дозвониться до меня — всё не так важно.

Продолжаю наслаждаться близостью дочки, и уже скоро Соня переводит всё внимание на меня, перестаёт тосковать, а Наталья удивляется.

— Как только Сонечка уснёт, я покажу вам, как мы готовили каши и пюрешки для неё. Возможно, вы всё это знаете, но я проинструктирую на всякий случай, — осторожно говорит Наталья.

Она ведь не знает, что никакая я не профессиональная нянька. Наверное, боится, что заденет моё чувство собственного достоинства? Профессионалы не любят, когда к ним лезут со своими советами. Вот только я не профи. Я мать, которая может делать что-то интуитивно. Пусть я и перечитала сегодня ночью немало информации о том, как обращаться с маленьким ребёнком, а советы лишними точно не будут. Кроме того, у них уже было налажено всё, и я не должна вносить свои коррективы.

Глава 9. Вероника

Проходит пять дней, и я немного осваиваюсь в доме Усольцева. Да что там говорить — я привыкаю к этому дому, потому что чувствую себя комфортно благодаря Соне. Мы с дочкой практически моментально привыкаем друг к другу, что замечают все вокруг. Я вижу удивление, которое иногда проскальзывает во взгляде Виктора. Порой он наблюдает за нами с дочерью с особенным трепетом. Вероятно, именно такой он представлял себе семью, но бывшая жена не оправдала его ожиданий?..

Мне приходится признаться маме, что работа у меня новая, и теперь я няня малышки. Пока не говорю, что Соня моя, чтобы не тревожить мамину душу. Для начала я должна забрать свою малышку, а дальше уже будет видно. Ни к чему волноваться ещё и маме, она и без того переволновалась с моей депрессией. Да и новость о «смерти внучки» негативно отразилась на её здоровье. Ещё и Шолохов умудрился подлить масло в огонь своим поведением и обвинением меня в употреблении какой-то дряни. Тогда мама готова была выцарапать ему глаза, ведь обвинения оказались безосновательными. С другой стороны, основания для него наверняка нарисовали. У его отца тьма связей. Что ему стоило нанять людей, которые предоставят фальшивые доказательства? Вот только зачем всё это делалось? Мы с Ромой были счастливы, а что с ним теперь? Теперь он превратился в робота, который ненавидит всех вокруг и выполняет поручения отца.

Сволочь…

До сих пор больно вспоминать, как он смотрел мне в глаза и говорил то, чего не было на самом деле.

Никогда не забуду ту боль, которая тупым осколком пронзила сердце и оставила кровоточащую рану. Такое не забывается. Никогда не забудется.

Связываться с Шолоховым получается крайне редко, потому что единственное место, из которого я могу написать ему — ванная. Подозрительно будет, если няня начнёт пропадать в туалете. Я не понимаю Романа, который мгновенно активизировался и всячески пытается заставить меня бросить задуманное и уйти из дома Усольцева. Он не верит, что Соня наша дочь? Или просто не желает верить в это? Может, ребёнок никогда не нужен был бывшему? А если Шолохов сам избавился от нашей девочки, а потом убедил меня в том, что она мертва? От последней мысли становится ещё хуже, потому что если бывший муж способен и на такое, то его поступкам нет совершенно никакого оправдания.

Принимаю душ, потому что Усольцев предложил вместе поехать в парк. У него выходной, который мужчина захотел провести с дочерью и почему-то решил пригласить меня.

Возможно, это мой шанс передать ДНК девочки бывшему мужу?

Набираю номер Шолохова, но тот не доступен.

Вот же!

Почему в моменты, когда я нуждаюсь в нём, его никогда нет рядом?

Сжимаю руки в кулаки от ярости и звоню ещё раз.

Ничего.

Не доступен.

Словно специально не желает отвечать мне.

Отправляю сообщение, но оно не доходит.

Бывший поставил меня в чёрный список?

Или просто сменил телефон?

Нет…

Оба варианта отметаю, потому что ещё вчера Роман не давал мне покоя своими сообщениями и просьбами одуматься. Он просил меня даже не думать о том, чтобы лечь под его конкурента, но я проигнорировала его слова и ничего не стала отвечать. Будет уроком, сам ведь поставил такое условие.

А что изменилось теперь?

Может, боится, что я начну играть на две стороны?

От последней мысли противно.

Я всё равно не планировала делать ни того ни другого.

Так и не дозвонившись до бывшего мужа, я вынуждена признать поражение. В этот раз передать ДНК дочери Шолохову у меня не выйдет. Что же, будем ждать следующую возможность. Главное то, что я нахожусь рядом со своей девочкой.

Быстро собираюсь, пока Наталья приглядывает за Соней, а потом спешу нарядить девочку. Маленькая принцесса не сопротивляется, строит мне глазки и игриво улыбается.

— Как вы с ней здорово поладили. Даже со своей мамой Соня не была такой спокойной. Если честно, то с Аллой она всегда плакала, а та раздражалась и кричала, требовала успокоить девочку.

Я вздрагиваю от слов Натальи и оборачиваюсь в её сторону.

Почему Алла так вела себя с ребёнком? Знала ли она, что дочь ей неродная? Может ли настоящая мать раздражаться от плача такого малыша? Ведь первым делом хочется приласкать и успокоить. Или я одна такая?

— Почему Алла так вела себя? Это ведь ещё совсем крошка… — спрашиваю я аккуратно, желая побольше разузнать о женщине.

— Нехорошо говорить плохо о хозяевах дома, но Алла была той ещё стервой, — шепчет Наталья. — Сколько крови она выпила нашему бедному Виктору Дмитриевичу. Я рада, что он, наконец, раскрыл глаза и прогнал её из дома. Ей ничего кроме его денег не нужно было, а он любил её, всё для неё делал. Радовался, когда дочка родилась, рассчитывал на настоящую семью.

Я понимающе киваю.

Не я одна пережила драму в браке…

И у Усольцева ничего не сложилось с любимой Аллой.

Возможно, в своё время мы выбрали не тех людей и теперь поплатились за это.

Поднимаю Соню на руки и прижимаю к себе. Виктор дожидается нас в гостиной, и пусть мне не хочется гулять вместе с ним, изображая одну большую счастливую семью, но я не могу запретить ему проводить время с ребёнком. Пока не могу.